"Межрасовая Академия" нечисти

      Тендо очнулся в комнате, отведенной для голема. Рядом никого не оказалось, но из-за плотно прикрытой двери раздавались звуки оживающего общежития. Студенты вернулись с занятий и теперь стремительно наполняли жизнью пустующие в дневное время помещения.       В дверь деликатно постучали. Тендо поднялся с кровати, в голове еще шумело, а тело охватывала неприятная слабость. Кто бы мог подумать, что читать медленные, словно завязшие в глине, мысли голема окажется так энергозатратно.       Стук повторился.       Он сосредоточился на мыслях пришедшего, но расстояние и слабость не позволили прочесть хоть что-нибудь. Пришлось идти открывать, гадая, кого, кроме Энношиты с Вакатоши, могло сюда занести.       В общем-то, посетитель его не удивил. За дверью, переминаясь с ноги на ногу, стоял Ямагучи. Бледный, но настроенный очень решительно.       — Тендо-сан, — поздоровался он. — Энношита-сан отправил меня проведать вас.       Тендо склонил голову набок. Без расстояния и глушащей мысли двери прочесть пацаненка не составило особого труда. С людьми всегда было проще всего.       — И что он тебе за это пообещал? Зачет автоматом? Освобождение от практики? Или зачисление в королевский двор после выпуска?       Ямагучи замотал головой, и Тендо с удивлением понял, что не угадал ни по одному пункту. Энношита обещал Ямагучи помочь с какой-то его проблемой. Но в голове у будущего лекаря была такая мешанина из мыслей, чувств и желаний, что даже Тендо было сложно вычленить основную причину его проблемы.       Сложно, но не невозможно.       — И что же Тсукки сделал такого, что тебя лихорадит от одних воспоминаний? — ехидно улыбнувшись, спросил он.       Ямагучи побледнел сильнее, отчего на щеках ярче проступили веснушки. Он опустил голову, сглотнул, собираясь с силами, и снова вскинул ее, смело встречаясь взглядом с Тендо.       — Как вы себя чувствуете, Тендо-сан?       — Я так не играю, — надул губы сатори. — А чувствую себя преотвратно. Так и передай этой наседке.       — Энношита-сан просил привести вас, если вы уже проснулись.       Прежде чем он успел отпустить очередную колкость, Ямагучи сказал нечто такое, что все слова, какие вертелись на языке, мигом пропали.       — Что? — сипло переспросил Тендо.       — Голем заговорил.       Оказывается, «заговорил» — слишком громко сказано. Голем произнес всего одно слово, зато такое, что Энношите не оставалось ничего другого, кроме как послать Ямагучи за Тендо.       Ушиджима в это время сидел в его кабинете и механически перебирал стеклянные шарики. Гладкие и разноцветные. Этому приему Энношиту научил Шимада. В случае с големом такой метод вполне мог себя оправдать — отвлекаешь его чем-то ярким и необычным и начинаешь потихоньку задавать вопросы. От простых к сложным, от наводящих к прямым. И так далее, пока не доберешься до сути проблемы. Но все это бессмысленно, пока голем не освоит хотя бы несколько слов.       Они сидели на полу под окном на разбросанных в этой части кабинета подушках. Этому его тоже научил Шимада. Он говорил, стулья ассоциируются с учебой, дисциплиной, правилами, а к тебе должны приходить за советом и помощью, никак не за новой порцией нотаций. Энношита это знал, понимал, но ходили к нему все так же неохотно и только по распоряжению преподавателей. За исключением Ямагучи — первого, кто обратился к нему по своей инициативе. И Энношита горел желанием помочь.       Голем вскинул голову на мгновение раньше, чем распахнулась дверь и в комнату — с запыхавшимся Ямагучи за спиной — влетел Тендо.       Не остановившись ни на секунду, он подскочил к голему, присел перед ним на корточки и впился взглядом в лицо. Ушиджима склонил голову набок, продолжая безучастно перебирать пальцами шарики. Минуты текли в молчании. Тендо не пытался влезть к нему в голову, но также почему-то робел попросить с ним заговорить.       Голем тоже не спешил, скользя темно-зеленым взглядом по крупным чертам лица, красным свалявшимся прядям, выбившимся из растрепанной за время сна прически, синякам под глазами. И когда сатори, разочарованно поджав губы, попытался отклониться, в комнате раздалось тихое:       — Тендо.       Лицо духа сделалось растерянным и беспомощным. Он выдохнул, понимая, что не дышал все это время, и осторожно приблизился к голему.       — Да, — тихо произнес Тендо, голос прозвучал слишком хрипло. — Да, я Тендо. Ты — Вакатоши.       Голем склонил голову в другую сторону, шарики в руках весело звякнули.       — Тендо, — согласился он.       Его губы дрогнули, обозначая улыбку, и по внутренностям Тендо словно плеснули кипятком.       — Боже. — Он резко втянул носом воздух и все же отклонился назад, приземляясь задницей на одну из плоских подушек. — Как?       Энношита поймал на себе его взгляд и подумал, что с Тендо вполне можно было бы иметь дело. С таким Тендо — настоящим, без кривляний, постоянного чтения мыслей, оскорблений, без масок. Настоящий Тендо был притягателен, улыбался недоверчиво, разглядывая голема, и шевелил губами, перекатывая на языке, как Ушиджима шарики, собственное имя.       Энношита подобрал с одной из подушек стопку фотографий и протянул духу:       — Показывал ему наших студентов.       Поверх стопки лежало фото Тендо, горячо спорящего с Тсукишимой, вампиром с факультета нечисти. Фотография была сделана около года назад. Им двоим тогда выпало делать проект по человековедению, в рядах нечисти исковерканной до «челвекоедение». И они, ни один из которых не умел нормально общаться с людьми, решили справиться собственными силами. И, конечно же, не преуспели. Слишком молоды и неопытны. Слишком сильно недолюбливали друг друга. Но фото получилось замечательным. Увлеченно что-то доказывающий Тендо и с виду хладнокровный и неприступный Тсукишима были так разгорячены спором, что не заметили ни Энношиту, ни камеру.       У Энношиты много таких фото, иногда хорошо быть неприметным ассистентом преподавателя.       Тендо с изумлением разглядывал изображение. Потом посмотрел на голема. Ушиджима тоже смотрел на фото, потом указал пальцем на картонного сатори и повторил:       — Тендо.       — Пока он запомнил только тебя. — Энношита улыбался. Пусть прогресс и был мизерным, но это была его заслуга. Осознание этого теплом растекалось в груди.       — Не зазнавайся, — криво ухмыльнулся Тендо, до которого донеслись обрывки мыслей ассистента. — Тут работы непочатый край.       — Знаю, — ничуть не смутился Энношита. — И потому мое предложение все еще остается в силе. Ты поможешь?       Ушиджима перевел взгляд с фото на духа. Тендо на пробу полез в его мысли и снова почувствовал слабость. Он мотнул головой, разгоняя мушек перед глазами, и вскинул взгляд на ожидавшего ответа Энношиту:       — Идет.       Энношита присел рядом и вынул из его рук половину фотографий.       Ямагучи понаблюдал пару минут за тем, как они по очереди показывают голему фотографии и называют запечатленных на них студентов, и тихонько вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. Энношите пока точно не до него, да и Тендо, наверно, забыл уже все, что успел накопать у него в голове. Ямагучи это было на руку. Не хватало только, чтоб по Академии поползли всякие слухи.       Ямагучи направился к себе. В их огромном общежитии он один занимал двухместную комнату. Руководство объяснило это тем, что желание учиться у единственного лекаря в Академии нужно поддерживать всеми силами, а не обременять его существование каким-нибудь назойливым соседом. Естественно, самого Ямагучи никто не спрашивал, хочет ли он занимать в одиночку двухместную комнату или же хотел к себе в компанию «какого-нибудь назойливого соседа». Он бы даже сказал, от чьего общества не отказался бы, но студенты факультета нечисти жили этажом ниже.       Несмотря на это и редко совпадающие пары, ему все же удалось завести знакомство с Тсукишимой. Именно это имя недавно выудил из мешанины его мыслей Тендо.       Немногочисленные родственники ужаснулись бы, узнав, с кем свел знакомство хороший, добрый мальчик Тадаши. Хотя не сказать, что Тсукишима был вампиром в полном смысле этого слова. За пять лет учебы весть о его демонстративном отказе от живой крови дошла даже до соседних учебных заведений. Шутка ли — вампир, который добровольно отказался пить кровь естественным путем, перейдя полностью на суррогат, как только научился говорить связными предложениями. И это не красивый оборот. Тсукишима правда относился к немногочисленному роду истинных вампиров, которые рождаются, растут и развиваются до определенного момента, как обычные люди. Таких язык не поворачивался называть нечистью. Но и к отдельным расам их до сих пор не причислили. Вот и приходилось истинным учиться на одном факультете с обращенными и прочей нечистью.       Ямагучи тряхнул головой, опять его мысли забрели куда-то не туда. Как и он сам. Он огляделся по сторонам глазами только что очнувшегося. И ведь сам не заметил, как оказался на этаже нечисти. Вот что делают неконтролируемые размышления.       Промелькнула мыслишка зайти к Тсукки, но Ямагучи себя одернул. Это будет слишком подозрительно выглядеть, да и не хотел он быть настолько назойливым. Только не по отношению к нему. Хватит того, что он каждую совместную пару подсаживался, не дожидаясь разрешения, и провожал до общежития.       Ничего не попишешь. Он тяжело вздохнул и развернулся, собираясь вернуться на лестничную площадку и уже совершенно точно пойти к себе. Но тут мимо, едва не сбив его с ног, пронеслись две шустрые фигуры.       — Хей, Тадаши! — на ходу обернувшись, воскликнул Нишиноя, подкидыш Эллиллонов — маленький шустрый фейри, которого, как Ямагучи было известно из личного дела, воспитали люди. — Идем с нами, там Рю вернулся!       — Ямагучи, идем-идем-идем! — зачастил, подпрыгивая от нетерпения, Хината, которого Нишиноя тащил за руку.       Ямагучи мороз пробрал по коже, когда он понял, что они действительно держатся за руки. Но, едва заметил на руке Хинаты перчатку, у него отлегло от сердца. Саламандровый яд — не то, с чем хотелось бы столкнуться на практике. И, слава богам, Хината соблюдал все меры предосторожности, чтоб не отравить ненароком кого-либо из друзей.       — А откуда он? — полюбопытствовал Ямагучи, быстрым шагом направляясь вслед за неугомонной парочкой.       — Говорят, летал зачем-то в горы. То ли к дальней родне, то ли еще что, мы не вникали, — бодро отрапортовал Хината. — Но он вроде как гостинцы принес. Драконьи.       — Здорово! — Ямагучи улыбнулся: хороший повод выкинуть из головы размышления о неясностях с Тсукишимой. Он был рад немного отвлечься.       Во дворе собралась чуть ли не вся бездельничающая часть Академии. Студенты были рады бросить домашние задания и подготовку к сессии и немного развлечься за счет вернувшегося дракона. Танака занял собой почти весь пятачок двора и стоял, покачиваясь на тонких, но сильных лапах, а все его огромное змеиное тело лоснилось от влаги.       — Там дождь, не успел просохнуть, — рыкнул он, объясняя свое подмоченное состояние.       Его тело окутала серебристо-белая дымка обращения, и через минуту Танака уже стоял перед студентами в своем человеческом обличье. В руках он с трудом удерживал огромное, почти в треть его роста, яйцо.       — Это что? — удивленно спросил затесавшийся в ряды учеников куратор Акира.       Танака смутился. И если на драконьей морде этого можно было и не прочесть, то на человеческом лице смущение проступило на щеках двумя ярко-алыми пятнами.       — Эм, я же говорил, что летал к дальним родственникам, — начал он издалека. Куратор кивнул, подбадривая на продолжение. — Ну и вот. Это виверн. Его зовут Кагеяма Тобио. Вы не бойтесь, виверны очень быстро растут. А его родителям не с руки летать так далеко, вот они и попросили меня принести Кагеяму сразу в Академию, чтоб он начал учиться, как только родится и окрепнет. Старейшины их говорят, что виверн этот будет гением из гениев. Ну и вот, как-то так, — неловко закончил он свою речь и кивнул на яйцо, отливающее бледной синевой.       — Вы же не собираетесь устроить из Академии детский сад? Тут слишком опасно для новорожденных, будь они хоть трижды вивернами. — Возмущенный Акира-сенсей хватал ртом воздух, явно намереваясь продолжить отповедь, но оглушительный треск заставил его замолчать.       Танака пошарил глазами по лицам собравшихся и не без труда вычленил среди них бледного лекаря.       — Ямагучи! — воскликнул он, не обращая внимания на треснувшее в руке яйцо. — Ты-то мне и нужен! Принимал когда-нибудь драконьи роды?       Оставшаяся краска отхлынула от лица Ямагучи, когда он понял, что именно ему предстоит сделать. В Академии, кроме него, сейчас не было ни одного лекаря. Не считать же таковыми кучку недоучившихся некромантов.       — А Шимады-сана все еще нет, — слабым голосом напомнил он.       — Так тут и ты справишься! — оптимистично заявил Танака и направился к нему, угрожающе выставив перед собой яйцо.       Раздался еще один треск. И этот оглушающий звук вернул порядок в мысли Ямагучи. Он огляделся по сторонам, понимая, что времени у них в обрез и добраться до лекарских палат они при всем желании не смогут. Придется действовать на месте, от яйца уже начали откалываться маленькие кусочки.       — Акира-сенсей, позовите декана Вашиджо.       — Но, — попытался было возразить Акира, но Ямагучи так на него посмотрел, что куратор решил смолчать. Да и кому, как не декану факультета магических существ, будучи горгульей, разбираться с новорожденным виверном.       Ямагучи перевел взгляд на толпу:       — Мне нужны большая простыня, горячая вода, чистые полотенца, острый нож, побольше пространства и поменьше людей. — Он нашел взглядом Тильвит Тега: — Яку-сан, вы хорошо ладите с детьми?       — Он да, и я тоже, — ответил за него Нишиноя.       Он и Яку хоть и не состояли в родстве, но их виды все равно считались дальними, очень дальними родичами. Подкидыш Эллиллонов и Тильвит Тег, оба относились к фейри, пусть и разного происхождения. И оба же принадлежали к светлой части населения, считаясь скорее доброй нечистью, чем злой.       Из-за плеча Нишинои выглядывал Хината, ошарашено разглядывая трескающееся яйцо. Времени отгонять еще и его у Ямагучи не было. Он рассчитывал на благоразумие Хинаты и на то, что Нишиноя не подпустит опасного друга к новорожденному.       Простыню и воду организовали в рекордно короткие сроки. Ямагучи развернул чистую белую ткань и расстелил прямо на траве. Танака без дополнительных понуканий перенес яйцо в центр простыни и отошел на слишком почтительное, на взгляд Ямагучи, расстояние, затесавшись где-то в задние ряды зевак.       — Предатель, — сердито фыркнул себе под нос Ямагучи и сунул руки в горячую воду, чтобы не столько вымыть, сколько согреть. У него, как у лекаря, заклинание дезинфекции проскакивало автоматически, без прямого участия мозга.       Прибежал запыхавшийся Нишиноя, неся в руках охапку разнообразных столовых ножей, от фруктового до разделочного. При виде палаша, больше подходящего для гладиаторских боев, чем для разделки мяса, Ямагучи передернуло, и он выбрал из кучи узкий обоюдоострый ножик в пол-ладони длиной.       — Убери остальное, — беспокоясь о здоровье окружающих, велел Нишиное.       Тот кивнул и уволок опасную ношу куда-то к дальним рядам, где до этого затерялся Танака. Возле Ямагучи остались только молчаливый Яку и Хината, продолжающий неотрывно смотреть на трещинки широко распахнутыми глазами. Ямагучи покосился на обоих, кивнул Яку, чтоб тот сел рядом с ним у яйца, и, больше не обращая внимания на окружающих, принялся за дело.       Драконьи роды — не то занятие, которым можно заняться от скуки. Это настолько ответственное, тяжелое и кропотливое действо, что Ямагучи несколько раз душил в себе порыв бросить все, найти Танаку и прибить. И только темно-синяя, почти черная, нежная кожица дракона, точнее виверна, поправил он себя мысленно, не давала опустить руки и бросить все на полпути.       Скорлупа, несмотря на разбежавшиеся, как после засухи по земле, трещины, поддавалась с трудом. Рвавшийся до этого на волю малыш затих, свернулся клубочком и никак не желал помогать нерадивым повитухам.       Танака подбадривал с дальних рядов, и Ямагучи, не глядя, бросил в него мелкое проклятье. Галдящие студенты тут же затихли. Хорошо, что у Ямагучи не было времени оглядеться по сторонам. Иначе он точно бы ошибся в самый ответственный момент, заметив в толпе зевак внимательно наблюдающего за его действиями Тсукишиму: бегавший за ножами Нишиноя успел растрезвонить весть о родах по всему общежитию.       Скорлупа бережно откладывалась в сторону. Из нее после рождения малыша делали порошок и смешивали с коровьим молоком для первой прикормки. Об этом Ямагучи узнал еще на начальных курсах от самого дракона. Пусть Танака и не был похож на того, кто в будущем мог бы стать образцовым отцом, но методы заботы о подрастающем поколении у драконов и вивернов были приблизительно похожи.       Тонкая пленка, отделяющая малыша от стенок яйца, оборвалась, делая кожицу виверна ярче, синее. Ямагучи сглотнул и мягко оттянул пленку, освобождая крупную головку с двумя рядами уходящих за спину гребней, трогательно мягких, еще совсем неокрепших. Глаза маленького виверна были закрыты, крылья сложены и плотно прижаты к груди, но внушительные когти на лапах уже скребли по дну яйца.       — Яку-сан, давайте, — скомандовал Ямагучи, откладывая в сторону последний большой кусок скорлупы, и отполз в сторону.       По плану Яку должен был поймать вывалившегося из разлома яйца малыша в чистое полотенце и передать декану Вашиджо, которого какого-то черта все еще не привели. Но по всемирному закону подлости, если что-то могло пойти не так, оно, разумеется, шло.       Виверн вывалился из яйца, но не в ту сторону. Яку дернулся было обогнуть простыню и поймать его там, но на пути малыша неведомым образом оказался Хината. Вот тогда-то над двором и воцарилась абсолютно мертвая тишина. Малыш открыл глаза, моргнул пару раз, отчего взгляд стал вполне осмысленным, и уставился на саламандру.       От Хинаты дохнуло жаром. Малыш-виверн склонил голову набок, моргая невозможно синими глазами, пригнулся ниже, слово приготовился к броску. Хината распахнул от ужаса глаза и выставил перед собой руки.       — Кагеяма, нет! — вскрикнул Ямагучи, поняв, что собрался делать новорожденный.       Но малыш на то и малыш, что ни на окрик, ни на свое имя, которое, признаться честно, наверняка еще не знал, не обернулся и, воинственно курлыча неогрубевшим горлом, рванул на подламывающихся конечностях к источнику тепла.       — Хината!       У Ямагучи сердце замерло от осознания происходящего. Он бросился наперерез, намереваясь поймать набравшего скорость малыша, но споткнулся и упал, напоровшись ладонью на собственный нож. А виверн влетел в Хинату. На мгновение эта картинка отпечаталась перед глазами всех собравшихся, после чего на месте саламандры и малыша вспыхнул огонь.       На глаза Ямагучи навернулись слезы. Он встал, пошатнулся, оперся на плечо Яку, у которого тоже заблестели глаза. Нишиноя прижался к боку с другой стороны и промокнул полотенцем окровавленную ладонь.       — Как же так… — растерянно выдохнул Яку.       С задних рядов, наконец, выбрался Танака, возмущенно размахивая перед носом Ямагучи руками. Рот у него был заклеен магической заплаткой. Ямагучи смутно припомнил, что, кажется, бросил что-то в толпу, чтоб народ своим галдежем не мешал принимать роды. Да что уж теперь. Он снова махнул рукой, растворяя заплатку. Сердце болело.       — Ты идиот, Ямагучи!       Слова Танаки ударили под дых, слово последний гвоздь в крышку гроба. Может, зря он пошел в лекари? Ямагучи опустил голову, признавая свою вину, не в силах произнести хоть слово от ужаса и боли.       — Разве можно бегать с ножом?! — продолжал между тем возмущаться Танака. — Совсем себя не бережешь. Руки — это же самое ценное у лекаря!       Дракон все не замолкал, понося его на чем свет стоит, совсем не обращая внимания на маленький филиал ада за спиной. А полыхало между тем так сильно, что народ обмахивался ладонями и с настороженным любопытством следил за развернувшейся драмой. Самое интересное, что никто из преподавателей так и не появился, хотя Акира ушел за ними больше получаса назад. Если это проделано в их дурацких воспитательных целях, Ямагучи сам им все выскажет. А пока…       — Так что будет с малышом?       — Да что ей будет, ящерице этой мелкой, — отмахнулся Танака, склоняясь над окровавленным полотенцем.       — А с Хинатой? — требовательно спросил Нишиноя.       Дракон перевел взгляд на него.       — Кагеяме повезло встретить саламандру, — глубоким голосом произнес Танака, в слова прорвались рычащие нотки, а зрачок против воли вытянулся. — От этого контакта виверн будет не только огнеупорным, хоть мы и все до определенного момента огнеупорны. Но и получит удивительный иммунитет к ядам. Теперь-то я понимаю, почему старейшины сплавили яйцо в Академию. Пронюхали старые кошелки, что у нас тут ручная саламандра в факультет элементалей затесалась.       У Ямагучи подогнулись колени от накатившего облегчения, и только фейри, подпиравшие его по бокам, не дали ему позорно стечь на простынку.       — Боже, я думал, что убил обоих, — шепотом проговорил он и прикрыл глаза, в уголках быстро высыхали непролитые слезы.       Их оборвал задорный смех и шелестящий шепот пораженной толпы. Ямагучи выглянул из-за плеча загораживающего обзор дракона и тоже застыл изваянием.       От огня не осталось и следа, кроме полыхающих рыжим прядей волос саламандры. Хината сидел на траве, задрав мордашку к небу, а маленький виверн самозабвенно слизывал остатки пламени с его шеи.       И конечно, именно это время выбрали преподаватели, чтоб положить конец и без них закончившемуся безобразию.       — Что тут у вас происходит? — требовательно спросил Вашиджо.       — Драконьи роды! — хором ответили Ноя и Яку и с облегчением рассмеялись.       Притомившегося виверна сплавили обратно к дяде, к ним присоединился и декан Вашиджо. Кагеяма хныкал, потешно рычал и рвался обратно к горячему Хинате, но старшее поколение было непреклонно. Безобразие на поляне поручили прибрать первокурсникам, а сами преподаватели, выяснив, чем им грозит присутствие в Академии виверна, успокоились и разошлись по своим делам.       Ямагучи молча стоял и смотрел на пронесшийся преподавательский ураган, пока кто-то из студентов не хлопнул его по спине, провозгласив драконьей акушеркой. Тогда он отмер, отмахнулся от, кажется, Терушимы и удивленно огляделся, понимая, что почти никого на поляне уже не осталось. Даже Нишиноя успел куда-то удрать в компании саламандры.       Ямагучи опустил взгляд: Яку все так же придерживал его под локоть.       — Все в порядке. — Яку с сомнением вгляделся в бледное лицо. — Правда, Яку-сан, я в норме.       За их спинами выросла тень, воздух загустел от напряжения и ожидания неизбежного.       — Я сам им займусь, Яку-сан. — От тихого холодного голоса вздрогнули оба.       — Тсукки! — Ямагучи резко обернулся и натянул на лицо радостную улыбку. После утреннего инцидента он пока не был морально готов встретиться с вампиром лицом к лицу. Яку, почувствовав повисшее в воздухе напряжение, отпускать локоть не спешил и переводил пытливый взгляд с одного на другого.       Тсукишима же смотрел только на Тадаши и выжидал. Ямагучи сглотнул, мотнул головой, вытряхивая из нее посторонние мысли, и сжал плечо Тильвит Тега.       — Яку-сан, не мог бы ты отнести скорлупки на кухню? Нужно подготовить корм для виверна. Через пару часов он проголодается, и нам лучше к этому подготовиться.       Яку помедлил, смерил подозрительным взглядом вампира — даром, что учатся на одном факультете, — но кивнул. Молча сгреб скорлупу в полотенце и покинул полянку, оставив Ямагучи и Тсукишиму наедине.       — Танака-сан прав. — Вампир поднял с простыни еще одно чистое полотенце — сердобольные студенты натаскали их в избытке — и заменил им пропитавшееся кровью на руке Ямагучи. — Нельзя же быть таким безрассудным.       Ямагучи стоял, не двигаясь, почти не дыша, пока Тсукишима бережно стирал с ладони подтеки крови. Сам порез уже слипся, и вампир аккуратно обводил его по краям.       — Это пустяк. — Горло сжалось, и Ямагучи пришлось выталкивать из себя слова, чтоб сказать хоть что-то.       Тсукишима посмотрел на него, покачал головой, не соглашаясь, и снова опустил взгляд на рану.       — Шимада-сан скажет тебе то же самое. — Он закончил с первичной обработкой раны, бросил окровавленное полотенце в кучу на земле и потянул Ямагучи за собой. — Идем, нужно перевязать.       Они оставили разворошенную поляну позади и двинулись по коридорам учебного корпуса, мимо пустых аудиторий, к дальнему пристрою, несколько лет назад отданному Академией — почти без боя — на эксперименты лекарей. Там же располагались несколько комнат под палаты, большую часть времени пустовавшие. Люди обычно старались не болеть, а у нелюдей болезни были настолько специфические, что вылечить их можно было только в специализированных заведениях или же у своих.       Тсукишима стремительно шагал вперед. Едва поспевавший за ним Ямагучи, глядя на спину, размышлял, к чему в итоге все это приведет. «Утренний инцидент», как мысленно окрестил он происшествие в общей душевой, не давал ему расслабиться и общаться как обычно.       Они знакомы пять лет. Пять долгих лет, наполненных редкими встречами на совместных парах и неловкими разговорами в перерывах. Ямагучи долго шел к тем отношениям, когда мог без обиняков высказать все, что думает. Но теперь, теперь между ними чувствовалась неловкость, как в первые дни знакомства. Ямагучи было неуютно, Тсукишиме, он видел, тоже. Но тот упрямо тащил его перевязывать рану.       В вампирских кланах забота о людях не в чести, и тем сильнее гордился Ямагучи, раз смог пробудить в Тсукишиме такую черту. Но утренний инцидент. Чертов утренний инцидент, и время словно откатилось на пять лет назад, когда, кроме как холодной отстраненной презрительности, от вампира ничего нельзя было добиться.       — Тсукки, я сам, тебе не нужно… — Ямагучи замялся, подбирая слова. Он не готов, он точно не готов остаться с ним наедине в замкнутом пространстве.       Но Тсукишима так зыркнул на него через плечо, что Ямагучи подавился окончанием предложения и резвее засеменил за ускорившим шаг другом.       Хуже взгляд был только утром, когда Сакуса чуть не вонзил клыки Ямагучи в шею.       Это было обычное утро, из тех, что уже стали привычными в отсутствие Шимады. Ямагучи с шести провозился в оранжерее, проверяя состояние поспевающих к сбору растений. И слишком увлекся, не уследив за временем. Потому и решил наскоро ополоснуться в душевых нечисти. Студенты с факультета нечисти жили на первом этаже, а одежда испачкалась недостаточно сильно, чтоб подниматься на второй за сменной. И после душа Ямагучи планировал сразу отправиться на занятия. Но произошедшее смешало его нехитрые планы.       Он шел из душевых в раздевалку, вытирая волосы полотенцем, когда тихий разговор заставил его замереть на месте. Один из голосов ему был прекрасно знаком, а вот от холода и брезгливости второго мурашки побежали по коже.       — Я ни на что не намекаю, а говорю прямо. Глава клана обеспокоен твоим упрямством.       — Приятно слышать, что мои принципы доставляют Сакусе-старшему такие неудобства. — В голосе Тсукишимы слышалась откровенная издевка.       — Это не принципы, на счету каждый живорожденный, а ты своим нежеланием пить живую кровь лишаешь клан возможности продолжить род и попасть в список рас нашего мира.       — Я в любом случае не собираюсь продолжать ваш род, — фыркнул Тсукишима. — И вообще, Сакуса, не ты ли у нас под маской чистоплюя прячешь желание сбежать из клана и разбить огород где-нибудь неподалеку от леса дриад?       — Я против воли отца не иду. И тебе не советую. Твое упрямство не принципы, — повторил Сакуса. — И не надо тыкать меня носом в мою брезгливость. На суррогатах никто из вампиров, тем более живорожденных, долго не протянет. А ты…       Он не договорил, заметив невольного свидетеля их разговора. Его фигура размылась от скорости, и Ямагучи не успел сделать даже шага назад, а за спиной уже замер вампир одного из трех сильнейших кланов страны.       Полотенце мокрым комом свалилось к босым ногам, а Ямагучи все не мог оторвать взгляда от ставшего замкнутым и чужим лица Тсукишимы. Позади слышалось холодное дыхание, одежда касалась мокрой спины.       — Ну так что, Тсукишима? — Сакуса наклонился ниже, пальцем стянул с лица маску, и, почти касаясь губами капель воды на плече Ямагучи, спросил: — Неужели тебя не мучает голод от одного взгляда на эту жилку?       Тсукишима кромсал ненавидящим взглядом соклановца, но пока не двигался с места. Только выдохнул злое, промораживающее до костей:       — Отойди от него.       — Ты же знаешь, к чему может привести отказ от живой крови, — напомнил Сакуса. — Неужели хочешь для себя такой участи?       — А ты, я смотрю, готов на все, чтобы продлить свою никчемную жизнь? — презрительно скривился Тсукишима и наконец сорвался с места, лишь немногим уступая в скорости противнику.       Он почти мгновенно оказался перед Ямагучи, схватил его за плечи и рывком задвинул себе за спину.       — Семейный склеп в твоем распоряжении, если не одумаешься. — Сакуса вернул на место маску, окатил презрительным взглядом сжавшегося в комок Ямагучи и с гордым видом покинул раздевалку.       — Тсукки?       Дрожащий Ямагучи попытался заглянуть другу в лицо, но тот холодно бросил «одевайся» и ушел вслед за Сакусой, оставив Ямагучи в полной растерянности. И после этого на совместной утренней паре анатомии человекоподобных существ Тсукки даже не удостоил его взглядом и не позволил сесть, как обычно, рядом.       А теперь еще и это.       В пристрое никого не было. Что неудивительно: больных в Академии пока не наблюдалось, а Шимада-сан, решив воспользоваться затишьем в практике, уехал в столицу повышать квалификацию.       Тсукишима толкнул Ямагучи к смотровому столу, а сам полез в шкафчик за бинтами и обеззараживающей жидкостью.       Ямагучи наблюдал за ним, осознавая, что нет в Академии существа, знающего его лучше, чем Тсукки. Вампир даже не предложил ему воспользоваться своими силами для лечения раны. Знал. Ямагучи никогда не использовал лекарские силы, чтоб помочь себе, если была возможность обойтись спиртом и марлей. Тсукки также знал причины подобного пренебрежения к своему здоровью и временами пытался переубедить его, но раз за разом терпел поражение.       Еще будучи подростком, Ямагучи очень долго врачевал в своей деревне, помогая местной знахарке, прежде чем отправился в Академию. До одного случая. После этого он и отправился учиться, понимая, что со своим грошовым резервом скорее навредит людям, чем поможет. Но тогда думать времени не было — по деревне прокатилась эпидемия костянки, поражавшей только маленьких детей. Болезнь эта была коварной, вспыхивала неожиданно и так же неожиданно пропадала, унося с собой богатую дань. Кладбища на этот период пополнялись маленькими могилками, а в деревне на несколько лет устанавливался невыносимый траур по почившим.       Они со знахаркой вылечили последнего ребенка, когда симптомы начали проявляться у самого Ямагучи. Слабость от истощения резерва и, как следствие, никудышный иммунитет, пропустивший в тело коварную болезнь. Он слег сразу. Знахарка сжимала его руку, понимая, что при всем желании помочь ему не может. Ее силы кончились днем раньше на лечении годовалого мальчонки. Ямагучи глотал злые слезы, понимая, что не хочет умирать. Особенно так: медленно костенея с ног.       Болезнь уже добралась до коленей, когда он наскреб в себе силы настолько, чтоб бороться. Боль потихоньку отступала, эпидемия, кажется, тоже. К вечеру Ямагучи даже смог самостоятельно подняться с постели, когда в дом внесли еще одну заболевшую. Маленькую Хитоку — девчонку, которую проклятая эпидемия зацепила последней.       Ямагучи смотрел на свои ожившие ноги, понимая, что все бы отдал, чтоб помочь умирающей девочке. Но сил не было. Ни у него, ни у выжатой досуха знахарки. Ему было больно смотреть в глаза матери Хитоки. Солнечные волосы обеих померкли, у девочки закостенело все ниже пояса, а мать сидела рядом, сотрясаясь в сухих рыданиях. Совместными усилиями два лекаря смогли сделать лишь отвар, облегчающий боль, чтоб девочка не мучилась.       Ямагучи никогда не забудет последний брошенный на него взгляд матери мертвой девочки. Ему не хватило всего капли силы. Той, что он потратил на себя. Всего капли, чтоб девочка осталась жива. Но вместо нее выжил он. И поклялся больше никогда не использовать свою силу на себе, даже если будет умирать, потому что не сможет больше жить с осознанием того, что мог помочь и не помог.       Тсукишима знал эту историю, без подробностей, только в общих чертах. Поэтому не настаивал на том, чтоб Ямагучи заживлял порез. Рана же несмертельная. Ямагучи только не знал, как именно он отнесся к решению никогда больше себя не лечить. Тсукки был из тех, по чьему лицу не скажешь, как он относится к той или иной ситуации, пока не спросишь напрямую. И даже тогда непонятно, врет он или говорит правду.       Тсукишима вновь склонился над его ладонью и щедро плеснул дезинфицирующего средства, вымывая из раны кровь, грязь и ворсинки полотенца. Руку нестерпимо защипало, но Ямагучи позволил себе только зашипеть сквозь зубы. Боль была терпимой. Любая боль была терпимой, кроме той, что он ощутил, встретившись глазами с Ячи-сан. Тсукишима бросил на него проницательный взгляд и вернулся к обработке раны.       Ямагучи вгляделся в его лицо, чтоб отвлечься от боли. Тсукки, бледный от природы, побелел еще сильнее, между бровей пролегли напряженные морщинки, а очки так и норовили сползти с носа на самый кончик. Отчего вампир морщился и с раздраженным цыком возвращал их на место. Ямагучи против воли засмотрелся и не успел убрать вылезшую на лицо улыбку умиления, когда Тсукишима снова поднял на него взгляд.       — Ну что? — раздраженно спросил он, поймав Ямагучи с поличным. Тот переменился в лице, вспыхнул и отвернулся, едва не свалившись со смотрового стола.       — Н-ничего, — спешно открестился он и смешно зажмурился, как будто надеялся, что если ты не видишь проблемы — ее автоматически не станет.       Усталый вздох прошелестел по комнате. Ямагучи приоткрыл глаз. Тсукишима вернулся к его ране и действительно до поры до времени отложил их — одну на двоих — проблему в сторону.       Бинты ложились на руку, Тсукишима мягко придерживал его за запястье, чтоб ткань не съезжала в сторону, и, конечно, чувствовал, как подскочил пульс под тонкой кожей. Ямагучи сглотнул и вновь зажмурился, когда горячее дыхание коснулось запястья, Тсукишима склонился слишком низко, на его взгляд.       Последний раз обогнув бинтом узкую ладонь, вампир завязал узелок, выпрямился во весь рост и уже двумя руками сжал дрожащие пальцы.       — Тсукки, — позвал тихо Ямагучи, распахнув глаза.       — Я бы советовал тебе больше не пускать кровь в присутствии вампиров. Остальные не такие, как я.       — Тсукки, я же не… — Ямагучи совсем не рассматривал свое ранение с такого ракурса. Для него Тсукки всегда был и остается другом, пусть, возможно, совсем немного, где-то на краю сознания, Ямагучи и надеялся на нечто большее. Но вампир он там или кто — это точно дело десятое. Казалось бы.       — Ты понял? — Тсукишима сильнее сжал пальцы, почти пробудив затихшую боль.       — Да. Прости. Я понял.