Знаки на крови

      Падение в бездну — последнее, что Томпсон помнил перед тем, как потерял сознание. Даже сейчас он ощущал последствия сильного удара о землю, впрочем, высота, с которой незадачливому питомцу Сущности пришлось упасть, оказалась не настолько внушительной, чтобы причинить ему вред, да и боль, выдернувшая его из забытья, являлась не наказанием за неловкость...       «Что-то… Что-то не так… Что-то сильно не так!» — мысль кружила по черепной коробке подобно загнанной в ловушку мыши. Из-за падения в голове шумело, а общее недомогание постепенно становилось куда более серьезным препятствием в попытке вспомнить, что произошло.       Точно! Как и мысль, он попался в ловушку! Та девушка, которой он по глупости доверился, из-за которой он выполз из своего временного пристанища в доме, который являлся лишь шаржем на тот, в котором Младший обитал когда-то.       Добрая улыбка, до сих пор видимая за опущенными веками, теперь резала сознание подобно ножу. Протянутая рука — капкан!       Она выманила его, заставила поверить, что все в порядке и можно перестать вздрагивать от каждого звука — отдаленных вскриков, грая ворон, скрипа половиц и приближающихся шагов…       В Тумане на лицах охотников страх встречается нечасто, более того, принадлежащие им чувства, реальные и далеко не всегда приятные, оживают лишь тогда, когда того хочет Хозяйка. Однако бывают моменты, когда этот странный мир вне времени и пространства меняется. Обитающая тут Тварь имеет свойство сбрасывать старую оболочку, тлеть и возрождаться. Томпсон, кажется, уже видел подобное, и в то же время события, которые урывками всплывали в его памяти, походили на дурной сон, фантасмагорию в черном и золотом цвете.       Его вновь пленили, посадили в клетку, но он в очередной раз сумел вырваться… Неудачно, поэтому оказался в этой дыре. Младший поднялся, хотя шум в голове не позволял толком ни на чем сосредоточиться, и практически сразу уперся макушкой в потолок. Судя по ощущениям и звуку, эта западня являлась чем-то вроде каменного мешка. Тут было весьма прохладно, но дрожь сотрясала тело пойманного убийцы не из-за низкой температуры.       Что-то было не так!       Из-за схожести этого места с памятным подвалом Томпсон хотел как можно скорее выбраться наружу, но почему-то на самой подкорке мозга улавливал, что осуществить подобное будет непросто. Еще пару раз стукнувшись затылком и плечами о твердые каменные стены, он обнаружил дверь. Теперь зрение начало выхватывать из темноты силуэты, однако, кроме этой внушительной металлической поверхности, Младший не заметил ничего стоящего. Что было сил, он ударил по двери, ощутив, как боль острыми зубами впилась сначала в костяшки, а затем волной прошлась по всему телу, заставив узника зареветь от злобы и бессилия. В последнее время, если о подобных единицах измерения вообще стоило вспоминать в этом проклятом мире, Томпсон редко испытывал нечто подобное. Да, порой ужас душил его, как чьи-то обжигающие холодом объятия, но в основном охотник не испытывал ни боли, ни жалости, ни страха, ни сожалений — раскаяние находило жертву позже, когда вокруг не оставалось ни души.       Сейчас что-то было СОВСЕМ не так!       К шуму в голове, щиплющей боли в полученных от ударов о каменные стены руках и спине добавился еще один источник, о котором Младший благополучно забыл.       Протянув руку к плечу, на котором щетинилась жесткая черная поросль, Томпсон с удивлением обнаружил посторонний предмет: еще теплый на ощупь, твердый и гладкий. Очевидно благодаря какому-то острию, которое крепилось к цилиндру, эта штуковина крепко засела в живой плоти, и потому приносила столько беспокойства. Младший испуганно отнял руку, заскулил по-собачьи, словно вновь отхватил по носу, но быстро собрался, чтобы разобраться с очевидной проблемой.       «Шприц!» — он хорошо помнил эти инструменты еще с тех времен, когда Ма и Па надеялись излечить своего единственного сына. Шприцы последнему никогда не нравились — слишком часто толстые иглы вводились в его тело.       Однако эта штуковина, что по основание ушла в мякоть рядом с лопаткой, в отличие от приспособлений очередной эскулапа, на ощупь казалась воистину огромной!       Младший сел на каменный пол, прижавшись поясницей к стене, согнулся, что с его непростой конституцией было не так-то просто проделать, и снова обхватил металлический предмет. Из-за страха и волнения владельца ладони быстро вспотели, и потому пальцы предательски скользили по гладкой поверхности — попытки вытащить из плеча инородное тело сопровождались нетерпеливым фырканьем.       Томпсону казалось, что если он сейчас же не вытащить шприц, его «что-то не так» превратится в нечто куда более пугающее! То, что было в этом проклятом цилиндре, помнил Младший, было тесно связано с тем, что творилось наверху, в месте, где незадолго до своего падения, он устроил настоящий бардак.       Девушка, которой Томпсон по наивности поверил, заманила его в то место, посадила на цепь, как какое-то животное, но, оказалось, что ему в отличие от многих, требуется чуть больше усыпляющего порошка, чтобы отключиться. Поняв, что ее улыбка из доброй превратилась с хищническую, он, чувствуя, как слабеют конечности, все же решил оказать сопротивление. По правде говоря, иных признаков опасности не было, но ему хватило и такой малости. Слишком уж хорошо Томпсон знал эти улыбочки! За подобными обычно следовали боль и унижение...       Сопротивление дало свои плоды, и вскоре всё помещение, прежде заставленное странными стеклянными бутылочками, светящимися цветами, ветхими книгами и множеством других приспособлений, которых Томпсон никогда прежде не встречал, превратилось в поле боевых действий. Стекло разлеталось как водяные капли, и всюду, даже на стенах и потолке, виднелись пятна кисло пахнущей жидкости — Нектара.       Девушка и ее приятель, которого Томпсон прежде не встречал в Угодьях, называли странную светящуюся субстанцию Нектаром.       «Он был в шприце!» — глумливо подсказал внутренний голос, больше похожий на скрипучий голос Твари.       Пугающая догадка шаровой молнией пронеслась по черепной коробке Младшего, и его пальцы, стиснув металлический корпус почти до скрежета, все же вытянули шприц.       Томпсон сразу отбросил проклятую штуковину как можно дальше, и она, с металлическим звоном ударившись о дверь, покатилась по каменному полу в угол, а после и вовсе замерла. О ее присутствии напоминали только уже знакомый кислый запах, напоминавший то ли недельный пот, то ли начавший бродить апельсиновый сок, то ли воду, в которой надолго забыли цветы… И пульсирующее желтое сияние.       Дрожащей рукой ощупав рану в месте, куда не так давно угодила толстенная игла, и тут же поднеся ладонь к лицу, чтобы осмотреть, Младший с все нарастающей паникой понял, что скрипучий голос в его голове вновь оказался прав.       Противоборство наверху не заняло бы много времени и не доставило бы обитателям чудной комнатушки, наполненной емкостями с Нектаром, серьезных проблем, если бы в последний момент девушка, обладавшая самой красивой улыбкой, которую Младший видел когда-либо, не подобралась к нему сзади и не нанесла удар в спину. От боли и неожиданности, сбитый с толку, ее противник изо всех сил махнул рукой, особо никуда не целясь. Однако удар пришелся девушке прямо в бок. Она кашлянула и повалилась на пол, зажимая рукой живот. Очки — ее неизменный атрибут — упали на дощатый пол, и одно из стекол треснуло.       Впрочем, оппонент, который слабо себя контролировал, направился прямиком к своей обидчице. От изрядного количества усыпляющего порошка, которым поделилась с ним предательница некоторое время назад, Томпсона пошатывало, однако он намеревался если не переломить девушке хребет, то хотя бы навсегда стереть с ее лица эту переменчивую улыбку.       Младший сделал шаг в выбранном направлении... Два... Три... Тут что-то под его ногами щелкнуло. Краем глаза он успел заметить темную фигуру — вероятно, приятеля предательницы, — а затем все поглотила темнота. Пол разверзся, и сильный удар о каменный пол наконец нокаутировал Томпсона.       «Почему?» — новый голос принадлежал ему самому и звучал так жалко, так тихо, словно он даже в мыслях боялся, что получит ответ. Томпсон хорошо знал, почему и за что те, кого он не так давно гонял по Сумеречному Миру, намереваясь раскромсать своей ужасной бензопилой, могли хотеть навредить ему. Он заслужил и боль, и унижение, и предательство.       Однако даже сейчас Младший не видел всей картины — не подозревал, что этот мир до такой степени ненормален и небезопасен, что все в нем, включая шепоты, которые издревле наваждали кошмарные сны, побуждали на убийства и саму Тварь, может в одночасье сойти с ума.       В Тумане каждый год наступает момент, когда мертвая земля начинает идти трещинами, и наружу прорезаются уродливые черные наросты. Спустя непродолжительное время эти отвратительные опухоли исторгают из себя гигантские оранжевые цветы, одновременно удивительные и уродливые, которые вырабатывают нектар, больше похожий на гной.       Мало кто из выживших или убийц в состоянии точно сказать, откуда и почему они появляются на землях Сущности, что служит причиной их цветения, а также видел ли кто-нибудь подобное прежде… Впрочем, обдумывая эти и другие вопросы, и охотники, и их жертвы непременно сталкиваются с сильным дежавю.       Вот и Томпсон сейчас, глядя на пальцы, испачканные кровью и светящейся субстанцией, думал, что когда-то уже являлся свидетелем подобных событий.       Стены в его нынешней темницы были испещрены свидетельствами многочисленных попыток выбраться — и камни, и металлическую дверь покрывали следы ногтей и засохшей крови. В отличие от последней, нектар и получаемая из него субстанция, имели свойство быстро исчезать.       Пятна, что какое-то время горели на подушечках пальцев Младшего, потускнели…       А затем зажглись вновь, как сноп искр. Обильно закапало то ли из носа, то ли изо рта, однако тело будто потеряло всякую чувствительность.       Слух различил на фоне бешеного биения сердца шорох зарождающегося пожара. Сначала далекий, похожий на звук тлеющих углей, он приближался и становился громче.       Томпсон ничего не мог с этим поделать, лишь смотрел, как желтая лимфа густыми, жирными каплями течет в ладони, чувствовал, как дрожь от холода и страха заменяется на ненормальный тремор, агонию, которая вскоре скрючила его конечности.       Добравшись до внутренностей убийцы, Нектар заставил его вскочить и заметаться по тесной камере, как обезумевшего, затем так же внезапно рухнуть на пол. К тому времени субстанция забила горло и глаза, а потому Томпсон не мог даже закричать от боли. Боли ли? Странно, но его организм одновременно испытывал и нечеловеческие мучения, и нечто похоже не извращенную форму удовольствия, даже желание.       На грубой коже возникали чудовищные наросты, грудную клетку распирало, словно за мясом и костями кто-то застрял, и теперь этот некто стремился вырваться наружу.       Томпсон даже не удивился, когда услышал влажный треск, и его ребра показались наружу вместе с кровью и лимфой, точно кто-то вскрыл его грудь как консервную банку. Ручьи огня заструились в его венах, а из глаз, казалось, сыпались искры, до того невыносимым казалось жжение.       Наросты становились больше, и вскоре, когда кожа на них истончилась, лопнули— наружу показалась отвратительно и при этом притягательно пахнущая жидкость. Младший больше не испытывал отвращения перед этой субстанцией, поскольку он стала его частью — проникла в его кровь, органы, даже мозг. В каком-то смысле, несмотря на чудовищные изменения в и без того далеко не самом нормальном теле, он был благодарен сыворотке за возможность не чувствовать боль… Или не понимать ее, поскольку всепоглощающий огонь превратил нервные окончания в месиво, как и все внутренности. Нектар ломал кости, искусно гнул мышцы и рвал кожу. Жалкие обноски на Томпсоне превратились в безобразное тряпье, которое лишь номинально выполняло роль одежды.       В правой ноге послышался оглушительный треск — надломилась малая берцовая кость, и что-то, едва ли напоминающее конечность, полезло натягивать кожу, намереваясь либо, подобно ребрам, выбраться наружу, либо застыть очередным мерзким новообразованием.       Боли не было и тогда. Сердцебиение, до этого момента бешеное, совсем смолкло, уступив место куда более потусторонней песне разбушевавшегося огня. Казалось, само сердце тоже превратилось в какой-то искаженный, отвратной формы нарост, похожий на чью-то голову. Возможно, эта мерзкая голова улыбалась, плюясь лимфой, как слюной, точь-в-точь как та, что набухла под черной порослью на правом плече. Тупой, уродливый, беспомощный кусок плоти, но эта глумливая улыбка, застряв перед мутным взглядом Томпсона, напомнила владельцу о совсем другом лице, которое до недавнего момента он находил самым прекрасным на свете.       Воздух в глухой камере так загустел из-за нектара, что Томпсон едва сумел подняться. Метаморфозы постепенно замедлялись, недорощенные конечности, похожие на отчаянный крик о помощи тех, кто навсегда застрял не только в этом Сумеречном мире, но и изувеченном теле, застыли бесполезными наростами. Несмотря на изменения, которые его постигли, Младший, как ни странно, мог держаться на ногах. Он без интереса взглянул на свои руки, увитые вздутыми мышцами и сосудами, забитыми лимфой, так, словно они всегда были такими, затем резко переместил взгляд на железную дверь.       Что ж, если выдалась такая чудесная возможность, и он пока не знает, к чему это приведет, не лучше ли будет посмотреть, как выбраться из такой тесной коморки? За ней наверняка ждут те, кому не терпелось посмотреть на действие чудесного Нектара...