12-13.08.2021
ЭДМОНТОН
23:25
Люси, натягивая блузку и юбку-карандаш до колен, бурчала вроде бы и себе под нос, а вроде и бы достаточно громко, чтобы Нацу, подхвативший ненавистную пуговицу, спрятавшуюся под ее волосами у изгиба плеч, услышал и почувствовал хотя бы малейший укор вины. Его руки мягко касались оголенных участков кожи, а в голосе слышался смешок на грани с приятной усталостью. Хартфилия шептала приглушенно, с наигранным недовольством, перехватывая чужие ладони, проскользнувшие по линии шва блузки, обхватывая талию. — Я бы на твоем месте не радовалась. Он хихикал ей на ухо, опаляя дыханием, успевшую соскучиться по этому теплу, кожу. Обнял крепче, прижимая податливое тело к себе со спины. Прикрыл глаза, уткнувшись в изгиб её плеча, и вдохнул душистый аромат цветов, исходящий то ли от одежды, то ли от аккуратно переброшенных на плечи и грудь волос. — Почему это? — Потому что Джувия меня убьет, если узнает, что мы прокрались в её кабинет и стащили эту одежду из шкафа. Это блузка, к твоему сведению, видела ужасы войны и скидок. — Блузка как блузка, — он наигранно умолчал что-то между «ты все равно выглядишь лучше без неё» и «брось, чьи это проблемы? Она ведь оставила вещи в кабинете, так что не вижу повода для злости», чувствуя чужие холодные пальцы на своей щеке. Люси была мягкой и приятной, отчего Нацу клонило в сон неистово, пусть в подкорке мозга он держал напоминание о том, что ночная смена еще не закончилась. В кабинете повисла тишина, а Нацу и Люси лишь касались друг друга в полумраке ночного неба и настольных ламп, вкладывая в эти движения нечто большее, чем просто слова. Хартфилия чувствовала мимолетный поцелуй на изгибе плеча, поэтому откидывала голову назад, жмурясь от щекочущих щеки волос мужчины. Нацу — растрепанный, но по-прежнему дьявольски хорош собой — ворчал в перерыве между каждым поцелуем вверх от плеча до виска, что ночной смены ничтожно мало, чтобы заняться и бумажной работой, и персональным обучением собственного интерна. А Люси смеялась в ответ, наслаждаясь неуловимым трепетом, когда Нацу здесь, рядом. Как он шептал что-то, явно не в духе «Доктора Драгнила, которого редко, но метко кусает муха доброты и позитивных вибраций». Как прижимал к себе ближе, сминая ткань блузки в ловких пальцах и пробираясь под, чтобы коснуться бархатной кожи. Как позволял ей расслабиться, довериться ему без остатка и желать чего-то большего, чем чужое сердцебиение под рукой и чужие губы на своих. Как целовал — осторожно и приятно, даря ощущение теплоты, безопасности и маленького рая, скрывающегося в этом порывистом взгляде серо-зеленых глаз. — Нацу, мне нужно в ординаторскую. Люси разорвала поцелуй не хотя. Пусть и оторвалась от его нависшего сверху лица, но рефлекторно тянулась губами вперед, в перерыве между разумными мыслями о работе, пытаясь понять, что ей нравится больше: целоваться во мраке ночи или же вольно касаться Драгнила там, куда заведут руки? — Зачем это? — Затем, что ночная смена началась, а я даже не приступала к работе. Я хочу сделать, по крайней мере, половину. Он ухмыльнулся, чувствуя на щеках порыв воздуха, когда девушка своевольно выскользнула из его рук. Нацу, бухнувшись на диван прямо около сиротливо брошенного сарафана (точнее того, что от него осталось), провел Хартфилию взглядом. Люси хлопотала то там, то сям, подбирая с пола какие-то бумажки, ручки, будто бы пыталась отвлечься от и без того разгоряченной атмосферы. Драгнил же, подолгу задерживаясь на её изящной фигурке, мысленно отметил, что кожаная юбка-карандаш отлично подходила Люси. Даже очень — безбожно очень. Особенно тогда, когда она нагибалась, а ткань плотно натягивалась, очерчивая все знакомые изгибы: от поясницы до упругих ягодиц. В голове закрался вопрос со звездочкой: а шлепнуть ли для полноты картины или все же воздержаться? Хартфилия, будто бы почувствовав, что Нацу как-то подозрительно затих, замерла и повернула голову. Насупилась, придирчиво сдула лезущие пряди в лицо и хмыкнула, застыв вот так вот: наклонившись над разбросанной обувью, и непристойно прогнувшись в спине. В этой обтягивающей юбке и полупрозрачной блузке, чей воротник сполз вперед, приоткрывая вид на знакомый до дрожи в пальцах бюстгальтер и линию груди. — Что? — Ничего. Просто наслаждаюсь видом. Теперь-то уже можно. В ответ — фырканье и легкий румянец, который Люси не пыталась скрывать.00:09
— Как насчет нейроэндокринных исследований? Думаю, если бы мы знали сывороточные уровни факторов гипоталамуса, гормонов передней доли гипофиза и гормонов органов-мишеней, то смогли лучше определить эндокринные свойства опухоли при его периодических наводнениях и супраселлярных опухолях. Люси четко и слажено делилась своими мыслями о последующей диагностике пациента, чье состояние в последнее время колебалось от «не очень, но терпимо» до «терпимо, но не очень». Нацу, внимательно изучающий историю болезни и анамнез, попутной врученный Хартфилией, сосредоточенно вчитывался в каждую букву. Девушка, устало взлохматив волосы и заправив пару выбившихся прядей за ухо, опустила сложенные локти на стол и перевалилась чуточку вперед, заглядывая в историю болезни, которую Драгнил подозрительно долго анализировал. — Что скажешь? Нацу, мельком оглядев фигурку Хартфилии, любопытно склонившуюся вперед, позволил себе едкий смешок: — Насчет блузки? Тебе она к лицу. Люси, недоуменно выгнув бровь, опустила подбородок вниз, пытаясь понять к чему тут блузка и почему Драгнил прицепился к этому несчастному куску ткани. Удивление и смущение в равно степени выросли на её лице моментально, стоило наивному взгляду наткнуться на весьма интересную картину: из-за сложенных рук на столе, вырез декольте впал и распахнулся, демонстрируя Нацу чуть ли не под нос одно из достоинств женского тела. Во всей красе. Девушка, собрав в охапку края, шикнула с демонстративно-забавным недовольством: — О моем решении назначить завтра нейроэндокринные исследования пациенту из 115-й палаты, придурок. В ответ — смешок, прикрытый в рукаве халате попутно наигранному кашлю. Нацу, шепнув под нос «а мне понравилось», резко нацепил лицо серьезного нейрохирурга и любителя «доебаться» до деталей. Правда, в этот раз настроение не позволяло прицепиться к слову или двум. Драгнил, улыбнувшись, довольно откинулся на спинку стула и едва ли не пропел: — Если считаешь нужным, выписывай направления, но перед этим советую сделать повторную томографию и электроэнцефалографию. Думаю, что они ничего существенного не дадут, но на всякий случай сделать стоит. Люси взволнованно обвела взглядом мужчину, отмечая про себя, что всего на секунду, но её дыхание предательски сбилось, стоило Нацу вальяжно-манерно завернуть спавшую на лоб челку назад. Между ними пусть и была этакая рабочая атмосфера, но было что-то кроме извечных «проверь», «продиагностируй», «выпиши» и «отправь». Что-то, что коликами раздавалось по телу и вынуждало хрипло дышать в такт учащенному сердцебиению и смущенному взгляду. Девушка плюхнулась обратно на стул, чувствуя лопатками холод железной спинки. — Хорошо, с утра займусь этим. Спасибо. Она, потянув на себя разбросанные бумаги к себе, аккуратно сложила стопку. Нацу, невозмутимо наблюдая за каждым её изящным, но спешным движением, старался уговорить себя не поднимать болезненную тему. После произошедшего здесь — а эти стены видели и слышали многое — Драгнилу хотелось чего-то большего и, желательно, на постоянной основе. Разговор, с которого всё началось, закончился не только сексом, но и обоюдным принятием того, что и Нацу, и Люси, не безразличны друг к другу. А скрывать эти чувства было бы той еще проблемой, из-за того, что контролировать природу и инстинкты человеку было не подвластно. Даже чересчур большой проблемой, учитывая, что у них что не разговор, то попытка спровоцировать и уломать на поцелуй или два. Нацу с приятным послевкусием вспоминал моменты их идиллии в этом кабинете всего около часа назад, особенно эпизод, где Хартфилия двоилась в глазах, стоящая раком и трепещущая от каждого касания, невпопад оставленного на коже синяка и невесомого поцелуя. Или отрывок, где Люси смотрела томно и пылко, лихорадочно нашептывая его имя в какой-то сумасшедшей мелодии. А это говорило о многом. О том, что их влекло друг к другу и ответ вовсе не в физической близости. О том, что рядом с Люси Нацу мог, вопреки вселенской усталости и заебанности, выдохнуть. О том, что Люси только с Нацу чувствовала уверенность в самой себе и необходимую как воздух поддержку. О том, что они, найдя друг друга слишком сложно, но как-то спонтанно, обрели внутренний покой. Поэтому Нацу и хотел поговорить: о дальнейших планах, о поездке в ресторан, а потом к нему домой, о растекающейся приятной истомой по телу фразе «ты да я, да мы с тобой». Но было во всем этом то, что выбивалось из общей колеи благодати, руки в руке и сладкого порыва утонуть друг в друге настолько, чтобы не замечать вокруг ничего. Например, то, что Драгнил хотел бы поговорить об отношениях Люси и некого Грея, потому что этот дятел действительно был затычкой в бочке. Пусть они и не были знакомы лично, этого мужчину Нацу люто ненавидел только за то, что морочил Люси голову ровно также, как и Лисанна последние пять лет. — К слову, Люси… — Да? — Твой «парень»… С ним не будет проблем? В плане, ты ведь поговоришь с ним? Хартфилия замерла, сжимая стопку бумаг в руках. Не моргала и, казалось, не дышала, чувствуя, как тревожный комок подступил к горлу. Нацу сказал это чересчур серьезно, как для того, кто буквально несколько минут назад пялился на «долбанный вырез блузки», подначивая едкими комментариями. Чересчур серьезно и резко, потому что свыкнуться с мыслью о том, что между ней и Драгнилом теперь нечто большее, чем неразбериха и интернатура, было трудно. Но куда труднее было осознавать, что Люси начала новые отношения, не распрощавшись со старыми. И это сродни жестокости. Безжалостному ужасу, с которым девушке только предстояло столкнуться. Лицо Грея, улыбающегося ласково и протягивающего руку вперед, будто бы приглашая в объятия, успело стать персональным кошмаром. Нацу же хотел гарантий — и это нормально, учитывая, что он и сам не знал: правильно ли они поступили, раз уж решили начать встречаться так резко и спонтанно. Происходящее прямо сейчас — нормально. Вопрос Нацу — очевидный и предсказуемый. Вот только Люси, опустив взгляд в пол, не знала, что ответить. Она прижала губы. — Я постараюсь решить этот вопрос в ближайшее время. Правда. Нацу облегченно выдохнул. — Я знаю, что это трудно, но… Я рад. Спасибо. Люси подняла взгляд и хило улыбнулась, чувствуя, как коленки предательски дрожали. Нацу улыбнулся в ответ — забавно и очаровательно одновременно, из-за чего во рту резко пересохло. Хартфилия, мягко оставив стопку на краю стола, поднялась и перевесилась через стол, стоящий между ними, упираясь ладонями в пространство между разбросанной канцелярией на поверхности. Волосы струились по плечам и груди, ниспадая вниз. Девушка, потянувшись за поцелуем, охнула и приоткрыла губы, чувствуя через податливое движение назад, как Нацу проказливо ухмылялся. Его руки ласково перекинули волосы назад, вычерчивая плавную линию пальцами вдоль скулы и уха. Губы горели и плавились под напором и едва ощутимым превосходством мужчины, резко перехватившего инициативу. Люси зажмурилась, поддаваясь теплой, мозолистой ладони, скользнувшей от подбородка к шее, от шеи к выпирающим ключицам, от ключиц к бесстыдно расправленному воротнику, позволяющему блузке висеть на теле мешком. Приоткрыла рот и снова охнула, мыча от пылкой страсти, вложенной в ласковое движение губами, мазнувшими по щеке нарочито-нежно. Первый, но не последний хриплый выдох вырвался спонтанно, позволяя Драгнилу довольствоваться этим видом бесстыдно-очаровательной девушки, пытающейся держаться на руках прямо перед ним. Люси шептала кое-как, на ходу припоминая слова: — Мне закрыть дверь? Между ними спокойствие и расслабленность, выражающаяся в эфемерных касаниях и мимолетных поцелуях. Глаза в глаза. Улыбка в ответ на улыбку. Проказливость и ласка смешались во что-то единое, бесформенное и щекочущее остатки рабочей вальяжности, успевшей приесться чем-то напрасным, ненужным. — Не думаю, что кто-то додумается войти без стука. Хотя, припоминая Джувию… — Всегда есть исключения из правил. — Господи, как я рад, что это «исключение из правил» сейчас спит. Плавное покачивание вперед позволило Люси закинуть коленку на стол и потянуться на встречу рукам, обхватившим её за плечи-спину слишком грубо. Губы оставляли на коже ожоги — пульсирующие и уводящие в омут, где было трудно следить за временем, позой и этикетом. Нацу, нашёптывающий томное «Люси» на ухо, млел от её изящных движений и грациозности в танце, будто бы они танцевали на самом деле, а не целовались и прижимались друг к другу настолько, насколько это возможно. Туман плотно засел в стенах комнаты, заставляя обоих теряться и падать, падать и теряться одновременно. Как вдруг…00:20
— А-А-А-А-А! Вскрик — громкий, оглушающий. Вынуждающий выскользнуть из теплых объятий и бегло оглянуться назад. Люси, шелохнувшись в сторону, встала со стола и приспустила юбку, прислушиваясь ко всем звукам вдалеке, за пределами кабинета. Она, будто бы сомневаясь, переглядывалась с Нацу, в попытке понять: ей ведь не показалось, да? Секунда — Хартфилия, нервно дернув плечом, металась взглядом от двери к Нацу и обратно. — Ты ведь тоже это слышал? Две — Нацу, дышащий через рот неосознанно с тревогой, смотрел в ответ также растерянно и недоуменно, пытаясь найти в Люси подтверждение своих самых страшных догадок. — Да-а… Голос похож на Юкино. Три — они оба сорвались с места: Драгнил предусмотрительно шел впереди, Люси опасливо выглядывала из-за его плеча. Дверь кабинета громко скрипнула, разбавляя напряжённую, тишину мерзким звуком, заставляющим нервничать еще больше. В коридорах отделения стояла мрачная, гробовая тишина, на стенах танцевали причудливые тени из-за перегоревшей лампочки над головой, а вдалеке — шорох или хныканье, а может и все вместе. Люси, крепко вцепившись в локоть мужчины, оглянулась, пытаясь взглядом выловить что-то подозрительное среди цветов и темных уголков, но только еще больше надумывала себе всякого, в отличии от Нацу, который смелой и резвой походкой направился в сторону поста. Он, уверенный и даже от части трепыхающийся от злости, искал среди стен Юкино, но её нигде не было. Нервы натянулись как струна, когда Драгнил, остановившись у самого поста, и заглянув в каждую щелку и даже под стол, противно цыкнул. Люси, боязно сжав пальцы на груди, поежилась от колкого холода, поселившегося в коридорах из-за открытых окон. Нейрохирургия пугала. Пугала этим криком, раздавшимся почти что в час ночи. Этим шорохом в палатах, который сейчас слышался более, чем отлично. Этим незнанием, о чем говорить и где искать причину. Всё тянулось в каком-то тумане: и Нацу, резко вдаривший кулаком по посту, и гомон голосов подорвавшихся с постели людей, и собственные ноги, шедшие по наитию, за Драгнилом.00:22
Из палаты Венди резко выбежала Юкино, хватающаяся за воздух, одежду и голову как-то хаотично, будто бы в панике. Нацу среагировал сразу же: подскочил к ней, забыв про Люси и игнорируя расспросы сонных, но всполошенных людей. Мужчина, вслушиваясь в несвязный лепет медсестры, грубо отдернул её за плечи, требуя объяснений, но Юкино тряслась, плакала и умоляла что-то сделать. — Прошу всех сохранять спокойствие! Голос Люси дрожал, но лицо оставалось ровным — почти, если не считать испарину, выступившую на лбу совсем не вовремя. Люди вроде бы и слушали её, но слышать не хотели, странно переглядываясь с Юкино, подозрительно заикающейся. Её состояние паразитом пробралось под кожу каждому невольному зрителю, включая Люси, которая только и могла, что просить всех успокоиться, вернуться в палаты и ждать дальнейших указаний. — Доктор Драгнил, что происходит?! — Доктор Хартфилия, что это был за крик? — Какого черта происходит? Где весь персонал? — Я требую объяснений! Сумбур из голосов, плача и криков засел тревожным комком в горле, вынуждая Люси стараться из последних сил: мельком поглядывать на Нацу, сдерживать людей глупыми обещаниями-надеждами, что это просто чей-то розыгрыш, а Юкино плакала по другой причине; просить вернуться всех в кровати и не вызывать ни охрану, ни полицию. Драгнил, держащийся профессионально, тихо переговаривался с Юкино, пытаясь вытряхнуть из неё хоть что-то. До тех самых пор, пока она просто не сползла по стенке, указывая дрожащим пальцем в сторону палаты Венди так, будто бы что-то произошло. Будто бы появился повод паниковать.00:25
Нацу вскочил с места и ринулся в палату, отпихивая двери и отмахиваясь от тошных расспросов. Люси была единственной, кто мог как-то остановить наплыв толпы до того, как что-то станет ясно, но поведение Драгнила напрягало. Вынудило тревожно закусывать губы и оглядываться за спину, в поисках мужской фигуры в наспех накинутом халате, но Хартфилия не могла сдвинуться с места. Она, мягко отталкивая людей и выставляя руки вперед, баррикадировала вход в 109-ю палату, в надежде, что произошло что-то несущественное. Венди упала с кровати и забила голову или ей просто приснился ночной кошмар, спровоцировавший колебания в шатком психологическом состоянии. Что-то мелочное, несущественное. Просто легкий испуг и все. Но проходит от силы минута с момента, как Нацу перешагнул порог палаты, как тут же Люси слышит истошное: — Хартфилия! Сюда, живо!00:27
Из-за криков и поднявшегося хаоса, на место сбежался остальной персонал: те, кто засел в другой стороне отделения и те, кто был по-соседству из кардиологии и гастроэнтерологии. Пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть кого-то знакомого и, когда на горизонте замаячила Лаки Олиетта — подруга Джувии из кардиологии — Люси спешно подозвала её сюда, мельком проговаривая, что людей пускать в палату нельзя. А еще лучше — вообще отвести их подальше или убедить разойтись. Лаки подхватила идею сразу, организованно толпясь с коллегами на пороге пока Люси, прошмыгнув мимо них, влетела в палату. Паника давила на горло резкой надобностью откашляться, но девушка, держа в голове напоминание, что она всё же врач, держалась стойко. Хартфилия, прикрыв двери настолько, насколько это было возможно, подбежала к кровати и…Увидела Нацу.
Побледневшего и испуганного — именно это Люси запомнила в тот момент. В тот самый момент, когда дальнейшие события начнут терять свою хронологию, оставаясь в памяти отдельными, смазанными отрывками. Тогда фигура Нацу, переливающаяся полумраком серой, белой и приторно-скорбной краской, нашлась по другую сторону кровати, около окна. Он сидел на коленях, склонившись над, казалось, Венди, которая должна была дышать. Люси подскочила не сразу, лишь спустя пару секунд, потраченных на то, чтобы прийти в себя и осознать, что таким Драгнила она видела впервые. Поэтому дрожь пробрала её быстрее, чем она подумала о том, что ей стало…. Страшно. — Н-нацу? Что произошло? Почему Венди на полу? Вопросы лились неосознанно, словно заученные заранее. Нацу молчал, дыша через рот и всматриваясь во что-то, что находилось внизу. Хартфилия аккуратной, дрожащей поступью подошла к мужчине, попутно подмечая брызги крови на вывернутом матрасе, разбросанные по полу лепестки цветов и сиротливо валяющиеся персики под ногами. Картинка воедино не складывалась — взгляд ловил лишь какие-то отдельные детали, засматриваясь на них слишком долго. Дышать было трудно, но Люси каким-то образом вдыхала и выдыхала, двигалась и шла на встречу чему-то воистину страшному. К чему-то, с чем встретиться она явно не готова. Воображение рисовало картины того, как Венди просто упала. Просто ударилась головой. Просто потеряла сознание. Просто нуждалась в перевязке и трех днях «чтобы поправиться окончательно». Воображение обнадеживало, присовывая Люси ложку, полную розовых соплей, блесток и остатков радуги.Но реальность…
Ох, реальность была жестокой.
Секунда — Люси остановилась на руках Нацу, прощупывающих пульс под щекой и на запястье. Всё сводилось к тому, что он попросту проверял состояние девочки, чтобы узнать: нуждается ли она в стабилизации или нет. Это нормально. Это абсолютно нормально для Нацу, как для опытного врача, и для Венди, которая возможно пострадала. Две — осознала, что его пальцы не дрожали — дело практики и опыта — но вот дыхание было шумным и прерывистым, дрожащим в такт растерянному взгляду, бегающему от Венди, к плинтусу и обратно. Нацу не двигался, не реанимировал, не отдавал приказы Люси, чтобы та принесла какой-то инструментарий из процедурной в помощь. Он даже не считал такт, чтобы четко отследить дыхание и пульс. Три — Хартфилия неосознанно сделала шаг назад, чувствуя, как к горлу подкатился тошнотворный комок правды. Палата застряла в промежутке между тем, как Люси сюда зашла и моментом, где она увидела причину крика Юкино. Событий «между» не было, будто бы мозг своевольно стер их, чтобы лишний раз не травмировать. Нацу не двигался. По-прежнему стоял на коленях, сжимал детскую руку в своей и смотрел куда-то в пол, лишь бы не смотреть в стеклянные глаза. Он, казалось, стойкий и подготовленный всеми ужасами нейрохирургии, впервые столкнулся с тем, что он априори не мог контролировать. Потому что 109-я палата не реанимация. Не операционная. Нацу сейчас — не в хирургичке, маске, шапке и очках. Венди — не под наркозом, не под опекой сразу нескольких ассистентов и контролем нейрохирурга, знающего свое дело. Потому что в 109-й палате все давно закончилось — еще до того, как Драгнил сюда прибежал, чтобы сделать хоть что-то, ведь он, черт его дери, врач. Два слова. Одно движение. — Дыхания нет. Два слова. Один глоток воздуха. — Пульса тоже. Нацу поднялся неспешно, аккуратно опираясь на пол и собственную коленку. Края его халата скользнули по полу, а бейдж, прикрепленный к карману застежкой, громко цокнул, отбиваясь от стен едва уловимым шорохом. Все происходило в какой-то замедленной съемке. Каждое его движение растягивалось в минутах, позволяя Люси видеть весь тот сумбур, что вырисовывался у Драгнила на лице. От ужаса бессилия до чёрствого принятия. Два слова. Одна правда. — Она мертва. Люси словила панику сразу же, стоило ей услышать тихий голос Нацу, зачитывающий приговор. Несвойственный ему траур и обреченность подкрались к Хартфилии, цепко схватив её за руку, отчего она попятилась назад, сталкиваясь с холодной стеной палаты. Нацу стоял рядом, но в палате было холодно. Нацу что-то говорил о времени смерти и что они опоздали минимум на часа два-три, если не больше, учитывая график посещений и дежурств за вчерашний день, но Люси не могла выловить отдельные слова, чтобы попросту понять их смысл. Нацу хватался за лоб и винил во всём себя, опираясь на ледяную батарею позади, но Люси хотела ему сказать, что вина их общая…Потому что Венди умерла.
Она умерла в Тенрю-Тейл, когда Нацу и Люси — её лечащий на бумаге и лечащий на практике — должны были работать в ночную смену, а вместо этого выясняли отношения. Она умерла здесь, в 109-й палате, когда Нацу и Люси — те, кто мог бы ей помочь в первые секунды — были буквально в двадцати пяти шагах от её порога.Она умерла.
Два слова. Один конец. — Вызывай полицию.***
04:45
Полиция приехала относительно быстро, но возилась долго: ведущий следователь временно находился в поселке по другому вызову, поэтому пришлось ждать два с лишним часа. К слову, его еще на месте не было, поэтому базовые вопросы задавал его напарник, чье имя казалось знакомым, будто уже было на слуху. Леон Бастия — сдержанный и учтивый — долго не морочился с расспросами, молча записывая только самое важное. Он, приговаривая, что полиция здесь для того, чтобы разобраться что к чему, отфутболивал малейшее любопытство со стороны мимо проходящих пациентов и персонала так, будто бы делал это едва ли не каждый день. Впрочем, как говорил Грей: «Убойный отдел меняет людей». Люси лично столкнулась с этой противной и, порой, мерзкой истиной, посматривая на группу экспертов и криминалистов, столпившихся над телом Венди с камерами. Щелчки фотоаппаратов успели приесться назойливой игрой на нервах, поэтому Хартфилия не выдержала и двух минут в палате в обществе молчаливых профессионалов, делающих все, что прописано в протоколе. Они даже не шелохнулись, когда увидели на полу мертвого ребенка. Даже не вздрогнули, будто бы детская смерть — обыденность в их расписании. Только дотошно расставляли какие-то белые номерки-карточки, обводили мелом по полу отдельные улики, по типу осколков разбитой вазы, учтиво спрятанных за занавесками или разбросанные по всюду персики, будто бы это было действительно чем-то важным. Люси поежилась, оглядывая нейрохирургию в рассвете нового дня. Теперь коридоры выглядели и воспринимались по-другому. Особенно желтая лента, перекрывшая вход в эту часть отделения напрочь, столпившихся полицейских, опрашивающих едва внятно выговаривающих слова пациентов и Нацу, который стоял поодаль всех остальных и вел занудную беседу-монолог с Леоном. Точнее Леон спрашивал, что-то уточнял, а Драгнил рассказывал без тени сомнения: и где операторская с камерами видеонаблюдения, и почему охранник пропускает в больницу кого попало, и зачем Нацу проводил досмотр тела до того, как приехала полиция. К Драгнилу относились с пониманием и уважением, учитывая, что он (пока Эрзы и Джерара нет на месте), по сути, временно главный в Тенрю-Тейл. Сам Нацу выглядел уставшим и, откровенно говоря, заебавшимся, потому что Бастия в ту же секунду, как Люси, прихрамывая, подошла ближе, снова всучил мужчине какую-то бумажку на подпись. «Протокол», как вечно поправлял следователь, явно недовольный тем, что процессуальный документ не малой важности называют какой-то там бумажкой. Хартфилия бегло оглянула Нацу с ног до головы, мысленно отмечая, что если они сегодня куда-то и поедут, то руль в руки мужчине она точно не даст. Сядет сама, с горем пополам доедет, чертыхаясь по дороге о том, что Форд слишком длинный по габаритам, а родная таратайка до сих пор на СТО из-за полетевшего бачка с антифризом, но довезет их обоих туда, где можно будет спокойно выдохнуть и нормально поспать. Если сон вообще входил в планы на сегодня. Леон прокашлялся слишком внезапно, подметив, как Нацу и Люси переглянулись друг с другом: — Старший следователь прибудет с минуты на минуту. Доктор Драгнил, не покидайте стены отделения, пока он не приедет. Вам нужно будет засвидетельствовать факт смерти, как дежурному врачу. — Без проблем. Полицейский кивнул и ушел в сторону криминалистов, попутно раздавая команды, что, кому и как делать: экспертам — взять образцы отпечатков, крови, чего-угодно, что может помочь следствию; погрузчикам — достать пакет и приготовить машину к транспортировке трупа. Хартфилия в очередной раз брезгливо поморщилась, пусть и понимала, что это их работа. А работа бывает разной, к работе привыкаешь. Люси, бегло переглянувшись с Нацу, молча встала рядом, соприкасаясь с чужим плечом своим. Вместо тысячи слов, она просто хотела находится рядом — чтобы Драгнил чувствовал её около себя, чтобы немного выдохнул среди стоящего в отделении мракобесия и траура. Чтобы просто знал, что она крепко сожмет его руку в случае, если всё пойдет по заднице, потому что… Чутье подсказывало, что ни Драгнила, ни Люси так просто из отделения не выпустят, с учетом того, чья Венди пациентка и в чью смену она умерла. — Я хочу, чтобы это быстрее закончилось… — сказала Люси отчаянно и на грани, посматривая на разбросанные по полу истории болезней, анализы и направления. Полиция перерыла на посту всё, до чего смогли дотянутся, оставив в ящиках только градусники и фантики. Ирония зашкаливала. Нацу выдохнувший слишком тяжко, мысленно согласился, не в силах сказать что-то вслух. Он, скользнув ладонью по лицу вверх-вниз, лишь простонал в потолок, прекрасно осознавая, что расследование — дело не быстрое, а если приплюсовать биографию Венди и обстоятельства, в которых всё произошло, следствие затянется надолго. Будет хорошо, если на месяца три, но практика показывала, что…Мирные деньки в Тенрю-Тейл закончились.
05:43
Дверь лифта в тот момент отозвалась противным эхом. Люси, ранее наблюдавшая за картиной того, как Леви и Джувия, пришедшие на работу раньше положенного, пытались осознать и принять тот факт, что Венди умерла, да еще и в таких обстоятельствах, не сразу поняла откуда идет звук быстрых шагов и сумбура мужских голосов. Она, поглядывающая на Нацу издалека, попросила его хотя бы присесть, прежде чем разговаривать с местной шишкой, поэтому Драгнил уже добрые минут пятнадцать просто сидел на краю дивана в приемной, склонив голову над коленями. Он хотел побыть в тишине, наедине со своими мыслями. «И это нормально», — вторила сама себе Люси, оставаясь неподалеку. «Но я хочу быть рядом и помочь», — повторяла она каждый раз шепотом, подмечая неоднократные мысли о том, что ей на самом-то деле просто хотелось присесть рядом с Нацу и молча подышать пропитанным тяжестью воздухом. Вместе, обдумывая произошедшее в гробовой тишине, прерываемой едва доносящимися шорохами из отделения. Руки сжали собственные предплечья неощутимо сильно. Шаги были совсем рядом. — Но в протоколе!.. — Меня не интересует, — Люси вздрогнула, задержав дыхание и зацепившись ошарашенным взглядом за носки собственных туфель. — Девочка находилась в медицинском учреждении, под присмотром профессионалов, где эти самые профессионалы умудрились допустить ее гибель. Знаешь, чем мне пахнет? Шмонит врачебной ошибкой и халатностью за километр, так что первым делом допросим лечащего врача. Кстати, где он? Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. — Там немного сложная ситуация вышла… по документам указан один, но фактически лечил другой. Леон бегло переворачивал страницы блокнота, переглядываясь то со страшим следователем, то с систематически написанными данными о произошедшем. Его напарник, звучащий непривычно сурово и холодно, отбрасывал малейшие сомнения. Можно было бы сказать, что человек опытный, повидавший в карьере многое, но Люси отчего-то не хотела смотреть в ту сторону коридора, чтобы убедиться в том, что старший следователь в разы старше Леона. Потому что это не так. Потому что этот голос Люси узнала бы из тысячи. — Значит обоих на допрос, в участке разберемся. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Люси застыла, неверующее вглядываясь в узоры на линолеуме. Она продолжала стоять вот так — неподвижно и ошарашенно — всего в трех метрах от Нацу, резко обернувшегося на голоса, и в пяти от Леона с его напарником, стремительно приближающихся к Хартфилии. Всё складывалось как нельзя паршиво. Всё шло, будто бы по накатанному сценарию какой-то глупой драмы, где сюжетные повороты настолько предсказуемы, что приходилось перематывать вперед, лишь бы не смотреть этот испанский стыд. Но Люси не была героиней какого-то бразильского сериала. Она не могла взять в руки пульт и перемотать этот отрывок вперед, чтобы не чувствовать этот укол совести где-то между ребер. Она могла только поднять глаза и оставаться настолько спокойной и «такой, как всегда», насколько хватало моральных сил. Ей оставалось только дышать, чтобы не сойти с ума или не потерять сознание, потому что прямо сейчас писалась кульминация её истории, где она, решившись на безумие и оказавшись в ситуации, когда хотелось бежать и плакать, встретилась с тем, с кем встречаться прямо сейчас не хотелось. С Греем в форме, держащего в руках рацию. С его полицейский жетоном на груди, пистолетом в кобуре и равнодушием на лице, которое Хартфилия не желала видеть, но всё равно с рисующейся скорбью в глазах видела. С осознанием, что он — Грей Фуллбастер целиком и полностью — старший следователь, курирующий расследование смерти Венди в стенах Тенрю-Тейла в ночь, когда его девушка осознанно переспала с другим мужчиной. Фуллбастер, застопорившийся всего на два с половиной шага, взглянул на побледневшую блондинку около стены и узнал в ней Люси. Моргнул минимум трижды, чтобы понять, что это она, а не просто отдаленно похожая медсестра. Вспомнил, что сегодня Хартфилия в ночную, а его мантры-успокоения, что его девушка спит дома и знать не знает о кошмарах отделения, были до лампочки, а потом — недоуменно-разочарованно — отвел взгляд в сторону, будто бы с трудом принимая сложившуюся истину. Теперь сказать «меня не интересует» не получится, а дело о смерти ребенка будет той еще проблемкой, учитывая, что раз Люси здесь, то она к этому косвенно (или нет), но причастна. Нацу, поднявшийся с места неожиданно тихо, подошел к Люси и шепнул уставшее «Я разберусь, не влезай, хорошо?», будто бы Хартфилия должна была куда-то влезть кроме Бермудского треугольника между ней, её парнем, с которым она формально встречалась и парнем, с которым фактически переспала и целовалась буквально несколько часов назад. Иронично? Глупо?Нет.
Страшно.
Люси же, наблюдая со стороны, как Нацу идет на встречу Грею, будто бы готовый предложить свои руки для наручников, не могла сдвинуться с места. Мысленно молилась, чтобы это поскорее закончилось. Взглядом умоляла Грея сначала поговорить с ней, а потом приступать к официальной части. Воображала, как подбегает к Драгнилу и одёргивает его в сторону, закрывая своей спиной и защищая криками «он не виноват». Но она не сделала абсолютно ничего. Даже не заплакала, ибо нечем. Леон всполошился моментально, как только Фуллбастер остановился, встречая Нацу в двух метрах от себя взявшейся из ниоткуда свирепостью. Драгнил напрягся, быстро сменив какую-то обреченность в голосе на осторожность. — Грей, это Нацу Драгнил, который… — Талантливый, но до ужаса некомпетентный нейрохирург и, по всей видимости, лечащий врач. Погибшая приходилась Вам пациенткой, верно? Небольшая пауза разделила отношение к старшему следователю, изначально показавшегося более-менее адекватным со всей этой шайки, на «до» и «после». Нацу, вздернул бровью, едва ли не отпустив едкий комментарий, но отчего-то промолчал. Фыркнул и, явно недовольный пролетевшим мимо упоминанием о какой-то некомпетентности, которое больше походило на переход на личности, предпочел остаться официальным до конца. То, что следователь сверлил его взглядом — это факт, однако загадкой оставалась причина такой резкой переменчивости в поведении вроде бы представителя закона. И вроде бы того, кто должен этой самой компетентностью цвести и пахнуть, а не язвить в лицо гражданскому, если только Нацу не перешел ему дорогу еще до того, как встал с дивана, чтобы переговорить насчет официальной части следствия и аспекта Люси во всем этом. А это гадкое ощущение — будто бы между ними успела пробежать черная кошка, так как на улице пятница-тринадцатое — всё же было. — Верно. Венди Марвел числилась моей пациенткой, и я целиком и полностью контролировал процесс её реабилитации после её травмы. Грей, тяжело выдохнув и мельком бросив взгляд в сторону Люси, вручил рацию в руки Леона, тихо напомнив напарнику о том, что нужно будет прописать в протоколе. Бастия, незамедлительно кивнув, махнул рукой стоящим поодаль офицерам и те, организованной троицей развернулись в сторону лифта и зеленой зоны — там, где остановились Грей, Леон и Нацу. Мужчины, кратко согласовав действия друг с другом, прошли мимо Хартфилии, не успевшей даже охнуть или окликнуть их в попытке остановить. Всё происходило быстро, но в то же время медленно, будто бы в тумане. Нацу, недоуменно переглянувшийся со следователем и его странной манерой речи, в которой чувствовалась раздраженность, нахмурился. — Что происходит? Фуллбастер, цокнув языком, снял что-то с ремня, а буквально через секунду послышался настораживающий звон. Он, держа взгляд равнодушным, но с ощутимым презрением, продемонстрировал сверкнувшие в свете моргающей над головами лампы наручники. — Процедура Вашего ареста, Доктор Драгнил. Заведите руки за спину, будьте добры. Вдох. Выдох. Люси, сделавшая шаг на встречу, могла лишь наблюдать за тем, как Драгнил добровольно отдавался в руки полиции, пусть вся вина была на одной лишь Хартфилии. За то, что в ночную смену вместо работы предпочла личные проблемы. За то, что вместо того, чтобы прямо сейчас встать между Нацу и Греем, продолжала лишь жадно глотать воздух и надеяться, что всё разрулится само. За то, что только прикрывала рот ладонями и мысленно умоляла себя сделать хоть что-то, но не делала, элементарно, из-за страха решиться растолкать всех и объяснится. Происходящее казалось анекдотом — неудачным, до слез паршивым. Нацу болезненно скривился и цыкнул, когда наручники защелкнулись на его запястьях, обхватывая слишком туго. Грей, надменно хмыкнув, дернул чужие руки на себя, проверяя надежность. Окружившие их мужчины лишь ждали приказа «упаковать» Драгнила в машину и отвезти прямиком в участок, на допрос, по всей видимости, с пристрастием. Пусть Нацу и не понимал, отчего такое скотское (ну почти) отношение, буквально через одну ядовитую фразу и благодаря раздраженному «а с тобой я поговорю позже», адресованному кому-то за спиной, Драгнил прозрел. Трижды убедился в том, что он вляпался в дерьмо похуже развода спустя пять лет брака и криминала, выуживая из памяти моменты, где Люси, будучи пьяной, рассказывала о своем парне по имени Грей и о том, что он жуткий тип со своими странными генеральскими замашками, прикрытыми за розовыми соплями и телячьими нежностями. Дважды мысленно вдарил смачную пощёчину самому себе за поспешность и откровенный долбоебизм в выводах и действиях. И единожды обернулся в сторону едва стоящей на ногах Люси, сливающейся со стенкой, так, будто бы вот-вот готова была потерять сознание.06:00
— Нацу Драгнил, Вам предъявлено подозрение по факту уголовного преступления… В обстоятельствах будет разбираться следствие, поэтому прошу проехать со мной в участок для дальнейшей процессуальной процедуры.… Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Если Вы…В пятницу, тринадцатого августа две тысячи двадцать первого года, ровно в шесть часов утра, Нацу Драгнила арестовали на глазах у всего отделения нейрохирургии в качестве первого подозреваемого в деле о гибели Венди Марвел.
***
08:02
— Повторюсь, я была в ординаторской, разбирала документацию, — Люси почти срывала голос. — Буквально за двадцать минут, как Юкино крикнула, я встретилась с Доктором Драгнилом у него в кабинете, чтобы обсудить лечение пациента, у которого назначена операция на следующей неделе. Она безвольно опустила руки на стол и прерывисто выдохнула, чувствуя, как горло запершило. Пусть перед ней и стояла проклятая бутылка воды, взгляд все равно был направлен на Грея, смотрящего на девушку сверху вниз. В допросочной было холодно, приглушенно-темно и узко, с учетом того, что в этой крошечной комнате могло поместиться больше трех человек за одним столом. Правда, Люси в этот раз не повезло, ибо она осталась сам-на-сам с Греем без каких-либо путей отхода и потенциальных свидетелей недоразговора-недоперепалки-недодопроса за стенкой по правую сторону, которая в реальности была тонированным окном с прослушкой. Ровно два часа назад ее приволокли сюда, усадили за этот жутко неудобный стул и любезно предложили какой-то батончик с мюслями вместо завтрака, издалека намекая, что Хартфилия здесь надолго. Спустя десять минут философского одиночества, проведённого наедине с мыслями о произошедшем, в комнату зашел Грей — непривычно серьезный и чересчур пафосный, как для собственно парня и ведущего расследование следователя в одном флаконе. Изначально разговор не удался, впрочем, даже сейчас, спустя добрые минут сорок, ситуация и накал между ними ничуть не изменились. Люси пыталась доказать, что Нацу здесь не причем и его арест с превентивным обвинением — ошибка. Грей же с невозмутимой рожей пил кофе и только наигранно удивлялся от аргумента к аргументу, будто бы в реальности ему было наплевать и на доводы Люси, и на ее слезы, которые она отчаянно пыталась игнорировать. — И всё? — И всё! — Этот кадр был в кабинете всё это время? — Конечно! Я периодически заходила к нему, уточняла кое-какие моменты по карточкам. Люси охнула и тут же откинулась на спинку стула, хмурясь и с недовольством поглядывая на Грея, подпирающего двери. Кофе в его руках давно остыл, но аромат зерен все еще витал в воздухе дразнящим шлейфом. Фуллбастер причмокнул, отводя взгляд в сторону. Хартфилия, тут же почувствовав укор с его стороны, моментально вскочила и в эмоциях прорычала: — Мы не обязаны делать обход каждые полчаса, знаешь ли: для этого есть медсестры. Но даже так, будь с Венди что-то не то — мы бы услышали. В ответ — молчание и осуждающий взгляд, вынуждающий сомневаться в собственных словах. Таким Грея Люси видела впервые, отчего, собственно, не сдерживалась в выражениях и тональности голоса. Будь ее воля и не было бы здесь камер и тонких стен, она бы встала и вмазала мужчине между глаз с размаху. Его равнодушие ее раздражало. Его фырканье ее раздражало. Ощущение, что Грей даже слушать не хотел, ее раздражало. Все в нем — начиная от демонстративного наплевательства до этого надменного взгляда, смотрящего сверху вниз — раздражало. И не потому что Люси приняла для себя правду, что любит она другого, а потому что в ситуации, когда нужно вести себя адекватно, Фуллбастер делал ровно и в точности наоборот, будто последняя скотина, плюющая на то, что говорит пока-еще-его-девушка. Сквозь сцепленные зубы вырвалось: — Поверь мне на слово, Доктор Драгнил первым побежал к ней, когда Юкино рассказала, что произошло. Здесь нет места врачебной ошибке или в чем ты там пытаешься его обвинить. — Я не являюсь обвинителем, это компетенция суда, Люси — это во-первых. Во-вторых, почему у меня складывается впечатление, что ты мне что-то недоговариваешь? Немая пауза. Округлившиеся глаза. Недоумение, читающееся в лице Люси и это сраное равнодушие, вырисовывающееся в манере Грея добивать словами. Пусть она и упустила факт выяснения отношений Нацу, последствия которых остались незамеченными благодаря воротнику блузки и накинутой сверху курточке, но это не означало равно всему тому, что было сказано ранее. Да, пол ночной смены Люси усердно работала в кабинете своего куратора над персональным заданием (этакая легенда, придуманная на ходу), но остальную половину Хартфилия бегала от кабинета в ординаторскую и обратно, жалуясь на неудобные туфли и несносную юбку. В этом она не соврала. Здесь не было недоговорок или еще чего-то. — Что? Ты сейчас серьезно? — Серьезнее некуда, — он оставил полупустой стаканчик кофе на краю стола и уперся руками в поверхность, нависая над Люси, будто бы палач. — Записи видеокамер за последний месяц стерты, ваша медсестра едва может три слова связать, а твоя пациентка лежит в морге. Прямо сейчас ты пытаешься выгородить своего куратора, в то время, когда я пытаюсь сделать всё возможное, чтобы ты числилась в деле, как гребаный свидетель, а не один из подозреваемых. — Ты говоришь так, будто бы я виновата в смерти Венди. — Ты — её лечащий врач, Люси. Несмотря на то, что формально им является Нацу Драгнил, любые процедуры и анализы согласовывала ты. Знаешь, что это значит?.. Грей говорил об этом так, будто бы угрожал ей ножом у горла. Люси чувствовала чужое дыхание у себя на щеках, но вместо того, чтобы привычно идти на встречу его лицу, вжималась в спинку стула, с опаской вглядываясь в тёмный омут. Всего за одну ночь между ними четко вырисовалась невидимая черта, разделяющая их союз на «до» и «после». Хартфилия и так понимала, что у этих отношений нет будущего, но отчего-то жалобно скулила, чувствуя, как Грей прямо сейчас давит на нее психологически. Бумажки имеют ценность в законе, поэтому обвинить Нацу куда проще, чем Люси, если только не будет каких-то доказательств извне. А если такие и всплывут, вероятность того, что Хартфилия закончит свою интернатуру в мечтах, но за решеткой, возрастет втрое. Однако вместо того, чтобы поддержать или хотя бы нормально выслушать, Грей продолжал запугивать. Будто бы маленький ребёнок, боящийся услышать продолжение страшилки, Люси с опаской проглотила нарастающую внутри тревогу. — Если лаборатория и экспертиза не подтвердят, что её убили, суд мелочиться не станет, — эту фразу он едва ли не выплюнул. — Впаяет пять лет за халатность и аннулирует к чертям твою лицензию. Плакала твоя мечта быть нейрохирургом, плакали твои родители и плакал твой дражайший куратор, воспитавший из тебя невесть что, а не профессионала! Щелчок прозвучал в голове, словно какой-то переключатель. Грей, отдышавшись, будто после долгой пробежки, порывисто отскочил назад и схватился за голову. Фуллбастер держался за лицо, оттягивал волосы на макушке и мычал про себя, прекрасно осознавая, что сказанное только что — эмоции, накипевшие с утра пораньше. Не поднимал глаза, чтобы не встретиться с Люси, принявшей этот удар слишком буквально. Мужчина всем своим нутром чувствовал на себе этот взгляд — разбитый и загнанный в угол — но не мог извиниться или взять слова обратно. Потому что Люси не понимала, во что лезла. Люси не осознавала всего масштаба. Люси по-прежнему вела себя, как ребенок, нуждающийся в совете и подсказках кого-то, кто будет постарше и поопытнее неё самой. И это было неправильным с её стороны. Ей нужно было открыть глаза на то, что творилось под носом. — Что?.. Что ты только что сказал?.. Люси, осознав, что мирок внутри нее перевернулся, хрипло прошипела под нос, чувствуя, как нос разлучился вдыхать и выдыхать воздух. Пальцы судорожно сжали складки кожаной юбки на коленях, а челюсть скрипнула. Она не моргала. Глотала воздух через рот, забывая о нужных словах и каких-то доводах. Грей безвольно опустил руки и выпрямился, встречаясь с её бессилием своей горечью. — Что из-за своего эгоизма, прямо сейчас я не знаю, что делать: прикрывать твою задницу ценой своей или делать всё по закону, Люси. Она промолчала, вдохнув хрипло и глухо, отчего по коже прошлась предательская дрожь. — Это криминал, Люси. У вас в больнице умер ребенок, а где были вы? Я только по одной фотографии трупа могу понять, что это не случайность. Его голос — постепенный и оглушающий — давил на виски головной болью. Слушать не хотелось. Хотелось встать и уйти. — Если лаборатория и экспертиза чудом не подтвердит несчастный случай или причастность кого-то постороннего, ты или твой куратор будете отвечать перед законом. И, если честно, я бы с радостью всё повесил на этого ублюдка-Драгнила, потому что выбирая между ним и тобой, я выберу тебя. Даже если мне придется пойти на фальсификацию, чего я НЕ хочу делать. Он шипел и злился, явно упуская пару колких комментариев в силу того, что стены здесь достаточно тонкие, чтобы одним только крикнутым в сердцах «Люси, да сколько можно, твою мать!» привлечь нежеланное внимание коллег. — Так что хватит, — её молчание и разбитый взгляд добивали. — С меня хватит постоянно пытаться доказать тебе, что нейрохирургия — это слишком серьезно. Я устал смотреть на то, как ты продолжаешь играть в доктора, Люси. Открой глаза! Посмотри, к чему привел твой сраный эгоизм! Фуллбастер, пусть и понимал, что поступал жестоко, но пытался донести, что ребячество с врачебным чемоданчиком и пластмассовыми прибамбасами перестало быть безобидным. Люси втянула его в криминал, когда Грей явно не был готов жертвовать своей задницей ради чьей-то прихоти. Пусть Хартфилия и была далеко не чужим человеком, однако закон настаивал на том, чтобы Фуллбастер сегодня же подписал прошение отдать руководство следствием другому. По какой причине? По причине того, что он просто не имеет права вести расследование, в котором фигурирует его родственник, близкий человек, супруга, ребенок или, к примеру, девушка. Почему? Потому что исключается принцип объективности, на котором весь уголовный, чтоб его, процесс стоит! Это не просто «подвиг ради пафоса и красоты». Это прямой повод отправить его на ковер к вышестоящим лицам с повинной и объяснительной, вдобавок санкциям, которые попу греть не будут, скорее упрутся туда палкой, вилами или чем поострее. Другими словами, лишат звания и должности, как минимум. Как максимум, посадят в соседнюю камеру за превышение полномочий и пособничество в уголовном преступлении. И ради этого Грей недосыпал ночи на службе? Ради того, чтобы в одночасье пожертвовать абсолютно всем? — Прямо сейчас я единственный, кто может вытащить тебя из этой задницы. Это незаконно. За это я сяду вместе с тобой, Люси. А вместо того, что сказать блядскую правду, ты мне нагло лжешь. — Я-я... — Хартфилия плакала, — тебе не лгу. — Тогда, где ты была полночи? В ответ — молчание и всхлипы. Вот она — правда. Правда, которая была угрозой всему, над чем Грей работал последние восемь лет. Это угроза карьере. Угроза рекомендациям. Угроза репутации и приложенным усилиям в сфере, где либо ты в системе, либо тусуешься юрисконсультом на окраине города, в какой-то сомнительной шарашкиной конторе со своим блистательным дипломом и опытом работы в убойном отделе, которыми можно разве что подтереться.Весело? Ни разу.
Но даже с учетом всего этого… Даже с нависающей угрозой оказаться замеченными в небольшой корректировке протоколов и сопровождающих документов… Грей готов был пойти на это и рискнуть, потому что репутация ничто в сравнении с Люси и вопросом ее участия в деле о гибели ребенка, где Хартфилия с вероятностью семьдесят процентов может сесть в след за своим куратором, которого еще вчера поносила, а уже сегодня рьяно отстаивала, словно нанятый адвокат. Он-то готов, но стоит ли, когда Люси даже слышать не хотела. Она ведь даже не представляла весь масштаб произошедшего. Рука скользнула по лицу нещадно. — Я говорил тебе, — он рычал сквозь зубы. — Я тебя, блять, предупреждал, что с этим шутить нельзя, Люси, — его голос отбивался от стен реквиемом, смертным приговором, к которому Хартфилия не была готова. — И вместо того, чтобы прислушаться или хотя бы думать о последствиях, ты заварила кашу, которую придётся расхлёбывать мне. Их взгляды встретились: ее — ошарашенно-разбитый и его — осуждающее-разочарованный. Грей тяжко выдохнул и опустил руки, с силой сжимая кулаки и отводя глаза куда-то в сторону. Сказанное им в эмоциях было правдой: где-то утаённой, где-то чересчур преувеличенной. То, что копилось слишком долго в голове вырвалось наружу не вовремя и спонтанно, уничтожая малейшую возможность вернуться к былому пониманию в корне. Фуллбастер это прекрасно понимал. Понимал, не хотел допускать, но все же допускал, списывая все на усталость и нехватку ресурса притворяться, будто в отношениях с Люси все хорошо. Отсутствие секса, былой романтики было лишь верхушкой айсберга, ведь Хартфилия что-то скрывала — об этом талдычила чуйка, проверенная годами и практикой. И Грей, честно сказать, терпел до последнего, принимая эти нелегкие испытания и проверку на стойкость, как один из этапов в отношениях, который наступает после «конфетно-букетного периода». Терпел, пока эта самая терпелка не сказала ему «па-па, сладкий!» утром, когда перед глазами появилась Люси на фоне работающих с трупом экспертов. Худшей развязки и не придумаешь. Честно сказать, Грей мог бы бросить эту затею: вытаскивать Хартфилию из откровенной задницы. Мог бы плюнуть на слишком подозрительное поведение, хилые аргументы, что она полночи занималась бумажками и закрыть глаза на то, что у неё на лбу вырисовывалось фраза «лгу и даже не краснею» и без разбирательств подписаться внизу официального признания её одной из подозреваемых.Потому что всё сказанное Люси не складывалось в единую картинку.
Мог бы, но не стал в дань уважения собственному выбору, все еще болезненным чувствам и ощущению, что прямо сейчас он ее предал. Жестоко вмазал пощёчину и предал, как тот, кто еще пару недель назад обещал быть рядом. Быть опорой, какой бы хреновой ситуация не была. Большего он не сказал, пусть на языке и крутилось парочка фраз, касающихся их личной жизни. Не хотел опускаться еще ниже. Не хотел добивать её окончательно. Просто не хотел продолжать причинять ей боль, пусть она её и заслужила. Хартфилия прерывисто прохрипела что-то неразборчивое, а после — сжала губы так сильно, что, казалось, было лишь попыткой не заплакать. Черта между ними с каждым словом, с каждой проведённой секундой в тишине, недоговорках и недопонимании, становилась всё четче, однако первым, кто ушел, была не Люси. А Грей, устало дёрнувший на себя дверь и оставивший печальное: — Надеюсь, ты сделаешь хоть какие-то выводы. Хлопок пронесся порывом воздуха, едва ли задевшим Люси. Она, опустив голову в дрожащие ладони, хныкнула и сильнее сжала зубы, надеясь, что у нее получится льющий поток слез. Но это был лишь очередной самообман, преследующий Хартфилию по пятам. Такой же, где она верила, что история с Греем закончится если не дружбой, то хоть натянуто-адекватным приятельством. Такой же, где Фуллбасер не додумается оставить в документах только Нацу, чтобы в случае чего уберечь Люси, а на Драгнила скинуть все грязное белье.Она истошно убегала от этого самообмана, но истина была быстрее.
Люси, утерев рукавом сопли, выла в ладони и утыкалась лбом в стол, искренне надеясь, что в допросочную больше никто не зайдёт. В особенности Фуллбастер, которого видеть хотелось в последнюю очередь. Возможно, он был прав: и насчет доли вины Люси и насчет ее глупых надежд на лучшее. Возможно она, правда, зря не рассказала о своих сомнениях насчет их совместного будущего раньше: по крайней мере, ей было бы чуточку, но легче отдирать этот несносный и слишком болезненный пластырь от кровоточащего сердца. Возможно, они оба поспешили, когда решили начать отношения, потому что причиной этой странной любовной истории была не любовь. А гребанный комфорт, «удобство», которые рано или поздно заканчиваются.Возможно все это было одной большой ошибкой.
Вслед за Греем, ушла и Люси, оставив черту нетронутой...***
09:15
Нацу размялся, чувствуя, как отсидел на том несчастном стуле всё, что только можно. Кости хрустели, но от этого становилось только легче, будто бы Драгнил вышел на свет впервые за долгие года заточения. Или, если быть точнее, за три часа изнурительного допроса в одной и комнатушек участка, больше похожей на подсобку. Солнце грело, но не согревало. Погода на улице радовала и даже подстрекала заехать по дороге домой куда-то в парк, прогуляться, да вот только сил хватало разве что доковылять до автобусной остановки, с трудом доехать до дома и, не раздеваясь, завалиться в постель. Ночь выдалась длинной и насыщенной: от приятного начала, про которое думать так-то не хотелось, до резко наступившей в жизни Нацу черной полосы. Ну как черной? Чернющей, цвета дерьма, ибо он пока что отделался лишь легким испугом, а следствие будет продолжаться с его красноречивым именем в списке проверенных, но всё еще подозреваемых. Впрочем, он добровольно на это согласился, что уж жаловаться. Конечно, садиться за решетку за то, что ты, по факту, не делал, грустно, да только, если выбирать между Люси и собой, Нацу упорно продолжит делать выбор в сторону Хартфилии. Не потому что дело во внезапно проснувшейся человечности или любви, хотя Драгнил с трудом мог обозначить их отношения, как романтические, потому что они даже, блять, не начались, просто он прекрасно осознавал, что… Люси слишком молода, чтобы ловить шлепки по лицу от жизненной несправедливости. Она ни в чем не виновата — это Нацу мог и хотел гарантировать ценой собственной свободы, а Венди наверняка умерла по другой причине. Однако всё упиралось во время. В доказательства, которые будут изучаться полицией. В понимание ведущего следователя и его объективизм, пусть об этом говорить было как-то трудно. Потому что вряд ли Грей Фуллбастер, будучи парнем Люси, схерали начнет снисходительно относиться к Нацу. Скорее, поспособствует увлечению тюремного срока. У этого парня на лице написано, что он далеко не глупый, скорее, импульсивный. Впрочем, Нацу снова и снова возвращался к тому, что произошедшее между ним и Люси, и то, что косвенно задело Лисанну и Грея — последствия его решения и выбора. Сделанного не воротишь. Да и, честно сказать, не сильно-то и хотелось. С губ сорвался усталый вздох, граничащий с хрипом. Парковка встретила Нацу темнотой, сыростью и бодрящей прохладой. Гажил любезно перегнал машину от больницы до участка, точно зная, что у Драгнила не хватит сил тащиться через три квартала только ради того, чтобы, наконец, выдохнуть где-то, где было спокойно и тихо. К слову, Редфокс сам предложил устроить небольшую рокировку, с учетом того, что Нацу отдувался, по сути, за всё отделение, потому что Эрза и Джерар всё еще тусили где-то в Калифорнии на каком-то супер-пупер-важном семинаре о потенциале стволовых клеток в медицине будущего. Это было неожиданно приятно, за что Нацу искренне был благодарен этому непробиваемому травматологу, понимающего шутку только со второго или, Боже упаси, с третьего пересказа, поэтому мысленно пообещал себе как-то отблагодарить Гажила. Возможно, бутылкой виски, а может чем-то и покрепче. Ну хоть товарищами жизнь не обделила. Ключи, любезно припрятанные на регистратуре у какой-то миловидной девчушки, явно впервые столкнувшейся с недосыпом, зазвенели в пальцах. Сигнализация привычно пикнула, отзываясь приятным эхом среди всей этой гробовой тишины. До тех пор, пока Нацу не заметил Люси, подпирающую спиной водительскую дверь. Она сидела на ледяном асфальте в девять часов утра и, уткнувшись в колени, молчала. Подозрительно тихо дышала и даже не шмыгала носом, издалека походя на брошенную собаку у обочины. Драгнил остановился около неё и подал ей руку. Он горько усмехнулся. — Это очень плохая идея. Она, всё еще держа голову между дрожащих коленок, сипло отвечала сорванным голосом. — Что именно? — Сидеть на асфальте. Хоть бы что-то подстелила. Люси качнула головой то в одну сторону, то в другую. Она, сжавшись в маленький комочек, наконец, позволила себе шмыгнуть носом и что-то промычать в собственные ноги. Жалобно, из последних сил, разрешая себе расслабиться в обществе Нацу. Впервые за эти несколько часов. Ее телефон в неизменно-лавандовом чехле, валялся рядом, у переднего колеса и, кажется отблескивал трещинами по всему экрану — разбила. Носки шикарных черных замшевых туфель на небольшом каблучке, одолженные у Джувии без её согласия, были стертыми и белыми. Нацу с сожалением оценив ситуацию на твердую тройку из десяти, тяжко выдохнул. — Давай помогу подняться. Она кивнула и подняла голову. Люси, принимающая помощь зябко и неуверенно, тянула дрожащие ладошки вперед, к Драгнилу, доверяя ему полностью. Она — красная, опухшая и сломленная чем-то, о чем Нацу не хотел бы спрашивать прямо сейчас — упала ему в руки и крепко сжала в объятиях. Плакала молча, не издав и звука. Терялась носом в складках его свитера и хваталась за крепкую спину вместо тысячи слов. Окончательно обмякла в руках, в которых хотелось забыться. Нацу ни о чем не спрашивал, не предлагал сесть в машину и нормально обсудить произошедшее. Он, понимая, что Хартфилии просто нужно время принять всё, как есть, позволил ей расплакаться на своем плече еще больше. Мягко гладил по волосам, удерживал под лопатками и хмурился каждый раз, когда она обречённым шепотом просила его забрать её куда-то. Куда-то так далеко, чтобы хотя бы на день избавиться от этого едкого ощущения, что если не сегодня, то завтра будет конец света. Люси преувеличивала на эмоциях. Люси плакала от бессилия, от шока произошедшего, от того, что не была готова столкнуться сразу с несколькими навалившимися на голову проблемами. От того, что впервые встретилась лицом к лицу с детской смертью. От того, что увидела дорогого сердцу человека с омерзительной стороны и разочаровалась. Люси, уткнувшись в его шею и прошептав что-то страшное, жуткое и вовсе не характерное ей, забилась в угол и настойчиво кричала кому-то вдали, что она в домике. Но правда — суровая и жестокая — никуда не делась. Ни от просьб уехать. Ни от тихих и обреченных «я виновата во всем, я не позволю им упечь тебя за решетку, Нацу». Ни от её резко повзрослевшего взгляда, с которым Драгнил столкнулся не по прихоти. Она смотрела волком — разбито и отрешенно — будто её хрупкую натуру, уязвимую ко всему, что касалось важного, растоптали. Нацу опешил. — Что произошло в участке? Люси шмыгнула носом и утерла слезы рукавом блузки. — Ничего хорошего, — она отвела взгляд в пол, натыкаясь на сиротливо лежащий телефон около переднего колеса. Девушка, подогнув юбку, аккуратно присела и подхватила мобильный, а после выпрямилась. Застыла спиной к Нацу, шепча неестественно холодно, отрешенно. — Я так понимаю, тебя отпустили из-за нехватки доказательств? Драгнил хотел согласиться и сказать, что пусть его и отпустили, это не равно «сняли все подозрения», но отчего-то вышло только выдавить непроизвольное «угу», подмечая за Люси странное поведение. Нацу, качнув головой, неуверенно осмотрел её с ног до головы. Девушка, пошатнувшись, повернулась лицом и скользнула рукой к собственным щекам для того, чтобы стереть остатки истерики и сделать вид, что всё под контролем. Но под контролем она явно не была. В состоянии шока — да. Но шок и контроль — вещи разные, прямо противоположные. — Люси, я не понимаю, что… Всего секунда и одна проезжающая вдалеке машина, чей гул колес разнесся по парковке эхом. — Я не дам тебе взять вину на себя, — она говорила твердо, уверенно, пусть и на грани срыва. — И не позволю кому-либо еще навешать на тебя ложные обвинения. Ни Грею, ни любому другому говнюку. Нацу замер, будто бы слышал эти слова впервые. Переглядывался с её невообразимо бледно-красным лицом, вторя самому себе, что Люси просто в панике, поэтому и говорит подобные вещи несвойственным ей серьезным голосом. Убеждал себя в том, что Хартфилия просто уничтожена разговором с тем самым Греем, который, похоже, не мелочился и не подбирал высказывания.Следователь? Психолог? Хороший парень?
— Что этот кретин тебе сказал?Яйцелуп несчастный, по которому трижды плачет клиника, вот кто он.
Слетевшее с её губ «много чего» ощущалось ложью во благо. Люси металась от куска асфальта около колонны до недоуменного лица Драгнила и обратно, хмыкая и приговаривая что-то о том, что она не собирается отсиживаться в стороне и наблюдать за тем, как кто-то огребает вместо неё. И огребает незаслуженно, без «вместо нее». А Нацу не понимал, почему за какие-то несчастные три часа Люси изменилась до неузнаваемости. Драгнил, выискивая ответы в лице Хартфилии, твердо стоящей на своем, мог лишь задавать вопросы и надеяться, что Люси перестанет смотреть на него так обреченно. Но напоминание о том, что мирные деньки в их жизни закончились, неприятно въелось в память, будто бы высеченное пламенем клеймо. Её руки — мягкие, но холодные — внезапно коснулись его щек. Её лицо — пылающее уверенностью и отчаянием — было всего в нескольких сантиметрах от его. Люси, стоящая слишком близко, чтобы вдохнуть полной грудью и позволить себе расслабиться, вторила шепотом — одними лишь губами. Зачарованно и пугающее одновременно. — Я не позволю ему скинуть все на тебя, Нацу. Пока до них обоих не донеслись хлопки — ритмичные, будто аплодисменты. Над головами что-то угрожающее загремело, вынуждая лишний раз поежится — в угоду инстинкту самосохранения. Шаги — тяжелые, наводящие тревогу — приближались со стороны полицейского участка. Голос — до боли знакомый, окончательно резанул по сердцу правдой, в глаза которой смотреть не хотелось. Пора заканчивать этот фарс. Люси обернулась в сторону невольного зрителя, готовая ко всему: хоть к прилетевшему в лицо мату, хоть к посылу на три буквы. Нацу, переглянувшийся то с настороженной Хартфилией, то с Греем, стоящим буквально в десяти метрах, непроизвольно пошатнулся, чувствуя подкрадывающийся к горлу комок нервов. Вряд ли эта стычка закончится чем-то хорошим.09:28
Но прежде, чем Драгнил успел проявить инициативу и объясниться, выступить тем, кто предложит пойти на компромисс, Грей, прихлопнувший в ладоши в последний раз, прошипел сквозь зубы: — Браво, ребята… Браво.И это был последний аккорд.