Пробуждение после смазанного, черно-красного кошмара, что случился будто наяву, было тяжелым, лихорадочно больным. Джин как в бреду помнит вчерашние события, мысленно молясь, чтобы это всё был один сплошной кошмар, но подвальный пыльный запах и прелое сено, что стелят только в темницах, вернули сознание в реальность. Он ещё не открыл глаз, но мечтал заснуть вновь. Тело затекло в неудобной позе, обе руки были скованы металлическими обручами и, по всей видимости, прикованы к стене.
Открыв насильно глаза, он сразу ощущает какую-то тонкую корку на лице. Она натягивает кожу, неприятно стягивает веки и активные лицевые мышцы. Герцог подносит лицо к рукам, трогая себя онемевшими пальцами и понимая, что кожа действительно чем-то перемазана. Глаза не фокусируются, но Джин улавливает кирпично-красные ладони, от которых бросает в дрожь. Через боль и резь, он всё-таки различает запекшуюся кровь, въевшуюся в морщинки и под ногти. Сокджину хочется блевать, мозг всё подкидывает воспоминания со вчерашнего бала, вот красивая, но напуганная Ынсан исчезает из зала, вот она в лесу под деревьями, захлёбывается в собственной крови, тянет бледные руки и не может издать ни звука, лишь жалобные хрипы. Вот она уже мертвая, словно мрамор под светом Луны, залитая чёрной металлической жидкостью. Джин не помнит, что произошло. Джин ведь только нашёл её, он даже не прикасался, почему руки его в крови?
Он аккуратно подполз к медной тарелке, которую заметил возле себя. В ней была вода, не совсем чистая, но мужчина смог различить своё перепачканное лицо. От ужаса его глаза превратились в блюдца, сильная дрожь сковала тело. Он дёрнулся к миске, зачерпывая воду и усиленно елозя руками по лицу, пытаясь смыть кровь. Она тонкими струйками стекала по подбородку, затекала за шиворот, но Джина это не беспокоило. Его накрыла такая паника, что даже оковы, что опоясывали запястья, не ощущались и от резких движений раздирали нежную кожу.
— Милорд, — голос, знакомый до жути, протискивается в горящее сознание, но не может найти свой пункт назначения.
— Милорд! — громче, настырнее. Сокджин не обращает внимания, ему нужно стереть это с себя. Сильнее, быстрее, очиститься. Почему он в крови? Чья это кровь? Леди Ынсан?
— Ким Сокджин! — Джин оборачивается, обезумевшими глазами смотря на решетку и на того, кто был за ней. До него не сразу доходит, он не узнаёт человека, но почему-то с одной стороны цвета ощущаются какими-то розовыми и голубыми, словно забыли добавить ещё какой-то пигмент для нормального зрения. Что это?
Герцог продолжает смотреть на силуэт, не в силах справиться с паникой, его трясёт и руки не выдерживают, он заваливается на бок и его трясёт, слёзы текут из глаз. Он сворачивается в комочек, насколько позволяют скованные руки и одна нога, всхлипы и тяжелые вздохи уже не получается сдерживать, он воет в голос.
— Дышите, Милорд, мне Чимин говорил, что нужно просто дышать. Повторяйте за мной, раз-два-три, — Джин сначала не реагирует, его душат эмоции и собственная слабость, но через какое-то время он пытается дышать в такт.
Раз.
Два.
Три.
Раз.
Два.
Три.
Ким все ещё ощущает себя, как рыба, выброшенная на берег, но становиться проще дышать, проще слышать и проще видеть. Словно слёзы вымыли всю болезненную дымку, пелена сошла с глаз, но от этого становилось не легче. Человек всё ещё вёл отчёт, но теперь Джин смог узнать, кто это был.
— Чонгук? — он не поворачивался к решеткам, было стыдно и невозможно смотреть на слугу через призму решётчатой камеры. Он словно больной зверь в клетке.
— Да, Милорд, Вам лучше? — «мне не может быть лучше» — подумал про себя мужчина, но не стал это озвучивать.
— Лучше, спасибо, — голос хриплый, ломанный, словно он орал без продыху по-несколько часов.
Настала эта неловкая, но такая многозначительная тишина. Джин знал, что сейчас спросит слуга, тот же в свою очередь думал, какие слова нужно для этого подобрать.
— Совет говорит, что Вас будут судить через три дня, — на последнем слове он запинается, словно пытается сдерживать слёзы, — Юнги и Намджун сильно ругаются с советом, с приближенными и с Его Величеством. Они не верят, что Вы убийца.
— А ты как думаешь? — он видел лишь замшелый камень своей камеры и не хотел поворачиваться, всё ещё скованный пережитой паникой.
— Я не знаю, что мне думать. Я не хочу верить, что Вы убийца, но все улики против Вас, — Чонгук, видимо, прикоснулся лбом к решетке и опустился на колени, — Я хочу быть на Вашей стороне, я не позволю Вас казнить, даже если Вы виновны.
— Гук-и, ты не представляешь, что это значит для меня, — Джин усмехнулся от такой самоотверженности слуги, но это грело его душу, — Меня никто не будет слушать, но послушай ты, — он медленно развернулся, перекладываясь на другой бок и всё же решаясь посмотреть на Чонгука, — Я был там не один. В саду. Когда я пришёл туда, леди уже была ранена. Я не прикоснулся к ней, хотя я думал, как можно ей помочь. Кто-то был рядом со мной, кто-то третий. Он ударил меня по голове, скажи Чимину, что меня тошнит, у меня кружится голова, с одной стороны я не различаю какие-то цвета, у меня всё розовое и голубое, — Чонгук внимательно смотрел в глаза Сокджину, словно пытался понять, врут ли ему.
— У Вас один глаз красный, — слуга вздохнул, — Лопнули капилляры или что-то такое.
— Возможно. Меня сильно ударили, я отключился. Очнулся, увидел рядом с собой труп и попытался найти помощь, но меня скрутили стражники и нашли в кармане мой нож для писем, хотя я никогда не ношу с собой оружие, — Джин замолчал, что-то вспоминая, — У этой леди был ребёнок. Мальчик, вроде Арым зовут. Найди его, пожалуйста. Он не заслужил быть сиротой, найди ему пристанище в замке, может кто-то согласиться стать его опекуном. Пожалуйста, Чонгук, ты единственный, кто может это сделать. Я буду тебе очень благодарен.
— Как я его найду? — слуга внимательно смотрел своими влажными глазами на герцога, одной рукой опираясь о грязную решетку.
— Они живут на углу улицы, где наказывали сэра Намджуна. Я не знаю, где конкретно, может тебе подскажут, их фамилия Джи, — он попытался сесть, отползая к стене и опираясь о неё плечом. Сил совершенно не было, словно их высосали через трубочку. Внутренне было настолько паршиво, что хотелось выблевать все внутренности и содрать с себя кожу, на которой всё ещё была чужая кровь.
— Хорошо, я всё сделаю, — Чонгук вдруг резко отлипает от прутьев, поворачивая голову в сторону коридора. Джин не слышал ничего, кроме гула в собственной голове, но по изменившемуся серьезному лицу слуги можно было понять, что сюда кто-то направлялся, — Мне пора. Я ещё приду.
— До встречи, Гук-и, — он слабо улыбнулся, провожая взглядом Чонгука и прикрывая глаза, стараясь унять головную боль. Наедине со своими мыслями было паршивее всего, даже измученное тело не настолько мешало, как сознание. Оно билось в черепной коробке, словно раненая птица, билось о стены и клевало, стараясь пробить себе путь на свободу.
Сокджин сжал голову руками, надавливая на неё. Он не мог быть убийцей, его подставили. Кому нужно было делать это, если кто-то хотел отомстить герцогу, то зачем в это ввязывать невиновных людей? Запятнать честь, выставить в самом мерзком свете, чтобы люди больше никогда не смогли даже в голове представить, насколько хорошим был человек. Ведь преступление сделано так, что подумать можно только на Джина. Нож, кровь, мёртвое тело. Глушь, тьма, никто не скажет, что мужчина невиновен. Только луна одна свидетельница, только она может дать ответ.
Как Намджун сидел
здесь? Как он поборол эту панику, это гнетущее чувство, словно ты жук под подошвой огромного человека? Он занес свою ногу, но ещё не сделал шаг, не раздавил тебя, но ты видишь эту тень, видишь рельеф ботинок и отчитываешь секунды перед своей погибелью. Убежать ты не можешь — не успеешь. Джин чувствовал себя этим жуком, неповоротливым, с оторванной парой лапок, искалеченным и оставленным на тротуаре, не в силах сделать шаг.
Где-то рядом с камерой раздался звон металла и шарканье ботинок, словно шёл целый взвод. Герцог поднял голову, разлепляя глаза и обращая своё внимание на выход из камеры. Там стоял невысокий, щуплый мужчина лет тридцати в сопровождении двух рыцарей в желтых и зелёных одеждах. Джин ни разу не встречал такую расцветку у знакомых ему рыцарей, поэтому был заинтересован в столь странном визите. Мужчина выряжен в мешковатые, цветастые одежды, отчего глаза заключённого ещё сильнее разболелись.
— Здравствуйте, Ким Сокджин. Я Мин Гусок, приближённый Его Величества. Я здесь, чтобы допросить Вас.
— Так быстро? Я думал, должны пройти сутки, — Джин скривился, замечая в его руках пергаменты и колбу с чёрными чернилами.
— Вы взбудоражили своим преступлением всё королевство, совет требует немедленного рассмотрения дела, — лицо его было красным, нос напоминал неровную приплюснутую картофелину.
— Я не буду с Вами разговаривать без присутствия Мин Юнги. Мне нужен врач, чтобы он осмотрел меня.
— Не располагаю данной информацией. Вы обязаны мне предоставить полный спект…
— Я не буду с Вами разговаривать без моих условий! — герцог вспылил, отрываясь от стены и натягивая цепи на руках, — Либо так, либо катитесь к черту!
Гусок, казалось, ещё сильнее заалел, покрываясь коркой блестящего пота. Он знал, что Сокджин вполне имел право не разговаривать ни с кем без присутствия доверенного лица, да ещё и мог требовать врача, если чувствовал себя плохо.
— Я имею власть, чтобы заставить Вас говорить насильно, — его голос звучал железно, с ноткой истеричности, но мужчину это совсем не пугало. Рыцари за спиной Мина переглянулись, удивленные и явно не нацеленные на пытки.
— Можете пытать меня, сколько влезет. Я всё равно добьюсь того, что ко мне пришлют врача и Вы потом будете объяснять, откуда на мне новые увечья, — Ким сам не знал, отчего в нем зажегся этот огонь самоуверенности и гнева, но сейчас хотелось отыграться на этом расфуфыренном феодале, который смел запугивать племянника короля, хоть тот и был за решёткой.
— Пришлите придворного лекаря, этого, мелкого, — он небрежно махнул рукой одному из рыцарей, — И Юнги, если найдёте. Можете не стараться его искать.
Тон его был настолько мерзким, склизким, что Джину захотелось закрыть уши и переместиться подальше от этого человека. Поэтому герцог отвернулся от решетки, смотря в противоположную стену и не обращая на присутствующих никакого внимания. Вроде, он что-то ещё спрашивал, но Ким закрылся от реальности, перемещаясь куда-то вовнутрь себя. Почему-то сейчас его мысли хлынули в сторону образа Джуна, греясь о его притягательную улыбку и ямочки, вспоминая каждую звёздочку-родинку на лице, наслаждаясь медом его тёплых глаз. Он помнит его так близко, как румянец залил щеки в тот момент, когда их лица разделяли миллиметры, когда луна освещала их глаза и ничего не нужно было в тот миг. Джин бы хотел остаться там, чтобы это зациклили и он никогда не смог оттуда выбраться. Он хотел утонуть в рыцаре, как тонет небольшой камушек, брошенный на середину озёра.
— Сокджин! — мужчину выдернул из дремы громкий голос и звон петель, на которых держались двери камеры. Ключ в замке повернулся два раза с характерным щелчком, старая заржавелая дверь противно скрипнула. Он повернул голову, встречаясь взглядом с Чимином. Тот был напуган, это легко читалось в его взволнованном расширенном взгляде, поджатых губах и темных синяках, что синевой залегли под глазами.
— Здравствуй, Чимин, — Сокджин улыбнулся, кивком приветствуя лекаря.
— Как ты себя чувствуешь? — за его спиной топтался Гусок, как набитый старый мешок с испортившимся зерном. Жутко раздражал, но выкинуть не хотелось, вдруг можно будет скормить собакам.
— Меня кто-то ударил по голове вчера. Тошнит, кружится голова, раздвоение в глазах и слабость, — Пак перед ним опустился на колени, открывая небольшой мешочек и начиная осматривать голову, прощупывая виски и лобную часть. Когда ловкие пальчики надавили на левый висок, Джин вскрикнул так, что можно было подумать, что перед лекарем сидит переломанный человек, — Тут больно.
— У тебя начинает образовываться гематома, — Чимин достаёт какие-то цветные палочки, раскладывая возле ног герцога, — У тебя лопнули капилляры в глазу, — ещё тише добавил, чтобы слышал его слова только Джин, — Гуки сказал, что ты не различаешь цвета этим глазом, верно? — мужчина только кивнул, — Закрой здоровый глаз и посмотри на палочки. Назови цвета.
— Я вижу только голубой, темно-голубой, — он указывает на палочки по порядку, останавливаясь на некоторых, — Это розовый, вот тут темно-розовый. Какой-то красный и коричневый с розовым оттенком, — на этих словах лицо лекаря застывает, словно он не понимает, что слышит, — Ты специально дал мне сближенные цвета?
— Нет, Сокджин, открой здоровый глаз и закрой поврежденный, — герцог послушался и выполнил требование. Его удивление было не описать, ведь палочки все были разноцветные. Вот синий, зелёный, желтый, красный. Джин видел все эти цвета, но открыв оба глаза не сразу понял, что происходит с его зрением. Картинка до сих пор двоилась и прыгала, пестрила странными цветами, на которые мужчина сначала и не обратил внимание, — Я ни разу с таким не сталкивался, но я обязательно выясню что с тобой и мы вылечим это.
Он одобряющие погладил бедро герцога, попытался улыбнуться и снова начал осматривать голову, аккуратно проходись по повреждённой части. Ухо с той стороны опухло и покраснело, на веке до сих пор остались небольшие занозы, которые Пак поспешил аккуратно извлечь. За ними внимательно наблюдали шесть пар глаз, Гусок особенно тщательно вытягивал свою пухлую шею, стараясь заметить хоть намёк на планирование побега со стороны лекаря. Вдруг он ему передаст ножовку, ну.
— Я настоятельно не рекомендую сейчас производить допрос. У Милорда сотрясение, ему нужен покой хотя бы до следующего дня, — советник хотел что-то сказать, но Пак пресёк любую попытку его перебить, — Под «рекомендую» я имею ввиду ни при каких обстоятельствах сейчас не вести с ним диалог. У Вас есть ещё два дня, Милорд никуда от Вас не денется, — Чимин смерил стоящих людей гневным, тяжёлым взглядом, чтобы слова имели более весомое значение.
— Я направлюсь к Его Величеству! Я это так не оставлю! — Советник Мин вспылил, вскидывая руки и шурша своими пергаментами. Рыцари за спиной отошли на два шага назад, чтобы их случайно не зацепило гневной волной, — Я и так смилостивился, этого мерзкого убийцу следовало казнить ещё там, в саду, а не кормить из погребов королевства!
— Я Вас попрошу выбирать выражение, Мин Гусок! — теперь уже Чимин, не в силах выдерживать настолько гнусные обвинения в сторону Джина, хотел было встать и самолично выпереть нахала из камеры, но рука герцога остановила его.
— Чимин, не нужно, остынь, — Сокджин выглядел отвратительно, казалось, что ещё немного и он упадёт в обморок. Голос его был слаб, тих, силы постепенно оставляли измотанное тело. Паку пришлось повернуться к герцогу, игнорируя писклявые звуки, что издавал Гусок. Лекарю было невыносимо смотреть на такого Кима, но сделать что-то важное, весомое, кроме общего осмотра, он не мог.
— Сокджин, выпей. Должно помочь от головной боли, — он аккуратно поднёс колбу к высушенным губам, игнорируя красные подтёки у скул и подбородка. Кровь засохла у кромки волос, бровей, она словно вытекала из ушей и из-за этого Джин выглядел ещё ужаснее, будто он расчленил кого-то и залез в чан с выпущенной кровью.
Ким послушно выпил предложенное лекарство, наслаждаясь приятным вкусом и мягкостью, что окутала истерзанное горло. Сразу стало проще глотать, но мужчина уже мало что соображал, веки наливались свинцом и на моргание уходили все последние силы.
— Отдыхай, ты можешь проспать очень много, но тебе полезно, — Пак помог герцогу улечься на сено, насколько позволяла длина цепей, собирая палочки и свои инструменты в сумку, — Я ещё навещу тебя завтра. Намджун места себе не находит, он готов глотки перегрызать.
— Передай ему, что кусаться плохо, — сознание медленно застилал туман, язык заплетался и на последнем слове Джин просто выдохнул, стараясь удобнее устроиться на жестком сене, что кололо щеку. Чимин только грустно улыбнулся, последний раз взглянув, как Ким морщит лоб и дует потрескавшийся губы, и выходит из камеры, позволяя одному из стражников запереть решетку. Гусок ушёл, видимо, не так давно, оставив лекаря с одним невысоким рыцарем, что вывел его из темницы. Пак решил не терять время и отправился в библиотеку, чтобы отыскать хоть какие-то записи о утрате цветовых ощущений при сильных ударах. Ещё ему нужно будет написать отчёт о состоянии Джина и передать совету, поскольку королю он уже давно не доверял.
***
Громкий, оглушающий звук труб с разных концов стен заменил для жителей королевства утреннюю трель соловьев. Они гудели настолько громко, что птицы с рядом стоящих деревьев поднимались чёрной тучей, застилая кусочками пасмурное небо. Жители в деревнях, что стояли за стенами, в панике бежали к воротам, ища там приюта и защиты. Стражники запускали всех, подгоняли, пытались перекричать испуганную толпу. Бездомные собаки лаяли и бегали рядом, взбудораженные неожиданным ажиотажем среди людей, пытались укусить детей за ноги или вырвать из рук еду. Женщины и маленькие дети от испуга плакали, прижимаясь друг к другу, крепких мужчин стражники отправляли к казармам, где сейчас происходило самое оживленное действие. Куча солдат двигались, словно в муравейнике. Каждый отряд двигался от палатки к палатке, перетаскивая оружие, доспехи, конную защитную амуницию.
Намджун скачет через плац к другому отряду, чтобы лично убедиться в их готовности выдвигаться. Он не сомневался в Хосоке, но лучше всё проверить. Отыскав глазами знакомые доспехи, что выделялись из общей блестящей серости и пестрости алых плащей своей белой невинностью, он пустил коня ещё быстрее, подгоняя пятками. Рядом с командующим, восседавшим на сером молодом жеребце, что ещё не перелинял темные пятна на крупе, крутился оруженосец, явно взволнованный. Конь под ним танцевал и подпрыгивал от любого шума, прижимая голову к шее и закладывая уши назад. Плащ его мазком выделялся на вороном блестящем крупе, контрастируя и вселяя на подкорках страх. Как будто сама смерть скакала за тобой.
— Сэр Хосок, готовы выступать? — Намджун остановил рыжего, тяжелого жеребца у рыцаря, немного разворачивая горячее животное. Он фырчал и дёргал головой, загребая под себя передней ногой.
— Да, Намджун, как у тебя? — Чон был напряжен и собран, через забрало не было видно эмоций, лишь слышно стальной голос. Он старался не смотреть на друга, чтобы сердце его не разорвалось окончательно.
— Мы все готовы, не видел сэра Ханчона?
— Он отправился на правый фланг, это мы с тобой тут застоялись, — Хосок выворачивает жеребца на сто восемьдесят градусов, обращаясь лицом к своим рыцарям, — Выступаем! Придерживаемся левого фланга!
Ким галопом вернулся к своим солдатам, всматриваясь в суровые лица конницы и пехоты. Они все с благодатью смотрели на своего командующего, не сомневаясь ни в одном его шаге.
— Вперёд! Не защиту нашего дома! — конь его, под ошеломительный крик, встал на дыбы, поднимаясь с места в галоп и ведя за собой конницу, которую вчера на планах обозначили как «смертница».
***
Юнги не мог найти себе места, он перемерил шагами всё пространство покоев короля, заставляя ноги гудеть. Голова крутила шестеренки, можно было почувствовать, как из ушей шёл мыслительный пар. На стуле в дальнем углу покоев, почти в темноте, тихо сидел Чимин и читал какие-то записи лекарей и знахарей, которые хоть немного сталкивались с проблемой Сокджина. Пак находился рядом с Юнги, потому что знал, что сейчас ему нужна поддержка как никогда, особенно учитывая волнение за близких людей. Он тоже волновался за Тэхена, только оруженосец находился почти в самом хвосте построения и Чимин, хоть и не исключал возможность ранения, всё же был чуть спокойнее.
На столе, специально выдвинутом на середину комнаты, лежали пергаменты с намеченным контратакующим построением войск. Мужчина не смотрел на них; он и так прекрасно помнил, как располагается конница и пехота. Помнил, как вчера вечером, как только один из рыцарей, что охраняли западные границы, ворвался в зал и сообщил о войсках Хёнсе Сынгу, двигающихся с немыслимой быстротой. Помнил, как они разрабатывали защитный план, как хотели обернуть всё в менее кровопролитное сражение, как хотели втереть королю, что всё ещё можно отдать земли и никто от этого не пострадает. Только вот Его Величество ничего не замечал вокруг, отдавая приказ о наступлении в ответ. Намджун тогда, переглянувшись с Хосоком, составил план войск, как бы им проще было отразить хотя бы первую тяжеловооружённую шеренгу. Это больше напоминало самоубийство, ведь авангард по построению напоминал две полоски под углом, сходящиеся в острый наконечник, головой которого был Намджун. Юнги тогда ругался с ним до хриплого голоса, что лицо опухло от эмоций и слез, ведь ему не хотелось терять друга в такой ненужной и бесполезной битве, а он ставит себя ещё в самую гущу кровавой бани.
— Почему ты не думаешь о себе? — Мин дрожал от злости и страха за друга, — Подумай хотя бы о нас!
— Я и так думаю о вас! Это единственный возможный шанс на победу, Сынгу всегда строит войска одинаково и наш неожиданный шаг может перевернуть исход битвы, — Намджун старался выглядеть спокойным, но его тоже трясло от переполненных эмоций.
— Не нужно из-за этого рисковать своей жизнью!
— Это война, Мин Юнги! Мы все рискуем! — Ким подошёл ближе к сиру, наклоняясь к уху, чтобы слышал только он, — Поменял бы ты меня с Хосоком? Отправил бы его на гибель, в угоду моей жизни? — рыцарь перевёл взгляд на Мина, прекрасно понимая, каков будет непроизнесенный в слух ответ. Юнги застыл, стыдясь собственного ответа, прекрасно понимая, что он не отправит туда Чона. Грудью ляжет, привяжет всеми цепями, закроет в темнице — не отпустит. Иначе следом отправится, поскачет на коне в гущу, будет лично прикрывать спину, не думая о себе ни на секунду. Умрет с ним.
— То-то же, — Джун натянуто улыбнулся, обводя взглядом людей, что во все глаза смотрели на их мини-спектакль.
— А как же Джин, если с тобой что-то случиться? — совсем тихо, словно шёпот летнего ветра, что даже рыцарь не сразу сообразил смысл его слов.
— Справится. Со мной ещё ничего не случилось и не случиться, — сердце сжалось от упоминания имени, но если с Кимом и суждено приключится беде, то лучше он ляжет в сырую землю в бою, чем прославиться трусом.
Он нервно дёргал отросшие волосы, находясь на грани истерики. Мин не мог сидеть в этой комнате, зная, что где-то там Хосок и Намджун рискуют своими жизнями ради клочка копеечной земли. Сердце сжималось настолько, что становилось тяжелее дышать и мысли разбегались в кучу, словно тараканы.
Дверь отворилась и в покои вошёл король в сопровождении высокого, широкоплечего советника, который раньше Юнги не попадался на глаза. Сурово проводив их взглядом до стульев, он отметил странное заторможенное состояние сира Убина, его потерянный взгляд и тухлые, как будто слепые, глаза. Мин решил подойти поближе, поинтересоваться состоянием короля, вот только он не успел ничего сделать, как мужчина рядом выуживает из грудного длинного кармана острый нож и перерезает горло старика. Кровь фонтаном хлынула из артерий, заливая всё перед собой: часть стола, на котором лежали важные бумаги, свою и чужую одежду, несколько капель окропили лицо Юнги. Действие было настолько неожиданным, что Мин просто застыл и смотрел на хрипящего старика, свалившегося вместе со стулом и содрогающегося в луже собственной крови, не в силах сделать вздох. Костлявые руки пытались удержать горло, зажать длинную глубокую рану, но голова уже не слушалась, одна из мышц была разрезана до основания и из-за этого виднелась артерия. Именно она издавала противный булькающий звук, кровь вскипала и ещё сильнее фонтаном вырывалась из горла.
Светловолосый отмер только тогда, когда услышал чужой басистый голос где-то совсем близко. Быстро отреагировав на движение рядом с собой, Юнги отскакивает в сторону и очень вовремя — в паре сантиметров от того места, где он стоял, просвистело лезвие ножа. Мин хватает стул, приподнимая его и направляя в сторону мужчины, заставляя его держаться на расстоянии, хоть он и понимал, что ничего не помешает ему с такой комплекцией швырнуть в сторону сира вместе со стулом.
— Кто вы такой? — срывающимся голосом выпалил Юнги, пребывая как на иголках от бурлящего адреналина в крови, — Вас осудят и применят самое суровое наказание за то, что вы сделали.
— Никто меня не осудит, если я сам стану законом, — грубость голоса мужчины ощущалось подобно рычанию дикого зверя, поза напоминала затаившегося хищника, готового к прыжку, окровавленный нож, зажатый в руке, и безумный оскал.
— Ты не сможешь стать законом, выродок, — ярость кипела внутри Юнги. — Задумали переворот? Народ не даст тебе сесть на престол, если ты не королевских кровей!
— Документы думают по-другому, — советник толкнул рукой стул, на что Мин отреагировал почти мгновенно: ударил мужчину по рукам ножками, отчего тот болезненно вскрикнул и, казалось, от злости закипел ещё сильнее, — После вас двоих я главный претендент на престол!
Сир, не отрываясь, смотрел на искаженное эмоциями окровавленное лицо, темные густые брови, зажатые у переносицы, и горящие в настоящем безумии чёрные глаза. До Юнги не сразу дошло, что к чему, но догадка влетело в сознание, словно молния в старое дерево.
— Пак Ёкджо, — Мин пятился назад, огибая стол, чтобы мужчина не смог до него добраться, — Тот самый гребанный Пак Ёкджо, который в фальшивых документах стоит первым претендентом на престол?
— Да, — гадкая искусственная улыбка разрезала лицо мерзавца, — Неплохо мы придумали, а? Переписали документы, подсыпали яд семье Его Бывшего Величества, свели с ума его самого, чтобы он смог подписать наши бумаги, — мужчина вдруг сделал резкий выпад, хватая сильной рукой стул за ножку и вырывая его с такой силой, что Юнги чуть не бросило следом, — Осталась последняя деталь нашего плана — твоя выпущенная кровь.
Краем глаза Мин замечает какое-то движение, где-то за спиной Ёкджо мелькает тень и раздаётся громкий трескающийся звук. Мужчина трясётся всем телом, почти падая грудью на стол, но успевает опереться о поверхность руками. Юнги видит Чимина, что с раскрытыми от ужаса глазами смотрит то на Пака, то на сира, отходя назад к кровати с зажатым в руке древком тяжёлого совка. Удар был сильный, но этого не хватило, чтобы хоть как-то остановить советника: он словно зверь, яростно рычит и срывается с места, за секунду оказываясь подле лекаря. Он хватает того за волосы, с силой припечатывая головой об опору балдахина и отпуская только тогда, когда Чимин перестаёт вырываться. На виске того выступила кровь, руки канатами болтались вдоль тела и сам он напоминал больше тряпичную куклу. Мин ощутил дежавю и такой сильный страх за жизнь друга, что с голыми руками налетел на Ёкджо, хватая того за предплечья и пытаясь оттащить от лекаря. Его не смущало, что советник был выше как минимум на голову и сильнее раза в три, в нём проснулся настоящий гладиатор, что готов драться за близких ему людей насмерть.
Пак пытается освободиться, локтём попадая Юнги куда-то в левую часть грудины и кажется, словно ломаются кости под его ударами. Один из ударов выбивает из него дух, перед глазами начинает плыть и горло жжёт как от тонны красного перца, Юнги кашляет и ослабевает хватку. Советник не тратит время зря, и вот уже Мин прижат к полу, руки его зажаты между леденящим камнем и тяжелыми чужими коленями. Лицо Ёкджо медленно приближается к сиру, безумная улыбка не сходит с отвратительной физиономии, испещрённой какими-то ссадинами, прыщами и красными пятнами. Он гадко смеётся, прерываясь на частые вздохи и хриплый кашель, несколько капель его слюны попало на кожу Юнги, отчего тот брезгливо поморщился.
Мин пытается вырваться, когда замечает зажатый в правой руке острый окровавленный нож. Он в ужасе дергается, бьет по полу ногами, стараясь хоть как-то выбраться из-под тяжелого тела.
— Страшен миг осознания смерти, правда? — басит Ёкджо, пальцами сводной руки проводя по лезвию, — Ты был сильным только тогда, когда за тобой были твои друзья. Я же силён в одиночку, мне не нужны подачки, чтобы править.
— Силой ты ничего не добьёшься, — Юнги хрипит, вырывая одну руку и пытаясь скинуть мужчину с себя, но тот бьет наотмашь кулаком в скулу. Мин на несколько секунд теряет связь с реальностью, в ушах звенит адски громко, заглушая все остальные звуки. Даже голос советника приглушен, Юнги видит только двигающиеся губы и лезвие, что мелькает у самых глаз. Он из последних сил хватается рукой за нож, за самое остриё, преграждая ладонью смертельный путь до незащищенного горла. Пак смеётся ещё сильнее, наблюдая за жалкими и слабыми попытками защититься.
— Я бы помучал тебя ещё подольше, но жаль, меня ждут государственные дела, — он вырывает нож из ладони, разрезая мягкие ткани и выпуская волну тёплой крови прям на одежду Юнги. Тот воет от боли, начиная сильнее брыкаться. Ёкджо сидит почти на грудной клетке, сир не может нормально вздохнуть и хоть как-то вырваться, — Ты жалок, Юнги. Как хорошо, что на место таких слабых, приходят такие сильные, как я.
Мин вдруг чувствует легкость, судорожно делая вздох и переворачиваясь на бок, зажимая разрезанную по самые сухожилия ладонь. Внутренности разрываются пожаром, скребутся по стенкам измотанного тела и просятся наружу через кости и мышцы. Юнги не понимает, кашляет ли он, задыхается, плавиться ли у него мозг или все звуки сейчас не настоящие, бутафорные. Он пытается сфокусировать взгляд на размытых темных силуэтах, что вихрем сошлись в ожесточенной схватке. Сир видит на полу возле себя нож, а в метре от него мертвые распахнутые глаза человека, что приютил его и издевался на протяжении всего его детства. Хоть эмоции сейчас и были приглушённые, будто шли не от самого мужчины, а от какого-то пришитого двойника, но тяжело идущим сердцем ощущалась только радость оттого, что мучения короля закончились. И что мучения Юнги тоже.
Он отводит взгляд от короля, реагируя на смычный влажный хруст. Ёкджо лежит на полу, как до этого лежал и сам Юнги, прижатый к полу отдаленно знакомой фигурой и избивающей его по лицу тяжелыми ударами. Ярость кипит в человеке, что возвышается яростным диким зверем, кулаки врезаются в челюсть быстро и сильно. Мин ощущает пугающее удовлетворение оттого, что лицо советника уже мало напоминает человеческое, скорее кровавое месиво. Это ощущается как какое-то наваждение, что приятно разливается по всему телу. Словно Юнги сам наносит удары, вымещает всю ту злость, что скопилась в нем по вине этого человека, который строил козни и подставлял невиновных. Немеющая пульсирующая ладонь напоминает о себе болью, что немного возвращает его в реальность и он различает в профиле человека родные черты, моментально выходя из транса.
— Чонгук, остановись! — хрипит Юнги, пытаясь подползти ближе к слуге. Тот тоже находился в трансе, но сильно отличном от того, в чем пребывал Мин. Чонгука распирала такая ненависть и жестокость, что контролировать себя было невозможно.
— Ты убьешь его, а без него мы не докажем невиновность Джина! — первое, что приходит на ум Юнги, кажется, срабатывает на ура. Слуга заносит раскуроченный окровавленный кулак, но так и не совершает удара. Смотрит расширенными глазами, тяжело дыша, его бьет крупная дрожь от противоречивых эмоций. Он поворачивает голову в сторону лежащего сира, во взгляде плещется надежда и какое-то облегчение, которое подтверждает Юнги кивком. Чонгук слезает с Ёкджо, проверяя его пульс и, сам себе удовлетворенно кивнув, подбегает к Мину.
— С Вами всё в порядке? — он смотрит на разрезанную ладонь, из которой продолжает течь кровь и без раздумий разрывает подол своей рубахи, туго перевязывая рану. Ткань пропитывается кровью и Юнги шипит, но героически терпит.
— Терпимо. Проверь Чимина, — Мин указывает в сторону тела, что до сих пор неподвижно лежало у кровати. Чонгук подползает со скоростью кошки, переворачивает Пака на спину и нащупывает пульс, долго не отнимая руки и напрягая этим мужчину, — Он жив?
— Не знаю, — голос слуги дрожит, видно, что он начинает паниковать, — Я не чувствую его пульс. Он не дышит.
Юнги сам подползает к лекарю, отодвигая парнишу немного в сторону и сам касается здоровой рукой его шеи, сильно прижимная пальцы. Секунда, две, три. Под подушечкой указательного пальца толкнулся пульс, слабый, совсем незаметный.
— Живой, — облегченно выдыхает Юнги, поднимаясь на дрожащие ноги, — Очень слабый, беги скорее за лекарями. Нужно его поднять на кровать, — Чонгук беспрекословно подчиняется, поднимая на руки легкого Чимина и аккуратно опуская его на ложе, стараясь незаметно стереть свои выступившие слёзы, — Я на поле боя, мне нужно остановить это безумие. Теперь я король и нужно закончить это, пока не стало слишком поздно.
