В моментах. Слеш-сборник

***

Дурацкая работа, дурацкий день, дурацкий город. И люди тоже дурацкие! Одни у них проблемы вечно и всем нужны всегда свободные уши. Почему никто, скажите на милость, с таким же воодушевлением не делится, допустим, радостью? Или, на худой конец, мороженкой?! Дурацкие нормы и правила дурацкого приличия... Домой возвращаюсь со стоическим желанием дать кому-нибудь в челюсть. Пару раз. Но нет же, нельзя. Надо быть вежливым, строить из себя адеквашку — соседи, вон, кучкуются у консьержки. Заметят недовольную рожу — хрен потом отобьешься. Или от них самих, или от шепотков и взглядов в спину… У них снова разборки, еще и туда привлекут. Свят, свят, свят! Чур меня, чур! Бочком продвигаюсь к лифту, прячусь в плаще осеннем, словно он — чертова мантия-невидимка. Раздражение устраивает мертвую зону вокруг меня метра на полтора. Даже коты на улице обходили стороной, пока добирался до подъезда, такие, блин, молодцы… Четвертый этаж. Матерясь тихо, роюсь в сумке, ищу ключи. Тыкаюсь ими в замок, а он отвечает невидимой фигой. Дверь заперта изнутри. — Да ну… Рано ж еще, — хмурюсь и вдавливаю кнопку звонка на пару секунд. Изнутри квартиры слышится приглушенный стук, затем негромкое шуршание тапочек. Щелк. — Черт. Ты хоть предупредил бы, что вернешься, заранее! Одна рука у него в чем-то влажном и вязком и в кусочках специй. Он держит ее на весу, косясь, чтобы ничего не капнуло на пол. На голый торс накинут простецкий красный фартук в белую полосочку, под ним — домашние бриджи. — Я должен предупреждать, возвращаясь в собственную квартиру? — спрашиваю в легком шоке, переступая порог. В шоке — он никогда при мне ничего не готовил. Почему-то моему задолбанному мозгу это показалось вышибающе удивительным… — А вдруг я тут с любовником? — С каким еще к драным вурдалакам любовником?! — Сладким и сочным. Как петушок в маринаде, — он гадливо ржет и в темпе вальса возвращается на кухню. На столе пристроился противень с ароматно пахнущей специями заготовкой в духовку: небрежно накрошенная ломтиками картошка и грешная птица, разложенная, разобранная по запчастям. Он по-хозяйски цепляет миску и вытряхивает остатки соуса на торчащую выше всех куриную грудку. Демонстративно облизывает ладонь, поднимая невинно-виноватый взгляд. — Кажется, с твоим бесячим звонком я случайно пересолил все к хренам. Я открываю было рот, чтобы выдать какую-нибудь ехидную пакость, но вдруг осознаю, что растерял все слова. Вот так просто — вжух! — и ничего не осталось. Не то от шока, не то от удивления, не то от рвущегося из груди нервного и усталого гогота. В голове разом сделалось пусто-пусто. Вместо ответа ловлю его перепачканную конечность, голову наклоняю, аккуратно втягиваю в рот указательный палец, облизывая. Сладко и пряно… Мед и карри. И ноготь его короткий совсем легко цепляет язык. Исчезает из взгляда дурковатое веселье, теплится нежность в стрелках морщинок от улыбки. — Что, совсем денек выдался так себе, да? — Ум-м, — мычу утвердительно что-то, целую костяшки пальцев и отпускаю запястье с неровным вздохом. — А ведь вкусно… Но да, ты немного пересолил. Ничего, с хлебом и чаем будет нормально. — Нашел утром рецепт случайно. Простой и быстрый. И все нужное оказалось в твоем холодильнике. Решил затестить. Хотел тебя порадовать. Так и думал, что в первый день после отпуска загоняют до нервного тика нехорошие люди… Он что-то ворчит еще мимоходом, руки моет, запускает духовку. Усаживает меня на стул, стаскивает галстук, рубашку расстегивает наполовину. От прикосновения каждого, даже вскользь, агрессивный маленький еж где-то в грудине утихает, прячет колючки. Я забываю, о чем думал, вылетает из головы, за что злился, кого ругал… Все забываю, словно все его существо, само присутствие, излучает какую-то очищающую нежные внутренности ауру. Кухня полнится ароматами, он ставит передо мной кружку чая. Улыбаясь все также спокойно, целует уголок губ. Минуту спустя уже оказывается на моих коленях, лицо в ладони берет и смотрит в глаза. Касается мягко губами кончика носа и говорит: — С опозданием немного, конечно, но… С возвращением домой. И внешний мир со своей несуразностью на время остается далеко позади.