— Cinema Bizarre — Lovesongs (They Kill Me)
Чуе шестнадцать, когда он становится учеником старшей школы. На нем новенькая форма — не сравнить с темным гакураном средней школы, которую он закончил с неплохими отметками, но противостоя половине парней из других классов — не нравился им рыжий парень в классе 1-А и все тут! Как ни странно, но в редкой толпе родителей, гордо сопровождающих первый год старшеклассников, высится фигура его отца, держащего на плечах счастливого ребенка — Чую иногда до сих пор приводит в недоумение, но его младшему брату уже пять, и, хотя Чуя ему чужой, Кота от него в восторге — как же, потерянный старший брат! Чуя думал, до таких выводов только герои манги могут доходить, но оказалось, что и в реальности есть, кому. С отцом он встретился снова в ситуации почти смешной — тот обратился к интернет-переводчику с заказом на перевод письма. Чуя, прилично освоивший в средней школе три языка, подвис на инициалах родителя, стоящих после приписки «с уважением, ваш», и черт его дернул ответить незнакомцу, который мог и не быть его отцом, на «спасибо за помощь» — дерзким и небрежным «не за что, отец». То, что первоначально Накахара-сан принял за злую шутку, оказалось правдой. Отчужденный и самостоятельный подросток, которого он нашел вовсе не там, где оставлял бывшую жену с ребенком, действительно был его сыном. Накахара-сан смущен и не может сказать, объяснить даже самому себе, почему он позабыл про своего первого ребенка, если выплаты на счет бывшей жены он отправлял исправно — это просто выскальзывало из его памяти, как кусок мокрого мыла из рук, не цепляло ничего в голове, хотя факт наличия у него сына хранился в памяти. Чуя подозревает, что это — очередной механизм защиты его способности. Намек от судьбы: ни у кого не будет привязанностей к нему, никто не сохранит его в своем сердце достаточно долго, все связи — сиюминутные, поверхностные, легко разрывающиеся, и тогда даже воспоминания прекратят стыковаться с нормальным восприятием. Для всех и каждого, он, в конечном итоге, приятель, но, по сути, совершенно чужой, почти прохожий. На вопрос отца, что его мать сделала со всеми теми деньгами, которые он каждый месяц добровольно выплачивал на содержание, если Чуя выглядит почти оборванцем, Чуя только криво ухмыльнулся и дернул плечом. Говорить, что мать последние годы стабильно не работает и не менее стабильно пьет, он не стал. Он и не жил с ней в это время, практически, перебиваясь пачками с лапшой быстрого приготовления и футоном в кладовке друга, знакомство с которым началось с безобразной драки, положившей начало верной и искренней взаимной привязанности. Домашние же обеды для Чуи закончились лет в десять, когда он научился делать себе бутерброды в обход матери. Это не был первый перевод Чуи, за который он получил очень неплохие деньги, но первый, после которого его жизнь стала стабильно финансово налаживаться: отец, пусть и не любил старшего сына так же, как младшего, но все-таки привел тому целую прорву клиентов, а те привлекли следующий виток, следующий, следующий… Когда отец стал переводить деньги на содержание самому Чуе, жизнь его стала почти совсем хороша. Упавшей звездой мелькнула и пропала из его жизни мать, лишенная родительских прав; отец переписал на него свою старую квартиру, которую сдавал в аренду, чтобы не селить в одном доме с новой женой. Но Чуя все равно оказался с ней познакомлен. Так, собственно, и открылось, что у отца есть другой маленький ребенок — не та вещь, которой не следовало ждать, но о которой Чуя почему-то даже не думал, пока не столкнулся с ней лоб в лоб. В старшей школе был уклон в языки, куча новых предметов, тяжелых и местами безжалостных в своей бессмысленности, но Чуя был благодарен — после нагрузки в виде трех языков, в период каникул его вечно терзал информационный голод, заставляя вгрызаться в заказы на переводы с долей одержимости. Тогда же он открывает еще одну грань своей способности видеть чужие связи: случайное желание помочь позволяет ему оборвать ленту больной зависимости. Чуя просто заговаривает с одноклассницей, мимоходом протягивая к ней руку, желая лучше рассмотреть полоску ртутного цвета, липнущую к тонким пальцам, уже зная, что видит жертву, страдающую от нежеланного внимания, а та под его пальцами вдруг расплывается, стекая ошметками и пропадая раньше, чем те касаются пола. Чуя едва успевает сориентироваться для поддержания диалога, изумленный своим открытием, стараясь не выглядеть идиотом в глазах собеседницы… А через пару дней та ловит его руку своими со вскриком «Это ты! Ты помог мне!» — и у паникующего Чуи почему-то не получается убедить девчонку, что это не он как-то отвадил от нее навязчивого поклонника. Она почему-то знает, что он что-то сделал. Сама не знает, что, но убеждение в ней сильно, оно — вера, возведенная в абсолют. Чуя не знает, как с таким бороться, и радуется, что связей с ним нет ни у кого — рано или поздно, но случившееся забудется, станет не столь важным. Сейчас это впервые видится ему благом — так же, как мать легко забыла о своих обязанностях и о том, что у нее есть ребенок, ее родной, воспитываемый восемь лет, так и здесь — все сотрется из памяти, стоит только пропасть из виду. Чуя подозревает, что знает, зачем ему достался его дар, и, как многие подростки, хочет использовать свою способность правильно — и тогда в интернете возникает небольшое объявление. «Разорву нежелательную связь душ между вами и другим человеком», — и символическая плата, почти что «Бездомный бог» версии 2.0 с пятийеновой оплатой. Казалось бы, что может быть невиннее? Почему-то первое время на его объявление реагируют только влюбленные идиотки, требуя не разорвать связь, а соединить их судьбы с судьбами понравившихся мальчиков. Чуя устает рвать связь между этими дурами и незнакомцами, которых он поневоле защищает от пристального внимания и жадного фанатизма безмозглых куриц. Некоторые понимают, что это он прочистил им мозги, некоторые — нет. Чуя не может сказать, что от чего зависит, но понимает, что нужно сворачиваться, когда вместо адекватности одна из бывших клиенток начинает демонстрировать психозы сильнее прежнего и по душу Чую на улицы городка выходят самые натуральные якудза. Чуе приходится вспомнить, как драться насмерть, и не из всех передряг он выбирается победителем и невредимым. Удивительно, но только последняя встреча из всех помогает Чуе примириться с неадекватностью большей части его просительниц: у девушки, пришедшей на встречу с ним, на запястье нити-ленты отчаяния, страха, безволия. Чуя видит связь через боль с кем-то на другом конце ленты; видит и то, что есть нить вынужденной, насильственной физической близости; видит целый клубок нитей, которых не должно быть на руках молоденьких девочек, от которых у них взгляд становится больным. Чуя понимает каким-то шестым чувством: это не тот случай, когда прикосновением можно решить вопрос. Чуя советует: собирай вещи, беги отсюда. Чуя рвет столько лент, сколько может, и впервые его тошнит от того, сколько усилий он вкладывает в свои действия, перебарывая повисшую на девушке мерзость. Спустя неделю он получает на почту благодарственное письмо — девочка ухитряется не пересекаясь с собственным отцом сбежать и уехать вон из города, и Чуе, едва он перебарывает отвращение от знания, кем именно был тот насильник, становится спокойнее — не нужно никуда ехать, не придется снова рвать мерзостные следы связи. Чуя закрывает объявление, словно его не было никогда, и возвращается к заказам, скачкообразно улучшая навыки переводчика.Влюбленные часов не наблюдают, но и это спорно
— Yuki Murata — Follow Your Heart
Подрабатывать из собственного дома Чуе нравилось: идея таскаться на работу через половину города вообще мало кому импонирует в этой жизни. Отец по-своему гордился им, и, когда Чуя уже в восемнадцать записался на вечерние курсы латыни, итальянского и китайского — хотя до этого стойко держал планку английский-немецкий-французский — горячо одобрил затею, даже если минимум два языка были бесперспективными: латынь была мертвой, а итальянский — малоиспользуемым. Накахаре-сану хотелось почему-то гордиться ребенком, в зачатии которого он принял участие, но которого вырастил не он. Глядя на то, сколько внимания уделяется Коте, Чуя, наверное, до конца так и не сможет ему простить то, что отец бросил его у матери, — хотя кто знает, с кем было бы лучше в таком случае. Чуя, которому давно уже хотелось сбежать туда, где он не будет самым рыжим, своими силами поступает на факультет иностранных языков в университет, и отец с готовностью делает очередное финансовое вложение — Чуя не может не признать, что это с его стороны действительно здорово, потому что обучение стоит дорого. Накахаре остается только продолжать работать над переводами и подыскивать себе работу на вечер: стабильный заработок есть стабильный заработок. Вскоре он влюбляется в первый в своей жизни раз. Помощник профессора, в миру — маленький скромный человечек на должности лаборанта. Чуя прошел на эту вакансию по щелчку — профессор просто хлопнул на кафедру журнал, раскрыл список учащихся и не глядя ткнул карандашом, попав в его фамилию. — Поздравляю, Накахара-кун, с этого дня вы мой помощник! — торжественность тона не скрывала благоволящей насмешки преподавателя, который их группу видел впервые. Чуя выпал бы в осадок, если бы мог. С тоской вспомнил, что — он же самый рыжий. И не стал отказываться, тем более, что платить ему обещали достаточно, да и работа должна была быть интересной. * Мори Огай-сан был из того типа людей, которые держат себя и окружающих в тонусе. Строгий, но разумный, не переходящий границ, он выжимал из своих учеников все соки, стремясь напичкать знаниями по макушку каждую свою пару. Учитывая, что остальные преподаватели занимались тем же самым, даже самые ленивые учащиеся уже спустя месяц впахивали, не щадя себя, чтобы вскоре вкушать плоды своих трудов. Чуе после пар приходилось оставаться и идти помогать преподавателю, но личного помощника Мори-сан дрессировал нежно: Чуя сам не понял, как и когда научился заполнять кучу бумажек, следить за порядком, готовить вспомогательные материалы, объяснять непонятные темы отстающим, подтягивать некоторых за умеренные взносы, составлять расписание и еще целую тысячу вещей. Мори-сан был им доволен — Чуя видел и его одобрительную улыбку, и его ленивые, тягучие взгляды, от которых чесалось между лопатками и чаще билось сердце. Накахара очень старался успевать по всем предметам и хорошо выполнять свою работу; вскоре между собой преподаватели сетовали, что не прикарманили умненького мальчика себе, — но кто же знал, что за внешностью шалопая, из-за которой на него косились в первые дни, окажется такая прелесть? Чуя, сменивший спортивные штаны на темные джинсы, а толстовки на рубашку и укороченный черный пиджак, и правда смотрелся аккуратнее. Не смущали никого и его отпущенные, кудрявящиеся волосы, и рыжий «хвостик», завитками щекочущий шею. За этот самый хвостик Мори-сан любил иногда со смехом дернуть, когда Чуя очень уж уходил в дела, забывая про время перекуса и время работы университета. Пару раз Чуя засиживался до времени час-пик в метро, и тогда профессор, не слушая отказов и смущенного лепета, подбрасывал своего студента до дома, кося взгляд на смущенный румянец — краснел Чуя всегда легко, будь проклята молочная кожа с россыпью светлых веснушек. Не раз и не два Чуя был вынужден заботиться о собственном преподавателе — иногда приходящий на пары после суточных смен в операционных, где молодой хирург стоял над столами часами, в университете Мори-сан мог быть рассеян. У него начинали подрагивать и подергиваться пальцы, он мог сбиться на полуслове, потеряв связную мысль. Один раз он задремал на контрольной, и, если бы Чуя не стоял на страже тишины и самостоятельного написания работы — тесты у многих оказались бы слизаны под копирку. Чуя быстро научился переписывать график мужчины из его записной книжки, и в дни особенно тяжелые для преподавателя помогал ему на парах, принимал отработки и проверял самостоятельные — дополнительные занятия по латыни окупились сполна, некоторые лекции Накахара собственным товарищам объяснял ничуть не хуже преподавателя. За это Мори-сан после пар со смехом водружал свои очки Чуе на переносицу, и рыжий в них выглядел до того курьезно и недоуменно, что Огая сваливало на вторую волну хохота. Накахара списывал все на усталость и все порывался накормить мужчину домашним обедом. Как потом убедился Мори — отбивался он зря, готовил Накахара вкусно и сытно, просто пальчики оближешь.Мог бы быть счастлив, но мучил один нюанс: горе от ума
— Ava Max — Kings & Queens
Так прошли один за другим семестры первого года обучения. Чуя еще немного подрос, раздался в плечах, из мальчишки все больше складываясь в маленького, но определенно привлекательного мужчину. Представить себе кабинет Мори без извечного рыжего дополнения стало совершенно невозможно. Чуя даже наловчился решать некоторые рабочие вопросы без непосредственного присутствия латыниста, к вящему удовольствию последнего. Последние дни учебного года Чуя встретил высшими баллами за все дисциплины и с почетным званием всеобщего преподавательского любимца — если бы за подобное давали какой-нибудь орден, Чуе он бы непременно перепал. — Какие планы на летний перерыв? — Чуя едва не подпрыгнул, когда, шагая по дорожке от корпуса к выходу с территории университета в последний раз за этот учебный год, за его спиной раздался такой знакомый низковатый голос с неисправимыми, неиссякаемыми смешливыми нотками. Сердце сделало кульбит, после чего прыгнуло куда-то в горло, заставив Чую судорожно сглотнуть и облизать пересохшие губы. Накахара оборачивался медленно, словно боялся, что попал в фильм ужасов. За спиной, конечно же, оказался Мори-сан, одетый по-летнему вольно — вместо костюма тройки, в которых он любил щеголять на лекциях, на нем была просто белая рубашка, брюки, а поперек согнутой в локте руки болтался сложенный пиджак. Судя по тому, как мужчина машинально крутил на пальце ключи от машины — профессор определенно шел к своему любимому красавцу. Чуя не мог тут же без мечтательного вздоха вспомнить хищные и одновременно элегантные изгибы профессорского Lexus LS. Чуя пожал плечами, машинально поудобнее перехватывая ремень своей сумки и расправляя его по плечу, чтобы не врезался в кожу. — Хотел сдать экзамен на права и купить мотоцикл, — чистосердечно сознался Накахара. Рот Мори-сана сложился в почти идеальную «о», после чего мужчина задумчиво хмыкнул. — Мотоцикл — это для города; выезжать ты не планируешь? — Мне некуда и не к кому, — Чуя неловко потер взопревшую шею. Разговор был странным, Чуя никак не мог понять, к чему преподаватель спрашивает все это. — Вот как, — Мори-сан склонил голову к плечу, от чего его ровно стриженные волосы чуть выше плеч красиво легли на щеку с одной стороны, а с другой наоборот разлетелись отдельными прядями. — А что родители? Чуя, нахмурив брови, возвел глаза к небу. Последний раз с отцом он разговаривал месяца четыре назад, в остальное время тот просто стабильно переводил ему деньги, но, кажется, если Накахара не позвонит ему, то сопоставить ежемесячные финансовые переводы с ним отец самостоятельно не сможет. — У отца другие планы, — легко соврал Чуя, возвращаясь взглядом к ожидающему его ответа профессору. Тот расплылся в довольной улыбке. — Отлично, просто отлично! — Мори-сан обдал своего ученика волной непритворного счастья. — Тогда в последнюю неделю каникул — хочешь ко мне в гости, в Аомори? Не бойся, я приеду за тобой, — Мори-сан в один шаг сократил разделявшее их расстояние и положил ладонь Чуе на плечо. Сердце Накахары пропустило удар — чтобы через мгновение заколотиться в груди с какой-то ненормальной скоростью. Румянец плеснул на щеки. — Не хотелось бы вас так беспокоить, — растерянно пробормотал Чуя, не понимая, как расценивать подобное предложение и не слишком ли он обнадеживает себя, видя в словах преподавателя то, чего тот не имел в виду на самом деле. Сердце было с ним не согласно — оно твердило об однозначности и кристальной ясности происходящего. Верить в это хотелось со страшной силой — и вместе с тем, Чуе было невыразимо страшно ошибиться, принять дружескую подначку за что-то… что-то большее. Что-то, что Чуя безуспешно давил в себе вот уже несколько месяцев, не позволяя этому разрастись и почувствовать себя вольготно внутри него. — О, ты меня ни капли не стеснишь, — Мори гулко хохотнул и похлопал Чую по плечу. — Все отпуска моих знакомых в этом году не совпадают с моим, — мужчина пожал плечами. — А с тобой я за этот учебный год уже даже сродниться успел, — профессор скрыл несколько смешков в аккуратной ладони. — Словом — если все будет в силе — позвони, хорошо, Чуя-кун? — и Огай, несколько минут потратив на поиски визитки в карманах, передал ему бумажный прямоугольничек со своими контактными данными. — Чао, хороших каникул! Чуя едва успел поднять стеклянные глаза от визитки и деревянной рукой совершить несколько неуклюжих махов. Сердце билось где-то в горле, начисто перекрывая кислород, голова кружилась, перед глазами все плыло. Весь год лента с алой строчкой на руке доктора Мори оставалась девственно белой, нетронутой, но и не была она испещрена следами разрыва. Обрамляли ее только тонкие ленты-нити связей с коллегами, реже — с пациентами. Мелькнула пару раз бардовая лента страсти — и пропала; как понял Чуя, случайные любовницы, личности которых мужчина или скрывал от посторонних, или же и сам толком не знал. И ничего, никого больше в его жизни не было — тотальное одиночество и неприкаянность, сквозившие в фигуре мужчины в те минуты, когда он закрывал глаза и позволял себе расслабиться, слегка горбясь на своем стуле за столом. Тот редкий случай, когда встреча с соулмейтом не случилась и в тридцать лет — а значит, все могло повториться так же, как с его отцом. Чуе… Хотелось быть ближе. Чуя не хотел надеяться на чудо. Пройдет пара недель, и профессор наверняка забудет о нем до самого начала учебного года. Так было всегда — с чего что-то должно было измениться? Когда за полторы недели до конца каникул Чуя трясущимися пальцами с третьей попытки набрал номер мужчины, Мори-сан практически мгновенно поднял трубку. — Уже собирался сам звонить тебе! — веселый голос через динамик телефона звучал очень непривычно, но даже просто от знакомых интонаций у Чуи екнуло под ложечкой и в животе непривычно затрепетало. — У меня ЧП — префектуру поливает дождями, мой дом пока что стоит наполовину в воде, так что… ничего, если я позову тебя пожить со мной в городе? Чуя, крепко сжимавший телефон двумя руками, гулко сглотнул, отчего-то решаясь: сейчас или никогда. — Лучше вы у меня, Мори-сан. Приготовить вам диванчик в гостиной или разделим футон в моей комнате? Негромкий смех обласкал слух; Чуя едва удержал телефон, когда по спине от этого ласкающего звука прокатилась волна мурашек. — Умный мальчик. Огай, просто Огай, — без обычных своих интонаций, просто и тепло, открыто попросил мужчина. — Футон меня устроит, Чуя-кун. Особенно, если на нем будешь ты. У Чуи в горле застрял ком и он поспешно попрощался не своим голосом, под конец почти бросая трубку, панически тыкая пальцем на кнопку завершения звонка. Охватившая его нервозность полностью соответствовала описанию подростковой нервной мандражки.