Знаки на крови

      Тьма, окружающая недвижимое тело, не идет ни в какое сравнение с тьмой, которая прошила больное сознание. Если представлять, что оное отчасти напоминает один из внутренних органов — этот кусочек плоти давно сгнил, и блестящую поверхность заменили шишковидные наросты, как у больного раком.       Однако сознание — та часть, которая до сих пор остается предметом бурных дискуссий целой когорты ученых. Мало кто на самом деле приблизился к решению до сих пор неразгаданной загадки… Почему? Почему это происходит? Что заставляет человека убивать без зазрения совести? Что низводит его до существования и топит устремления, желания и саму жизнь?       И пока светлые умы бьются над решением этой загадки, всё идет своим чередом: кто-то, окропив руки кровью, захлебывается рыданиями, полагая, что совершил нечто ужасное и неправильное, полностью признавая вину, кто-то облизывает лезвие ножа, подобно изысканному деликатесу, в нём жажда и безумие кипят, не давая страждущему успокоиться, а кто-то… Кто-то кроется во тьме, подобно созданию из старой детской страшилки, придуманной ещё в те времена, когда человечество с большим трепетом относилось к фольклору.       Руки человека из страшной сказки блестят от крови, потому кажется, будто на ладонях багряные перчатки, перетекающие в настолько же облепленный красным нож. Острое лезвие мутно поблескивает в отсветах уличных фонарей, напоминая влажный язык демона, который требует еще… Еще жертв! Еще смертей! Больше душ непроницаемой мгле, откуда никто не возвращается таким, какой был.       Мраморный лик луны парит в синей ночи, выхватывая движение и биение сердец, мечущиеся взгляды и широкие порезы. Свет с холодной беспощадностью указывает темной фигуре с обагрёнными руками, где прячутся жертвы.       Глаза сонные и больные, веки лишь изредка опускаются в такт тяжелому дыханию, слышимому из-под маски — пародия на человека с лицом синтетического мертвеца. Шёпоты и силуэты, разбредшиеся по окрестностям, никак его не беспокоят. Их обладателям тревожно от одной мысли, что кто-то подобный может находиться рядом. Ему глубоко безразличны их чувства и цели.       Тьма в опухоли вместо рассудка ведет тело вперед, хотя производимые шаги мало похожи на человечьи, возможно, оттого и неслышимы. Червоточина мозга вычленяет из белых досок и серой травы женскую фигуру, и Тьма приходит в возбуждение, пульсирует, распускаясь в черепной коробке, подобно цветку из наточенных лезвий. Веки замирают, и даже тяжелое дыхание затихает, когда в мутной поверхности ножа отражается бледное лицо девушки, чей колючий взгляд рыщет по темным проходам между домами и заборами, живым изгородям и бесполезными автомобилями, которые уже никого и никуда не увезут. Все внутренности человека из страшной сказки болезненно сжимаются, в то в время как бледная голова безразлично выглядывает из-за трепещущей на ветру листвы — в окровавленных руках нож и небывалая сила.       Большую часть своего осознания в сумеречных уголках этого мира наблюдатель испытывает нечто сродни чувству, возникающему после ампутации, — ему кажется, что эту часть его, живого человека, вырвали из его нутра. Поэтому под кожей пустота. Поэтому любой встречный вправе заявить, что чувствовал на себе испытующий взгляд не человека, но призрака.       Приближение к долгожданной цели заставляет его кровь кипеть, словно от наслаждения. Тем временем бледное лицо в ореоле пушистых волос цвета золотистой патины сужается, побелевшие губы искажаются в гримасе ужаса. Еще пара шагов, и гибкое юное тело бросается вдоль забора — единственной преграды, что разделяет жертву и мрачного наблюдателя.       Взгляд мертвеца продолжает следовать за ней, как и его владелец, медленно, но уверенно перебирающий ногами. Отголосок её жизни в нем поёт Тьме, и последняя требует продолжать преследование. Червоточина вырезала в нутре страшного человека всю личность лепестками из наточенных лезвий, но ничто не способно вытащить из него навязчивую мысль о девушке, стремительно удирающей вдоль ограды.       У них одинаковые глаза. Только её взгляд преисполнен решимостью и чувствованием, а все, что принадлежит навязчивой и устрашающей тени… Сочится чернотой, которая распространилась в теле и разуме, подобно миазмам.       Щупальца тьмы принуждают идти налево на повороте, где скрылась девушка, но тут же заходят в тупик. На заднем дворе, где неопрятный газон поддерживает расшатавшиеся качели, пусто… Никаких следов беглянки.       Кровь, подобно нагретой смоле, кипит, забивая мышцы и кости, но алебастровое лицо лишь беспристрастно поворачивается то влево, то вправо; темные глазницы подолгу изучают замкнутое пространство двора.       Под порывом ветра качели металлически скрипят, и страшный человек слышит, как хлопья ржавчины касаются примятой травы. Пространство сужается, пока преследователь не вычленяет дыхание из-под закрывающих рот ладоней.       Тень молча, с полным безразличием поворачивается к тому месту, откуда доносится звук. Рука рывком погружается в листву разросшегося вокруг двухэтажного дома самшита. Пальцы сжимаются на влажном от пота вороте рубашки и с жестокой бескомпромиссностью тянут добычу наружу.       Женский крик разрезает ночь, подобно ножу адепту Тьмы, который наблюдает за ужасом своей первоочередной цели отстраненно и в то же время со звериной жадностью. Как же они близки в этой ночи, словно столкнулись в ведьминской пляске, где уже нет чужих и своих. Он прижимает девушку к себе, крепче и крепче, чувствуя, как в тисках его объятий хрустят тонкие позвонки, а сердце долгожданной добычи бьется настолько быстро, что кажется, через пару мгновений разорвет грудную клетку и выскочит прямо ему лицо, поцеловав влажно и красно.       Мучения и стоны вливаются в его пустые глазницы, подобно кислоте, обжигая мозг, внутренности и воспалённое сознание — кости вибрируют, словно в экстазе.       Металлический язык демона истерически кричит в нетерпеливом ожидании кровавого пиршества, и лезвие взмывает в кобальтовую ночь. Тело покорного слуги Тьмы никак не реагирует на попытки девушки вырваться — лишь глаза пристально наблюдают за лицом высшего существа… Или безмозглой тушей, выбранной для заклания.       Крик повторяется, и в нем нет места ужасу и беспомощности потенциального трупа. Преследователь понимает, что его рука опускается под давлением, а что-то горячее стремительно сбегает по коже плеча. Тьма не испытывает боли, но тело вполне. Взгляд из-под темные глазниц натыкается на мерцающий осколок стекла, затем устремляется в спину нападавшей.       Мозг раздирает на жалкие куски, горло выстилает колючей проволокой, когда девушка начинает удаляться. Из сомкнутого рта раздается приглушенный стон то ли боли, то ли разочарования.       Ее песня во внутренностях страшного человека затихает. Кровь, срываясь рукава с густыми каплями мазута, капает на листья самшита и траву под ногами.       Он чувствует себя брошенным, вырезанной с ее силуэта тенью, единственное предназначение которой — следовать за высшим существом с ясным взглядом. Преследователь не изменяет этой роли и устремляется в погоню, пока изливающаяся из его глаз Тьма не натыкается на каменную арку, за которой клубится густой серый туман.       Жертва замирает под сенью краснокирпичного свода, чувствуя, что её спасение уже недалеко, и в ясных глазах Тень видит странную смесь из самых противоречивых чувств.       Тьма в теле истерически орет, когда распознает концентрированную ненависть, проливающуюся из голубых радужек, а память, не выскобленную временем и непрекращающимся преследованием, насыщает осознание того, что ненависть девушки, свободной от оков внутреннего ужаса, лишь напускная. Подобно каждому высшему существу с волей и эмоциями, она борется с целой ордой чувств по отношению к тому, кто, кажется, совершенно беспричинно преследует её.       Прежде в глазах девушки находили место лишь ужас и глубокое непонимание. Её жизнь была разрушена! Её друзья были убиты! Но она не такая, как другие! Тень это понимает, и разливающееся, кипящее в нем море черноты считает это проявлением исключительности.       Человек с лицом мертвеца вскидывает руку с острым ножом и ускоряет шаг в направлении Избранной.       Голубые глаза, полные концентрированной ненависти, округляются, и их хозяйка уже бежит навстречу спасительному туману, куда Тени не пробраться.       Девушка в спешке спотыкается и падает — её сдавленный стон боли лишь придает преследователю сил, и вот он уже минует раздвинутые створки ворот, ступая по широким каменным плитам. Шаги гулко звучат, вторя биению сердца.       Внутри изнуренного проклятием тела появляется сильное чувство, которое означает скорую расправу, тесные объятия и утоление жажды демона кровью Избранной.       Однако жертва отличается от многих других: ноги подгибаются и стремительно выбрасывают тело к выходу. Девушка находит равновесие и превращает движение в бег, и вот, минует заветную черту, где каменный коридор сменяется сырой землей и серо-бурой травой.       Преследователь знает, что все закончено, но Тьма принуждает его продолжать погоню. Оболочка Тьмы быстро выкидывает вперед свободную от оружия руку, и пальцы вновь сжимаются на рубашке беглянки до того, как Тень узнает о болезненных последствиях непослушания.       Реагируя на его приближение, разрывая камень и землю, вверх пробиваются черные, острые колья, похожие на немногочисленные признаки повелителя этого мира, и три острия протыкают плоть страшного человека.       Девушка в страхе оборачивается, не имея возможности сбежать в спасительный туман.       Преследователь замирает – даже рука с поблескивающим ножом опущена, в то время как изувеченная прутьями конечность продолжает держать добычу за рукав.       Взгляды добычи и охотника встречаются, хотя первая сомневается, стоит ли искать что-либо человечное в тёмных глазницах, за покровом из синтетической белизны.       Кисть с побелевшими костяшками дрожит, пока темные ручейки крови стекают по фалангам, но кровь далеко не мертвая хватка — она слаба и просто пачкает кожу и одежду девушки.       Избранная смотрит на обличенный в спецовку и маску ужас с вызовом, понимая, что победила. Как в реальном мире, как много-много раз тут, в мире Сущности.