Новая эра

      О, как давно это было. Двенадцатое октября две тысячи двадцать восьмого года. Маленький мальчик в розовой шапочке лежал в больнице, плача от нестерпимой боли. Такой крошечный, маленький и слабый, казалось, его можно было сшибить кончиком мизинчика. Пот градом стекал по лицу несчастного ребёнка, доставляя дискомфорт. Рядом с парнишей сидела красивая женщина с опухшим от слёз лицом, её короткие пепельно-рыжие волосы растрепались и напоминали гнездо какой-нибудь певчей птички. В коридоре глава семейства ругался с дядей-врачом, так как у его сына случилось страшное - рецидив. Как только они услышали об этом, отец чуть не разнёс полбольницы, пока всё тело мамы сотрясалось от неимоверно сильного ужаса, сковавшего её грудь стальными обручами.       — П-почему?! Почему... — Чуть не выдирая волосы хрипел мужчина, пока по его лицу стекали крупными градинами слёзы. И сколько б малыш не спрашивал, мол: «Что такое рецидив?» врачи, лечащие его, при данном вопросе всегда умолкали и печально опускали глаза в пол, пока мама мальчика пыталась изо всех сил сдерживать рыдания. Однако, подобное для переживающей матери было не просто. Благо отец мальчика был всё время рядом со своей супругой и сыном, и всегда был готов поддерживать своих родных и любимых. Свою драгоценную семью, без которой он не видел смысла в своей жизни.       — Мальчик мой… поспи, тебе станет лучше… мой бедный маленький Тимурка… — бирюзовые глаза Тимура, блестевшие от слёз, грустно посмотрели на маму:       — М-ма... мама… больно, больно, мама. *Хнык* Н-но я… я сильный! Я вытерплю! Мама, я люблю тебя. — Слёзы, крупными жемчужинами побежали по красивому лицу, сияя в холодном свете, прежде чем разбиться о больничный узорчатый пол, превратившись в искрящиеся кляксы. Несчастная мать никак не могла понять, за что так страдает её ребёнок, и чем они с мужем заслужили подобное наказание. Ведь она всю свою беременность ни курила, ни пила алкогольные напитки и вела спокойный, здоровый образ жизни вместе со своим супругом. Тогда почему их единственный, вымоленный, драгоценный и любимый сын так мучается?! Почему испытывает в свои несчастные шесть лет столько страданий? Государство, конечно, помогло, однако от повторения всех этих мук не смогло уберечь. И кого в данном случае стоит обвинять? Врачей? Родителей, которые едва ли в адекватном состоянии из-за диагноза? Государство? Или это вина мутировавших клеток, которые всё никак не хотели отмирать и вызвали онкологию? Из-за которой дитю, что даже жизни не видал, приходилось проходить химиотерапию, лишившую мальчика почти всех волос на теле. Просто за что? Почему? Сотни, а то и тысячи вопросов ползали внутри черепной коробки назойливыми тараканами, в то время как апатия жалила аки жёлтый скорпион, заставляя душу крошиться на мелкие частички. То медленно и вязко, будто мазут, то до безобразия быстро, словно скорость лучей света падающих на землю. Раздался звук открытия двери, и в комнату вошёл высокий и худой мужчина с короткими подстриженными пепельно-рыжими волосами, однако более тёмными, чем у его жены. Мама Тимура глубоко вздохнула:       — Ну как? Чт… что сказал доктор? — стараясь сохранить самообладание спросила своего супруга Ирина, вытирая рукавом все те слёзы, пролитые из-за страха за собственного сына. Которого она рискует в любой момент лишиться. Помассировав шею, Иосиф коротко сказал:       — Что сейчас пора идти на химиотерапию. — Затем глава семейства поправил съехавшую с головы сына шапочку, помог встать с кровати и надеть пушистые тапочки вишнёвого оттенка. Вымученно улыбнувшись, Тимурка ухватился за горячую отцовскую руку и направился туда, к врачу, где ему смогут помочь.                                     *** Проснулся Тимур в странном месте, в котором всюду был мрак и холод. «Что это за место?» — Пронеслось в голове у мальчика. Неужели то лекарство от дяди доктора не подействовало и теперь он здесь? А как же мама с папой? А его мечта стать пожарным? Перед глазами мальчика начали проноситься тысячи разнообразных кружков и пятнышек; в некоторых из них были дети его возраста, однако их лица были размыты, словно кто-то неудачно поработал в Фотошопе. Неужели он никогда не сможет бегать и играть с другими детишками, а так и уйдёт больным и маленьким на радугу? И никогда больше не станет высоким, как папа, а его волосы так и останутся только на старых фотографиях трёхлетней давности?… Мальчику, ещё толком не познавшему мир, не хотелось умирать и оставлять тех, кто ему дорог, но и жить с такой болью ему не хотелось вовсе. Он хотел жить, любить, играть и веселиться, познавая всё новые и новые вершины. Бледные детские щёчки обожгло горячими слезами, а в груди словно образовался тяжеленный камень, тянущий ослабевшее из-за онкологии тельце вниз, в беспросветную бездну, где нет никого, кого бы малыш любил всем сердцем.        Внезапно, для мальчика в розовой шапочке, появился высокий мужчина с головой шакала и чёрными волосами. Тимурка, не зная что делать дальше, вежливо, как учили мама с папой, поприветствовал нового знакомого:       — Здравствуйте, извините, а где я? — Мужчина, печально посмотрев на мальчонку, спокойно ответил:       — Ты на границе двух миров, мальчик. Но твоё время ещё не пришло. Тебе пора возвращаться. —       После этих слов странного дяди Тим проснулся. Но, на удивление, той боли, которая мучила его последние несколько месяцев, не было. Только спокойствие и умиротворение в объятиях мягкой и невероятно тёплой кровати. Ах, как же давно бедняжка не ощущал такой лёгкости, он словно стал миниатюрным пёрышком, которое ласково качает на себе ветер, словно младенца в колыбели. И с тех пор маленький Тимурка ощущал себя всё лучше и лучше. По выписке из больницы у ребятёнка даже начали потихоньку расти волосы! Сначала маленькие, едва заметные, а потом они становились всё длиннее и длиннее. Именно тогда Тим и поклялся, что никогда не подстрижёт свои волосы, ибо они – прямое доказательство его победы над страшным недугом. И, честно сказать, это было важнее упрёков от недалёких и глупых людей, которым лишь бы выместить свою злобу на весь мир.       — Тим! — Раздался недовольный голос Лео. — Ты долго ещё марафетиться будешь? В столовке скоро народ столпится, не хотелось бы опоздать на литературу. Поэтому прошу, можно побыстрее — И Тимур, заплетя волосы в косу, направился к своему сотоварищу. Да, сегодня на обед в школьной столовой подавали пшённую кашу и сладкий чай, плюс на десерт было яблочное желе, столь любимое Тимом.       — Я всё уже. — Издалека взглянув в зеркало ответил Тим последнему фараону, и двое мальчишек быстрым шагом направились в столовку.       В столовой дети разных возрастов и учителя, сидя за длинными столиками, обедали. Некоторые младшеклассники буравили взглядами жёлтую кашу, делали из неё небольшие башенки. Ну, а если говорить коротко: баловались ожидая десерта. Кареглазая первоклашка, с большущими бантиками на голове, беззаботно болтала ножками в лакированных туфельках и смотрела на темнокожего пацана, вертевшего головой. Дреды с бордовым оттенком то и дело норовили ударить кого-нибудь из близко к нему сидящих. Он словно искал что-то, или кого-то, кто ещё не пришёл в школьную столовку. Второклассницы говорили, что этот мальчик – капитан футбольной команды школы, имя которому Зик Хикс. И что этот самый Зик всё пытается подкатить к своей однокласснице. Девочка с бантиками на голове сморщила носик, считая это отвратительным. Не прикольным. Но, что именно она считала таковым — неизвестно. Тут в столовую вошли четыре неизменные подружки: Оксана, Наташа, Ксюша и Аделаида. Зик резко подпрыгнул и чуть не пролил чай прямо на ноги другому мальчишке с каштановыми волосами и очками, державшему в своих руках приставку. Берни недовольно фыркнул, указав вилкой на златовласку из той компании:       — В прошлом году Астрид, а сейчас она? — На это Хикс лишь махнул рукой, мол: «Иди в задницу» и не теряя ни минуты направился к мирно воркующим подружкам.       Меж тем Ада, увидев подходящего Зика, тихо взвизгнула и направилась к выходу из столовки, под обескураженные и испуганные взгляды остальных подруг.       — Куда ты, Адуль? — недоумевая спросила Сафронову Наташа, на чьих щеках весело переливались дорогие румяна, на что Адди ответила односложно, дескать "В уборную захотелось" и побежала со всех ног в туалет для девочек, куда таким как Хикс был вход заказан. Забежав в ранее названное помещение и положив руку на сердце, Ада скрипнула зубами, готовая рвать и метать, словно взбесившийся лесной зверь. Если раньше поведение Зика её пугало чуть ли не до дрожи, то сейчас его упёртость давила на нервы гранитной плитой, из которой ещё памятники делают. В то же время ей хотелось горько плакать, уткнувшись носом в тёплый бок Сехмет.       «*Хнык* … Почему он не желает услышать моё "Нет"?! Мой голос для него что, простой звук? … Просто оставь меня в покое!» — Думала Адель, вытирая рукавом слёзы со своего лица. Хотелось провалиться. Провалиться сквозь землю и никогда больше не приходить туда, где её могли поджидать девки, распускающие сплетни, и этот черножопый сталкер с iq минус тысяча. Аппетит из-за пережитого ранее стресса сошёл на нет. Благо перемена длинная и из-за этого Адди может просидеть там хоть всю перемену. Однако, побыть в покое ей суждено не так долго, как того хотела она:       — Фа-а-а-ина, где ты, моя дорогая вейла? — Раздался протяжный, липкий, скользкий, словно слизень голос Зика. Лицо Аделаиды сморщилось подобно бумажке, подожжённой хулиганом. Она вспомнила, как пах тот жуткий мальчуган: ядрёным запахом дезодоранта и пивными дрожжами, которые Зик пил, дабы на его лице не выскакивали прыщи. И этот запах ей вовсе не нравился. Ну сколько можно, ёперный ты по башке? Который раз она ему талдычит то, что её зовут вовсе не "Фаина", чёрт его дери! Что ей неприятна его компания, что он её раздражает и причиняет боль.

— Извините, но другого выхода не предвидится. Вашему сыну нужно пройти полный курс химиотерапии.

— Д-да... полный курс... не могу поверить, что мы снова проходим это. И откуда она взялась, эта онкология, эта падлюка?!

— Тише-тише, не кручиньтесь так, Ирина Родионовна. В данном случае не стоит паниковать и заранее хоронить вашего сына.

— Х-хор-хорошо... доктор.

                                                                                    ***       По лестнице, стараясь идти как можно быстрее, спускались два парня: один был с длинными, заплетёнными в косу волосами и спокойным как удав, в то время как его друг-брюнет не мог убрать из сердца чувство беспокойства, словно кто-то попал в беду. Из-за подобного эмоционального "коктейля" бедняга чуть не встретился носом со стенкой, благо Тим успел ухватить последнего фараона за воротник. Тут, двое друзей услышали протяжное «Фа-а-а-ина», от которого их тела пробила дрожь, словно их только что ударило электричеством. Они точно знали, какому моральному уроду принадлежит этот голос: Хиксу, который вновь достаёт и пугает их подругу. Ту, что дорога им, одному как друг, а другому как возлюбленная. Лео зло скрипнул зубами, так как не хотел делить понравившуюся ему девочку, словно конфету, с другим пацаном. Всё его естество трепетно желало защитить ни в чём неповинную душу от пристающей пиявки в личине Зика.       — Фа-и-на, Фа-и-на, Фаина, Фаина, Фаина-на — Напевая слова песни, Хикс бродил в поисках понравившейся ему девчонки, которая, в свою очередь, убегала от него не жалея собственных ног. Всё равно с ним говорить было бесполезно и опасно для психики; Адель не хотела сегодня возвращаться домой выжатой и выпитой досуха рыбкой-прилипалой по имени Зик Хикс. Адди, не сбавляя скорости, повернула голову вправо дабы посмотреть, нет ли за ней хвоста и столкнулась с кем-то.       — Ах! — Зажмурившись вскрикнула и Ада и тот, с кем она столкнулась. — П-простите, я не хотела… — тут курносый носик малышки учуял знакомый запах спортзала и баскетбольных мячей, смешанный с терпким запахом яблочного сока. А на её памяти так пах только один мальчик. И его звали Лео.       — Ада, — С беспокойством произнёс Лео, положив свои сильные, натренированные руки на хрупкие девичьи плечики. От тёплых ладоней всё тело Сафроновой затряслось, уставшие от длительного бега ножки подкосились, от чего крошка Аделаида упав в объятия последнего фараона расплакалась из-за обиды и злости.       — С-слушать… — Сжимая трясущиеся ладошки в кулачки пробурчала Адель. — Лео, Тим, о… О-он не хочет меня слушать! Ни в какую! Мне он не нравится, я его не люблю, я его ненавижу!!! — Всё тело Тима, который увидел слёзы подруги, словно пробило электрическим током, молнией в двести двадцать вольт, в то время как лицо Уолкера помрачнело, а кулаки зачесались в неистовой жажде оставить фингал на чернокожем лице наглеца.       — Тимур, — Обратился Лео к Белянскому. — Отведи Аду в столовую и дай ей воды. А я… — Договорить чернявому мальчику не дал громкий возглас чернокожего Хикса:       — Эй, вы! Уолкер, Белянский! Уйдите прочь от моей вейлы! — Лео словно сорвался с цепи и назло Зику прижал к себе дрожащую Сафронову, которая, на удивление темнокожего парня, не сопротивлялась, не пыталась выбраться, попутно говоря ругательства. Неприятное чувство, внутри у Зика, шершавым языком прошлось где-то в области груди от того, что его вейла, его любовь, постоянно пыталась вырваться из его тёмных рук. Словно он был ей неприятен. Но, сам он никогда подобного не признает. И, пока Хикс находился в прострации, Лео выпустил из своих объятий Аду, не смея её смущать. Та же, молниеносно обернувшись к чернокожему мальчишке, обескуражила того заплаканными лицом, нахмуренными светлыми бровками и ледяным, если не ненавидящим взглядом небесно-голубых глаз в обрамлении длинных, золотых ресниц. У Зика засосало под ложечкой:       — Ф-Фаина, Уолкер и Белянский сделали тебе боль… — Обладательница медовых волос, хотя и знала, что поступает очень невежливо, перебила его:       — Нет! Нет! Нет! — Тяжело дыша прокричала она, не давая ни Хиксу, ни Уолкеру, ни Белянскому вставить и словечка. — Никто, *хнык* никто не причинил мне столько боли, сколько причинил ты! Каждый раз ты только тратил мои нервы сначала сталкеря, а потом не давая продохнуть своими приставаниями! Я уже сотню раз говорила тебе, что ты мне не нравишься, ты меня пугаешь! Ненавижу, я тебя просто ненавижу!!! — Услышав подобные слова от девчонки, которая ему понравилась, тёмно-карие, почти чёрные глаза Хикса расширились от искреннего удивления, словно он пытался переварить услышанное. Пухлая, искусанная нижняя губа мелко затряслась, словно он сейчас был готов расплакаться как маленький, обиженный мальчик, который не получил желанный им приз. А Ада, восстановив дыхание и убрав лезшую в глаз волосинку, повернулась к обеспокоенным Тиму и Лео со словами: «Мои друзья в сто раз лучше, чем ты».       — Мальчики, идём на лит-ру, повторим, на всякий случай, стих Есенина "Пороша". — Ошарашенные мальчишки быстрым шагом пошли вместе с златокудрой девочкой, иногда переглядываясь друг с другом.                                                                                                 ***       Ирина и Иосиф – родители Тима, очень сильно нервничали: скоро к ним в гости пожалует самый настоящий бог! Древнеегипетский бог, сын Осириса и Исиды, остроглазый Гор. Сложно было сказать, сколько раз мать Тимура перемыла полы и окна в квартире, в то время как её супруг уже минимум сто раз сходил в магазин за продуктами; сегодня они решили подавать на стол запечённую утку с молодой картошкой по-деревенски. В быстром темпе мужчина вымыл картофель, нарезал на дольки, после чего, не сбавляя бешеного темпа, замешал в небольшой узорчатой пиалке пряные специи и ароматное, нерафинированное подсолнечное масло. После чего получившейся смесью был полит картофель. Затем на противень, застеленный пергаментной бумагой, глава семейства аккуратно выложил пряные клубеньки рядами и отправил всё это великолепие в духовку, подогретую на сто восемьдесят градусов. После чего, едва отдышавшись, начал разбираться с утиной тушкой.       Так как ранее названная тушка была при жизни молодой уточкой, Иосиф спокойно промыл её, положил птичку на тарелку и принялся натирать нежную утиную кожу союзом специй и нерафинированного подсолнечного масла. После чего дал ей "постоять" около часа в утятнице, потратив сие время на ещё один поход в магазин. На сей раз за фруктами. Пока Иосиф ходил за яблочками, картошка по-деревенски уже была готова и духовая камера остыла. Вымыв и нарезав на дольки примерно полкило сладких яблок, мужчина набил ими утку, заколол разрез зубочистками и, разогрев духовку на двести градусов, отправил пряную уточку в духовку. Теперь же, у супружеской четы было полно времени на приготовление десерта, ибо утка будет выпекаться два, а то и три часа. Однако, возникла одна весомая проблемка: и Ирина и Иосиф в данный момент выбились из сил, поэтому решили подать на десерт купленные мини круассаны с начинкой из варёной сгущёнки и чёрный чай с бергамотом.       Когда главное блюдо стола было готово, Ирина занялась сервировкой стола: выложила в большую плоскую тарелку приготовленную утку, вокруг неё уложила картошку по-деревенски и посыпала её свежим, вымытым укропом. После чего родители Тима стали ждать прихода своего божественного гостя. Жена Иосифа, бледнея и нервничая, поправляла свою причёску, пудрила свой аккуратный носик и душилась туалетной водой с ароматом цветущей вишни. Глава семейства то и дело опустошал баллончик с дезодорантом, дабы не пахнуть как кусок потного мяса на ножках. Тут, перед супружеской парой возник ярко-голубой портал, из которого вышел высокий, на две-три головы выше среднестатистического жителя Земли, бог с головой сокола - Гор. На левом глазу, который был закрыт, супруги Белянские увидели глубокий шрам, словно от когтей невиданного животного или, что вероятнее – другого разъярённого божества. Красивую голову венчал оранжевый немес с лазоревого цвета лентами, одежда гостя, кроме высоких "когтистых" сапог, была того же цвета, что и немес. В центре пояса спокойно располагалась особая золотая брошь круглой формы, на которой был изображён священный скарабей.       Ирина, трясясь всем телом, словно была выкинута на мороз без верхней одежды, сглотнув слюну поприветствовала Гора:       — З-здравствуйте, о остроглазый повелитель неба. — Подобные слова заставили бога-сокола нехило раскраснеться, ибо за время пребывания в Египтусе он отвык от сиих молитв.       — Здравствуйте, Иосиф и Ирина – родители Тима Бадру, святого для жителей Египтуса. — От подобных слов лица отца и матери Тима стали свекольно-красными. Даже не смотря на то, что они уже знали, что их сын и его друзья стали героями Золотого города. И были безумно горды за своего мальчика.       Далее их беседа проходила в размеренном темпе и тёплой, как домашний плед, атмосфере: небольшая компания из двух смертных и божества рассказывали различные истории, шутили и веселились наслаждаясь хрустящей картошкой и нежнейшей уточкой, фаршированной кисло-сладкими яблоками. После, досыта наевшись и напившись чая, родители Тима достали из шкафчика несколько фотоальбомов: белый с золотыми вставками, циановый и малиновый. В первом была запечатлена красивая свадьба Ирины и Иосифа; невеста была в жемчужно-белом платье, фата, в которую был вшит сияющий радугой люрекс, мягко ложилась на плечи и талию. В руках счастливая невеста держала красивый букет из розовых фиалок и анютиных глазок, в то время как жених разодетый в тёмно-бардовый костюм мягко держал будущую супругу за осиную талию.       На другой фотке радостные, уже супруги, разрезали двухъярусный торт, покрытый кремовым велюром. В синем же были в основном фотографии с юга: вот - маленький Тимурка весело строит замок из песка, вот - Ирина стоит на фоне моря в жёлтом купальнике и розовом парео, придерживая стройной рукой широкополую шляпку от солнца, вот - Иосиф, держа в руках странного вида "сардельки", пытается не выжечь себе ступни о раскалённую светло-серую гальку. Неловко улыбаясь, Гор спросил супругов о тех разноцветных "сардельках", на что смертные лишь улыбнулись и дали странное название этому, как оказалось, десерту - чурчхелла.       — Это особое лакомство из орехов и сгущённого сока разных фруктов. Мы, в отпуске, его обычно ели на пляже запивая прохладными напитками. Но, к слову, не алкогольными. Потому что... — Мужчина игриво взглянул на супругу и та продолжила реплику:       — Пьяным море по колено. И, ха-ха, вы же знаете как земным людям легко попасть в рубрику... — Намёк жены Иося сразу понял:       — "Любим. Помним. Скорбим" — Гор громко рассмеялся видя то, как мать и отец Тимурки, его ученика, понимают друг друга с полуслова, чем напомнили ему его взаимоотношения с Бастет.       После, отец и мать мальчика Справедливость показали богу Гору содержание малинового фотоальбома: на первой был показан маленький, розовый новорождённый, который закрыл своей морщинистой ладошкой своё личико. Рядом с фото была приписка "23.04.22. С днём рождения, Тимурка!", на других фотках было показано постепенное взросление; вот - Тимка научился сидеть, вот - хохоча и демонстрируя миру свои молочные зубки, угваздал детский столик и явно недовольного папу в картофельном пюре, вот - сделал свои самые первые шажки, вот - вытирает слезящиеся глаза, сидя в детской комнате в окружении таких же малышей. Затем, постепенно на фотографиях внешний вид бедного мальчишки становился всё хуже, и хуже, и хуже. На одном фото малыш вовсе напоминал бледного призрака, лишь только розовая шапочка отделяла его от таких же блёклых стен больничной палаты. Подобная фотография была только одна, после следовали относительно весёлые фотографии: те, на которых Тимур, у которого уже неплохо росли волосы, либо сидел в окружении полевых цветов, либо с какой-нибудь игрушкой в руках. После были изображения одетого в строгую школьную форму мальчика с торчащими туда-сюда пепельно-рыжими волосами, державшего огромный букет гладиолусов в руках. У ног семилетнего Тимки стоял огромный рюкзак с изображением странного персонажа, аналогов коих Гор никогда не видел.       Гор не решился расспрашивать Ирину и Иосифа о той самой фотографии Тимура в розовой шапочке, так как не хотел тревожить старые раны. Ведь он знал, что их единственный, драгоценный, любящий и любимый сын болел страшной болезнью и рисковал в любой момент уйти в мир мёртвых. Так что о фото спрашивать было невежливо и неэтично по отношению к тем, что были на грани отчаяния.