I need you to need me

Университетская униформа ему не идет. Тэхен смотрит как мальчишке неуютно в узкой шкуре, как тот всем видом показывает, насколько далека от него упрямая штамповка администрацией светлых умов этого престижного университета. Насколько ему плевать: рубашка небрежно расстегнута, галстук оттянут, открывая взгляду тонкую цепочку на ключицах. Волосы растрепанные настолько, будто он даже не глянул в зеркало перед выходом из дома, вихрятся вокруг наскоро закинутых на голову желтых очков в черной оправе. Вместо классического платка в нагрудном кармане пиджака — пачка жвачки, которую парнишка жует, нагло приоткрыв рот и выжидающе уставившись на него. Деканша, сидящая с ними за столом справа от Тэхена, недовольно сжимает кулаки. — Вы могли бы нас оставить? — просит он, и женщина мгновенно приосанивается, улыбается немного нервно, поспешно поднимаясь из-за стола. Вот так стоит несколько раз внести крупное пожертвование, и они начинают бегать как испуганные мыши перед котом, каждый раз одно и тоже. — Да, разумеется, Ким Тэхен-щи, позовите, если понадоблюсь, — она кланяется и быстро сбегает из переговорной. Хосок усмехается и с демонстративной леностью расползается по стулу. А вот он не боится. Глаз не отводит, смотрит сквозь прищур темных густых ресниц — давай, ну что ты мне сделаешь? Тэхен много чего может сделать. О, он мог бы. Такие своенравные засранцы так и просят попробовать их пределы на прочность. Но ему это не нужно. — Я не буду читать тебе лекцию, ты ее уже слышал от госпожи декана. И это он тоже может, как минимум потому, что оплачивает обучение Хосока. Юнги всегда говорил, что было плохой идеей учредить стипендию для ребят из неблагополучных семей на обучение в престижном университете, потому что не все из везунчиков готовы рвать задницу и вполовину так же сильно, как в них верит Тэхен. Человека нельзя научить без его желания, бла-бла, Тэхен всегда пропускал его философский треп мимо ушей и отмахивался тем, что ему спокойнее спится с чистой кармой. Пока в его планы по достижению просветления не вмешался первокурсник Чон Хосок. — Я понимаю, почему они меня позвали. Думали, что ты увидишь меня, испугаешься и… — Ну как же испугаться такого красавчика? — ухмыляется Хосок, окидывая куратора заинтересованным взглядом, благо дорогой костюм подчеркивал все сладкие места. — … и перестанешь пропускать пары и нарушать правила внутреннего распорядка, — не меняясь в лице, заканчивает Тэхен. Он уже давно не поддается провокациям. — Мне нравится нарушать правила, — Хосок пожимает плечами, — иначе какой смысл. Поджав губы, Тэхен смотрит на часы. У старшего брата гораздо лучше получается разбираться с людьми, когда у них есть проблема, Тэхену же привычнее идти в лоб. — Ты специально хочешь вылететь из универа? Это не провокация, а искренний интерес. — Отец потребовал, чтобы я пошёл на юридический, потом из списка подавших заявку на стипендию вы выбрали меня, — Хосок морщит нос. — Мне нахрен это не упало, но иначе мне негде будет жить. — Но твой отец ведь делает это из лучших побуждений. Надо сказать, мой отец тоже поспособствовал тому, что я оказался там, где я есть. — Да? — фыркает Хосок. — Кем вы работаете? — Сложно объяснить. Строительный бизнес. — А теперь честно ответьте — себе, мне не надо, — у вас есть чувство, что вы не своей жизнью живёте? Тэхен молчит. Что он должен сказать? Что ему двадцать девять, а он не уверен, что вообще живёт? Лицо его не выдаёт, но по самодовольной улыбке парнишки видно, что тот его вычитал. — Так что хреновый у вас папаша. — Не поспоришь, — говорит Тэхен с усмешкой. — И все-таки… Хосок выжидающе клонит голову, улыбается чуть дразняще, будто знает, что Тэхен ничего не может поделать со своим интересом. Он любит и одновременно ненавидит таких людей — все на поверхности, но ничего из этого не правда, — отчасти потому, что, сколько ни сопротивляйся, почувствуешь неизбежное притяжение. — Почему ты не выбрал другое направление? Стипендия покрывает общежитие. — Ну, если вы не из тех, кто не глядя швыряет деньги ради чистой совести, — ухмыляется Хосок, — то знаете, что список доступных специальностей был довольно ограничен, сплошная нудень и ничего из того, чем я бы хотел заниматься. — И чем же? — Моя страсть это творчество, но, чтобы попасть на современные танцы не угрохав обе почки, надо родиться вами, — саркастично бросает Хосок. Тэхен приподнимает бровь. — Неужели так хорош? Хосок кидается вперёд, легонько шлепая раскрытыми ладонями по столу. — Я не просто хорош, — жарко выпаливает он сквозь улыбку, прищурившись, — я лучший. Любая сцена, любой бит, любая одежда, хоть голый, босиком, я уделаю всех так, что вы среди зрителей обкончаете свои брендовые штанишки, Ким Тэхен-щи. Вот оно. Тэхен смотрит, как у Хосока горят глаза, когда он говорит о том, что действительно любит, как он дышит идеей, истлевает в своей страсти к делу всей жизни. Какой он красивый вот такой, настоящий, на разрыв, вспыхнувший уголь, который хочется отчаянно сжать в ладони, пока не станет больно. — Это приглашение? Хосок слегка теряется от неожиданности, буквально на секунду, пока не осознает, что Тэхен действительно принял правила игры, а потом что-то дьявольски-томящее появляется в его выражении, и он невозмутимо, с игривой невинностью спрашивает: — А что мне за это будет, если да? Таким, как он, можно отдать все и ни секунды об этом не пожалеть. — Тебя переведут туда, куда захочешь. Я оплачиваю обучение и твою стипендию. Покрываю взносы за участие в кастингах и фестивалях, если требуется. — Глаза Хосока увеличиваются в размерах с каждой секундой, и Тэхен улыбается с чувством превосходства. Он тоже умеет удивлять, но, если уж Хосок затянул его в эту игру, то должен уяснить, что противник ему достался гораздо сложнее, чем кажется. — Если ты мне понравишься. Хосок долго, внимательно смотрит в глаза, подаётся ещё ближе и, нахально окинув взглядом сверху-вниз, многообещающе улыбается. — О, я вам понравлюсь. *** На подземной парковке старого брошенного недостроя пахнет сыростью, потом и сладковатым запахом вейпа; Тэхен недовольно морщит нос, пока пробирается в полумраке мимо обшарпанных столбов. Такие места не в его вкусе, и этому месту он тоже чужой. Слишком грязно, слишком шумно, люди, стоящие в кругу света в самом конце площадки, визжат и свистят, музыка долетает не смыслом, а неразборчивым вибрирующим гулом — Тэхен неосознанно поглядывает на стены, прикидывая, не обвалится ли им на голову это старье от такого грохота. Идёт к источнику мерцающего света, но не мотыльком на смерть, а хищником — за добычей. Кто-то расступается перед ним, неосознанно пропуская странного типа в костюме, но Тэхен так и остаётся за кольцом людей, не желая замешиваться в толпу бесноватого молодняка. Ему и так хорошо видно: в центре кольца под слепящими прожекторами идёт танцевальный батл, но Тэхену интересно другое. Взгляд находит Хосока практически сразу, тот сидит на капоте старого джипа за другой половиной кольца, под ногами на полу огромная стерео-система, глаза неотрывно следят за танцующими. Незамеченный, Тэхен сам проходится по нему взглядом, засматривается с удовольствием: Хосок в каком-то рванье, широченные джинсы, стоптанные кеды, растянутая футболка, ярко-красная, висящая почти на локтях поверх чёрной майки, кепка козырьком назад, те самые жёлтые очки на кончике носа. Но ему все это — страшно идёт, лишённый оков универской формы, он выглядит настоящим. Собой, разным на миллион граней и ни одну не выцепить; Хосок как конфета дикого, необъяснимого вкуса, кисло, сладко, едко, хочешь выплюнуть, но не можешь остановиться, даже если разъест язык. И Тэхен уже чувствует предвкушающее покалывание на губах. Хосок здесь не просто свой, он король, он хозяин перехваченного дыхания — Тэхен буквально слышит, как вздох прокатывается по кольцу толпы, когда объявляют его имя. Хосок спрыгивает с машины под визги и свист, величаво выплывает в коридор между расступившимися людьми, обходит по кругу победителя раунда, рассматривая с беззастенчивым нахальством. Они сходятся трижды, меняются биты, меняются жанры музыки, но Тэхен помнит только Хосока, потому что мальчишка мастерски скользит между стилями, ни в одном не теряя мастерства. В одном он сильный и неуловимый, в другом дерзостно манящий, Хосок не просто двигается, а живёт музыкой, пропускает её сквозь тело, будто отдавая ей место внутри себя. Он танцует не против одного, но для всех, он знает, насколько желанен, каким движением заставить толпу оголтело выть от восторга, каким растереть уверенность соперника в пыль. Хосок играет с ним как хищник с глупым мышонком — можно съесть, но гораздо веселее истрепать нервы, — танцует близко до раздражающего, но не прикасается, а на лице такая наглая, правдоподобная беспечность, что хочется просто врезать, и у соперника как раз сжимаются кулаки. Тэхен восхищённо смотрит, как Хосок смерчем носится по кругу, выстреливая какими-то дикими, невероятными связками на фантастической пластичности, раскручивается на месте как юла и замирает раскинув руки. Толпа сходит с ума. Мокрый и откровенно счастливый, Хосок расплывается в шальной улыбке, делится ею со всеми, но смотрит точно на Тэхена, и в глазах столько пьяной, бесстыжей самоуверенности, что его хочется проучить. Хосок знает, что выиграл. Тэхен ненавидит проигрывать. Не сводя взгляда, Хосок идёт навстречу, и толпа расступается перед ним, как перед королём, вздыхает, раболепно касается пальцами вслед, и, глядя на местную мессию, Тэхен готов признать не поражение, но немного — свою заинтересованность. Они, наверное, дико выглядят вместе. Тэхен здесь лишний как кот на псарне, но жизнь давно научила игнорировать внимание со стороны; он возвышается на полголовы в костюме с галстуком, заправленным под жилеткой, Хосок в буйстве разных цветов смотрит на него сквозь жёлтые стекла, крутит большим пальцем кольцо на указательном — ладони изящные, тонкие, хочется прикоснуться. Тэхен бросает: — Поехали. И Хосок многозначительно ухмыляется. * — Где ты живёшь? — Где я живу, вам лучше не останавливаться, снимут с вашего дженезиса колеса, вы и двигатель заглушить не успеете. Проигнорировав очередную остроумную ремарку, Тэхен молча протягивает телефон с открытым навигатором. Хосок, сидящий на пассажирском, лукаво улыбается. — Хотите, забью свой номер? — Он у меня есть, — отвечает Тэхен не глядя и выезжает с парковки. Пока они едут по ночному городу, Хосок ищет нужную радиостанцию, пританцовывает в такт песне, естественно и без стеснения, будто не может иначе. Тэхен поглядывает на него украдкой на светофорах, такого странного, чужеродного на кожаном сидении дорогой машины, но живого как сама стихия. В чернильном полумраке, с отблеском фонарей в тёмных волосах, он кажется понятным и честным, какой бывает ночь в одиночестве, и на эту откровенность внутри Тэхена все противится до раздражения. — Могли бы попросить переключить, если не нравится песня, — фыркает Хосок, когда Тэхен выключает радио. — Мне нравится тишина. Хосок вздыхает и отворачивается к окну. Какое-то время он действительно сидит спокойно, хотя до Тэхена все равно доносится едва слышный мотив какой-то песни, а потом сбрасывает кеды и закидывает ноги на приборную панель. — Хосок-щи. — Они чистые, — отвечает тот сквозь смех, и Тэхен, повернувшись, видит насмешливые искорки в его глазах. — Ты разозлить меня пытаешься? — спрашивает он, приподняв бровь. Хосок усмехается. — А могу? — Нет. — Тогда зачем спрашиваете? Тэхен сворачивает к магазину неподалеку от заправки, паркуется и почему-то только покидая кассу вспоминает о том, что не забрал с собой ключи. Не то чтобы он боится не найти потом Хосока со своей машиной, но некоторая непредсказуемость, сквозящая от мальчишки, выводит из себя. Просчитывать действия людей на десять шагов вперёд давно стало обычным делом — навык, которому пришлось обучиться экстерном, когда после смерти отца от совета директоров зависела судьба бизнеса и Тэхена в нем, — но Хосок не читался. Никак. И чем больше показательной открытости было в его поведении, тем сильнее это выбешивало. Все время, что Тэхен возвращается с заправки и садится в салон, Хосок не сводит глаз. Под его пристальным, насмешливым взглядом Тэхен закуривает, бросает зажигалку обратно во внутренний карман и выдыхает в открытое окно. — Курить вредно. Тэхен окидывает мальчишку надменным взглядом, от которого у его подчинённых обычно кровь в жилах стынет, но тот только улыбается как обычно. — Закидывать ноги на чужую машину тоже. Тэхен выжидающе смотрит, но в чужих глазах ни капли стыда, и он тянется сам, прихватывает за колено, пытаясь снять ногу, но Хосок только со смешком разводит ноги бабочкой, и ладонь сползает вниз по внутренней стороне бедра так же медленно, как улыбка расцветает на чужом лице. — А на плечи можно? — интересуется Хосок со шкодной невинностью в голосе. — С чего ты взял, что я захочу с тобой спать? Хосок опускает взгляд на ладонь, все ещё лежащую на бедре, поднимает обратно, изящно взмахнув ресницами, и ухмыляется. Тэхен явственно читает ответ в ироничном взгляде — ну руку же вы так и не убрали, — но слышит: — Не по доброте душевной же вы согласились оплачивать мне учёбу там, где я захочу? — Ты думаешь, я уже согласился? — усмехается Тэхен. — Я не думаю, я знаю, — Хосок роняет голос в обволакивающие, темные интонации. — Вы так на меня смотрели, будто не будь там столько людей, загнули бы и трахнули. Тэхен коротко посмеивается и убирает руку, чтобы стряхнуть пепел. Он не будет отвечать. Даже если на короткую секунду безобразного хаоса на старой подземной парковке почувствовал укол забытого чувства: я хочу это себе. Запреты, которые уже много лет его не сковывали, игра, в которой приз не достанется тебе просто так. Это так сладко — желать чего-то и не быть уверенным, что получишь. Тэхен знает, зачем ему Хосок — он много лет спонсирует стипендии с одной и той же целью — и ему не нужен секс, и Хосоку, он уверен, не нужен тоже. Мальчишка не из тех подстилок, что пойдут за тобой на запах кошелька, но он лезет на колени, одним грациозным рывком седлая сверху, и рушит все возможные представления о себе. Тэхен ошибается в миллионах прогнозов по очереди, Тэхен не понимает его — и поэтому хочет. — У меня есть условия, — говорит он, пока Хосок играется с его галстуком. — Ты не пропускаешь занятия за исключением тех моментов, когда тебе нужно будет отсутствовать: соревнования, кастинги, фестивали. Я покрываю твою стипендию, а также взносы за участие в мероприятиях, но со всех контрактов, которые тебе будут предлагать агентства, я буду иметь долю. Мой секретарь свяжется с тобой для заключения договора. — Боже, какая скука, — смеется Хосок, — хорошо, мистер богатенький зануда, я согласен. — На твоем месте я бы хорошо подумал. — Говорите так, будто я с дьяволом договор заключаю. — А если да? — прищурившись, спрашивает Тэхен. Хосок смотрит на него, долго, смакуя, на лице едва ли тень беззаботного веселья, что было с ним все время; свет красноватых ламп с вывески заправки вырезает его силуэт из ночной темноты будто предвестник ползущих пожаров. Протянув руку, Хосок вынимает сигарету из чужих губ, затягивается медленно и вкусно, рыжий отблеск вспышкой оседает на восхитительных длинных пальцах. — А вы уверены, — Хосок, не сводя глаз, выдыхает дым в окно, — что знаете, кто из нас дьявол? Тэхен думает, что такие пальцы чертовски красиво смотрелись бы у него во рту. — Ну так что, вы закончили нудеть? — улыбка, с которой смотрит мальчишка, поистине дьявольская. — Теперь-то я могу вас поцеловать? Когда они целуются, Хосок вжимает его в себя так сильно, что кнопка сигнала на руле, вдавленная спиной в мокрой футболке, заставляет восьмидесятимиллионный дженезис оглушительно реветь на всю заправку.