2 дня до Игр.
Двадцать девять минут.
Пятьдесят восемь, пятьдесят семь, пятьдесят шесть, пятьдесят пять.
Это было время, бесшумно отсчитываемое таймером на стене и отведенное паре из Дистрикта 1 на то, чтоб приговорить одного из них к смерти. Они не знали, что случится, когда счет красных цифр на черном циферблате остановится. И хотя было ясно, что даже в таком случае распорядители найдут способ выбрать одного трибута на Арену, в душе Шеннон Твид камнем лежало чувство, что эти полчаса – последние в их с Джином жизнях.
Между тем, девушку пьянила какая-то необъяснимая романтика, если забыть на миг о причине встречи и не обращать внимания на алые стены, камеру наблюдения и неумолимый таймер. Последние тридцать минут влюбленные проведут бок о бок, хотя влюбленные ли теперь они?
Судя по холодному тяжелому взгляду Джина, очень вряд ли. Он всем своим видом утверждал вынужденную войну двух полумертвых душ, в которых едва ли осталась хоть капля чего-то, кроме желания выжить.
Выжить и победить любой ценой.
Четыре, три, два, один.
Двадцать восемь минут.
— Джин!
— Шеннон...
Они бросились друг к другу почти одновременно в попытке придать своим следующим словам большего веса и чуть было не стали говорить наперебой, но внезапно остановились.
— Шеннон, ты знаешь, что я от тебя хочу...
— Конечно, но я не могу уступить!
Шеннон слышала нотки усталости и безысходности в голосе Джина. Да, они пришли за одним и тем же, и загнанные в своеобразную клетку, никогда бы не сдались.
— Но твоя идея с двойной победой...
— Забудь, – Шеннон стиснула зубы. Ненавистная ложь, которую она себе не простит, если выйдет отсюда живой. — Ты ведь поверил, да?
Джин опешил.
— В каком смысле?
— Как тебе сказать... – девушка стала поправлять волосы и лихорадочно подбирать слова – все обьяснение, что она придумала до ставки, выветрилось из головы, будто его и не было. — Это не настоящая причина.
Твид закусила губу, смотря на взлетевшие домиком брови Джина. "Прости, прости меня тысячу раз, Джинни, прости за это..."
— В каком смысле?! Ты?!.. Как ты?!.. Скажи на милость, что тогда!
— Ну... Джин, я иду на Игры с тем же, что и ты.
Джин нервно развел руками и повернулся к стене с таймером. "Что ж, Джин, это хотя бы частично правда. Чертова камера. Если б не она... Эх, отчего было не поговорить с ним раньше!"
— Ну приехали...
— Послушай, я не могла иначе...
— Но я же иду на Игры, я бы тебя увез в Капитолий, я бы все устроил, чего ты?!..
— Джин! Я хочу реализовывать свои мечты сама!
— Ну, ладно, но если я уже полез в это дерьмо, тебе-то чего мараться было?!
— Говорю же, это надо было мне!
— А твоя жизнь тебе не нужна?! А моя?!
Шеннон промолчала. В чем-то он был прав: если бы ему удалось самому победить на Играх, он бы не бросил ее в Дистрикте. Но это если. Она не могла доверить даже ему свой шанс на право оказаться в Капитолие и...
— Впрочем, это ничего не меняет, – слегка остыл парень и обперся о красное полотно стены прямо под часами. – Как бы там ни было, это ничего не меняет. Сдавайся. Жми кнопку и пошли отсюда. Я не хочу испытывать судьбу.
— А не за этим ли ты на Игры пошел? – грустно хмыкнула Шеннон.
— Жми.
Выбор производился одновременным зажатием двух одинаковых кнопок на противоположных стенах комнаты. Она была вытянута вдоль. Таймер находился приблизительно посередине, напротив наглухо закрытой двери. Один трибут даже при большом желании ни за что не смог бы зажать обе кнопки одновременно, да и еще и удерживать их на протяжении пяти секунд, как того требовали правила для одобрения добровольного выбора участников ставки.
От пары требовалось всего лишь зажать кнопки и произнести имя того, кто отправится на Арену.
Шеннон скрестила руки на груди. Петлять и обходить десятой дорогой настоящие ее цели не выйдет, однако и озвучить она их не могла – камеру сюда установили правила Игр и диктатура Сноу, и тщательно фильтровать произнесенное вслух было для Твид не прихотью, а потребностью. Выхода не оставалось.
Девушка вздохнула.
— А ты не возразишь, если я... Поцелую тебя сейчас?
В глазах Джина вспыхнули злые огни. Он отлепился от стены и хотел было опять начать кричать, но Шеннон его опередила.
— Я знаю, мы сейчас не друзья, но, если уж ты собрался забрать себе Арену, не отнимай у меня хотя бы... это. Себя.
— А не ты ли часом меня убить хотела минуту назад, – едко пробормотал Джин. Он, видимо, не понимал такой внезапной капитуляции этой обычно бескомпромиссной спорщицы, но ступил пару шагов вперед, давая ей добро на поцелуй.
Шеннон прильнула к горячей шее парня и коснулась ее губами, нежно целуя. Затем она приподняла голову к его уху и стала шептать, усердно создавая на камеру впечатление, что все еще не закончила с ласками.
Вопрос состоял лишь в том, как в несколько десятков слов вместить убедительную речь о всей жизни Твид.
Двадцать шесть минут.
Когда-то давным давно маленькая девочка Шеннон впервые увидела по телевизору, как подростки умирают на Арене, и немного испугалась, хоть так и должно было быть. А потом ее родители, прирожденные патриоты с комплексом вины за повстанцев Темных Дней, отвели ее на осмотр приемной комиссии в школе трибутов, и девочку записали в ряды будущих смертников. И девочка не сопротивлялась, ведь тренировки там проходили в забавной атмосфере игры. Странно только, что дома родители говорили страшные вещи о Голодных Играх, объясняя Шеннон, что это ее долг – искупить грехи тех мятежников, приняв участие в этих самых игрищах смерти.
И со временем маленькой Твид совершенно расхотелось "добровольно" жертвовать собой или, по крайней мере, подвергаться опасности только потому, что кучка умалишенных семьдесят лет назад заставила миротворцев выпустить в себя полные обоймы и ныне мертва. Уйти из школы девушка, правда, не могла из-за желания родителей.
А еще позже она узнала, что в других Дистриктах люди вообще не хотят участвовать в этом, их не готовят и выбирают насильно. И это показалось Шеннон до чертиков логичным с точки зрения того, что сами они наверняка не согласны с существованием института этого ежегодного кровавого месива. Не то, что в ее образцовом Дистрикте 1, где люди сознательно обрекают сами себя.
Конечно, она могла просто отбыть свое время в школе, ни разу так и не вызваться добровольцем и просто жить как ни в чем ни бывало, но тут-то и случились два события, окончательно оформившие космическую пыль мыслей в юной душе в яркую звезду и разожгли в ней яростный огонь – большую мечту Шеннон Твид.
Первым произошел Джин. Как-то раз он вышел между занятиями на ступени при входе в школу, где Шеннон как раз скучала, в очередной обдумывая тревожившие ее бесконечные вопросы о жизни, и подсел рядом. Двое одиночек быстро нашли общий язык, особенно от того, что Джин больше любил болтать, а Шеннон предпочитала слушать.
Джин немедленно посвятил ее в свои планы на будущее после победы на Играх, в которой он был уверен чуть больше, чем полностью. Парень был так фанатично преисполнен одной этой идеи, что казалось, будто в его душе больше не было ничему места.
Поначалу Шеннон и сама задумывалась над перспективой попытать счастья в таком ключе. Взять победу, а затем взять Капитолий... Мечтая, она в ярких красках видела какую-то передачу по телевизору, где привлекательный диктор (может быть, даже сам Цезарь Фликерман!) рассказывает зрителям о ее жизни. "Шеннон Твид, победительница Игр номер таких-то, получившая широкую популярность и влияение в Капитолие после победы, без сомнения, самая удачливая уроженка Дистрикта..."
А затем Твид осенило. Она – уроженка Дистрикта, полноправная гражданка Панема, но, чтоб добиться чего-то в Капитолие, ей нужно пройти через огонь и воду. Она не может просто взять и переехать с парнем в столицу, просто потому, что им так захотелось. Их шанс на хорошую жизнь дастся им только потом и кровью, и это в лучшем случае. И это от того, что она родилась не на том куске земли. Разве это справедливо?
С точки зрения ее родителей и учителей – да. Все вокруг воспринимали это вполне нормально. Даже Джин, который хоть и хотел вырваться из их родной ювелирной фабрики, был в целом не против такого порядка вещей. Он говорил, что таким образом побеждают сильнейшие и лучшие, по какому-то праву считая себя именно таким. Из-за безоговорочной веры в свою избранность парень просто не видел, почему и он, и Шеннон, и вообще все жители Дистриктов были, по сути, рабами.
Они ведь были. Все провинциалы посвящали свою жизнь неизменному служению столичным господам без права отказаться, а взамен получали жесткий контроль и отсутствие прав. Этот беспредел должен был кто-то изменить.
И кто-то пришел – им была Китнисс Эвердин, второе великое событие в жизни Твид, своим примером показавшая Шеннон, что будет, если тупой силой попытаться взять превосходящую во всем систему. Одной победы и желания революции оказалось недостаточно. Тогда девушка и уяснила, что единственный способ освободить Дистрикты – это устранить причину их порабощения, Капитолий. То есть капитолийскую идеологию – сам город уничтожать ни к чему.
А менять мировоззрение столичных удобнее всего изнутри, мирным путем. Но для этого надо оказаться "внутри", в Капитолие, а значит – победить на Голодных Играх. И это должна была сделать именно она. Чемпионства Джина будет недостаточно – революционер сам должен иметь какой-то вес в глазах капитолийцев, а Джин такие идеи не поддерживает и ни за что не будет принимать участие в реформации Шеннон.
На момент восстания Китнисс им было по семнадцать, но на Квартальную бойню им попасть не удалось из-за правил. В Дистрикте 1 было принято вызываться на Игры только с семнадцати, потому раньше Шеннон и не пыталась. Таким образом, у девушки оставалась лишь одна Жатва, но, по несчастливому стечению обстоятельств, Джин так же планировал вызваться трибутом именно на ней.
И взвесив все за и против, Твид рассудила, что отказываться от своей цели, несущей в себе благо тысячам, ради индивидуальной раздутой из ничего амбиции Симмонса не стоит. Неэтично это будет. В конце концов, они никогда не договоривались о том, чтоб не идти на Игры в один год.
Но одно дело – решить за себя, а совсем другое – сообщить об этом жертве ее тайных намерений. Мимолетные реакции и желание сохранить хорошие отношения с Джином до последнего сделали свое дело и Шеннон соврала. Выдумала какую-то неправдоподобную бессмыслицу о "двойной победе"...
В тренировочном центре, в непосредственной близости от Игр, она страдала не меньше Джина. Но изменить ничего не могла, поэтому мысленно хоронила Джина так же, как и он ее. Они почти не разговаривали серьезно до ставки, ограничиваясь лишь незамысловатыми диалогами да размениваясь иногда на поцелуи. Шеннон знала, что в конце недели один из них умрет, и, скорее всего, Джин. Симмонс, в свою очередь, думал так же о ней.
Он вообще был таким же, как и Шеннон, – отчаянным, неумолимым и целеустремленным.
И никто из них совсем не собирался уступать.
Но Джин мог бы это сделать сейчас, ведь если он сдастся, многолетние страдания жителей Дистриктов прекратятся, а если уступит Шеннон – лучше будет одному лишь Джину. И то не факт.
Двадцать четыре минуты.
"Поцелуй" выходил слишком долгим и подозрительным, так что Твид отпустила парня и посмотрела ему в глаза.
Тот молча уперся взглядом куда-то в стену над головой Шеннон.
— Джин? Ну?
Симмонс опять с разочарованием развел руками и стал ходить взад-вперед по комнате.
— Нет, ну...
— Что?
Он вздохнул.
— Слушай, а не пойти бы ли тебе с этими либерастскими замашками?! Ты же была нормальная!
Шеннон в голову ударила кровь. Лишь бы он не стал во весь голос кричать о том, что она ему рассказала! Он же знает, что их слушает вся страна!
— Джин! Это не то, о чем ты подумал!
— А что это, бл*ть?!
— Это... Это... Джин! Ты можешь это сделать ради меня?
Парень остановился спиной к ней, стоя почти у самой кнопки.
— Хм. А ты? Ты можешь?
— Да, – твердо ответила Шеннон.
— Ну тогда и сделай, мать твою, почему ты все еще стоишь, если в целом согласна умереть! – резко обернулся Джин. – Давай, жми, скорее! Мы теряем время и задерживаем людей!
— Ты... Послушай...
— Да я не хочу слушать ничего! Просто нажми и пойдем отсюда! Я не знаю, чему верить, Шеннон, из того, что ты несешь, избавь меня от этого дерьма, просто нажав на кнопку, и пойдем!
Шеннон чувствовала, что ей нужно срочно реабилитироваться на камеру. Вряд ли зрители что-то понимают, но распорядители и спонсоры после того громкого заявления о республиканстве в ее сторону на Играх даже не посмотрят. Надо держать себя в руках и вести как можно более мирно.
— Джин, я тебя все еще люблю, и я готова была была бы сдаться для тебя, но ты же понимаешь разницу между нашими целями, я не могу уступить, даже если захочу...
— Ах, так теперь ты готова, но не можешь! Хренова жертва! Я, значит, строю свою жизнь, а ты просто чего-то придумала и выкидываешь кони в стиле Китнисс!..
— Джин! – перебила его Шеннон в ужасе.
— Ты думаешь, бескровные революции работают? Свобода достигается лишь мечом и кровью, что я и делаю! Ты не отменишь Игры дурацкой левой пропагандой! Не строй иллюзий, Шеннон! – шлюзы Джина прорвала ярость и пытаться остановить его было бесполезно.
— Джин!..
— Ты не сможешь, ты не сможешь этого сделать, никто не сможет, никто этого больше не хочет, тем более в столице! Ты будешь одна и тебя просто раздавят!
— Но...
— Дай шанс хотя бы мне! Просто нажми чертову кнопку!
И зачем только Шеннон ему все рассказала... Промолчит он. Как бы не так!
Они противники. Давно пора бы принять этот факт.
Надо наплевать на камеру и бороться.
— Просто нажми чертову кнопку, Джин, просто нажми и назови мое имя! Почему я должна тебе уступить, а ты мне нет?! Ты это делаешь лишь для себя, я же для всех нас!
— Я делаю и я сделаю, а если уступлю тебе, то ты останешься в дураках, а я в могиле!
— Да я могу то же самое сказать! Если я сдамся, я умру ни за что, а ты всю жизнь так и проторчишь в Дистрикте, не покорив ни метра Капитолия! То же мне, завоеватель...
Девушка скрестила руки на груди. Джин опять развернулся к ней спиной.
— И что теперь? Мне сдаться, раз ты такая решительная?
— Нет. Просто у тебя нет хороших аргументов.
— Твои идеализированные республиканские планы тоже так-то не аргумент, чтоб казнить меня.
— Я хотя бы не продаю человеческую жизнь за одну-единственную амбицию случайного парня. Я спасу десятки людей.
— Да иди ты со своим спасением! Еще одна бунтарка! Тебя казнят при первой же попытке любых лишних движений! Сними розовые очки, это гиблое дело!
— Бл*ть, такое же гиблое, как и ты, несчастный кусок дерьма с рабским менталитетом!
— Ах так!..
— Да, так, дорогой мой! Если в тебе мертва простая человечность, тогда зачем ты вообще живёшь?!
— Иди ты...
— Это все, что может наш великий предприниматель? Давай же, устрой свою жизнь, заставь меня покориться!
— Заткнись!
— Как ты собрался покорить Капитолий, если не можешь покорить даже одну девушку?!
— А ты как хочешь вести за собой столичных, если даже меня никак не переубедишь?!
— Уж найду способ.
Аргументы кончились у обоих. Дальше продолжать спор было бессмысленно.
Девятнадцать минут.
***
Одинадцать минут.
Трибуты иногда перебрасывались отчаянными фразами, не в силах совладать с безысходностью ситуации. Между этими случайными репликами зависали длинные, казалось, бесконечные паузы. Время неумолимо шло, а Джин мерил шагами комнату по секундам. На фоне красных стен его свободные белые рубашка и штаны прямо светились и ослепляли Шеннон, которая сидела на полу, обняв себя за колени.
Казалось, мир за стенами этой комнаты пыток навсегда исчез. Что будет, когда время истечет?
***
Семь минут.
Джин остановился и просто стоял на одном месте с угрюмым лицом. Шеннон уже даже ничего ему не говорила – он не сдастся. Симмонс так же молчал – он знал, что не добьется от девушки ничего, как бы ни старался. Их интересы сошлись здесь клином и его вышибить мог лишь другой клин – распорядители и то, что случится, когда ставка окончится. Они бросят жребий? Им с Джином назначат поединок?
Если выбор будет случайным и произойдет вторая Жатва, Шеннон уже сейчас может расслабиться, зная, что ее судьба не зависит от нее и она уже ничего не изменит – разве что сдастся Джину. Но она не может этого сделать, чтоб потерять все шансы на жизнь! А вот если их поставят в спарринг, дело будет обстоять сложнее. Но при этом куда более честно. Победит тот, кто более достоин – и это правильно.
Если, конечно, их не заставят биться насмерть. В таком случае... Ах, не будет повторения древней легенды с римскими бойцами-приятелями, отказавшимися бить друг друга, и оставившими после себя прекрасные гладиолусы! Нет, Джин не откажется ее убить, как и она. Ее цель... дороже жизни Джина? Звучит мерзко, но она могла бы воплотить его мечту для многих. А не для него одного.
Он – эгоист, законченный и бессердечный. Нет никакой романтики в этом убийственном молчании и алых стенах, лишь боль и неэтичный выбор.
И почему в школе не говорят, сколько стоит человеческая жизнь и что можно поставить выше, чем она?
***
Две минуты.
Джин сорвался с места.
— Шеннон, ты все еще можешь сдаться.
Его значительно усмирившийся голос резко разорвал тишину и вернул Шеннон в беспощадную реальность. Девушка прищурилась и так же спокойно ответила:
— Могу, но не стану.
— Шеннон, ну ты же... – Джин сел рядом и обнял ее за плечо. – Как ты это говорила... Ты же любишь меня. Ты же можешь пожертвовать чем-то ради меня. В этом и есть смысл любви. Давай, это пять секунд. Это немного. Давай.
Шеннон глубоко вздохнула. Они пришли туда же, откуда вышли.
— Ты тоже меня любишь. Наверное. Тоже можешь пожертвовать, разве нет? Это бессмысленно, просто помолчи ещё немного и...
— Шеннон! – былая умиротворённость Джина исчезла, будто ее и не было, обнажив все ту же ярость. Он вскочил и навис над девушкой, словно скала. Неужели он пытался обмануть Шеннон напускной добротой, хах? Нет, она на такое не ведётся. – Две минуты! У нас всего две минуты!
— И что? Я не пойду. Мы оба сделали свой выбор.
— Ты не поняла! Две минуты! Уже меньше! Ты должна пойти и нажать кнопку, иначе нельзя!
— Иначе твои вынашиваемые всю жизнь мечты рухнут? – Шеннон подняла бровь.
— Ты должна! Иди! Нажми на кнопку, Шеннон! Просто сделай это! Ты должна!
— Я тебе не должна! Пошел ты! – девушка стала выходить из себя и тоже поднялась на ноги. – Ты считаешь себя пупом мира, но это не так! Я не сдамся! Может, я и умру по итогу, но я не сдамся тебе, зажравшейся в самолюбии быдлан!
— Да ты! Ты! Ты не можешь! Ты должна пойти и нажать на кнопку! – кричал в ответ покрасневший от гнева Джин. Его кулаки угрожающе сжались. Не хватало еще подраться прямо здесь!
— Хорошо, с*ка, я пойду! Вот сейчас возьму и нажму...
Джин какой-то миг помолчал. Он был удивлен таким неожиданным поворотом. Еще бы!
— А что, давай.
Трибуты разошлись к противоположным стенам. Обернувшись друг на друга, они приложили к заветным черным кнопкам указательные пальцы.
Шестьдесят секунд.
— Что, на счет три? – спросил Джин.
В его выражении проклюнулся призрачный росток надежды. Идиот...
— Да, только считаем вместе, – дрожащим голосом произнесла Шеннон. Таймер ее пугал куда больше, чем Джин. Он должен был закончить отсчет. – Но подожди... – Шеннон посмотрела в камеру и стала говорить, чтоб оттянуть время. – Я только хотела сказать вам, мама и папа, пока могу, – я знаю, что вы меня слышите – что я вас люблю и... Мне жаль, что все так сложилось, но вы сами видите, я не могу ничего поделать...
— Быстрее, тридцать секунд! – поторопил ее Джин.
— Да заткнись! Мам, если бы я попала на Игры, я бы их победила, обещаю. Ты знаешь, я и сейчас пыталась. Я знаю, что ты всегда этого хотела, и я бы смогла, правда. Но сделай мне одно-единственное одолжение на случай, если бы больше не увидимся...
— Быстрее.
— ...мам, если у тебя ещё будут дети, не отправляй их в школу для трибутов. Спасибо, – единственная фраза, сказанная девушкой по-настоящему искренне, а не ради задержки времени.
— Считаем?
— Да.
Десять секунд.
— Один. Два. Три, – слаженно отчеканили трибуты вдвоем.
— Джин!
— Шеннон!
После секундного взгляда на девушку Джин рванул к ней с криками "Ах ты с*чка!". Шеннон лишь указала на таймер.
Три секунды.
Джин остановился на полпути.
Две секунды.
Одна секунда.
Конец.
***
— Согласно результатам голосования среди капитолийских зрителей, на Арене от Дистрикта 1 мы увидим Джина Симмонса, – бесстрастно произнес Цезарь Фликерман. – Публика ориентировалась по большей части на события во время очной ставки, и многие остановили свой выбор на Джине именно из-за политических взглядов Шеннон, которые так внезапно обнаружились за полчаса ставки. Результат неудивителен для нас, как для зрителей, но что же скажут об этом сами трибуты? С нами на связи Шерон Осборн. Шерон, введи нас в курс происходящего в эпицентре событий.
Капитолийка с короткими рубиновыми волосами, стоявшая в холле перед группой своих коллег и массивной камерой, улыбнулась и стала говорить что-то о том, как ликует Джин от своей победы и как ему сносит крышу, а тогда подошла к нему и стала задавать вопросы в духе, ожидал ли он, что публика выберет его. Были и провокационные, как один – "Если бы сейчас ты мог изменить решение голосования, сделал ли бы ты это?". Джин тогда опустил глаза и сказал, что нет, но... и погнал оправдываться. Зачем?
Шеннон выскользнула из холла, где в углу висел телевизор – они с Джином торчали перед ним всё время голосования и жадно ловили каждое слово Цезаря, и зашагала в направлении уборной.
Надо было умыться и немного расслабиться.
Все, это конец. Жестокая судьба ничуть не благосклонна к тем, кто больше всего желает и заслуживает этого. Зато Джину повезло! Его мечтам суждено воплотиться в реальность. Теперь иначе и быть не может.
Вдруг Шеннон кто-то остановил.
— Мисс Твид? Вы свободны?
Это был улыбающийся мужчина ростом с нее с чёрными волосами и кривыми зубами. Скорее всего, чей-то ментор – капитолийцы обычно исправляют недостатки внешности. Мужчина лучезарно улыбался и показался ей знакомым. Если он был победителем Игр, то совсем недавно, не далее, чем десять лет назад.
— Да... А что случилось?
— Хотел вас поблагодарить за то, как вы прекрасно держались на ставке, – брюнет энергично пожал Шеннон руку. – Примите мои соболезнования насчёт результата, вы заслуживали этого места.
— Благодарю, вас сэр, – сказала опешившая Шеннон. Ей было невдомек, чего хочет от нее этот человек.
— Забыл представиться – Фредерик Меркьюри, ментор из 7-го.
— Очень приятно, мистер Меркьюри! – Шеннон вспомнила его: он победил семь лет назад за одни сутки.
— Погодите еще миг, я буквально пару вопросов задам и отпущу вас. Дело в том, что... – ментор опасливо оглянулся, будто проверял, не следят ли за ними, и, снизив голос, быстро спросил: – Скажите, о каких "либерастских" замашках говорил ваш приятель? Это важно. Знаете, я и сам немного увлекаюсь не очень конформистскими идеями. Я бы даже сказал, опасными. Здесь, в Капитолие, трудно найти таких единомышленников, а все трибуты обычно забитые мыши, боящиеся сказать и полслова, или глупые выскочки без доли здравого смысла, вроде Роуза. Как его еще не дисквалифицировали! А вы, в отличие от них, выглядите как человек с намерениями, не менее серьезными, чем у Китнисс, но и с культурой аристократки. Скажите же, ради всего святого, о чем говорил Симмонс?
Шеннон отступила на пару шагов. С какой стати ей вообще что-то ему говорить?
— Простите, сэр, с Джином у нас вышло недоразумение. Я вовсе не поддерживаю никаких левых движений, это ошибка. До свидания, мистер Меркьюри.
— Погодите, мисс Твид! Нам нечего терять. Даже если бы меня подослали распорядители в роли агента, как вам может показаться, вас все равно казнят завтра же. Вы рискуете похоронить с собой и ваши, безусловно, интересные для Дистриктов идеи.
— Сэр, я не намерена повторять...
— Дорогая Шеннон! Если вы не хотите начинать, я начну за вас. Как я понял, вы хотели бы победить на Играх и остаться в Капитолие для реализации каких-то планов, связанных с пользой Дистриктам, и теперь, поскольку вы лишены этой возможности, вы считаете, что этим планам пришел конец, но, спешу вас заверить, вам повезло встретить меня. Я, считайте, чужак в чужой земле и, так сказать, мог бы... реализовать вашу идею вместо вас. Как приемник. Вам остается лишь озвучить ее! И ваши методы, если у вас есть что-то на примете.
Шеннон молчала, раздумывая. В целом, он был прав – терять уже нечего.
— Вы понимаете, я думал, что не найду уже никого, кто тоже хочет мирной революции. Китнисс сама по себе ничего не значила, за нее все сделал народ. Ее идеи перековеркал каждый Дистрикт по своему, и это неправильно. Если вы считаете, что реорганизовать Панем реально и без кровопролития, тогда я смело назову нас союзниками. Клянусь, мисс Твид, скажите, что это правда и вы действительно хотите, как сказал Симмонс, отменить Игры!
Шеннон загадочно улыбнулась. На ее пути, ведущем в тупик, появился луч света. Всё-таки главное сохранить идею и воплотить ее в жизнь, и неважно, чьими руками. Разве не для этого она рискует собой?!
— Зайдите ко мне сегодня после ужина, мистер Меркьюри. Такие дела требуют тишины и уединения!
