Shoot my shot

      — …ну, у нас в семье всех держала мама. То есть, папа тоже был строгий, но разозлить маму было проще, чем его, — вздыхает Цзян Чэн, внимательно изучая пальцы Сичэня в своей руке. Тот участливо кивает, подталкивая к продолжению. — Она была вспыльчивая? — Очень. Яньли и Усянь говорят, что я её копия. Короче, если ты накосячил — проще и безболезненней было сдаться отцу. Сичэнь смеется и потягивается, прижимая Цзян Чэна плотнее. — Я думаю, мы бы с ней подружились. Ваньинь на секунду позволяет себе представить этот момент: как он приводит Лань Сичэня в родительский дом и представляет родителям. Боже, мать была бы в восторге. Сначала в шоке, но затем она бы полюбила Сичэня больше всех своих детей за его галантность, воспитанность и природное обаяние. — Я тоже так думаю. Вас же нельзя не любить. Они молчат пару минут, неторопливо поглаживая друг друга и лениво целуясь. — Кем вы хотели быть в детстве? — спрашивает Сичэнь. Цзян Чэн раздумывает, припоминая: — Полицейским и хотел. А вы? — В раннем детстве — учителем. Потом музыкантом. Но, на самом деле, если бы я не выбрал музыку, стал бы настоятелем монастыря, — заметив, как у Цзян Чэна от удивления вытягивается лицо, Сичэнь чмокает его в висок и продолжает. — Серьезно. Дядя готовил меня себе на смену. Как видите, получилось не очень. — Я даже вообразить не могу такое. Вы и молебны знаете? — Знаю. — Много? — Не особо. Я уже и забыл половину, но раньше помнил наизусть почти все. Цзян Чэн пытается уложить эту информацию у себя в голове с большим трудом. — А ваш сын? — Я пытался как-то обособить Цзинъи от всего этого, некоторое время мы с дядей не разговаривали, но это было похоже на какое-то странное отшельничество с моей стороны. Просто представьте: я и ребенок, которому едва исполнилось четыре, в обшарпанной квартире, черт знает где. Я зарабатывал, играя по вечерам в ресторанах. Потом нас примирил Ванцзи, дядя полюбил моего сына, и мы стали проводить чуть больше времени в общине. Не так много, как ему бы хотелось, но… лучше, чем ничего. Цзинъи называет его дедушкой, мне больше и не надо. — Вы удивительный, — искренне говорит Цзян Чэн. — Не больше, чем вы, — с улыбкой отвечает Сичэнь. — Ваша сестра удачно вышла замуж, к слову. С таким супругом, наверное, ничего не страшно. Цзян Чэн сопит ему в плечо, прежде чем ответить: — Да уж. Нам с Вэй Усянем он не очень нравится, точнее, Усянь его терпеть не может, но мы вынуждены мириться, ведь Яньли счастлива. Цзинь Лин тоже. Цзысюань неплохой, как отец семейства, но как личность — противный гад. — Чем же он так вам насолил? — Просто… неприязнь вся осталась с подросткового возраста, он все время задевал Яньли, дразнил ее, постоянно эти колкости дурацкие, — объясняет Цзян Чэн. — Гордец, каких мало, однако, стоит отдать должное, благодаря ему и его родне мы с Яньли живы. Они помогли нам скрыться и вылечили ногу сестре. Потом Яньли вышла за Цзысюаня замуж. Так и живем. Сичэнь внимательно слушает, вычерчивая узоры на плече Цзян Чэна. — А вы бы вышли за меня замуж? — вдруг спрашивает он. У Ваньиня отвисает челюсть. — Давайте не будем забегать настолько вперед. — Давайте. Но, все же, чисто теоретически? Цзян Чэн устраивается на его плече и раздумывает какое-то время. — Да, — отвечает он. — Пожалуй, да. Лань Сичэнь пропускает его волосы между пальцев и умиротворенно вздыхает. — Вы успокоили меня. Мне очень неловко, но… поймите, я не смогу теперь отпустить вас так просто. Нет, то есть, если вы захотите уйти, я, конечно же, не стану препятствовать, это ваш выбор, и я уважаю и всецело его приму. Однако, вы то, что я долго искал в людях. Я даже не могу найти недостатков. Правда, пытался, но так и не смог. Всем вашим несовершенствам есть резонное оправдание. За все эти дни я столько думал, столько всего перебирал, копался в своих чувствах, и у меня нет других выводов, кроме тех, что я люблю вас, — он обхватывает его подбородок, заставляя поднять голову. — Цзян Чэн, я вас люблю. Тот ищет ложь во взгляде, в лице, в мимике, хоть где-то, но тщетно, провалившись, тонет в зыбучем песке. — Вы не врете, — утвердительно говорит Цзян Чэн. — Вам — никогда. Цзян Чэн не сразу понимает, что раздражающий посторонний звук, который мешает собраться с мыслями и ответить — телефон. Сичэнь цепляет его с тумбочки и настойчиво сует в руки. — Ответьте. Это ваш брат. — Пошел он нахуй. — Ответьте на звонок, Цзян Чэн. — Еще раз назовете меня так, и я никогда не выпущу вас из постели. Лань Сичэнь целует его в щеку: — Позже. Я сдамся вам добровольно, — шепчет буквально в миллиметре от губ, чеканя каждое слово, — Цзян. Чэн, — и нажимает кнопку ответа, мгновенно прислоняя телефон к уху Ваньиня. Голос Вэй Ина настолько громкий, что вот-вот разорвет динамик и вместе с ним барабанную перепонку.  — ЧЕ КАК ДОЛГО? Чем ты там занимаешься вообще? — Что-то срочное? Я занят. Усянь шумно выдыхает в трубку. — Возвращайтесь. Мэн Яо взял психа двадцать минут назад. — Кто, — цедит Ваньинь сквозь зубы. Вэй Ин медлит пару секунд, ломаясь, говорить это по телефону или нет, но, в конце концов, будто махает на всё рукой. — Су Ше.