Семейка

Странное утро. Очень странное, когда за соседней стенкой в девять утра орёт музыка. Особенно странное, когда ты от слишком громких басов просыпаешься резко, а потом открываешь глаза и чуть ли не падаешь от испуга и неожиданности. Максимально странное утро, в которое ты в принципе не понимаешь, где находишься, и только когда к горлу от волнения уже подступает тошнота, до тебя доходит: ты в своей новой комнате. Странное утро для Демьяновой. Потому что пахнет по-другому, и подушка какая-то слишком мягкая, а одеяло огромное, как и кровать. Очень странное утро, потому что вчера Лера до ночи разбирала и раскладывала свои вещи, а потом до рассвета думала. Бесконечное количество мыслей в голове начиная от простых вопросов вроде «как?» и «почему?». Как так вышло, что парень, который ей так сильно нравился, сейчас за стенкой слушает какую-то дурацкую музыку? И почему он живёт там в качестве сводного братишки, а? Максимально странное утро, потому что новый шкаф, и вещи из него пахнут по-другому. Потому что ковёр на полу очень мягкий, а не старый и жёсткий, как в их с мамой квартире. Это очень странное утро. Потому что голова жутко болела от недосыпа, а у Ромы продолжала орать музыка, тогда как раньше Лерку будила исключительно мама, ведь Демьянова даже будильникам не доверяла. А тут музыка, блин. Странное утро — это идти первым делом в соседнюю спальню, а не ванную. И чувствовать себя настроенной практически воинственно. А потом постучать и тут же хлопнуть себя по лбу, потому что действовала спросонья, не думая, что делаешь и к кому вообще стучишь. Хотя, она вовремя вспомнила, что решила вести себя с Королёвым как ни в чём не бывало. Излишнего внимания не проявлять, но и игнорировать тоже не нужно. Потому что напускное безразличие иногда даёт человеку гораздо больше внимания, чем разговоры с ним. Музыка за дверью вдруг затихла, а по полу послышались глухие шаги. Дверь открылась и перед Лерой предстал Рома собственной персоной, в одних домашних серых шортах. В одних. Чёртовых. Домашних. Шортах. Он неплохо сложен: нет горы жутких мышц, но тело подтянутое, хорошо видно пресс, косые мышцы живота, и главную слабость многих девчонок — вены на руках. Не смотри на него, дура, он подумает, что ты пялишься! О, даже не так, он поймёт, блин, что ты пялишься! Просто. Не. Смотри. На. Него. Она тут же приняла безразличное выражение лица и посмотрела Роме прямо в глаза, замечая, что он улыбается. Бесит. — Чего тебе, котёнок? — чуть ли не пропел Королёв, расплываясь в улыбке. Он прислонился плечом к дверному косяку и засунул руки в карманы, принимая расслабленную позу, даже не стараясь показать заинтересованность визитом своей сестрёнки. — Во-первых, — прошипела Лера, стараясь сохранять спокойствие, — не называй меня котёнком. А во-вторых, твоя музыка мне мешает. — Никак не привыкну, что теперь не я один хозяин на этом этаже. — Что же, придётся привыкнуть. Прости за неудобства, я не горела желанием сюда переезжать, — Лера улыбнулась ему, но это было достаточно наигранно, чтобы он заметил грусть на её лице, и уже когда она развернулась по коридору и коснулась ручки двери, что ведёт в ванную, он окликнул её. — Погоди, котёнок. — Я же просила, разве нет? — смотреть на него не хотелось. Особенно, когда он разгуливал тут с голым торсом. — Что? — Прекрати дуться на меня. Ну что было, то прошло. Давай жить дальше, а? В мире и согласии, мы же теперь одна семья, в конце концов. Лерка хотела, чтобы он извинился, но, видимо, виноватым себя он вообще не считает. Заключать с Ромой перемирие означает вести себя с ним нормально, дружелюбно, отвечать на все его вопросы и прекратить обижаться. Вроде перспектива-то и неплохая, но… Но когда она активно делает вид, что обижена — ей легче забывать о нём, о том случае в лагере и о поцелуе, который перевернул весь её мир… Но когда он рядом, так близко, что она чувствует запах его парфюма, видит каждое движение его губ — это становится практически невыносимо. Лере кажется, что она медленно сходит с ума, потому что именно сейчас хочется прижаться к его губам, чтобы вспомнить их головокружительный вкус. Дура? Дура. — Нет, — сказала, как отрезала, и закрыла дверь прямо перед носом опешившего Ромы. — В смысле «нет»? — крикнул Королёв в закрытую дверь, но Лера открыла кран, делая вид, что не слышит его, хотя сама чуть не спустилась по стенке от этого неожиданного утреннего диалога. В смысле «нет», Лер? Какого черта-то «нет»? Лерка ругала сама себя за такой дурацкий и необдуманный ответ. Разве не прекрасно жить в дружбе со своим сводным братишкой? Плевать на прошлое, блин, когда есть настоящее! Настоящее, в котором вы живёте в одной квартире, делите общую ванную комнату и свою небольшую гостиную. То самое настоящее, в котором ваши родители любят друг друга и вы не сегодня-завтра станете полноценной семьёй. Да, то самое настоящее, в котором нет никаких поцелуев и разбитых сердец, а есть только странная жизненная ситуация, в которой вам обоим приходится нелегко. А Лера уверена, что за его насмешками и издевательствами тоже скрывается какая-то нервозность по поводу всего происходящего. Как минимум, блин, его просят выключать музыку, когда он привык её слушать на полную. Так себе неудобство, конечно, но всё же. Именно поэтому… — Ладно! — услышал Рома, когда уже почти дошёл до своей комнаты. — Что? — Ладно, говорю, — Лерка устало вздохнула и поплелась к Роме, потому что поворачиваться тот не спешил. Она протянула парню руку, сама не ведая, что творит, но именно это сейчас казалось абсолютно правильным решением. Просто дружи с ним, Лер. Вам всего лишь придётся жить вместе… — Это типо ты согласна на моё предложение? — губы Королёва растянулись в широкой довольной улыбке, от которой по позвоночнику Леры пробежали мурашки. Получилось как у злодеев из мультиков, словно он затеял всё это специально, чтобы потом сделать хуже. — Это типо я опускаю тот факт, что ты козёл, и понимаю, что дружить с тобой гораздо спокойнее, чем воевать. — А ты собиралась воевать? — усмехнулся Рома. — Если только чуть-чуть.

***

Быть настоящей женщиной — это не только красить ногти, волосы и лицо, не только носить километровые каблуки и мини-юбки и не только истерить по поводу и без. Быть настоящей женщиной — это выворачивать ситуацию так, чтобы предотвратить конфликт. Это видеть наперёд, понимать, как поступить лучше в той или иной ситуации. Это уметь принимать поражение и не идти на поводу своих эмоций. Это понимать, что иногда нужно переступить через свою гордость и принципы и поступить так, как нужно, а не так, как хочется. Лера всегда думала, что она пацанка, а от женщины у неё вообще только пол. Но сейчас, сидя за столом, завтракая в кругу своей уже новой семьи и почти искренне улыбаясь Роме она поняла: в своих кедах, порванных джинсах, толстовках и кольцом в носу — она гораздо больше женщина, чем многие её знакомые дурочки. Потому что она смогла. Было сложно, но смогла. Конечно же она не собирается теперь быть послушным воробушком рядом с ним и только и делать, что улыбаться… Но перейти на стадию нормальных отношений было необходимо. Несмотря на то, что находиться рядом с ним было всё ещё не слишком приятно. Несмотря на то, что хотелось всё время его коснуться. Несмотря на то, что он всё ещё оставался тем самым Ромой из лагеря, как бы она ни старалась переубедить себя в том, что это всё в прошлом. — Дети, я вижу, вы нашли общий язык, да? — сказал Виктор, глядя на почти мило беседовавших детей. Рома чуть не пролил на себя чай, а Лерка еле заметно закатила глаза. Нашли, конечно. Ещё пару месяцев назад, когда искали этот общий язык то у неё во рту, то у него. — Мы старались, пап, — пробормотал Рома, а потом резко встал из-за стола, направляясь к выходу. — Куда собрался? — строго спросил Виктор. — К девушке своей, пап. Я же уже взрослый мальчик. Всем хорошего дня, — остаток фразы заглушил хлопок двери, а Лера опустила глаза в тарелку с печеньем, чтобы не выдать подступающих слёз. Давай, Лер, плачь, конечно. Покажи маме и Виктору, что ты плачешь из-за Ромы. Что ты плачешь из-за того, что у него есть девушка. Ревнуй, конечно. Ты ведь имеешь на это полное право, правда? Нет. Нет. Она не имела на это никакого права. Но она ревновала. До слёз и боли в груди. Сама же час назад согласилась дружить с ним и поддерживать нормальные отношения, тогда как сейчас чуть ли не в истерике бьётся из-за того, что «Рома пошёл к своей девушке». Девушке, чёрт возьми. Тот Рома, которому не нужны серьёзные отношения. Тот самый Рома, который никогда и ни с кем не встречается. — Лер, ты снова грустная. Может, пойдёшь прогуляешься тоже? Мы сейчас уезжаем по делам, чего будешь дома одна сидеть, да? — говорила мама, улыбаясь, и накрывая ладонь дочери своей рукой. Лерка только кивнула, понимая, что действительно будет лучше пойти и прогуляться, чем сидеть в этой слишком идеальной комнате и думать о том, что Рома там где-то целует какую-то курицу, так же, как ещё совсем недавно целовал её. Блин, сохнуть по кому-то так глупо… Совершенно бесполезное занятие, которое не несёт в мир совершенно ничего хорошего. Оно только разрушает человека, который безответно влюблён, ранит его, дарит боль и разочарование в жизни, в которой и без того хватает проблем. А Лера не хочет, чтобы ей было и дальше плохо. Именно поэтому… — Алло, Дим? Не хочешь погулять сегодня?

***

Диме нравилась Лерка. Ещё с восьмого класса, когда все девчонки старались посильнее выставить начавшую расти грудь, а она продолжала носить мешковатые толстовки, пытаясь скрыть округлости, дабы не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Она могла зацепить другим. Всегда могла, может и сейчас. Ей не нужно делать из себя куклу, чтобы быть интересной, потому что она интересна и без этих дурацких и совершенно ненужных ей атрибутов. Жалко только, что другие парни этого не замечают, видя в ней исключительно классного друга. Жалко только, что в Димке Лера видит исключительно хорошего друга… Он отчаялся стать ей кем-то большим ещё в прошлом году, когда она ясно дала понять, что отношения ей не интересны и вообще она не хочет себе никакого парня. Но она всегда так мило смущается комплиментов Димы, что он просто не может перестать их говорить. Даже просто по-дружески, от чистого сердца. Говорит то, что думает, совершенно ни о чём не жалея, потому что смущающаяся Демьянова — это явление редкое. — А ты снова вместо солнышка светишься, да? — сказал Дима, раскрывая объятия, как только Лерка подошла к нему на их место встречи: автобусную остановку недалеко от школы. — А ты снова сегодня надел свою слишком милую маску, да? — она нырнула в объятия одного из самых близких друзей и прижалась к нему что есть сил, сжимая того своими тонкими ручками. — Наоборот, все маски снял, к тебе самим собой пришёл. Становилось тошно. От самой себя. Дима же… ну блин, он идеальный парень, на самом-то деле. Красивый, высокий, умный, воспитанный, просто золото, а не человек. Идёт рядышком, рассказывает очередную историю из жизни, только чтобы Лерку развеселись, подкалывает её, комплименты делает, смешит, спрашивает, не замёрзла ли… А в голове всё равно только и стучит: «Я к своей девушке». Уйди из меня, вылези из моей головы, блин! Ненавижу, ненавижу, не хочу думать о тебе, не хочу влюбляться снова, не хочу! Она вдруг поняла, что это край. Потому что она снова влюбляется в Рому. Снова. Второй раз, только, кажется, сейчас это гораздо сильнее прошлого. Он всегда рядом, всегда в поле зрения, всегда катастрофически близко. Это грёбаная катастрофа, это… — Дим, это катастрофа… — она прошептала это настолько обречённо, что Дима тут же остановился, разворачиваясь и наклоняясь коротышке к лицу, чтобы понять, что так сильно вдруг расстроило ещё минуту назад смеющуюся Леру. — Где? — Тут, — она указала пальчиком на грудь, в область сердца, зная, что Дима поймёт её. Без слов услышит и без объяснения расшифрует, что произошло. Потому что именно он тот самый парень, который видит её настоящую: женственную и ранимую. — Неужели наш одинокий одуванчик влюбился? — он сказал это с усмешкой, но достаточно грустно, чтобы Лера почувствовала себя предателем. — И твои чувства не разделили, да? Демьянова молчала. Кусала губы стоя на тротуаре напротив Димки и молчала, стараясь не заплакать и не показать себя настоящей истеричкой в глазах Коновалова. Она понимала, что нравится ему, понимала, что поступает по-свински, обнажая ему свою душу и рассказывая о влюблённости в другого парня, но… Но она могла рассказать это только ему. Потому что маме именно этот случай рассказать нельзя, подруг у неё нет, а никто из друзей-парней бы просто ничего не понял. Один Димка её понимал. Всегда понимал. — Я дура, Дим, да? Он только усмехнулся, качая головой и крепко обнимая Демьянову, стараясь отгородить её от всего мира. Малышка выросла. Малышка влюбилась. Жалко только, что не в него. — Ты не дура. Просто ты запуталась. Наверняка просто запуталась, я уверен. — Дим, а поцелуй меня… — тихий шёпот в район его крепкой груди запустил табун мурашек по всему телу. Дима знал, что нельзя. Знал, что она говорит это на эмоциях. Знал, что хочет сравнить ощущения. Знал, что сделает только хуже. Он всё это знал. Понимал прекрасно и осознавал все последствия, несмотря на свой возраст. Всё понимал. Но всё равно поцеловал. Потому что соблазн был слишком велик. А осознание того, что это, возможно, будет их первый и последний поцелуй сделало своё дело, и он приподнял ей лицо за подбородок и коснулся ее губ своими, практически невесомо, но так сладко, что хотелось кричать от счастья и дрожи. А Лере хотелось летать от нежности, а потом сложить крылья и упасть камнем вниз от безысходности. Тошнило от всей ситуации, но она всё равно отвечала на его поцелуй, пока не услышала громкий гудок машины прямо рядом, от которого машинально отскочила от Димы, что хотел разорвать весь мир за этот прерванный поцелуй. — Сестрёнка, — знакомый голос, что раздался из открытого окна машины бил по ушам, словно плетью. Она ненавидела его сейчас и имела на это полнейшее право. — Поехали, я отвезу тебя домой, — говорил он таким голосом, словно недоволен увиденным. Какого чёрта? Соберись, Лер. Прекрати лить слёзы. Прекрати вести себя, как тряпка. Потому что ты — не тряпка. Ты — сильная девочка. Всегда ей была, оставайся и сейчас. И прекрати плакать из-за него, в конце концов, ничего страшного не произошло. — Нет, — отрезала Лера, развернулась к Диме, подошла к нему вплотную, встала на носочки и снова поцеловала его, чувствуя, как сильные руки обнимают хрупкую талию. И плевать ей сейчас на упавшую челюсть Ромы, на самом деле. Не плевать. К сожалению.