В моментах. Слеш-сборник

***

Времена меняются, меняются приоритеты. Естественный ход вещей — постоянные переменные. Одно перерастает в другое. Эволюция. Из точки, когда всякое море чуть ниже колена, а дна можно коснуться ладонью, в точку четкого осознания, что не всякий берег хорош, только потому, что другого пока не видно на горизонте. И понимания, что путь к самому себе, настоящему, — путь, полный соблазнов, препятствий, фальши чужих дорог и приключений. А единственный компас — тот, что внутри. Правда, не всегда ведет федеральными. Но и это, стало быть, к лучшему. Он, я знал точно, любил кусаться. Но что в моде кусать руку дающую — это мне в голову почему-то не приходило. Эгоистичная человечья мода без компромиссов, говорят, вообще не моя сильная сторона. Но... Некоторый опыт можно получить, только споткнувшись. — Ты мне как пожарник. Спасаешь всегда, когда горит, — он смеялся, и темные прядки рассыпались по моим коленям. Ему это нравилось: быть у меня на руках. Жилистый, весь из себя стрела, и дурь в голове можно было без труда черпать ложкой. Нам и тогда было сложно сформулировать, что именно притянуло друг к другу. Будто канатом невидимым дернуло и спаяло. Через злость, полуправды и расстояния. Противоположности притягиваются, но еще никогда это не было единственно истинным гарантом втайне желаемого всеми хэппи-энда. Забирался в объятия и прятался там от всего: и дом, и плед, и крепкие стены — один человек. Поезда ненадолго дарили покой, а стук колес вторил биению сердца, выравнивая ритмы. Одна связь — два города. Общий поток. Я шутил, что приручил добермана. Он рычал демонстративно в ответ и утыкался беззвучно лицом в ладони. Мы были как два парадокса ироничной природы: Северный ветер, способный согреть, и Южное небо с вечно ледяными руками. Ракушки, что он притаскивал с моря, я набивал таежной хвоей. Жизнь в такие моменты казалась на редкость прекрасной штукой, без полюсов. — Зачем тебе столько контактов? За две сотни уже перевалило. — Ревнуешь? — Мне непонятно. — Они забавные. Я расслабляюсь. — Ты притворяешься. — Но не с тобой. И рука в руке снова, убаюкивая настороженно щурящегося проснувшегося зверя где-то в груди. Знал ли я что-то тогда о нем? О, совсем ничего. Своим ведь положено доверять — так говорят. А нечто внутри держать на стальном поводке. Тише, тише, дружок, мы тут пса приручаем... Веришь? Не верит. Розовые очки слетают с грохотом. Порохом накрывает внезапно. Строили планы, готовили встречу, подбивали рабочие смены. Вдохновленные были до крайности. Мне думалось так. Оказалось — казалось. Вино осталось нетронутым; пятничный южный вечер пробирался в съемную квартиру на цыпочках. Ему было страшно. А странные тени прыгали по зеркалам узором инея вместо живых отражений. Телефон молчал. В одиночестве пришлось спешно понять (о себе, в том числе) много нового. Взросление снова? Новый уровень сложности за плечами.       Не бывает противоположностей. Бывает наивность и невнимательный взгляд. Пройдено. — Нам... Надо поговорить. — Я слушаю. Несколько секунд в трубке стоял лишь отзвук взволнованного дыхания. Пространство звенело. Но было как бы отдельно. — Я влюбился. — ...что? — Сам не знаю, как так вышло! Его агрессия... Мне было смешно! А потом он фотку скинул, мы пообщались еще и... Мне жаль, правда. — Вот как. — Ты слишком спокоен. Лучше бы кричал... Прости. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но не со мной. Так правильнее будет... Ледники тают медленно, но коль проломит опорное — берегись. Точка возврата пройдена. Кто в тот момент первым нажал «delete» — я или ветер, сорвавший с петель последние двери? На севере слишком опасно тратить силы на крик и вечное детство. Да и не только там. Правила игры меняются вместе с игроками. Иногда дать на отсечение руку кажется делом более легким, чем остаться без нужного куска сердца. Холод внутри смешает слова в одно месиво — на секунды, часы, на вечности — и замрет. Топить самому придется, спасатели ведь вышли из моды давным-давно. Но это не страшно. Справимся. Страшно другое. Когда и месяца не пройдет, как побитый, изрезанный пес, я услышу, предчувствуя, заскулит под окнами дома, не смея даже в подъезд ступить. «Ошибся. Не то. Ты лучше. Прос...» Форточка пластикового окна закрывается в три секунды, отрезая от звуков внешних и окончательного разочарования. Новые игроки — новые правила. Мы встретимся снова случайно, несколько лет спустя, в городе, где почти вечное лето. Я буду уже кем-то иным: сменится облик, голос и к улыбке примешается что-то от существа совершенно другой границы. Южное солнце примет за своего. Сердце с ним будет биться, не разбиваться. Он же научится сливаться с толпой потерявшихся. Дворняжка с потертой шеей от нескольких поводков, худой до тревожного, блеклый... Пустой мальчишка, казавшийся отчаянно взрослым. На секунду что-то дрогнет. Но не проймет. Два картонных стаканчика кофе, рассеянный взгляд. Тоска и улыбка напротив. Как будто поменялись ролями через кривое зеркало. Больше не больно. Другая система координат. — Позови меня снова... По имени, которое дал? — Знаешь, я вообще как-то больше кошек люблю. В одном из миров существуют законы, согласно которым ворам отрубают руки, а убийц жизни лишают — из осознанной милости. В искупление их же грехов: наказание при таком раскладе получаешь ровно за то, о чем знаешь. Иначе после, за гранью, ждет особенно райская песня... Только наоборот. Со всеми соответствующими декорациями, данными в ощущениях. Отдача с отрицательным знаком, о причинах которой можно лишь воображать. Колесо сансары крутится вечно. То, что мое, пусть тебя не коснется, и я не палач — нет на то права. А вот по собственным счетам каждому придется однажды сполна заплатить, как положено. Но то будет уже совсем другая история...