В моментах. Слеш-сборник

***

Наша любовь странна. Странна, немного (или нет) больна и определенно нахальна. Каждый из нас по отдельности не особо вписывался в общественные рамки, а вместе мы перестали вписываться в какие-либо рамки в принципе. Забавная штука эта жизнь. Отчаянные и отчаявшиеся, нашедшие приют своим демонам там, где меньше всего ожидали. Где даже помыслить не могли. Неслучайные случайности никто не отрубал во вселенском законе. Роджер и я начали эту игру раньше. Раньше у нас обоих было вполне конкретное определение слову «игра» — что-то, имеющее удовольствие и правила, но не имеющее директивных необъясняемых обязательств. Номинально будучи парой, мы соревновались в том, кто быстрее склеит девчонку в клубе с лимитом в один поцелуй — шутка ли? Нас называли психами, и никто не был уверен, что мы продержимся хотя бы полгода. А мы продержались. Намного дольше. Когда изначально не имеешь особых притязаний и долженствований, а носишь за плечами вагон взаимного притяжения и любопытства, некоторые вещи упрощаются. «Души наружу», — Ро смеялся. Его вообще слабо волновало мнение окружающих — творческая, мать его, натура. О его мольберт я спотыкался и спотыкаюсь с завидной регулярностью упрямого самоубийцы. Впрочем, мои фотопричиндалы он, бывает, тоже достает из самых неожиданных мест. А уж сколько, в каких ракурсах и состояниях попадает ко мне в кадр… Все было ненавязчиво, естественно и, к ужасу окружающих и общих знакомых, считающих нас двоих стихийным бедствием в мини-версии, вполне взаимно. Пока на нашу жизнь не свалился Николас. Буквально. Упал як та падающая звезда на небе — во время концерта в клубе, куда меня занесло «фотографом с энтузиастом в прицепе», запнулся об оставленные по недосмотру организаторов провода и повалился со сцены. Если бы не спина Роджера, парень вполне мог бы остаться калекой или заработать перелом. А так отделались синяками: Ро полетел на меня, я полетел на ближайшего танцующего соседа... Когда очухались все невольные участники альтернативного паровозика-бутерброда, никто не знал, смеяться или плакать. Менеджер группы Ника устроил разнос, концерт кое-как продолжился, благо выступающий коллектив был не единственным, но в процессе выяснилось, что все мы немножко пьяны... Осмотру у врача основные пострадавшие предпочли укромный столик у бара. Помню хриплый хохот Роджера, свои тупые шутки и выпивку за счет заведения в честь компенсации хотя бы морального ущерба. Смутно помню, как вызывал такси и отваживал паренька, на которого невольно повалился. Еще хуже вспоминаются странные телодвижения в туалете клуба до прибытия машины. Что было ночью, не помнил никто. Или помнили, но не хотели признаваться. Утром Ника разбудил звонок. Мобильник нашелся в джинсах, валяющихся у порога нашей с Роджером спальни. Аспирин искали молча, кофе натощак пили дружно — больше ничего не лезло. Скупые разговоры и отчего-то кажущиеся долгими взгляды в пустоту. Первым оклемался я: понимал — что-то пошло не так. Пытался нащупать в своей прокуренной душонке хоть каплю ревности, наблюдая, как Ро заторможено хлопочет вокруг такого же пришибленного музыканта. Все-таки игры играми, а тут... Но не нашел. Наблюдать за этими двумя было занимательно и казалось милым. Что-то новенькое. С похмелья думалось с трудом. Николас оставил визитку и исчез из нашей квартиры еще до того, как хоть у кого-нибудь бы появились вразумительные слова. После его стратегически правильного, но на деле почему-то тревожного отступления время будто поставили на паузу. — Наверное, когда я соглашался встречаться с тобой, я был под кайфом. Не иначе, — Ро отходит к подоконнику и цепляет зубами сигарету из пачки. — Знал бы, что так вляпаюсь... — Так — как? — пальцы ощупью на автомате переключают рычажки на фотокамере. Верная техника, едва нагревшись на подоконнике, ложится в ладонь как влитая. Курящий Роджер — до крайности фотогеничная сущность. «Сучность». Думаю об этом даже спустя столько месяцев близкого контакта. Хотя по всем канонам жанра должен был придушить его давным-давно. — А тебе ок? — смотрит исподлобья, затягиваясь и выпуская дым в сторону окна. Первое и единственное правило наших идиотических отношений — не врать. А сейчас ложь казалась чем-то уж совсем невозможным. — Я не ожидал... — задумываюсь в попытке подобрать слова, — ...такого поворота. Такого желания. И думаю, что сейчас должен чувствовать себя несколько хуже, чем есть. Это странно. — То-то и оно. Я тоже. Не то чтобы меня это беспокоит. Но может быть… Фраза повисла без окончания. Спрашивать не решился. После этого разговора прошла неделя. Мне предложили новый проект, и я с головой ушел в работу. Ро тоже нырнул в дела. Казалось, что все случившееся — лишь сон. Не самый обыденный, вспомнить, в общем и целом, приятно, но лишний раз все же не стоит. От греха подальше. Только белая карточка с размашистой подписью номера все также лежала на тумбе в прихожей, глянцевым своим боком заставляя сбиваться мысли на выходе из квартиры. Снова и снова. У меня отчего-то не находилось силы воли выбросить ее. По идее это должно быть просто: пусть окружающие и не считают нас с Роджером образцовой парочкой, но мы знали, что друг у друга есть. Мы вместе просыпались в одной постели, ели, трахались, работали, гуляли, соблазняли глупых девиц и в этом отношении соблюдали полнейшую гармонию и взаимопонимание. Не было стереотипов. Не было предрассудков. Были доверие и честность. Пусть своеобразные, зато родные. Я был в этом уверен. И именно поэтому разумно считал ревность совершенно закономерным чувством в такой ситуации. Даже с учетом того, что и сам был... весьма активным участником процесса. Процесса, который время от времени всплывал в памяти беспорядочными картинками. Дурацкая рубашка с до рычания мелкими пуговицами. Гибкое, жилистое тело. Пальцы, ласкающие мой загривок. Пальцы, скользящие по шее Роджера. Светловолосая макушка, склоняющаяся над его бедрами. Мои ладони на бледных ягодицах. Маслянистый взгляд Ро, хрипло подстегивающий к не самым целомудренным вещам... Черт. Черт был в буйной пляске с желанием повторить, а ревности не было. — Я иногда вспоминаю его, — голос Роджера скатился по тональности; мы пытались отдышаться после воскресного секс-марафона, у меня дрожали пальцы от слабости, и жутко хотелось курить. Строго говоря, много чего хотелось. — Ника? — я сразу понял, о ком речь. Получил кивок в ответ. — Это странно? — еврейская тактика, чтоб ее. — И я. Смску набирали вдвоем, нервно хихикая и то и дело отбирая друг у друга телефон. Это было безумием. Но так будоражило... Последствия? Смешно. Ответственность? Возьмем со всеми потрохами! Наверное. Ник ответил только спустя несколько часов, у него была репетиция. Меня к тому моменту вырвали на срочный заказ, и Роджеру пришлось отдуваться в переписке за двоих. Я не знал, о чем они говорили, но почти не удивился, увидев незнакомую пару кроссовок в прихожей по возвращении домой. Заговаривать зубы Роджер умеет не хуже, чем делать охренительный минет. Голоса доносились с кухни. Пахло чем-то съестным и пряным. — Я дома. Кто б тут не прятался, бойтесь. — Джастин! — Ро выглянул из-за угла с довольным оскалом в полфизиономии. — А ты знал, что наша Золушка — редкостный кулинар? Николас вышел следом. Взъерошенный, вытирающий мокрые руки полотенцем и язвительно фыркающий. Кажется, от карательных мер кое-кого уберегло лишь чудо. Или неуверенность карателя в своих правах на чужой территории. — Ро, а ты в курсе, что принц в этой сказке был на самом деле на редкость тупым и мягкотелым? Если разобраться… Где-то на задворках моего сознания заворочалось ощущение сюрреализма. Но я предпочел об этом не думать. И не я один. Роджер пакостно высунул кончик языка. — Ты о том, что он за одну сказку умудрился перелапать кучу разноформенных дев, имея при этом явную склонность к фут-фетишу? На мой вкус, это скорее гениальность, чем тупость, но в этом вопросе всегда очень тонкая грань. — Рад видеть. В добром здравии, — усмешка вышла кривой, но искренней. Стянув туфли и плащ, я бережно пристроил фотоаппарат на отдельно выделенной для этого стойке и двинул в сторону кухни. Привыкшие питаться быстро, чем придется и часто заказом на дом, мы с Ро не особо дружили с плитой. И степень его невысказанного восторга мне удалось оценить уже только по одному виду огромной сковородки мяса, приправленного специями. Рядом в кастрюльке гнездилась вареная картошка. Незамудрено, но внезапно так по-домашнему... Слишком по-домашнему для человека, посещающего это место второй раз жизни. Особенно с учетом специфики первой встречи. Роджер уловил мой настрой, ухмыльнулся, но промолчал. Вечер прошел в ненавязчивых разговорах о бытности частью современного творчества («Три девицы под окном пили поздно вечерком: музыкант, художник, фото... граф?»), в строго дозированных бокалах вина, с бормотанием проигрывателя фоном и под приглушенный смех. Знакомились заново. Впервые. Слегка на хмеле, отводя взгляд, Ник признался, что тоже нас вспоминал. Каждый раз, осматривая свои «трофеи» по телу, постепенно сходящие, — уже трудно было разобрать, где виднелись последствия его неудачного падения, а где поселились отпечатки наших с Роджером пальцев. Наших. Пальцев. На нем одном. Я прокрутил эту мысль снова и ощутил легкий приступ возбуждения. — Наверное, я рехнулся, — нервная усмешка. Замечаю, с какой жадностью Ро следит за длинными пальцами, обхватившими бокал. Чертов эстет. — Это неправильно как-то все. Вы ж вместе, а я... — Неправильно — наше любимое слово вообще-то, — чувствую, как жгучий азарт плавно поднимается откуда-то из солнечного сплетения, пуская по телу будоражащую волну. — А давай проверим? Так сказать, на более трезвую голову, — Роджер по-лисьи ухмыляется. Флегматично верчу в пальцах узкое горлышко винной бутылки. Около полутора литров на троих — ни о чем, действительно. Рациональная часть мозга тактично интересуется, все ли у меня дома и почему я все еще не остановил этого взбалмошного придурка? И почему... Вполне солидарен с его предложением? Прикусив губу, Николас смотрит то на меня, то на Ро, видимо, судорожно ища в себе какой-то ответ. Медленно ставит бокал на край журнального столика. Все, что я знал наверняка в ту минуту: игра перестала быть «просто нашей игрой». Она не перестала быть легкой. Но будто бы... Стала чем-то гораздо большим. Не только в количественном выражении. Маячила тенями недосказанных смыслов, предположений и не_обещаний. Никто не знал, чем все это кончится. Очередной ночью? Ночами? Или перспективами? В этот раз у Роджера сдали нервы раньше. Знакомым мне жестом он поддел чужой подбородок и притянул к себе лицо с остатками неуверенности в морщинках уголков глаз. Как завороженный, я следил за тем, как язык с шариком пирсинга скользит по пересохшим губам, прокладывая себе путь, как требовательная рука зарывается в светлые вихры и притягивает ближе. И будто бы со стороны наблюдал за тем, как поднялся сам, приближаясь, подцепив край майки с принтом «Только рок, только хардкор!» и припадая губами к обнаженной шее. Потребовалось некоторое волевое усилие, чтобы переместиться с неудобного для эротических экспериментов дивана в спальню. Поцелуи невпопад мешали переставлять путающиеся от количества ноги. В голове вело, мысли наползали одна на другую, а едва уловимые искры в предвкушении раздувались шальным ветром в настоящее пламя. Порог комнаты — и накрывает щекотливое чувство дежавю: мягкий свет настенных торшеров, шуршащая простынь, быстро срывающееся дыхание. Одежда летит на пол еще на подходе к постели. Незаметно для себя оказываюсь зажатым меж полуобнаженных тел: Николас забирается на кровать с ногами, обнимая меня со спины, и, вынуждая запрокинуть голову, целует так, что сводит челюсть. Восхищенный выдох Ро теряется где-то в изгибе кадыка, от его полуукусов, от просыпающейся горячки Ника меня лихорадит. Мир рассыпается точками, словно пиксельный. Чувствую себя в окружении оголодавших зверей и сам себя ощущаю зверем. Выгибаюсь невольно, обнимая музыканта за шею, открывая поле для деятельности Роджеру, плавно сползающему на пол для удобства, ладонями с нажимом скользящему по моим расставленным бедрам. Выдох, вдох, стон, вдох. Зубы сжимают сосок. Снова стон. Сознание затягивает лавой... Яркая вспышка озаряет комнату внезапно, добираясь до сознания с небольшой задержкой. Всего на секунду, но ее хватило, чтобы покорежить морок и слегка протрезвить. Страсть закрывает глаза — на наше счастье, иначе бы кто-то точно ненадолго ослеп. — Джаст, б*ять... — пока ладони Николаса растерянно замирают на боках, Роджер старается не ржать слишком откровенно, уткнувшись мне в живот. Его плечи едва заметно подрагивают, а горячее дыхание щекочет кожу. — Ты так и не убрал свои побрякушки? — Что за хрень? — Прости, Золушка, тебя, кажется, забыли предупредить, что на бал ты едешь к психам-фетишистам... Чувствуя болезненную напряженность в паху, я невольно скалюсь, откидывая голову на плечо напрягшемуся Нику, и кусаю того за подбородок. Слабо, но успокаивающе. Он медлит с мгновение, но все же нерешительно обнимает. Отвечаю задумчиво, почти флегматично, закидывая руку назад и зарываясь пальцами в светлые пряди: — Это... Фотоаппарат с автоматическим спуском. Где-то у нас был пультик такой удобный для всяких спонтанностей... Мне казалось, мы его потеряли недавно в процессе... э-э-э... незаконченной уборки. — И по ходу нашли, — хохотнув, Роджер отстранился, порывшись в груде своих листов для эскизов, устилавших часть паркета. — Пути господни неисповедимы, все дела... Слышь, Джаст, если там получится приличный кадр, ты забываешь про свою кислую мину на тему того, что обезьяна лапами снимает лучше, чем я ногами! На смех Ника пробирает не сразу. Но когда пробирает, быстро остановиться тоже не получается. И вот уже мы втроем, возбужденные и взъерошенные, заваливаемся на кровать, заливаясь, словно нашкодившие подростки. Продолжение феерии последует позже. Когда Ро все-таки притащит фотик на посмотреть, подбиваемый с двух сторон. Когда меня накроет второй горячительной волной от одного только взгляда. На себя, зажатого меж до чертиков сексуальных парней, на рельеф позвоночника склонившегося надо мной Николаса, на его пальцы, обхватившие мою шею. На Роджера, размашисто проводящего языком по коже к соску. На его открытое горло. На нас троих. Продолжение, которое потом, многим позже, замрет на множестве других снимков и останется жить в альбоме, запрятанном в самый дальний угол нашей квартиры. Классическая не_классика: магнетизм с первого взгляда, помноженный на троих. Это не будет просто, но... Наша любовь странна. И именно тем удивительна.