I need you to need me

— Здесь направо. Нет, давайте налево. — Я не понимаю, почему мы не воспользовались навигатором. — Тогда пропадает все веселье. — Мы едем уже полчаса, ты можешь хотя бы сказать куда? — Понятия не имею. Тэхен еле успевает пресечь желание дать по тормозам. Хосок с пассажирского смотрит на него с широченной улыбкой. А ведь можно было и догадаться. Куда еще мальчишка мог вытянуть его посреди рабочего дня, чтобы «что-то показать», что он вообще мог увидеть особенного? Тэхен сам не особо выезжал за пределы Сеула, и, глядя на невзрачный пригород и внезапно начавшийся участок промзоны, понял, что не много потерял. — Здесь налево. Тэхен сворачивает на узкую дорогу вдоль парка и мысленно спрашивает себя, почему он еще не высадил пацана, заставив отработать карму веселой поездкой на автобусе обратно. — Вот здесь тормозите. Когда они выходят из машины, Тэхен видит огромный пустырь, тянущийся вдоль реки полосой песка и редких иссохших кустиков. Это же как ему, должно быть, интересен этот пацан, раз он все еще здесь. — Пойдемте, — Хосок кивает за собой и, не дожидаясь, уходит. — Здесь же вообще ничего. — В этом и смысл, — говорит Хосок, обернувшись и шагая спиной вперед, — вы не устали еще от постоянного «чего»? Они шагают вдоль берега еще минут пять, Тэхен теряет ход времени, просто наблюдая за тем, как пыль оседает на ботинках от каждого шага. Вокруг так тихо, и Хосок, который обычно гудит без перебоя, непривычно молчит — и мысли от этой тишины как будто бы тоже становятся тише. — Снимите пиджак. Помедлив, Тэхен снимает пиджак и отдаёт в протянутую руку Хосока. Не замёрз же он, май на дворе, жара стоит. И Хосок, кажется, перегрелся, потому что бросает пиджак на землю, кивает на него, мол, садитесь. — Ты хоть представляешь, сколько он стоит? — спрашивает Тэхен, изогнув бровь, и получает смех в ответ. — Даже знал бы — все равно было бы похрен. Садитесь уже. — А ты сам, — Тэхен, чувствуя себя крайне нелепо, опускается на пиджак, — куда сядешь? — К вам на колени, разумеется, — ухмыляется Хосок, но садится просто рядом на землю. Тэхен слышит внутри противный укол разочарования. Дурной знак. — Что мы будем делать? — Ничего. Так и происходит. Они просто сидят на пустыре, глядя на линию реки вдалеке, на очертания города на другом берегу, которого как будто нет. Здесь вообще ничего нет, все вокруг кажется мутным и размазанным, словно кто-то долго и кропотливо вырисовывал пейзаж, чтобы с психу залить его водой из-под акварели. И Тэхена в исцеляющем отсутствии всего - мажет следом. — Не верю, что ты здесь не был, — говорит он и тянет в рот сигарету. Хосок молча наблюдает, как он щелкает зажигалкой, затягивается и выдыхает, прикрыв глаза, не замечая, как на чужом лице коротко вспыхивает улыбка. — Здесь нет. Дальше вверх по течению — да, на другом берегу кое-где тоже. Да я вообще много где был. И вам бы, знаете, не помешало, а то смотрите, — Хосок игриво тыкает пальцем в плечо и Тэхен с улыбкой хмыкает, — какой напряженный. — У тебя все так просто, захотел — сделал. Ты вообще странный парень, — Тэхен окидывает его насмешливым взглядом. — Тебя в лаборатории вывели или где такие чудаки берутся? Хосок смеется заливисто и несдержанно, щурится со смеху, и Тэхен, незамеченный, с умилением рассматривает его лицо. — Я раньше таким не был, — фыркает Хосок, рассматривая замыленные крыши вдали. — Мальчик-зайчик, со школы сразу домой, на улицу не ходим, с плохими ребятами не общаемся. Тени своей боялся. Мечта, а не ребенок. Потом на заводе, где работали мои родители, рухнула крыша, мама не выжила, отец запил, хотя в нашем районе многие запили, их после того, как они пошли судиться с заводом, на работу толком никто не брал. Тэхен оборачивается удивленно, но Хосок смотрит только вперед, выставив изящный, аккуратный профиль. Хочется засмеяться, не над ситуацией, конечно, а над ироничностью совпадения, потому что Тэхен знает эту историю. Происшествие на заводе стало отправной точкой в деле о махинациях в строительстве, как бы сильно отец и его партнеры ни пытались все замять, людям даже оставили дома, предоставленные заводом, но люди хотели не домов, а крови. Подключились журналисты, и еще несколько объектов, возведенных в ненадлежащем виде, пресса вскрыла как нарыв. Все посыпалось. За его семьей следили, караулили у дома и школы, Юнги даже попросили покинуть академию искусств, в которую он ходил, готовясь к вступительным экзаменам. Отец не выдержал, расследования и замороженных счетов или того, что бизнес оказался на грани; про маму Тэхен все еще не знал, уехала ли она сама или ее вывезли, а рисковать Юнги было непозволительной роскошью. Но брата он успел лишь уговорить сменить фамилию, хотя и это быстро стало известно. Все остальное за него решил страх Юнги. Испуганное существо, выращенное в Тэхене после стольких лет преследования, поднимает голову. А если Хосок здесь не просто так? Если он собирает информацию? Хотя что ему ещё собирать, когда Тэхен сам все про себя выложил, выкинув шахматную доску к чёртовой матери, прежде чем кто-то поставит ему шах и мат: что он действительно сын преступника, если хотите так называть, что гей, даже что он не любит кошек, чтобы в газете не дай бог не опубликовали статью «Ким Тэхен котоненавистник, значит по выходным убивает бродячих животных». Когда про тебя всё знают, ты перестанешь быть интересен. — И я, знаете, так испугался смерти, — продолжает Хосок, опуская голову и рисуя что-то пальцем на земле, — что меня переклинило. Я просто начал делать все, что мне хочется, пробовать больше, чтобы успеть, как это сказать? — Хосок смотрит с печальной улыбкой. — Нажиться вдоволь, прежде чем умру? Нет, Тэхен, мальчишка тебе это карма. Отец не успел, значит тебе за его грехи расплачиваться. — А я даже курить не по своей воле начал, — усмехается Тэхен, глядя на сигарету в пальцах, — начал, чтобы брат не чувствовал себя одиноко, или так проще следить было, чтобы он с балкона не выпрыгнул, я уже даже не… Он застывает. Смотрит на ровное лицо Хосока, но страх выстреливает на рефлексе, дёргает внутри раньше, чем Тэхен осознает, как рычит: — Если ты хоть что-то скажешь своему дружку… Хосок придвигается так неожиданно, что Тэхен инстинктивно подается назад, но чувствует, как его ловят за затылок, мягко удерживая, целуют с осторожностью, почти бережно. У него пыльная рука в волосах, чужое присутствие слишком близко — внутри все противится на вторжение, но неохотно, будто, устав от стылой тьмы, растянутой в годы, на тонкий запах искренности роняет барьеры. Под руками Хосока сталь обращается в смешной пластилин, и Тэхен, даже предчувствуя поражение, ощущает, как расслабляется совсем чуть-чуть. — Я вас не боюсь, — Хосок усмехается, но не дразнясь, а просто умиляясь с чужой растерянности, — и вы меня тоже не бойтесь. Он ложится головой на колени так же невозмутимо, как залез бы к тигру в клетку, весь в пыли — боже, и как его такого в машину пускать потом? — улыбается, щурясь от солнца. А в жизнь ты его пускать не боишься? — А вы? Всегда таким были или это вас, на самом деле, ученые вывели? Может, из ледника какого-то достали? — Хосок смеется. — Уж больно красивый. — Не всегда, — коротко отвечает Тэхен, рассматривая солнечные блики на реке. Хосок тут же обиженно затягивает: — Ну так не интересно, я же вам рассказал! Давайте откровенностью за откровенность. Тэхен затягивается в последний раз и тушит сигарету в песок. В принципе, какая разница? Мальчишка с ним долго не задержится, рано или поздно это надоест ему или даже обоим. Говорить с ним это тоже самое, что написать письмо на несуществующий адрес — не имеет никакого значения, но если хотя бы немного станет легче… — Мне пришлось встать на место отца в руководстве бизнесом, когда мне было двадцать. Я не был к этому готов, к тому же меня, как младшего сына, никто не прочил на это место, но выбора не было. Среди партнёров был мой дядя, помог мне быстрее влиться в работу, но это все равно было непросто. Компания едва держалась на плаву, совет растаскивал то, что уцелело, и мне в совете, конечно, рады не были. Два покушения, преследования журналистами первые два года. Когда до меня дошло, что сам дядя это все организовывал, я уже был другим. Добрый мальчик из прошлого, возможно, его бы простил. — И… — осторожно спрашивает Хосок после долгого молчания, — что вы с ним сделали? Тэхен опускает взгляд, неотрывно глядя в глаза. — Ты правда хочешь знать? Хосок молчит снова, нервно облизывает губы. Ну давай же, скажи, и все станет на свои места. Ты испугаешься и больше никогда не вернешься, ты будешь один из многих, кто не задержался рядом, но у тебя единственного будет повод себя оправдать. — Хочу. Но можете не говорить, — и по его лицу Тэхен понимает, что он и сам все знает. — Это не важно. Хосок знает, но не боится — или играет мастерски как всегда, — от его расслабленности не несет ложью, он остается лежать на коленях и смотрит так долго, так понимающе, что веришь против воли. — Что тебе от меня нужно? Откровенностью за откровенность — Хосок сам установил правило и не посмеет от него отступиться. Тэхен его же оружием загоняет в угол, но мальчишка не выглядит испуганным и сейчас, улыбается беспечно. — Ничего. Он не врет, и это бесит. Но не сильнее, чем осознавать, что ему действительно ничего не нужно, потому что Тэхен знает — ему нечего дать, кроме денег. Он не способен на доверие, разучился дарить тепло и даже просто поддерживать беседу. Иногда, ужиная с Юнги, он замечает, что они чаще молчат, уткнувшись в тарелки, и Тэхену, вспоминая об этом, хочется просто горько смеяться. Но хуже всего, что он знает: Хосок зачем-то нужен ему. Когда они едут обратно, мальчишка включает радио и тихонько подпевает, махая руками. Тэхен поглядывает украдкой на его забавные телодвижения, пытаясь скрыть улыбку. Вечернее солнце выплавило город в одну большую ленивую массу, Тэхен, чувствуя себя странно расслабленным, едет по узким улицам по навигации Хосока и больше не задается вопросом, куда они. Пусть это не имеет значения хотя бы сегодня. — Остановитесь тут, мне ещё в магазин надо. Тэхен паркуется у маленького магазинчика, узнавая район, в котором живёт Хосок. Интересно, насколько дико было бы не вернуться сейчас на работу, а пойти к Хосоку и целоваться с ним в его маленькой кровати? Но тот тянется первым, бегло целует улыбающимися губами и говорит: — Спасибо. Увидимся. — Хосок, — окликает он, когда Хосок уже открывает дверь и замирает, обернувшись. У него такое смешное удивлённое лицо, что Тэхен едва не передумывает договорить. — Передай своему другу, чтобы не привязывался к Юнги, иначе потом пожалеет. — Вы думаете, он вас боится? — смеётся Хосок, но быстро затихает, когда замечает, насколько серьёзен Тэхен. — Ему не меня бояться надо. Когда Хосок, весело помахав рукой, уходит, на сидении в автомобиле Тэхена остаётся его слабый пыльный след. * В какой-то день Хосок звонит в два часа ночи. — Хенним, приезжайте к магазину, — звучит его веселый голос. Тэхен, растирая лицо со сна, хрипит в трубку: — Зачем? — Он просыпается гораздо быстрее, когда начинает подозревать, что мальчишка попал в беду, и ему нужна помощь, но тот с той же невозмутимой радостью отвечает: — Хочу вас увидеть. Тэхен вешает трубку и со вздохом падает на подушку. Уснуть у него, разумеется, не получается, и Хосок это будто бы тоже знает, потому что следом приходит сообщение "только оденьтесь нормально". Чем дальше от центра, тем меньше становится машин, и Тэхен посреди огромного желания придушить мальчишку чувствует, что ему, на самом деле, довольно приятно просто спокойно ехать глубокой ночью, рассматривая спящие улицы. Чувство умиротворения крошится в ту же секунду, когда он выходит из машины, и Хосок, сидящий за маленьким столом перед магазином — в пижаме, господи боже, — смотрит на него и ржет. — Я же сказал нормально! — Тэхен непонимающе осматривает свитер и брюки. — Вы там че, еще и наглаживали брючки перед выездом? Если на нас нападут гопники, я вас защищать не буду. Никаких гопников на улице нет. Там вообще никого нет. Они сидят около магазина, единственного источника света посреди темноты, вокруг так тихо, что смех Хосока разносится по округе эхом. Тэхен позволяет уговорить себя на магазинный рамен и еще пятнадцать минут, закатывая глаза, слушает шутки про то, не сложно ли ему есть еду для бедняков. Не сложно. Тэхену — хорошо, но он заедает это признание лапшой, слушает, как Хосок, затащив ногу на стул, сербает бульон из пластмассовой чашки. Спокойно, тихо, никуда не нужно, и это такое пугающе прекрасное чувство, что Тэхен закрывает глаза, замирая на секунду, чтобы закупорить его до какого-нибудь момента. Как говорит Хосок, «до когда-нибудь». — Засыпаете? — спрашивает Хосок тихо и слегка виновато. Открывая глаза, Тэхен натыкается взглядом на их с Хосоком тень на земле. — Жду очередную шутку про возраст. Хосок смеется, и Тэхен улыбается в ответ. Бродячая кошка, прибежавшая на звук, трется у него под ногами, выпрашивая еду, и он миролюбиво кидает кусочек сублимированного мяса из чашки. Хорошо-то как. «Я больше не поеду к тебе посреди ночи», — пишет он в какао утром, пока сидит на совещании. Они болтали до пяти утра, прежде чем Тэхен все-таки понял, что надо срочно возвращаться, чтобы хотя бы успеть принять душ перед работой. Он успел еще полчаса вздремнуть в такси, и сейчас чувствовал себя на грани между омерзительной радостью воспаленного сознания и полной физической разбитостью, приправленной желанием найти виновника и прибить. «Я вас больше и не позову. Только что чуть не отрубился на истории искусств» Или поцеловать. Лучше поцеловать. Много раз. — Директор Ким, позвольте спросить, что именно вас так повеселило? Тэхен поднимает взгляд, медленно и лениво осматривая присутствующих. — То, что план проекта настолько нелеп, что над ним смеялись бы даже в цирке. — Вы хотите внести изменения в план или к чему был этот неподобающий комментарий? — насмешливо приподняв бровь, спрашивает Соджун, Тэхен кривится в ответ. Неделя прошла зря, если они хоть раз не сцепятся на пятничном совещании, но сегодня Тэхен не выспался и пребывал в редком настроении абсолютного пренебрежения к происходящему. Так хорошо на душе, что хочется швырнуть стакан в рожу этому придурку. — Я думаю, это было к тому, что нам всем нужно на перерыв, — вмешивается Намджун, как истинная Швейцария, потому что все остальные с испуга смотрят куда угодно, но не на директоров. — Давайте прервемся на пятнадцать и продолжим. Тэхен, чувствуя взгляды в спину, уходит первым, но недалеко, потому что не успевает он дойти до дверей собственного кабинета, как Намджун осторожно зовет: — Тэхен-щи. — Пятнадцать минут еще не прошли, — мрачно отзывается Тэхен, но Намджун улыбается, в отличие от перепуганного секретаря, у стола которого они останавливаются. — Я хотел поговорить по поводу корпоратива. Слышал, что вы не идете. — И кто же вам это сказал? — Мне никто об этом не говорил, просто вы почти не появляетесь на мероприятиях или приходите в одиночестве, и… — Намджун неловко потирает затылок. — Ладно, на самом деле, я слышал, как Соджун отпускал всякие неприятные шуточки на эту тему, и хотел предложить вам все-таки появиться. Тэхен удивленно хмыкает. И с каких это пор Ким Намджун стоит на защите его репутации? Друзьями они никогда не были, а про вялотекущий конфликт с Соджуном в компании каждая собака знает — у них разные мнения буквально на все, и ни один не любит уступать. Тэхен к этому привык, но мысленно сделал пометочку устроить наглецу ответную подлянку. — Это же не официальное мероприятие, может, вы захотите позвать брата… — Мой брат давно не в Корее, вы это знаете, — говорит Тэхен, и холод в его голосе едва заметно протряхивает Намджуна. — Или какого-нибудь друга и, если так, знаете, — он берет паузу, смущенно отведя глаза, и аккуратно добавляет: — можете позвать молодого человека, никто вам слова не скажет. — Может, мне позвать вас? Лицо Намджуна идет красными пятнами. Он смешно выпучивает глаза и, едва не запинаясь, тараторит: — Простите, Директор Ким, моя девушка этого не одобрит. — Я знаю, что у вас подставная девушка, Намджун-щи, — Намджун беспокойно оглядывается на секретаря, но тому то ли правда все равно, то ли работа с таким начальником научила его умело изображать фикус, что бы ни услышал. — И я знаю, где работает ваш молодой человек, и что вы меньше всего хотите, чтобы об этом знал кто-то еще. Намджун долго, напряженно молчит, а потом смеется немного нервно. — Вы пугающий человек, Ким Тэхен-щи, — Тэхен с холодной вежливостью улыбается в ответ. — Но я и так догадывался, потому что знаю про вашу привычку собирать на всех компромат. И все-таки подумайте о моем предложении. — Какая здесь выгода для вас? — Как бы это сказать, — со смущенной улыбкой начинает Намджун, — я не хочу вступать в открытую конфронтацию с Соджуном из-за этих шуток, но мне хочется, чтобы он хоть раз, ну… завалил. Тэхен смеется так неожиданно, что сам пугается, не говоря уже о еще двоих присутствующих, которые пялятся на него, как на белого медведя в пустыне. * «Я хочу, чтобы ты сходил со мной кое-куда» «Неужели свидание? Уж думал, что не дождусь» «Это не свидание» «Да божечки, расслабьтесь, небось уже и за кольцом со страху побежали. Я согласен, куда?» «Расскажу по пути. И, как ты тогда сказал, оденься нормально :)» «Не ставьте больше смайлики, вы меня так очень пугаете. Где моя ворчливая неулыбака?» «Ждет тебя к четырем по адресу, который я сейчас вышлю» — Я же сказал нормально! — передразнивает Тэхен, но с искренней обреченностью. Хосок, которого он встречает в дверях своей квартиры, одет в футболку, джинсы и кроссовки — нормально в его понятии это, видимо, не так много открытой кожи, как он предпочитает обычно. Мальчишка приваливается плечом к косяку и, гоняя жвачку во рту, говорит с улыбкой: — Если вы меня разденете, это перестанет иметь значение. Вздохнув, Тэхен смотрит на часы. Ехать в магазин нет времени, ему еще повезло, что он позвал Хосока заранее — как чувствовал, что что-то пойдет не так. С приходом мальчишки в его жизнь в ней вообще все пошло не так. — Заходи, — Тэхен пропускает его внутрь. — Это значит да? — хохочет тот и замолкает, когда начинает осматривать все вокруг со смешным, по-детски удивленным лицом. — Охренеть, лофты в реальности выглядят еще страннее, чем на картинке. Как вы тут живете? — Мы искали квартиру максимально не похожую на предыдущую, — объясняет Тэхен, с улыбкой наблюдая за искренним восторгом Хосока, который бегает туда-сюда. — Тут даже стен нет, одни перегородки, это вообще удобно? — Я живу один, мне нормально. Пойдем в спальню. Хосок замирает. Знакомая хамская ухмылка расцветает на его лице. Как странно, что это больше не бесит. — Так быстро? — тянет он насмешливо. — Не любите долгих прелюдий? Тэхен только вздыхает и молча уходит в спальню, слыша как Хосок бежит за ним следом. Он быстро обрисовывает ситуацию и даже, на удивление, не слышит язвительных комментариев. Тэхен, конечно, не говорит, что отчасти позвал его с собой, чтобы выбесить коллегу — это так, всего лишь приятный бонус, — и тем более не говорит, что хочет провести вечер вместе. Не как пара, потому что Тэхен не умеет строить отношений, у него и не было никаких отношений, кроме как с работой. А просто как два человека, которым нравится находиться рядом. Ему — нравится. Слушать бессмысленную ерунду, которую несет Хосок, пока перебирает вещи на вешалках в шкафу, наблюдать, как он вытаскивает то пиджак, то рубашку, прикладывая к себе, шутит, смеется так безудержно, что вещи падают у него из рук, образуя хаос на полу. В квартире Тэхена, пустующей годами, впервые оказывается человек, которого он хочет видеть, и это так же страшно, как восхитительно. Улыбками, брошенными через плечо, Хосок нежно дотягивается до самого сердца, и то сжимается испуганно, до судороги. — Ну, давайте примерим, — говорит он сквозь смех и сбрасывает футболку в ту же кучу, — я потом приберу, не волнуйтесь. Тэхен молча засматривается угловатостью плеч, очерченностью ключиц и лопаток, как седьмой позвонок натягивает кожу, когда Хосок ныряет в рубашку — и зубами вцепиться хочется до смерти. Словно чувствуя странность молчания, Хосок оглядывается, пока расстегивает джинсы, и замирает. — Хотите, буду раздеваться медленнее? — улыбается он, но в его игривости ни капли пошлости. О, Тэхен хотел бы, но у них слишком мало времени. Хотя и это не главная причина. Он просто мотает головой, и Хосок продолжает переодеваться. Костюмы на нем смотрятся очень странно: в каких-то он просто утопает, в каких-то выглядит нелепо, как ребенок в отцовском пиджаке. Хосок крутится перед сидящим на кровати Тэхеном, корчит рожи, замирает то в одной дурацкой позе, то в другой, и они смеются оба так, что дышать тяжело. — Попробуй что-нибудь из правого шкафа, там должна была остаться одежда брата, я думаю, она подойдет тебе больше. Хосок перебирает рубашки, свитера, которые оказываются коротковаты в рукавах, несколько толстовок, но все не то. Тэхен во время переезда пять лет назад экстренно хватал все, что нашел в шкафу Юнги, и сейчас понятия не имел, что могло там лежать. Хосок, разумеется, попадает на джекпот; увидев красную кожаную рубашку и джинсы в чужих руках, Тэхен разочарованно вздыхает: — Это костюм ковбоя с какого-то Хэллоуина, не вздумай. И Хосок естественно его надевает. — Ну что? — спрашивает он, пока крутится на месте. Тэхен восхищенно замолкает. Ему невероятно идет. Он выглядит в меру официально, в меру свободно, джинсы крепко облегают ноги, грамотно подчеркивая, рубашка садится как влитая, добавляет умеренной яркости. Хосок выглядит собой, но что-то отличается так неуловимо, тонко — дыхание перехватывает. — Закатай рукава, — говорит Тэхен чуть сипловато и прокашливается. Хосок этого как будто не замечает, выполняет, что сказано. — Заправь рубашку. Повернись. Хорошо. Возьми любой ремень и иди ко мне. Хосок идет к кровати, сжав в руке черный ремень, золотистая бляшка Гуччи качается туда-сюда, словно гипнотизируя, и Тэхена сжигает желанием стянуть запястья черной кожей и довести мальчишку до оргазма не раздевая. — Вы на меня так смотрите, будто я уже голый, — усмехается Хосок, протягивая ремень. Тэхен молча просовывает его через петли, фиксирует бляшку, руками оглаживает красиво очерченные бедра. — Мне нравится. — А мне нравится, когда вы на меня смотрите. Разве можно на тебя не смотреть? Хосок лезет на колени и прижимается к губам, и тело реагирует так, будто по-другому не могло быть — кажется привычным держать в руках, целовать его, но теперь без спешки, не изнывая от нетерпения. Тэхен аккуратно опрокидывает его на кровать, и Хосок обвивается всем телом, словно всегда здесь был, позволяет целовать медленно и чувственно. Тэхен жмется мокрыми губами в шею, чтобы слышать, как Хосок рвано дышит ему на ухо, млеет, заласканный поцелуями. — Давайте никуда не поедем, — говорит он. Тэхен нависает сверху, но Хосок лежит с закрытыми глазами, гладит его бездумно по пояснице. — Почему? — Я не знаю, — Хосок открывает глаза, и что-то тревожное, умоляющее рябит во взгляде, — давайте останемся, к черту это все. Внутри отзывается пуганными птицами, но так далеко, что едва слышно, как хлопают крылья. Тэхен гонит ощущение прочь, целует снова, и Хосок открывается чужой настойчивости с тихим стоном, обнимает крепко за шею. Может, и правда к черту, зачем это все, когда он может остаться здесь, наконец не один. Тэхен целует нежное местечко за ухом и так же, как срывается хосоково дыхание, трепещет у него в груди, и на этом ощущении он обещает бархатным шепотом: — Мы ненадолго, только поздороваемся и обратно. Хочу проверить, так же ли хорошо ты смотришься в моей кровати без одежды. Хосок ощутимо вздрагивает. Они ненадолго. * В машине Хосок не включает радио и даже больше не танцует, они только разговаривают о какой-то бессмысленной ерунде, потому что мыслями Хосок где-то не здесь. Он три раза проверяет, как лежат волосы, поправляет рубашку — нервничает? — Я как в бассейн к пираньям прыгаю, — смеётся он. Тэхен выдыхает. Если смеется, значит в порядке. — Как вы меня представите? — Как друга. — Ага, — немного помедлив, отвечает Хосок. Тэхен, припарковавшись около ресторана, смотрит немного хмуро. — Понял. — Давать этим людям личную информацию о себе было бы очень неосмотрительно. — Не оправдывайтесь, все в порядке. Мне ничего от вас не нужно. — Хосок, я вполне серьёзно. — Я тоже, — Хосок пожимает плечами, — пойдёмте. Ему ничего не нужно. И это почему-то бесит. У Тэхена нет желания, чтобы кто-то нуждался в нем, потому что он и так всем нужен: Юнги без него не справится, на работе решающее слово всегда за ним. Или дело всего лишь в том, что Хосок нужен ему, впервые за черт знает сколько он нуждается в ком-то, кто ровно настолько же не нуждается ни в нем, ни в его деньгах, ни во внимании. Хосок прекрасно держится в незнакомой обстановке среди чужих людей, обворожительно улыбается тем, кто подходит поздороваться с Тэхеном, отпускает забавные шутки в разговорах с особо словоохотливыми, держится не слишком близко, чтобы никто не подумал лишнего. Но по заинтересованным взглядам окружающих понятно, что все и так догадались. Хосок слишком колоритный, слишком красивый, самое то для человека со статусом Тэхена — и с известной всем гомосексуальностью. — Будут задавать провокационные вопросы, — говорит Тэхен еле слышно, когда их уговаривают выпить со всеми за столом, — отшутись, понял? — Почему мы просто не уехали? — Хосок вздыхает, и его лицо так явно, с таким не привычным раздражением кривится, что Тэхен ещё несколько секунд просто удивлённо смотрит, как он, вернув дежурную улыбку, подсаживается к столу. И выбирает самого неподходящего человека в соседи. — И давно вы знакомы с директором Ким? — слышит Тэхен, когда, отбившись от желающих поболтать, тоже садится к столу, но напротив Хосока и Соджуна. — Пару месяцев, — говорит Хосок и его улыбка, как оружие массового поражения, превращает Соджуна в лужу. Ну разумеется. — Он помогает мне с учёбой. — О, — Соджун выжимает совершенно не искреннее удивление, — прошу прощения, я думал, что вы двое… — Нет, — Хосок смеётся, — мы просто… — и смотрит на Тэхена со странным выражением, — помогаем друг другу. Вернее, он мне, а я так, балласт. Они оба смеются. — Тэхен-щи, — тихо говорит Намджун, сидящий рядом, — отпустите скатерть. Тэхен разжимает кулаки, чувствуя как свело суставы в пальцах, и заставляет себя смотреть в другую сторону. Как люди оживленно болтают, как кто-то уже нажрался, и это все ещё почему-то не он, как Хосок смеётся, очаровательно прикрывая рот ладонью. Намджун что-то говорит, но за общим гамом он даже не пытается вслушаться. Идиот. Вы могли бы сейчас проводить время в кровати или на диване, Хосок бы танцевал перед голубым экраном в одной рубашке на голое тело, а он бы любовался, любовался и ждал, когда можно поймать его в охапку и целовать красивые бедра. Узнал бы, каково это любить его тело и, может быть, узнал, каково это просто любить. — Ну, это вопиющее упущение с вашей стороны не приударить за таким красавчиком, — говорит Соджун. Хоть где-то ты прав, ублюдок. — Смотрите, будете клювом щёлкать, уведу это сокровище. — Да на здоровье, — вылетает у него раньше, чем он успевает осознать. Лицо Хосока на мгновение линяет в серый, улыбка так и прилипает, кривая и растерянная. А потом он просто… смеётся. Искренне смеётся. Может, Хосоку нужны только эмоции и он единственный честный человек, который не боится в этом признаться. И это нормально, это правильно; он помнит прошлую девушку Юнги, как она, уперевшись в немую стену, отдала все и зачахла — и кому на пользу пошло это геройство? Хосок не будет жертвовать. Он возьмёт, если дадут, а если нет, то найдёт где-то в другом месте. Это нормально, это правильно. Но Тэхена разбирает такая злость, что в горле распухает, спазмом крошит лёгкие — у этой злости вкус слез, которых он так до сих пор и не выплакал. — Не знал, что вы предпочитаете свой пол, — вмешивается Намджун. Соджун немного теряется, но Хосок, с прежней безупречной улыбкой, приходит на защиту и подмигивает Намджуну. — Как человек, который любит людей, не особо интересуясь, что у них там в штанах, скажу, что вы многое теряете, пока боитесь рискнуть просто из страха, что на вас повесят какой-то ярлык. И это звучит так громко, что некоторые из сидящих за столом заинтересованно оборачиваются к ним. — Умоляю, скажите, что вы не решили просто так шокировать моих коллег, — восхищенно вздыхает Соджун и смеется, — и что это такой намёк, что я могу за вами приударить. — Ну, если вы не боитесь рисковать, — Хосок улыбается, и Тэхен узнает эту улыбку. Он попался на неё сам, когда они увиделись впервые. — Я знаю, ради чего рискую, — Соджун подмигивает, сияя в ответ своей шикарной, обаятельной улыбкой. Хосок отпивает шампанское, не отрывая взгляда. Он слышит, как Намджун прожигает ему висок, как собственный голос противно ноет из-под завалов: останови его, ты же все понимаешь, скажи только слово и все кончится. Тэхен, облапанный мерзким, едким страхом, смотрит на то, как двое болтают, и малодушно надеется, что вот сейчас Хосок посмотрит, сейчас, и Тэхен решится, прекратит это все, простит, черт возьми, сам же виноват, только посмотри… Хосок не смотрит на него до конца вечера. Даже когда они с Соджуном прощаются с остальными и уезжают вместе. * Утро у Тэхена отвратительное. В последний раз он так сильно пил, как вчера, только с Юнги после похорон отца, но похмелье душит, словно он не просыхал неделю. Голова зверски болит, в груди ноет, и, к счастью остальных, похмелье мучает многих и никто к нему не подходит, потому что настроение у Тэхена сегодня со вкусом парочки увольнений. И желания придушить себя. Работать невозможно, ни от головной боли, ни от того, что думать о чем-то, кроме молчащего телефона, он больше не может. К хорошему быстро привыкаешь — сообщения от Хосока, видимо, относятся к категории хорошего. Тэхену достаточно хреново, чтобы решить написать самому. Ещё час, бессмысленно уткнувшись в бумаги на столе, он не может решить, стоит ли это делать, и загоняется до той степени, когда получается себя уговорить. Они оба были не в себе, Тэхен сглупил от ревности, — надо же, признал, — Хосок решил его проучить. Кто бы так не сделал? Наверняка, они с Соджуном ещё перед тем, как разъехались, промывали ему кости, а потом точно разъехались, обязательно. Хосок бы его проучил, но не стал с ним спать, он же знает, что они не в ладах… Телефон вибрирует, и это все перестаёт иметь значение. Тэхен молниеносно хватает телефон — извинится сразу, даже если там написано просто «привет», если там хоть один долбаный эмодзи, которые Хосок так любит. В телефоне сообщение от Соджуна. Тэхен открывает видео, короткое, едва ли секунд пять, но они длятся целую вечность. Секунды превращаются в бесконечную мёртвую петлю, в которой Тэхен обречён смотреть, как Хосок скачет на чужом члене. В кадр попало немного, ничего выше пояса, но это его руки с его кольцами уперлись Соджуну в живот, его голос сладко, высоко ломается каждый раз, как он с мокрым шлепком насаживается до конца. Мертвая петля обрывается ещё одним сообщением: «Он был прав, рискнуть действительно стоило»