"Межрасовая Академия" нечисти

      Последние два дня зачетов Академия гудела, словно растревоженный улей. Профилонившие свободный день выпускники спешно пытались запомнить перед оставшимися зачетами весь пройденный за семестр материал. И это еще даже не экзамены, а в коридорах уже царила траурная атмосфера недопусков. Вылететь-то никто бы не вылетел, но никому не хотелось тратить месяц каникул после практики на пересдачу и экзамены.       Средняя и младшая группы беспокоились меньше, у них не будет практики перед каникулами, и пересдачу им могут назначить уже через неделю после последнего экзамена.       О том, что Ямагучи очнулся, Тсукишима узнал только в последний день зачетов. Эта новость здорово выбила его из колеи, и человековедение он сдал с огромным трудом, мысленно споря с Ямагучи и о своем решении, и о возможном отъезде. Ответа от Акитеру все еще не было. А Тсукишиму от посещения друга останавливало только неполученное письмо. С согласием брата на помощь ему будет намного легче убедить Ямагучи, что решение, которое он принял, единственно верное.       Пока же оставалось только скрипеть зубами, рискуя окончательно испортить и так неправильный вампирский прикус, да сторониться студентов в свете новой информации о себе. Декан Укай умолчал о природе новых способностей Тсукишимы, но тот и сам не горел желанием пересекаться с кем бы то ни было. Один Хината ходил за ним хвостом, прицепившись похуже какой-нибудь полубезумной гианы. Только сосал он не кровь, а нервы. И терпение Тсукишимы, отнюдь не безграничное, таяло с каждой якобы случайной встречей.       — Да что тебе надо от меня? — не выдержал он, в очередной раз столкнувшись в коридоре общежития с саламандрой. На этаже нечисти, стоит заметить.       Хината неубедительно изобразил удивление.       — А я эээ… к Ное иду, вот! — выпалил он и приосанился от гордости, что смог состряпать сносную отмазку.       — Сказки мне не рассказывай, у Нишинои сейчас зачет. — Тсукишима вцепился в плечи Хинаты, прижал его к стене и приблизился на расстояние дыхания, скаля удлинившиеся клыки. — Говори!       — Тебе бы к Энношите-сану походить, а то нервный какой-то, — боязливо зажмурился Хината, не прибегая, однако, к собственным силам. Но рукам Тсукишимы все равно стало жарко. — Меня Ямагучи попросил.       Вся злость и раздражение схлынули как не бывало. Тсукишима разжал хватку, отстранился и устало выдохнул:       — О чем попросил?       — Проследить, чтоб ты глупостей не натворил.       — Помнится, это я тебя просил приглядеть за Ямагучи.       Хината пожал плечами.       — А чего за ним приглядывать? Он вон бодрый, почти здоровый, Шимаде-сану с рыцарями помогает. Правда, Шимада-сан все еще его не выпускает из лекарской, так оно и понятно: лишние руки нужны. Друзья-то его того, уехали.       — Ну и какие я, по его мнению, глупости могу совершить? — Тсукишима прислонился к стене, рядом с Хинатой, и невидящим взглядом уставился в пол.       — Ты бы сходил уже к нему.       Боковым зрением Тсукишима заметил брошенный на него серьезный взгляд.       — Без сопливых разберемся, — огрызнулся он.       — Ой, как будто ты у нас очень взрослый, — обиделся Хината. — Просто повезло раньше поступить, вот и все.       — Да уж повзрослее некоторых. — Тсукишима важно поправил очки, давя смешок. Он-то явно был старше этой ящерицы, сколько бы ему там Хината лет ни давал.       — И все же, — пропустив мимо ушей наезд на возраст, заговорил снова Хината, — сходи, а?       Тсукишима лавировал между студентами, пытаясь дойти до лекарской так, чтобы свести контакт с окружающими до минимума. Достаточно было того, как жглась сейчас в груди, усваиваясь, энергия Хинаты. Счастливым никто не выглядел — все понимали, что прошедшая неделя зачетов ничто, по сравнению с предстоящими экзаменами. Тсукишиму же, напротив, это совсем не заботило. С какими бы результатами он ни закончил семестр, оставаться на следующий точно не будет. Если Акитеру откажет в помощи, плевать, сам найдет подходящий клан и попросится в ученики. Как быть с Сакусой-старшим только не знал, но и эта проблема была решаема. Не выходом из клана, так побегом. Акитеру же смог.       В лекарской было довольно оживленно. Сновали из палаты в палату бодрые, посвежевшие рыцари, носился с бинтами Шимада, прикрикивая на высокого блондинистого воина, что вот ему-то как раз никто вставать не разрешал, мелькнула в проеме смотровой лохматая макушка Ямагучи, да там и пропала. Тсукишима кивком поздоровался с Шимадой и под прицелом проницательных глаз направился в дальнюю часть лекарской. В смотровую.       В голове все так же копошились сомнения, стоит ли видеться с Ямагучи до того, как придет ответ от Акитеру. Тсукишима ведь твердо решил, что нет. Но беспокойство Ямагучи о нем, которое насквозь просвечивало в словах Хинаты, снова подвергло испытанию его железную решимость. И Тсукишима сдался. Ну в самом деле, как сможет переубедить его Ямагучи, если он просто не скажет ему о своем решении, ведь правда?       Запах лекарственных трав и разлитых по флаконам, но еще не закупоренных настоек растекался в воздухе смотровой. Ямагучи возился с очагом, шебурша углями под небольшим котелком, чтобы днище нагревалось равномерно, и постороннего в своей обители еще не заметил. Тсукишима оглянулся назад, ловя пронзительный и серьезный взгляд Шимады, который продолжал с прищуром за ним наблюдать, и тихонько прикрыл дверь. Свидетели ему были ни к чему.       Ямагучи вздрогнул, услышав посторонний звук, и стремительно оглянулся, едва не выронив горячую кочергу. У Тсукишимы против воли сжалось сердце: выглядел друг совсем нездорово. Осунувшееся лицо, тени под глазами, болезненно бледная кожа с поблекшими, будто выцветшими веснушками. Ямагучи заметно отощал за три дня, проведенных в бессознательном состоянии, ключицы остро вырисовывались из-за ворота туники, худые руки крепко сжимали железный прут, тонкая кожа туго обтянула костяшки пальцев.       С потрескавшихся губ сорвался тихий возглас:       — Тсукки!       — Я это, я, — недовольно ответил Тсукишима, сжимая за спиной кулаки. Никого, кроме него, нельзя было обвинить в плачевном состоянии друга.       Ямагучи поднялся с колен, убрал кочергу на подставку и быстрым взглядом окинул вампира. Тсукишима ждал приговора с тщательно упрятанной нервозностью. Какой будет реакция Ямагучи на то, что он сделал? То, что Ямагучи уже знал о природе своей долгой отключки, Тсукишима не сомневался. Вряд ли Шимада будет что-то утаивать от своего любимого ученика. Осталось только дождаться вердикта и вернуться в свою комнату в общежитии, чтоб упаковать до конца вещи.       Воздух в смотровой вибрировал от напряженного ожидания. Ямагучи открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, подумав, снова закрыл, склонил голову набок, не отрывая пристального взгляда от Тсукишимы. Ждать становилось все невыносимее. Тсукишима зажмурился и, не выдержав, выпалил первым:       — Скажи уже что-нибудь!       Ямагучи вздрогнул от неожиданности и тихонько улыбнулся, но Тсукишима этого не увидел.       — Хреново выглядишь, Тсукки, — негромко произнес он, делая шаг к двери, а соответственно, и к Тсукишиме тоже.       Тот распахнул глаза и привычно огрызнулся, еще не вполне понимая, что происходит:       — На себя посмотри.       — Ну да, — усмехнулся Ямагучи уже более явно, — не красавчик. Шимада-сан все пытается меня откормить.       Расстояние сокращалось. Тсукишима, завороженный голосом, которого не слышал уже три дня, совсем упустил из виду тот факт, что приближаться к нему никому бы не следовало. И, как загипнотизированный, следил за шевелящимися губами.       — Я уже думал, что ты не придешь, — между тем продолжал говорить Ямагучи, делая крошечные незаметные шажки. — Хината иногда прибегал, рассказывал, что у вас там творится. Что ты затворничаешь и, кроме как на зачеты, из комнаты не выходишь. Глупо.       Тсукишима поморщился от нравоучительного тона. Лицо Ямагучи неожиданно оказалось рядом. Он раньше и не замечал, как сильно вымахал друг, при поступлении казавшийся мельче того же Хинаты. Низкорослый, тщедушный, робкий, Ямагучи теперь мог смело поспорить в росте с самим Тсукишимой, а в твердолобости и упертости — так и вовсе переплюнуть.       — Ну ты чего, Тсукки? — Ямагучи с беспокойством заглянул ему в глаза. Рука, покрытая сажей и легкими розовыми ожогами от брызг кипящих зелий, скользнула в руку Тсукишимы, пальцы легко, но твердо переплелись с его пальцами и сжались.             Тсукишима опомнился, пришел в себя резко, словно кто-то из зловредных русалов окатил его водой. Дернулся, собираясь вырвать руку из чужой хватки, но не преуспел. Ямагучи держал крепко, да еще и теснил к стене, безжалостно напирая на него, как никогда уверенный в своем праве.       — Ямагучи, — предостерегающе прохрипел Тсукишима, чувствуя, как и без того маленькое расстояние между ними сократилось до катастрофического. — Тебя разве не предупреждали…       — Так и что теперь, — фыркнул Ямагучи, касаясь свободной рукой прядей на затылке, — совсем не видеться что ли?       — Больно смелым стал, я смотрю, — ядовито прошипел Тсукишима, пытаясь увернуться от приятных прикосновений. — Так понравилось валяться бесполезным бревном? А если в следующий раз Шимада-сан не успеет и кто-то умрет? И все это из-за того, что ты переобщался с энергетическим вампиром. Хотя и Шимада-сан, и декан Укай наверняка предупреждали тебя держаться от меня подальше.       Хотелось ударить побольнее, ужалить словами, как это без труда удавалось раньше. Чтобы Ямагучи не смотрел так — с пониманием и сочувствием, пропуская мимо ушей все обидное, что нес Тсукишима.       — Все будет хорошо.       Вот во что, а в это верилось с трудом. Тсукишима выпутался из приятных объятий, с внутренней дрожью чувствуя, как греет в груди чужая энергия — теплая, с легкой мятной свежестью, присущей целительной магии. Совсем не то, что хотелось бы чувствовать, зная, что энергия эта отнята у Ямагучи. Тсукишима отвернулся, отошел к окну, раздвигая легкие льняные занавески, и с тоской уставился во двор. Повисшее в воздухе обиженное недоумение он старался не замечать.       Ямагучи за спиной тяжело вздохнул.       Тсукишима уже успел пожалеть, что не переборол желание заглянуть в лекарскую, чтобы увидеться с Ямагучи, как тот, видимо, решив отложить тяжелый разговор на неопределенное время, спросил легким обыденным тоном:       — Чаю будешь?       Вопрос застал Тсукишиму врасплох. Он оглядел смотровую, растрепанные пучки засушенных трав над очагом, заваленный всякой всячиной стол, два добротных табурета рядом и занимавшую половину пространства кушетку, тоже не пустующую.       — Ну давай, — пожав плечами с сомнением, протянул он. Против чая Тсукишима ничего не имел, а стол удачно разделит их на некоторое время.       Ямагучи радостно улыбнулся, засуетился, отыскивая среди склянок, банок, нескольких ковшиков и неряшливых стопок чистых полотенец медный чайник, и водрузил его, потеснив котел, прямо на угли.       — Нам назначили наказание, — как бы невзначай уронил он, рассыпая по кружкам травы и сушеные ягоды малины и ежевики.       — И что придется делать? — Тсукишима отодвинул к стене один из табуретов и уселся там, следя за отточенными, уверенными движениями рук.       — О. — Улыбка ушла из голоса, и Ямагучи явно недовольно поморщился. — Будем по выходным, начиная с завтрашнего дня, разгребать старый архив под полигоном. Но, если подумать, любое наказание гораздо лучше того, что собирался сделать с нами декан Вашиджо. Он ведь хотел исключить всех, кто принимал участие в… ну… в лечении.       — В оживлении этим энношитовским некромантским ритуалом, ты хотел сказать? Да, за такое вас бы точно по головке не погладили.       — Ты знаешь? — Ямагучи громче нужного поставил кружки на стол и впился в Тсукишиму взглядом.       — Да вся Академия знает. — Тсукишима отвел взгляд. — Думаешь, тут можно сохранить хоть что-то в тайне, чтобы на следующее утро в курсе этого не был даже самый незаинтересованный первогодка? Ага, как же.       — И о тебе знают?       Тут Тсукишима подавился словами и покачал головой.       — Не знают. Но это пока. Саламандру в мешке не утаишь. Рано или поздно все узнают.       — Ну и что? Что тут такого? — Доставший из очага закипевший чайник Ямагучи от избытка чувств так махнул рукой, что чуть не ошпарил друга кипятком. Чего даже не заметил. — Подумаешь, энергетический вампир. Да большая часть учеников Академии и в половину не так безобидны, как ты!       Слова о безобидности Тсукишиму позабавили. Ямагучи и сам не сдержал нервной усмешки. Каким-каким, а уж безобидным Тсукишима не был, и даже не в вампирском происхождении дело, а в природной вредности, за которую ему не раз и не два на первых курсах пытались устроить темную.       Ямагучи разлил горячую воду по кружкам, придвинул одну Тсукишиме, отставил чайник на деревянную подставку и сел напротив, делая первый обжигающий глоток. Тсукишима с неведомой доселе нежностью смотрел, как шипит Ямагучи, щурится, дышит ртом, пытаясь остудить обожженный чаем язык.       — Ты никогда не задумывался, почему кланы энергетических вампиров закрытые? — спросил Тсукишима, стараясь избавиться от мешающих чувств. Ямагучи вскинул на него удивленный взгляд. — Почему они прячутся не только от других существ, но и от собственных сородичей? Они опасны. Мы опасны. И, по всей видимости, настолько, что обычных вампиров заставляют питаться кровью, чтобы они не обратились. Мне же повезло с матерью. И теперь-то, после разговора с Шимадой-саном и деканом, я понимаю, насколько сильно она рисковала не столько своим положением, сколько здоровьем.       — Но вампиры же крепче обычных людей, — осторожно произнес Ямагучи.       — И только поэтому моя мама еще жива. А когда я уехал учиться, так и совсем оправилась.       Ямагучи задумчиво покивал, не замечая прилипшей к нижней губе травинки. Тсукишиме пришлось стиснуть ладонями горячие бока кружки, чтобы не смахнуть ее. Чтобы не коснуться Ямагучи. Как показала практика, прикосновения — последнее, что ему позволено в общении с другими. Особенно с теми, кто ему действительно дорог.       — И как долго будет длиться наказание? — решил он сменить тему.       — Пока не разгребем весь архив. Ты видел, сколько там хлама? На весь следующий семестр хватит, еще и на каникулы зимние останется. Если, конечно, кто-нибудь из нетерпеливых не спалит его раньше.       — Может, в следующий раз будешь думать, прежде чем… — Тсукишима запнулся.       — Прежде чем что? — перебил его Ямагучи.       Тсукишима принялся преувеличенно внимательно изучать содержимое кружки. Чаинки лениво крутились вместе с раскрошенными травами. На поверхность медленно выплыла разваренная побледневшая малина.       — Прежде чем что? — громче повторил Ямагучи. Голос его стал суше, а потяжелевший взгляд давил не хуже взгляда раздраконенного Вашиджо.       — Прежде чем рисковать своим здоровьем, — закончил твердо Тсукишима и вскинул голову, привычно собираясь ввязаться в старый спор.       — Мы обсуждали это уже сотню раз, — недовольно проговорил Ямагучи.       — Если надо, обсудим и в сто первый. — Тсукишима отставил кружку, из которой не сделал ни глотка, и скрестил руки на груди. — Твоя жизнь ничуть не менее ценна, чем жизнь любого из твоих пациентов. Пока ты это не поймешь, хорошего лекаря из тебя не выйдет. Разве Шимада-сан не говорил тебе то же самое?       Ямагучи отзеркалил его жест и закрылся, замкнувшись, как это бывало и раньше, когда всплывала тема его излишней жертвенности.       — Прости, Тсукки, но ты ничего не понимаешь.       — Ну так объясни мне! Объясни. Чего я не понимаю? Что ты лучше потратишь все свое здоровье, исцеляя кого-то, чем побережешь себя и будешь лечить до конца жизни? Чего я не понимаю?       — Все не так! — запротестовал Ямагучи. — Лучше я спасу хоть кого-то, чем позволю кому-то умереть…       — Нет! — Тсукишима вскочил, едва не опрокидывая стул. — Тебе нужно пересмотреть свою систему ценностей, если хочешь и дальше учиться на лекаря. Иначе на аттестации с такими мыслями ты просто провалишься! Я понимаю, — произнес он, стискивая столешницу до белых костяшек. — Я правда понимаю, что тобой движет. Но и ты пойми. Лекарь — это не только жертвенность, но и прагматизм. Ты доконаешь себя на втором, третьем, плевать, десятом пациенте. А что будет со следующей сотней?       — Ты предлагаешь пожертвовать кем-то во благо будущих спасенных? Я так не могу. Я не могу не лечить, пока во мне есть силы, пока я могу сделать хоть что-то.       Тсукишима устало отступил на шаг.       — Ты не слышишь меня. Пока ты не попадешь в ситуацию, когда твое здоровье окажется залогом спасения других жизней, ты не поймешь. Я тут бессилен.       — Тсукки!       — Я пойду. Зря я вообще приходил, не надо было слушать Хинату.       — Тсукки, пожалуйста.       — Нет.       Тсукишима развернулся к двери, не слушая жалобного, растерявшего весь холод и твердость голоса. Сердце сжималось, но он твердо чеканил шаг, пока шел к выходу. Иногда стоило проявить твердость, если это давало хоть малейший шанс на то, что Ямагучи поймет, осознает, где он повернул не так и как все исправить.       — Тсукки…       Дверь хлопнула за спиной Тсукишимы, отрезая его от тихого обреченного голоса и сталкивая один на один с пронзительным взглядом из-за прямоугольных очков. Шимада Макото-сан стоял один посреди коридора и размеренно вытирал чистые руки о такое же чистое полотенце.       Тсукишима поджал губы и зашагал к выходу, не обращая на хозяина лекарской внимания и намеренно игнорируя тяжелый пристальный взгляд.       — Ты все правильно сказал, Тсукишима-кун, — раздался за спиной серьезный грустный голос.       Тсукишима дернул головой, давая понять, что услышал сообщение, и вышел из лекарской, не имея никакого желания оставаться тут дольше.       Куними коротал вечер, листая конспекты к первому экзамену. На соседней кровати Киндайчи, заткнув уши пальцами, повторял последнюю пройденную тему. Первым стоял самый дурацкий экзамен из всех — история становления рас, который принимал сам декан Ирихата. Экзамен был общим для всех второкурсников и только на четвертом делился по факультетам, для каждого своя история: людей, элементалей, магических существ, даже нечисти, хотя уж кем-кем, а отдельной расой они считались весьма условно.       Ассистировать Ирихате должен будет Мизогучи. Куними сжал в руках тетрадь и невидящим взглядом уставился на текст. Слова прыгали перед глазами, не складываясь в осознанные предложения. Бормотание Киндайчи отвлекало, как и мысли о кураторе Мизогучи. Мысли совсем неуместные, ненужные и бесполезные.       Что толку думать о нем, если Куними надо было помнить только один неизменный факт: Мизогучи — человек. От кончиков светлых волос до мозга костей. И никакое мальчишеское поведение, никакие улыбки и подначивания не изменят этого факта. Человек, такой же, как те, что потрошили Куними, изучая природную магию сильфов. Такой же, как те, кто после всех пережитых экспериментов велели ему не сидеть без дела и заняться утилизацией расходных материалов. Утилизацией тех, кто экспериментов не выдержал. Элементалей, оборотней, наг, даже парочки вампиров, не переживших свое рабство либо сошедших с ума.       По спине прошел мороз, Куними передернул плечами, отбросил конспект в сторону и встал. Лучше пройтись перед сном, вытряхнуть из головы ненужные мысли, если он хочет спокойно уснуть. А билеты можно будет повторить и на выходных. У него есть еще целых два дня, чтобы подготовиться не только к экзамену, но и к встрече с Мизогучи.       Вопросительный взгляд Киндайчи он проигнорировал. Не хотелось отвечать на вопросы, да и вообще разговаривать. Поэтому, вместо того чтобы воспользоваться дверью, Куними распахнул окно и вылетел прочь с легким летним порывом ветра. Только занавески за спиной колыхнулись на прощание.       Пряный от цветущих лекарственных трав в теплице вечер принял его в свои ласковые объятия. На небе перемигивались первые звезды, на горизонте догорал закат, последними отблесками окрашивая в рыжий верхушки колонн и крышу бассейна. У земли уже сгустились сумерки, мерцали в траве приблудившиеся на запах силы магические светлячки. Куними вдохнул полной грудью и позволил себе довольную улыбку. Несмотря на тревожные размышления, вечерний воздух и ласковый ветерок умиротворяли, вытряхивали из головы все посторонние мысли, омывали чувства, выполаскивая из него весь накопленный негатив. Куними чувствовал себя легким, невесомым, словно прошлый он заглянул на минутку подарить беззаботный покой, которым так славились сильфы.       Куними спланировал на границу падающего от бассейна света, понаблюдал за резвящимися русалами, устроившими игру «притопи Ивайзуми», и отступил в тень. Трава мягко щекотала голые ступни, на плечо сел один из светляков и загорелся, напитываясь легкой воздушной магией. Воздух пах сладко, кружил голову ароматами разнотравья, доносящимися из распахнутой настежь теплицы. Небо напитывалось глубокой синевой, только на самой границе за макушками деревьев облака еще ловили последние закатные лучи солнца, которого уже не было видно. Куними шагал, почти парил по направлению к полигону, легкий, невесомый, то и дело теряющий четкие очертания и человеческую форму.       Во дворе, несмотря на то, что все зачеты закончились, никого не было. Не только из-за комендантского часа, начавшегося полчаса назад, но и из-за накопленной за неделю усталости. Слишком много событий в и так богатой на события жизни Академии. Куними наслаждался тишиной и покоем, прогуливаясь вокруг ограды полигона, уверенный, что не встретит не только кого-то из студентов, но и преподавателей. Однако шорох травы возле входа на подземные этажи заставил его насторожиться.       Та самая тень, что преследовала лечивших в лаборатории некромантов Ямагучи и Энношиту, невидимая глазу, но прекрасно заметная сильфам, мастерам скрытности, вышмыгнула из подземелья и, приминая траву, кинулась в сторону Академии. Куними, которого, в отличие от этого дилетанта, невозможно было разглядеть даже магическим зрением, бросился следом. Любопытство пересилило ленную негу, хотелось докопаться до правды, узнать, кто использует их, сильфов, методы маскировки, неизвестные никому, кроме самих воздушных элементалей. Использует неумело, судя по вибрирующему воздуху на месте фигуры и по примятой траве — вес злоумышленник облегчить не смог. Тогда как сильфы полностью растворялись в воздухе, становясь самим ветром, легким, неосязаемым, нематериальным.       Сгусток вибрирующего воздуха просочился между створок приоткрытых дверей учебного корпуса, пересек холл, минуя стороной арочный вход в столовую, взлетел по лестнице на преподавательский этаж. Куними по пятам следовал за ним, вслушиваясь в тихие стремительные шаги. В очередной раз завернув за угол, он не успел затормозить и пролетел резким порывом ветра мимо замершего человека, невольно растрепав светлые волосы и огладив всем собой чужую напряженную фигуру. Он сбился с шага, вернул себе человеческую форму и крутанулся на месте, стремясь поскорее узнать, на кого наткнулся и не сдернул ли злоумышленник маскировку, собираясь притвориться праздношатающимся студентом.       Мизогучи вздрогнул от налетевшего ветра со слабым цветочным ароматом ночи. Которому в полутемном коридоре учебного корпуса взяться было просто неоткуда. Он резко обернулся и едва успел подавить возглас. За спиной стоял Куними, слегка запыхавшийся, с растрепанными черными волосами и пятнами румянца на щеках. Пришлось до боли прикусить щеку, чтобы ненароком не залюбоваться — таким живым и воодушевленным он выглядел. Но стоило их взглядам пересечься, как с Куними стекли все краски, он побледнел, сделал шаг назад, и видно было, каких трудов ему стоило не завопить.       — Ты опять нарушаешь режим? — скрывая досаду спросил Мизогучи чуть резче, чем хотел.       Куними молниеносно взял себя в руки, оглянулся назад, потом — с подозрением — на куратора и вызывающе вскинул подбородок:       — Вы что тут делаете?       — Это же я хотел бы узнать у тебя.       — Эм. — Куними стушевался, скрестил руки на груди, неосознанно защищаясь, но не перестал сверлить Мизогучи подозрительным взглядом. — Гуляю. Не важно. Это вы были только что у полигона?       — Что за допрос? — раздосадовано спросил Мизогучи в ответ. Разговор не складывался, с тоской подумалось ему. С Куними разговор никогда не складывался. Он тяжело вздохнул и обезоруживающе признался: — Я на кухню шел, проголодался.       Ответ куратора настолько ошеломил Куними, что руки его безвольно опустились. Он переступил с ноги на ногу, недоверчиво разглядывая виноватую улыбку, втянул с шумом воздух и выдавил неожиданно беспомощное:       — Честно?       Не хотелось думать, что Мизогучи и был той тенью, которая украла секреты маскировки сильфов. С его нездоровой заинтересованностью в элементалях этого нельзя было исключать, но, боги, как же не хотелось думать о нем хуже, чем Куними уже считал.       — Ну да. — Мизогучи пожал плечами. — Хочешь со мной? Я вечером попросил их кое-что приготовить, чтобы перед сном заскочить забрать. Ночь предстоит бессонная.       — Почему?       Мизогучи дождался, когда Куними с ним поравняется, и зашагал к лестнице, притворно жалуясь на тяжесть преподавательских будней:       — Декан Ирихата скинул на меня всю подготовку к экзамену. Уж не знаю, чем они там занимаются, но точно не грядущей сессией. Все шепчутся о чем-то, преподавателям не рассказывают. Не знаю, какие тайны там завалялись, но кажется, все очень серьезно.       — Из-за нападения Подчиняющих?       — Думаю, не в последнюю очередь из-за них. Да еще и комиссия передумала приезжать на сессию. Как будто вопрос о закрытии Академии уже решен и далеко не в нашу пользу.       Они дошли до конца коридора и начали спускаться по лестнице на первый этаж. Куними молчал, как бы он ни относился к людям, а учиться в Академии ему нравилось, и новость о том, что ее могут вот так запросто, без единой причины прикрыть, ошеломила.       — Но не могут же они просто так? — взволнованно спросил он, теряя привычную невозмутимую маску и даже не замечая, с каким жадным любопытством разглядывает его возмущенное лицо Мизогучи.       — Могут. Могут закрыть под угрозой нападения на Академию Подчиняющих. Мы же единственные, кто принимает на обучение все расы. И именно на это может надавить комиссия, якобы в целях обеспечения безопасности студентов закрыть Академию на неопределенное время, пока угроза не минует. Минует, ха! — презрительно выплюнул Мизогучи. — За последние двадцать лет что-то я не заметил существенных подвижек в устранении угрозы Подчиняющих. Одни разговоры.       Куними, поежившись, обхватил себя руками, что не укрылось от внимательного взгляда Мизогучи.       — Не бойся, — тут же поспешил успокоить он. — Никто вас в обиду не даст. Чтобы заполучить наших студентов, им придется переступить через труп каждого преподавателя, который будет драться как берсерк. А мы не лыком шиты, один Сайто чего стоит, да и стариков наших со счетов сбрасывать не стоит.       — Я не боюсь, — огрызнулся Куними, но приглушенный свет холла невыгодно выставлял напоказ и побледневшее лицо, и нахмуренные брови.       Мизогучи решил промолчать. Ссориться с парнем он не хотел. Тем более что сегодняшний разговор по длине мог поспорить со всеми их диалогами за последний семестр вместе взятыми. Он не хотел, чтобы разобиженный Куними сбежал обратно в общежитие. Как в прошлый раз.       Холл пересекли в молчании. Мизогучи толкнул незапертую дверь кухни, где от упавшего из холла света заметались мрачные тени. Освещением на кухне в ночное время служил только почти погасший очаг в дальней части помещения.       — Ты перекусишь? — нарушил Мизогучи напряженную тишину и забрал с разделочного стола маленький деревянный поднос с ломтем пирога и кувшином бодрящего отвара.       Куними покачал головой. Элементали человеческой едой не питались. Исключением были только Куроо и Сугавара, периодически составлявшие компанию Старосте, да и то скорее в насмешку над методами подчинения сектантов, чем из любви к кулинарным шедеврам кухни Академии. Свой первый и последний прием пищи Куними запомнил на всю жизнь и повторения такого опыта, даже на условно безопасной территории, не желал.       — Тогда я поем у себя, — не скрывая разочарования, заключил Мизогучи. — Идем, провожу тебя до галереи. Если наткнешься на кого-нибудь из деканов, одним предупреждением не отделаешься. А со мной к тебе вопросов не возникнет.       Они покинули кухню. Руки Мизогучи были заняты подносом, и он сосредоточенно отмерял каждый шаг, чтобы не разлить отвар из наполненного до краев кувшина. Куними с любопытством косился на Мизогучи. Он всегда казался ему противоречивым, импульсивным, слишком порывистым человеком, любящим насаждать свое мнение и в штыки принимающим любое возражение. Но уже во второй раз за вечер он отступил, не предприняв ни одной попытки уговорить или докопаться до истины. Просто принимал ответы Куними как должное и не спорил. Хотя с тем же коротким допросом на преподавательском этаже Мизогучи был вполне в своем праве до победного выяснять, что там забыл Куними.       Было любопытно и немного тревожно. Потому что Куними совсем не хотел, чтобы его отношение к Мизогучи менялось. Опасность заключалась в том, что за оставшиеся шесть с половиной лет учебы этого было не избежать.       — Как прошел твой разговор с Энношитой? — вновь подал голос Мизогучи, когда они замерли у первого окна в галерее, соединяющей учебный корпус с общежитием. Он бросил на Куними короткий взгляд и с осторожностью опустил поднос на подоконник.       Вопрос застал Куними врасплох. Это была не та тема, которую он готов обсуждать с Мизогучи. Более того, он надеялся, что Энношита не проболтается о том, до каких умозаключений дошел по обрывкам информации и его реакциям. Не мог же Энношита и в самом деле рассказать? Но спросить Куними решил совершенно другое. То, что мучило его последнюю неделю.       — Почему вы попросили его поговорить со мной?       — Мне показалось, что тебе это необходимо, — бесхитростно признался Мизогучи. Он прислонился к подоконнику, уперся в него руками и, склонив голову, проницательно посмотрел на Куними.       От пронзительного сканирующего взгляда было не по себе, но Куними даже не передернул плечами, продолжая требовательно смотреть на куратора. Тот отвел взгляд и вдруг заговорил тихим, таким непривычным тоном:       — Когда я был маленьким, то часто путешествовал с родителями по морю. В одну из таких поездок наш корабль в щепки разметало штормом, и спасли меня сильфы. Конечно, это было еще до того, как Подчиняющие заявили о себе. Я провел неделю в их Поднебесном городе, прежде чем нашли моих родственников и смогли меня вернуть. — Взгляд Мизогучи затуманился, он смотрел в пространство с тихой задумчивостью, и сквозь взрослое лицо проступал тот восторженный ребенок, впервые попавший в воздушный город. — Ваш народ… ваша раса… сильфы покорили меня. Жизнерадостные, легкие, такие воздушные. Они ни на минуту не оставляли меня одного, не позволяли думать о потере родителей, утонуть в горе. С тех пор прошло почти тридцать лет, и я больше никогда их не видел. И когда я узнал, что на наш факультет поступает учиться сильф, то очень обрадовался, но…       — Вы ожидали другого, — закончил за него Куними.       Он и представить не мог, что сильфы могли так запросто взять в Поднебесную человеческого ребенка, более того, заботиться о нем и развлекать. Куними жил в постоянной ненависти к людям, а после того как побывал в рабстве, только уверился в том, что сородичи правы и люди ничего, кроме ненависти и презрения, не заслуживают.       — Да, — согласился Мизогучи. — Сначала я подумал, что ты просто еще не адаптировался к таким переменам. Тебе сложно находить общий язык с другими, ты почти не разговариваешь, ленишься и хандришь. Я думал, что со временем это пройдет. Но ты в Академии уже второй год, а изменений никаких. И тогда я встревожился уже всерьез.       — Не нужно было. — Куними скопировал позу куратора, но встал на некотором расстоянии, чтобы не спровоцировать даже случайного прикосновения. — Это ведь вас не касается, не нужно было лезть, беспокоиться, или что там вами двигало. Это не ваше дело.       — Ты все еще мой студент, — ровно заметил Мизогучи, повернувшись к нему.       — Это не дает вам права вмешиваться в мою жизнь! — Куними повысил голос, но встречаться взглядом с Мизогучи не спешил.       — Дает, если от этого страдает твое обучение, — так же громко возразил тот.       — Да что вы понимаете вообще?!       — Ничего. Ну так объясни мне.       — Я вас ненавижу. — Куними заметил краем глаза, как застыло оскорбленной маской лицо куратора. — Не в смысле конкретно вас, — с досадой пояснил он. В голове мелькнула шальная мыслишка — а нужно ли было исправляться? — А людей. Ничего хорошего я от вашей расы не видел, и учиться тут для меня настоящая пытка.       — Так зачем поступил? — Голос Мизогучи показался совсем тихим и бесцветным.       Куними с невольным беспокойством повернулся к нему. Куратор выглядел потерянным и раздавленным его коротким заявлением. Словно воспринял все на свой счет. Может, так даже было бы лучше. Если бы Мизогучи только понял, как Куними невыносимы эти участие и забота, может, отстал бы? По спине пробежал холодок от мысли, что такой исход вполне реален.       — Доказать себе, что смогу выстоять и больше никогда не прогнусь под представителей вашей проклятой расы.       Последнее Куними произнес, намеренно подпустив в голос презрения и отвращения. Тех чувств, которые он испытывал к своим пленителям и совсем не испытывал к Мизогучи. К Мизогучи, из глаз которого постепенно уходили теплота и сочувствие. К Мизогучи, чье лицо застыло, отрешенное, искусственно профессиональное. Преподавательское. Сердце в груди дрогнуло и сжалось от боли. Куними не ожидал такого предательства от собственного сердца.       — Надеюсь, у тебя получится, — ровным тоном произнес Мизогучи, и сердце Куними дрогнуло повторно.       — Да, — тихо согласился он. — Я тоже надеюсь.       Мизогучи кивнул ему и, сцепив зубы так, что маска отрешенности пошла трещинами, спешно скрылся в учебном корпусе. На подоконнике остался остывать большой кусок пирога.       — Очень надеюсь, — сглотнув, повторил Куними.       Он отломил зажаристый краешек и раскрошил в пальцах, так и не решившись попробовать.       Куратор Укай перехватил бедовую четверку выпускников сразу после завтрака:       — Вы же не думаете, что о наказании все забыли?       — Но со следующей недели начнутся экзамены! — убито взвыл Бокуто.       — А вот об этом надо было думать до того, как влипать в неприятности. — Укай оглядел помрачневшие лица близнецов, недовольного Бокуто и единственного сохранившего невозмутимое спокойствие Акааши. — А раз не думали, значит, посчитали себя достаточно умными, чтобы сдать экзамены без подготовки. Вот и пожинайте плоды своей безрассудности. Хэй, Энношита! — заметил он в толпе макушку бывшего ассистента Шимады. — Собирай своих провинившихся и топайте в архив. Инструкции от Вашиджо получил?       — Да уж, получил, — проворчал Энношита, оглядывая толпу расходящихся студентов, чтобы перехватить тех, на кого Вашиджо наложил наказание. — Тендо, Яку, Нишиноя — к полигону. И вытащите кто-нибудь Футакучи и Ямагучи из лекарской.       — Савамура. — Укай схватил за локоть пробегавшего мимо Старосту. — Тебя Вашиджо-сан подрядил следить за процессом наказания.       — Но почему меня? — возмутился Дайчи, глядя, как скрываются за дверями столовой двое элементалей, с которыми ему позарез необходимо было поговорить. — Энношита же будет с ними.       — Потому что староста. Вон Сугавара уже ушел опустошать бассейны, так что нечего бездельничать. А Энношита твой, к слову, и сам наказан, так что за ним тоже проследи. Ну а вы чего встали, — перевел свое внимание на провинившихся магов Укай. — Бегом к бассейнам. Сами себя они не почистят!       Дайчи проводил взглядом ворчащих выпускников и подгоняющего их куратора и вздохнул. Вот уж привалило счастья на его голову, ничего не скажешь. А ведь именно сегодня, в выходной, он собирался перехватить Куроо и Сугу, чтобы раз и навсегда прояснить, что между ними творится. Потому что последние два дня с похода на озеро творилось что-то невообразимое.       Они его избегали!       Нет, в самом деле. Дайчи подумал бы, что это просто его разыгравшееся воображение, но факты говорили сами за себя. Если раньше Куроо и Суга предпочитали проводить обеденное время в его, Дайчи, обществе, то теперь не показывались не только на приемах пищи, но и на переменах. А это уже серьезный звоночек, потому что за семь лет Дайчи не мог припомнить и дня, кроме каникул, чтобы Куроо или Суга, или они оба не составили ему компанию хотя бы на пять минут.       Но за последние два дня зачетов и за утро выходного дня он ни разу не пересекся с элементалями. И это напрягало его больше всех тех мелких стычек, что произошли с ними за последнее время.       Поговорить не было ни единой возможности. Во время зачетов преподаватели строго следили за тем, чтобы никто не шептался, да и из совместных зачетов оставалась только големотехника, где Куроо, Суга и сам Дайчи входили в разные группы.       И вот теперь, казалось бы, в выходной день, когда подготовку к первому экзамену можно отложить на завтра, их снова разделили. Да еще как! Куроо и Суга вместе на поверхности, а его ссылают в пыльные катакомбы следить за бесполезным перебиранием бумаг и книг.       Дайчи посмотрел на ожидавших его Нишиною, Яку и Тендо, который приволок из комнаты голема, и снова вздохнул. Из-под лестницы, скрывавшей вход в лекарскую, вынырнул Энношита, чуть ли не на буксире волоча за собой сопротивляющегося Футакучи и понурого Ямагучи. Все были в сборе. Ничего не поделаешь, придется отложить разговор на неопределенное время. И хорошо бы улучить момент между экзаменами, иначе придется ждать начала последнего семестра, потому как после практики все разъедутся на каникулы и выловить кого-то из элементалей станет делом еще более невозможным.       У самого выхода из учебного корпуса Дайчи перехватил декан Укай. Дайчи кивнул остальным, чтобы продолжали путь, а сам вопросительно уставился на декана.       — У меня к тебе будет просьба, Савамура. И надеюсь, это останется между нами.       Такая секретность заинтриговала и даже на время выбила из головы все мысли о неуловимых элементалях. Дайчи отошел с деканом за лестницу, ближе ко входу на кухню, и внимательно посмотрел на старика. Укай бросил быстрый подозрительный взгляд по сторонам и понизил голос до хриплого шепота:       — В архивах должна была сохраниться информация об одном моем старом ученике: Хибариде Фуки. Он учился в бывшей школе магии на отделении некромантов около тридцати лет назад.       — И вы хотите, чтобы я?.. — поторопил декана Дайчи, когда тот замолчал.       — Найди все, что сможешь, касаемо него. Но будь осторожен. Он был наставником и дядей нашего Энношиты. И ему совсем нежелательно бы знать, что мы копаемся в прошлом его родственника.       Дайчи замялся. Скрывать от друга такую информацию ему не хотелось. Укай заметил сомнение на лице Старосты и поспешил добавить:       — Если бы это не было так важно, я бы не просил. И если бы это не ранило чувства Энношиты, я бы обратился к нему, а не к тебе. Я рассчитываю на тебя, Савамура. Не подведи.       — Хорошо, — нехотя согласился Дайчи.       Доводы Укая были не то чтобы очень убедительны, но ведь можно потребовать объяснений, когда Дайчи что-нибудь нароет на этого Хибариду, заочно ему неприятного. Имя в его памяти вызывало смутные образы из прошлого, но что конкретно Дайчи слышал об этом Хибариде, он вспомнить не мог, только чувствовал неосознанное желание держаться подальше от всего, что было с ним связано, за исключением Энношиты.       — Спасибо, — с чувством произнес декан Укай и покинул закуток.       Дайчи пожал плечами и последовал примеру декана. Ребята в архиве его, наверняка, заждались, если, конечно, уже не начали разбор залежей макулатуры под руководством Энношиты.       Сугавара, особо не задумываясь над своими действиями, автоматически осушал бассейны, а сам в это время нет-нет да и бросал нечитаемые взгляды в сторону полигона. На сердце у него было муторно. С минуты на минуту должны были подойти штрафники, которых вызвался отлавливать куратор Укай. Пока же рядом с Сугаварой с независимым видом топтался только Куроо.       — Не нравится мне это, — отстраненно сказал Сугавара, снова бросив взгляд на полигон. — Почему проблемы вечно создаешь ты, а страдать из-за этого должен я?       Куроо сел на верхнюю ступеньку крытого бассейна и тоже уставился в сторону полигона. Лужайку перед входом в Академию спешно пересекала невысокая, но основательная фигура Старосты.       — Ну давай махнемся, — махнул рукой в сторону фигуры Куроо. — Иди и шарахни его своей молнией. Может, прозреет от разряда.       — Ты понял, о чем я, — поморщился Сугавара. Шарахнуть молнией захотелось ифрита, а не и так настрадавшегося от общения с ними Дайчи. — Что насчет руки?       — Бесполезно, — досадливо поморщился Куроо. — Я могу восстанавливать только неодушевленные предметы.       — Плохи дела. И поговорить толком не можем.       — Ты же сам сказал, что нам сначала нужно разобраться между собой, а потом уже приплетать Савамуру.       В голосе Куроо сквозило недовольство. Сугавара бросил на него раздраженный взгляд:       — Сказал, и что? Я же не имел в виду, что мы теперь должны держаться от него подальше.       — Если ты опять затеешь драку, он может попасть под раздачу.       — О, сказок не рассказывай, — закатил Сугавара глаза. — Я хоть раз был зачинщиком? Все твой язык без костей да скверный характер.       — Скверный характер у Ойкавы, — возмущенно расфыркался Куроо, даже искры полетели. — Я на его фоне просто душка.       — Это у кого скверный характер? — раздался позади них ровный голос.       Куроо обернулся, натыкаясь на взбешенный взгляд Ивайзуми. Рядом хихикнул Сугавара, который прекрасно слышал шаги русала, но не счел нужным предупредить его.       — Оу, Ива-чан, ты меня защищаешь? — Из-за спины Ивайзуми выглянула довольная физиономия самого Ойкавы. Матсукава и Ханамаки весело заржали.       Ивайзуми тут же сдулся и покраснел от неловкости.       — Тебе послышалось, придурок, — буркнул он, потирая шею.       — Ладно тебе, Ива-чан. Это мило. А на Куроо я не обижаюсь.       — Ну да, — с сарказмом протянул Атсуму из толпы подошедших наказанных, — мудак мудака видит издалека.       — Ты это на своем опыте говоришь? — полюбопытствовал Ханамаки, не скрывая широкой улыбки.       Атсуму ему на это только подмигнул.       — Все, хватит болтовни, — прекратил обмен любезностями куратор Укай. — Идите куда шли, — велел он русалам и повернулся к наказанным: — А вы принимайтесь за работу.       — Ну вот, а только стало интересно, — надул губы Ойкава. — Пойти, что ли, бедолаг в архиве подоставать?       — Им и так уже досталось, — не поддержал его идею Ивайзуми и посмотрел на полигон.       Как по команде, будто только этого и ждал, песок на ровной площадке взметнулся вихрем на несколько метров вверх; камни, которыми был выложен пол бассейна, дрогнули; колонны тряхнуло так, что одна из них не выдержала и треснула. Ребят обдало резким порывом ветра с неприятным химическим запахом вперемешку с пылью.       — А они там здорово развлекаются, — заметил Бокуто, еле устояв на ногах.       Взгляд всех прикипел к полигону, на котором песок воронкой начал проседать вниз. Ровной площадку было уже не назвать — ограждение перекосило, кое-где проглядывали проломленные глыбы некогда гладкого камня, которые служили как полом для площадки, так и потолком для архива.       И только когда между обломков потянулся вверх быстро густеющий дымок, ребята поняли — случилось что-то страшное.