Снег на голову

В 71-м Петроградском РОВД на маленькой и тихой Мончегорской улице с годами, кажется, не менялось ничего: скрипела старая входная дверь с иллюминаторами, ходили туда-сюда по кабинетам с заявлениями и жалобами потерпевшие, свидетели, сотрудники, в дежурке пиликал телефон, шуршал фольгой любимых бутербродиков Боря Чердынцев, из обезьянника кто-то вяло пытался кричать о беспределе и требовать начальство… В общем, все было как обычно, когда утром следующего дня порог родного отделения переступил капитан Волков, хмурый и весь погруженный в себя. Поздоровавшись на автомате с Борей, даже не взглянув на него при этом, он, сутулясь, сразу пошел к себе, на второй этаж. В кабинете тоже не было ничего необычного: Дымов в прекрасном расположении духа степенно попивал свой любимый травяной чай из чашки-наперстка у себя за столом, Порохня тоже был на рабочем месте, где от души и сладко дрых, отсыпаясь после очередной бурной ночки в клубе. Одного Соловца не хватало для этой идиллии, выслушивающего домашние поручения жены по телефону — либо у себя, либо у Ершова на докладе. Увидь он эту картинку в какой-нибудь другой день, да хотя бы позавчера, ей-богу, умилился бы, хоть вроде и не болеет сантиментами — и спокойное солнечное утро без трупов, и настолько это все было уже давно родным — Кирка-балбес со своими дискотеками, Самурай со своей ядреной восточной бурдой… Но сегодня разум Славы был для всего этого наглухо закрыт, как прошлогоднее заказное на Большой Пушкарской.       — Здорово, — поприветствовал Волков коллег, и бодрствующего, и спящего заодно. — Георгича нет еще?       — Здорово, — пожал ему руку Дымов, — не, он с Ершовым в Главк уехал, при полном параде, — в глубоких темных глазах мелькнули ироничные искры.       — Понятно, — вздохнул Слава, и со стороны могло показаться, что это известие обломало его серьезное намерение переговорить с Соловцом прямо сейчас. Впрочем, особо ничем он этого не выдал, и это действительно могло только показаться. Скинув пиджак и сев за стол, Слава взял одну папку из кипы, что давно находилась здесь, как скорбная стела, и попытался вникнуть в очередное дело, которое надо было закрывать с чистой совестью и по всей форме. Но строчки прыгали перед глазами, а их содержание никак не желало отпечатываться в мозгах. Несколько раз и с упорством пытался опер осилить это, терпеливо начиная все сначала, но без толку — голова была совсем в другом месте и страдала о другом деле…       — Коль, — в очередной раз помотав башкой, будто прогоняя навязчивый сон, и помяв переносицу двумя пальцами, вдруг позвал товарища Волков.       — Ау?       — У тебя дочка сегодня в какой класс пошла? — зачем-то спросил, при этом глядя не на Самурая, а в многострадальное дело.       — В шестой, — спокойно и с легкой улыбкой ответил тот, тоже уже приступив к делам, — а что?       — Да не, ничего, — отмахнулся, поморщившись, и снова взялся за сизифов труд мученик собственных мыслей. Но не суждено было в то утро закрыться делу о бытовухе на Петрозаводской, как бы оперуполномоченный Волков Вэ Ю искренне того не желал…       — Слав, — проницательному Дымову, от которого почти никогда ничего не ускользало (проверено оперативной работой), тем не менее хватило этого «ничего», чтобы с полминуты изучать темнящего друга цепким взглядом и внушительным тоном задать естественный вопрос, — что случилось?       — Ничего, — не менее внушительным тоном, по крайней мере, попытался отбиться от нежелательного сейчас внимания Волков, по-прежнему пялясь в бумаги, будто пробуя спрятаться за картонной папкой от всех и даже от себя. — Просто так спросил, че, нельзя? — для убедительности все-таки выглянул на секунду, но это только подтвердило подозрения…       — Да можно, конечно, — задумчиво ответил Николай, — только что случилось-то?       — Да ничего не случилось! — нервы сдали, Волков буквально взорвался криком и отшвырнул от себя злосчастное дело, с грохотом при этом повалив еще и свой стакан с письменными приборами, и вскочил на ноги. — Че пристал?! Допрашивать некого?!       — Тихо-тихо ты! — Самурай примирительно выставил крупные ладони вперед, как он обычно делал, когда одуревшие бандиты брали его на мушку или грозили убить заложника, но самообладания и первоначального намерения — выяснить, что с другом не так, — не потерял.       — А?! — тут от поднятого шума проснулся Кира, поднял свою лохматую голову и, щуря сонные глаза, обреченно-напугано пробормотал. — Ч-че, у нас труп, да?       — Типун тебе на язык, — добродушно усмехнулся, словно ничего не произошло, Дымов и махнул рукой. — Спи давай, пока начальства нет.       — Аа, понял, — и летеха тут же снова засопел. Лоботряс он, конечно, но обстановку Порохня разрядил чудесным образом. Его пробуждение мгновенно отрезвило взбесившегося Славу, аж покрасневшего от стыда за свой срыв, и тот поспешил прибрать созданный им бардак. Невольный же виновник его срыва решил ему в этом помочь — тоже присел на корточки и принялся собирать разлетевшиеся бумаги и ручки.       — Коль, ты это, извини, — буркнул Волков, которому и правда стало очень неудобно перед другом за некрасивую сцену.       — Да ладно, бывает, — пожал плечами, как ни в чем не бывало, Николай. — Не хочешь говорить, — выдержал паузу, с кряхтением протягивая Славке аккуратно собранные в стопочку листы, — не говори.       — Да не, хочу, хочу как раз, — обреченно, словно он сдавался, выпалил несчастный и тут же спохватился, оглянувшись на снова заворочавшегося Кирку.       — Пойдем выйдем, — шепотом и кивком головы в сторону двери позвал Самурай, — пусть спит. Каким-то образом это чуть успокоило морально расхристанного Волкова, и он вышел следом, на ходу взяв со стола пачку сигарет…

***

Поговорить он и правда хотел, причем сильно. Но только с Георгичем, которого в самый нужный момент унесло с Дедом в Главк. Не то чтобы он не доверял Коле и Кире, жизнь под пулями и ножами их всех сроднила. Но с такой проблемой, которая упала на него, как снег на голову, ему казалось, что понять его и помочь может только самый старший, самый опытный и самый родной. Когда наступают такие моменты, ставящие нас в тупик, мы всегда бежим за помощью к самому близкому, уверяясь в его всесилии. А самым близким для Волкова был все-таки, положа руку на сердце, майор Соловец. Однако оказалось, что в то первое осеннее утро более деликатного и понимающего собеседника, чем Дымов, ему было не сыскать, кажется, нигде. Терпеливо, ни разу не перебивая, тот выслушал сбивчивый рассказ друга о вчерашнем происшествии у него дома. Стоя у окна на лестнице, где по счастью в этот момент никто не проходил (бедняге и с глазу на глаз было нелегко говорить, а тут бы еще все отделение бегало туда-сюда и здоровалось), Коля молчал и если чем выдавал эмоции, то только глазами, а Слава нервно курил и почти бесцветным глухим голосом выкладывал подробности, глядя то на Кольку, то в какую-то точку на подоконнике.       — Даа, дела-аа, — протянул Самурай, взъерошив рукой черные с легкой проседью волосы на затылке. — Так ты и правда восемнадцать лет назад был в Волгограде и знал эту Нину?       — Был, — устало, будто он долго вынашивал это короткое признание, кивнул Волков, выдыхая очередное облачко едкого дыма. — Знал, жениться хотел... — он отвернулся от своего чуткого слушателя и уставился в окно. — Я тогда только-только в ментуру пришел… Он не знал о таких возможностях своей памяти — столько лет хранить то, о чем буквально приказал сам себе забыть… Это и правда случилось, когда он только-только пришел служить. Отличиться и показать старшим коллегам, что он совсем не сопливый пацан, а такой же как они, хотелось страшно, иногда даже слишком, за что Казанова с Лариным его подкалывали как они одни умели. Хотя и уже совсем скоро действительно стали общаться с ним на равных…       — Было у нас тогда дело одно, гнилое-гнилое. Пасли мы банду автоугонщиков, они жигули и волги пачками воровали на запчасти. Ничего на них не было почти, грамотно работали, пока на очередном угоне хозяина тачки не грохнули, тот не вовремя вышел из парадной и увидел… Ну и появилась зацепка по одному из этих гавриков, слабая такая, вела в Волгоград… Денег на командировку не было тогда от слова совсем, по другим делам был завал… И тут он и увидел шанс отличиться, вызвался съездить, причем заявил, что дорогу себе сам оплатит, а остановится у какой-то своей дальней родни. В общем, с трудом, но уговорил Мухомора отпустить его — Георгич почему-то тогда поверил в него и помог убедить начальство — мол, слабый, но шанс, пусть парень съездит проверит, поучится заодно на практике, лучше ведь, чем очередной глухарь… И он поехал, страшно довольный собой и своей самостоятельностью. Прибыл, отрекомендовался у местных коллег, изложил свои факты, стали работать… Остановился действительно у родственников мамы, которых не видел с самого детства. Дочь их Катьку вообще не узнал — похорошела невероятно. Но куда больше привлекла внимание молодого парня не она (все ж родня), а ее подруга, жившая по соседству, Нина. Сколько он потом раз в голове прокручивал ту минуту, когда она вместе с Катькой вошла в комнату... Первое, что пришло в голову, как только опомнился, перестав на нее глазеть, - дурацкое стихотворение из школы, за чтение которого он в свое время с трудом "4" получил, про чудное мгновение… Волосы черные, длинные, заплетенные в косы, лицо загорелое, нежное, глаза зеленые, улыбка чуть застенчивая. Юная, стройная, невысокая, в легком голубом платье, она показалась ему такой хрупкой, что захотелось быть всё время рядом с ней, защищать от тех, кто просто посмеет косо на неё взглянуть, не то что обидеть. Но разумеется воображение впечатлительного парня ошиблось — Нина оказалась другой. В обиду она сама себя никогда не давала, и без помощи влюбленных защитников. Бойкая, смелая, с юмором, общительная — такая она, настоящая, еще больше понравилась Славе. Да и он, кажется, приглянулся ей. Она по крайней мере с ним общаться была совсем не против… В свободное от работы время они гуляли, Нина показывала ему город и тихие, особо очаровательные места, а он по ее активным просьбам рассказывал про Ленинград, далекий, огромный и красивый. Так как-то все незаметно и завязалось… Кстати, она оказалось немного старше его, года на два. Он ушам своим не поверил, когда узнал, что Нина уже три года как закончила медучилище и работает в больнице медсестрой. А выглядела всего на шестнадцать. Но разве могло это сильно смутить по уши влюбившегося пацана? А версия с зацепкой из Волгограда выгорела! Вышли на след убийц, которые сховались у тетки одного из них, а там и на всю банду. Возвращался лейтенант Волков в родной город героем, да к тому же женихом — они с Ниной решили, что будут созваниваться и переписываться, а через год она приедет к нему, в институт поступать, и больше они расставаться не будут. Счастливый, Славка буквально стал летать на крыльях, не замечая как будто ни серости, ни грязи, ни безденежья, ни голодухи и общей безнадеги вокруг. Только б оказаться вовремя на переговорном пункте и заказать звонок на Волгоград (такая редкая, но радость была слышать ее голос хотя бы недолго) и лишь бы до закрытия почты успеть, чтоб отправить очередное письмо. Мужики незлобно посмеивались над ним — на письма изводил бумаги больше, чем на рапорты и протоколы, и спрашивали, на свадьбе водки будет столько же, сколько писем? Но это все было так, ерунда, тоже не замечал почти…       — А потом я ей звоню опять, на переговорнике, письмо как раз перед этим от нее получил, что все у нее нормально и она возможно на новый год приедет, — Волков с силой вдавил окурок в донышко пустой консервной банки, бывшей у них вместо пепельницы. — А она мне сходу, без привета говорит, что замуж выходит, за состоятельного человека, что любит его, а я ей просто нравился, ну и все такое… Не звони и не пиши, не мешай моему счастливому будущему… Удар был ниже пояса… Все вот так вот в один момент и закончилось. В голове не укладывалось, как так — все было хорошо, отлично, и тут она выходит замуж. Не за него. Что тут было делать… Просьбу ее Слава выполнил — больше не звонил, не писал, вообще никак о себе не напоминал и не пробовал объясниться — а зачем? Она счастлива, а он это он… Себе он тоже приказал вычеркнуть все, что было связано со злосчастной невестой. Получилось не сразу, далеко — избавиться от чувств оказалось не так просто, как сказать. Больно было… А потом как-то все встало на места — работа думать о неверной не давала, просто ни времени, ни сил на это не оставалось, да и внял словам Казановы, который о беде младшего товарища узнал первым: «Славка, да не бери до головы! Если невеста уходит, еще неизвестно кому повезло! Поверь этому длинному носу, ну ни одна неверная баба не стоит того! Девчонок хороших много, еще найдешь себе…». Найти не нашел до сих пор, хотя и пытался, но думать о Нине он бросил. И правда, не стоила она того, наверное…       — Вообще не вспоминал больше об этом, Коль, вот веришь ли. Как отрезало. А вчера вот!.. — больше слов для описания вчерашнего потрясения Волков не нашел и полез за второй сигаретой.       — Да, прям снег на голову, — задумчиво произнес Дымов и спустя небольшую паузу спросил. — Хорошо, Слав, я понял, была у вас любовь, вы жениться хотели. А ты уверен, что эта... Алина же, да? Что она могла у вас появиться? Ну, — деликатно замялся, — ты понимаешь, о чем я.       — Да в том-то и дело, что!.. — едва не закричал Волков, дернувшись, но тут же сник и отвел взгляд, — что да, — затянулся сигаретой и замолчал. Не захотел говорить избитых и казавшихся сейчас такими пошлыми «молодые были, кровь кипела, ни о чем не думали», как будто это оправдать могло. Да Самурай и так все понял.       — А она хоть похожа на тебя?       — Кто?       — Ну кто, Алина твоя.       — Не заметил, — буркнул Слава и тут же оговорился. — В смысле не приглядывался особо. Ну глаза вроде немного... не знаю, — выдохнул дым. — Коль, понимаешь, я ничего о ней не знал! Не чувствовал вообще. А она думает, что я ее мать бросил беременной и вообще не вспоминал! Как... как урод последний.       — Ну, это только в сериалах моей тещи все всë чувствуют… Слав, чего ты так драматизируешь, как преступление совершил? Если все это правда, и она тебе действительно родная. Ты ж не знал ничего. Нина эта все от тебя скрыла.       — Не знаю. Мозгами понимаю, что вроде не виноват, а тут вот, — стукнул ладонью об грудь и снова не сумел найти, как выразить это словами.       — Дружище, понимаю тебя, — вздохнул Дымов. — Ну что сделано то и сделано, чего сейчас кулаками махать…       — Так че мне делать? Я ж не смогу на это плюнуть теперь и забыть…       — Ну для начала реши для себя, хочешь ли ее в свою жизнь пустить, раз она твоя дочь.       — Зачем? Как впустить? Я же для нее сволочь.       — Ага, и гналась она за тобой три дня, чтоб сказать, как ты ей безразличен, — усмехнулся мудрый друг. — Сам подумай, она ж приехала сюда, разыскала тебя, ждала пока ты отоспишься, вон Кузьмича твоего сколько часов кряду слушала. Захоти она тебе просто в рожу плюнуть, вряд ли бы полдня просто так угробила. Познакомиться она с тобой хотела, вот чего. Доводы Самурая заставили Вячеслава глубоко задуматься.       — По мне так она просто испугалась. Ну представь себя на ее месте: тук-тук, здрасте, вы мой папа. Слав, я серьезно, ты сам у себя спроси, хочешь ли ты, чтоб у тебя кто-то был родной. Она выросла уже, сама за себя отвечает. Так что выбор за тобой. Сам-то ты ее узнать хочешь? Принять то, что где-то есть твоя родная кровь? Если она конечно твоя, — последняя здравомысленная оговорка как-то смазывала весь смысл предыдущих слов.       — Так что мне ее, на экспертизу тащить? — Волков чувствовал себя полным идиотом, но он действительно был все еще в растерянности, медленно пропуская через себя слова Николая.       — Ну это уж сам решай, — пожал плечами, при этом усмехнувшись, Дымов. — Но я бы для начала попробовал с ней встретиться и поговорить по-человечески.       — Да я даже не знаю, в городе ли она. Может и уехала уже обратно.       — Слав, — малость иронично, но по-доброму улыбнулся одними губами и склонил набок голову друг, глядя на него, как на не складывающего дважды два пацана, — ну у кого-кого, у тебя точно есть возможность выяснить это, - выпрямился. - Да и вообще все про нее. Давай, флаг в руки! И запомни, — назидательно поднял указательный палец, как учитель в школе, — дети — это счастье. Девочки особенно. Сказано это было таким тоном, будто бы в шутку, но Коля знал, о чем говорил и на что намекал, и Волков погрузился в размышления. А действительно, сам-то он хотел? Чтоб у него было его продолжение, и не где-то, а рядом, хотя бы на связи с ним. А его ли это продолжение? Такое взрослое. И если да, сама она хочет иметь такого папашу, который нихрена про нее не знал и не делал для нее, пока она росла без него, а мать ей сказала, что тот их бросил… Простит ли, даже если не виноват? Или и правда приехала только чтобы увидеть его, мятого, в заношенных домашних шмотках, в задрипанной коммуналке, и плюнуть в рожу?       — О, а вот и Георгич. С Дедом, — голос Самурая, все это время, пока он думал, глядящего в окошко, вырвал Волкова из нелегких мыслей. — Пошли разгильдяя будить, — легко хлопнув Славу по плечу, Коля направился обратно к кабинету, где досыпал последние сладкие минутки тусовщик Порохня. Волков же простоял на лестнице еще с минуту, достал из кармана мобильник, посмотрел на него и тут же спрятал обратно, пробормотав «позже», и пошел догонять. Что делать дальше, он так пока и не решил, но Самурай его хотя бы немного успокоил и навел на мысли… А Георгич тем временем привез им не только какие-то новости из Главка, но и «привет» от Чердынцева — у них как обычно труп, все по коням… Слава даже обрадовался этому — привычная рутина всегда кажется лучше и проще, чем то, над чем нелегко думать или что тяжко делать, а потому спасением, хотя бы временным. А вот о Кире сказать такого не предоставлялось возможным — тот был ну очень подавлен такой новостью, впрочем, вполне ожидаемой. А что делать, спать надо по ночам, а днем работать…

***

      — Ладно, Кир, сходи еще последний этаж, может там чего слышали. Давай-давай, шевелись! — Слава свой поквартирный обход уже закончил, а Кирка все не видел смысла идти искать свидетелей на девятом этаже, когда убили на втором. — Я пока машину дождусь во дворе… Ворча, Порохня потопал на свой девятый (лифт, конечно, только сегодня утром сломался), а Волков вышел из подъезда и, недолго думая, устроился на пустой детской площадке, на больших качелях, и сначала закурил, а потом, задумчиво оттолкнувшись ногой и слегка раскачавшись, вдруг достал телефон и довольно быстро нашел в контактной книжке нужный номер.       — Петь, здорово! Волков тебя беспокоит. Как сам? Спасибо, тоже ничего, — впервые за все утро он улыбнулся. — Слушай, просьба к тебе, не в службу, что называется, — пока говорил, вдруг зацепился взглядом за расположенную рядом песочницу и забытую там кем-то розовую лопатку с ведерком. — Можешь мне пробить человечка одного? Со всей родней и адресами? Ну по возможности. Рощина Алина Вячеславовна, год рождения скорее всего девяносто второй, город Волгоград. Да, и проверь пожалуйста, в Питере она регистрировалась где-то? Ну спасибо, родной! Как выяснишь, звякни. Что натворила? Да так, — задумчиво и немного грустно уставился себе в ноги, — нашумела немного… Ну давай, жду.