Shoot my shot

      Проснуться с похмелья от удушья — явно не тот сценарий, которому хочется следовать, однако, когда Цзян Чэн открывает глаза, то долго не может сфокусироваться и, в принципе, понять, где он. Головная боль такая, что, кажется, проще отрубить башку, чем терпеть. А еще он к чему-то плотно прижат, не повернуться, не вдохнуть. Цзян Чэн пытается пошевелить плечами — без толку, как в тисках. Через пару минут до него доходит, что он прижат не к чему-то, а к кому-то, кто безмятежно сопит ему в макушку, обхватив руками, как плюшевого медведя. «Твою мать». Запах мужского парфюма, кожи и чистого постельного белья. Спустя еще секунду к Цзян Чэну приходит осознание, что он абсолютно голый. Память услужливо подсовывает картины вчерашнего вечера, и Ваньиню хочется либо заорать и выбежать, либо тихо скулить и оставаться на месте, пока мироздание не пощадит его, и все не рассосется как-нибудь само. Он выбирает второе, мужественно борясь с посталкогольными страданиями. — Вода и обезбол на тумбочке у вас за спиной, — раздается шепот над головой. Коктейль из ужаса, стыда и облегчения затапливает Цзян Чэна напополам с благодарностью. Хватка ослабляется, он, собрав все силы, переворачивается на другой бок, стараясь не смотреть на Сичэня, и жадно выпивает стакан, закидываясь таблеткой, попутно высматривая хоть что-то из своей одежды на полу. — Попойки после тридцати — дело такое, лучше подстелить соломку, чтобы утром не было мучительно больно. — Предусмотрительно, — хмуро отвечает Цзян Чэн. Сичэнь вздыхает и потягивается, Ваньинь про себя отмечает, что он выглядит безумно сексуально даже в обычной серой футболке. Очевидно, то, о чем он подумал, мгновенно проявляется у него на лице, потому что Лань Сичэнь вопросительно приподнимает бровь с легкой ухмылкой: — Что такое? Цзян Чэн мотает головой и тут же жмурится от боли, стрельнувшей в висок. — Ваньинь, послушайте… — начинает Сичэнь, приподнявшись на локте. Тот прерывает его жестом и трет переносицу. — Если скажете, что я ошибся — уволюсь, — и добавляет прежде, чем Сичэнь успевает возразить, — Уволюсь и заново устроюсь к вам обратно, как будто ничего не было. — Нет нужды, — тихо отвечает Лань Сичэнь. — Я в вас влюблен. Слова, сказанные полушепотом, звучат громче любого взрыва. Цзян Чэн поднимает на него глаза и понимает, что только что перечеркнул все свои правила, которых никогда прежде не нарушал. Не пить на работе. Не позволять много пить клиенту. Не терять бдительности. Не испытывать чувств к нанимателю. Проёбы по всем фронтам. — Эм. Если вас волнует, было ли у нас что-то ночью, то нет. Я снял с вас одежду, чтобы вы не спали в мокром, но одеть в сухое не смог, сам вырубился. Я прошу прощения за свои выходки. Цзян Чэн растирает лицо руками, страдальчески мыча. — Что теперь делать? — Не знаю, — пожимает плечами Сичэнь и падает на спину. — Обычно, когда люди признаются друг другу во взаимности, они пытаются слепить из нее подобие отношений. — Лань Сичэнь, я, признаться, не умею во всю эту канитель, типа… встречаться. У меня целая куча проблем с головой, и я не собираюсь нагружать или, не дай бог, проецировать их на вас. Взгляд Сичэня вдруг останавливается на левом боку Цзян Чэна. Он откидывает одеяло, пододвигается ближе, долго изучающе смотрит и проводит прохладными пальцами по контурам шрама. — Что же с вами случилось? Ваньинь не шевелится, глядя ему в глаза, судорожно метаясь, сказать или нет. В конце концов, решившись быть откровенным, Цзян Чэн, облизнув губы, выдавливает: — Это от элекрошокера. Отца поставили перед выбором, кому впаяют разряд, мне или Яньли, он выбрал меня. Я бы и сам себя выбрал. — Вас взяли в заложники? — Не совсем. У родителей был бизнес, произошел рэкет. — Пытали, — догадывается Сичэнь. — Пытали, — подтверждает Цзян Чэн. — Мы с сестрой сбежали, пока мама отвлекала бандюганов, а потом их с отцом убили. — Сколько времени прошло? — Лет десять. Я тогда работал в полиции и должен был придумать что-то дельное, чтобы спасти их. И всё, что я сделал — вытолкнул Яньли в окно в нужный момент. Она сломала ногу, мы ползли до Цзиней через все придорожные кусты. Лань Сичэнь переплетает их пальцы вместе. — Вам больно? — Нет. Время от времени бывают фантомные боли, но это ерунда. — Поэтому вы посещаете психотерапевта? Цзян Чэн смотрит на их руки и позволяет себе нежно погладить большим пальцем. — Не только. Я же сказал, у меня куча проблем. И нет никакого желания втягивать в это вас. — А если я сам хочу втянуться? — говорит Сичэнь. — Об этом вы не подумали? «Да ты же мазохист,» — ужасается про себя Цзян Чэн. — Вы ведь не всерьез, — отвечает он, крепче сжав его ладонь. — Как я могу быть не серьезным, когда вы сидите передо мной абсолютно обнаженный во всех смыслах этого слова. Ладно, если бы вы просто были без одежды, но вы делитесь со мной такими вещами, которые даже давним любовникам доверяют не сразу. Ох, черт, он ведь и правда до сих пор не одет. — Да, мне, ну, надо найти одежду. Сичэнь укладывается на живот, чуть свешиваясь головой с кровати: — Зачем? Мне всё нравится. Вы красивый, — лукавая улыбка играет на его губах, делая еще более сногсшибательным. Цзян Чэн уверен, что он сейчас пунцовый от смущения совершенно по-дурацки, когда краснеют щеки, нос и кончики ушей. Наверное, самое большое количество комплиментов за всю свою жизнь он получил только от Лань Сичэня, кто, кажется, выдает приятные слова, не задумываясь ни на секунду. — Прекратите, вам просто нравится видеть, как я краснею и заикаюсь. — Да, я же сказал, мне всё нравится в вас. Вы легко смущаетесь, но это не портит. — Похмелье не мучает? — переводит тему Ваньинь, чтобы прийти в себя. — Голова гудит, но меня это мало заботит сейчас, — Сичэнь лениво ерошит себе волосы на макушке. — Я… как бы это сказать… не часто просыпаюсь с кем-то. Наслаждаюсь моментом. В голове Цзян Чэна отчетливо звучит голос сознания, у которого почему-то голос Не Хуайсана: «С тобой в постели роскошный мужик, а ты херней страдаешь вместо того, чтобы разложить его и трахнуть!». — Вы бы хотели заняться сексом со мной? — неожиданно ляпает Ваньинь и больно прикусывает язык. Лань Сичэнь садится в постели и, обхватив Цзян Чэна за плечи одной рукой, мягко кладет его голову себе на плечо.  — Безусловно. Но только тогда, когда вы сами будете готовы. И еще я не хочу тупо трахаться с вами, мне это не нужно. Я хочу любить вас так, как вы этого заслуживаете, Ваньинь. Цзян Чэн буквально млеет от того, как он произносит «Ваньинь», словно лаская его имя голосом. Никогда еще оно не звучало так нежно. — Как ваше личное имя? — спрашивает Цзян Чэн. — Лань Хуань. Меня им почти не называют, разве что А-ма иногда. — Точно, — вспоминает Цзян Чэн. — Вас так называла Баошань-саньжень на приеме. Сичэнь спохватывается: — Ах да, верно. Мадам тоже. Но она меня знает с четырех лет, поэтому нам обоим так проще. Она воспитала меня, как музыканта, я люблю её, хотя, признаться, временами откровенно ненавидел. Потом дядя и брата заставил учиться. Ванцзи тоже играет, но больше для себя, если ему вдруг наскучивает писать коды. Или когда думает. — Как Шерлок Холмс на скрипке играет? — Почти, — смеется Сичэнь. — С дедукцией у него тоже все в порядке. Поедим? При мысли о еде к горлу подкатывает комок, Цзян Чэн морщится от приступа тошноты и клянет особый шарм пьянок после тридцати. Лань Сичэнь с сочувствием гладит его по коленке. — Понял, лучше сварю кофе. Одевайтесь и спускайтесь вниз, как будете готовы. Принести еще воды? — Нет, спасибо, — отказывается Цзян Чэн. — Таблетка уже начала действовать, мне получше. — Окей. Если можно, я пойду первым в ванную. — Без проблем. Сичэнь встает с кровати, забирает чистые вещи из комода, забрасывает их на плечо и уже на выходе неожиданно оборачивается с той самой полупьяной ухмылкой: — Ну, или присоединяйтесь. Сэкономим время. И воду. И Цзян Чэн впервые в жизни подыгрывает. — Если я присоединюсь, то ни время, ни воду мы точно не сэкономим, Лань Сичэнь. На лице Сичэня отражается удивление пополам с неясной эмоцией. — Ого. Цзян Ваньинь, мне показалось, или вы флиртуете? — Я думаю, вам не показалось, господин Лань. Мы же, вроде как, влюблены друг в друга? — Я жду вас снизу, — Сичэнь быстро понимает, как по-фрейдовски оговорился, и спешно исправляется. — Эм, то есть, внизу. Цзян Чэн улыбается и кивает без каких-либо комментариев.