Снег на голову

Старый друг Петя позвонил в тот же день и сказал, что всю нужную информацию скинул ему на емейл, в том числе и временный адрес гражданки Рощиной в северной столице. Однако работа ли, подсознательное нежелание ли, замешанное на каком-то дурацком страхе, но к дому Алины оперуполномоченный Волков подошел только в конце рабочей недели, ближе к вечеру. Жила она, как оказалось, на Гатчинской улице, в доме №4, где с прошлого месяца официально снимала квартиру. Улицу эту, что находилась всего в паре кварталов от их отделения, Слава с недавнего времени крепко недолюбливал по очень прозаичной причине — здесь, ну точнее в соседнем доме прошедшим летом у них повис глухарь, ставший последней каплей по их раскрываемости, окончательно испортившей квартальный отчет, из-за чего всех лишили премии и надавали по шапке. Поэтому, шагая неуверенным шагом ко входной двери, Волков мимолетно сам себе признался — ему не нравится, что девочка живет здесь. Впрочем, какая разница, что ему нравится, а что не нравится… Поднимаясь по лестнице, Слава никак не мог отделаться от напряжения, в котором его держали мысли. О чем думал? Да все о том же, что и всю неделю, не считая того, что относилось к оперативно-розыскной деятельности. Как она его сейчас примет? Пустит ли на порог вообще? И все-таки, дочь она ему или нет?.. Почему-то он никак не мог до конца поверить в то, что у него есть ребенок, уже взрослый и выросший без него. Еще в тот день, когда ему прислали краткое досье, он, увидев дату рождения, прикинул сроки (за что в душе ему почему-то стало очень стыдно, хотя, казалось бы, что тут противоестественного) — все выходило примерно на июль девяносто первого, как раз когда он торчал в Волгограде и сошелся с Ниной. Вроде все получалось очевидно, и все равно… Но главное, что его беспокоило — может зря он все это затеял? Вот зачем он туда идет, что он ей скажет? Я не бросал твою мать, это она меня бросила? Она не сказала мне про тебя ничего? И вообще прости меня, давай попробуем все сначала? Да бред! Пошлет она его с таким протоколом. И он бы на ее месте точно так же сделал… Нет, а правда, ему это все зачем? Жил себе и жил, бандитов ловил, отчеты строчил, да и она уже взрослая... А вдруг она все-таки его?.. Что-то его все равно тянуло на этот четвертый этаж, несмотря на все сомнения и подсознательный страх. Мучившаяся совесть, которой надо было разобраться во всем окончательно? Или все-таки зов крови или как там это называется… Позвонить не решался, пока сам себе мысленно не дал затрещину. Да что он как пацан какой-то?! То неделю мусолил бумажку с адресом, то теперь стоит, под дверью ломается. Хватит. На звонок по началу никто не отозвался, и Волков уже решил, малодушно обрадовавшись, что девчонки нет дома. Однако стоило ему об этом подумать, как с той стороны двери раздался уже знакомый голос:       — Кто там?       — Милиция, — брякнул он в ответ по привычке. Ну, а как еще? Это я, твой папа? Так хотя бы правду сказал... Задумавшись над этим, капитан чуть не схлопотал дверью по лбу, но вовремя отскочил. На пороге стояла собственной персоной гражданка Рощина, кажется, несколько удивленная подобным визитом, но мало чем выдававшая это.       — Здрасте, — произнес первое, что пришло в голову, Слава.       — Здра-асте, — ответила она чуть протяжно, оглядывая его с ног до головы. — Вы по какому делу?       — По личному, — невольно он процитировал ее же и вдруг вспомнил слова Дымова, как-то просекшего, что он наконец-то решился пойти на встречу с предполагаемой дочкой, — «она боится тебя еще больше, чем ты ее». — Можно войти?       — Проходите, — равнодушно пожала девушка плечами и освободила ему проход. Квартирка была с виду небольшая, однушка вроде, но опрятная. А и зачем молоденькой девочке хоромы?       — Можете не разуваться, я тут полы мыть собиралась, — между тем сказала хозяйка. — Пойдемте на кухню. Волков послушно пошел за ней, с отчаянием школьника, не выучившего стихотворение и вызванного к доске, признаваясь себе, что понятия не имеет, о чем с ней говорить и как себя вести.       — Не помешал?       — Нет, совсем нет, — помотала она головой и замолчала, глядя куда-то в сторону, но только не на неожиданного гостя — Может, чаю или кофе? — наконец, прервала уже какое-то невежливое молчание.       — Мм, чай, пожалуй, — похоже она тоже не знает, что сказать, и это своеобразное товарищество по несчастью как-то ободрило его немного. — Черный, если можно.       — Хорошо. Я только его и пью. Пока она ставила чайник и что-то еще передвигала на кухонном столе, стоя к нему спиной, малость освоившийся на этой местности опер, подпирая собой косяк, разглядывал кухню. Без излишеств, с балконом, чистенько, только небольшая горка посуды в раковине. А что, уютно даже…       — Ты одна живешь? — спросил задумчиво он, как-то не подумав обратившись к девчонке на «ты».       — Да, люблю уединение, — тон у нее был жестковат, видимо небольшая фамильярность оказалась ей не по душе. — Так какое у вас ко мне личное дело? — дочь (ее можно так называть?) резко обернулась к нему, и в первую долю секунды это несколько смутило его.       — Да вот, — справившись с этим, он наконец поднял глаза на собеседницу, — жалоба на вас, гражданка Рощина, поступила. Пришли, удивили и сбежали. А пострадавшему слова как-то не дали… Девчонка только фыркнула в ответ на это «известие» и так саркастично взглянула на Волкова пронзительным светло-серым взглядом из-под полуопущенных тяжеловатых век, что того вдруг как током шибануло. «Да что я за хренью маюсь?! Какая экспертиза? Глаза мои, смотрит прям как я, и волосы, волосы тоже мои! Остальное красивое, остальное Нинкино… Моя она, моя точно!». От этого открытия его всего вдруг проняло какой-то неизвестной до этого теплотой, прям ошалелой радостью... которая спустя считанные мгновения как вспыхнула, так и затухла. И сменилась горечью. И че ты радуешься? Твоя, которая выросла без тебя, а ты жил себе и понятия о ней не имел… Раньше надо было радоваться, теперь-то ты ей зачем сдался, папаша?       — Я, видимо, и правда должна перед вами извиниться за... за прошлый раз, — она заметила все метаморфозы, произошедшие с выражением его лица, и теперь ей стало неловко и от того, что она не знала точно, как их истолковать, и от осознания, что в тот раз она действительно не очень красиво себя повела, пусть и учитывая все обстоятельства. — Просто я... — она замялась и прикусила нижнюю губу, — я не знала толком как себя вести и... и испугалась.       — Я такой страшный? — как бы иронично, но с едва уловимой печалью спросил Волков, вскинув брови и вспомнив, в каком непарадном виде предстал перед новоявленной дочкой.       — Да нет. Смешной даже немного, — она не выдержала и тихонько хихикнула. — Просто не каждый день приходишь знакомиться со своим... — ей как будто стало очень тяжело произнести простое слово «отец».       — Понимаю, — кивнул Слава. — Ко мне тоже не каждый день приходят взрослые девушки и говорят, что они мои дочки.       — Так неожиданно, что даже не верится? - спросила Алина, как-то вздрогнув и внимательно уставившись на него.       — Ну... - под этим взглядом Слава не нашелся, что ответить, и замялся.       — Можете не волноваться, мне ничего от вас не нужно, — как шашкой рубанула она жестким голосом. — Хотела только на вас посмотреть, — прав был все-таки Самурай. — А если хотите, давайте экспертизу ДНК сделаем, чтоб уже точно, без сомнений, — похоже, он задел ее больное место, и ему стало очень хреново от этого. Разговор не клеился, и даже закралась горькая мысль, что воспитывал малолеток, шпану и отбитых на всю голову, даже людьми их некоторых умудрялся делать, а с родной взрослой дочкой двух слов связать не может…       — Зачем? У меня глаз разве нет, — ответил он с какой-то грустью, что теперь немало смутило Алину. Может все не так просто, как она думала, и зря она так... — Давно ты здесь?       — Около месяца, — она даже с радостью, хоть и не показала этого, поддержала смену темы, и "тыканье" проглотила молча. — Если вы про эту квартиру. А вообще еще в июне приезжала, документы подавать.       — А, так ты в институт поступаешь?       — Уже поступила. На бюджет, сама, — в голосе прорвались ликующая гордость и как будто желание похвастаться. — И уже отучилась неделю, — естественно, дурень, сентябрь уже…       — Молодец, — ему захотелось на мгновение ею загордиться, даже улыбнулся, но тут же вспомнил, что он ей ну почти никто. — Нравится? Учеба?       — Пока да, а там посмотрим, — чайник вскипел, она принялась разливать кипяток по чашкам. — Да вы садитесь, чего стоите…       — Спасибо, — чуть замешкавшись, он сел за стол. — А чего сюда решила? Учиться? Ну, не дома, и там не в Москву?       — Москва мне не понравилась, — призналась Алина, — слишком сумасшедший город.       — Есть такое, — хмыкнул он, принимая у нее из рук чашку.       — А дома... ну местный универ вообще не очень, да и, — она погрустнела, — захотелось как-то отдельно пожить от родителей, — «от родителей»... — просто и так полный дом, хотя у нас большой коттедж, у меня двое братьев младших, а мама еще и третьего зимой родила. Ну и бабушка стала с нами жить вместе, вот и... Тишины как-то и простора, самостоятельности захотелось, понимаете…       — Понимаю, — кивнул он. — Значит, у мамы все хорошо? Произнесено это было очень осторожно, даже робко, и с грустью. «Жалеет, что ушел и упустил свое счастье? — думала про себя Алина, пытаясь вглядеться в лицо мента и понять. — Или... Еще что-то?»       — Да, вполне. Вся в доме, в детях и муже. Она не работает, у от... отчима бизнес свой, а она дома, счастлива.       — Ну, я очень рад за нее, — Волков глотнул чая, воспользовавшись этим как предлогом опустить взгляд, а Алина окончательно утвердилась в подозрении, что тут что-то не то. Но ни ответить ему, ни подумать вновь о том, почему ему все же больно об этом говорить, она не успела, потому что из прихожей вдруг нагло прозвенел дверной звонок.       — Ой, — вздрогнула девчонка и мгновенно изменилась в лице. — Только бы не он…       — Что такое? — изменился и Волков при виде напугано-мученического выражения лица дочки, выпрямился, весь насторожился и нахмурился. — Надоедает тебе кто-то?       — Да ходит тут один, — нехотя призналась она и нервно глотнула из своей чашки, разом растеряв всю свою уверенность, — участковый местный, якобы соседи на меня жалуются, что я музыку по ночам включаю и парней подозрительных вожу... а это неправда все! — последнюю реплику она буквально выпалила, словно хотела уверить собеседника, что она совсем не такая, даже покраснела.       — Спокойно-спокойно, — Слава это заметил, — я тебе верю.       — А на самом деле он ко мне клеиться, кажется, пытается… Мерзкий такой! — раздался еще один звонок, значит очень хотели, чтоб открыли.       — Ну пойди, посмотри, — опер кивнул в сторону двери. — Если участковый, то открой. Я если что здесь, не бойся, — ему удалось действительно немного успокоить ее и даже придать вновь уверенности. А еще он как-то сразу изменился в ее глазах в более положительную сторону… Глубоко вздохнув и поймав сосредоточенный взгляд Волкова, кивнувшего ей головой, Алина пошла в прихожую. Слава же встал из-за стола и прошел за ней, но притаился за углом, приготовившись слушать.       — Иду-иду! — щелкнул замок, видимо это действительно был участковый.       — Здра-авствуйте, гражданочка Рощина, участковый Петрашенко, — раздалась в ответ и полилась тягучая и приторная речь. — Что же вы, Алина Вячеславовна, не открываете дверь представителю власти с первого-то звонка…       — А у меня, знаете ли, свои личные дела есть, товарищ участковый, — девчонка пыталась сохранять самообладание хозяйки положения, но в голосе ее так и сквозило волнение. — И в них не входит сидеть у двери и ждать вашего визита.       — А вот хамить не на-адо, тем более опять жалоба на вас, от соседей.       — И что же я натворила на этот раз?       — Опять вы каких-то подозрительных личностей к себе водите. Граждане, понимаете ли, обеспокоены, вынуждены мне сигнализировать... Лица Алины ему видно не было, но какой-то инстинкт подсказал, что ей сейчас очень несладко, и буквально толкнул капитана вперед…       — Да что вы говорите! — если не как бог из машины, то уж точно очень неожиданно и эффектно появился Волков из-за угла, скрестив руки на груди и нацепив маску едкого сарказма. — Какие бдительные здесь соседи, оказывается! И внимательные! Мечта просто! И музыка, и подозрительные личности, — он усмехнулся, наслаждаясь произведенным эффектом. — Зато как убийство пятерых человек, так они ничего не видели и не слышали, и вообще здесь не жили никогда! Алина смотрела на него действительно как на дэуса из махины и не решалась даже ничего сказать. Участковый же, мужичок лет тридцати пяти со свинячьими глазками, нелепыми усиками под носом, ростом чуть повыше Славы, тоже первые несколько секунд молчал в тряпочку, разом потеряв свою слащавую благодушную манеру, однако, видно, вспомнив про свои полномочия, насупил физиономию и сказал:       — А вы, гражданин, кто будете? Предъявите документы.       — Это на каком же основании? — картинно вскинул брови опер, не меняя позы и не сбиваясь с выбранного курса поведения.       — Настоящая владелица этой жилплощади запретила квартирантке приглашать сюда посторонних и уполномочила меня проконтролировать это, — ага, значит был у царя генерал, он сведенья собирал…       — Да пожалуйста, мне не жалко, — даже с каким-то удовольствием «посторонний» запустил руку во внутренний карман куртки, которую он так и не снял, ловко вытащил темно-красное удостоверение в кожаной обложке и распахнул его почти со свистом прямо перед носом Петрашенко. — Капитан Волков Вячеслав Юрьевич, оперуполномоченный убойного отдела, Петроградское РОВД, — с толком и расстановкой артиста МХАТа отчеканил, как будто коньяк смаковал. Чего он добивался? На дочку впечатление произвести хотел? Да для начала чтобы хмырь этот убрался к чертовой матери отсюда. Видеть он его тогда летом не видел, зато Георгич про него много рассказывал, матом крыл, а чтоб Георгича до такого довести это надо было здорово следствию мешать… Хотя видеть, как скисла эта рожа лощеная, больно уж лощеная для простого участкового, тоже было небольшим, но удовольствием.       — Предупреждать надо, товарищ капитан, что к гражданке по делу...       — А вот это уж точно в мои обязанности не входит, товарищ лейтенант, — последние слова он специально произнес так, чтоб подчеркнуть всю разницу их положений, после чего вдруг изобразил на лице эдакую чуть уставшую расслабленность, мягко взял Алину за локоть и сказал. — Солнце, пойди-ка обед еще раз разогрей, а то остыл уже, наверное, — девчонка малость от такой наглости обалдела, но едва уловимое подмигивание капитана помогло ей подыграть ему, и она, послушно кивая, ушла на кухню. Едва она скрылась, как Волков тут же сбросил маску и сделал такое лицо, которое красноречиво соответствовало его фамилии…       — Значит так, — он молниеносно схватил наглого участкового за грудки и нехило встряхнул, — сейчас ты отсюда уходишь, — тон его был просто железобетонным, не то что стальным, отчего его глуховатый по жизни голос становился поистине пугающим, а то, как он все это процедил сквозь зубы, почти что прорычал, довершало нужный эффект, — и с этого момента переступаешь этот порог только в действительно, пов-то-ряю, в действительно чрезвычайных ситуациях. Пожар, наводнение, землетрясение. Ты меня понял?       — П-понял-понял, коллега, — закивал и заморгал свинячьими карими глазками хмырь. «Какой я тебе коллега, баклан ты общипанный» — очень хотелось сказать с полным презрением, но промолчал, не стал из себя совсем уж Бельмондо строить…       — Свободен, — не мигая, отрезал опер и, одной рукой продолжая держать его за рубашку, второй открыл дверь и вытолкнул «баклана». Вот не зря ему не понравилось, где девочка живет! Будь здесь земля Точилина, он бы так не беспокоился! Ничего, если что…       — Ушел? — немного опасливо спросила Алина, выглянув из-за угла.       — Вспомнил о своих прямых обязанностях и пошел их выполнять, с песней, — победно, но никак не самодовольно ответил ей Вячеслав, проходя обратно на кухню.       — Обычно он тут минут на пятнадцать зависает, — горько вздохнула третируемая квартирантка и подняла глаза. — Спасибо вам…       — А ты больше не тушуйся, поняла? — он будто пропустил слова благодарности мимо ушей и помрачнел. — С тобой ведут себя так, как ты позволяешь сама. Если еще раз здесь появится, сразу бери телефон и звони 02. Хотя я вроде ему все доходчиво объяснил, — тут он опомнился и смутился. — Ты, это, извини, что я там в коридоре…       — Да ничего, — пожала она плечами, как-то сразу угадав, за что он пытается извиниться, и улыбнулась. — Кстати, у меня и правда есть чем пообедать. Вы если голодный... Ответить на это неожиданное и застенчивое приглашение удивленный милиционер не успел, потому что теперь у него затрезвонил телефон.       — Извини, — он щелкнул по зеленой трубке. — Да. Да, Борь. Борь, у меня рабочий день официально закончился вообще-то! А что, кроме меня некому? Ну Дымова найди, Порохню!.. — на лице отразились бессильное раздражение и безысходность, — да понял я, понял! - вздохнул. - Скажи Соловцу, что съезжу. На Левашовском, да? Ладно, скоро буду. Повисла пауза, как будто полная досады и искреннего сожаления.       — Извини, меня вызывают тут... — Волкову стало неловко перед дочкой, уходить ему очень не хотелось. — Там убили кого-то…       — Понимаю, — кивнула девушка и ей как будто тоже было жаль.       — Но... я могу еще прийти?       — Ну если хотите, — с застенчивой улыбкой кивнула она. От этого у Славы мигом поднялось настроение, а сердце опять наполнилось той самой теплой радостью. Он сам искренне улыбнулся дочке, при этом зачем-то взъерошив волосы на затылке, и она заметила, что он сразу как-то перестает быть чужим, когда так улыбается…       — Ну, я пошел тогда.       — Счастливо!       — Дверь закрыть не забудь, а то мало ли…