Паранойя

Он умирает. В магическом круге, обложенный кристаллами, засыпанный лечебными травами, он умирает, вопреки тому, что его жизнь держат заклинанием. Отблеск-Лун это знает, но все равно упорно продолжает бороться за своего пациента. — Змеиный Глаз… — Вот, готово. Помощник с легким трепетом передает ему тонкий серебряный нож с длинной рукояткой. Острый, как коготь, тонкий, как шип, он приятно ложится в руку; пальцы удобно обхватывают его, не замечая тяжести и необычной плоскости. Отблеск-Лун коротко кивает и Змеиный Глаз перехватывает заклинание поддержки жизни. Аргонианин короткими и быстрыми движениями разминает занемевшие пальцы левой руки, затем уверенно и осторожно кладет ее возле раны. Легкое касание ножом и кожа легко рассекается, открываясь как распускающийся цветок. — Он умирает. Отблеск-Лун сжимает зубы, но ничего не говорит. Он сосредоточенно расширяет отверстие раны, тщательно следя за тем, чтобы не задеть сосуды. Наконечник имперского копья раскололся, ударившись о кость; была вина ли в плохой закалке стали, то ли кость воина оказалась слишком крепкой, никто сказать не мог. Чудо было как в том, что половина стального жала сейчас жадно пила кровь из бедра раненого, так и в том, что река принесла этого аргонианина живым и выбросила на берег, прямо у подножия деревни. Обломок не поддается. Скользкий, гладкий, — зацепиться невозможно. Отблеск-Лун в отчаянии поднимает глаза на шамана: — Вытащи осколок магией. — Он возвращается в хист, — равнодушно отвечает шаман, не поворачивая головы. — Такова суть саксхлил. Разумеется! Рык рвется из горла, но от злости сейчас толка не будет. Ему нет дела до слепых глупцов, что гордо оберегают ограниченность взглядов. Отблеск-Лун запускает пальцы в рану, пытаясь подцепить осколок когтями. Поддается. После очередной попытки, осколок начинает медленно покидать рану, а вместе с ним начинает изливаться мутная жижа с запахом крови и гнилой травы. Речная вода пропитала раненную плоть. Это плохо. Тела аргониан имунны к болезням и ядам, грязь в ране не нанесет такого ущерба и не убьет, как человека. Однако, грязные раны заживают дольше, они постоянно открываются и раненый регулярно теряет драгоценную кровь. Вытащив обломок копья, Отблеск-Лун сдавливает рану, выдавливая всю воду, что только может. Воин сдавленно стонет, но не сопротивляется — жизни в нем все меньше. — Он не перенесет… — Хватит! —он жестко обрывает помощника. Последнее, что сейчас нужно, это сомнения. Свои или чужие, — не имеет значения. — Осколок вытащен, половина сделана. Рана едва теплая. Кровь аргониан не такая горячая, как у людей, но его тело совсем остыло. Слишком много жизни вытекло из него, пока воды реки несли его вниз по течению. Шаман смотрит за его действиями, не скрывая интереса. Неудивительно: действия Отблеска-Лун — подражание бретонским лекарям, бывшим рабам, что учили его искусству врачевания еще в юности. К такому зрелищу не привыкнешь. Однако, тела мягкокожих отличаются от тел жителей Чернотопья, и нельзя полностью полагаться на знания чужеземцев — Отблеск-Лун знает, что есть вещи, которые могут убить человека, а аргонианину принести лишь пользу. А поэтому он наклоняет голову к ране, прижимается к ней ртом и тщательно вычищает ее от гнилой воды языком. Тина, мертвая кровь, ил… Ничего не должно остаться. — Настой болотного лишайника справа от меня, — замечает помощник. Кажется, он стал спокойнее, когда Отблеск-Лун вернулся к привычной для аргониан практике. — Вижу, брат. Спасибо. Он быстро, почти небрежно, поливает рану настоем ядовитых трав и вновь просовывает пальцы в рану. Магия, пульсируя, стекает по руке и начинает питать поврежденную плоть. Может не хватить, но Отблеск-Лун сейчас готов пожертвовать всем, что имеет. — Малёк, — ласково произносит шаман. — Ты не должен тратить столько магии на того, чья душа уже покидает тело. — Я заставлю его жить, — в подтверждение его слов, воин сдавленно стонет. — Он еще дышит. Его тело крепкое, он еще сможет послужить делу Ан-Зайлиль. Шаман задумывается. — Жизнь вопреки воле хист принесет несчастье тому, кто не дал ей переродиться. — Он еще не умер, — Отблеск-Лун смотрит дерзко и отчаянно. — Я не нарушаю правил. Старый аргонианин смиряется. В жилах молодых течет жгучая кровь, способная растопить неприступные каменные сердца стариков. Их воодушевление заразительно — хочется жить, сопротивляться, лететь стрелой, разить, отражать, гореть, вдохновлять… умирать. — Тогда возьми мою. — Он решительно кладет свою ладонь на его плечо. Чужая, колючая магия скользит по костям, и чуть задерживаясь на кончиках пальцев, перетекает в раненого воина. Разорванные жилы змеями тянутся друг к другу, мышцы сталкиваются и, выталкивая лишнюю кровь, срастаются, оставляя лишь небольшой узкий рубец. Отблеск-Лун припадает к ране и торопливо слизывает мертвую кровь, отвергнутую телом; она будет мешать выздоровлению, если оставить ее под кожей. Теперь остается лишь срастить рассеченную шкуру и дать ему новую кровь. — Оставь на меня последний ритуал, — шаман опускается на колени перед раненым. — Твой поступок был безрассудным и смелым. Достаточно. Змеиный Глаз с благоговением кланяется шаману и рывком вскакивает на ноги. Отблеск-Лун устало кивает ему и благодарно хватается за протянутую руку. Он устал до дрожи в ногах — операции всегда отнимают много сил, но лечение с помощью магии просто опустошает. Змеиный Глаз внимательно наблюдает за ним, готовый вовремя подхватить и не дать упасть. Отблеск-Лун замечает это и тихо, шелестяще, смеется. — Пойдем домой, — пересохший язык прилипает к нёбу и слова звучат невнятно. — Кажется, сегодня я все. Улица встречает их холодным ливнем и сильным ветром. Весна как всегда приходит в Аргонию шумно и торжественно, воды прокладывают новые пути, ломая берега и хлипкие дороги. «Как восстание», — выдыхает он, запрокидывая голову. Имперским солдатам, наверняка, несладко — вот так сидеть, мерзнуть у гаснущего костра, кутаясь в невысыхающую одежду. Для аргониан весна — праздник жизни; время, когда создаются пары, даются клятвы и вылупляются дети. В этом году этого не будет — война. Отблеск-Лун останавливается посреди дороги и некоторое время смотрит во тьму, на запад. Там, за частоколом леса, за лентами рек, идут солдаты, одетые в железо и кожу. В руках у них копья с широкими лезвиями, легко режущими чешуйчатую шкуру его родичей. Они неостановимо движутся вглубь их лесов, карая всех противящихся воле их императора. Он чувствует, как закипает его кровь. Если их император называет себя справедливым, почему он закрывает глаза на происходящее? Почему работорговцы не гниют в тюрьме, почему знатные дома Морровинда отделались лишь простым откупом? На севере по-прежнему похищают молодых аргониан, но имперские солдаты лишь пожимают плечами, в ответ на жалобы. Им не платят деньги за бездействие, они поступают так из ненависти и презрения к «проклятым ящерам». Почему император, бившийся с армией Дагона, считает их врагами? Они сражались вместе, защищая этот мир, так почему он безразличен к судьбе союзников? Неужели он в самом деле не знает, как обстоят дела? Нет. Отблеск-Лун зло сжимает зубы. Император обо всем знает. Ему все равно.