Школьная история

*** Лань Хуань нервничал. А что ещё ему было делать? Он ощущал себя чертовски тупым. Возможно, впервые в жизни ему предоставилась настолько потрясающая возможность встретиться с Цзян Чэном вне стен университета, а он ее просрал. Мужчина написал ему вечером, спросил, не занят ли. Предложил встретиться на следующий день, сказав, что ему была нужна помощь коллеги для разработки одного важного для него проекта. Предложил сделать его у него дома, пообещав накормить ужином в уплату за помощь. Лань Хуань отказался. Переволновался, испугался настолько, что прежде, чем подумать и, конечно же, с радостью согласиться, сказал ему «нет». Сказал, что занят и что у него нет времени. Скинул звонок. Лань Хуань ненавидел себя за это. Ненавидел эти внезапные приступы паники и волнения, страха от мыслей, что все это только мечты, а на самом деле Цзян Чэну и вовсе нет до него дела. Он всего лишь сдержанно здоровается с ним в коридоре или учительской, везде, где случайно встретятся (Мэн Яо, который все же навестил его в университете, доказывал Сиченю, что Цзян Чэн здоровается лишь с ним одним и столько раз, сколько они встретились). Иногда садится за его столик в столовой, чтобы перекусить (Мэн Яо, который как раз сидел с Лань Хуанем, пытался донести тому, что он сел сюда сразу же, как увидел, что с Сиченем сидит кто-то чужой, хотя вокруг почти все столы были свободны). Лань Сиченю все это казалось неправдой. Не может все быть так, как говорит Яо. Взаимные чувства, хаха! Это не так легко получить, особенно от самого угрюмого и мрачного человека в универе. От преподавателя. От мужчины. Ну разве можно собрать такое комбо просто так? Лань Хуань ходил как в воду опущенный уже несколько дней после вердикта Мэн Яо о том, что Цзян Чэну Сичень нравится. Лань Сичень не замечал этого совершенно, да и сам стал сильнее избегать его после того, как так грубо отказал. Цзян Чэн, кажется, тоже замкнулся, лишь провожал его иногда взглядами, от которых Сичень пытался как можно скорее скрыться и не испытывать такое сильное чувство вины и ненависти к себе. Но он его испытывал. Прямо сейчас — сидел в кабинке туалета и всхлипывал, не в силах больше сдержать эмоции. Не мог уже подавлять в себе все эти противоречивые чувства, понимал, что неправильно так мучиться, что он не должен настолько сильно принимать все близко к сердцу, но… Казалось, что если он продолжит держать все это в себе, то просто взорвется. Он всхлипывал, закрыв лицо руками и отчаянно надеялся на то, что сейчас, во время пар, сюда никто не зайдет. Ведь он преподаватель, он обязан быть сильным, обязан уметь держать эмоции под контролем. Если Цзян Чэн узнает причины поведения Лань Хуаня, все может стать ещё хуже, чем есть сейчас. *** Цзян Чэн никогда и подумать не мог, что к нему прицепится орава глуповатых и шумных детей. Когда он вошел в аудиторию впервые три года назад, первой его реакцией было что-то вроде «Да ладно. И этих придурков нужно учить?» — и вот он уже выпускал свой первый математический курс. Нет, преподавать было неплохо. У него, может быть, даже талант к этому был — все слушали внимательно, лекции почти не прогуливали, задания сдавали вовремя. То ли и правда ораторские способности у него проявились, то ли боялись профессора Цзян Чэна, который одним только взглядом прибить способен. А может цены на обучение в этот институт кусались, и приходилось их отрабатывать — Цзян Чэн как-то видел стоимость учебы по теперешним меркам и подумал еще, что стал бы скорее дворником, чем столько денег за четыре года в аду отвалил. Математический ад — да, это название подходило его лекциям. Обыкновенно их ставили первой парой, за что Цзян Чэн был особенно благодарен администрации. Так что в восемь тридцать утра двери аудитории открывались, и входил он: злой, лохматый и заранее недовольный. — Я вас ненавижу, — говорил он почти что веселым тоном и отпивал кофе. — Вы знаете это? — Знаем, — обязательно отвечал кто-то, и эти до странного жизнерадостные лица следили за ним с любопытством и ожиданием. Не все, но больше, чем Цзян Чэн ожидал увидеть при учете своей нелюбви к людям. Он вечно морщился на тупые вопросы, орал на проектор, когда тот отказывался включаться. Черт, однажды он, кажется, сломал в аудитории клавиатуру, потому что программный код не набирался из-за залипшей клавиши. Цзян Чэн не то чтобы дорожил этой работой, он отлично фрилансил на большие компании, писал им не такие уж сложные коды, и в институт этот, название которого так и не доучил, попал как-то случайно. Попал и пропал, ага. Три года назад. Пришел, уже заранее задолбавшийся, на собеседование, куда его ну очень уж зазывали. «Ах, Цзян Чэн, вы ведь такой умный, такой талантливый, такой перспективный» — ну, спустя три года в институте Цзян Чэну казалось, что именно так должны звучать уговоры, из-за которых он принял предложение о работе. Зато потом, где-то месяц спустя, он встретил Лань Сиченя. Это было внезапно, они вообще не должны были столкнуться в том коридоре, как после узнал Цзян Чэн. Корпуса факультета математики и компьютерных наук и факультета лингвистики находились почти на разных концах универа, черт знает, что привело этого парня, такого аккуратного, красивого, почти что светящегося, в обитель задолбанных жизнью программистов и математиков. В обитель отдельно задолбанного Цзян Чэна, который врезался в него тупо потому, что шел с закрытыми глазами на свою первую пару. Как сейчас помнил — очки, новые строгие очки долбанулись об пол, но выругаться он не успел — Лань Хуань бросился к нему с извинениями. Все бормотал и бормотал что-то, и лицо его было немного размыто, а когда на нос снова водрузили эти спасительные стекляшки, Цзян Чэн увидел наконец перепуганного молодого мужчину. — Ничего, — сказал внезапно приглушенным голосом. Чуть сжал руку Сиченя, которой тот держал в волнении его пальцы, — все в порядке. И ушел. Идиот. Надо было познакомиться, представиться, да что угодно сделать. Тот парень был блядски красив, и Цзян Чэн удивился, как зрение его не упало еще сильнее — Лань Сичень так светился. Имя его удалось узнать еще через неделю, когда они столкнулись на общем празднике, и с тех пор дела между ними шли, ну, неплохо. Да кого ты обманываешь. Даже сейчас, три года спустя, общались они исключительно приветствиями в коридорах и короткими неловкими диалогами на обеде в столовой, куда Цзян Чэну приходилось выходить за пять минут до начала перемены лишь для того, чтобы успеть. И кто, блин, решил, что этот долбаный универ будет таким огромным? Студенты его самого первого курса, которых он как раз и освобождал каждый раз на пять минут раньше, лишь бы успеть, уже давно просекли фишку. — Она красивая? — спросил как-то один суицидник с улыбкой, когда Цзян Чэн с привычно хмурым лицом их отпустил. На следующей лекции всю группу настигла контрольная, а еще через одну Цзян Чэн, вновь отпуская студентов на пять минут раньше, сказал: — Она более чем красива, — он ухмыльнулся. И вслед ему кто-то восхищенно пищал. Ну и где они оказались три года спустя? В полной и беспросветной жопе. Три дня назад, в очередной раз прикончив стакан коньяка в одиночестве, Цзян Чэн наконец-то ему написал. Придумал какой-то бред про общий проект, про то, что не справится сам. Еще бы коллекцию марок посмотреть предложил, и то вышло бы оригинальнее. А потом позвонил. Не выдержал лаконичного отказа и ссылки на занятость, да и перед глазами у него тогда немного плыло, вот он и позвонил. Только получил в ответ лишь сухие гудки. Лань Хуань его сбросил. Какой вообще смысл был в неопределенных надеждах на что-то? Цзян Чэн все эти три года, ища хоть малейшей встречи, вспоминая их неловкие диалоги и приветствия думал: они смогут поладить. Не знал зачем, не понимал, чего хочет на самом деле, а когда алкоголь открыл ему глаза на одну простую вещь, на то, что Лань Хуань ему охренеть как нравится… выяснилось, что нихрена это не взаимно у них. Три дня после этого были довольно паршивыми. Студенты его раздражали, старались вести себя поспокойнее, Цзян Чэн сухо читал материал и емко отвечал на вопросы, источая смертельную ауру. Блять. Неужели его предложение было настолько очевидным? Лань Сичень понял, что на самом деле творится в его голове? — Профессор? — Что? — каркнул он, пялясь в компьютер. — Лекция закончится через пять минут… — студенты его самого первого курса взволнованно копошились. Сегодня был день обеда. Цзян Чэн поморщился, не желая слушать ненужных расспросов. — Идите, — сказал и первый покинул аудиторию. Ноги сами донесли его до столовой. Слишком привычным сделался этот маршрут. Он знал, что найдет за дверью — столики, запах еды и Лань Хуаня, всегда улыбчивого, пусть и немного неловкого. Только вот заходить не хотелось. — Профессор Цзян, — улыбнулась ему пожилая дама, — а мы вас уже заждались. В этом крыле лингвистов, наполненном фантомным запахом книг, девушками в кардиганах, юношами в джемперах и запахом девственности, его давно уже знали — три года как. Знали, что преподаватель с факультета математики и компьютерных наук очень уж любит местную запеканку (он придумал охренительно гениальную причину, ага) — и что он обязательно подсядет к своему знакомому Лань Сиченю. Что они будут сидеть, неловко обмениваясь мимолетными фразами, и что под конец оба, не находя себе места, сбегут. Здесь все давно уже поняли все. — Так вы идете, профессор? — улыбнулась преподавательница. — Я не профессор, — привычно поправил Цзян Чэн. Его вечно так называли, игнорируя суровое техническое образование, на котором он вырос. — Я… уже поел. Доброго дня. Он толкнул дверь в первый попавшийся туалет, лишь бы укрыться от взглядов. Было паршиво и пусто в душе, Цзян Чэн понятия не имел, что теперь делать и для чего ходить в универ. Ему казалось, что этими сухими гудками в трубке телефона закончилось абсолютно все. Он ругнулся: — Да блять, — и затих. В кабинке туалета кто-то очень пытался сдержать свои слезы. Цзян Чэн не был ни ангелом, ни альтруистом, но человеком его воспитали порядочным. Он подошел к двери на ватных ногах, постучал тихо, чуть хмурясь. Спросил: — Вы в порядке? — да конечно он не в порядке, придурок, он плачет. — Я могу вам чем-то помочь? И потом он увидел. Эту сумку он замечал из конца коридора — Лань Хуань очень ее любил. Темно-синяя, с небольшим белоснежным ловцом снов вместо подвески — она валялась на полу с той стороны кабинки. Цзян Чэн оцепенел. — Лань Сичень, — черт. Черт. Что случилось? — Открой. Я помогу. Голос Цзян Чэна — не то, что Лань Хуань ожидал или надеялся услышать сквозь слезы. Когда тот ругнулся, мужчина застыл, пытаясь сдержать в груди клокочущие там рыдания, но, стоило ему узнать этот голос, преследующий его во сне и наяву, и он поспешно зажал рот руками, надеясь, что смог остаться незамеченным. Какой же он был наивный дурак. Цзян Чэн почему-то понял, кто скрывается в кабинке, неведомым образом узнал его. Подошёл, раз за разом просил открыть ему дверь, а Сичень не шевелился. Просто не мог. Не мог видеть этого мужчину сейчас, когда ему было настолько плохо, что он был не в силах контролировать собственные слезы. В голосе профессора Цзяна слышалась неприкрытая тревога, а Сичень, чувствуя ещё большую вину за свое поведение и свои непрошенные слезы, не мог ничего ему ответить. Он не совсем понимал, почему Цзян Чэн не уходит. Почему так настойчиво просит его выйти, обещая свою помощь. Он ведь ничего ему не должен, так почему?.. Сичень вышел скорее из-за чувства вины, нежели из-за того, что действительно хотел найти утешение, получить помощь. Лицо его было напряжённо-спокойным, Лань Хуань держался изо всех сил, и все же этого было недостаточно. Едва дрожащий от ещё не утихших внутри слез мужчина показался из-за двери, как его сгребли в крепкие объятия. Цзян Чэн прижал его к себе и Лань Хуань, уткнувшись в его шею лицом, не выдержал. Слезы вновь покатились по лицу и он, обняв Цзян Чэна изо всех сил, прижался к нему как можно крепче, чувствуя, что рядом с ним становится легче, будто бы часть плохих мыслей просто испаряется. Ведь если Цзян Чэн не ушел, а вместо этого прижимает к себе и утешает, значит, он его не ненавидит? Ещё все можно вернуть назад? — Простите меня, профессор Цзян, — сдавленно шептал Сичень, пытаясь одной рукой стереть слезы, чтобы не доставлять мужчине ещё большее неудобство. — Я был ужасно грубым с вами тогда, когда вы написали мне, а вы все равно так добры, вы все равно помогаете мне. Я не заслуживаю вашего внимания. Простите. Он продолжал шептать что-то, надеясь на прощение. Было ужасно стыдно перед профессором Цзяном, заставшим его в такой момент. Наверняка Сичень его до смерти напугал — мужчина так сильно сжал его в объятиях, словно боялся, будто Сичень упадет. Лань Хуаню, к его стыду, нравилось это теперь, когда он начал успокаиваться, очень нравилось, хоть и ужасно смущало. Но все равно он не смел вырваться из его рук, да и не имел такого желания, поэтому решил просто стоять так, пока мужчина сам его не отодвинет. Шея была вся влажная от слез Лань Хуаня. Цзян Чэн чувствовал это теплое дыхание и эти немного щекочущие кожу дорожки, которые холодил воздух, когда Лань Сичень через всхлип выдыхал. Пальцы, одеревеневшие пару минут назад, сами собой гладили его по спине. Проходились по светлой рубашке, осторожно спускались до поясницы и, как будто их могли оттуда прогнать, тут же подрывались повыше — к лопаткам Сиченя. Он ведь… представлял это. Цзян Чэн думал о том, каково будет прикоснуться к Лань Хуаню. Воображал, какой будет его кожа на ощупь, пытался придумать какой-нибудь повод для прикосновения. Но точно уж не такой, когда Лань Сичень вжимался в него, дрожа всем телом, и плакал так горько, что в груди все сжималось. Холодящее чувство беспомощности, грозящее перерасти в панику, захлестывало Цзян Чэна с головой, и он дышал через раз, только бы не захлебнуться. Не поддаться эмоциям, не посадить Лань Сиченя прямо на унитаз и не упасть перед ним на колени, схватив его руки в свои. Не спросить, кто посмел обидеть Сиченя и не поцеловать его дрожащие пальцы. Только не сейчас, когда Лань Хуань извиняется перед ним. Извиняется? — Все в порядке, — как будто на автомате сказал Цзян Чэн. У него в голове не укладывалось, что Лань Сичень может так разволноваться лишь оттого, что был слишком груб с ним. Думал, что был слишком груб — самому Цзян Чэну казалось, что тот просто… ну, отшил его? Как отшивают человека, подкатившего не вовремя и не к тому, к кому надо. Все же он долго собирался сделать первый шаг, а все, что придумал, это жалкая отговорка с проектом «на дому». Черт, да кто угодно бы понял, что дело не в проекте, а в чем-то большем. Но только не Лань Хуань, похоже? Или все-таки понял, но не хотел быть грубым? Черт, да что думать в итоге об этом профессоре? У Цзян Чэна от мыслей порой почти что закипал мозг. — Пожалуйста, не переживай, — его большая и теплая ладонь легла на затылок Сиченя. Волосы у того были мягкие, и оказалось непросто сосредоточиться на разговоре вместо того, чтобы просто бездумно зарыться в них пальцами. — Я не рассердился, совсем. Просто решил, что не интересен тебе. Три дня ходил и думал, что ты здоровался только из вежливости, а в столовой мы вместе сидели, потому что тебе воспитание не позволяло уйти или что-то сказать. И улыбался ты, может, лишь потому, что всем улыбаешься? Черт, а это были поганые три дня — ходить и ненавидеть себя больше, чем прежде. — Я уже разобрался с проектом, — тихо проговорил Цзян Чэн, еще не совсем понимая, куда ведет мысль. От Лань Хуаня приятно пахло, и гладить его по спине было величайшей привилегией, за которую он бы убил. — Если хочешь, мы вместо этого сходим вместе на день университета. О, Цзян Чэн, ничему тебя жизнь не учит. Один раз получил отказ, но мало показалось, нужно еще раз услышать, что никаких дел с тобой этот профессор иметь не желает. А может, ты еще хуже? Может ты ждешь, что он согласится, потому что не может напрямую озвучить свое нежелание? Это было бы еще хуже… и не понять ведь, что окажется правдой, согласись Лань Хуань с ним пойти. Цзян Чэн крепче прижал к себе Сиченя. Провел щекой по его волосам, вздохнул. — Я бы хотел провести вместе время, — и рухнул с головой в пропасть. Сичень стоял, боясь даже вздохнуть, чтобы не испортить момент. Цзян Чэн буквально вжал его в свое тело, обнял так крепко, как Лань Хуань никогда и мечтать не смел. Провел лицом по волосам, вздыхая тихо на ухо, отчего по спине мужчины пробежалась мурашки. Прежде, чем даже успел осмыслить, Лань Хуань прижался губами к его шее, жмурясь так крепко, как мог. Он надеялся, что этот жест профессор Цзян воспримет как случайное касание, хоть сам Лань Хуань сейчас чуть не вознесся на небеса от ощущения горячей кожи под губами и такого теперь запомнившегося головокружительного запаха. Так и не оторвавшись от его шеи, чтобы не смотреть в глаза мужчины, Сичень прошептал охрипшим от волнения голосом: — Я хочу. Давай проведём время вместе. После праздника мы могли бы отправиться ко мне. Я бы показал тебе свои цветы и кактусы, у меня большая коллекция. То есть… нет, то есть мы могли бы попить чай, у меня вкусный чай! Лань Хуань даже не слышал, что за бред он несёт, понимал лишь, что выглядит сейчас, как полный идиот. Но пускай — даже если он идиот, у него не было сил оторваться от Цзян Чэна. Не было возможности промолчать и не позвать его к себе сейчас, когда он, возможно, не откажет, потому что Лань Хуань разбит и страдает. Может быть, он его пожалеет. Лань Хуань, какой же ты бесстыдный. Мужчина насупился, заставляя себя наконец заткнуться, чтобы не начать нести ещё какую-нибудь чушь, из-за которой этот строгий мужчина посчитает его полнейшим кретином и оттолкнет вовсе. — Я просто хотел бы общаться с тобой чаще, — шепнул он наконец. Наверняка щеки были красными, но Сиченю было откровенно наплевать. После слез его лицо и так как эталон уродства, так что становиться хуже уже было некуда. Цзян Чэн не был уверен, что услышал каждое слово. Он скорее был занят тем, что старался удержать мысли в обычном направлении, не давая им свернуть на хрипловатый от слез голос Сиченя, на его горячее дыхание и то, что Лань Хуань, податливый, прижимался к нему так отчаянно. Он казался таким послушным и хрупким, схвати его Цзян Чэн на руки, чтобы утащить куда подальше на край света, он бы, может, и не противился. Но вот хотел ли? Нет, наверное, все же не против был, раз вместо лаконичного согласия на встречу сам пригласил его в гости. До гениального тупой мозг Цзян Чэна тотчас решил, что сделано это было из вежливости. Тот факт, что Лань Хуань, красный как рак, шептал ему это на ухо, а губы его ненароком касались шеи Цзян Чэна, был мастерски проигнорирован. — Буду ждать, — сказал он тогда и, с неохотой отстранившись, взглянул в заплаканное лицо Лань Сиченя. Черт, и почему даже сейчас он так притягивал одним только взглядом? Лань Сичень шмыгнул носом, и Цзян Чэн, словно очнувшись, кашлянул. Прикоснулся к его щекам большими пальцами, вытирая дорожки слез, рассматривая красные скулы и уши. Ты смотришь неприлично долго, идиот. Цзян Чэн потупил глаза, чуть нахмурившись. Когда же снова смог посмотреть на Лань Сиченя, взгляд его сделался уже серьезнее. — Ты правда меня не обидел, — это было важно сказать. Казалось, человек наподобие Лань Сиченя в принципе не способен на дурной поступок. Не оскорбит, не подставит и даже не посмотрит без улыбки — и, может быть, то, что сейчас перед ним стоял немного другой Лань Сичень, ранимый и взволнованный, делало Цзян Чэна немного особенным? Он бы, конечно, хотел стать особенным из-за менее печальных обстоятельств. Не хотелось даже думать, что это он стал причиной огорчения профессора Ланя — Цзян Чэн тряхнул головой. *** День Университета намечался на выходных — большое, шумное мероприятие, страстно ожидаемое всеми каждый год и ежегодно же всех разочаровывающее. Этот праздник должен был привлекать новых студентов, пронизывать духом учебы уже имеющихся — но вот преподавательский состав там отчаянно скучал. Цзян Чэн бы хотел протащить, как его студенты, на праздник коньяку в бутылке из-под колы, хотел бы закусывать чипсиной дешманский виски, как староста его любимой группы, которая тут же исчезла из поля зрения, когда он ее заметил. Но вместо этого приходилось сомнамбулично блуждать по залу, отвечая на тупые вопросы родителей, за руку притащивших своих детей в будущий вуз. Обычно все охали-ахали и задавали обалденно идиотские вопросы, на которые был лишь один ответ: «Прочитайте на сайте» — и все. Но читать, видимо, никто не умел. Было в Дне Университета и что-то хорошее — пьянка преподавателей по окончании скучной части. Они собирались в ближайшем кафе, снимали весь зал и, ну, пили. Включали старую, но в пьяном угаре такую родную музыку и пили. В этом году Цзян Чэн впервые собирался на День Университета без зубовного скрежета. Он шел не к тупым абитуриентам и пытающимся прибухнуть втихомолку студентам — он шел к Лань Сиченю. Даже одежду подобрать попытался, отвергнув свой заношенный черный пиджак, испустивший дух уже год назад. Выбрал черную водолазку, новую, закатал рукава и понял, что вкуса в одежде не имеет от слова совсем. Одежда непривычно обтягивала, он было решил переодеться, но вовремя одернул себя. Ты не на свидании. Не на свидании. Просто идешь по-дружески на праздник с коллегой. А потом с ним же по-дружески пить. А после к нему домой… тоже по-дружески. Кактусы смотреть. Кактусы ведь прикольные. Он вздохнул, поправляя очки. Так и чувствовал, что этим днем случится какая-то хрень. *** Ты не на свидании, совершенно точно нет. Просто идёшь по-дружески на праздник с коллегой. А потом с ним же идёшь выпить. И даже неважно, что после этого он пойдет к тебе домой пить чай. Смотреть на цветочки. Да, совершенно точно на цветочки, ничего больше. Абсолютно по-дружески. Лань Хуань смотрел на себя в зеркало, взволнованный и не до конца уверенный в своем внешнем виде. Он решил сегодня одеться в светлые бежевые брюки, свободные по ноге и сужающиеся к лодыжке, короткую рубашку бледного лазурного цвета. На запястье красовались тонкие кожаные часы, на пальцах пара колец. Сегодня профессор Лань действительно отличался от своего привычного, преподавательского, образа. Как и ожидалось, студенты его группы восторженно загомонили, без устали осыпая Лань Хуаня комплиментами. Он с улыбкой принимал их, смущённый немного таким вниманием, и надеялся лишь на то, что Цзян Чэну, возможно, тоже понравится его внешний вид сегодня. Интересно, получится ли снова привлечь его внимание теперь уже без слез? Сичень не был уверен в том, что сможет снова пережить такой стресс. Увидел Цзян Чэна он лишь ближе к концу самого праздника. Тот, как и сам Лань Хуань, был занят делами университета: разговаривал с родителями, которые приводили своих чад познакомиться с заведением, обещающим быть их домом на ближайшие годы. Наконец, когда удалось избавиться от прицепившихся к нему людей, утомленный долгими расспросами Лань Хуань пошел в сторону выхода и именно в этот момент умудрился врезаться в профессора Цзяна, который шел к дверям с противоположной стороны. Прежде чем Лань Хуань успел испугаться или упасть — его уже держали крепкие руки. Сичень расширившимися глазами уставился на своего спасителя и тут же ярко улыбнулся, вставая ровно и с большой неохотой отстраняясь до приличного расстояния. — Профессор Цзян, здравствуй. А я искал тебя. Я помню, что мы собрались пойти на преподавательскую встречу вместе, и хотел напомнить тебе об этом, если ты ещё не передумал. Мужчина с небольшим волнением смотрел на Цзян Чэна, старательно пытаясь не скользить восторженным взглядом по его телу, обтянутому тонкой черной водолазкой. Боже, и как такому совершенству вообще позволено было существовать в этом мире? Цзян Чэн, пять минут назад уже успевший нарычать на какого-то особо незадачливого студента, решившего хлебнуть дешевого вискаря прямо у него под носом, тут же переменил настроение с пасмурно-ненавидящего на крайне благожелательное. — Лань Сичень, — он улыбнулся по возможности открыто, отчего аура на ближайшие пять метров от них потеряла некоторую зловещесть. Один только вид Лань Хуаня, так взволнованно глядящего на него, отгонял тучи от настроения Цзян Чэна. — Я помню, — тяжеловато удавалось подобрать менее пугающий синоним к «не отходи от меня ни на шаг в таком виде», — мы могли бы сразу отправиться вместе, а пока прогуляемся. Лань Хуань, кажется, действительно поработал над своим внешним видом. Цзян Чэну для полного счастья хватило бы и просто его рубашки, открывающей острые ключицы, но к ней добавились еще и бежевые штаны, так удачно сидящие на бедрах Сиченя. Даже сейчас, на трезвую (чудо) голову Лань Хуань вызывал желание прижаться поближе, обхватить его за талию и уткнуться носом куда-то в тонкую шею. А впереди еще был преподавательский корпоратив, следом — вечер в квартире Сиченя один на один. По сути своей, Цзян Чэн еще только ступил на путь сегодняшнего воздержания и уже ощущал зудящее желание сотворить что-то, за что ему и в нос прописать будет не жалко. От одной только мысли эта его часть начинала зудеть, как будто однажды уже получала с кулака — почему-то Цзян Чэн был уверен, что удар у профессора Ланя тяжелый. Как-то сам по себе он начал считать, что за любое поползновение обязательно отхватит по голове. Не было никаких тому доказательств… просто Цзян Чэн так решил в свое время, а в безосновательных страхах всегда был один недостаток — искоренить их бывало сложнее всего. Они двинулись бок о бок с Лань Сиченем вдоль большого зала, где все еще сохранялись кучки народу. Умело вписываясь в роли профессоров, они отвечали на одинаковые вопросы, кивали своим студентам. Точнее, Цзян Чэн кивал — его редко донимали вопросами тет-а-тет, большая часть подконтрольных ему охламонов предпочитала суровую переписку по электронной почте, где еще сохранились эти дедовские «С уважением, студент такого-то курса». К Лань Сиченю студенты подходили. Кружили вокруг кучками, как мелкие легкие пташки — на них и походили протеже факультета лингвистики. Глаза у них, окружающих Лань Хуаня, горели любопытством — его спрашивали о творческих заданиях, курсовых работах, о личном мнении насчет новой книги такого-то автора. Цзян Чэн, в такие моменты замиравший мрачной статуей за плечом мужчины, едва ли отпугивал этих ребят — едва его испугавшись, они успокаивались от одной только улыбки Сиченя. Цзян Чэн понимал их — ему и самому порой доставался светящийся взгляд профессора Ланя. Повернувшись к нему вполоборота, он рассказывал о фильмах и книгах, емко и интересно, то и дело поглядывая на Цзян Чэна, как будто бы интересовался его реакцией. Его любили студенты, это было заметно. Цзян Чэн тоже его… как профессора, то есть. Как друга. Ага. Конец праздника подползал медленно, как полудохлый уж. Цзян Чэн жалел, что не может рвануть часовые стрелки вниз, к нужному времени — и все же общество Лань Сиченя ему помогало. Когда наконец последний особо любопытный родитель скрылся их поля зрения, и толпа потянулась на выход, они с профессором Ланем успели пройти по залу раз пять. Смотрели друг на друга украдкой, обсуждали немного отвлеченные темы — и порой сталкивались плечами. В такие моменты становилось особо неловко, и мысли путались от этой нехилой близости. Цзян Чэн обычно чуть запинался, но отстраняться не торопился. Он бы заметил, что Лань Хуань тоже не горит желанием прекращать их контакт, что его обычно вынуждают сделать это вновь приходящие студенты, что он едва заметно хмурится, когда теряет опору в виде плеча Цзян Чэна… это можно было заметить, только вот Цзян Чэн слишком переживал. — Кажется, скоро начнется корпоратив, — он кашлянул. Стайки профессоров утекали на улицу из стен университета — в полумрак вечера, чтобы по излюбленной дороге дойти до их привычного места. В том ресторанчике, двухэтажном, достаточно просторном, их уже ждал алкоголь, сдвинутые к стенам столы и большой выбор блюд. Они с Лань Хуанем потянулись за всеми, держась все-таки обособленно, явно наслаждаясь компанией друг друга. Вечер, прохладный, приятно освежил лицо, и Цзян Чэн чуть улыбнулся, довольный. Поздняя осень подморозила асфальт под ногами, одинокие пожелтевшие листья все еще падали на головы прохожим. Лань Хуань, захвативший свой плащ, казалось, мог и замерзнуть — Цзян Чэн подсознательно захотел прижать его ближе, чтобы согреть. — Позвольте составить вам компанию, — он, улыбнувшись слегка, посмотрел на Лань Сиченя этим открытым взглядом и, желая пошутить (кажется), подставил тому локоть, точно джентльмен. Мимо них все еще тянулись неровной вереницей группки преподавателей, почти все уже шли навстречу гулянке. Только они, до сих пор неловкие, стояли в конце этой оживленной процессии под фонарями и смотрели друг на друга. Лань Хуань улыбался. Он не мог убрать с лица это дурацкое счастливое выражение, когда Цзян Чэн был рядом. И сейчас, когда профессор Цзян явно шутил — тоже. Смотрел на него, отмечая про себя красивую улыбку и уверенный взгляд. Общее внешнее дружелюбие и расположенность — от этого сразу же теплело в груди. Лань Хуань действительно понимал, что тот шутит, и все же не хотел отпускать ситуацию так просто, не хотел смеяться и отмахиваться, будто бы действительно его это развеселило. Вместо этого мужчина нежно улыбнулся и, склонив голову набок, обхватил ладонью его руку и пошел рядом с ним, неторопливо, не спеша нагнать остальной коллектив. — Вы очень любезны, — с лёгкой усмешкой шепнул Лань Хуань, взглянув на мужчину мягким взглядом. Они оказались внутри, но все так же оставались немного в стороне от остальных. Негромко беседовали, понемногу выпивали, даже не замечая за разговором количества употребленного ими алкоголя. Улыбались друг другу так, что никто и не думал нарушить их покой и помешать уединению. Ну, до тех пор, пока остальные преподаватели не набрались достаточно для того, чтобы уже не замечать этой интимной атмосферы и подходить к ним с громкими речами. Лань Хуань старался вежливо улыбаться и отвечать всем, кто подходил, чтобы получить свою толику внимания. Всем, кто хлопал молодого мужчину по спине или нахваливал таланты профессора Ланя. Он старался держаться, хотя его самого уже повело от алкоголя и от каждого нового хлопка он едва ли не падал: пошатывался и улыбался посторонним все более напряжённо. Уже не понимая, что ещё ему сделать, чтобы избавиться от этого назойливого окружения, Лань Сичень посмотрел на Цзян Чэна беспомощным взглядом, безмолвно умоляя его покинуть, наконец, это место и пойти куда-нибудь. Например, к нему домой. Лань Хуань, наверное, был даже благодарен за такое внимание к себе. Ведь в очередной раз, не удержавшись на ногах, он привалился к Цзян Чэну, который почему-то оказался слишком близко к нему и, обняв одной рукой его за талию, умоляюще прошептал: — Пошли ко мне, Цзян Чэн. Я устал от них, и хочу побыть наедине с тобой. Пожалуйста.