13.08.2021 ЭДМОНТОН
Люси громко вскрикнула, пытаясь разнять драку прямо посреди парковки. — Прекратите! Оба! Но Нацу и Грей, вцепившиеся друг в друга её не слышали, даже не обернулись на её голос, пытаясь лавировать между ударами то в лицо, то в нос, то куда-то под дых. Фуллбастер начал первый, резко отпихнув вставшую перед Нацу Люси и врезав Драгнилу по челюсти. Нацу пусть и знал, что потасовка вполне себе может быть, но тогда еще надеялся на какое-то благоразумие вроде бы самого законопослушного среди собравшейся троицы. Но призывать к дипломатии было поздно, поскольку Драгнил тут же сплюнул кровь, подметив, что зубы противно цокнули, а губа болезненно треснула. — Сукин сын, ты нарываешься… — Ну давай, попробуй ударить! Или ты только к чужим девушкам заливать умеешь?! Слово за слово, оскорбление за оскорблением, удар за ударом. Асфальт смешался с кровью, брызгающей со стёртых костяшек. Грей, резко подхвативший Нацу за грудки и поваливший его наземь, шикнул и тут же промахнулся, ощутив гадкий выпад: Драгнил зарядил коленкой по яйцам, не забыв отпустить едкий комментарий о «бить в голову нельзя, конченный ты ублюдок». Грей согнулся пополам, перевернувшись на бок. — Мр-разь! Нацу, отдышавшись, пнул того в бедро, отпихивая как можно дальше. Лицо стягивала запекшаяся кровь и грязь, руки болели и зудели, будто бы от крепатуры. Драгнил, раздражённо сплюнул в сторону: — И ты себя называешь следователем? Кто тебя бить по голове научил, баран?! В ответ — очередное оскорбление, начавшееся и закончившееся матом. Драгнил, будучи нейрохирургом и тем самым человеком, который дрался в юношеские года чаще, чем ночевал дома, не терял хватку и отслеживал динамику боя. Мордобой мордобоем, но знать меру тоже нужно, в особенности — касательно ударов по голове. Даже в боксе запрещены удары по затылку, а тут Фуллбастер блистает не хуже плачевной молодежи в заброшенных переулках на окраине Ванкувера. Поэтому и пришлось идти по принципу уличных боев: все средства хороши, лишь бы не заработать сотрясение, разрыв верхних мозговых вен или, не дай Бог, надкорковое кровотечение. Впрочем, последствия можно перечислять хоть до утра — не зря опыта в области нейрохирургии больше восьми лет. А вот Грею ума-разуму поднабраться бы, с учетом того, что из них двоих, защитник закона и тот, кто проходит физическую подготовку в качестве следователя, уж точно не Драгнил. Нацу, утерев губы рукавом, тут же цыкнул — ткань пропиталась кровью. Пришлось сплюнуть. Но Фуллбастер, держащий руку на пульсе, вовремя подметил, как Драгнил приподнялся на локтях и перевернулся, чтобы откашляться — открылся для прямого удара или нападения. Перехватил того за руки и заломал, улавливая звуки хруста лучевой кости правой руки. Нацу, цыкнув, узнал в приеме знакомый захват одного из своих ванкуверских друзей, дерущихся грязно, не по правилам. Вобрав как можно больше воздуха и уловив момент между пятой и восьмой секундой до того, как его рука сломается, Драгнил приподнял локоть и, прицелившись, резко вмазал им по носу. Решительно, точно зная, куда бить, чтобы по итогу нос всё же сломался и сдвинулся в сторону. Безусловно, не смертельно, но проблематично. — Чтоб тебя! Грей отполз в сторону, опираясь на левую руку, а правой — удерживая перекошенный нос. Кровь сочилась по пальцам, затекая за рукава белой рубашки; хлюпала и чавкала, собираясь сгустком-лужицей на асфальте. Фуллбастер рычал ртом, сплевывая и сглатывая. Нацу, приподнявшийся с трудом, покачивался из стороны в сторону — коленки дрожали с непривычки после трех часов изнурительного допроса сидя ровно на заднице. По подбородку и шее разводами стекала кровь из губы — от широкой улыбки и насмешки, сказанной сквозь плотно прижатые зубы. — Охо-х, перелом со смещением? Номерок челюстно-лицевого дать или в справочнике найдешь? — Завали хлебальник! Грей резко подорвался с места — с низкого старта — набрасываясь на противника с кулаками. Нацу пришлось только обороняться, потому что Фуллбастер — может в силу разницы в возрасте, может в силу физической подготовки — обходил Драгнила по скорости точечных ударов. Сначала печень сказала «пока-пока», а вслед за ней и район почек. Приходилось пасовать, пятится назад и поджидать момент, чтобы оглушить Фуллбастера резким хлопком по ушам. По крайней мере, это прием никогда не подводил: ни в восемнадцать, ни в тридцать. Грей, дезориентированный, рыкнул громче, из-за чего его голос разнесся по парковке эхом. Да вот только не успел он накинуться на Нацу с кулаками, как Люси, решительно перехватив Фуллбастера со спины, громко вскрикнула: — Я сказала: прекратите! Нацу, выдохнувший, заметил, как Грей начал аккуратничать: эмоции эмоциями, а задеть Хартфилию в порыве агрессии не хотелось. Даже с учетом увиденного буквально несколько минут назад. Драгнил, придерживающий правую руку, едва как моргнул — в глазах всё двоилось, а ноги подкашивались. В голову сразу пришел логический вопрос: каким боком он доедет домой и завтра пойдет на работу, если прямо сейчас было бы неплохо съездить в Тенрю-Тейл, чтобы подлатать весь этот тихий и не очень ужас. Да и Фуллбастера не помешало бы забросить (желательно через плечо) к Локи из челюстно-лицевого. А еще лучше к Гажилу — там не только нос ювелирно вправят, а и мозги с бекрени на место вернет. Уж такова натура врача: хочешь не хочешь, а спасать надо. Даже таких дятлов, плюющихся в Хартфилию, как Грей. — Отпусти меня, Хартфилия, твою мать! — Не отпущу! У тебя нос отваливается, а ты руками размахиваешь? Совсем из ума выжил?! Хартфилия сдерживала его как могла, уговаривая успокоиться и прекратить драку: это травмоопасно. Нацу, опершийся на капот собственной машины, прерывисто выдохнул и сплюнул очередной сгусток крови в сторону. Тело ломало, синяки и кровоподтеки давали о себе знать то там, то сям, а губа уже начала пухнуть. Раскрас мордашки достойный Хэллоуина — не иначе. — Я ему не только рожу подправлю, а и ребра отобью к чертям собачьим! — Грей, прекрати! Ты не понимаешь, о чем ты говоришь! — Блять, да отвали ты от меня! — Хартфилия права, а тебе бы к ней прислушаться. Отобьешь ребра — влетишь в копеечку. А если поспособствуешь пробитию легкого — сомневаюсь, что сможешь откачать. Думай прежде, чем бить, придурок. На что Грей фыркнул пренебрежительно: — Тебя забыть спросили, ублюдок. Нацу только вздернул бровью, сохраняя спокойствие достойное похвалы, пусть это и была усталость, которую хотелось поскорее смыть с себя. Он говорил четко и последовательно, с нотками отцовской педагогики, будто бы Грей — нашкодивший сын, а не мужчина, влезший в драку из-за женщины. Впрочем, Драгнил прекрасно понимал, что Фуллбастер не дурак, а просто импульсивный в моменте, когда накал достигает апогея.Не глупый. Вспыльчивый.
Хотя, может и глупый.
Люси же, резко развернув Грея к себе, принялась вычитывать: и за драку, и за оскорбления, и за то, что пытался скинуть в случае откровенной задницы все на Нацу, пусть Драгнил этого не заслуживал как никто другой. Фуллбастер пререкался, пытался вывести девушку на эмоции, но Хартфилия впервые на памяти Нацу держалась достойно. Стойко, уверенно, чем и вызывала гордость, пусть Грей моментами и напрашивался на смачный щелбан за некоторые словечки в её адрес. Впрочем, Нацу не лез, пусть и хотелось вступиться, взять за шкирку, как проказливого кота, и тыкнуть носом во все сказанные невпопад «шалава» и «вертихвостка». Не лез, потому что знал, что его это не касалось. Люси должна сама разобраться со старыми отношениями, прежде чем с головой нырять в новые. Так что Драгнил, с трудом двигая нижней челюстью, отсиживался на капоте черного Форда, в надежде, что их разборки скоро закончатся. — И как давно ты с ним уточняешь «рабочие вопросы», а? Как давно водишь меня за нос? — Я не водила тебя за нос, Грей. — А что ты делала? Зажималась с другим мужиком, пока я рвал жопу, чтобы тебя не посадили? Люси промолчала, стушевавшись в доводах. Она не могла объяснить то, что творилось между ней и Нацу и почему «это» в корне отличалось от того, что было между ней и Греем. Ведь и то, и то — отношения. И то, и то претендовало на уют, комфорт и романтику в обществе друг друга, но отчего-то… Грей и Нацу отличались друг от друга. С Греем было ощущение неполноценности. С Нацу эта неполноценность восполнялась чем-то… Значимым, бесформенным, невесомым. Но как это объяснить на словах? — Послушай, Грей, я не… — Что «ты не»? Только не говори, что ты святая, Люси, потому что это, блять, не так! — он, засмеявшись, развел руками. — Я сутками напролет думаю о том, почему ты морозишься, пытаюсь решать твои проблемы, рискуя своей карьерой, а ты что? Развлекаешься? Расставляешь ноги перед первым встречным-поперечным? Люси прижала губы. — Я одного понять не могу: что я сделал не так, раз заслужил, — он, прервавшись, чтобы кивнуть в сторону Нацу, горько улыбнулся, — вот это. Драгнил раздраженно фыркнул: — А можно меня не впутывать сейчас? — Ты зажимался с моей девушкой, так что завали хлебальник, пока он еще целый. Пожалуйста. Нацу, подняв руки к верху под видом «сдаюсь, делайте, что делали», продолжил сидеть на капоте молча, лишь изредка вслушиваясь в разговор Грея и Люси. Он все еще держал в голове мысль, что вмешиваться он просто не имеет права, но отчего-то каждый раз порывался загородить Хартфилию собой после сказанных в сердцах «развлекаешься?» или «расставляешь ноги?». Тем не менее, Люси держалась стойко. Несмотря на то, что Драгнил сжимал кулаки и тихо фыркал в след каждому сказанному слову Грея, Люси достойно принимала все колкости и обиды. Молча выслушивала каждое обвинение об измене и недопонимании, ибо… Заслужено? Факт того, что они с Нацу переспали, когда Хартфилия еще состояла в отношениях, никуда не делся. Произошедшее на парковке за буквально минуту до того, как Грей вмазал Драгнилу со всей дури — тоже. Она виновата в том, что не расставила все точки над «і» раньше. Она виновата, что тянула резину, а теперь огребает по первое число от неловкости, стыда и горечи. Она виновата, что всё же поставила свои интересы и чувства к Нацу выше какой-то человечности и морали, к которым все же стоило прислушаться перед тем, как лезть кому-то в трусы. Но Грей тоже… — В то время, как я стараюсь сохранить наши отношения… Как я пытаюсь помочь тебе, ты кувыркаешься со своим куратором у меня за спиной. Заебись у тебя понятие отношений, Люси. Был неправ, пусть из них двоих, больше все же напортачила Хартфилия. — Тогда на этом ставим точку. Резко, порывисто, неожиданно. Люси отчеканила это без тени сомнения, позволяя ветру подхватить спавшие на грудь волосы. Грей опешив и скрутившись в лице, болезненно поморщился. Нос пульсировал и сочился кровью, изредка напоминая о себе тупой ломкой, отдающей в виски. Фуллбастер мог бы послать её далеко и надолго, развернуться и уйти, не оборачиваясь. Но отчего-то не мог переступить через какую-то часть себя, которая и вынудила ввязаться в драку. Которая тянулась к Люси, как и тогда — в день их первой встречи. В ответ на попытку что-то решить, Хартфилия смотрела волком. — Ты пытался сохранить наши отношения? Хорошо. Я изменила тебе? Да, не отрицаю. Хочу ли я оставаться с тобой? Нет, извини. — Зачем ты так? Тишина повисла между ними ощутимым канатом: Люси продолжала сжимать губы, сдерживать слезы и стоить из себя непробиваемую глыбу; Грей — по-прежнему непонимающее искал в её лице ответы. Не мог сложить дважды два, просто потому что в какой-то момент Хартфилия изменилась, отвернулась и охладела к нему. Когда это конкретно случилось понять трудно, одна Фуллбастеру было любопытно…За что?
Ведь всё было хорошо. Они мило ходили на свидание, отдавались порыву страсти, а на утро, будто герои американской рекламы, готовили совместный завтрак. Чего не хватало для полноты картины? Что такого в этом Нацу Драгниле, чего нет в Грее? Почему Люси, будучи счастливой рядом с Фуллбастером, упорно делала выбор в пользу другого мужчины? — Я просто хочу понять... Зачем? — Потому что мы слишком разные. Потому что ты не даешь мне той поддержки и уверенности, в которых я нуждаюсь. Потому что ты… — Так проблема в том, что я считаю, что ты не подходишь для нейрохирургии? Ты серьезно? Ветер, поднявшийся во время грозы, бодрил. Тучи сгущались все больше и больше, будто бы скапливаясь беспросветным одеялом над парковкой у полицейского участка. Грей, рассмеявшись по-настоящему глупо, иронично отвел взгляд в сторону и снова пустил смешок. Глупый аргумент. Глупая причина изменить. Глупый повод расстаться, пусть между ними и так всё кончено. Люси, сжимая кулаки и шумно вдыхая прохладный воздух через рот, держалась. Искренне хотела накричать, отвесить пощёчину, плюя на сломанный нос, или в красках рассказать, что она чувствует к Грею и, самое главное, что НЕ чувствует. Но подходящих слов не было. Лишь желание поскорее закончить этот разговор и разойтись. Пусть даже на такой печальной ноте. Пусть без обнадеживающей дружбы. Просто уйти с мыслью о том, что Хартфилия всё-таки решилась встретиться со своей самой большой проблемой лицом к лицу. Искренностью. Правдой, о которой сводило скулы. — Из-за такой мелочи… — Для меня это не мелочи. — Брось, Люси, я тебе сегодня уже говорил, что ты ошибаешься, — он смеялся. — В твоем понимании человеческая жизнь — нескончаемый ресурс, хотя в реальности люди умирают, если врачи допускают ошибку. Венди умерла, так что пора бы… Хартфилия, шумно выдохнув, перебила его на полуслове, издалека догадываясь, что Фуллбастер собрался говорить после сказанного слишком легко «Венди умерла». — Так что пора бы нам разойтись, Грей. — Люси, это несерьезно. — Нет. Я хочу расстаться, — девушка проглотила подступившие слезы, чувствуя, как голос все же дрогнул. — Твои слова ранят не хуже мысли о том, что Венди могла умереть из-за меня. Поэтому давай закончим на этом, ладно? Её кулаки сжимались почти до кровавых отметин в ладони. Нацу, держащийся все время особняком, осуждающее обвел Грея взглядом, надеясь, что Фуллбастер все же примет разумное решение. По крайней мере, верил до последнего, пусть у следователя и вырисовывался протест на лице. Драгнил прекрасно понимал, через что нужно было пройти Люси, чтобы, наконец, отпустить всё это. Как ей осточертело слышать от, казалось бы, близкого человека то, что заставляло сомневаться в себе и собственных возможностях. Как ей было тошно от одной мысли, что она где-то «не подходит» или где-то «слишком наивная». Что ей нужно было что-то и кому-то доказывать, когда в реальности Люси нуждалась в, элементарно, вере. Поддержке, даже тогда, когда косячила. Хартфилия никому ничего не должна. Она — нейрохирург. И это истина, которая не нуждается в доказательствах. — И ты собралась уйти вот так, ничего толком не решив? Секунда. — А что ты хочешь услышать?! Терпение порвалось на части окончательно. — Что я не чувствую к тебе ровным счетом ничего?! Что из-за твоих слов я начала сомневаться в себе?! Что я едва не упустила шанс пройти операцию на астроцитоме, потому что ты сказал, что я не готова, вместо того, чтобы просто в меня поверить?! Хватило секунды, чтобы Люси сорвалась. Чтобы слезы брызнули на лицо, а истерика вырвалась криком изнутри. Хартфилия топталась на месте и яростно сжимала кулаки, высказывая Грею всё, что накопилось. Начиная от мыслей о терапии, заканчивая вечными сомнениями, которые насторожили даже Нацу, ведь подобная черта никогда не ассоциировалась с Люси. Она никогда не сомневалась в том, что она прирожденный медик.Что её желание стать нейрохирургом какое-то неправильное.
Она говорила, плакала, кричала и умоляла Грея просто избавить её от этого — от этих токсичных отношений, где один пытается перевоспитать другого под себя, чтобы было удобнее. Где один считает, что имеет право под корень менять жизнь другого, аргументируя это точкой зрения со стороны. А Фуллбастер слушал и молча принимал каждое высказанное в сердцах: — Я заебалась! Заебалась слушать тебя! Заебалась искать в себе причину чего-то неправильного! Заебалась сомневаться! Я заебалась думать, что мне с тобой лучше, Грей, потому что это не так, черт тебя дери! И это было правильным. Говорить об этом, а не скрывать, в надежде, что всё решится само собой. Что всё пройдет, наладится, а эти отношения — можно будет заглушить новыми. Поэтому Нацу и не влезал: знал, что такой расклад для них обоих — наилучший. Пусть правду говорить больно, а еще больнее — принимать её, это всяко лучше недомолвок. По крайней мере, недомолвки разрушили брак с Лисанной, а у Грея и Люси есть шанс разойтись мирно. Это Драгнил видел в самих Грее и Люси, которые, наконец, открылись друг другу с нужной стороны. Без лжи, притворства и самообмана. — Заебалась?.. Ты серьезно? После всего, что я... — Да, представь себе. Ты меня заебал, Грей. Минута ушла на то, чтобы Люси отдышалась и утерла слезы. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Еще сорок секунд — на то, чтобы заставить коленки не дрожать, а сердце — не сжиматься так болезненно, при одной лишь встрече взглядами с Греем, которого, казалось, уничтожили этим жестоким и холодным «да, представь себе». Еще двадцать секунд прошли в тишине, прервавшейся как-то неожиданно, но предсказуемо. Тишина, которая, будто бы отбивалась звенящим эхом от крыши парковки, давила на виски головной болью и мольбой побыстрее разойтись, чтобы не травмировать душу еще больше. Ведь Грей был важен. Грея не хотелось обидеть. Ему просто хотелось сказать, что они слишком разные, чтобы строить что-то общее. Грей все же… — Да пошла ты, Люси.Был частью жизни Хартфилии — слишком драгоценной, чтобы не заплакать.
Фуллбастер, подтерев нос и отмахнувшись от предложения Нацу съездить в Тенрю-Тейл, опустил руки в карманы джинс и ушел в сторону участка. Тихо, но разбито. Бесшумно, но на фоне назревающего ливня. Его образ исчез — растворился — в стоящем за пределами парковки тумане, будто бы призрак. Люси пошатнулась, уверенная в том, что после сказанного её с Греем дороги разошлись — от этого заплакала сильнее, потому что обижать его не хотелось, но и утаивать… Держать всё в себе с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее. Нацу вовремя подоспел рядом, перехватывая её за плечо и успокаивая одним лишь взглядом — все будет хорошо. Всё обязательно наладится. По-другому и быть не может. — Вы еще поговорите, поверь мне на слово. — Я сказала много глупостей, Нацу… Я… Я такая идиотка… Хартфилия юркнула в объятия, крепко прижимаясь щекой к воротнику свитера. Нацу, ойкнув трижды, приобнял девушку левой рукой, отмечая про себя, что правая нуждается в диагностике — если не перелом, то вполне себе «отменное» растяжение, обеспечившее Драгнилу внеплановые выходные. Мужчина, опустив подбородок на светловолосую голову, шептал убаюкивающее «ты молодец», потому что Люси была молодцом. Она не сбежала. Не села в машину и не ринулась на красный со второстепенной, лишь бы не говорить Грею правду и не встречаться с ним лицом-к-лицу, когда их отношения на грани разрушения. Она, пусть и в эмоциях, но высказала всё, что болело и ныло на душе. И это было правильным решением. Поэтому Нацу ею гордился. — О, Господи, — девушка внезапно всполошилась, отпрянув и обеспокоенно оглядев лицо мужчины. — Мы немедленно едем в Тенрю-Тейл. Твои раны… Её руки ласково скользнули по щекам, едва ли касаясь ран, ссадин, ноющей губы. Нацу, посмеиваясь, но прижимаясь к её рукам сильнее, выглядел довольным. Да, было чуточку больно стоять и, моментами, дышать, но видеть Хартфилию такую — повзрослевшую, очаровательную и вызывающую внутренний трепет — было куда важнее диагностик, недовольного Гажила, жертвующего своим обедом, лишь бы вправить руку и Грея, который обязательно вернется, чтобы поговорить. Возможно, не сегодня, а завтра. Может и вовсе через неделю, когда проблема со сломанным носом решится, но он вернется. Поговорит с Люси, и, поставив точку во всем этом — несомненно, ценном опыте — останется с ней в хороших отношениях. По крайней мере, это ванговала чуйка, которая ни разу не подводила. Потому что, не смотря на драку, многочисленные обвинения и обиду, Фуллбастер не был плохим человеком. А Люси… Люси вызывала восхищение — от этого щемящего в груди чувства хотелось улыбаться и улыбаться, не смотря на разбитую губу и колкие ощущения в районе печени. И «это» нельзя было спутать с подростковой романтикой или хотелкой в штанах. «Это» было нечто большим, чем то, о чем Нацу думал после случившегося в кабинете на утро после операции. «Это» было в разы сильнее, чем то влечение, которые испытывал Драгнил, когда шутил насчет блузки или подолгу засматривался на её до ужаса красивое лицо. «Это» не было мимолетным увлечением. «Это» не было любопытством или попыткой отвлечься после развода с Лисанной. «Это» — что-то сказочное, пропитанное шлейфом непринужденности и сокровенности, будто бы найденный сундук с сокровищами. За пределами крытой парковки начался дождь: освежающий, убаюкивающий мелодией уходящего лета и возвращающий во времена, когда Люси Хартфилия была поводом лишний раз побеситься. Когда «ванкуверский подарочек» хотелось поскорее отправить обратно, в руки отправителю, а самого надоедливого интерна среди всех возможных — как минимум, придушить стерильной перчаткой. Но сейчас, припоминая слова Юкино в самом начале их знакомства с Люси — внезапно предсказавшими будущее — Нацу не сдерживал улыбки.«Ты еще за ней скучать будешь!»
— Почему ты улыбаешься? Люси глупо кривила губы в ответ, все еще обеспокоенно оглядывая запёкшуюся кровь на щеке и растирая пальцем без-трех-дней-синяк под подбородком. Хартфилия — мерцающая в конце лета среди дождливого солнца — переполняла лаской и несвойственной нежностью, которые, казалось, всегда были чуждыми для Нацу. Но не сейчас. Не с «ванкуверским подарком», действительно ставшим подарком. — Не знаю… Наверное, просто радуюсь, что не уволил тебя тогда. А я мог, серьезно. — Придурок.***
19.08.2021
ЭДМОНТОН
Прошла почти неделя с тех самых пор, как жизнь Люси разделилась на «до» и «после». Коридоры отделения нейрохирургии тянулись вперед темным тоннелем, пусть за окном было ранее утро — всего семь часов утра. Хартфилия, поежившись от пасмурного неба и легкой прохлады, блуждающей от стены к стене, шла вперед, к посту. Люси жевала губы и куталась в воротник курточки, в надежде, что рабочий день пролетит незаметно, за привычной бумажной работой и жалобами пациентов, но… Вместо солнечного приветствия, её встретили грозовые тучи за окном и желтые оградительные ленты, полностью перекрывшие левое крыло отделения. На месте снова была полиция — человек двенадцать — которая мельтешилась от палаты к палате, пытаясь найти хоть что-то кроме первостепенных улик. То, что пропустили и то, чему не придали должного значения. И так несколько дней подряд, будто бы в Тенрю-Тейл было что искать кроме больничных принадлежностей, лекарств, процедурного инвентаря и мебели в палатах. Хандра, отступившая на какие-то жалкие пару часов, которые скрасил Нацу вчера вечером, накатила с новой силой. Люси вздрогнула и отвела взгляд в сторону, ступая аккуратно, не спешно. Девушка по возможности хотела растянуть этот жуткий момент встречи с дверью знакомой палаты и перекошенным «109», которое никто до сих пор не умудрился выровнять. Но ирония все же была — она никуда и не девалась, ведь палата Венди была почти что около поста, где Юкино — бледнее стены — что-то пыталась сделать с вазой. Медсестра стояла на месте и перекладывала с одного места на другое несчастную вазу, в попытке отвлечь себя хоть чем-то, лишь бы не вслушиваться в равнодушное обсуждение полицейских. А их разговоры вызывали разве что головную боль и колики в животе. Люси поежилась, переступая порог левого крыла. Остановилась, чтобы вдохнуть и выдохнуть едкий и пропитанный горечью воздух. Мысленно попросила саму себя держаться до конца и просто игнорировать то, что происходило буквально в метрах десяти. Вроде бы помогло, но, когда перед глазами выросла Юкино с этой печально-приветливой улыбкой, резко захотелось развернуться и уйти. В горле встал ком. — Люси? Не ожидала тебя тут встретить. Я думала ты на принудительных выходных. — Привет… Хартфилия не поднимала глаза, сильнее сжимая в руках лямки сумки — было невыносимо стоять там. Невыносимо слышать голос Юкино — дрожащий, сеющий внутри тревогу и едкое ощущение бессилия. Невыносимо чувствовать на себе взгляды полицейских и едва уловимое «так эта та самая, которая лечила». Невыносимо просто ходить на работу, будто бы ничего не произошло. Джерар вечером того же дня, когда Люси вернулась домой побитая, будто бы собака, перезвонил и сказал, что они с Нацу освобождены от обязанностей на ближайшие недели две. Ажиотаж, поднявшийся в СМИ, немного перекрыл Тенрю-Тейл воздух: многие пациенты собрали вещи и уехали, оставив парочку гневных отзывов в Гугле, после чего отделение нейрохирургии было забитым на несвойственные ему двадцать-двадцать пять процентов. Выходом из этого дерьма было типичное «залечь на дно и не светиться» до тех пор, пока следствие не получит результаты экспертизы, и не подтвердит, что вины Драгнила с его интерном в произошедшем нет. Ну а Тенрю-Тейл, потерявший свою статусность в Эдмонтоне, эту самую статусность вернет. Впрочем, Фернандес свято верил и пытался поделиться этой самой верой (и своим задротисто-бесячим оптимизмом) с Нацу и Люси, уверяя их, что причина смерти Венди вовсе не в лечении или больнице. А в чем-то другом — не важно в чем, главное, чтобы Тенрю-Тейл фигурировал только как место происшествия, а не как больница, в которой воспитываются убийцы. Поэтому им просто нужно подождать. Отдохнуть, собраться с силами, а потом снова вернуться к своему ремеслу — спасению чужих жизней. Люси здесь и сейчас только ради того, чтобы поменять обстановку хотя бы на один рабочий день, ну а Нацу занимается вопросом окончательного переезда и перевозкой вещей из одной квартиры в другую, так как недавно получил по почте подтверждающие развод документы.Жизнь продолжается, да?
Глубокий вдох. Если бы всё было так просто, Люси бы не бежала из дома только ради того, чтобы собственные мысли не сожрали её изнутри, прикрывая это состояние несостояния глупым «поменять обстановку». — Я не могу отсиживаться без дела, поэтому пришла помочь… Хоть чем-то. А ты как?.. — Держусь. Юкино опустила руки в карманы хирургички и утупилась взглядом в неровно разложенную стопку журналов за прошлые месяцы. Между ними была какая-то несвойственная их дружбе неловкость, будто бы и Люси, и Юкино ходили по острию лезвия: подбирали правильные слова, лишний раз умалчивали. Безусловно — это нормально, это теперь часть их обыденности, к которой стоило бы привыкнуть. Но Хартфилия, нервно дернувшись, повела плечом и тяжко выдохнула. Агрия держала взгляд на вазе — той самой, подаренной родственниками проблемного пациента, которого Юкино откачивала в коридоре после потери сознания. Но нельзя было сказать, что медсестра действительно была озабочена узорами и уголками — скорее, просто пыталась отвлечься на что-нибудь. — Каждый день здесь куча полиции. Я совру, если скажу, что это не отвлекает от работы, но я стараюсь не обращать внимание и работать, как работала до этого, — она прижала губы, оставив вазу на краю поста. — У меня куча непроверенных и неотсортированных историй болезней, незаполненный график и висящее вторые сутки оформление журнала на эту неделю… Дел много… Но звучало не так убедительно, как хотелось бы. Юкино была бледной, осунувшейся и изрядно постаревшей на годиков так пять, как минимум. Трагедия, с которой она столкнулась первой, сильно её подкосила и Люси казалось, что среди всех, кого смерть Венди затронула (косвенно и нет), Юкино досталось больше всего. Агрия всегда встречала и коллег, и пациентов, и гостей с лучезарной улыбкой на губах — непотопляемым оптимизмом. Всегда смеялась, с благодарностью принимала подарки и была этаким лучиком в отделении нейрохирургии. А сейчас что? А сейчас Юкино, утирая поступившие слезы бумажной салфеткой, которую нынче предусмотрительно носила с собой в нагрудном кармашке хирургички, хотела вернуться к своей жизни «до». — Я просто хочу, чтобы поскорее закончилось, Люси… Ты даже не представляешь, как я хочу этого… Хартфилия мягко коснувшись её дрожащих рук, несильно сжала их в своих. Люси прекрасно понимала, что слов будет ничтожно мало и по-хорошему выходные нужны именно Юкино. Понимала, но упорно не видела какого-то другого выхода, кроме как перебросить все силы на работу, как бы трудно не было.Элементарно, чтобы не выть волком дома, в четырех стенах.
Элементарно, чтобы не сойти с ума.
— Так оно и будет, Юкино. Все будет хорошо, уверена, полиция знает, что делает. Это было враньем. Откровенной, наглой ложью, в которую Люси не хотела верить, а уж тем более говорить. Ценой этого «все будет хорошо» были смерть Венди, арест Нацу и расставание с Греем. Полиция, по факту, не знала, что делать, поэтому и отсиживалась в Тенрю-Тейл сутками, выуживая информацию из вот таких вот разговоров. Ну а весь персонал нейрохирургии, который лично познакомился с «прелестью» пятницы тринадцатого больше не сможет вернуться к своей привычной обыденности. Потому что в стенах больницы… В палате «109 в нынче опечатанном левом крыле отделения… Умер ребенок. Руки Люси дрогнули, пусть лицо и оставалось каменным. Хартфилия держала себя под контролем, четко зная, что лучше выпустить пар в работе, а не растрачивать нервы и время на бесполезные слезы. Этим и хотела заняться поскорее, пока были силы твердо стоять на своих двоих и говорить что-то более-менее внятное. — Лучше скажи, что там с отделением: нужна ли какая-то помощь? Возможно, я могу сегодня провести обход по оставшимся пациентам? — Да-а, конечно, — Юкино утерла слезы и, отряхнувшись, вернулась в свое почти обычное состояние беспорядка и спешки. — Сейчас, секундочку. Утром я оформляла график, так что приблизительный план у меня есть… Где же я его оставила? Господи, ничего найти не могу: такой бардак!.. Люси ответила смешком — наигранным, пусть и пыталась сделать это сдавленное «ха-ха» каким-то более натуральным, искренним. Юкино нырнула под стол, выискивая во всех картонных коробках, ящичках и пакетах что-то, о чем бурчала добрые минуты три, ну а Люси, перевесившись через стойку поста на локтях, непроизвольно поглядывала в сторону группы полицейских, шныряющих между стен, будто крысы. Смотрела долго, выискивая во всех этих искореженных равнодушием лицах хоть что-то человеческое. Жевала губы от бессилия и огромного желания выдворить их всех за порог. Цепко сжимала пальцы, пытаясь остановить себя от оплошности, которая могла бы усугубить её и без того шаткое положение. Но тут же осеклась, заметив среди всех этих черных фигур знакомый образ, проскочивший мимо из одной палаты в другую.Грей.
Наверное, это норма — быть здесь едва ли не каждый день — ведь Фуллбастер на то и старший следователь, курирующий это дело. Но для Люси в тот момент, когда её сердце беспощадно ушло в пятки, это было за гранью «нормы». Это было то, чего она избегала и то, с чем хотела столкнуться в последнюю очередь. И как на зло, Фуллбастер заприметил её — нервно сглатывающую панику около поста — поэтому поспешил проскочить мимо коллег и, опустив руки в карманы полицейской куртки-ветровки, подойти для, по всей видимости, разговора. Вдох. — Старший следователь Фуллбастер… Не ожидала вас сегодня увидеть. Выдох. — Я возглавляю расследование, так что… Боюсь, нам придется часто здесь сталкиваться, Доктор Хартфилия. — Насколько часто? — Вас беспокоит мое присутствие? — Нет, нисколько.Пауза.
Между Греем и Люси повисла неловкая тишина, как только официоз и вопросы по теме (а вроде бы и нет) закончились. Тем, чтобы поговорить хоть о чём-то существенном, а не о недавнем разрыве, как таковых не было. Желания выкручиваться, выдумывать что-то на ходу и притворяться, что ничего не произошло — тоже. Люси отвела взгляд в сторону стопки журналов. Грей, почесав за ухом, мыкнул. Юкино, ощутившая вес прелести «третьего лишнего» не выдержала давления и, ойкнув, выбежала за стойку. — А-а, я, наверное, пойду в процедурную, проверю… Прибывшие ампулы с новыми препаратами. Люси, я скоро вернусь и передам тебе готовый график. Агрия убежала, не дождавшись ответа: а его бы и не последовало бы, потому что Хартфилию ампулы и график не интересовали от слова совсем. Девушка, проведя медсестру взглядом и мысленно прощаясь с ней, как с последним и единственным поводом избежать серьезного разговора с Греем, скрестила пальцы за спиной. Будь что будет, но главное, чтобы без очередных скандалов. — Я хотел поговорить. Люси сморщилась, недоуменно качнув головой. — О чем? О следствии или о… Нашем расставании? — И о том, и о том, но все же больше о... наших отношениях. Фуллбастер говорил тихо, но смело. В его лице читалось беспокойство и самое настоящее волнение, будто бы перед экзаменом: ох, он не знал, как начинать подобные разговоры, потому что все расставания с бывшими девушками начинались и заканчивались телефонными звонками, а не конфликтом вживую. Поэтому и было в этом порыве поговорить что-то пугающее — неизвестность, да. Люси, хмыкнув, выпрямилась, чувствуя, как болит спина. Возможно, она болела по-настоящему, а может Люси просто устала стоять вот так вот — обреченно и потерянно, вынужденная брать участие в разговоре, который не планировался и хотелось бы отсрочить. Но в голове настойчиво рисовались картинки ссоры на парковке, когда Хартфилия сказала много лишнего — уж половины Фуллбастер не заслуживал, ибо был пусть и не идеальным парнем, но всё же хорошим. Поэтому и начала первой: неуверенно и тихо. — Грей, послушай, я перегнула палку тогда. Фуллбастер тут же подхватил инициативу, приговаривая хрипом. — В конфликте не бывает одного виноватого, так что не стоит геройствовать. Мы взрослые люди, так что… Давай решим все, как взрослые? За его спиной маячили любопытные коллеги, оглядывающиеся раз в минуту или две. Хартфилия, опасливо закусив губы, кивнула. Головой она понимала, что отношения с Греем феерично закончились ровно в тот момент, когда Люси позволила влечению к Нацу взять вверх над разумом и здравым смыслом. Логика подсказывала, что будь у них с Фуллбастером что-то большее, чем комфорт и удобство, на измену Хартфилия не решилась бы, потому что к Драгнилу чувства появились на почве того самого, в чём Люси нуждалась, как в партнере. Трезвость лишь подкидывала аргументов в топку тезиса «Грей хороший парень и тут проблема либо в тебе, милочка, либо в самой концепции ваших отношений». Подсуетившееся сердце согласилось моментально: проблема не в Грее и не в Люси, а в том, что их отношения — изначально выстроенные неправильно — держались на обещаниях, сексе, говне и палках. Это не было чем-то, что взращивалось постепенным знакомством друг с другом. Это был лишь опрометчивый поступок, совершенный в силу чего-то, чему ответ найти прямо сейчас трудно. Но это опыт — бесценный и послуживший толчком к… Дружбе? По крайней мере, в это хотелось верить, пусть и верилось с трудом. Грей сделал шаг навстречу спонтанно, резко. — Мне жаль, что у нас ничего не получилось… Я много думал обо всем этом и… Ты права, будет лучше, если мы поставим на этом точку и останемся друзьями. Люси, подняв голову, ошарашенно и неверующее глотнула воздух. — Грей… Фуллбастер, улыбнувшись впервые на памяти горько, пожал плечами от какого-то ощутимого в воздухе и движениях дискомфорта. — Нет, все хорошо, правда. Оценивая эту ситуацию объективно, я понимаю, что, даже если бы мы с тобой сошлись, ничего бы хорошего из этого не вышло. Он запнулся на полуслове, мельком поглядывая то на копошащихся коллег за спиной, то на Люси, непроизвольно крутящей в руке карандаш и смотрящей непонимающее-удивительно. Хартфилия, приоткрыв рот в недоумении, будто бы искала в Грее что-то выбивающееся из колеи обыденности, но нутро подсказывало: он искренен. Пыл поутих, импульсивность сменилась рациональностью. Мужчина, замахнувшись незаконченной фразой, тут же закрыл рот и силой сжал губы, будто бы упорно подбирал нужные слова, но всё это время промахивался и промахивался. Мысли не складывались в слова, пусть Фуллбастер и был прирожденным оратором, признанным и академией в Торонто, и собственным шефом в участке, когда дело доходило до красивых (иногда даже чересчур) речей на публику. Пальцы непроизвольно скользнули по столу на посту до стопки с журналами, поправляя неровности и завернутые углы. — Не буду врать: между нами был какой-то дискомфорт. Мы будто что-то упустили еще в самом начале знакомства и это не давало мне покоя до тех пор, пока я просто не закрыл на это глаза. Гул, стоящий в отделении, будто бы затих — исчез — на фоне слов Грея, которые звучали как-то по правильному, разумно. Фуллбастер, будто бы читал мысли Люси, ловил каждое её слово, сказанное шепотом и озвучивал то, что лежало на её душе таким же булыжником. Хартфилия, тревожно охнув, непроизвольно шагнула назад. Всё это время она свято верила, что именно она была той, кто разрушил их союз — с виду идеальный. Ведь именно она поддалась искушению упасть в чужие руки, забыв о какой-то морали. И именно она предложила поставить во всём этом точку — обрывающую любые надежды на нормальный, достойный финал. Она выступила злодеем их совместной истории и всё это время жалела об этом. Но Фуллбастер, жуя слова ровно также, как и она, лишь опровергал все брошенные Люси в саму себя камни. Они оба виноваты в произошедшем. Мужчина, отнекиваясь от сомнений и внутренних уговоров повременить с откровением, продолжал говорить искренне. Делиться тем, чем стоило поделиться изначально, а не позволять этому комку ниток, недоговорок и самообмана скатываться в огромный снежный ком. Если бы кто-то раньше сказал ему, что Дьявол кроется в мелочах, многие бы моменты в отношениях с Люси не были бы упущены.Но…
— Отношения должны быть комфортными и постепенными, а не… Строиться после первого же секса в спешке. Но это нормально. Нормально ошибаться, любить тех, кто тебе не предназначен и бороться за то, что не имеет будущего. Такова человеческая природа, думаю.Что сделано, то сделано.
— И я это понимаю. И я вижу, как ты смотришь на того говнюка. И я с этим смирился, Люси, пусть... И было желание как-то подосрать на прощание. Хотя, и это нормально. Наверное. Их взгляды встретились: её — сочувственный, его — смирившийся. Напряжение, стоящее комом в горле, постепенно исчезло, смешавшись с другим пропитавшим воздух ощущением — свободы и откровенности. Грей горько улыбнулся. Молчал, но в его глазах читалось многое: от понимания до принятия, пусть и болезненного. Люси, хило ответив такой же разбитой улыбкой, порывисто сократила расстояние между ними и крепко-крепко обняла его за спину, прижимаясь щекой и нашептывая извинения и… — Спасибо. За все. Благодарность. В ответ — смешок. Фуллбастер ласково — но как-то иначе — скользнул большой ладонью по девичьей макушке, пропуская через пальцы, спутавшиеся из-за дождя и повышенной влаги волосы. Его дыхание было тяжелым, а слова — звучащие с трепетом и тревогой — пропитанными вселенской усталостью. Люси могла бы заплакать — а она, правда, хотела — но всё же сдерживалась. Ради Грея в первую очередь, потому что эта правда далась ему с трудом. Глаза жгло неумолимо, но Хартфилия, путаясь носом в складках чужой ветровки, уговаривала себя не давать слабину. Стойко выдержать расставание и принять то, что «как прежде» уже не будет. У неё свой путь, а у него свой. Возможно, они пойдут по нему вместе, но уже как друзья, прошедшие и огонь, и лед, и медные трубы. А возможно они разойдутся, ведь «бывших» не бывает, да? На губах — улыбка. Непроизвольно-радостная, отчего-то веселая и заразительная, резко перекочевавшая на лицо мужчины. Грей смеялся. — Скажи спасибо вашему травматологу. Давно мне не вправляли мозги, вместо носовой кости. Лекция была то, что надо, хотя Редфокс всё же тип стремный: я на полном серьезе думал, что он либо мне еще раз нос сломает, либо шею в качестве акции за первый, но не последний визит свернет. Люси, отпрянув, смеялась в ответ. — Да-а, Гажил он такой. Секундная пауза, прошедшая в искренних улыбках и смущенных переглядках, закончилась очередной шуткой про Гажила и его странную привычку устраивать лекции на ровном месте. Грей, расслабившись, наконец, позволил себе облокотиться на пост, а Люси, краснеющая от подробностей о Гажиле и Леви, познакомившихся благодаря Джувии на катке, смеялась в голос. Они, отдавшись атмосфере целиком и полностью, не заметили, как дискомфорт исчез на фоне пробившегося из недр сухой почвы нечто большего. В разы ценнее недоотношений, выстроенных по незнанию и глупой неопределенности. Грей неуверенно-уверенно склонил голову в сторону и задорно ухмыльнулся, попутно протягивая ладонь для рукопожатия вперед. — Тогда… Друзья? Люси, чувствуя поселившуюся в груди непринужденность, ловко подхватила его руку и крепко сжала в своей. — Друзья. — Только при условии, что ты не будешь в подробностях рассказывать о вашей совместной жизни с тем долбодятлом, окей? — С чего ты взял, что я вообще собиралась? — Одна моя бывшая сказала, что после расставания парень может стать другом только в случае, если он гей. — Серьезно? — Брось, все девушки хотят друга-гея. Так что ты уж прости, но я не хочу претендовать на эту роль. — Боишься, что после моих рассказов, захочешь отбить Нацу? — Ну-у, дерется он хреново, но выглядит очень даже неплохо. — Господи, Грей. Пять минут прошли в непринужденной атмосфере типичного дружеского разговора «обо всём, ни о чем, но с щепоткой глупых шуток». Пусть Люси и съязвила вслед громкому цокоту Грея неразборчивое, но уловимое «чувак, а это уже звучит по-гейски», но смеялась она искренне — впервые настолько искренне, что сама замялась, как только заметила. Темная вуаль, висящая на стенах Тенрю-Тейл спала моментально. Солнце, взошедшее над горизонтом высоток и небоскребов, осветило улицы и чуточку коридоров, едва ли касаясь лиц Люси и Грея, нашедших друг в друге то самое «недостающее звено» как-то спонтанно. — Ну а что? Мне нужно было как-то разбавить эту напряженку. Да и на вид мужик нормальный, так что обойдемся без посылов утопиться в канаве. Руки распускать не буду, честное слово. — Подожди, ты что?.. — Не смотри на меня так. Я пытаюсь делать вид, что меня устраивает статус брошенки. Теперь все казалось и воспринималось по-другому: будто в ином свете. И Фуллбастер, стоящий рядом и пытающийся шутить как-то глупо. И его фразы о Нацу, в которых все еще чувствовались какие-то отголоски ненависти и ревности. И это нелепые переживания о будущем, когда в голове поселилось четкое ощущение, что легче сдохнуть, вывалившись в ближайшее окно, чем пережить следствие по делу Венди. Люси впервые было легко. Легко дышать этим буквально пару минут назад тяжелым воздухом. Легко реагировать на перешептывания и многозначительные взгляды полицейских за спинами. Просто легко и хорошо внутри, будто бы все невзгоды куда-то делись. Будто бы их смело ветром. Перед глазами стоял Нацу, говорящий о том, что правильным выходом из затруднительной ситуации будет встреча с проблемой лоб-в-лоб, а не попытка решить ее где-то из-за угла, крича всем и каждому, что ты в домике. И, Боже, как он был прав в тот момент (даже несмотря на желание вмазать ему валенком по роже ). Люси, сложив руки под грудью, довольно усмехнулась. — Таким ты мне нравишься больше. Грей, играя бровями, едва ли не пропел в ответ. — Каким? Холостым, гордым, одиноким и жутко горячим в этой рубашке? Осторожно, Люси, а то еще обожжешься, если будешь смотреть дольше положенного. Легкий флирт ощущался как дружеский подкол-дразнилка — как что-то обыденное и привычное. Как что-то, что было… Нормальным? По крайней мере, неловкость между Люси и Греем улетучилась, сменяясь уютом в общении и толикой юмора. Эта переменчивость, не смотря на остатки неловкости, радовала и вынуждала не сдерживать улыбки и смеха на грани кряканья. — Веселым, Грей. Веселым. — Низкие же у тебя стандарты, однако. И, наверное, на фоне небольшого открытия для самой себя — мол, «искренность и прямолинейность творят чудеса» — Люси бы и не придала значение тому, что происходило где-то за пределами их с Греем компании. В этой увлекательно-удивительной атмосфере хотелось остаться надолго, смакуя каждую шутку, каждую историю с изысканной выдержкой. Ведь Фуллбастер прямо сейчас был настоящим — впервые до такой степени настоящим, что Люси попросту не верила в то, как он непривычно морщит нос или язвительно отзывается в сторону Нацу (в перерывах между неудачными шутками про «драгниловский аппетитный зад»), но «не верить» не равно «осуждать». Люси наслаждалась: сполна, хватая каждый миг, проведенный в метре от Грея. И это было незабываемо приятно — знать, что между тобой и дорогим тебе человеком нету этого гребаного бревна преткновения, о которое ты только то и делаешь, что спотыкаешься и спотыкаешься. Это нельзя было передать одними лишь словами, когда буря закончилась, а на душе было непозволительно мягко и приятно. Вероятно… И Люси, и Грей в тот момент осознали, что между ними было нечто противоположное романтике. Что они, найдя друг в друге отдушину, спутали её с любовью с первого взгляда. Потому что душа после расставания не болела, хотя должна была. Не было того приевшегося горечью ощущения, что что-то не так. Не было попыток обмануть самого себя в том, что сомнения — это нормально. Не было недоразумений и тяжести на сердце. Было спокойно, будто бы все сводилось к этому моменту — моменту обретения тихой гавани. Но у всего хорошего есть лимит по времени. — Ох, а кто мне может помочь? Или свои собственные ограничители. За спиной Люси появилась сногсшибательная и яркая блондинка в красной кожаной курточке — по крайней мере, этот пёстрый красный бросился в глаза первее начесанной и кудрявой шевелюры. С виду можно было сказать, что она перепутала салон красоты с больницей, но, судя по какой-то бумажке, на которой виднелся логотип Тенрю-Тейл (незамысловатое «ТТ») и которую эта самая блондинка держала в руках, попутно сверяясь с табличками на дверях, эта фифа пришла по адресу. «Сучка», — подумала Люси, оценивая ее со стороны и в упор игнорируя легкий свист Грея, вдоволь насмотревшегося на вызывающее декольте. «Точно сучка», — тут же вторил голос Джувии в голове Хартфилии, будто бы подтверждая догадку. — Чем могу помочь? — сказала воспитанная Нацу Драгнилом интеллигентная сторона Хартфилии, пославшая барышню завуалировано и в мыслях через крепко сжатые зубы и обворожительную улыбку. — Боже, наконец-то! — девушка хлопнула в ладоши и, со сверкающим взглядом, перекинула лямку сумки на левое предплечье. — Мне нужны Люсьена Гартфулия и ведущий хирург Нацу Драгнил. Не подскажите, где я могу их найти?Ты че?..
Ладно там, перековеркала имя — ну с кем не бывает. Да и хрен с ним, что эта «Люсьена Гартфулия» было сказано как-то на отъебись, ибо барышня даже не соизволила вчитаться в бумажку, на которой Люси-то четко видела свое имя, прописанное правильно. На это всё можно закрыть глаза, даже с учетом того, что сие блондинистое чудо напрашивалось на то, чтобы её кокошник на башке кто-то да подправил. Тут дело в другом, пусть Грей, ржущий где-то за кадром, и умело (нет, ни разу, сукин сын) скрывающий это истошным кашлем на грани хрюканья, должен был держать себя в руках, а не морщиться и плющиться за спиной Хартфилии. Тут дело в очевидном и таком жизненном… В бабском, одним словом. — Извините, но… «Люси Хартфилия». Это я. — Ой, точно! Люси Хартфилия, да-да, тут так и написано, простите. А Нацу Драгнил?.. Я могу с ним встретиться? Бровь нервно дернулась на сказанном с акцентом «Нацу Драгнил» попутно тому, как взгляд — озлобленный и максимально дотошный — прошелся по фигуре девушки сверху вниз и тут же наткнулся на фотку Нацу на брошюрке Тенрю-Тейл. Той самой, рекламной, где были фотографии всех ведущих профессионалов больницы, включая и Джерара, и Эрзу, и Нацу, как представителей отделения нейрохирургии. Той самой, где аккуратным почерком было что-то написано, а само лицо Драгнила трижды обведено ручкой. Девушка просияла в отличии от Люси, которая на фоне собственной ущербности, ощутила укол ревности (если желание взять стул и хорошенько так приложить его по чужому наштукатуренному лицу зовется ревностью). Ох, и как это «Нацу Драгнил» было сказано! По крайней мере, нотки томного голоса на грани со стоном, как из какого-то порно, Люси все же уловила. И очень сильно драматизировала, учитывая, что перед ней выпучивала губки красотка-Барби, а сама Хартфилия щеголяла по отделению с кривым-косым пучком и трёхнедельным недосыпом. Зубы заскрипели от наигранной и вымученной улыбки. — К сожалению, Доктор Драгнил временно на больничном. Вы по какому-то конкретному вопросу или хотите на консультацию? «Какая консультация, Люси? Она явно хочет пойти нахер — там же на лице написано!» — голос Джувии, возмущенно пыхтящей в сторону этой дамы, добавлял красок в искорёженное вынужденной воспитанностью лицо Хартфилии. Таких барышень Люси не любила и не понимала, как их вообще земля носит. Казалось бы: что тут думать — просто взять и послать эту фифу к Юкино, аргументируя тем, что отделение забито (ложь), Люси Хартфилия благородно отсиживает свою смену в ординаторской за выполнением супер-секретной мисси по подписи выписок (пиздеж), ну а Нацу Драгнил так-то занят, поэтому закатайте свою увеличенную губу, забирайте свои паленные шмотки и вперед, на выход (провокация). Но вместо того, что строить из себя сучку (коей Люси не была, но очень хотелось), Хартфилия просто продолжала соблюдать профессионализм. По крайней мере, Люси искренне верила, что её терпение не лопнет раньше времени. — Нет-нет, я хотела поговорить. Ох, как жаль, что он на больничном… — Да не то слово. Люси язвила сквозь улыбку, пусть тут же ловила на себе недоуменный взгляд. Девушка, нервно оглянувшись, переспросила: всё ли хорошо? Хартфилия, игнорируя жалостливый взгляд лишь кивнула — чинно. Отозвалась тугим «может быть я могу вам помочь вместо Доктора Драгнила?» — благородно. Сверкнула глазами, посматривая на эти губки бантиком и хлопающие реснички, адресованные Грею — м-м, да тут клиника. Незаметно тыкнула все тому же Фуллбастеру, прикрывающего смех кашлем, средний палец за спиной. И, безо всякого желания, вслушалась в милый голосок, щебечущий, оказывается, внятные (нет, конечно) вещи. — Я хотела уточнить некоторые вопросы с Доктором Драгнилом, но, думаю, Вашей подписи должно хватить для ознакомительного документа. Люси удивлённо моргнула, тут же забыв о своем предвзятом отношении, какой-то беспочвенной и спонтанной ревности и диком желании забыть о профессиональной этике. Вместо этого в голове эхом разносилось странное, но отчего-то важное «подпись для ознакомительного документа». Однако не успела Хартфилия спросить о деталях, как гостья выхватила из сумки какую-то картонную папку и, извинившись, протиснулась между Греем и Люси, разворачивая эту самую папку на стойке поста. В глаза бросилась эмблема компании на папке. Люси, незаметно переглянувшись с недоуменным Греем, притихла, вслушиваясь в голос девушки, выискивающей какой-то розовый файлик среди обычных офисных. Голова генерировала не самые лучшие идеи и предположения насчет цели визита этой блондинки, поэтому Люси шепнула Фуллбастеру умоляющее «не уходи никуда, ладно?», надеясь, что присутствие Грея-полицейского в случае чего спасет её задницу от тотального и не очень веселого приключения.А запашок этакого говнеца на горизонте был.
— Ох, я ведь не представилась! — она развернулась к Люси и протянула ладонь слишком приветливо для того, кто приветливо оповестил о каких-то документах и подписях, будто бы в кино про кредиторов, которые обычно начинают издалека, прежде чем выбивать долги из недоклиентов. — Меня зовут Дженни Реалайт, я страховой агент. Сейчас наша страховая компания оформляет процедуру участия в следствии по делу Венди Марвел. Минутку, сейчас найду документы. Люси моргнула трижды, ойкнув после того, как Дженни выпустила её ладонь из своей и резко обернулась к папке. Взгляд — ошарашенный и недоуменный — поднялся к Фуллбастеру, который усердно выглядывал в стопке выложенных файликов что-то подозрительное. Из головы не выходила фраза о стразовом агенте в контексте «расследование по делу Венди Марвел». С губ слетело тревожное: — Страховой агент? Но Реалайт, занятая поиском нужной бумажки, что-то активно приговаривала себе под нос, не замечая ни сбитых с толку Люси и Грея, ни того, что нужный файл вывалился из папки и прошмыгнул под ноги. Девушка, топнув каблучком, схватилась за голову и раздраженно прошипела какое-то ругательство. — Да где же он?! Я точно его оставляла в папке! — вдох-выдох, секундная манипуляция и сказанное как-то сомнительно «ладно, Дженни, день только начался». Реалайт, воссияв наигранной (а это уже было очевидно) улыбкой, обернулась к Хартфилии и продолжила лепетать о чем-то, как Люси показалось благодаря интонации, пустяковом. — Через пару дней сюда придёт страховой детектив из нашей Службы безопасности, чтобы провести независимое расследование по делу Венди Марвел, а сейчас Вам нужно ознакомиться с заявлением родителей и передать некоторые бумаги Доктору Драгнилу для подписи. Грей, укнувший за спиной Дженни, решительно вмешался. — Подождите, а у Вас есть официальный запрос от страховой компании? Для того, чтобы принимать участие в расследовании по делу гибели несовершеннолетней, Ваш детектив обязан проинформировать следствие не менее чем за четырнадцать дней, плюс — получить судебное разрешение. Допускать кого-попало к материалам следствия я не собираюсь. Агент недоуменно обернулась и причмокнула, явно возмущённая тем, что кто-то её перебил и так нагло втиснулся в рабочий разговор. Дженни, раздраженно цокнув, откинула кудрявые волосы на плечи, посматривая на не менее агрессивно настроенного Фуллбастера с вызовом. — Сэр, простите, а Вы, собственно, кто? — Я ведущий следователь, дамочка, так что подбирайте выражения. Дженни нахмурилась, но порыв колкого комментария всё же сдержала. Люси, подметившая, что первоначальная заинтересованность Реалайт в Грее как-то притупилась, где-то на фоне их немой перепалки заметила лежащий под ногами розовый файл и, под шум «Так Вы и есть следователь?» и «А что? Есть какие-то проблемы?», подняла его с пола. Пробежалась глазами по печатному тексту и трижды встревоженно переглянулась то с командой полицейских за спиной Фуллбастера, явно готовых подойти и втиснуться в разговор, то с самим мужчиной, успевшим язвительно прошипеть «Запроса не было, так что не нужно тут лялякать налево и направо». Хартфилия решила вмешаться до того, как возмущенная Дженни успела сказать что-либо насчет компетентности полиции и Грея вместе взятых. — Кажется, это Ваше. — Ох, вот же они. Спасибо. Фуллбастер фыркнул, кинув через плечо недовольное «отбой, ребята, продолжайте изучать место преступления». Дженни, нашептывающая под нос что-то о страницах и печатях, перелистывала документ, иногда задерживаясь взглядом на нижних строчках. Люси, нервно сжимающая пальцы, застыла будто бы в ожидании приговора. Где-то в закоулках логики она прекрасно понимала, зачем здесь страховой агент и почему между строк проскочило упоминание о заявлении родителей. Мельком посматривая на встревоженного и хмурого Грея, Люси также осознавала, что Фуллабстер в курсе происходящего, поэтому и вспылил пару минут назад. Но осознавать это одно, а ждать, когда это озвучат вслух — совсем другое. Атмосфера накалялась с каждой проведенной в шорохах бумаги и голосом Дженни, причитающей себе что-то неразборчивое секундой. С каждой встречей взглядом между Греем и Люси, без слов готовящихся к худшему, что могло произойти в ситуации, когда несколько дней назад в отделении нейрохирургии нашли тело мертвого ребенка… А уже сегодня сюда приехал страховой агент, без тени сомнения и сочувствия приговаривающий о чём-то вроде бы обыденном… Но всё же страшном. — Жизнь Венди Марвел была застрахована на сто тысяч долларов. Три дня назад её родители подали заявление на выплату, поэтому мы обязаны подтвердить смерть по страховому случаю в ближайшее время. Дженни равнодушно протянула нужный листок, где четко вырисовывались имена родителей Венди и их подписи под большим и чересчур черным «100 000 долларов». Люси, подхватив дрожащими пальцами листок, не сразу заметила, как Реалайт с неизменной приветливой улыбкой оставила на стойке ручку. Хартфилия поморщилась, вчитываясь в слово «заявление», но тут же бросила эту затею. Потому что читать не хотелось. От красующейся в строчке суммы воротило в сторону, поэтому Люси болезненно пошатнулась и предусмотрительно прикрыла ладошкой рот. Девушка попыталась ознакомиться с бумажкой снова, но черное по белому читалось плохо: буквы не складывались в слова, а слова в фразы. В голове застыл только один вопрос: разве нормальные родители будут требовать денег спустя только неделю после смерти собственного ребенка? Разве они не захотят сначала приехать сюда, лично узнать о произошедшем у лечащих врачей или хотя бы явиться в полицию для того, чтобы проститься с еще не поддавшейся инструментам патологоанатома дочерью? Ведь в участке была только Шерия и тетя, а родители даже не соизволили перезвонить, оправдываясь другим часовым поясом и круглосуточной занятостью. Об этом сказал Леон по телефону, когда попросил Люси приехать с копией своего паспорта в участок. И даже он — человек, обладающей парадоксально равнодушным отношением к обычным гражданским — как-то возмутился по этому поводу, называя семью Венди «странноватой». Судя по лицу Грея — он такого же мнения, но как-то повлиять на ситуацию, увы, не может. Родители заграницей — насильно сюда их никто не привезет. Опекуном по доверенности была тетя, страдающая какой-то хронической болезнью и вечно пропадающая на обследованиях и терапиях. Старшая сестра вся в заботах, собеседованиях и подготовке к переезду. Их ни в чем обвинить, по сути, нельзя. Максимум осудить и то — с человеческой стороны, которая рьяно топила за какие-то семейные ценности и принципы. Но это? Как относиться к родителям, которые первым делом написали заявление на выплату крупной суммы, а не в ужасе прибыли в Эдмонтон ближайшим рейсом? Разве это не то, что выходит за рамки «какие-то они странные»? — Впрочем, этим будет заниматься детектив, моя работа — предупредить ответственный персонал и полицию о том, что страховая компания заинтересована в участии в расследовании. Дженни лишь улыбнулась, но в её улыбке не было ничего настоящего — лишь профессиональная маска, надетая ради того, чтобы выполнить то, что выполняется каждый день на автомате. Люси, ощутив колкий холод, пробежавшийся по плечам и позвоночнику, все продолжала копаться и анализировать. Она хотела понять причину, найти зерно правды и не сводить всё к тому, что родители предпочли ребенку деньги. Но, как бы не было страшно это представлять… Как бы Хартфилия не продолжала ковырять мозг чайной ложечкой… Как бы не пыталась уговорить саму себя не опускаться до гнусных мыслей и теорий…Ответ нашелся очень быстро.
Когда Дженни добродушно протянула ручку, чтобы Люси подписалась в самом низу, где уже было указано её имя. И когда Люси подняла голову, чтобы найти в Грее спасение. Но вместо успокаивающего «Эй, мы разберёмся, эти бумажки всего лишь формальности», Хартфилия увидела лишь вину в его глазах и осознание, что смерть Венди — не последний ужас, с которым им только предстояло столкнуться.***
— Лисанна! Нацу дернул на себя входную дверь, дождавшись щелчка замка. Он, поморщившись от стоящей в коридоре темноты, спешно разулся, нащупал включатель где-то около комода и осмотрел квартиру, пытаясь понять: Лисанна спала, была где-то в магазине или у сестры в гостях. Но в квартире было тихо. Слишком тихо. Безусловно, приехать получилось только сейчас: все выходные ушли на то, чтобы закончить документальное оформление развода (в плане недвижимости и любимого Форда, стоящего на продаже) и разобраться с машиной Люси, которая в последнее время ломалась чаще, чем Нацу только успевал у Хартфилии что-либо спросить об СТО. То стопы не работали, то ходовая барахлила на задней передаче да так, что казалось что-то да отвалится, то в правой передней фаре схерали наутро появился конденсат. Люси долго умалчивала то, что помимо навалившихся головных болей с работой, Греем и расследованием, её «лошадка» так не вовремя решила укатиться в сторону свалки. Умалчивала, пока не получила по лбу с попутно фыркнутым: «Дура, что ли? Я тебе на что? Для красоты?». Вот и вышло, что после нотариуса и поездки за новым фильтром в салон, попутно записи на диагностику бортового компьютера, Драгнил смог приехать только в пол девятого вечера. И можно было бы приехать завтра, да вот только чем быстрее он заберет оставшиеся в квартире вещи, тем быстрее сможет расслабить булки. А булки были в напряге ой как долго. Так-то с Лисанной говорить не хотелось — Штраус даже не пыталась выйти на контакт или решить всё мирно, поэтому любые вопросы (особенно в плане квартиры) решались исключительно через адвоката. До суда доходить не хотелось, ибо принудительная дележка квартиры штука геморройная, но в какой-то момент Нацу просто смирился, что Лисанне переговоры не интересны.Что же, значит развод изначально был вещью ожидаемой.
Драгнил, устало закинув голову к потолку, простонал куда-то в сторону люстры. Мысли были не в порядке — в каком-то расфокусе — ибо бегали от звонка Люси, чтобы уточнить, когда заехать за ней после работы, до попытки понять, где, что лежит и стоит ли забирать все вещи или какие-то все же лучше оставить. С собой была лишь одна спортивная сумка, куда могла вместиться только одежда, ну и навскидку оставшиеся три пары обуви, которые Нацу не мог найти даже, когда жил здесь. А может те несчастные кроссовки Лисанна все же выкинула? Она ведь любительница делать всё в тихую. Пару раз взмолив к Господу, чтобы тот помог побыстрее со всем закончить и, наконец, вернуться к стабильной и комфортной жизни, Нацу прошелся в сторону спальни. Мысленно отметив, что ковер какой-то излишне грязный (будто бы по нем пару раз прошлись грязной обувью), Драгнил скинул всё на то, что после развода принципиальная любовь к уборке у Лисанны явно начала барахлить. Одна из трех картин вдоль коридора болталась перекошенная на оставшемся гвозде, плинтус на входе в спальню и вовсе отвалился, а все окна отчего-то были зашторенными. Складывалось впечатление, что Лисанна действительно уехала к сестре на временное проживание, чтобы справиться с моральным аспектом разрыва. По крайней мере, это первое, что пришло в голову. Откинув на постель курточку и размяв руки, Нацу подошел к шкафу и приготовился встретиться с немыслимым количеством футболок и штанов, за которыми, собственно, и приехал. В какой-то степени Драгнил даже задумался о том, чтобы как-то сократить свой гардероб, а то уж больно много перевозить. И, казалось, одной поездки сюда будет мало, с учетом того, что по ходу может быть придется забирать не только вещи, а и что-то более существенное. Ортопедический матрас, к примеру? Или это слишком нагло, пусть и был куплен за январскую зарплату Нацу? В ответ на эту шальную и одновременно глупую мысль, Драгнил дернул на себя дверцу шкафа и тяжко выдохнул, а после — вздрогнул. Взгляд бегло пробежался по всем полкам, вешалкам и ящичкам пока на лбу не выступила испарина, а мозг не сгенерировал один довольно-таки логичный в сложившейся ситуации вопрос. — А-а где... все вещи?.. Шкаф был пустым, если не брать в счет старую зеленую футболку Драгнила и два свитера, которые он тогда еще кинул в стирку. И то — найти их сразу не получилось, потому что вещи были скрученными в подобие трубочки и запихнутыми на самую верхнюю полку, в глубь. Полки сиротливо смотрелись на фоне полной пустоты: не были ни декоративных сундучков для украшений, которыми Лисанна любила красоваться перед подружками, ни освежителей для вещей, которые обычно висели на стенках. Только футболка, два свитера, около пяти вешалок, висящих кое-как и ощущения, что Нацу явно что-то упускает. И это открытие лишь начало. Драгнил рефлекторно потянулся к прикроватным тумбочкам, дергая на себя ящики, чтобы найти там привычные крема для рук и какие-то навороченные журналы о здоровье и моде. Подвернул плед на постели, чтобы встретиться со знакомыми узорами с вензелями на простыни. Заглянул под кровать, чтобы достать оттуда тапочки с заячьими ушками тридцать восьмого размера, потому что они были последними, но такими милыми, что их просто нельзя было не купить. Но Нацу нашел только пустоту. Вместо кремов и журналов — отвалившаяся дверная ручка от ящика в ванной, вместо постельного белья — голые матрас и подушки, а под кроватью — приличный слой пыли, который оставался на ладони полоской. Паника ударила в голову как-то неожиданно — Драгнил и сам не понял, когда начать нервно оглядывать стены и прерывисто дышать. Вместо того, чтобы попытаться сесть и подумать, что Лисанна просто переехала к своей сестре, Нацу отчего-то всерьез начал искать подтверждения, что в квартире все сметено начисто. И признаков жизни здесь не было около недели, а может и дольше. Потому что если едешь на неделю к сестре и планируешь вернуться, все свои вещи, включая даже все многочисленные крема и духи (коих около двадцати) не забираешь. А уж тем более, не перекрываешь воду. В холодильнике остались долгохранящиеся продукты, на кухонных полках — только крупы, масло и открытая пачка соли. Пропала и любимая чашка Лисанны, и несколько лотков для еды, которые она использовала для перекусов на работе. Нацу, попятившийся назад — к стеклянному обеденному столу, на котором сиротливо стояла ваза для фруктов без фруктов — схватился за голову и начал что-то усиленно обдумывать. Квартиру хоть на аренду прямо сейчас сдавай, а из собственных вещей — кот наплакал, пусть Драгнил был уверен, что даже спортивной сумки будет мало. С губ сорвалось раздражительное: — Какого хрена?!.. Мужчина, ринувшись в спальню, где осталась курточка, мигом выхватил телефон из кармана. В голове пульсировала мысль поскорее перезвонить бывшей благоверной и напрямую спросить: почему квартира пустая, а её самой нигде нет. Пальцы дрожали, попадая не по буквам: Нацу на скорую руку пытался вбить имя Лисанны в контактную книгу, но получилось не сразу — только спустя дважды мыкнутых «блять» и «ну же, работай!». Нацу, выпрямившись, прижал телефон к уху и принялся наматывать круги в нервном ожидании от стенки к стенке, вдоль стоящей по центру спальни кровати. Тревога подкрадывалась к горлу тяжелым комком, отчего Драгнил непроизвольно жевал внутреннюю сторону щеки, попутно нескончаемым гудкам. Сбросил. Смачно выругался на открытую дверцу комода, которую сам же оставил на распашку. Набрал еще раз. Пол скрипел, отвлекая от мысли, что Лисанна попросту сбежала. Буквально, как из анекдота: собрала вещи, чемодан, вокзал, Торонто. Но верить в это не хотелось, потому что Штраус не из той категории людей, чтобы бежать от расставания или ссоры. Она была той, кто подобного рода вещи осуждал и это было едва ли не главным качеством, за которое Драгнил её все еще уважал. Гудки не кончались. Ожидания тянулось вечностью и шестью шагами от стенки к стенке туда и обратно. Нацу снова сбросил. На этот раз злостно прошипел «блядство» и снова набрал, искренне надеясь, что Лисанна просто уехала к сестре на временное проживание, потому что квартира слишком сильно напоминает ей о болезненном. Драгнил действительно верил, что его бывшая супруга просто таким образом взяла паузу, а не исчезла навсегда, сжигая за собой мосты. Потому что на Лисанну это не похоже. Это не в её стиле: в спешке собирать вещи, при том, взять абсолютно всё, перекрыть воду и уехать, не предупредив. Эта история с бегством не про неё. — Черт тебя дери, Лиса! Какого хрена?! Она не могла убежать. Она не могла просто взять и уехать, оставив их былое семейное гнездышко вот так. Нацу до последнего верил, что сейчас услышит сонное «алло?». Что Лисанна бросит трубку и отпишет в Ватсапе, что Драгнил редкостный козел и те кроссовки она выкинула с чистой совестью, потому что они страшные. Нацу, отпихивая ногой подушку, сиротливо лежащую на полу около штор (она отлетела в сторону, когда он отбрасывал плед и проверял постель), ругался и грозился Лисанне высказать во второй раз, что он о ней думает, если она сейчас не возьмет трубку. Сбросил. Набрал еще раз. Замер, заметив под шторой что-то маленькое и пластиковое, похожее на карточку или бейджик, который был обязательным атрибутом в рабочей форме больницы. А в голове пластинкой звучала её фраза о том, что Драгнил рано или поздно пожалеет: и о том, что решил к ней не прислушиваться, и о том, что решил развесить, не смотря на убеждения, что конфликты лишь проверяют отношения на прочность. Да вот только отношения Нацу и Лисанны эту проверку не прошли. Ни до развода. Ни после. Потому что под шторой валялся забытый бейджик Стинга Эвклифа, а вместо гудков — равнодушный голос, приговаривающий одно и то же: — Абонент временно недоступен, перезвоните позже.