"Межрасовая Академия" нечисти

      Шимада действительно прибыл за час до рассвета. В компании двух старых друзей, тоже из лекарей — Такиное и Учизавы. Тратить время на расшаркивания они не стали, заперлись в лекарской, выпроводив всех посторонних, и принялись за дело.       — Понимаете, — говорил Шимада оставшемуся с ним Укаю-старшему, без труда сращивая разорванные ткани живота Монивы, — в столице нам попался прелюбопытнейший случай. Пациент, впавший в коматозное состояние без видимых на то причин. По этому случаю устроили целый консилиум, ну и как я мог упустить случай посетить такое собрание? Вот и подзадержался немного. Вы уж простите.       — Будешь извиняться перед Ямагучи, — непреклонно ответил Укай.       — А где он, кстати? Я-то думал, мальчишка ни на секунду не отходит от своих пациентов. Я тут уже пару часов, а его еще не видел. Непорядок.       Шимада накрыл чистой простынкой заметно посвежевшего Мониву и переключился на Камасаки.       — Ну, так где? — не дождавшись ответа, понукал он, но тут же замолчал, наткнувшись на посеревшее скорбное лицо. — С ним что-то случилось?       Укай потер переносицу, собираясь с мыслями, но так и не придумав, как смягчить правду, сказал как есть:       — Ямагучи в соседней палате. Он досуха исчерпал свои резервы, пытаясь спасти всех.       — Что? — очень тихо, на грани слышимости, переспросил Шимада.       — Моя вина, Макото, я не смог вовремя проконтролировать. Когда узнал, что мальчишка натворил, было уже поздно. Он впал в оцепенение.       Шимада на полном автомате закончил с Камасаки — заменил шелковые нитки в швах на магические, замотал свежими бинтами — и рванул прочь из палаты.       — Мне нужно его увидеть!       — Да, сейчас провожу. А после глянешь на парня, в которого они с Энношитой вложили чуть ли не всю душу.       — С Энношитой? — недоверчиво переспросил Шимада, подходя к полотняной перегородке. Такиное и Учизава занимались двумя другими пострадавшими.       — Я сам удивлен не меньше твоего, но, кажется, Энношита, наконец-то, нашел свое призвание. И, кстати, Танджи предложил ему должность преподавателя.       — Да ну? Сам Вашиджо-сан? Что тут у вас произошло, пока меня не было?       — Ох, всего сразу и не расскажешь.       Они зашли за перегородку. В палате серел сумрак. Утро только-только набирало обороты. Обе койки были заняты, а на той, где лежал Ямагучи, завернутый в одеяло по самую макушку, на краешке притулился посторонний. При звуке шагов он встрепенулся, стянул с подоконника очки и, надев их, оглянулся на вошедших. Шимада с удивлением признал в нем вампира.       — Тсукишима?       — Здравствуйте. — Серый от усталости, он слегка заторможено перевел взгляд с одного вошедшего на другого. — Укай-сан? Шимада-сан?       — Как тут дела? — нахмурился Шимада, подходя ближе.       Тсукишима нехотя поднялся и отошел к окну.       — Без изменений. Я напоил его тем снадобьем, про которое он рассказывал. Восстанавливающим. Но, кажется, толку от него никакого. Он мерзнет от перерасхода сил и никак не отогреется. Я еще не умею видеть энергетические потоки, но, похоже, он не восстановился ни на гран.       Шимада присел на освободившееся место, положил ладонь на холодный лоб ученика и прикрыл глаза, переходя на магическое зрение. Первое, что бросилось в глаза — ободранная аура, на которой отражается состояние души. Второе — тонкая ниточка энергии, связывающая сердце Ямагучи и замершего в ожидании у окна вампира.       У них связь? Шимада нахмурился. Какого рода связь может быть у лекаря и вампира? Он вгляделся сильнее — снадобье действовало, это было заметно по потеплевшей груди, но все, что оно помогало аккумулировать, тут же утекало по связи. И это было плохо, очень-очень плохо.       Шимада отнял ладонь и серьезно посмотрел на Тсукишиму:       — Ты знаешь, что тянешь из него энергию?       Тсукишима побледнел, вцепился пальцами в подоконник за спиной и неверяще выдохнул:       — Что?       А вот Укай, кажется, понял все мгновенно. Он в два шага дошел до Тсукишимы схватил его за плечи и больно сжал, вглядываясь в растерянное лицо:       — Как давно ты не пил кровь?       — С детства. Можно сказать — почти никогда. — Тсукишима даже не поморщился, растерянно переводя взгляд с одного взрослого на другого. Про случай во время зачета на полигоне он решил смолчать. — К чему этот вопрос?       — Из какого ты клана? — не слушая его, продолжил декан.       — Сакуса.       — Живорожденный?       — Да.       Укай оглянулся на Шимаду:       — Но в клане Сакуса нет энергетических вампиров.       — Я не понимаю… — поправил Тсукишима очки, пытаясь храбриться. — Что вы имеете в виду?       Шимада шумно вздохнул.       — Если живорожденный не пьет кровь, — пояснил он негромко, — его организм меняется, пытаясь восполнить недостаток энергии.       — Что вы хотите этим сказать? — Вот теперь, кажется, до Тсукишимы начало доходить. Он бросил взгляд на бледного до синевы Ямагучи и с трудом поборол желание зажмуриться.       — Как часто твоя мама болела? — мягко спросил Шимада.       — Откуда вы?..       — Ты меняешься, становясь энергетическим вампиром. А они тянут энергию из своего окружения. В основном из вампиров и магов.       — Почему нам об этом не рассказывали? — В голосе Тсукишимы сквозили такие страх и растерянность, что какие уж тут маски. Он беспомощно переводил взгляд с Укая на Шимаду, раскрывающих ему такие секреты клана, что волосы дыбом вставали. Секреты, о которых, похоже, даже сам Киеми не был в курсе.       — Чтобы не было соблазна отказаться от крови, — пояснил Укай, продолжая сжимать плечи, чтобы до студента дошло, что именно он чуть было не совершил. — Это страшная сила. Хорошо обученный энергетический вампир может в два счета лишить магической и жизненной силы не только обычных людей, но и других существ в радиусе пяти-восьми метров. Поэтому живорожденных с детства заставляют пить кровь.       — Вы что-то путаете, — возразил Тсукишима, упрямо хмурясь. — Жизненная сила не равна магической. А Ямагучи не может восполнить свой магический резерв.       — Вы разве не проходили это на магопотоках? — Шимада потер лоб, пытаясь вспомнить, на каком курсе читают лекцию о магической силе.       — Это только на седьмом курсе, — подсказал Укай и принялся объяснять: — Магическая энергия — это часть жизненной энергии, которую можно использовать без вреда для здоровья до определенного уровня, после которого маг уже работает во вред себе. Ямагучи опустошил свой резерв и зачерпнул силы из собственной жизненной энергии, величины невосполнимой, тем самым сократив свою жизнь. Ненамного, судя по состоянию его ауры? — Укай вопросительно покосился на Шимаду, тот кивнул. — Резерв, которым пользуются маги, восполнить можно. Но ты своим присутствием оттягиваешь те крохи энергии, которые аккумулирует снадобье, пока Ямагучи без сознания. И получается замкнутый круг — Ямагучи не может очнуться, потому что у него нет на это энергии, а энергия не накапливается, потому что он без сознания. Снадобье тут могло бы помочь, не будь рядом тебя, и не тяни ты из него то, что успевает скопиться.       С каждым произнесенным словом мир вокруг Тсукишимы медленно осыпался осколками. Он крепче ухватился за подоконник за спиной, в коленях поселилась противная слабость. В голове крутился только один вопрос: почему он? Почему Ямагучи? Тсукишима поборол желание выругаться и озвучил вопрос:       — Почему именно Ямагучи? В Академии полно народу. Если уж на то пошло, я с соседом своим больше времени провожу, чем с ним. И почему тогда никто другой не пострадал?       — Это же Академия, — как о само собой разумеещемся ответил Укай. — Воздух здесь пропитан магией. Потому, кстати, ты и не испытывал никогда голода, я прав?       — Но почему сейчас? — Тсукишима никак не мог взять в толк.       — Подозреваю, что последние пару дней ты не отходил от постели Ямагучи, пытаясь позаботиться?       — Пытаясь, — эхом повторил Тсукишима и все же зажмурился, осознавая полностью, какую медвежью услугу он оказал другу. Что там другу, любимому человеку. — Значит, по моей вине Ямагучи до сих пор не очнулся? — подытожил он, пытаясь собрать себя в кучу.       — Да, — кивнул Шимада. — К счастью, ты не обучен, поэтому еще не выпил его до конца. Но к этому все шло. Если ты останешься с ним после того, как действие снадобья закончится, Ямагучи никогда не очнется.       Тсукишима механически дернул головой — кивнул.       — И как мне перестать тянуть из него энергию? — спросил он сухо.       — Держаться подальше, — отрезал декан.       — Укай-сан, — с укоризной произнес Шимада.       Укай пожал плечами, словно бы говоря, что подслащивать пилюлю не намерен. Они чуть не потеряли единственного ученика-целителя из-за собственной невнимательности. Укай иллюзий не строил, Тсукишима не единственный был виноват в сложившейся ситуации. Он внимательно всмотрелся в бескровное лицо вампира и с некоторым сомнением произнес:       — Хорошо бы тебе пройти обучение. Но энергетических вампиров учат в закрытых кланах, и со стороны они никого не принимают. Есть еще вариант замедлить превращение кровью, но механизм уже запущен, организм начал перестраиваться, и толку от того, что ты начнешь пить кровь, не будет.       — А вы откуда все это знаете? — удивился Шимада.       — Один из моих бывших учеников как раз из такого клана. Ладно, будем решать проблемы по мере поступления, — решил Укай и легонько встряхнул Тсукишиму. — Тебе лучше отправиться к себе, пока не стало хуже.       — Мне с ним теперь вообще нельзя общаться?       Укай и Шимада переглянулись. Запрещать что-либо они не имели права. Но как-то спасать мальчишек, угодивших в ловушку проклятой вампирской природы, надо.       — Пока Ямагучи не очнется, вам лучше не видеться, — решил Шимада. — А очнется он, когда восполнит хотя бы треть своего резерва.       — Ясно. — Тсукишима сбросил с плеч руки Укая и вышел из палаты, с трудом сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег.       — Надеюсь, с ним все будет хорошо, — отстраненно заметил Укай. — Глава клана Сакуса голову мне снимет, если с членом их семьи что-то случится.       — Тсукишима-кун сильный, он справится. Не думаю, что Тадаши бросит его одного, когда очнется. Даже если мы разъясним ему, по какой причине он так долго пролежал в беспамятстве. — Шимада поправил одеяло на ученике.       — С этим вроде разобрались. Осмотри Фукунагу, а после проверишь рыцаря, над которым поработали Ямагучи, Энношита и Футакучи.       — Сразу два некроманта? — опешил Шимада, пересаживаясь на соседнюю койку. — Уж не мертвяка ли вы мне хотите продемонстрировать?       — Сам потом увидишь. Сначала Фукунага, — кивнул Укай на бледного внука Вашиджо.       — А с ним-то что случилось? — Шимада моргнул, перестраивая зрение, и провел рукой над забинтованной грудью, запуская силу для диагностики.       — На него напала мантикора.       — У вас вообще спокойные дни были? — не отвлекаясь от осмотра, возмутился он. — Когда я уезжал, никто на грани смерти не был, экспериментов не ставил, Подчиняющим дорогу не переходил. А стоило только отлучиться на пару месяцев, так вы собрали столько проблем, что и за год теперь не расхлебать.       — Не заговаривайся, Макото, — одернул его посуровевший Укай. — Не покинь ты Академию, большей части проблем можно было бы избежать.       Шимада смутился.       — Простите.       — Да ладно, чего уж теперь. Как он?       — Ловко сработано, — через несколько минут сосредоточенного изучения постановил Шимада. — Правда, ожог на легком придется лечить отдельно, но ребра спаяны на совесть. И как хитро спаяны-то, их словно заставили срастись. — В голосе прозвучало восхищение. — Постойте. — Шимада дернулся, распознав в остаточных следах совсем не целительную магию. — Если Ямагучи был без сознания, то кто лечил Фукунагу?       — Энношита.       Укай смотрел, как вытягивается лицо целителя, и последние сомнения по поводу того, стоит ли Ученому Совету знать о том, что они сделали, что Энношита сделал, таяли как снег. Для Энношиты это будет хорошим поводом вернуться из затворничества к практике, отбросить старые страхи, по-новому взглянуть на свою губительную магию и осознать, что не все, к чему он прикасается, превращается в прах. А для системы образования это будет тем самым глотком свежего воздуха после многолетнего застоя и железобетонной уверенности, что целительство и некромантию смешивать нельзя. Лишь бы только Вашиджо смог их убедить. Хотя, зная каменную хватку этой старой горгульи, сомневаться в том, что ему все удастся, не приходится.       — С легким я закончил, — вернул его к насущным проблемам все еще пребывающий в шоке Шимада. Правда, шок не помешал ему подлечить Фукунагу. — Где там ваш чудо-рыцарь?       — Идем.       Укай провел его по короткому коридору, миновав перегородку палаты, в которой друзья Шимады занимались оставшимися двумя пострадавшими, и отодвинул полотняную занавеску следующей. Футакучи, к счастью, возле Аоне не оказалось. Хоть кто-то внял указаниям Энношиты и ушел отдыхать в свою комнату, оставив на время пост дежурства. Укай шагнул внутрь, отошел в сторону и с ехидным прищуром уставился на ошарашенного Шимаду. Тот уже успел переключиться на магическое зрение и теперь в растерянности открывал и закрывал рот, не зная, что сказать.       — Я тоже по первости дар речи потерял, — усмехнулся Укай, не дождавшись ни одного комментария.       — Да как же это они…       — Ты обучил отличных студентов. Рискнуть некромантией повторить узор жизни и наложить на почти мертвое тело, заставив сердце вновь самостоятельно биться, — это каким же сумасшедшим надо быть?       — Я их такому не учил! — открестился Шимада. Подошел ближе, привел над телом Аоне рукой, прощупывая силой красно-черные жгуты некромантской магии. — Это же запрещенная магия подчинения. Точно не моих рук дело, я делал все, чтобы Энношита не узнал о ней. С его прирожденной способностью к некромантии это могло бы стать серьезным оружием.       — А то я сам не знаю, — с сарказмом отозвался Укай. — Но он направил силы в мирное русло.       — Интересно, кто его все же этому обучил? — Шимада закончил с диагностикой, подправил кое-где привязки, заменил транс глубоким целебным сном и огорошено покачал головой. — Это очень сложное заклинание. Такому учат только целителей, и то единиц. В столице, может, найдется пара умельцев, но они давно не берут к себе в ученики больше одного лекаря в десятилетие.       — А что мы вообще знаем об Энношите? — пожал плечами Укай, вспоминая тощую папку с личным делом ассистента. — Кроме его невероятного таланта к некромантии, почти ничего. Он ведь даже в Академию поступил, уже зная побольше преподавателей некромантических дисциплин.       — Думаете, до поступления у него уже был наставник?       Укай с интересом следил, как сращивает Шимада пробитую арбалетным болтом грудину, с позвоночником придется повозиться, но это вполне реально исправить, когда освободятся Такиное и Учизава.       — А он тебе никогда не рассказывал?       — Нет, — покачал головой Шимада и вытер руки о лежавшее в изголовье полотенце. — Он вообще старался не затрагивать тему своего прошлого. Ни того, что было до Академии, ни того, что случилось на практике. Хотя уж о чем-чем, а об этом я знаю чуть ли не из первых уст. Пришлось съездить в родной городок Энношиты, прежде чем брать его ассистентом.       — Тому, что знал Энношита до поступления, самостоятельно не обучишься, — задумчиво протянул Укай, присаживаясь на соседнюю койку, которая стояла удобно близко к кровати Аоне. — И сколько ему было при поступлении? Лет четырнадцать?       — Пятнадцать. Но вы правы, если ему удалось восьмилетний курс обучения закончить за четыре, кто-то вложил ему в голову все эти знания.       — Попробуй с ним поговорить, Макото. Не хватало еще, чтоб перед Ученым Советом вылезла вся его темная подноготная.       — Почему вы думаете, что темная?       — Это некромантия, — пожал плечами Укай и кивнул на Аоне: — А это — первый луч света в кровавой истории мертвых сил.       — Укай-сан. — За перегородку заглянул Такиное. — Там один из рыцарей поговорить хочет. Говорит, они смогли добыть важную информацию о Подчиняющих. А вы, насколько я знаю, в Академии главная инстанция.       Укай тут же посуровел, нахмурился, поднялся:       — Иду. А вы заканчивайте с Аоне. Потом вместе составим письмо королевским дознавателям.       Тсукишима сорвался на бег, как только за спиной захлопнулась дверь. Влетел в коридор из учебного корпуса, бегом пересек галерею до общежития и выскочил через черный ход во двор совсем недалеко от теплицы. На попавшегося по пути Хинату он только злобно зыркнул, не останавливаясь и не отвечая на встревоженные расспросы.       Душный воздух теплицы хлынул со всех сторон, забил нос и легкие запахом цветущих растений и влажной земли, сбил с панической мысли бежать. Бежать куда подальше от Академии, от студентов, преподавателей, от Ямагучи. Жаль, что от собственной проклятой крови так легко не сбежишь. Тсукишима согнулся, уперся руками в колени и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить набатом бьющееся в горле сердце.       За спиной раздался вызывающе наглый и одновременно испуганный вопрос:       — Хэй, Тсукишима, ты в порядке, вообще?       — Не подходи, — процедил Тсукишима сквозь зубы, узнав по голосу Хинату.       Как теперь общаться с окружающими, если любой контакт грозит им опасностью? Тсукишима не был компанейским парнем, но с тем же соседом они каждую ночь спали в одной комнате, с одногруппниками он сидел за соседними партами, а с остальными студентами то и дело пересекался в столовой. Как?       — Если у тебя что-то болит, то тебе лучше сходить к Ямагучи, — наставительно произнес Хината и погладил подлезшего под руку виверна.       Тсукишима еле сдержал истерический смешок.       — Твои советы, Хината… — Он резко замолчал и повернулся к саламандре.       А ведь Хината всю жизнь прожил в похожей ситуации. Он настолько ядовитый, что убивает одним прикосновением. Тогда почему этот придурок мало того что сохранил легкий, жизнерадостный характер, так еще и не шарахается от окружающих в страхе навредить? Ведь он тоже боится. Не может не бояться.       — Ты точно в порядке? — Хината смотрел на него прямо, но не без опаски, скорее боясь очередного язвительного ответа, чем самого вампира.       А Тсукишима стоял, не в силах выдавить из себя ни слова, и всем естеством ощущал искрящуюся жизненную энергию Хинаты, горячую, как жар от костра, и с легкой перечной остринкой. Как он раньше не замечал всех этих потоков энергии? Клубящейся вокруг магии и окружающей студентов жизненной силы. Тсукишима сглотнул горечь, еще более ясно понимая: оставаться в Академии ему нельзя ни в коем случае.       — У тебя лицо такое, — снова подал голос Хината, делая шаг ближе, — как будто в обморок сейчас упадешь.       — Не подходи, я сказал! — Тсукишима отступил назад, споткнулся о какой-то садовый инвентарь и упал, ссаживая ладонь о бортик грядки.       Кагеяма грозно зарычал, пуская из пасти легкие струйки сизого дыма, но Хината легко успокоил его прикосновением. Без перчатки, заметил Тсукишима и вспомнил, как Ямагучи объяснял ему что-то про ядовитость саламандр и приобретенный виверном иммунитет благодаря контакту сразу после рождения. Может, и с его проклятьем найдется какой-нибудь способ борьбы? Декан Укай ведь упоминал что-то про закрытые кланы и обучение энергетических вампиров.       — Ну вот, упал, — всплеснул руками Хината и присел рядом, отталкивая тупоносую мордочку Кагеямы от своего лица. — Ты точно в порядке, Вредношима?       — Что в словах «не подходи ко мне» тебе непонятно, безмозглая ты ящерица? — устало спросил Тсукишима, вытирая руку о штаны, черт с ними, все равно изгваздались.       — Сам ты безмозглый, чего обзываешься-то? — Хината надулся, но даже и не подумал отстраниться. — И как Ямагучи тебя терпит? Он, наверное, святой, — забубнил он под нос, почесывая умиротворенно курлыкающего Кагеяму под подбородком.       — Наверное, — негромко согласился Тсукишима, который сам иногда спрашивал себя о том же. Он смотрел, как уже забывший об обиде Хината пускает по ладони язычки пламени, которые виверн с удовольствием слизывал, и боролся с желанием задать слишком жестокий вопрос. Сам бы он за такое, наверно, покусал, а вот как отреагирует ядовитый, вспыльчивый, но трусоватый элементаль, Тсукишима не знал. И все же рискнул: — Как ты справляешься?       Хината вскинул на него недоуменный взгляд. Пусть они оба все еще сидели на дорожке теплицы, но саламандра был на добрых полторы головы ниже Тсукишимы, поэтому тот с раздражением замечал каждую невинную эмоцию на подвижном лице.       — С чем справляюсь?       — Со своей ядовитостью, — процедил Тсукишима.       — А, это… — Хинату, казалось, совсем не задели ни тон, ни слова вампира. Он задумчиво уставился на свои ладони: одна в перчатке, вторая — голая и бледная от недостатка солнца. — Ну, смирился как-то. Сначала было тяжело. — Он поежился от воспоминаний, но тут же усилием воли их подавил, улыбнулся, как всегда ярко, совсем не натянуто. — Мне повезло, я после инцидента в деревне встретил много хороших людей, а потом и Укай-сенсея.       — Куратора?       — Нет, декана. Он очень помог тогда в столице, когда меня хотели судить. И даже взял в Академию. Как видишь, уже полгода без происшествий.       — И ты не боишься навредить? — недоверчиво спросил Тсукишима. Подобрал под себя ноги, сел удобнее и с подозрением уставился на саламандру.       — Боюсь, конечно! — вскинулся Хината. — А кто бы не боялся?! Но Укай-сенсей подарил мне заговоренные перчатки. Если с ними — то совсем не страшно. А теперь у меня еще и Кагеяма есть. Он ведь совсем несмышленыш, ничего не понимает, и бросился тогда на меня, чтоб погреться. Не будь он виверном, там же и упал бы замертво. — Хината снова поежился. — Мне, вообще, кругом везло, и Ноя-сан меня поддерживает, и к Энношите-сану я иногда хожу. Он толковый, он все объясняет.       Тсукишима поморщился от невнятного потока вываленных на него слов, сам он ничего не понял, кроме одного — Хинате помогали. Помогали справиться с собой, со страхом, со своей силой. Смертоносное оружие, спрятанное за обрезками заговоренной ткани. Может, и для его энергетического вампиризма найдется если не лекарство, то хотя бы способ отключать его по желанию? Он поднялся с дорожки, на автомате отряхнул штаны, размазывая капельки крови с царапин по ткани, и окинул взглядом все так же сидящего саламандру с виверном под боком.       — Думаю, в целом я понял, что ты имеешь в виду, — сказал вампир, привлекая внимание огненных глаз. Хината вскинул на него взгляд. — Позаботьтесь о Ямагучи, когда он очнется, хорошо?       — Разве он не обрадуется больше, если о нем позаботишься ты? — непривычно серьезно, совсем по-взрослому спросил Хината.       — Этим я и займусь в ближайшее время.       Тсукишима поправил очки, отвернулся, ставя в разговоре точку, и отправился прямиком в канцелярию Академии.       — Я хочу отправить послание, — выпалил он, как только оказался в мрачном прохладном кабинете.       Секретарь невозмутимо указал на списанные парты у дальней стены:       — Бумага там. Напиши сообщение, запечатай и приноси. Отправим по любому адресу.       Тсукишима молча кивнул и сел за один из обшарпанных столов. Что именно написать? Как облечь в слова все те чувства, что обуревают его, он даже приблизительно не знал. Но знал одно: если попросить, Акитеру примчится по первому зову, таков уж был характер его старшего братца. Поэтому, не раздумывая ни секунды, Тсукишима размашисто вывел на листе всего одно предложение:       «Мне нужна твоя помощь».       Запечатал листок в конверт, написал адрес и отдал письмо секретарю.       — Включить стоимость пересылки в оплату обучения или заплатишь сейчас? — равнодушно спросил тот, ставя в левом верхнем углу штамп Академии.       — Включите.       — Хорошо. Распишись в реестре отправок и можешь идти.       Тсукишима поставил подпись в толстом журнале исходящих писем, мельком отметив несколько свежих, в день-два отправлений, вежливо попрощался и вышел, уверенный, что помощь скоро прибудет, неделя максимум. Магический почтовый ящик Академии был настроен на столичное почтовое отделение, которое, получив послание, перемещало его в почтовое отделение ближайшего адресату города. Это занимало не больше дня — отправления шли по определенному графику, чтоб не путаться в потоках входящих посланий. А уже из города письма распределялись по адресам, если в доме имелся магический почтовый ящик.       У Акатеру такой ящик был, Тсукишима помнил редкие письма брата, когда тот покинул клан. И даже помнил адрес, с которого шли послания. Другое дело, что он обещал себе никогда больше не разговаривать с братом из-за того, что Акитеру сбежал, бросив их с матерью одних. Что ж, Ямагучи стоил того, чтобы переступить через себя. Тсукишима покачал головой, поражаясь самому себе. Но если это позволит им быть вместе, в перспективе — Тсукишима на это очень надеялся, — то оно определенно того стоит.       — Стоит перелопатить архив старой школы. — Декан Укай крепко задумался, выходя в коридор. — Я точно помню, что был ученик с таким именем, лет, наверно, тридцать назад.       — Вы тогда преподавали?       Шимада вышел следом из лекарской и остановился посреди коридора, раздумывая, чем заняться в первую очередь: проведать своего ассистента, как оказалось, теперь уже бывшего ассистента, или же пойти вместе с деканом составлять письмо. В принципе, от него там требовалась только характеристика полученных рыцарями травм, для того, чтобы дознаватели были в курсе, с чем могут столкнуться. Хотя Сакунами, маг-недоучка, и сказал, что они перебили всех Подчиняющих, оставалась еще вероятность того, что поблизости расквартировалась не одна база секты.       — Да, тогда еще преподавал, — ответил Укай и задумчиво уставился на лекаря. — Ты, наверно, пока иди к Энношите, попробуй его расспросить, не нравится мне то, что он не только в курсе техники подчинения, но и виртуозно ею владеет. А я пока… Уссури-кун? — прервался он, наткнувшись на студента за углом. — Ты чего тут крутишься? Там во дворе вся старшая группа на озеро собирается.       — Да я… — Уссури растерялся. — Я Энношиту искал, он же вроде тоже хотел с нами на озеро. Его последнее время только тут можно застать.       — Боюсь, ему пока будет не до этого, — покачал головой Шимада. — Беги, отдохни, пока есть возможность. Наберитесь сил перед последними зачетами и экзаменами.       — О, ладно, как скажете. Тогда я пошел.       Укай проводил его взглядом и нахмурился:       — Так, о чем это я? Расспроси осторожно Энношиту, а я с Некоматой займусь письмом. Если в окрестностях Академии Подчиняющие шастают, как у себя дома, нужно как можно скорее получить поддержку столицы.       — А не рискуем ли мы студентами, отправляя их к озеру? — Шимада озабоченно выглянул в окно, где столпилась почти все выпускники.       — Никто в здравом уме не нападет на кучку буйных недоучившихся студентов, — повторил слова Некоматы Укай. Вот только уверенности друга в его голосе совсем не было. — Ладно, ничего с ними за день не случится. Если что — Савамура присмотрит. Да и не так уж и далеко это проклятое озеро.       — Вы как будто сами себя успокаиваете, — хмыкнул Шимада, но напоровшись на хмурый взгляд, тут же заторопился: — Ну, я пошел к Энношите, потом найду вас. Там и поговорим.       — Хорошо.       — Ну и куда ты намылился в такую рань?       Кенма полулежал на своей койке поверх одеяла в верхней одежде и, кажется, еще даже не ложился, поглощенный чтением какой-то запрещенной макулатуры, которую исправно таскал из запертого кабинета декана Укая, удовлетворяя свое расцветшее в Академии любопытство.       — Савамура организовал поход на озеро.       — Ты все еще хочешь себе этого человека?       — С чего ты взял?       — Мне-то можешь не врать, я тебя как облупленного знаю.       — Что, так заметно?       — Стоит отдать тебе должное — заметно не слишком. По крайней мере, сам человек еще не догадался, — пожал плечами Кенма. — Но я удивлен, что ты до сих пор не устранил соперника.       — Его устранишь, — беззлобно фыркнул Куроо. — Да и любопытный малый этот марид. К тому же королевских кровей. Такого попробуй устрани.       — Он тоже тебе интересен?       — И да и нет. Просто… — Куроо присел на свою койку и разлохматил волосы на затылке. — Не хочу ставить Савамуру перед выбором, понимаешь? И не хочу конфликтовать с маридом.       — Боишься, что можешь проиграть?       — Нет, такому, как Сугавара, проиграть не стыдно. Он силен, дьявольски силен, хоть и не показывает даже десятую долю своих сил. Не в нем дело, а в самом Савамуре. Не знаю, как объяснить.       — Раньше ты в словах не терялся.       — Раньше я в людей не влюблялся.       — Все-таки влюбился?       Кенма смотрел проницательно и равнодушно, как умел только он. Куроо почувствовал себя неуютно, впервые вслух признавшись в том, что именно испытывает к Савамуре. Слова Сугавары в старом астрономическом кабинете не в счет, тогда Куроо был больше озабочен тем, чтобы выпендриться перед соперником, а не признанием собственных чувств.       — Да, раньше ты был умнее, — понаблюдав за метаморфозами подвижного лица друга, хмыкнул Кенма.       Куроо без слов швырнул в него своей подушкой. Кенма ловко поймал ее и сунул под спину, улыбнувшись уголком губ.       — Вредный ты, — рассмеялся Куроо, откладывая до поры до времени тяжелые размышления. — Ну, так что, идешь с нами?       — Я пас, — тут же открестился от незавидной участи Кенма, отгородившись книжкой.       — Ты многое теряешь.       — Я приобретаю тишину и спокойствие в собственной комнате.       — Ну как знаешь, а мы пошли.       — Проваливай уже. И только попробуй разбудить меня ночью — спать на полигоне будешь.       — Какие мы суровые.       — Ты знаешь, я могу это устроить.       — Понял, заткнулся, исчез!       Кенма подавил улыбку и перелистнул страницу.       Сбор решили устроить во дворе Академии на поляне между главным входом и полигоном. Дайчи окинул пронзительным взглядом столпившихся разномастных студентов-выпускников. На траве у их ног кучкой были свалены сумки с едой, которые заботливо упаковали наги средней группы. Дайчи мысленно взмолился, чтоб во время экзаменационной недели по кухне дежурили люди, иначе они скопытятся на постной, но убийственно сладкой диете. И откуда только наги, испокон веков жившие в болотистых местностях, нахватались такого огромного количества рецептов сладкого? Там ведь, кроме водянистых ягод, и полакомиться особо нечем.       Но он отвлекся. Дайчи еще раз оглядел ребят и громко спросил:       — Все в сборе?       Довольные неожиданной передышкой ребята утвердительно загудели. Мелькнула белобрысая макушка Уссури. Близнецы-инкубы о чем-то тихо шептались в дальних рядах. Яку и контрабандой протащенный на год младше Нишиноя обменивались плетениями заклинаний, не особо обращая внимание на происходящее. Тендо ласково выговаривал что-то голему, перезастегивая его рубашку. Иизуна, Акааши, Бокуто, четверка заговорщицки переглядывающихся русалов, Кай, который недавно отлинял и теперь красовался свежим, переливающимся на солнце узором змеиной части тела. Дайчи еще раз зорко оглядел студентов, отметил отсутствие Сакусы и прибытие запыхавшегося Куроо, который тут же пристроился под бок к Суге, и прочистил горло, привлекая внимание:       — Вы все зрелые сознательные лю… кхм, личности, так что я очень надеюсь, что мне не придется по головам пересчитывать вас до, во время и после похода на озеро. Нас отпустили до полуночи. После ворота закроются и те, кто проигнорирует время возвращения, будут ночевать за пределами территории Академии. А этого делать, в свете последних событий и участившихся нападений Подчиняющих, я вам не советую. Всем все ясно?       — А я бы не отказался встретиться с каким-нибудь сектантом в темном лесочке, — мечтательно протянул Куроо.       — Подчиняющие поодиночке не ходят, — фыркнул Тендо. — Хочешь задешево красивой побрякушкой на шее обзавестись?       — Голубой тебе не к лицу, — подхватил слова сатори Суга. — Вас ведь этим можно пронять? Акори?       Куроо потемнел лицом, замкнулся, зыркнул неожиданно зло и зашипел:       — А ты откуда знаеш-ш-шь?       По двору спиралью пронеслась удушающая волна сухого жара.       — Обижаешь. — Тон у Суги был легкий-легкий, словно его не зацепило гневом Куроо, хотя волосы от пересушенного воздуха заметно распушились. — Я ведь все-таки морской джинн.       — А что такое акори? — влез между ними Нишиноя, прерывая напряженные гляделки.       Правда, ответил ему не мечущий глазами молнии Куроо и не беспечно улыбающийся Сугавара, а Ойкава:       — Акори — это голубой коралл. Ходит слух, что единственное средство подчинить ифрита — надеть на него ошейник из акори. И судя по тому, как вспыхнула наша спичка, слухи весьма правдивы. — Ойкава бросил в Куроо пригоршней воды. — Остынь, а то Академию спалишь.       — Куроо. — Дайчи бесстрашно схватил его за руку, обжегся о кожу, но пальцев упрямо не разжал. — Ойкава прав, успокойся.       — Я спокоен. — Куроо тряхнул головой, с кончиков волос сорвались быстро гаснущие искры, и повторил: — Я спокоен. Но если Подчиняющие действительно знают про акори, то и про обсидиан они должны знать тоже.       И с наслаждением проследил, как стекли с лица Сугавары краски, глаза помутнели. Жаркий от ифрита воздух сменила промозглая сырость. Но тут, следуя примеру Нишинои, в их переглядывания вмешался Дайчи.       — Как все сложно, — покачал он головой и крепче сжал жгущуюся руку. — С людьми проще — треснул дубинкой по лбу, привязал, пригрозил и, считай, подчинил.       — Индивидуальный подход, — глубокомысленно изрек Тендо и обидно рассмеялся: — Да кому вообще сдались люди? Уж точно не Подчиняющим.       — Ну, надо же им где-то брать последователей, — пожал плечами Бокуто.       — Открою тебе страшный секрет. — картинно зашептал Куроо, но так, что услышали все. — Подчиняющие воюют за идею, иногда за деньги, но никак не по принуждению. Мразей среди людей подавляющее большинство. — Тут он спохватился и оглядел помрачневшие лица друзей человеческой расы. — Не принимайте на свой счет.       Но Дайчи уже выпустил его руку, отошел на шаг и делано бодро произнес:       — Идемте, а то так и простоим до вечера во дворе. А в программе купание в ледяном озере и согрев запасами Шимады-сана.       — Савамура? — растерянно позвал Куроо, но Дайчи отвернулся и первым зашагал к воротам.       — Идиот, — пихнул в бок ифрита Суга. — И кто тебя за язык тянул?       — Сам первый начал, — огрызнулся Куроо.       — О, ну вы еще подеритесь опять! — Бокуто подступил к ним сзади, обхватил обоих элементалей за плечи и поволок за покинувшим территорию Академии Старостой. — Иногда мне кажется, что вы не отношения выясняете, а деретесь как петухи из-за любой мало-мальски симпатичной курочки. Только ни одну курочку рядом с вами я еще не видел.       Акааши, шедший следом, поперхнулся и совершенно новым взглядом окинул друзей. И Бокуто, пальцем в небо неожиданно попавшего в яблочко, и откровенно смутившихся элементалей, которые по переменке бросали взгляды то на спину Савамуры, то — заносчивые — друг на друга.       Мимо прошмыгнула, расплылась и исчезла тень. Акааши бы не придал ей значения, но Куроо в полуобъятиях Бокуто вздрогнул и покосился как раз в ту сторону. Сугавара тоже повернул голову, только ничего там уже не было. Акааши заметил быстро исчезающие от ветра отпечатки ног в пыли и потер глаза. Значит, не показалось. И не ему одному не показалось. Но элементали уже отвлеклись обратно на Бокуто и принялись с жаром его убеждать, что не из-за куриц они дерутся, и вообще, что за птицефермские аналогии у него такие?!       Не подозревающий о закипающих позади страстях Дайчи приотстал и поравнялся с Иизуной, соседом Сакусы по комнате.       — А где Сакуса? — негромко спросил Дайчи.       — Сакуса сказал, что отказывается отдыхать в антисанитарных условиях. — Иизуна сокрушенно покачал головой. — С такими запросами ему только в операционных залах целителей досуг проводить. Что за несносный вампир.       — Ну, его можно понять, — с сомнением протянул Дайчи. — Хотя не представляю, что вампир мог бы подцепить на озере. Да и из болезней их я только гемоглобинозависимость знаю, — усмехнулся он.       Иизуна отзеркалил усмешку:       — Только самому Сакусе об этом не говори.       С такой большой и шумной компанией до озера они дошли непривычно быстро. Тендо с Ушиджимой тут же слиняли в ближайший лесок, получив в спину строгое напутствие от Старосты:       — Чтобы в одиннадцать вернулись к озеру! Я не собираюсь вас искать по окрестным лесам, отбиваясь от дриад и Подчиняющих.       — И еще неизвестно кто из них страшнее, — хохотнул Нишиноя.       Тендо Дайчи ответом не удостоил, только махнул ладонью, не поворачиваясь, и бодро поволок своего голема под сень дубравы.       Ханамаки кивнул друзьям-русалам на дальний берег, удобно пологий и песчаный, с редкой мелкой галькой и тронул плечо Дайчи:       — Вы тут развлекайтесь, а у нас дела.       — А что вы собрались делать? — тут же высунул любопытный нос Куроо, косясь на Старосту преувеличенно раскаивающимся взглядом. Дайчи только глаза закатил и вопросительно уставился на русала, ожидая ответа.       — Топить Ойкаву, конечно! — ухмыльнулся Ханамаки и хлопнул нервно дернувшегося Ойкаву по спине.       Куроо показал ему большой палец:       — Святое дело, не возражаю.       — Хэй! — возмутился Ойкава, но Матсукава и Ивайзуми подхватили его под руки и потащили, невнятно бурчащего, вдоль берега к облюбованному Ханамаки спуску.       Атсуму проводил взглядом Ханамаки, мысли о котором занимали голову последние три дня, и переключился на Дайчи:       — А что мы вообще тут будем делать?       Дайчи почесал затылок и обезоруживающе улыбнулся, обведя свободной рукой узкий крутой бережок озера:       — Ну… развлекайтесь?       — Ты не продумал? — сурово припечатал Суга.       — Не продумал, — покаянно кивнул Дайчи.       — На тебя не похоже. — Куроо попытался по старой привычке приобнять его за плечи, но Дайчи ловко вывернулся и, присев, закопался в одной из сумок. — Савамура?       — Помогайте, хоть пикник организуем, пока остальные прохлаждаются. Ноя, Яку, а вы куда?       Нишиноя потряс здоровенным пустым мешком:       — Соберем для Ямагучи кое-каких травок, пока цветут. Он же все запасы истратил на рыцарей.       — Ты хоть знаешь, что ему нужно?       — Не-а, — беззаботно отозвался Нишиноя. — Поэтому я и беру с собой Яку. Он в травках хорошо разбирается.       — Ладно-ладно, — махнул рукой Дайчи, осознавая, что как организатор он с треском провалился, — развлекайтесь. Только следите за временем. И не набирайте слишком много, в оранжерее и так прорва целебных растений, а сено заготавливать Ямагучи, насколько я знаю, не собирался.       Оба фейри кивнули ему и умчались на пологий склон перед лесом.       Куроо проследил, как ребята потихоньку разбиваются на группки и разбредаются по берегу, и, под одобрительный взгляд понявшего его намерения Сугавары, присел рядом с Дайчи:       — Савамура. — Он отнял у Старосты сложенную скатерть и серьезно заглянул в глаза. — Прости.       Дайчи с тяжелым вздохом сел прямо на траву и поднял на ифрита взгляд. Он не злился, правда. У элементалей были все основания ненавидеть всех представителей рода человеческого, не разбираясь в качествах отдельных личностей. Слишком много зла люди причинили и до сих пор причиняют тем, кто не может похвастаться наличием человеческой крови. Утром, еще до приезда Шимады, Дайчи заглянул к декану и подал прошение о распределении его на практику в какой-нибудь отряд рыцарей. Хороший опыт, отличные оценки и возможность вычистить пару-тройку гнезд сектантов перевешивали возможные риски. Последний пункт даже превалировал. И он знал, что его прошение одобрят. Маги в таких отрядах надолго не задерживались и совсем не по своей инициативе. Никто не вписывает смерть в график своего дежурства. Но оно того стоило, если он поможет спастись хоть кому-то из подчиненных собратьев своих друзей.       — Дайчи. — Суга присел рядом. — Куроо ведь правда не имел в виду нашу Академию, когда говорил о людях в целом. Ты же его знаешь.       Такие разные, а взгляд один — обеспокоенный и виноватый.       — Я понимаю, — хрипло выдавил из себя Дайчи. Прочистил горло, улыбнулся на одинаковое сомнение, отразившееся на лицах друзей. — Все в порядке. Глупо обижаться.       Глупо обижаться, но слова Куроо зацепили, заставили по-новому посмотреть на их почти восьмилетнюю дружбу. Ладно он, Дайчи, рубаха-парень, которому ничего не стоит подружиться с кем угодно, спасибо родителям за легкий характер и умение вовремя прикусить язык. Но Куроо-то с Сугой что от него нужно в таком случае? Глупо ждать, что элементали изменят свое мнение о людях, но они провели вместе уйму времени, даже когда факультеты разделили на профильные предметы, оба элементаля все равно проводили с Дайчи все свое свободное время.       — Тогда почему ты?..       Не рассказывать же им, что сегодняшний разговор окончательно убедил Дайчи в правильности своего решения. Ведь в четыре руки же прибьют, если узнают, куда он поедет на практику.       — Не хочу, чтобы ты себя пересиливал. — Дайчи перевел взгляд с ошарашенного лица Куроо на такого же Сугу. — И ты тоже. Если вам неприятно или еще что, не нужно щадить мои чувства. Да, боги, я взрослый человек и прекрасно вас понимаю.       — Дайчи, вот скажи, ты совсем нас не слушал? — Сугавара от услышанного рухнул на траву и вцепился в волосы, стискивая их до побелевших костяшек. — Мы о чем тебе только что распинались? У тебя что, избирательный слух? Тебе же сказали — не принимай на свой счет.       — Такой вывод только наш деликатный и жертвенный Староста мог сделать, — немного истерично рассмеялся Куроо. Он покачал головой, поражаясь услышанному. — Ты нам не неприятен, идиот. А совсем наоборот.       — А мы кушать будем? — ворвался в повисшую напряженную тишину между друзьями жизнерадостный голос Бокуто. — Я еще не завтракал.       — Бокуто-сан, — одернул его Акааши, но момент был безнадежно упущен.       Дайчи неловко потер затылок, улыбнулся и махнул рукой на сумки с провизией:       — Помогай распаковывать, не оставлять же тебя голодным. Да и вы тоже — подтягивайтесь!       Обращение было адресовано Иизуне, Каю и близнецам-инкубам, остальные успели разбрестись по своим делам.       Хорошо протоптанный спуск к воде подсказал русалам, куда по ночам сбегает нечисть из общежития. Сами они на озере бывали редко. Несколько лет назад тут поселились лимнады, один из видов наяд, с которыми русалы поддерживали холодный нейтралитет и без дела друг к другу не лезли. Озеро не было проточным и в скором времени должно было заболотиться, но водяные чаровницы нашли подводную жилу и запустили несколько ключей прямо на дне, тем самым вдохнув в озеро вторую жизнь.       Ханамаки пнул подвернувшийся под ногу камешек.       — Ну и как тебе твой будущий склеп?       Ивайзуми без слов отвесил ему подзатыльник и бросил взгляд на кусающего губы Ойкаву.       — Давайте уже покончим с этим побыстрее. — Матсукава ткнул Маки локтем в бок, понукая достать присланное бабушкой утром снадобье.       — Да я просто атмосферу разрядить хотел, — фыркнул Ханамаки, но послушно достал из кармана бутылек с темной маслянистой жидкостью и протянул его Ойкаве.       Тот с сомнением покрутил его в руках.       — Ты уверен, что это сработает?       — Не бойся, больно будет только в начале, — подначил его Ханамаки, и сам заметно нервничающий. Хотя в чем-чем, а в снадобье бабушки он был уверен на все сто процентов, в отличие от успеха их операции.       — Ну прекрасно! Это ты мне как крупный специалист по умиранию говоришь? — огрызнулся Ойкава. В памяти против воли всплыли ощущения того, как было невозможно сделать и глоток воздуха, как разрывало от горящей боли легкие, а виски ломило, словно сдавленные тисками.       — Хватит возиться. Шевелись, Дуракава.       Ивайзуми первым шагнул в воду, не дожидаясь, пока Ойкава выпьет блокатор. Снадобье, по заверениям Ханамаки, на несколько часов блокировало возможность менять ипостась и подходило только русалам. Напои таким тех же горгулий, никакого эффекта не будет.       Матсукава подошел к Ойкаве сзади и успокаивающе положил ладонь между лопаток, словно напоминая — они рядом, все трое. Его самые близкие друзья.       — Ну к дьяволу морскому долгие прощания, — глубоко вдохнув, выпалил Ойкава, залпом осушил блокатор, радуясь, что не разобрал вкуса — достаточно было мерзкой склизкой консистенции, — и шагнул в воду.       — Мы будем тут, — крикнул ему в спину Ханамаки.       — А куда вы денетесь, — нервно хохотнул Ойкава и нырнул в глубину озера, где его уже поджидал обратившийся Ивайзуми. Бледный, от тусклых лучей пробивающегося сквозь толщу воды солнца, серьезный почти до сердитости.       От вида привычно нахмуренных бровей и протянутой руки с тонкими перепонками между пальцев на Ойкаву снизошел океанский покой. Уверенность крепла с каждым гребком, тревога и опасения остались там, на берегу, в компании Матсукавы и Ханамаки, а тут в пока еще не родной, но знакомой с детства стихии царило студеное умиротворение.       Ивайзуми одобрительно булькнул, ухватил его за ладонь и, мощно работая хвостом, потянул на илистое дно. Водоросли гипнотически скручивались спиралью от бьющих со дна родников, кое-где на песчаных проплешинах перекатывались легкие темные камешки. Стайка рыбок, вспугнутая вторжением, бросилась врассыпную, сверкая искорками серебристых чешуек. Ивайзуми нашел более-менее чистый участок дна и уложил туда несопротивляющегося друга.       Спокойствие и уверенность Ойкавы отнюдь не способствовали собственному душевному равновесию — Ивайзуми было до одури страшно. Но если сейчас дать заднюю, все пойдет прахом. Он не знал, так ли это на самом деле, но невесть откуда взявшееся предчувствие вопило: если не сделать это прямо сейчас, подобный шанс может никогда не выпасть.       Прижав хвостом бедра Ойкавы, Ивайзуми руками вдавил его плечи в песок и заглянул в глаза. Несмотря на относительную прозрачность воды, видеть тот должен был из рук вон плохо. Человеческие глаза не рассчитаны на подобную среду, в отличие от русальих, а сменить их он не мог. Из-за блокатора Ойкава был ограничен даже в такой малости. Поэтому и смотрел сейчас на Ивайзуми широко и слепо. Ивайзуми склонился ниже, чтоб точно попасть в фокус, приподнял бровь, спрашивая в последний раз, точно ли уверен друг. Ойкава решительно кивнул.       И потянулось тягучее от ледяной воды время ожидания. Ойкава умирал медленно, мучительно. Последние крохи воздуха вышибло из легких. Он попытался выгнуться, хватая ртом студеную воду, задергался в крепкой хватке. Взгляд беспомощный, умоляющий ножом прошелся по сердцу Ивайзуми, который мысленно твердил себе как мантру: «Терпи, терпи, осталось недолго».       Ойкава бился в его руках, умирая, захлебываясь, и только утопающие знали, как горели его легкие, как разрывало горло от желания сделать глоток воздуха. Прошла минута, другая. Если бы мог, Ивайзуми уже взмок бы, но вода смывала весь пот и остужала прилившую к лицу от усилий кровь. Ойкава дернулся в последний раз, схватил его за локоть такой же ледяной, как вода, рукой, отчаянная беспомощность на лице сменилась умиротворением, черты разгладились, на бледных до синевы губах промелькнула крошечная... даже не улыбка, а намек на нее, и он замер. Расслабился, размяк всем телом, глядя вверх расфокусированным безжизненным взглядом.       Человеческая часть в Ойкаве умерла, и Ивайзуми осталось только надеяться, что та же участь не постигла его русалью ипостась.