"Межрасовая Академия" нечисти

      Начать с того, что проверяющие прибыли на день раньше. Переполошив Академию в ее второй законный выходной за неделю. Дайчи носился между учебным и жилым корпусом как угорелый, остальные старосты не отставали. Преподаватели ходили мрачнее пасмурного неба, напряженные и злые.       Тендо с големом отправили на прогулку до дальнейших распоряжений. Никто не собирался показывать комиссии подпольный эксперимент бедовой старшей группы магов.       Энношите и Ямагучи как заместителям Шимады — каждому в своей сфере — тоже пришлось нелегко. Энношите вдобавок к своим учебным планам и программам пришлось готовить документы за преподавателя, а ведь был еще официально зарегистрированный кружок психологической помощи, который требовал свою долю бюрократических изысканий. Ямагучи же отдувался за лекарскую документацию. Так что они тоже с ног сбились, бегая в кабинет Шимады за той или иной бумажкой.       Деканат стоял на ушах, хоть все старались и не показывать виду. Комиссию прогуляли по учебному корпусу, оттягивая время проверки документов и расписывая прелести всех сорока пяти аудиторий, четырех лабораторий под учебным корпусом и двух лабораторий некромантов под полигоном. Сводили к отдраенным до блеска бассейнам и прихвастнули, что студенты сами рвутся выскоблить каждый уголок русалочьего пристанища. Прогуляли по аллее, огораживающей крытый бассейн и общежитие русалов от остальной территории Академии, чуть ли не тыкая носом в каждое дерево. Даже загнали в оранжереи, заставив расчихаться от цветущих в это время года дракоцветов.       Под конец экскурсии инспекторы выглядели немногим лучше взмыленных преподавателей и старост. Так что проверка документации прошла быстро и невнимательно. Всплыл вопрос о разборе архива, и декан Укай клятвенно пообещал к следующему приезду комиссии разобрать завалы, перешедшие из старой школы магии, которая стояла тут до Академии.       Кураторы на такое обещание только обреченно переглянулись. Кому-то из их студентов придется пожертвовать неделями свободного времени и солнечным светом, чтоб разобрать накопившиеся там завалы. Такого наказания даже проштрафившимся не пожелаешь, что уж говорить о ни в чем не повинных.       — Ты расскажешь — нет, о чем вы с Энношитой говорили?       Ивайзуми с Ойкавой мочили хвосты в одном из теплых минеральных бассейнов. Ойкава хмурился, все еще дуясь на предательство друга. Ивайзуми же в записи Ойкавы к Энношите никакого предательства не видел и, пожав плечами на недовольное сопение, соскользнул с бортика, ныряя к самому дну.       — Ива-чан такой дурак, — пробормотал Ойкава про себя.       — Вообще-то, я все слышал. И ты сам дурак, — не остался в долгу Ивайзуми, на секунду высунув голову из воды.       Ойкава хлестнул хвостом по воде и окатил рассмеявшегося друга тучей брызг.       — Ну ты! — Ивайзуми, все еще смеясь, сцапал Ойкаву за руку и рывком утянул к себе в воду.       — Ива-чан! — забулькал подтопленный Ойкава.       — Я держу тебя, — тихо произнес Ивайзуми, и вправду поддерживая его под спину. — Я всегда поддержу тебя, придурок.       — Ива-чан, как всегда, сама тактичность и вежливость, — недовольно пробурчал Ойкава, рывками загребая хвостом воду, чтоб удержаться на плаву.       — На озеро мы с тобой все равно пойдем. Хочешь ты этого или нет.       Ойкава выпутался из рук Ивайзуми, сделал неуверенный круг по бассейну и произнес, словно выдавливая гной из раны — зло и обреченно:       — Я не хочу к нему под воду.       — Твой предок — довольно влиятельная личность. — Ивайзуми прислонился к бортику и зачесал назад мокрые волосы.       — Довольно влиятельный ублюдок, ты хотел сказать? — без улыбки поправил его Ойкава и прислонился рядом, касаясь голого плеча своим.       — У тебя к нему предвзятое отношение. Ты отца видел-то всего один раз.       — Поверь, мне этого хватило. — Ойкава вздрогнул, вспоминая обстоятельства встречи, и поежился, хотя вода была теплее, чем требовалось.       — Ойкава. — Ивайзуми повернулся к нему и серьезно заглянул в глаза: — Тебе все равно придется с ним встретиться. Таковы правила.       — Лучше б моя мама тогда никого не спасала! — в сердцах выпалил Ойкава.       Ивайзуми нахмурился.       — Думай хоть иногда, что говоришь. Я спать. — Он оттолкнулся от бортика и, зло саданув хвостом по поверхности воды, ушел вниз, к переходу между бассейнами.       До Ойкавы дошло, что он только что сказал — если б мама не спасла отца, не было бы его, а значит, не было бы дружбы с Ивайзуми, — но было уже поздно.       — Ива-чан, постой! Прости, я не подумав ляпнул. Ива-чан!       Он нырнул следом и принялся догонять поплывшего в сторону общежития Ивайзуми.       Из соседнего бассейна высунулись Ханамаки и Матсукава.       — Мы можем что-нибудь сделать?       Ханамаки постучал пальцем по подбородку:       — Запереть обоих в уборной?       Матсукава оценивающе осмотрел надводную часть здания:       — Они разнесут общагу.       — Заказать киллера папашке?       — Ойкава-сан расстроится.       — Да, Ойкаву-сана расстраивать не хочется, — согласился Ханамаки. Они до сих пор поражались, как у такой замечательной, доброй и милой женщины родилось такое чудовище, как Тоору.       — Без папашкиных генов не обошлось, — в который раз посокрушались друзья.       Проверка закончилась глубоко за полночь. И только тогда спохватились, что Тендо с големом так до сих пор и гуляют по окрестностям за пределами территории Академии.       — Энношита?       Декан Укай поймал его взгляд, и Энношита мигом понял, что от него требуется. В конце концов, именно ему было велено приглядывать за големом и заниматься его адаптацией.       — Я приведу их, — пообещал он.       Савамура проводил взглядом Энношиту и повернулся в Укаю:       — Мы закончили?       — Да, да-да, конечно. Ты можешь быть свободен. Отдохни.       Куратор Акира перехватил Савамуру у самых дверей:       — Завтра подойдешь к полигону на первое занятие? Хочу устроить ребятам зачет. Понадобится помощь старост.       — Конечно. Я передам остальным.       Он вежливо попрощался с преподавателями и вышел за дверь, устало потирая затылок. Денек выдался тот еще. И меньше всего Дайчи хотел бы сейчас видеть одного настырного ифрита, подпиравшего стену напротив кабинета.       — Куроо.       Куроо отлип от стены и вплотную подошел к нему, нагло игнорируя личное пространство.       — Тебе бы не помешала пара дней выходных, Савамура, — без привычных острот и подшучиваний произнес он, заглядывая в глаза.       — Куроо, — снова устало повторил Дайчи и попытался улыбнуться, — опять игнорируешь распорядок дня в общежитии?       — Не соскакивай с темы. — Куроо нахмурился.       — Хей, Куроо, не дави. — Опережая голос, по коридору прокатилась освежающая морось.       Сугавара материализовался рядом, пренебрегая принятым людьми способом передвижения.       — Элементали… — Дайчи покачал головой. — Какого черта вы еще не в постелях?       — Ждали тебя, — улыбнулся Сугавара. — Как прошло?       — Комиссия склоняется к тому, чтобы прикрыть нашу Академию. — Дайчи огляделся по сторонам и, подумав, двинулся в сторону жилого корпуса. В галерее, которая соединяла учебный корпус и общежитие, в такое позднее время наверняка должно быть пусто, и они смогут нормально поговорить.       — Я так думаю, эта информация тоже была не для наших ушей? — двинулся за ним Куроо, натягивая на лицо привычную усмешку.       — Причем прикрыть до первого выпуска, — проигнорировал его шпильку староста.       — На каком таком основании? — возмутился Сугавара.       И Дайчи его прекрасно понимал. Джинья школа не давала всего того, что они изучили за почти восемь лет в этой Академии. Сам Дайчи, будучи простым человеком, еще мог выбирать между школами, но межрасовая одна на весь континент, и та построена на одном упрямстве Укая и парочки таких же старых энтузиастов восемь лет назад.       — Пока ничего конкретного не сказали. Но то ли еще будет. По глазам видно — они не просто хотят закрыть Академию, а сделать из этого событие, опозорить наших деканов и сделать из нас козлов отпущения. Через пару недель обещали заглянуть еще раз. Как раз перед каникулами.       — Звучит паршиво.       Куроо проникся тоже. Они остановились возле широкого подоконника в коридоре галереи. Сугавара забрался на него с ногами, Куроо прислонился рядом. Дайчи уперся руками в деревянную поверхность и невидящим взглядом уставился в окно. Там, за стеклом, растекалась ночь, скрадывая мелкие магические огоньки, которые в обычное время облепляли деревья, колонны и стены, превращая двор Академии в уютную светлячковую поляну.       — В самый разгар экзаменационной недели. Надеюсь, никто из наших проблемных деток не завалит экзамены. В противном случае…       Он не договорил, но и так было понятно, чем это грозит им всем.       — Ты из-за этого вчера был сам не свой? — осторожно спросил Сугавара, перегибаясь через Куроо.       Ифрит тоже заинтересованно посмотрел на Дайчи.       — Да, в общем-то, Куроо прав, — дернул он уголком губ, не глядя на них. Отражение в окне искажалось мерцающей огоньками ночью. — Отдых бы не помешал.       — Нужно как-нибудь между зачетами выбраться на озеро. — Куроо подтянулся на руках и сел, заглядывая Дайчи в глаза. — Что скажешь, Савамура? Возьмем старшую группу и под предлогом какой-нибудь практики смоемся на целый день, как Тендо с големом сегодня.       Дайчи перевел на него взгляд, потом посмотрел на ободряющую улыбку Сугавары:       — Идея хорошая, соглашайся.       — Как бы странно это ни звучало, мне тоже кажется, что идея хорошая. — Дайчи недоверчиво хмыкнул, словно поражаясь своим словам, после чего кивнул элементалям в сторону общежития: — Идемте спать. Я подумаю, как устроить выходной.       — Другое дело! — Куроо сполз с подоконника, хлопнул Дайчи по плечу и некрепко сжал в ободряющем жесте. — Узнаю нашего Старосту.       Сугавара спрыгнул на пол вслед за ифритом и пристроился с другой стороны. Время позднее, а занятия отменять из-за бедовой изматывающей проверки никто точно не будет.       Это озеро в Академии любили. Оно было самым желанным местом отдыха для тех, кто хотел хотя бы на пару часов отвлечься от учебы и вырваться из вечно гудящего улья общежития. С одной стороны его окаймляла тонкая полоска искусственного пляжа, а с другой, той, что ближе к Академии, к самой кромке воды спускалась плотная душистая трава. Запах разнотравья кружил голову, а старая рощица, засаженная деревьями еще во времена юности Укая и Некоматы, отбрасывала так необходимую в знойный день тень.       Ямагучи рассказывал Энношите, как они на его первых курсах сбегали сюда с Шимадой от холодных каменных стен и собирали ингредиенты для микстур. Шимады не было в Академии уже второй месяц, и было видно, как сильно тоскует по нему Ямагучи. Да и самому Энношите все чаще становилось не по себе. Приближалась сессия, после которой выпускникам останется учиться всего полгода. Первый в жизни Академии смешанный выпуск, они должны быть готовы и во всеоружии, а не встречать такую напасть в усеченном составе.       Однако Шимады не было. И, судя по редким весточкам, возвращаться он в ближайшее время не планировал, окончательно спихнув свои обязанности на ассистента и ученика.       Луна бликовала с поверхности озера, освещая две одинокие фигурки, прикорнувшие в корнях старого дуба. Энношита стиснул зубы. В памяти всплыли моменты из детства, когда он точно так же с друзьями из своего родного городка валялся на траве у пруда. Усталый после игр, счастливый, уверенный, что все это останется с ним навсегда. Теперь же на месте пруда разрытая, раскуроченная земля, на кладбище два безымянных холма, а на сердце Энношиты — неподъемный груз вины.       Он заставил себя переключиться с идиллической картины прошлого на такую же в настоящем. Тендо и Ушиджима, казалось, спали, ну прямо как самые обычные уставшие люди. С ходу и не скажешь что один из них зловредный дух, а второй — голем. На головах у обоих — слегка подувядшие венки из трав и цветов. Штанины Тендо подмокли снизу, а на одежду налипли травинки и пух от одуванчиков. Видно, что они с пользой провели отведенный им выходной. Ну хоть кто-то.       Энношита, не таясь, подошел ближе и замер, наткнувшись на строгий, совсем не сонный взгляд голема. Он сидел, прислонившись к прогретому стволу дерева, а перед ним, между ног, пристроился Тендо, которого голем держал поперек груди, не позволяя сползти на землю.       — Пора возвращаться, — тихо произнес Энношита, стараясь не тревожить сон сатори. Почему-то сейчас это казалось очень важным.       — Да, — тихо согласился голем и осторожно, у Энношиты от этого движения дыхание перехватило, подхватил Тендо на руки. На венке не дрогнула ни одна травинка.       Голем замер, механически озираясь по сторонам. Когда они шли сюда, его вел Тендо, так что неудивительно, что он растерялся.       — Я поведу, — пришел к нему на помощь Энношита и выдвинулся первым.       Голем последовал за ним, аккуратно прижимая к груди уставшего духа. Этот день отличался от предыдущей недели, проведенной в стенах Академии, и голем честно пытался, насколько мог, сопоставить свои ощущения.       Тендо в самом начале их маленького похода был нервным, дергался по пустякам и слишком часто повышал голос. Но стоило им покинуть территорию Академии, как все разительно изменилось. Он все что-то оживленно рассказывал, размахивая руками от переизбытка эмоций, бросался с одного края дороги к другому. Срывал цветы, поднося их Ушиджиме, и со смехом пытался научить его названиям, половину которых и сам не знал. Голем послушно кивал, улыбался краешком губ и принимал от духа очередной цветок в охапку сорванных. До озера они такими темпами дошли не скоро.       Но когда все же дошли… Големов по большей части делают из глины, хоть и укрепляют при помощи магии, чтоб они не развалились от малейшей мороси. Но память материала, она на то и память, что помнит, каково это растекаться, расползаться под упругими струями. Поэтому в воду голем с категоричным «Тендо!» лезть отказался. Зато приятно провел время, наблюдая за духом.       Тендо тоже давно не мешало отдохнуть. И такой вот денек вдали от чужих мыслей, мнений, идей и эмоций был сродни глотку воды в знойный день. Тем более когда живешь в общежитии на четыре этажа, заполненном студентами.       Они не замечали ни голода, ни пролетевшего в мгновение ока времени. Просто голем в один момент привлек внимание Тендо к вспыхивающим в траве светлячкам, и тот понял, что стемнело. Они пристроились в корнях разлапистого дерева, оттуда было удобнее всего наблюдать за суетливыми золотистыми огоньками, да так и уснули там, пока за ними не пришел Энношита.       Куними и Ойкава застыли друг перед другом у двери в кабинет Энношиты.       — Нет?       — Не было.       — А будет?       — Понятия не имею.       Они синхронно вздохнули.       Ойкава пришел специально попозже, зная, что Энношита любит иногда засиживаться до полуночи. И совсем не рассчитывал на компанию сильфа. Но беспардонные инспекторы смешали планы не только преподавательского состава.       — Думаю, смысла ждать уже нет, — сказал он сам себе, только чтобы не молчать. Куними, казалось, в собеседниках и вовсе не нуждался, он сполз на пол по стене напротив кабинета и приготовился ждать. Ойкава бросил взгляд на окно в дальнем конце коридора, за стеклом клубилась непроглядная темень. — Что, все так плохо?       Куними поднял на него взгляд, и Ойкава понял, что да, все очень плохо, если не сказать ужасно. Он бросил еще один взгляд на окно, плюнул на то, что скоро отбой, и присел рядом с Куними.       — Это все из-за Мизогучи-сенсея, да? — Взгляд, которым сильф его наградил, мог бы убить. — Ладно тебе, — улыбнулся Ойкава. — Мы столько раз сталкивались в столовой. Только слепой не заметит, как он на тебя смотрит.       Лицо Куними заиндевело. Он попытался встать, но Ойкава схватил его за ладонь, возвращая на место.       — Не трогай меня, — каким-то сиплым, не своим голосом произнес Куними, и русал мигом выпустил из рук холодную ладонь.       — Я понял-понял, только не сбегай.       Для убедительности Ойкава поднял руки в успокаивающем жесте, и Куними вернулся на место. Только взгляд у него вместо усталого стал отстраненным и настороженным.       — Ну, так что не так с вашим куратором? Что тебя сдерживает? Разница в возрасте? Его ужасное чувство юмора? Он тебе не нравится? Или тебя останавливает то, что он человек?       По судорожному вздоху Ойкава понял, что последним предположением попал прямо в точку.       — Так плохо, когда это человек? — русал склонил голову и посмотрел на него.       Куними вздрогнул.       — Всегда плохо, когда это человек. Но дело не в продолжительности жизни.       — А в чем?       — У элементалей не принято сходиться с людьми.       — Ни за что не поверю, что ты такой послушный сын. Ты даже учиться пришел на три года позже. Небось, прохлаждался где-то, как только вылетел из родительского гнезда.       Ойкава понял, что снова попал в точку, когда сильф бросился на него несдержанным вихрем, растрепал волосы, мазнул бритвенно-острым порывом ветра по щеке, так что на царапинах набухли капли крови, и унесся по коридору прочь.       — Мог бы просто сказать, что не мое дело, — прикасаясь пальцами к порезу, проворчал Ойкава.       О том, что он первым поступил бестактно, Ойкава предпочел не задумываться.       Энношиту он так и не дождался, так что пришлось идти обратно в русалье общежитие несолоно хлебавши. Хотя было очень интересно, что там понапридумывал Энношита относительно его диагноза и методов лечения. Какая чепуха. Почему никто не верит, что он просто не хочет возвращаться под воду. Нет никакого страха, и никогда не было, было только огромное желание не видеть предателя-отца и всю его чешуйчатохвостую семейку. Но ведь даже Ивайзуми твердит ему одно и то же — тебе нужно вернуться в открытую воду, а иначе… Что «иначе», никто вразумительно ему ответить не мог.       Ойкава посмотрел на свои ноги. Ноги как ноги, вполне себе человекоподобные, и вдруг нестерпимо захотелось в бассейн. Так, что внутри все сладко сжалось от предвкушения. Расстояние до бассейнов он преодолел почти бегом, а одежду начал стягивать еще на лестнице.       Прохладная, сладковатая от добавленных в нее минералов вода вымыла на мгновение все мысли и чувства. Ойкава перекувыркнулся в пространстве и, саданув мощным хвостом по поверхности, устремился вниз к чернеющему в темноте ночи дну. Даже вечернее освещение мало помогало в попытках рассмотреть дно. Бассейн, располагавшийся у входа, был самым большим и глубоким. Метров шесть, не меньше.       Шею болезненно резануло, как от ярости сильфа, это вскрылись давно бездействующие жабры.       Он не боится воды. Ойкава захлебывался восторгом, пропуская через себя ощущения, разглядывал руки с проявившейся между пальцев тонкой пленкой перепонок и едва не урчал от удовольствия. Они все заблуждаются, как же им не понять? Ойкава любит воду. Нереально представить русала, который бы не любил воду, это же полнейшая чушь! Ойкава любит воду, но терпеть не может открытые водоемы. Открытые водоемы — это гарантированный выход в море. А выход в море — прямой доступ отца к нему. Ублюдка-отца, который в первую и последнюю встречу навсегда отвратил Ойкаву от мыслей о вступлении в русалочью семью. Так это кого еще лечить-то нужно?       Он сделал несколько быстрых кругов у самого дна и устремился вверх. Только через минуту он понял, что что-то не так. Поверхности не было, как бы он к ней ни стремился. Ойкава замер, слегка шевеля хвостом, чтоб удержаться на одном месте, и заозирался. Да нет же, вот стенки бассейна, выложенные мелкой мозаичной плиткой. Он поднял голову — вон искаженные колонны, оплетенные неяркими гирляндами ночного освещения. Он вновь с силой заработал хвостом, вытянул руку, но поверхность не приближалась. Более того, сладковатая прохладная вода вдруг сменилась на ледяное крошево из полузамерзших капель и соли. Ойкава попытался закричать, но воздуха в легких не осталось. Жабры втянули страшную смесь в последний раз и срослись, как будто их никогда и не было, а хвост… Ойкава с ужасом посмотрел вниз. Хвоста тоже не стало, вместо хвоста он неловко перебирал в ледяном месиве обычными человеческими ногами. Перепонки с рук исчезли. Конечности начали неметь от холода, а легкие — гореть от нехватки кислорода. Голова опасно закружилась.       Ойкава запрокинул голову, кристально ясно чувствуя, как выступившие от боли слезы смешиваются с водой, и закричал, разрывая горло и легкие в клочья:       — Ива-чан!!!       — Что ты орешь как резаный, придурок?! Всех соседей перепугал! — отвесил ему подзатыльник Ивайзуми и перевернул на спину.       Взгляд Ойкавы уперся в звездное небо. Он прислушался к ощущениям. Горло и легкие еще болели, и тело периодически сотрясал кашель. Но вот влага… Он приподнялся на локтях под обеспокоенное ворчание Ивайзуми и окинул взглядом свое тело. Одежда была на месте, на лестнице лежала только туника. Сам он находился на выступе перед тем самым бассейном, абсолютно сухой и одетый.       Есть над чем задуматься.       — Что случилось? — хмуро спросил Ивайзуми, помогая ему подняться. Ойкава понятия не имел. — Ну? Ты бы не стал звать меня таким тоном, будто тебя режут, Ойкава.       — Ахаха, — хрипло прокаркал Ойкава, откидывая со лба мокрую от пота челку. — Я просто звал тебя полюбоваться звездами. Смотри, как красиво, Ива-чан.       — Кончай уже дурить, идиот!       Ивайзуми хотел отвесить еще один подзатыльник, но передумал. Вместо этого обхватил ладонью чужой затылок и приблизил лицо Ойкавы к своему, красные слезящиеся глаза оказались на уровне его глаз.       — Ойкава, — позвал он тихо.       И обычно громкий и раздраженный голос вдруг прозвучал так мягко и волнительно, что Ойкава не смог сдержаться. Всхлипнул и вжался лицом в плечо Ивайзуми.       Ивайзуми опешил, попытался отшатнуться, но Ойкава вцепился пальцами в спину, и пришлось замереть на месте. Горячее влажное дыхание проникало под одежду, ткань мокла от соленых капель, а Ойкава все никак не мог успокоиться, перемежая всхлипы с судорожными вздохами.       — Ну-ну, — не понимая, что делать, произнес Ивайзуми, обхватил дрожащее тело и похлопал успокаивающим жестом по спине. — Ну-ну, все будет хорошо.       Ойкава на это истерично хихикнул и вцепился в него еще крепче.       Над бортиком одного из бассейнов показались макушки Матсукавы и Ханамаки. Ивайзуми перехватил их взгляды и еле уловимо покачал головой. Те понятливо кивнули и, стараясь производить как можно меньше шума, нырнули обратно.       — Пойдем спать? — осторожно спросил Ивайзкми, когда всхлипы сошли на нет, оставив после себя только судорожное дыхание.       Ойкава кивнул-дернул головой, расцепил подрагивающие пальцы и, стараясь не встречаться взглядом с другом, направился к общежитию. Ивайзуми подобрал его тунику и поспешил следом. Ойкава осторожно ступал по мраморным бортикам, методично обходил набежавшие после резвящихся русалов лужи и смотрел строго вперед, чтоб даже случайно не заглянуть в воду.       Общежитие русалов являлось одной из многочисленных гордостей Академии. Примечательным было то, что наполовину оно располагалось под водой, и получалось, что те, кто предпочитал человеческий облик, жили наверху, а те, кто не представлял себе жизни без хвоста, квартировались в подводном этаже. На верхнем этаже, кроме пары комнат для любителей поспать на суше, еще располагалась большая общая гостиная, где русалы держали не переносящие воду учебные принадлежности да делали домашние задания. Ойкава жил в комнате надводного этажа, в то время как большинство предпочли занять комнаты внизу. Ивайзуми был среди них, но сегодня он решил изменить привычкам и остаться на ночь с Ойкавой.       Поведение друга настораживало. Ивайзуми вспомнил недавний истошный крик и поежился. Он тогда подумал, что у него сердце не выдержит, столько боли и ужаса было в голосе Ойкавы. И только когда он увидел его, лежащего на широком бортике, целого и невредимого, немного отпустило.       Ойкава на намерение друга занять соседнюю пустующую кровать никакого внимания не обратил. Закрылся в умывальне и долго стоял там, уперевшись руками в раковину, разглядывая собственное побледневшее и внезапно осунувшееся отражение.       — Ойкава, — постучал по двери Ивайзуми.       — Выхожу.       Он плеснул в лицо ледяной воды, поежившись от ассоциаций, остервенело утерся и выполз в полутемную комнату. Ивайзуми уже успел забраться в постель и теперь с затаенным интересом наблюдал за замершим в нерешительности другом. Ойкава стоял между двух коек и хмурился, словно забыл свои дальнейшие действия.       Ивайзуми понаблюдал за ним с минуту, а потом с тяжелым вздохом откинул свое одеяло.       — Иди уже сюда, бестолочь.       Ойкава вскинул на него блестящие глаза.       — Как в детстве? — Хрипотца еще не ушла из его голоса, но русал смог вернуть в него часть успокаивающе-раздражающих ноток.       — Да, как в детстве.       Ивайзуми не стал задумываться о том, почему привычный раздражающий тон Ойкавы кажется ему успокаивающим. Вместо этого он укутал скользнувшего под одеяло друга в теплый кокон, подоткнул со всех сторон и так и оставил одну руку на нем, обхватив его поперек спины.       Лицом они оказались друг к другу. Молча разглядывали черты, словно видели впервые. Ойкава щурил слипающиеся глаза и никак не мог поймать за хвост гуляющую в пустой голове мысль. Ивайзуми привычно хмурился. Ладонь, покоящаяся между лопаток, пришла в движение — Ивайзуми принялся неторопливо поглаживать Ойкаву по спине, все так же хмурясь, совершенно не меняя выражения лица.       — Успокоился? — шепотом спросил он. Ойкава прикрыл глаза, молча отвечая. — Хорошо. Теперь спи.       — Да, мамочка, — хихикнул русал, за что получил несильный щипок.       Улыбка так и осталась играть на губах, даже когда он провалился в неглубокий сон. А Ивайзуми все продолжал разглядывать. Приоткрытые, пересохшие от поверхностного дыхания губы, подрагивающие ресницы, розовеющую кожу на скулах. Мертвенная бледность, которая так его напугала вначале, наконец-то, ушла. Челка от воды завилась в колечки, придавая лицу ангельское выражение. Ивайзуми тихо фыркнул: ангельское, как же. Ангелом будет тот, кто вытерпит это дьявольское создание возле себя хотя бы час.       Нужно будет поговорить с Ойкавой утром о произошедшем, заключил он, прикрывая глаза. И если он будет отпираться — за руку отвести к Энношите. Сам Ивайзуми в тонкостях душевного устройства был дуб дубом и понятия не имел, как помочь. Так что всецело надеялся на ассистента Шимады.       Ойкава завозился в его объятиях и перевернулся на другой бок, притираясь спиной к его груди. Ивайзуми обнял его крепче и уткнулся носом во влажный затылок. Спать все еще не хотелось, пряный запах пота оседал на языке фантомной солью. Он сглотнул это ощущение. Грудь Ойкавы мерно вздымалась под рукой от дыхания, тишина била по ушам. Ивайзуми притерся ближе, раздвинул носом пряди на затылке и совершенно естественным движением прижался губами к коже вдоль роста волос.       И только когда Ойкава глухо сквозь сон простонал, понял, что сделал. В детстве это не казалось странным. В детстве много чего не казалось странным. А сейчас… Ивайзуми медленно отстранился и мучительно прикусил губу, понимая, что делает что-то совершенно противоестественное. Рука против воли сжалась на груди Ойкавы, комкая футболку.       Неожиданно на кулак опустилась прохладная ладонь. Ойкава слегка повернул голову в его сторону и сонно спросил:       — Что-то не так, Ива-чан?       Ивайзуми мысленно отвесил себе затрещину и заставил руку на груди расслабиться.       — Все так. Спи.       — Ты тоже.       Ойкава сполз немного вниз, зарываясь носом в подушку, и сжал его ладонь в своей.       Ивайзуми подумал, что легко может сейчас рехнуться. Но лучше всего последовать разумному совету и уснуть. Может, наутро все это не будет выглядеть так… так… Боже. Он с силой зажмурился и уткнулся носом в лохматую макушку.       Утро вечера мудренее.       По крайней мере, Ивайзуми на это очень надеялся.       Тендо обнаружил себя в собственной спальне. На своей кровати. Под своим одеялом. И без своей одежды.       Взгляд заметался по комнате и первым делом нашел прикорнувшего в кресле голема. По лицу расползлась улыбка.       — Не обольщайся. Это я тебя раздел, — спустил его с небес на землю Энношита, который как раз заканчивал раскладывать ровными стопками испачкавшуюся с прогулки одежду.       Тендо сел, скорчив недовольное лицо. Голем тут же встрепенулся и оглядел комнату ясным взглядом. Притворялся, зараза, подумал про себя Энношита, но вслух этого произносить не стал.       — Если проголодался, еда на столе. Столовая уже закрыта. Комиссия уехала. А тебя донес Ушиджима-кун. Отдыхай. — Энношита потер переносицу. — Голема я сам отведу в комнату.       — Что, Лекарь Мертвых, прошлое догнало? — сунулся в сумбур в голове ассистента Тендо.       Привычный к подобным выходкам сатори, Энношита только отмахнулся и сделал шаг к голему:       — Идем, Ушиджима-кун, нам тоже пора спать.       Голем посмотрел на требовательно протянутую в его сторону руку, а потом отклонился и заглянул за спину Энношиты. Тендо молча хмурил брови, наблюдая за разворачивающейся картиной.       — Идем же, — громче, чем следовало, произнес Энношита.       Голем нехотя подчинился. Поднялся, прошел два шага до двери и оглянулся:       — Тендо?       Сатори расплылся в улыбке:       — Завтра увидимся. Добрых снов, Вакатоши-кун.       Голем слегка склонил голову и вышел из комнаты вслед за Энношитой.       Тендо с улыбкой проводил их взглядом и рухнул обратно на спину. Отдых, несомненно, пошел ему на пользу. После целого дня на озере и передоза свежим воздухом хотелось есть и спать. Он перекатился на кровати к самому краю и сполз на пол. На столе его действительно ожидали несколько бутербродов и бутылка с чем-то темным. Тендо первым делом взялся за нее, свинтил тугую крышку и понюхал содержимое.       Ну надо же. В нос ударил густой сладкий запах ежевичного вина. Кто-то хорошенько порылся в закромах Шимады, чтоб откопать такую ценность. И кому-то точно не поздоровится, если Шимада обнаружит пропажу.       — Ну надо же, — повторил он вслух.       Забота Энношиты и на него распространяется. Мысль во всех смыслах занятная. Тендо даже стало почти стыдно за озвученные мысли о прошлом Энношиты. Почти.       Он закончил с едой, умылся и уже собирался лезть обратно под одеяло, когда в дверь постучали. Тендо прикрыл на мгновение глаза, застыв перед дверью, на девяносто девять процентов уверенный, кого он за ней увидит, и распахнул ее до второго стука.       — Тебе не следовало возвращаться.       — Отбой был два часа назад.       Куними, уже некоторое время ощущавший присутствие человека за спиной, даже не вздрогнул.       Мизогучи перехватил поудобнее коробку из архива и бросил взгляд на окна, с которых не сводил глаз его подопечный.       — Куними?       — Мизогучи-сенсей, мы же уже не дети, чтобы ложиться по звонку. — Куними повернулся к нему, сохраняя на лице безразличное выражение.       Зря старался, темень в этой части двора была такой, что даже силуэты угадывались с трудом. Мерцание магических огоньков сюда не доставало, а окна учебного корпуса были сплошь темны.       — Не дети, — согласился куратор, направляясь к дверному проему — единственному источнику света на темном пятачке двора. — Но ты все еще мой подопечный, а занятия завтра утром стоят по расписанию. И если ты не хочешь проспать и опять попасть ко мне на отработку… — Он многозначительно похлопал ладонью по деревянному боку своей ноши. — То самое время укладываться спать.       — А ваши методы перевоспитания все не меняются, — скучающе протянул Куними и подошел к куратору заглянуть в коробку. Среди потрепанных, видавших виды учебников по демонологии и монстроведению он раскопал тонкую брошюру, написанную явно от руки и в единственном экземпляре: «Джинньи причуды и как с ними бороться». Он спрятал ехидную улыбку в уголках губ. — Дипломная работа?       — Курсовая, — насупился Мизогучи.       — Бесполезная макулатура.       — Хей, ты дерзость-то поубавь. Это, между прочим, тема следующего занятия.       — На нашем факультете не все джинны, уж вам-то, как куратору, это должно быть прекрасно известно.       Куними бросил брошюрку обратно в коробку и отступил на пару шагов, вляпываясь в квадрат света.       — А вот это будет темой моей диссертации, — не растерялся Мизогучи и блеснул лучшей из улыбок. — «Стакан молока за элементалью вредность, или Как усмирить стихию в домашних условиях».       Куними переменился в лице и сделал шаг назад, ко входу в здание. Мизогучи ощутил пробежавший между ними холодок.       — Это неокончательное название, — тут же поспешил оправдаться он, понятия не имея, что могло вызвать подобную реакцию со стороны ученика.       Мизогучи протянул руку, пытаясь удержать рядом сильфа, но тот развеялся в воздухе, чтоб появиться еще на несколько шагов дальше, уже у самой лестницы. Тяжелая коробка посчитала одну ладонь недостаточно крепкой опорой и полетела вниз.       — А черт! — Мизогучи вытянул ногу из-под своей ноши и запрыгал на другой, тряся в воздухе ссаженной ладонью. Ободранный угол коробки не сдался без боя.       Отвлек его от боли и досады на собственную неуклюжесть странный звук. Мизогучи бросил скакать и удивленно уставился на ученика.       Куними смеялся.       Уперевшись ладонью в колено и щуря темные, почти черные глаза. Смеялся, и его тело шло мерцающей рябью от веселья, то истончаясь почти до прозрачности, то приобретая такую плотность, что силуэт казался вырезанным из другого измерения и наклеенным на это.       — Веселье тебе идет явно больше унылого выражения лица, — не смог вовремя прикусить язык Мизогучи.       Смех Куними оборвался как по щелчку. Он выпрямился, растерянно глядя на куратора. Помотал головой, сжал губы в тонкую линию и начал медленно таять.       — Извините, мне пора.       — Стой, прости, я… — Мизогучи дернулся было вперед, но руки поймали только порыв ветра. — Я не подумав сказал.       — Ты же понимаешь, что у вас нет будущего? — тихо спросил Энношита, расстилая для голема постель.       — Тендо?       — Да, с Тендо. Он сатори. Дух, не человек, а нечто совершенно другое, хоть и научился притворяться за время обучения. Но он все еще остается духом, пусть и слишком материальным. А ты… — Энношита оглянулся на застывшего посреди комнаты Ушиджиму. — А ты всего лишь голем. Ты понимаешь, что если даже твое сознание вернется обратно в тело, не факт, что воспоминания вернутся вместе с ним?       — Нет.       Энношита опешил. Ну да, этого следовало ожидать. Не будет же он все сносить молча. Когда-нибудь придется и ответить.       — Нет — не понимаешь, или нет — не веришь?       Голем склонил голову набок. Уже ставший привычным вопросительный жест. Энношита вздохнул и откинул одеяло:       — Ложись. Поговорим об этом завтра.       Получив на свои слова короткий кивок, Энношита пожелал спокойной ночи и вышел в коридор. По-хорошему сейчас бы стоило последовать примеру студентов, отправиться к себе и тоже лечь спать. Но вспомнив, в каком состоянии остался кабинет, он мысленно взвыл. Придется возвращаться в учебный корпус, ничего не попишешь.       Полутемные пустые коридоры навевали тоску. Пока он мотался за сатори и големом, студенты успели разбрестись по комнатам, и большая часть уже видела десятый сон. Преподаватели на пути тоже не встречались. Энношита устало толкнул дверь в свой кабинет и замер. За его рабочим столом, прижав колени к груди и устроив на них голову, сидел сильф. Окно в кабинет было открыто, похоже, парень попал к нему прямо по воздуху. Куними встрепенулся и встретился с Энношитой взглядом.       Разбор бумаг и сон отменяется, обреченно подумал Энношита, а вслух спросил:       — Хочешь поговорить?       — Если можно, — тихо обронил Куними и поднялся с кресла, готовый тут же испариться, если услышит отказ.       Ну как после этого откажешь?       Энношита пересек кабинет и устроился на подушке под подоконником, похлопав по соседней. Куними поколебался пару секунд, но, тряхнув волосами, присоединился.       — Расскажешь, что именно тебя тревожит?       Куними снова прижал колени к груди. И Энношита впервые задумался о расхождении характеров у книжных сильфов и данного конкретного представителя. Либо учебники и энциклопедии безбожно врали, либо с Куними когда-то давно произошло нечто настолько ужасное, что навсегда изменило легкий смешливый характер воздушного элементаля.       — Возможно, этого нет в личном деле. О таком вообще не принято рассказывать кому-либо из чужих. — Куними криво улыбнулся и продолжил: — Но вы же вроде лекаря душ, как я понимаю. Так что распространяться не станете.       — Не стану, — согласился Энношита       И Куними его огорошил:       — Пять лет назад я попал в рабство.       Энношите понадобилась вся его выдержка, чтоб не вскрикнуть. О сектах Подчиняющих, поставивших себе цель поработить как можно больше магических существ, он был наслышан. Но с жертвами их произвола еще не сталкивался. Точнее, с живыми жертвами.       — В общем-то, ничего страшного. Через три года мне удалось вырваться. Я жив и относительно здоров. Не многим так везет, знаете ли. — Куними рассказывал отстраненно, сухим ломким голосом, словно не о себе, а о ком-то постороннем, причем не вызывающем особой симпатии. — Ну и с тех пор у меня как-то не особо складываются взаимоотношения. — Он деланно усмехнулся. — Преподаватели это заметили и…       — Мизогучи, — перебил его Энношита.       — Что?       — Это Мизогучи направил тебя ко мне. Значит, только он заметил? Потому что от других преподавателей нареканий к тебе нет. Ну, кроме патологической лени, конечно же.       — Вот как. — Куними задумчиво пожевал губу, пропустив мимо ушей последнее замечание.       — У вас с ним возникли разногласия?       — Если можно так сказать. — Он откинулся на стену и прикрыл лицо рукой. — Вот черт, я даже не думал.       — Не думал о чем?       — Я думал он… — Куними легонько стукнулся затылком о стену. — Какой же я идиот.       — Куними?       Энношита поймал его расстроенный взгляд, и в голове вспыхнула догадка.       — Ты думал у него на тебя виды, — больше утверждая, чем спрашивая, произнес он. И стал свидетелем того, как у сильфов проявляется смущение.       Куними потерял четкие очертания, став полупрозрачным, пахнуло легким цветочным ветром, а после все прекратилось. Он с усилием вернулся в человеческую форму и поджал губы.       — У нас связи с людьми не просто не одобряются, а порицаются вплоть до изгнания. И я в целом согласен с таким положением вещей. После того как попал в рабство к людям, понял нежелание наших связывать с ними судьбу. Но…       — Оказалось не все так просто, да?       — Да. Я думал, да, — не стал спорить Куними. — Но раз со стороны Мизогучи-сенсея только преподавательское беспокойство, я могу расслабиться.       Все бы ничего, но голос на последнем слове дрогнул, и сильф резко отвернулся в сторону.       — Тебе хотелось бы, чтоб все было по-другому?       — Нет. — Куними твердо посмотрел на него. — Я уже пережил свои три года в рабстве. Так будет лучше для всех.       Энношита вгляделся в неприступную маску вместо лица.       — А если ты ошибаешься?       Куними встал.       — Если я ошибаюсь, значит зря пришел в Академию и мне лучше вернуться домой и закончить обучение там.       — А как же куратор Мизогучи? Ты не пробовал напрямую с ним поговорить?       — Это лишнее.       — Почему?       — Потому что пока я не знаю правды, я могу спокойно тут учиться. Учиться у него.       — Как же вы любите все усложнять.       — Вы ошибаетесь, Энношита-сан. Сильфы ничего не любят усложнять. По крайней мере, те, кто не провел три года, убивая себе подобных. Спасибо, что поговорили со мной.       — Ты придешь еще?       — Да, наверно.       Энношита проводил взглядом вылетевший в окно силуэт элементаля и тяжело вздохнул. Если покопаться в душах студентов, у каждого второго за спиной окажется такой огромный шкаф со скелетами, что сложно понять, как вообще из них выросли такие замечательные дети, как тот же Нишиноя, например, или Хината. Прошлое которых было занесено в личное дело с пометкой в графе «состояние» психологически нестабильны. Первый — Подкидыш, которого воспитали люди, знающие о природе его происхождения. Комиссии по надзору за Подкидышами с трудом удалось вырвать ребенка фейри у тварей, называвших себя людьми. А второй — Саламандра, успевший в детстве выкосить треть родной деревни ядом, до того, как осознал свою природу.       Да и его самого, Энношиту, можно было смело ставить в один ряд с этими студентами. Непрактикующий некромант с такими тараканами в голове, что мало не покажется.       Неудивительно, что Шимада с радостью вцепился в возможность уехать отсюда хоть на сколько-нибудь. Полки кабинета ломились от личных дел, психологических справочников — в одном из них Энношита даже нашел свой диагноз — и многотомных научных трудов о методах лечения того или иного душевного недуга.       Он прилег на одну из соседних подушек и прикрыл глаза. Всего на минутку. День был выматывающим, ночь — не менее. Он приляжет всего на минуту.       Ничего же не случится за это время?       Тендо пропустил голема в комнату. Ушиджима огляделся по сторонам и, остановив взгляд на том самом кресле, в котором застал пробуждение духа, направился туда.       Тендо покачал головой. Что-то в выражении лица и в движениях голема настораживало. Только он никак не мог понять что. А лезть в голову… Собственно, а почему бы и нет?       Он подошел к севшему голему и приложил ладонь к его лбу — так энергии тратилось намного меньше, — и едва не рухнул от хлынувшего в голову потока информации.       Ушиджима подхватил сползающее на пол тело и затащил к себе на колени, удовлетворенно откинувшись в кресле.       — Энношита — сволочь, — слабо трепыхнулся Тендо в его руках.       — Нет, — ответил голем и прислонился лбом к влажному, покрытому испариной лбу духа. — Тендо.       — Знаю я, что он прав, знаю. Понимаю.       Тендо еще раз зло повторил «понимаю» и прижал ладонь к щеке голема. Вот же она, теплая, настоящая. Чувствуется как живая. Он обхватил лицо уже обеими руками и заглянул в темные глаза. Ночь скрадывала их выражение, но приоткрывшиеся губы и шумный вдох говорили сами за себя.       — К черту все, Вакатоши-кун. К черту, подумаем об этом завтра.       Он мазнул губами по губам, внутренне обмирая: ответит, не ответит? И чуть не прикусил язык, когда губы голема шевельнулись в ответ.       — Тендо, — хрипло позвал он.       — Отнеси… отнеси меня на кровать, Вакатоши-кун.       — Да.