26.07.2021
ЭДМОНТОН
Всё казалось сложным в тот период: и работа, и вопрос Венди, который вечно забывался на фоне личных трабблов, и Грей с его постоянными приглашениями поехать куда-то, и Нацу. Особенно Нацу, с которым, Люси свято верила, всё только-только наладилось. После тех спонтанных обнимашек Хартфилия часто задавалась вопросом — дома, запивая все эти дилеммы чаем; на работе, сидя до полуночи за очередной кипой макулатуры; по дороге в супермаркет, напрочь игнорируя светофор и сигналы застопорившегося за Люси движения — но отчего-то ответа так и не находила. Почему она его обняла? Почему позволила себе коснуться его слишком вольно как для интерна или просто друга? И что это за странное ощущение, благодаря которому Люси более не может нормально смотреть в глаза Лисанне или отвечать на поцелуи Грея? В голове были только теории об усталости или какой-то цепной реакции на помощь Нацу до этого, но ничего действительно толкового. И того, что бы могло угомонить это бешеное сердцебиение в груди каждый раз, когда Нацу ошивался где-то рядом и светил своей безупречно-притягательной улыбкой. И вообще, с каких пор его улыбка стала притягательной? Обычно же от неё мороз по коже ходил, а сейчас что? Люси бухнулась головой в стол Джувии, в надежде, что подруга не будет задавать излишних вопросов: просто поставит чашку с чаем и молча посидит за заполнением журнала, а не будет допытываться насчет недавней сцены в кабинете Драгнила. Уж сие происшествие Люси могла объяснить только ебучей случайностью, в которую Джувия вряд ли поверит. На стол опустилась кружка, а в нос ударил аромат жасмина — Люси приподнялась и простонала. Джувия, плюхнувшись в кресло за столом, довольно ухмыльнулась и выжидательно принялась рассматривать Люси и её реакцию. В такие моменты казалось, что подружка-то не ту специальность выбрала: какой, к черту, кардиолог? Самый настоящий психолог. — Ну-с, рассказывай. Когда ты успела совратить женатика? — Я его не совращала. — Правда? Прости, я, наверное, перепутала «колено тигра» с обнимашками — знаешь, со стороны трудно было понять, что ты собиралась со всей дури зарядить ему по яйцам. А вообще я удивлена, что вы с Нацу фанаты рестлинга. На выходных, небось, бои на WWE обсуждаете в Вотсаппе? Ну я так, для справки. — Джувия, прекрати. Люси, подхватив чашку, выпрямилась и чуточку отпила. Язык тут же обожгло, но Хартфилия даже не скривилась — только причмокнула, пытаясь распробовать букет вкуса подаренного ею же чая. Локсар же сомнительно качнула головой, нападая снова и снова. А чего Люси, собственно, ожидала? Что Джувия притвориться, будто бы ничего не видела? «Это же Джувия», — сказал Нацу и тогда эта емкая фраза звучала, как более чем убедительный аргумент, чтобы начинать паниковать. Ну, по крайней мере, булки у Хартфилии точно сжались в тот момент. «Это же Джувия», — думала Люси сейчас, исподлобья разглядывая подружку, явно не скрывающую личного интереса в сложившейся — весьма щекотливой — ситуации. — И всё же… — Джувия, нет. Я и Нацу — сугубо коллеги, повторюсь, ты всё неправильно поняла. — «Нацу»? Мм, а с каких пор у вас настолько близкие отношения? Люси простонала и тут же шлепнула себя по лбу, предварительно оставив чашку куда подальше. Джувия ловко выуживала информацию от, как оказалось, чересчур болтливой Хартфилии. Хотя, наверное, проблема в том, что Люси попросту не умела врать, а уж тем более держать язык за зубами. Благодаря этому, собственно, и огребала по первое число. Ведь Люси Хартфилия — сама невинность, прекрасно понимающая, что объятия явно были лишними в тот момент. Ну а Джувия Локсар, ехидно хихикающая вдогонку каждому смачному шлепку по лбу, — прирождённая манипуляторша, знающая, где интриги водятся и как вылавливать, при этом не испоганив маникюр. Впрочем, главное, чтобы этот разговор не вылез за рамки этого кабинета, а так… Люси — интерну, которая и так страдает от хронической мигрени в последнее время — только и оставалось, что пасовать, фыркать и нещадно бить себя по лбу. Потому что заслужила. Джувия громко цокнула и откинулась на спинку рабочего кресла. — Ну, знаешь, у тебя есть все шансы. — Что? В смысле? Люси встрепенулась неожиданно даже для самой себя, а Джувия, поведя бровями волну с намеком, интригующее хихикнула. — Лисанна сказала, что Нацу подал на развод в пятницу. Даже сам бумаги на подпись принес, а потом такой скандал закатил! Ух! В общем, через три недели брак вроде бы аннулируют. — На что ты намекаешь? — Не на что, а на кого. Люси тут же вытянулась в лице и, качнув головой, шепнула тихое «не гони». То, что у Нацу с Лисанной проблемы на личном Хартфилия знала — буквально почувствовала, заметив за Драгнилом появившуюся привычку вечно высматривать что-то в телефоне (то ли пропущенный, то ли сообщение). Да и сама Лисанна еще ни разу не маяковала в отделении нейрохирургии, хотя до буквально пятницы-четверга постоянно ошивалась то тут, то там. Но чтобы развод случился из-за того, что кто-то из них нашел себе пару на стороне? И, судя по хищному взгляду Джувии, это была Люси? Та ну нафиг. Хартфилия трепетала от подступающего протеста: она ведь ничего не сделала, чтобы разбить чужую семью. Она даже не думала бесстыдно кадрить Нацу, когда у неё у самой есть прекрасный молодой человек, а у Драгнила — супруга и долгосрочный брак. Ну и что, что поначалу Люси пускала слюни на Драгнила? Это была разовая акция. Ну и что, что иногда позволяла себе вести в его компании как-то по-свойски, отпуская шутку или две, или случайно касаясь его руки своей? В этом нет ничего противозаконного, а уж тем более намека на то, что Люси собралась что-то предпринимать. Так что… Так что она совсем не… Она не виновата в разводе Нацу и Лисанны. Те объятия — не более, чем поддержка. Грея Люси любит и ценит, как надежного партнера. Лисанной восхищается, как действительно сногсшибательной женщиной. А Нацу… Нацу всем сердцем уважает, как профессионала, умеющего подбодрить в нужный момент.Никаких намеков, ни в коем случае.
— Джувия, я тут ни при чем. То, что ты увидела в кабинете просто недоразумение. — Ага, а как же. — Я серьёзно! Нацу был разбит из-за ссоры с Лисанной, а я просто помогла ему немного взбодриться. — Люси… Всему тебя учить нужно, Господи. Джувия тягостно вздохнула и оставила чашку с недопитым чаем около клавиатуры. Кардиолог, сложив руки в замок, внезапно стала серьезной. Максимально серьезной, для той, кто серьезной бывает только в стрессовых ситуациях, и когда дело касается сокращённого рабочего дня, выделенного на марафон по бутикам. Поэтому Люси напряглась — вздрогнула от осознания, что она явно где-то напортачила, раз Локсар решила включить эту свою редкую сторону. В кабинете повисла напрягающая тишина, из-за которой было очень легко сосредоточиться на своих мыслях. А начинались и заканчивались они теорией, что Джувия на серьезных щах вмажет Люси по лицу за то, что — пусть и неосознанно! — но увела мужчину у другой подруги. Но вместо осуждения, в голосе Джувии чувствовалась нарочитость, будто бы у педагога, разжевывающего логарифмы. — Может ты и хотела поддержать Нацу, но попытка утешить почти что разведенного мужчину третьим размером груди, такая себе идея, знаешь ли. Ты предложила ему себя в качестве жилетки, а он что?.. Если бы я не зашла, чем бы закончились ваши жамканья? — Это был порыв эмоций. — Я могу поспорить на сотку, что в следующий раз этот твой «порыв эмоций» закончится его стояком и бурным продолжением в чьей-то палате. Джувия стучала пальцами по столу в такт каждому сказанному слову, а Люси, стушевавшись в аргументах, пристыженно выслушивала лекцию о том, что за её бескорыстие и наивность может прилететь нехилый такой тапок в лицо. Нацу и образ похотливого извращенца-затейника не вязались между друг другом от слова совсем, но в голову упорно лезли слова Джувии.«Мужчина, который тяжко переживает расставание, способен на всё».
Тут же — будто бы вдогонку словам Локсар — перед глазами всплывали схожие сюжеты из сериалов и книг, но Хартфилия пыталась упорно игнорировать логичные доводы. А что если… Да? А что если в какой-то момент: завтра или послезавтра, Люси позволит нечто большее, чем просто безобидные объятия? А что если своим поступком Хартфилия дала понять, что она безотказна в утешении и ею воспользуются… Что если этим своим, безусловно, опрометчивым поступком, Люси стерла черту, которая была между ними до этого? Ведь за секунду до того, как Джувия открыла дверь и застала их в таком неловком положении, руки Нацу коснулись её спины. Он обнял её в ответ — крепко, уверенно. Она — назвала его по имени. И они — два идиота — повелись на давление атмосферы, одиночество и какую-то общую потерянность. А что было бы, если бы Джувия не зашла? Были бы эти объятия по-прежнему безобидными? Были ли бы Лисанна и Грей препятствием? Локсар, подхватив свою кружку, откинулась на спинку кресла и, изящно перекинув нога на ногу, причмокнула. Её помада — на этот раз матовый розовый с оттенками спелой вишни — чутка осталась на кружке, но Джувия, казалось, игнорировала всё, кроме Люси и её резко опустившихся плеч. Люси задумалась. Люси поняла. Люси не знала, что делать дальше. — Ты права, Джу. Наверное… Я влезла туда, куда не стоило. — Брось, со всеми бывает, но… Мой тебе совет, Люси: либо держи себя в руках, либо носи в кармане халата презервативы вместо ручки. Люси запуталась, потому что, наконец, заметила, что между ней и Нацу было что-то кроме ролей «куратор-интерн». Что-то большее, чем просто друзья или коллеги по работе, коротающие время в компании друг друга во время часов переработки или по дороге домой. И это самое «большее» расползалось, разрасталось с каждым днем, впуская корни так глубоко, что легким движением руки и не вырвать. И именно Люси была той, кто, сделал шаг на встречу непозволительному. И неконтролируемому.***
27.07.2021
ЭДМОНТОН
Нацу, играясь ручкой в пальцах, высматривал в окне что-то кроме собственного отражения и разводов. Лисанна, наматывающая сотый по счету круг в его кабинете, причитала и причитала. В этот раз не от того, что творилось между ними — а между ними была как минимум пропасть — а от того, что сегодня Юкино принесла график операций. И та самая — астроцитома, пока еще доброкачественная опухоль — назначена буквально через два дня. «Что тут такого?» — подумал бы Нацу буквально недельку-две назад, рассматривая итоговые анализы биопсии и прогнозы радиотерапии. Ему-то бояться нечего: рука набита многочисленными операциями даже с такой почти невозможной проходимостью, но вот загвоздка в том, что… На этой операции Люси будет присутствовать как ассистент. А с учетом прошедшего слушка насчет её первой незадавшейся операции в Ванкувере, по мнению Лисанны, Хартфилия попросту облажается, а не поможет. От этого, вероятно, и кричала почти что на все отделение, пусть и видела, что Нацу как-то по боку. — Люси не может ассистировать операцию! Она не готова! Еще трех месяцев не прошло как она в Тенрю-Тейл, а ты уже собираешься отправить ее на операцию?! Да ты сумасшедший! Нацу, качнувшись на кресле, подкинул ручку в воздухе и тут же её перехватил. Он, развалившись, будто барин, смотрел на Лисанну надменно: со вздёрнутой бровью и равнодушным лицом, будто бы все те добрые десять минут вычитки прошли мимо него. Лисанна стояла перед ним: злая, растрепанная и пытающаяся в очередной раз впихнуть ему в голову, что она права. В, как она думала, очередной раз. Что Люси не готова. Что Люси — бездарность, которую было бы проще перекинуть на плечи Эрзы. Что Люси не справится, потому что как-то раз умудрилась поставить под угрозу жизнь пациента. И это Нацу жутко не нравилось. Ощущение, что его поучают росло с каждым крикнутым в сердцах «ты сумасшедший!» и это знатно раздражало, пусть Драгнил в рабочей атмосфере умел себя держать в руках, в отличии от Лисанны, которая притащила свою задницу из гастроэнтерологии, чтобы научить уму-разуму нейрохирурга.Чуете, чем пахнет? Пахнет сюрром.
— Все сказала? — Ты издеваешься? — Нет, спрашиваю, закончила ли ты со своей демагогией, потому что мой обеденный перерыв не вечен. К твоему сведению, у меня еще три пациента на прием и пять консультаций. Имей совесть. Нацу, опустив ладони, сложенные в замок, устало мотнул головой. Он знал, что подобное поведение наверняка оскорбит Лисанну и уничтожит малейшие шансы на возвращение былого понимания, но Драгнил, честно сказать, плевать хотел. И на бывшую жену, топающую ногой и пытающуюся парировать его грубости. И на её великое мнение, в котором нет ни логики, ни доводов. То, что Люси как-то раз облажалась (при том, по-крупному), Нацу знает. Прекрасно знает и понимает, что это было по незнанию и дефициту опыта, а не от того, что блондинка-Люси реально блондинка. То, что для Люси эта операция — безусловно, сложная даже для некоторых профессионалов — дастся с трудом, вырванными годами и парочкой поседевших волос, тоже факт. Но это повод не давать ей возможности познакомиться поближе с настоящей нейрохирургией. Увидеть то, с чем приходится сталкиваться. И, самое главное, испытать саму себя. Ведь для этого она приехала в Эдмонтон, разве нет? Не для того, чтобы раз за разом заполнять карты, сортировать истории болезней или подписывать выписки, когда у Нацу нет на это времени. А для того, чтобы познать это тяжкое ремесло. Лисанна этого не понимает — да и вряд ли когда-нибудь поймет, потому что своего собственного интерна прогоняет куда попало, лишь бы под ногами не путался. Лисанна, элементарно, даже слышать не хочет, будто бы взъелась на Люси по какой-то конкретной причине, а не от того, что ванкуверская бездарность может подпортить репутацию уже бывшему мужу. Поэтому Лисанна — официально через три недели Штраус — и бурчала. Взывала ко вниманию и пониманию Нацу, который от скуки и однообразия успел допить поостывший кофе. И трижды разочароваться в новом кофейном автомате, поставленным в отделении буквально пару дней назад. — Господи, с каких пор ты стал таким?! С каких пор ты начал мне грубить и игнорировать мои советы, Нацу? — С тех самых, как гастроэнтеролог пытается учить нейрохирурга проводить операцию на астроцитоме. Может уже пора вернуться в свое отделение, Лис, или тебе заняться нечем? — Милый, будь добр, следи за языком. — Во-первых, в стенах моего кабинета «Доктор Драгнил». Во-вторых, а то что? Будешь и дальше читать мне нотации? Или еще раз скажешь, что я хреновый отец? Нацу равнодушно вздернул бровью, в открытую бросив Лисанне перчатку в лицо. Он, всё еще вальяжно развалившись в кресле, резко и пафосно закинул ноги на стол. Это был еще один вызов, в этот раз отразившийся на лице бывшей супруги проскочившей в глазах искрой гнева. Лисанна не любила этого — этой сраной демонстрации, когда на неё — Её Величество — плюют с высокой колокольни, и не абы кто. А супруг, который буквально месяц назад зайчиком исполнял все, о чём бы она не попросила. Хотя, чего она ожидала после скандала с размахом? После высказанных обид, претензий и многих моментов, которые, оказывается, все время её не устраивали. На что Лисанна, будучи далеко не глупым человеком, надеялась, когда Нацу решительно принес заявление о разводе с требованием подписать тем же вечером? На былое понимание? На счастливый и крепкий брак, взращенный на лжи и недовольстве? Нет уж, спасибо. Нацу будто подменили, скосив всё самое хорошее в нем под корень — вот, что читалось в лице Лисанны, резко опешившей от всего диалога в целом. Драгнил, будто бы услышав её мысли, едко хохотнул, про себя добавив, что это самое «хорошее» в понимании Лисанны было её «удобством». Удобство, которое ложно интерпретировалось любовью. — Не начинай. Сейчас речь не о нас, а о твоем интерне и о том, что ты заставляешь её идти на огромный риск. — А какая тебе разница: заставляю или нет? — Потому что вслед за твоим интерном в задницу полетит твоя репутация, Нацу! И вместо того, чтобы строить из себя обиженного и угнетенного, тебе бы лучше открыть глаза и увидеть, на что ты подписываешься! — Тебя колышет моя репутация больше, чем меня, дорогая моя! Хотя о чём это я? Карьера — единственное, чем я могу похвастаться, потому что, оказывается, ты потратила пять лет своей жизни в никуда! — Нацу вскочил с кресла и громко хлопнул ладонями по столу. Секундная пауза закончилась очень быстро, ведь после крика Драгнил перешел на язву-насмешку, которую попросту больше не мог держать в себе. — На Бали съездить, бедняжка, не можешь. На платье из бутика неделями откладываешь. Я тебя пилю, ни в чем и никогда не поддерживаю, игнорирую все «ценные» советы и плохо трахаю. Господи, как ты со мной жила все эти пять лет, Лисанна? Настрадалась небось, золотце! В кабинете стоял крик. Нацу не хотел выяснять отношения посреди рабочего дня, а Лисанна лишь хотела в очередной раз помочь советом, да вот только всё обернулось в очередной скандал. Сейчас — правда, вот она — дражайшая супруга пожинала плоды собственных решений. Постоянный контроль, перевоспитание Нацу под себя и, конечно же, самовольное решение лишить их обоих счастья быть родителями. И это только верхушка айсберга, ведь коснись… Копни глубже и увидишь, что их брак треснул у самого основания. Давным-давно, когда Лисанна ударилась в позицию миротворца и великого реформатора, а Нацу добровольно подписался на круиз по воздушным замкам в розовых очках. По крайней мере, это понимал Драгнил, откидывающий какие-либо попытки Лисанны вернуть то, что было. Потому что Драгнил знал, что то счастливое «их» не вернуть. Не сейчас, когда Лисанна во всей красе краснеет от злости, что её не слушают. И не тогда, когда она хладнокровно резанула душу своим «будто бы ты можешь стать хорошим отцом». Не тогда, когда высказалась обо всех «я тебе не говорила, чтобы не обидеть, но...». В тот вечер было высказано всё, что накипело. Каждая тема, каждый аспект супружеской жизни — всё это пришлось выслушивать, сцепив зубы, ибо принципы напрочь запрещали поднимать руку на женщину. Лисанна жаловалась, что работа Нацу забирает у нее лучшее время молодости, когда можно путешествовать, отдыхать и тратить время на себя. Лисанна ныла, что из-за хронической усталости Нацу перестал уделять ей время и баловать подарками-цветами, а завтраки в постель, дорогие украшения и новенькое авто на годовщину — вещи само собой разумеющиеся. Лисанна громко и уверенно заявляла, что «в постели твердая четверочка из десяти» и ей так плохо, что она готова вот-вот пуститься в окончательный фиолетовый вибрирующий разврат за тридцать девять баксов на Амазоне. Лисанна упрекала Драгнила в том, что он сам еще ребенок и детей ему заводить рано только из-за того, что ничего хорошего он дать им не сможет, а лишь покажет хреновый пример хренового взрослого. Поэтому после всего этого... После выслушанного, выплюнутого в лицо ядом и сказанного с непередаваемой горечью в голосе, Нацу решил сам для себя, что с него хватит. Пора остановиться, замкнуть порочный круг недовольства и бессмысленных отношений, где поздно выстраивать что-то новое там, где камня на камне не осталось. Поздно возвращаться к самому началу и говорить о клишированной новой странице их общей истории. Поздно разговаривать по душам и искать компромиссы, как советовали психологи из Инстаграмма. Поздно. Слишком поздно спасать то, что кануло на дно — так глубоко, что одной лишь рукой, повозив по воде, не достанешь. Нацу прекрасно знал, на что способен. Знал, что родился и вырос терпеливым, понимающим. Но этот ресурс исчерпал самого себя после ссоры, где всплыло абсолютно всё: начиная от режущей душу правды, заканчивая полным унижением мужского достоинства. — Прекрати. — Что прекратить? — Я пытаюсь помочь тебе, Нацу. Зачем ты всё усугубляешь? Почему ты просто не хочешь меня услышать? — Отвечу вопросом на вопрос: ты хоть когда-нибудь слышала от меня просьбу о помощи? Не утруждайся, Лисс. Ты ведь всегда права. Всегда знаешь, как лучше и как правильнее. Вот только проблема в том, что помимо тебя в нашем браке есть я. И мое мнение никогда и ни во что не ставилось. — Вранье. Я никогда не желала тебе или нашей семье зла. Я старалась изо всех сил, чтобы обеспечить нам лучшее будущее, а ты... — Да-да, а еще я решил в тихую пить противозачаточные. И я пытался надоумить Люси перевестись к Эрзе, чтобы она не подгадила мою репутацию своими выкрутасами. Скажи только честно: тебе не смешно сейчас? Нацу, удрученно сложив руки под грудью, осуждающее смотрел на беспристрастную супругу с угасающей надеждой, что она хотя бы попытается понять его чувства. Но Лисанна была Лисанной — непреклонной, своенравной, эгоистичной. Её фигурка даже не дрогнула от сказанных слов, пусть её лицо и говорило само за себя: слова Нацу были болезненной правдой, выплеснутой прямиком на голову, словно помои из ведра. И Лисанна не хотела принимать эту правду. Она продолжала отрицать то, что в конфликте есть и её доля вины, поэтому и решила воспользоваться последним действенным аргументом, который Нацу заранее прочитал в её решительном взгляде. И тут же вздрогнул с опасением, стоило услышать этот нарочито-демонстративный жалобный голос. — Всё, что я делала и делаю ради нас. Нашей семьи. Потому что я люблю тебя, Нацу. А ты что? Первый серьезный конфликт и сразу развод? — Если бы ты любила меня по-настоящему, то принимала бы таким, каким я есть. А не пыталась перевоспитывать, а после — рассказывать, что я буду никудышным отцом, потому что я хреновый и бестолковый человек, ставящий спасение чужих жизней выше путевки на Бали. Этим всё и закончилось. Это и была жирная, финальная точка, после которой в кабинете повисла гробовая тишина, прерываемая тиканьем настенных часов и дрожащим дыханием Лисанны. Нацу оставался непреклонным, пусть и чувствовал, что моментами перегнул палку, однако... Лисанна прекрасно знала, что значит быть нейрохирургом. Прекрасно осознавала все риски и все жертвы, на которые придется Нацу пойти, когда говорила «да» и клялась, что примет любые невзгоды, как бы трудно не было. Безусловно, Драгнил мог бы понять эти желания куда-то поехать, увидеть что-то новое... Но не тогда, когда вся его работа априори упрекается, будто бы ошибка. Не тогда, когда буквально в прошло году он взял отпуск на три недели лишь бы поехать вместе с ней в небольшое путешествие по всей рождественской Европе. И не тогда, когда новенький красный кроссовер в качестве подарка на годовщину был взят в небольшой кредит. Почему же это не учитывалось, когда высказывались претензии? Лисанна крепко сжала кулаки и, припомнив, что Драгнил имел эту просто отвратительную бескомпромиссную черту характера, топнула ногой. Осознала, что дальше вести разговор бессмысленно, развернулась, взмахнула волосами и пружинистой походкой от бедра покинула кабинет, громко хлопнув дверью и оставив напоследок злющее: — Делай, что хочешь. Но помни, Нацу, когда ты придёшь ко мне с осознанием, что я была права, не жди, что я забуду все сказанное тобой сегодня. Вот только от этой хиленькой демонстрации Нацу только горько усмехнулся, а Стинг, стоящий за дверью всё это время, подозрительно стрельнул глазками. Порыв ветра от закрывшейся двери коснулся их обоих, вот только подслушивающего интерна сильнее, от чего он рефлекторно отошел на пару шагов назад, чтобы кураторша в гневе его не прибила. Обстановка накалялась с каждым днем всё больше и больше, от чего злорадство так и перло наружу. Лисанна исчезла где-то в конце коридора — там, где был лифт, оставив шлейф недосказанности, пылающих эмоций и ненависти. Нацу, изморено выдохнувший, прокрутился на кресле, приговаривая что-то об утке с пряностями — кажется, речь шла о доставке на вечер. А Эвклиф, опустив руки в карманы, хохотнул. Выхватил из халата бейдж и, игриво прокрутив ленту на пальце, будто бы йо-йо, вприпрыжку зашагал в сторону поста, где во всю порхала Юкино.Для чего? Для очередной — обещанной — шалости, конечно же.
***
29.07.2021
ЭДМОНТОН
Сегодня был день операции. Первой в качестве ассистента Доктора Драгнила и второй на практике Люси, как интерна. И Хартфилия, если честно, не знала куда себя деть, чтобы лишний раз не накручиваться. — «Точно всё хорошо?» — Грей, не беспокойся. Это всего лишь операция, да и я буду только ассистировать, так что… Люси тут же стушевалась, прижавшись к стене спиной. Её голос предательски дрогнул на жалком «ассистировать», из-за чего Фуллбастер, будучи весьма проницательным полицейским с огромным стажем, тут же просек, что что-то не так. На другом проводе мужчина тихо выдохнул и завис в точке между протоколом и картиной, криво висящей на стене прямо напротив рабочего стола. Грей, откинувшись на кресло, уморенно скользнул ладонью по лицу, вверх к волосам, заворачивая из назад. За стенами кабинета гудел весь полицейский участок, содрогаясь в криках Эльфмана о срочном донесении патрульных, мол, где-то в центре хулиганы в очередной раз устроили демонстрацию. И по-хорошему, Грею нужно было бы подорвать задницу и пройти к регистратуре, чтобы взять у Лаки журнал для проверки посетителей. Но… Фуллбастер этого не сделал. Остался запертым в собственном кабинете, наедине с мыслями о том, что его девушке — скулящей в своей больничке Люси — нужна помощь. — «Я могу приехать, Лю. Если ты сомневаешься, лучше отказаться». — Нет, всё хорошо. Правда. Хартфилия понимала, что не хотела говорить Грею о своих переживаниях — о подскакивающей к горлу панике от одной лишь мысли, что она снова накосячит. Снова поставит под угрозу жизнь пациента, как это было в Ванкувере. Снова замедлит операцию своей глупой прострацией и страхом облажаться. И этот самый страх сковывал, вынуждал пыхтеть в ответ на каждое тревожное «ты точно в порядке», чтобы не дай бог не всхлипнуть. Фуллбастер, откинув папку с очередной кражей в стопку ей подобных, качнулся на кресле туда-сюда. Осмотрел кабинет придирчиво, запинаясь о каждую висящую не так бумажку и криво стоящую книжку. В тот момент его раздражало абсолютно всё, пусть Грей и понимал, что причина вовсе не в творческом беспорядке, а в переживаниях. Ведь за этот почти что месяц отношений Люси успела стать для него большим, чем просто девушка, которую он не выдержит и недели. Люси была хрупкой, нежной и по-детски наивной. Её хотелось защитить и отгородить от чересчур жестокой хирургии, потому что Хартфилия априори несовместима с этим требующим хладнокровия ремеслом. Она была… Другой. Ей бы детишек лечить, а не переживать то, что даже по телевизору не показывают. Ведь нейрохирургия равносильно убойному отделу здесь, в участке. Что не день, то похороны, к которым ты рано или поздно привыкаешь. А такой «радости» Фуллбастер никому не пожелал бы. — «Люси, знаешь, у водителей есть такая поговорка: «Не уверен, не обгоняй». Я не собираюсь тебя уговаривать, просто прошу… Подумать, точно ли ты готова?». И Хартфилия, простонав в ладошку, не знала, что ответить. Её пугало абсолютно всё: с момента, как Нацу гордо заявил, чтобы она ничего не планировала на четверг, заканчивая тем, что она всерьез села за изучение астроцитомы. Особенно процента смертности после операции. Наверное, этого не стоило делать, потому что Хартфилия сделала себе только хуже, увидев эту душераздирающую статистику. Откровенно говоря, да, Фуллбастер в какой-то мере прав: она не уверена, хочет ли пойти на обгон. Это рискованно, страшно и без положительных прогнозов-убеждений, что Люси точно справится с давлением, которое кандалами будет висеть на её шее почти что пять и больше часов в операционной. Поэтому правильным решением было бы отказаться, попросить Нацу перенести этот эксперимент на другой день, чтобы не терзать душу еще больше, но… Люси не хотела этого делать. Сопротивлялась, пусть и была готова разрыдаться прямо там, на посту, дожидаясь Юкино с дальнейшими указаниями. — Спасибо, Грей, я… Я в порядке. — «Я заберу тебя, хорошо? Перезвонишь, как всё закончится, даже если будет за полночь. Я приеду». Хартфилия промычала что-то в ответ, боясь сказать элементарное «спасибо» или «я люблю тебя» — не потому что не хотела, а потому что просто не могла озвучить это. Но Люси знала — Грей поймет без слов. Даже если она прошепчет тихое «ты лучший» и аккуратно спрячет телефон в карман. Даже если при встрече крепко обнимет его со спины вместо приветствия. Даже если начнет искать утешения в его руках и теплых поцелуях, заглатывая слезы. Грей всегда был рядом, всегда подбадривал её и уверял, что всё будет хорошо — стоит только ему довериться и лишний раз перезвонить, поделиться наболевшим. Люси не хотела злоупотреблять этой заботой и поддержкой, потому что их паре не было и месяца, но отчего-то каждый раз вслепую находила его номер. Грей был хорошим парнем — по факту, лучшим из всех, кто числился в списке Люси Хартфилии. Но в тот момент Люси не знала, почему легче ей не стало. «Как обычно» не настигло её скинутым грузом с плеч, а вместо уверенности в том, что в этот раз она точно не облажается, были лишь сомнения. А может Грей прав? А может идти на операцию ей слишком рано? А может в её попытках отсрочить неизбежное осознание, что нейрохирургия — не её, не было смысла? Может ей и взаправду…Стоит бросить эту затею?
— Йо, Люси! Давно стоишь? Стинг настиг внезапно — привычно радостный, едва ли не подскакивающий на месте. Хартфилия даже толком и не поняла, как он так быстро появился перед ней, но приветствие — хилое, тихое и неуверенное — всё же выдавила из себя. На что в ответ получила смешок — странный, до жути напрягающий. Эвклиф, пройдясь пальцами по посту легким танцем, хмыкнул. Откровенно говоря, прямо сейчас Люси не знала, что не так, но что-то явно выбивалось из колеи обычного общения между ней и этим парнем. Они не были близки, да и общались раз через раз: когда были перекрестные пациенты или когда Стинг в очередной раз отлынивал от своих обязанностей. Но, в основном, диалог всегда строился либо на неудачных подкатах, на которые Люси шутливо велась, либо на обсуждении слухов, пациентов и прочей бытовухи в стенах Тенрю-Тейл. Хартфилии всегда казалось, что Стинг парнишка ветренный, поэтому от него не стоит ждать чего-то серьезного, ведь он априори ко всему относился с забавой, инфантильностью. Поэтому происходящее прямо сейчас немного… Настораживало. — Слышал, у тебя сегодня операция? — Д-да. Есть такое. — Волнуешься? Люси, подозрительно качнув головой, пыталась понять, к чему все эти наводящие вопросы. Пусть головой она понимала, что возможно Стинг пришел её, так сказать, поддержать или дать пару-тройку советов, так как друзей-интернов в сфере хирургии у него наверняка больше десяти, но вот нутро… Нутро подсказывало, чтобы Хартфилия засунула свою привычную искренность в общении с этим пареньком себе в зад. Пока что. Пока складывающийся прямо сейчас диалог не обретет более менее внятные краски. — А кто бы не волновался? Это ведь первая серьезная работа в стенах Тенрю-Тейл. — М-м, ясно. Стинг цокнул вслух — негромко, но достаточно, чтобы проскакивающее в его мимике и жестах недовольство подтвердилось. Между ними повисла неловкая тишина, перебиваемая тиканьем часов и прерывистым дыханием девушки, не знающей отчего же её сердце стоит не на месте. Люси напряглась, но виду не подала — лишь начала стремительно подбирать варианты, как закончить разговор на чем-то несущественном и свалить куда-то, желательно подальше. — Прости, мне нужно идти. Доктор Драгнил попросил принести истории... Люси не успела подхватить первые попавшиеся истории под рукой, чтобы ретироваться в кабинет Нацу… Не успела даже придумать, почему ей срочно нужно принести эти бумажки, да еще и в таком количестве. А уж тем более не успела подумать, как собирается объяснять внезапный залет в кабинет самому Нацу, который наверняка занимается окончательным этапом подготовки к операции — заполнением отчетов по инструментарию и прочей байды. Как Стинг, гадко — впервые настолько гадко, что Люси непроизвольно скорчила рожицу, будто съела лимон целиком — усмехнулся и пропел. — Я вот подумал, у тебя штрафные очки закончились или еще нет? — В плане? — Ну… Все же знают, что в Ванкувере ты чуть ли не убила пациента во время операции, так что мне стало интересно, не мучает ли тебя совесть в этот раз? Люси охнула и тут же — рефлекторно — попятилась назад. Она не верила собственным ушам, а еще больше — собственным глазам, ведь привычно задорный Стинг, забывающий в какой стороне туалет в нейрохирургии, говорил так, будто бы пытался как можно больнее укусить. Он щипал, стебался и издевался над Люси, будто бы кто-то дал ему это право. Ведь буквально несколько дней назад, они вели задушевную беседу о том, что черные ручки пишут лучше на бумажках для направлений, чем синие, а сейчас… Складывалось впечатление, что Хартфлия насолила ему, как минимум в глубоком детстве, а теперь она нашел повод отыграться. — Стинг, что ты... — Я? Ничего. Мне просто интересно. Брось, Люси, это самая обсуждаемая новость в Тенрю-Тейл, а я хочу услышать всё из первых уст. Он, улыбаясь беззаботно, наклонился ближе к её лицу — побледневшему, скукоженному от непонимания и осознания того, как это дерьмово чувствовать себя загнанной в угол. На лице Стинга — ухмылка, в голосе — насмешка, в глазах — яд, от которого Люси почти что захлебывалась, чувствуя, что делать шаги назад более некуда. Её спина уперлась в стойку поста, а руки, нащупавшие холодную стену, задрожали. — Ты только представь, некоторые даже ставки делают: угробишь ли ты пациента в этот раз или тебе всё же свезет? Люси сглотнула комок, застрявший в горле, и мысленно стала меньше ростом — сжалась изнутри, чуя, как её психологически зажимают в тиски. Стинг наступал — пусть больше и не было куда отступать. Стинг давил этими рассказами-слухами — пусть Люси и без того не могла усидеть на месте от нервов. Стинг добивал — несмотря на то, что буквально несколько минут назад после слов Грея, Хартфилия едва ли не сложила полномочия. Всё навалилось как-то спонтанно и внезапно. И слова Грея, взывающие к рациональному подходу. И неожиданное нападение Стинга едва ли не в открытую. Люси не знала, что делать, куда деть стоящий на мокром месте взгляд и как бы побыстрее сбежать от нагнетающего голоса Эвклифа. Она хотела улизнуть и спихнуть всё на срочность встречи с Нацу, но ноги не слушались, а глаза — непрерывно наблюдали за тем, как ухмылка на лице Стинга становилась всё шире и шире. Как от каждого произнесенного слова веяло холодом. — Но ты не думай, я не хочу тебя настраивать на негатив, нет. Мы ведь с тобой сто лет знакомы! Как от каждой проскакивающей нотки ехидства становилось мерзко и противно просто стоять и молча всё это выслушивать. — Просто я немного удивился, когда услышал, что этот деспот решил отправить тебя на операцию. Ну типа… Какой адекватный нейрохирург в здравом уме возьмёт тебя в качестве ассистента? Уму непостижимо. Как от собственной безнадеги и загнанности, Люси надеялась, что помощь нагрянет буквально через секунду-две. Перед глазами проносились воспоминания, как Люси этими же руками, которыми сейчас неистово сжимала стопку историй болезни, держала окровавленные инструменты. Как стояла вот так же — в незнании и ступоре — от осознания, что она наделала. Как смотрела на то, как куратор и другие ассистенты в панике пытались вытащить пациента из клинической смерти. В голове — крики, убывающий пульс человека на мониторе, звук разряда дефибрилляторов. В голове — окровавленная простыня и падающие на пол марлевые повязки, тампоны. В голове — настойчивый зуд, заполняющий всё вокруг едким напоминанием.Люси, как ты могла не уследить? Перед тобой был монитор! Как ты могла? Куда ты смотрела? Зачем тебя вообще взяли, если ты просто стояла, а не контролировала состояние пациента?
И Стинг, казалось, был прав. И Грей, казалось, тоже. Ведь Люси не готова — нет, ни в коем случае! Ей не хватит смелости натянуть на себя хирургичку и маску. Ей не хватит смелости взять в руки историю и план операции, а после — переступить порог и подойти к телу.Нет, не сейчас. Не надо! Пожалуйста!
Люси зажмурилась, игнорируя всё то, что продолжал говорить Стинг, будто бы причитающий мантру. Его голос слился с еще тысячью подобных — уговаривающих Хартфилию отказаться от этой безумной затеи; опустить руки, попросить Нацу не рисковать и попросту… Сдаться. Грей говорил о том, что она не предназначена хирургии, а Стинг вторил ему, выуживая из памяти всё самое отвратительное… Всё то, что заставило Люси поджать хвост и уехать из Ванкувера, чтобы забыться здесь, в Эдмонтоне. Грей говорил, что это нормально лажать, падать в лужу и снова лажать. Ведь это лишь доказательство, что Хартфилия слишком хрупкая для того, чтобы держать в руках скальпель. Стинг говорил, что она настолько бездарна, что даже Юкино поставила на то, что Люси не сможет и порог переступить, а тут же убежит. Ведь это очередное доказательство того, что в её глупую мечту детства больше никто не верит, кроме самой Люси. До этого момента. Когда Люси Хартфилия, хныкнув в рукав халата и отвернувшись, позволила себе действительно поверить в то, что она бездарность. Что ей не место здесь. Не в этих стенах. Не с этими людьми. До момента, когда Стинг резко исчезает перед глазами, а вместо него перед глазами вырос Нацу — злой, будто черт. — Эвклиф, тебе заняться нечем? У вас, в гастроэнтерологии, зараза какая-то завелась или как? Ошиваетесь здесь, будто у себя дома. — О-о, Доктор Драгнил! Нацу рокотал, пусть и демонстративно сдерживался. Стинг по-прежнему улыбался, переглядываясь то с Люси опустившей голову к полу, то с Драгнилом, который рефлекторно встал перед Хартфилией, прикрывая её своей спиной. И будь сейчас какая-то другая ситуация, Люси бы шепнула трепетное «спасибо», но сейчас всё, на что её хватило — незаметно сжать халат Нацу в руках и немного оттянуть к себе. Будто бы умоляя избавить её от этого. Драгнил, подметив это, а вдобавок и слезы, застывшие на полу и на щеках Хартфилии, злобно оскалился. Стинга он недолюбливал ещё с первых секунд знакомства, потому что Эвклиф частенько позволял себе лишнее словечко-другое, но теперь-то этот гаденыш перешел все границы. Доводить до слез такого же как он интерна, да еще таким мерзким способом — ну уж нет. Кажется, кто-то сегодня получит хорошенький подсрачник от Джерара, потому что Нацу не собирался закрывать на произошедшее глаза. Уж жалобы он умеет катать не хуже диагнозов. — Эвклиф, считаю до трех — исчезни с глаз моих. — Я всего лишь хотел дать совет Люси. Мы же друзья-интерны, как никак. — Один. Стинг увиливал и смеялся, смеялся и увиливал, как тот еще змееныш, заглядывающий через плечо насторожившегося Нацу, чтобы лишний раз насладиться картиной разревевшейся Хартфилии. Но Драгнил, зверски отстаивающий границы (и личные тоже) рычал и не стеснялся причитать грубое «ты сейчас доиграешься, сукин ты сын», потому что иначе со Стингом говорить нельзя. Идиоты понимают лишь посылом на три веселых буквы. — Какой кошмар, все в нейрохирургии шуток не понимают? — Эвклиф, два. — Понял-понял, ухожу. И Стинг действительно ушел в сторону лифта — удалился на добрые метра три от Нацу и Люси, а после — махнул рукой и обернулся. На губах играла всё та же неизменная улыбка. Нацу едва ли не зашипел, нахмурившись сильнее, а Люси даже слушать не хотела, не то что смотреть. Всё стояла около поста, опустив голову, и изредка двигала плечами: то вверх, то вниз. Приход Нацу и был тем самым спасательным кругом, от которого стало легче, но не настолько, чтобы отпустить истерику, сжавшую и легкие, и связки. Люси попросту хныкала и сжималась, чувствуя, что еще секунда — и она упадет на пол безвольно, не чувствуя под собой ни прохлады линолеума, ни теплоты ладоней Драгнила, явно обеспокоенного её состоянием. Секунда — голос Стинга отбился эхом от стен отделения и достиг ушей Хартфилии. — Не облажайся, Лю-юси! Две — Нацу рычащий себе под нос «не будь здесь камер, послал бы нахуй», проводил Эвклифа взглядом до самого лифта и только после этого обернулся к девушке. Три — Люси всё же дернулась, чувствуя, как ноги предательски отняло. — Эй-эй, Люси! Так, не падать, держись. Нацу, поддерживающий её за локоть, обеспокоенно пытался привести её в чувство. Драгнил, оглянувшись, чтобы проверить, есть ли посторонняя публика, быстро завел её за пост и усадил на кресло, в котором обычно сидела Юкино, когда не было завалов с макулатурой. Люси, у которой взгляд безвольно скользил от плинтуса, до желтой ручки в стакане с градусниками и обратно, смиренно плюхнулась и откинулась на спинку. В голове стоял гул, а руки дрожали. Всё онемело и поплыло. Нацу, мягко касаясь её лица, резко хлопнул девушку по щекам — больно, но отрезвляющее, пусть и с наспех сказанным «извиняться не хочу, но придется». Люси, проморгавшись добрые секунд тридцать, скользнула руками по лицу и ко лбу, пытаясь ощупать себя и прийти в чувство окончательно. Она, прерывисто вздохнув, согнулась пополам, ощущая, как её воротит от подступившей рвоты. Всё в глазах вертелось и кружилось, будто на детской качели-тошнилке. Помимо отдельных отрывков с операции в Ванкувере и разговора со Стингом, перед ней стоял Нацу, тревожно спрашивающий о самочувствии. Самочувствие? Да лучше бы сдохнуть прямо сейчас, нежели сидеть вот так — жалко и убого, вытирая остатки слез и нереализованной истерики. — Ты как? — Н-нормально. — Уверена? Потому что мне кажется, что ты сейчас свалишься в обморок. Люси кивнула, ибо на большее её просто не хватило. Нацу сидел перед ней на корточках и ощупывал её за плечи, пытаясь понять, стоит ли прибегать к чему-то большему, чем просто отрезвляющие шлепки по щекам. В голове тут же вырисовывались картины-воспоминания, что как-то раз Драгнил видел у Юкино универсальную аптечку, а уж там — нашатырный спирт, которым она буквально недели две назад откачивала пациентку после сдачи крови. Сейчас он поможет Люси немного протрезветь или хотя бы развидеть вместо пятен на потолке лампочки. Нацу уверенно поднялся и бегло заглянул в буквально каждый ящик, едва ли не вырывая каждый из тумбы. Баночки-скляночки стучали, а небрежно сброшенные бумажки и всякого рода канцелярия лезли наружу, некоторые папки даже упали с грохотом на пол. — Подожди, я найду аптечку. Посиди так, держи дыхание ровным, а голову прямо. Если будет тошнить — скажешь. — Не надо, все хорошо. — Ты побледнела, плохо координируешь движения и с трудом реагируешь на вопросы, Люси. Это ничуть не «хорошо». Нацу вел себя странно: странно заботился, странно вычитывал без характерной ему язвы, странно вступился и даже прогнал Стинга, послав того пусть и про себя, но так, что Хартфилия услышала. И от этого стало легче — пусть и на секунду, но волнение и накатившая, словно девятый вал, тревога отступили, дав возможность просто глупо улыбнуться, наблюдая за тем, как Нацу причитает про себя, что весь найденный хлам мало похож на чертов нашатырь. После между строк прозвучало что-то об успокоительных. К слову, что он собрался делать с аптечкой Юкино, которую она хранила где-то в шкафу, в дальнем углу, Люси так и не поняла. Но озвучивать этого не стала — лишь смущенно покачала головой и мягко перехватила его за руку. — Нацу, всё нормально, правда. — Уверена? — Да… Спасибо. Драгнил выпрямился и, скользнув ладонью по лицу, злостно прошипел «придурок», явно намекая на одного светловолосого недоумка, недавно блиставшего своим словарным запасом там, где его об этом не просили. Люси, сидя в кресле, еще не до конца могла контролировать свое тело: к щекам прилип холод, но внутри разливалось тепло, будто бы её из сауны резко выперли в ледяной бассейн. В целом, её состояние очень сильно походило на предобморочное из-за эмоционального потрясения и, грубо говоря, сработавшего защитного механизма психики, так что… Стоило сказать Нацу спасибо еще раз за то, что сразу понял, что Люси стояла на грани между тем, чтобы шлепнуться на пол лицом, либо на пост спиной. В любом случае — и тот, и тот вариант были такой себе перспективой заработать два или три лишних синяка. Девушка, опустив голову и несильно сжав пальчики на коленках, смущенно закусила губы. Всё произошедшее было словно сюжетом кино, в центре которого Люси просто не была готова оказаться. Но даже так — компания Нацу и фееричное спасение тешило душу и отводило все застывшие на сердце переживания. Ненадолго, но отрывки гнетущих воспоминаний растворились между моментом, когда прямо над ухом прозвучало бережное «так, не падать» и сказанным слишком легко, но так будоражащее «ты побледнела». Люси не знала, нормально ли это — сидеть вот так, теснить жалкую улыбку и бояться поднять взгляд. Румянец облепил щеки и паразитировал по всему телу — живучесть вновь вернулась, из-за чего недавний полу-обморок забылся на фоне всех этих «а схерали, собственно, мне так неловко?». Не знала, нормально ли, но продолжала выуживать из памяти моменты, которые случились буквально только что. Нацу же, казалось, не замечал пара, исходящего из ушей интерна, а уж тем более её опущенных глаз, не знающих за что зацепиться, лишь бы не искать на лице обычно недовольного куратора хоть что-то, кроме этих удивительных заботы и волнения. — Не знаю, как у тебя, а у меня появилось желание создать отдельный список тех, кому вход в наше отделение строго воспрещен. Завтра же передам его охране и внесу имя Стинга. Заколебал, честное слово, терпения не хватает. — Если надо будет подписаться — подпишусь. Люси хихикнула, а Нацу, скользнув рукой по растрепавшимся волосам, удрученно выдохнул. Он, конечно, не хотел, откровенно говоря, сраться с другим отделением, но его жители упорно делают всевозможное, чтобы довести до белого каления и Драгнила, и даже его интерна, пусть Люси здесь вообще не причем. Хотя, мимолетно всё же прокралась мысль, что Эвклиф не просто так напал с, по сути, нихуя. Уж большую часть его нервотрепки Нацу слышал прекрасно — зря, конечно сдерживался и не встревал, наивно полагая, что у мальца все же хватит ума остановиться. Раз Стинг — подопечный Лисанны, а она уж больно агрессивно настроена против Люси — есть маленькая, но вероятность, что собака зарыта в кабинете у бывшей супруги, решившей натравить одного интерна против другого. И ради чего? Ради того, чтобы в очередной раз доказать Нацу, что Лисанна была права и Люси действительно угробит его карьеру своим рукожопством? Довольно низкий поступок. Нет, серьезно. Это даже за рамки гнусности выходит. Нацу цыкнул. — Ладно, потом разберемся с этим сопляком. Сейчас важнее операция. Люси тут же стушевалась и, сжав рукой собственное плечо, отвернулась. — Доктор Драгнил, я бы хотела… — Чтобы ты сейчас мне не сказала, мой ответ «нет». Повисла тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и прерывистым дыханием Хартфилии, собирающей остатки своей смелости, чтобы возразить. Сказанное Стингом сильно подорвало её уверенность в себе, как в потенциальном нейрохирурге и Нацу это жутко раздражало — до такой степени, что он был готов насильно притащить девушку в операционную и закрыть её там. Вынуждать, конечно, плохо, но если закрыть глаза на то, что Эвклиф реально перегнул палку, это будет равносильно тому, что было в Ванкувере. Ведь Люси опять опустила руки и оградилась от ситуации, где игнор проблемы — последнее, что нужно делать. Люси жевала губы и металась от плинтуса к Нацу и его настойчивому взгляду. — Доктор Драгнил… — Собираешься опять опустить руки, просто потому что какой-то шкет напомнил тебе о Ванкувере? — Не в этом дело. Просто… Сейчас я не готова к операции. Не к астроцитоме, не к… — А когда будешь готова? Когда в августе выпадет снег? Когда в сети начнет гулять настоящая фотка Бигфута? Или когда закончится ретроградный Меркурий, солнце будет в зените, а Овен в четвёртом доме? Люси, удивленно подняв голову, недоуменно вздернула бровью, пытаясь понять, откуда у обычно хмурого и консервативного Доктора Драгнила такие глубокие познания в астрологии. Нацу, тут же осознав, что неумышленно ляпнул лишнего (а гороскопы он читал по чистой случайности, от нечего делать), покачал головой, мол, «не бери в голову, суть не в этом». Ведь суть была в том, что откладывать что-то серьезное «на потом», просто потому что есть какие-то супер-пупер оправдывающие обстоятельства — хреновая идея. Особенно, когда есть уникальная возможность пройти сложный квест прямо здесь и сейчас. Люси сомневалась, хмурилась и разминала пальцы, чтобы хоть как-то сбавить темпы очередной тревоги. Нацу не хотелось откачивать её по новой, но донести истину, скрывающуюся в его словах, было куда важнее. Преподаватель из него хреновый — это стало понятно, когда он под предлогом помочь Люси разобраться в проблемах (ну, своеобразный предлог получился, мда), получил бумажками по носу. Но советчик-то должен быть толковый. — Я не готова, Нацу. Я знаю себя, я не смогу. После всего, что я услышала… После того, что было в Ванкувере. Я не смогу. Правда, не смогу. Люси едва ли не плачет, пытаясь донести то, что душило её изнутри. Что терзало её душу и что так просилось наружу, переливаясь через край чаши терпения. Она ведь снова всех подведет. Снова напортачит. Снова сделает что-то не то. А если в этот раз ей не повезет? Если в этот раз из клинической смерти не удастся вытащить? Но всё эти «а если» сносит ветром. Теплым, ласковым, с нотками чего-то убаюкивающего — словно слова поддержки матери перед каждой сессией, когда у Люси сдавали нервы. Нацу опустил руку ей на плечо, и встретился с ней — встревоженной и готовой вот-вот разреветься — взглядом. Его — спокойный и уверенный. Её — сбитый столку и испуганный. — Сможешь, Люси. — Но.! — Когда ты сдавала на права, ты накатывала эстакаду, правильно? Люси, пару раз моргнув, на секунду опешила, но после — неуверенно кивнула. Права она получила еще в восемнадцать, когда отец принудительно записал её в школу, чтобы потом не тратить драгоценное время во время учебы на старших курсах, так что водительского опыта у неё хоть и отбавляй, пусть для некоторых пара-тройка лет — ничто, в сравнении со стажем в десять, а то и двадцать годиков. Но при всём этом — даже при том, что в голове проскочили обрывки воспоминаний, как она глохла на каждом перекрестке или заходила в плавный поворот на чертовой третьей передаче — Хартфилия искренне не понимала, к чему сравнение операции на астроцитоме и эстакаде. Это же… Абсолютно несравнимые вещи. — Ты ведь впервые прошла эстакаду вместе с инструктором, правильно? — Ну да. — А в чем разница между эстакадой с инструктором и операцией на астроцитоме со мной? Девушка, недоуменно вздернув бровью решительно откинула все свои суждения о том, что эти сравнения априори звучат странно, и попыталась вникнуть в суть вопроса. Вникала долго — минимум минуту под аккомпанемент хихиканья Нацу и его противно-знакомой улыбки, мол, «не спеши, подумай хорошенько».Пока не доперло.
— Если я пройду сложный маневр под присмотром профессионала, я смогу избежать большинства ошибок. — Именно. Какой смысл мне брать тебя на закрытую черепно-мозговую, если есть возможность показать тебе алгоритм действий при астроцитоме? А вот теперь в словах Нацу был смысл — драгоценный и такой вдохновляющий, ведь в отличии от Ванкувера… Здесь отношения Люси с куратором неожиданно вышли на новый уровень, когда ощущения, что её бросят на произвол судьбы, нет. Ведь тогда, в операционной номер три, в окружении еще трех ассистентов, её бывшей кураторше было откровенно начхать, что делает Люси, помогает ли и прочее. Тогда складывалось впечатление, что её поставили за монитор, потому что более серьезную работу доверить просто побоялись, но сейчас… Вера, внушаемая Нацу, дарила ощущение, что всё будет хорошо. В этот раз — так точно. Слова, сказанные Нацу, воодушевили лучше пинка под зад, лучше горячего чая после знатной тусовки и слов о том, что в Люси есть потенциал. Поэтому Хартфилия трепетала от избытка чувств и смотрела на Драгнила, не моргая. Будто бы впервые видела его в настолько ослепляющием образе. Будто бы впервые слышала его до безумия мягкий и ласковый голос. — В медицине есть поговорка: если ты сама в себя не поверишь, в тебя никто не поверит. Будто бы впервые чувствовала тепло его ладони на своем плече. — Сейчас складывается уникальная ситуация, Люси. Пусть ты в себя не веришь… Будто впервые её прошибло от осознания, что она боялась отвести взгляд от него и, ведомая, чем-то сверхъестественным, аномальным, Люси не дышала. Чувствовала дрожь внутри себя, запиналась о каждую мысль и сравнение Нацу с кем-то, кто вполне себе мог занять местечко в её персональном алтаре кумиров. И стыдилась одной лишь мысли, что этот момент — безусловно роковой и такой сокровенный — действительно самое лучшее, что с ней случалось за всё то время, которое она провела в Эдмонтоне. — Зато я верю. Ты — прирожденный нейрохирург, помни об этом.Ведь ей впервые сказали то, в чем она нуждалась больше, чем в воздухе.
***
— Погода в последнее время радует. Так тепло… Шерия легонько коснулась лепестков принесённых ею же цветов. Она до ужаса любила ромашки, особенно ароматные, крупные, да такие, чтобы долго стояли, дополняли общую картинку интерьера. Сам её загадочный образ стоял перед окном, пропуская через себя лучи уходящего солнца. Небо затянулось красной вуалью, постепенно исчезая где-то за горизонтом. Венди удрученно опустила голову, изредка поглядывая то на танцующие тени на полу, то на лежащий на прикроватной тумбе пакет с четырьмя яблоками. Молчание пусть и давило дискомфортом, но казалось просто необходимым прямо сейчас. Просто потому что Марвел не знала, как реагировать. Радоваться? Плакать? Собирать сумку и готовиться к отъезду? — Может съездим куда-то после твоей выписки? К примеру, за город, где мы частенько отдыхали с родителями? Если честно, все казалось странным в тот день. И внезапно благоприятная погода с самого утра, несмотря на то, что пациенты из соседней палаты громко жаловались на прогноз. И пришедшая ближе к полудню Доктор Хартфилия, смело заявившая, что Венди может готовиться к выписке. И старшая сестра, решившая нагрянуть спонтанно, с пакетом фруктов, цветами и какой-то книжкой в качестве подарка. Как-то все… Выбивалось из колеи обыденности и стабильности, будто бы неторопливые деньки в Тенрю-Тейл очень быстро закончились, уступив место взявшейся из ниоткуда спешке и насыщенности. Не то чтобы Венди была против, просто палата «109» успела стать родными стенами, которые искренне не хотелось покидать, а местный персонал — теми людьми, с которыми было страшно расставаться. Поэтому внутри метушилось ощущение, что на голову свалилось все и сразу одновременно. А может… Венди просто боялась признаться себе, что вовсе не тоска была причиной ее хмурого лица?Может…
— Жаль только родители не смогли приехать… Уверена, ты бы не чувствовала себя так одиноко после случившегося. Шерия обернулась в сторону младшей сестры и горько улыбнулась, будто бы сожалея о чем-то. Или пыталась сделать вид, что сожалеет, как делала всегда, чтобы лишний раз не гневить и без того занятых родителей. Венди жевала губы неосознанно, сжимая их так сильно, что не сразу заметила, что прокусила до крови. Пальцы стиснули край простыни. Шерия сделала шаг на встречу, смотря на сестру как-то привычно-непривычно доброжелательно. Может Венди просто не хотела возвращаться «домой», к своей прошлой жизни? Может не хотела видеть Шерию слишком радостной, потому что знала, что сегодня она рядом, а завтра — снова где-то и с кем-то? Может Венди была слишком эгоистичной, потому что за последние года три с ней не было ровным счетом никого, кроме сестры ранним утром и поздним вечером и изредка родителей на экране телефона с подтормаживающей связью?Может.
Венди не хотела этого — возвращаться «туда». К вечно занятым родителям, которые в поте лица работали заграницей. К тётушке, вечно жалующейся на больное колено и взятую в кредит машину. К неизменной школе с дотошными учителями и горой домашки. К сестре, редко бывающей дома из-за поступления в университет и долгих прогулок с друзьями. Казалось, жизнь «до» Венди пугала, поэтому снова вливаться в это стабильное состояние несостояния не хотелось от слова совсем. Было что-то во всем этом круговороте сомнений и откровенного «нехотения», что каждый раз провоцировало головную боль. При том, колкую, отдающуюся тяжестью во всем теле. Шерия присела на краю постели и ласково погладила Венди по ноге через простынь. Также, как делала мама, когда кто-то из них болел, попутно нашептывая, что «завтра будет легче, будет лучше». С почти таким же нежным и обеспокоенным взглядом. Почти. Почти тоже самое, кроме мнимой обеспокоенности, которую Венди упорно игнорировала. Впервые за прошедшие минут десять-пятнадцать, Марвел позволила себе что-то тихонько прохрипеть в ответ. — Как там родители? — Спрашивали, когда тебя выпишут. — И все? — Ты ведь знаешь, как они работают, Венди, — ее рука медленно поднялась и потянулась к сжавшейся девочке. Холодные пальцы коснулись щеки и плавно скользнули верх-вниз. — Им сейчас очень трудно, поэтому мы должны быть их опорой. Не нужно заставлять их нервничать по пустякам. Девочка держала взгляд, прикованным к едва проступающим узорам-квадратикам на простыни. Волосы струились по плечам, спине, застревая где-то в складках больничной пижамы-одежды. Шерия гладила по щеке изящно-нежно, пытаясь приободрить младшую сестру хоть как-то, но вместо ощущения безопасности и уверенности в том, что после выписки все будет хорошо, была лишь вьюга. Холод и колкий лед в пальцах. Зубы противно скрипнули — непроизвольно. В горле застряла просьба прекратить делать вид, что все в порядке, но сил не было сказать это вслух. Венди опустила голову сильнее, чувствуя, как болят мышцы шеи и спины. — Но… — Венди, я просто прошу быть тебя немного внимательнее. Ты должна беречь себя, а не калечить. Я не представляю, как ты так легко отделалась после падения с такой крутой лестницы, Господи… Шерия резко перехватила чужие щеки в свои ладони и пропела жалобно-сдавленным голосом. Венди пришлось встретиться с ней взглядом и тут же пожелать потеряться где-то между плинтусом и потолком, лишь бы не смотреть в эти сияющие искренностью голубые глаза. Лишь бы не видеть то, что она видела практически каждый день, каждый разговор по видеосвязи и каждую редкую встречу здесь, в больнице. Руки сестры гладили по щекам, а после — ласково наклонили обмякшее и податливое тело Венди в объятия. Шерия прижала малышку к себе крепко-крепко, нашёптывая, что после выписки она лично позаботиться о том, чтобы старания врачей не прошли даром и остаточная реабилитация протекла легко и успешно. Шептала что-то о творожной запеканке с голубикой, о тетушке, решившей взять отпуск ради того, чтобы позаботиться о племяннице.О планах. О чём-то важном. Обо всём и сразу.
— У нас всё будет хорошо. Я обещаю тебе, Венди. Больше никаких несчастных случаев. Да вот только сама Венди, сильнее стиснув пальцы на спине собственной сестры, отрешенно смотрела в стену, раз за разом — в такт щебету Шерии о том и о сем — задавалась одним и тем же вопросом.А точно ли всё будет хорошо?
Но вместо правды, с губ сорвалось жалкое: — Хорошо, Шерри.История болезни пациента: Венди Марвел, 16 лет (стационар)
Закрытая черепно-мозговая травма в последствии сотрясения головного мозга вследствие удара по затылочной области.
Пометка Доктора Люси Хартфилия:
Насколько вероятна закрытая ЧМТ, исключающая другие какие-либо серьезные травмы после падения с лестницы? (уточнить у родителей, старшей сестры при встрече)