«Адъютант очень нужен. Он вроде красивой охотничьей собаки. И поговорить можно между делом, и, если хороший экстерьер, другие охотники завидуют» Вальтер Шелленберг
***
1942 год, февраль Вальтер знал только одну вещь: он обязательно пожалеет об этом завтра. Это был один из сотен приемов по случаю победы на фронтах, которые Фюрер так любил праздновать, и не абы как, а так будто это было в последний раз. Вальтер был знатно пьян, впрочем, это не мешало юному бригадефюреру сохранять ясность рассудка. Он кокетливо, хотя и без особого интереса, подмигивал молодым дамам до тех пор, пока не почувствовал на себе тяжелый взгляд своего подчинённого — Штирлица. Вальтер привык к тому, что его старший по возрасту товарищ всегда с мягким осуждением смотрел на начальника, когда тот имел неосторожность напиваться до беспамятства. Это было вполне логично: на одной из таких крепких попоек Вальтер случайно сболтнул Штирлицу о своей алкогольной непереносимости и после этого, осознанно или нет, Штирлиц очевидно контролировал степень пьянства Вальтера, хотя и имел такт ограничиваться мягкими осуждающими взглядами. Но сейчас Вальтеру это было нужно. Время мирно переходило за полночь, пространство становилось ватным, мышцы постепенно расслаблялись, а окружающая музыка, лощённого до блеска салона, превратилась в такт биения сердца бригадефюрера, и он вскоре обнаружил себя на мягкой софе. Что-то было не так. Сквозь толщу воды Вальтер слышал, что кто-то что-то говорил ему, но мозг лучшего молодого генерала СС сегодня подводил его. Но он имел возможность видеть глаза, наполненные пониманием с какой головной болью придется столкнуться Вальтеру завтра поутру. Грустные, немо осуждающие Вальтера за такое небрежное отношения к своему здоровью. Вальтер всегда удивлялся как Штирлицу, человеку выполнявшего не самые "чистые" поручения руководства удалось сохранить человечность внутри себя, так явно отражавшуюся в его глазах. Вальтер мог этому только позавидовать и восхититься. Мог ли Вальтер предполагать, что в этом крысином логове бездушных и бесчеловечных офицеров он встретит человека с настолько добрыми глазами. Вальтер надеялся, что однажды сможет смело назвать этого человека своим другом. Шелленберг осознавал, что все его эмоции, сейчас захватившие его с особой неукротимостью, он долго держал в себе и теперь, когда его разум терял ясность и всякий контроль, воспитываемый годами, они рвались наружу. Да, спустя все эти годы он наконец мог признаться самому себе в том, как сильно он нуждался в друге. Просто в друге: такое детское для его возраста и профессии, на такое сильное желание, просто быть кому-то другом. Вальтер знал только одно: он пожалеет об этом завтра. Но сегодня можно все. Он так решил и ему было абсолютно все равно, что по этому поводу думал Штирлиц. Он флиртовал с красивыми девушками из салона, думая, что заставит подчинённого злиться на необузданное поведение захмелевшего начальника, но в здравом уме Вальтер бы никогда в этом себе не признался. Он хотел было продолжить свой пассаж, но тирада, давившая на голову, неожиданно завершилась, и его подхватили под руки и повели, очевидно, к машине. Штирлиц, должно быть, вызвал служебную машину и теперь вёз его домой. Вальтер знал: он пожалеет об этом завтра. Но сегодня он положил голову на плечо Штирлица и рассказывал ему смешные истории из детства на заднем сидении. Его не волновало, что водитель будет травить байки о ребяческом поведении пьяного начальника в управлении, его не волновало, скажет ли что-нибудь Штирлиц. Вальтер знает: он пожалеет об этом завтра. Но это будет только завтра.