Рикошет

      Ещё в приёмной, сразу после того, как взял талончик, Сейджуро заскочил в уборную, где успешно снял линзы. Того требовал протокол подготовки к осмотру, но в действительности они ему осточертели. Китайское дерьмо. Он был готов потратить весь полученный аванс на качественные линзы, но в Японии без рецепта от врача воспользоваться мог только зарубежными торговыми интернет-площадками. И если с этим было более-менее просто, то чёртов раствор пришлось заказывать раз пять, прежде чем посылку всё-таки пропустили через таможню.       Сейджуро догадывался, что переварить и осознать увиденное будет сложно, но Мидорима держался на удивление неплохо: руки не затряслись, ноги не подкосились и тонким девичьим голоском визжать он не стал. Закалка практикующего хирурга — почти то же самое, что закалка военного на поле боя. Холодный расчёт и тотальный самоконтроль — главные навыки в обеих профессиях.       — Неплохо выглядишь, — хмуро констатировал Мидорима, сверху вниз взирая на визитёра, — для застреленного, по крайней мере.       — Скорее, для утопленника, — поправил его Сейджуро.       — Значит, Хайзаки не попал?       — Как сказать… Попасть-то он попал. Спроси лучше куда. — Лицо Мидоримы выражало крайнюю степень заинтересованности. — Почесал за ухом, — отмахнулся Акаши, — ничего серьёзного. А вот падать было больно.       — Но ты выжил. Как?       — Каждый день задаюсь этим вопросом, — со всей серьёзностью ответил «утопленник». — Как не разбился — сам не понимаю. Чудо! А дальше проще: меня выловили рыбаки на судне и переправили к ближайшей поселковой больнице.       Там-то его и нашли «свои». Масаоми к тому моменту давно гнил в земле, и кроме как от прохвоста Ханамии помощи ждать было неоткуда. По-хорошему, этого хитрого ублюдка Сейджуро недолюбливал с первой встречи, но выбор был невелик: либо к отцу и червям в землю, либо довериться Ханамии Макото. Терять было нечего. Наследник покойного Акаши Масаоми ушёл в тень, позволив новому другу замести следы. Тогда он ещё не особо разбирался в терминах и только год спустя, когда Ханамия наконец-то выставил счёт за оказанные услуги, Сейджуро узнал, скольких смертей стоила его жизнь. Макото нужно было убрать рыбаков, немолодую медсестру и оперировавшего его старика с козлиной бородкой. Было бы подозрительно, если в посёлке, численность населения которого не дотягивает до тридцати, половина народу исчезла бы без следа. Именно поэтому были приняты радикальные меры, и в новостях на всю страну прогремела новость о страшном пожаре, унёсшем жизни двадцати четырёх невинных людей.       Сейджуро с подозрением покосился на друга: откуда у него сведения об огнестреле? Макото трепаться не стал бы, а кроме Хайзаки Шого и пары его головорезов на Радужном мосту никого больше не было. Но, наверное, подозревать Мидориму в связи с врагом не имело смысла. Шого тот ещё самоуверенный ублюдок и наверняка лично поведал всему Токио, как перестрелял всех Акаши. Хотя, стоит отдать должное, его манера править в подполье оказалась весьма плодотворной. Прибрав к своим рукам власть в городе, этот парень убрал всех, кто был против или претендовал на освободившееся место Акаши. Масаоми был политиком, а Шого оказался жадной и очень жестокой обезьяной с гранатой. Грубый и беспринципный, он быстро поставил на колени даже самых авторитетных. Преступное сообщество столицы не было готово составить конкуренцию, пусть неопытному, но молодому и очень амбициозному парню.       Чуть меньше грязи в действиях Хайзаки, и Масаоми сказал бы, что именно таким должен был вырасти его сын. Что тут скажешь, жизнь рассудила иначе: пока варвар всячески потчевал верных подданных и обирал до нитки барыг и сутенёров, Акаши Сейджуро доводил до совершенства мастерство убийцы.       Мидорима хотел бы устроить настоящий допрос с пристрастием, но что-то не позволяло. Какое-то тревожное чувство возникало, когда он смотрел на Акаши. Этот парень изменился: достаточно, чтобы семь раз подумать, прежде чем задать хотя бы один вопрос.       Неожиданный телефонный звонок оказался спасением и наказанием в одном флаконе. Первой мыслью Шинтаро было, что оно и к лучшему: даже беседа с коллекторами была в разы приятнее общества Акаши Сейджуро. Не то чтобы он ненавидел его, но всё же семь лет считать друга покойником и вдруг узнать, что дела обстоят несколько иначе, довольно тяжело. Это даже злило. Шинтаро с превеликим удовольствием выставил бы оного за дверь, но пока успешно сдерживался.       Облегчение сменилось негодованием в высшей степени, когда он понял, кто звонит. Это было не просто не лучшее время… В принципе хреновая затея напоминать этим двоим друг о друге. По крайней мере, пока не стала известна причина возвращения Акаши. Хотя о последнем догадаться было несложно.       Мидорима встревоженно взглянул на стрелки часов и обратился к визитёру:       — Важный звонок, — сказал он, направляясь к двери. — Никуда не уходи, я скоро вернусь.       Сейджуро проводил врача безразличным взглядом и, когда за тем закрылась дверь, пересел на кушетку. Уходить он и не думал. Мидорима, насколько он мог судить, пребывал в смятении, но враждебно настроен не был. Он был удивлён и растерян, но угрозы не представлял. К тому же идти всё равно некуда. Пусть Ханамия по праву звался его другом, но между личными отношениями и работой была проведена чёткая граница. Услуги лисья морда оказывал качественные, но стоили они очень дорого. Лезть в долги по второму кругу Акаши не горел желанием.       За долгую семилетнюю историю их дружбы, Акаши мог назвать только один случай проявления безвозмездной «заботы»: когда Макото помог ему попасть на службу в Корпус морской пехоты США. Однако по большей части это больше походило на выгодное капиталовложение, потому что спустя пять лет мудрый предприниматель получил идеальное орудие, которое помимо прочего крупно ему задолжало. Разумеется, дело могло не выгореть: Акаши мог подорваться на мине в Сомали, получить пулю в лоб в Персидском заливе или лишиться головы в плену у Талибана, но обеим сторонам крупно повезло. Рубашка, в которой по видимому родился этот парень, была не рубашкой вовсе, а сраным бронекостюмом.       Вернувшись в смотровую, Мидорима остановился буквально на пороге. Он словно убедил себя за время отсутствия, что Акаши совершенно точно плод воображения и сейчас, в этот самый момент, его мир разваливался на куски: этот парень жив, цел и смотрел на него, без слов вопрошая: «Что рожа побледнела? Никак призрака увидел?»       — Всё в порядке? — на всякий случай уточнил Акаши, потому что врача заметно подкосило. — Ты, должно быть, по-настоящему любишь свою работу, если пациенты звонят на личный номер.       — Вовсе нет, — озадачено пробормотал Мидорима, остро ощутив необходимость найти оправдание столь позднему звонку. — Это был друг… друг, который остро нуждается в моей помощи.       Дежурный врач напомнил себе о поставленной цели — выяснить причину воспаления глаз пациента. Он выудил из шкафа ручной офтальмоскоп, чтобы провести осмотр, и — о, чудо! — обнаружил, что Акаши реальный человек из плоти и крови. Он живее всех живых. Только бледный до жути — аристократ хренов…       — Может, стоит поехать к нему? — как бы между прочим уточнил Сейджуро. — Я имею в виду друга. Если такая уж острая нужда…       — О ней есть кому позаботиться.       — О ней? Значит, это женщина. Твоя?       — Не моя, — процедил сквозь зубы Шинтаро.       — Но хотел бы, чтобы была? — предположил Акаши.       Это было слишком. Во-первых, бестактно даже для друга. Во-вторых, человек, который семь лет притворялся мёртвым, мог засунуть подобные вопросы себе же в задницу.       — Тебя это не касается.       — Возможно, но ты слишком агрессивно реагируешь на вопросы о ней. Любой задался бы вопросом.       — Она не моя, никогда моей не будет, да и я в этом не заинтересован. Она почти замужем…       — Почти? — переспросил Акаши. — Это же не считается.       Если речь о женщине, которая принадлежит Хайзаки — считается всё. Но с Акаши этими соображениями делиться было опасно.       — Семейное положение лишь условность. Всё изменится, как только она забеременеет.       На этой печальной ноте разговорчивость Мидоримы сдохла окончательно. Для Акаши картина чуть прояснилась, но вопросов от этого меньше не стало. Один из основных — когда это его друг успел стать гинекологом?       Неожиданно для них обоих Мидорима отважился поднять ту самую щекотливую тему:       — Тебя не было так долго… — У Акаши в целом были заготовлены ответы на всё. — Почему сейчас? Где ты был всё это время?       — Всему виной работа, — наёмный убийца ничуть не смутился, изящно замалчивая факты, которые простому смертному лучше не знать. После службы он в прямом смысле слова ишачил как проклятый, чтобы рассчитаться с Ханамией, и дела делал далёкие от понятия моральных норм. — К сожалению, я был заложником неблагоприятных обстоятельств и ненормированного рабочего графика.       — Ясно.       В плане постановки диагноза Шинтаро был весьма дотошным. Если проблема оказывалась вне его компетенции — просил помощи извне или сидел над энциклопедиями и любым другим доступным научным материалом. С Акаши дела обстояли ещё сложнее. Как минимум Шинтаро нервничал в присутствии друга, на чью могилу раз в год приносил цветы. И что по меньшей мере его возмущало: он пришёл не для того, чтобы сказать «я жив-здоров на самом деле». У него, чёрт возьми, были проблемы. Если бы не это, наверняка его ноги бы не было в больнице, где работает Шинтаро.       — Конъюктивит. Очень похоже на аллергический. Менял линзы или раствор?       Акаши кивнул:       — И то и другое. Я этим раньше не пользовался почти, — разве что до переезда в Штаты. Ему опасно светиться только на родине.       — Я могу назначить курс лечения, который, вероятно, поможет избавиться от проблемы, но это решение временное. Тебе нужен офтальмолог, который подберёт хорошие линзы, раз уж они так нужны.       — Боюсь, это невозможно.       — В таком случае, поздравляю, у тебя большие проблемы, — Шинтаро даже не пытался скрыть агрессивный посыл.       — Ты злишься, — констатировал Акаши. — Почему?       Шинтаро откровенно опешил. Его покойный друг молчал, ожидая ответа на заданный вопрос, и это значило только одно — он на самом деле не видел никакой проблемы в происходящем. Терпение лопнуло.       — По-твоему, у меня нет причин злиться? То есть ты считаешь, что это нормально? Тебя не было семь лет! Все семь грёбаных лет я оплакивал смерть друга, который, оказывается, жив! И даже если в каком-то извращённом смысле всему этому можно найти оправдание, ты пришёл ко мне только потому, что нуждался в помощи. Друг тебе не нужен, Сейджуро. Ты меня используешь.       В смотровой повисло молчание. Он несомненно прав и спорить было бы глупо: Сейджуро ни разу не попытался связаться с кем-либо из близких людей. Но делал-то он это не из собственной прихоти. Ставить под угрозу жизни дорогих ему людей и собственное прикрытия было нельзя, а чуть позже он ушёл за черту невозврата и отравлять своим присутствием чьё-либо существование не имел права.       — Говорят, горбатого могила исправит… — Мидорима невесело рассмеялся, качая головой. Он встретился взглядом с ночным посетителем и вмиг посерьёзнел. — Знаешь, в твоём случае даже это не помогло, — единственное, что сказал он, и уточнять не требовалось, посыл был предельно ясен.       — Наши желания далеко не всегда совпадают с возможностями, Шинтаро. Ты не знаешь, как я жил всё это время.       В стандартном порядке дежурный врач больницы Таканава выписал рецепт на капли, название которых нашёл в эдаком офтальмологическом талмуде. Он взял бланк, который пациент заполнил перед осмотром на ресепшене. Очевидно, что своим именем он не мог пользоваться, но выводить от руки «Ким Вон Хи», когда у тебя перед глазами самый настоящий Акаши Сейджуро, было дико.       Он протянул другу рецепт и со всей строгостью врача предупредил:       — Я категорически запрещаю тебе носить линзы в период лечения. Чем ответственнее ты отнесёшься к этому сейчас, тем быстрее глаза придут в норму. Пренебрежёшь советом — лишишься зрения. Глаза твои, тебе и решать, что с ними делать.       Акаши взял рецепт и, сухо поблагодарив Мидориму, направился к двери.       — Ты изменился, — догнала его в спину небрежно брошенная реплика.       — Да?       — Да, — ответил Мидорима, не отрывая взгляда от бумажек, которые и прочитать-то был не в силах. — Друг, которого я похоронил, был достаточно смелым, чтобы признавать свои ошибки.       — А я?       — А ты трус.       Семь лет — это показатель. Спорить было не о чем.       Акаши помолчал с полминуты и покинул кабинет, бросив напоследок «Справедливо».       Он ничего не ждал от этой встречи: много воды утекло с тех пор, как они были лучшими друзьями. Да и люди меняются слишком сильно. И при большом желании вернуть ничего нельзя. Их пути разошлись и пролегали слишком далеко друг от друга. Мидорима спасал жизни, Акаши их отнимал. Как известно, гринпис с браконьерами не водится. Оно и лучшему: любой его приближённый мог стать мишенью. Парни вроде него долго не живут, долго и счастливо — и подавно. Участь была предрешена в тот день, когда Ханамия вложил в его руку оружие и проводил на первое дело.       Акаши никогда не жалел о сделанном выборе. «Ты рождён убивать, сынок!» — не раз он слышал эту фразу от своего командира во время службы. Тогда ещё «просто Джимми» или «парень из бара на третьей улице» стал свидетелем конфликта молодого азиата с местной уличной шпаной: он дал показания в полицейском участке и помог новому знакомому отмазаться от условного срока. Вместо того, чтобы махать кулаками в подворотнях, он предложил Акаши подать документы на вступление в армию. К тому времени он уже несколько раз брал заказы у Ханамии.       Потенциал новобранца был заоблачный: физическая подготовка на высоком уровне и интеллект гения уже на старте, во время сдачи вступительных экзаменов, пророчили ему большое будущее в морской пехоте. Только никто поначалу не догадывался, что лучшей роли, чем ликвидатор, для него не сыскать. Точнее, он сам этого не желал. Мог бы построить блестящую карьеру, дослужиться до звания первого сержанта, а следом и до капитана, но ему это было не нужно.       Спустя четыре года службы, три из которых ему повезло провести в горячих точках, Акаши Сейджуро тепло попрощался с товарищами и в статусе ветерана боевых действий покинул вооружённые силы США. Именно тогда Ханамия Макото объявился вновь, чтобы предложить постоянную работу.       Его первой мишенью оказался Джимми. Ханамия предупредил сразу, что от этого заказа отказаться можно, но, конечно, нежелательно. Сейджуро, соглашаясь, не раздумывал.       — Я создал монстра, — только и сказал ему Джим Ханниган, пристёгнутый к пассажирскому сиденью. За его спиной, в кузове пикапа, подскакивая на кочках, гремела его инвалидная коляска.       — Много на себя берёшь. Я всегда был таким. Ты лишь указал короткий путь.       Джимми крепко затянулся сигаретой и выпустил дым в открытое окно. Он всю дорогу смотрел в небо: чистое, ни единого облачка. Не раз, ночуя в пустыне, они смотрели в бездонную черноту бесконечной Вселенной и гадали, скольких ребят недосчитаются к следующей ночи. Каждый был готов расстаться с жизнью. Джимми не исключение.       Он знал, что рано или поздно настанет час расплаты. Он учил детей убивать, делал из людей хищников. Кровь, пролитая подопечными, пачкала его собственные руки. Цель никогда не оправдывала средства, и ни одна война во имя справедливости не делала убийство благородным свершением. Карма поистине сука: взимать плату пришёл тот, кого он полюбил всем сердцем.       — Ты знаешь, кто меня заказал? Уж если приговорённому полагается последнее желание, я бы хотел узнать имя палача.       — Я твой палач, — безрадостно возразил Акаши, остановив машину посреди аризонской пустыни. Он помог бывшему командиру пересесть обратно в коляску и достал лопату. — Приговор вынес Майерс. Тебя предупреждали. Не стоило переходить ему дорогу.       — И сколько нынче дают за мою голову?       — Двадцать.       Отставной офицер от души расхохотался.       — Двадцать кусков? Да тебя обобрали, сынок! Это же сущие копейки. Я отслужил больше тридцати лет, и за это время насолил не одной шишке из правительства, перебил сотни въетнамцев в джунглях и хуситов в пустынях. Это возмутительно!       — Ты в инвалидной коляске, Джим. Самое страшное, на что ты сейчас способен — наехать мне на ногу. Риски минимальные — расценки соответствующие.       — Никогда не недооценивай противника. Сколько ещё раз я должен это повторить, чтобы до вас, до оболтусов, наконец-то дошло?       Акаши вздохнул и, отведя взгляд, пожал плечами:       — Не принимай близко к сердцу. Рынок труда обесценился.       — Человеческая жизнь обесценилась, сынок, — Джим Ханниган закурил новую сигарету, — а на рынке труда всё без изменений.       Акаши сжал покрепче черенок лопаты и бросил бывшему командиру, чтобы звал его, если что-либо понадобится. Джим подкатил коляску к огромному валуну и стал смотреть, как бывший подчинённый в свете фар роет ему могилу.       — Тебя ведь деньги не интересуют, я прав? — Парень оторвался от своего занятия и взглянул на учителя. — Ты прирождённый убийца, но я ни за что не поверю, что тебе нравится этим заниматься.       — Работа есть работа. Она не должна мне нравиться. Я просто делаю то, что умею.       Ещё какое-то время Сейджуро молча копал. Вообще-то это было неэтично по отношению к Джиму Ханнигану, но что-то мешало изменить порядок действий. Что-то, о чём думать совершенно не хотелось. Он уважал этого человека. Джим, можно сказать, заменил ему отца. Наверное, поэтому Сейджуро и взялся за этот заказ: чтобы отдать дань уважения. И дело действительно было не в деньгах.       — Позволишь старику перед смертью узнать ещё кое-что, ладно? Раз уж я унесу в могилу все тайны, Вонхи, поведай мне свою. — Парень отложил лопату и отряхнул землю со штанов. Он вопросительно приподнял бровь, и Джим Ханниган пояснил: — Я тут раскопал на досуге… Ким Вон Хи родился в Коннектикуте в семье эмигрантов из Северной Кореи, американец во втором поколении. Окончил школу с отличием, поступил в колледж и бросил его по личным причинам. Был зачислен на воинскую службу в возрасте девятнадцати лет… Знаешь, всё это звучит складно и логично, и даже с налогами всё чисто-гладко, но есть кое-что, что не даёт мне покоя…       Не было нужды продолжать. Джим умел находить информацию о людях. И конечно же он узнал, что в хлам пьяный Ким Вон Хи утонул в пруду на университетской вечеринке. Именно тогда Сейджуро приехал в Америку и взял его имя. Бумажками занимался Ханамия и по факту было не подкопаться. Но тот, кто ищет, всегда находит.       — Моё настоящее имя Сейджуро Акаши. — Парень установил глушитель на пистолет и встал на расстоянии вытянутой руки от жертвы. Он вёл себя абсолютно невозмутимо, продолжая перечислять факты: — Я родился и вырос в Японии. Попал… в неприятную ситуацию.       — Неприятную настолько, что был вынужден бежать в Штаты?       — Кое-кто пытался меня убить. Я нахожу это весомым поводом временно сменить место жительства.       Джим усмехнулся, смакуя на языке небрежно брошенное «временно». Кто бы не рискнул закуситься с этим парнем, в скором времени успеет горько пожалеть. Сейджуро Акаши сменил имя, привычки, он окружил себя новыми людьми и, чёрт возьми, интересами, если так вообще уместно говорить о его нынешней работе. Однако в глазах его горела жажда мщения. И в тот день, когда чаша терпения переполнится, когда бегать от прошлого надоест, улицы его родного города будут залиты кровью.       — Жаль, что так вышло, Джим.       — Но кто-то всё равно пришёл бы. Я рад, что это ты. Спасибо.       Пуля вошла точно в лоб. Голова ветерана откинулась назад: рот был открыт, а широко распахнутые глаза смотрели в чёрную бездну небесного свода.       Как было запланировано, Акаши упокоил боевого товарища в могиле без опознавательных знаков, а инвалидную коляску отправил гнить на одной из свалок неисправного медицинского оборудования. После всего он избавился от угнанного пикапа, утопив его в озере на границе штата, и пересел за руль арендованного неприметного форда серого цвета.       Прохладный ветер пустыни врывался в открытые окна и хлестал по лицу, но Сейджуро не ощущал дискомфорта. Сосущая пустота в груди затмевала всё. Он ведь только что лишился верного друга. Это причиняло боль.       Имя Джима Ханнигана оказалось жирным шрифтом вписано в чёрный список Майерса. Его смерть была лишь вопросом времени, и Сейджуро не жалел, что согласился на роль исполнителя. Однако его преследовало послевкусие гнусного предательства. В ту ночь он поклялся, что больше никогда не заговорит с мишенью, даже — нет! — тем более, если будет с ней знаком.

***

      Акаши Сейджуро, как было указано в инструкции, промыл и закапал глаза: по две капли в каждый. Жжения, как бывало после ментоловых капель, не наблюдалось. Наоборот, глаза перестало щипать и ушло невыносимое ощущение сухости. Он бы так и остался сидеть: прикрыв веки, расслабившись, но пора было браться за составление плана.       Просидев за ноутбуком не дольше получаса, Акаши сумел отыскать всю необходимую информацию о зоне проведения миссии. Узнав точно количество гостей и комнат в здании, он приблизительно рассчитал число обслуживающего персонала и пришёл к выводу, что конкретно в этой ситуации наличие толпы сыграет ему на руку. Единственным минусом было то, что убрать цель без личного контактна невозможно: залечь с винтовкой негде, да и любое огнестрельное оружие на такое мероприятие хрен пронесёшь.       Он без проблем сможет одолжить один из ножей для колки льда и нанести смертельный удар в голову, но этот вариант он оставил про запас. Стоило хотя бы попытаться сделать всё без лишней грязи.       Сейджуро вернулся к изучению заметок о цели и завис, разглядывая лицо, запечатлённое на матовой фотобумаге. Это будет проще, чем отнять у ребёнка конфетку, потому что Куроко Тецуя со своей комплекцией вряд ли была способна защититься от нападения. И кстати, за эти годы она ничуть не изменилась.