В моментах. Слеш-сборник

***

Когда время перевалило за шесть вечера, а Дюк так и не появился, даже мобильник не включил, подумал, что это, наверное, судьба. Та ее пакостно-лирическая часть, которую вспоминают люди, натыкаясь на несоизмеримые со своими силами обстоятельства. А значит, пора придумывать, как сотворить почти немыслимое: вернуть потерявшегося в собственных загонах с тараканами человека домой. Всякий иногда теряется — для других, для себя — такая уж несуразная местами жизнь, что поделать, едем дальше. И балуем себя невозможностями по мере сил. Например, пассивно-агрессивной борьбой с чужой умалишающей ревностью. На всякий случай позвонил Дюку снова — «Абонент…» не абонент. Понятно. Немного подумав, написал СМС. Тишина была ответом, но к этому я в какой-то степени привык. Когда живешь с человеком, способным выпасть из реальности в любой момент, потому что муза — господи, воля твоя! — зашла на огонек после долгой отлучки, а дедлайн уже вот-вот начнет покусывать пятки, на многие вещи поневоле начинаешь смотреть по-другому. Ибо любовь — это такая странная и страшная диффузия, которой, по-хорошему, не положено сопротивляться. Иначе как прикажете этого балбеса распрекрасного, решившего, что подарок я готовлю не ему, а неведомому любовнику, понимать так удачно, чтобы не придушить голыми руками, не сходя с места? Котенок Котлетка смотрел глазами умными, но печальными. Наверное, кушать просто хотел и на ручки, а не вот это вот все сугубо человеческое. Я могу его понять. Ее, точнее. У некоторых людей в жизни столько всего непознанного и изменяющегося, что на сюрпризы они реагируют примерно как типично тепличные южане на аномально снежную зиму, когда за неделю выпала десятилетняя норма осадков, о температуре и говорить нечего. Здорово было бы, если б мне об этом годика четыре назад хоть сказали, но ничего: сейчас дошло — и то хлеб. Котлетка тычется мокрым носом мне в бок, пока я, попутно почесывая рыжее ухо, обзваниваю общих друзей. Те молчат как партизаны, знать и докладывать ничего не желают и лезть не планируют, такие молодцы. Расстроенный Дюк похож на мини-версию апокалипсиса — это всем известно, творческая натура, да, а я у нас мазохист на сомнительно добровольных началах. Но ничего, выкрутимся. Когда в рюкзак на автомате опускается термос с кофе и пачка кошачьего корма, думаю о том, что совсем дурак, но с кем не бывает, правда ведь? Когда прячу сонную Котлетку за пазуху, кутаясь в куртку и длиннющий шарф, потому что погода на улице, кажется, решила поддержать призыв к анархии, еще надеюсь, что все обойдется без отмороженных носов, обветренных к хренам собачьим рук и губ. Но вне пределов дома снежно-метелистая тишь да благодать. В смысле дурной ветер такой силы и агрессии, что большая часть уважаемого местного человечества предпочитает оставаться в квартирах... Закурив где-то на полпути к парку, куда ноги понесли сами собой, думаю, что было б намного проще, если… И о том, что легкими путями мы перестали ходить где-то в ту первую жутко холодную ночь в съемной двушке год назад, куда как-то случайно попали вместе на сессию. Каждый в свой институт, заочники-красавцы, только Наталья Степановна — чудная владелица нескольких прелестно дешевых халуп в столице — одна на двоих. И огромный парк, косящий под лес, где можно тридцать три раза потеряться, найтись, познать дзен, умереть и родиться заново, если знать «правильные» места, — один на двоих. И беседка — святые проститутки, почему я не вспомнил о ней с самого начала?! — тоже одна… Правда, в потемках искать все это жутко неудобно, спасибо, хоть редкие фонари местные духи-защитники не отрубили, а то я бы, пожалуй, тогда… Нет, стоп, плохой план, разумеется, я со всем справлюсь, мы справимся, и не такие вершины покоряли, пф! А вот и холмик нужный, и кованое изящное творение чьих-то умелых рук… Ага, и фигура, угрюмо скорчившаяся над альбомом (при ближайшем рассмотрении еще держащая в зубах пару карандашей разной твердости), тоже имелась, одна штука, все как положено. Как очень предполагалось. Дюк заметил меня не сразу — гул ветра и шелест трепыхающихся страниц скрадывал звуки, а когда заметил, нахмурился. Молча подхожу и ставлю брякнувший термосом рюкзак на скамейку рядом, решительно расстегивая куртку. Открыв было рот, чтобы то ли возмутиться и послать сразу к чертовой матери, то ли удивиться моей ни к месту вспыхнувшей пошлости, он ошалело уставился на высунувшуюся мордочку недовольной длительным ограничением в пределах меня Котлетки. — Это, — говорю, — та «девчонка», которую я должен был забрать, предварительно пообещав хозяину-разводчику ее любить, хранить и гладить в неприличных для неженатого молодого человека количествах, потому что иначе он отдавать ее не желал ни за какие шиши, даже таким ошалелым кошатникам, как мы. Дюк растерянно моргнул. — В рюкзаке, — говорю, — термос с кофе, пара стаканчиков и корм Котлетке, чтобы она влюбилась в нас, придурков, авансом и не исцарапала тебе рожу от обилия моих чувств, ибо обратно ее понесешь ты, а я задолбался. Выпалил, перевел дух и уже собрался застегнуться да отпустить несчастную кошку побродить немного на воле, как леденющие руки прошлись вскользь по бокам свитера, скрестившись за спиной. Слегка прижатая чужим телом Котлетка недовольно мявкнула, но, защищенная таким образом от ветра, быстро успокоилась и с любопытством принюхалась к Дюку, чьи потрескавшиеся губы уткнулись мне куда-то под ухо, вынуждая ежиться. — Холодный… Идиот. — Да. Прости. Конфуз, стало быть, исчерпан. После вдохновляющей и принципиальной передышки на горячий кофе, что немного согрел зачерствевшие внутренности на пару с поцелуем смазанным, нам предстоял стремительный марш-бросок до дома, потому что Дюк, конечно, тот еще авантюрист, но это уже самый настоящий экстрим — я к нему честно готовился, как мог, но не вышло. Справились, конечно. И Котлетка заметно повеселела, с важным видом путаясь под ногами Дюка, который пытался одновременно скинуть задубевшую от холода парку, не наступить на кошачью лапу и прижать к стене в коридоре меня. Попытка была провалена с треском, за что он стал обладателем нескольких неровных царапин. Я отыгрался за все после. После горячей ванны, травяного чая, апельсина на двоих и падения в желанные объятия общей постели. Отыгрался, зло покусывая чужой загривок, оставляя отчаянные, быстро наливающиеся красным отметины везде, куда мог дотянуться, так что на утро Дюк местами смахивал на леопарда. Но не ворчал даже — понимал, что заслужил. Стало легче. 　 И Котлетка прожила с нами очень долго.