Мой милый "визави": Позволь мне любить тебя

      Первые три дня прошли довольно однообразно, кроме, конечно, их дня приезда. Бабушка как и прошлый, как и позапрошлый, как и позапозапрошлый год встретила членов семьи с широкими объятиями, нежной улыбкой и огромным накрытым столом со всевозможной выпечкой, салатами и вкуснейшим чаем из собственноручно собранных трав. «Надо будет обязательно отсыпать этих трав для Ричарда» — подумал Оливер, вдыхая запах ромашки и лугового клевера. Ночи здесь и правда чудесные, и из-за того, что дом бабушки находится на окраине, звёздное небо словно окутывает их дом и небольшой дворик, и если долго-долго смотреть наверх, кажется, будто паришь в самом космосе. Что ж, первые три дня прошли действительно довольно скучно, за исключением одного момента. То ли отсутствие Ричарда так сказалось, то ли то, что Оливер часто о нём думал и не мог поговорить из-за отсутствия устойчивой связи, то ли от всего вместе, однако случилось то, от чего лицо, уши и шея Льюиса до сих пор становятся словно маков цвет. Глубокой ночью, когда уже даже не было слышно шагов отца, который обычно засиживается допоздна с рабочей документацией, Оливер бесстыдно и самозабвенно ласкал себя с мыслями о Ричарде, уткнувшись в подушку и пытаясь сдерживать глухие стоны. Он вспоминал его широкую мускулистую спину, крепкие руки с выпирающими венками на кистях, длинные костистые пальцы, умело и неторопливо касающиеся его сначала на шее, затем переходящие на подрагивающие плечи и изящные предплечья, осторожно сжимающие его талию и оглаживающие мышцы на спине. Его подтянутую фигуру и чертовски привлекательную стройную задницу, особенно выгодно смотрящуюся в классических брюках, которую едва заметно под пиджаком, однако Оливеру (и всему его классу) открывается прекрасный вид на эту изумительную часть тела, когда преподаватель находится у доски и чертит на ней очередную схему линзы или построения кадра. Хотя Оли мельком слышит, как девочки обсуждают спину мужчины, считая её наиболее заманчивым элементом, и он не мог не согласиться с этим, особенно, когда Манн надевает чёрный тонкий свитшот, который идеально подчёркивает его лопатки и напрягающуюся трапециевидную мышцу. Пик сексуальности Манн достигает, заворачивая рукава рубашки до локтя, расстегивая сверху одну пуговичку и оттягивая галстук, или совсем его снимая. Ох, в этот момент Оливер вовсе не может думать о теме занятий, что Ричард, конечно же, почти сразу замечает и специально задаёт ему вопросы, заставляя младшего краснеть и заикаться. Чёртов Манн знает, как на него смотрит студент и специально доводит его: то встанет рядом с его партой, оперевшись на неё руками, то по головке погладит, если тот правильно отвечает, то слишком уж низко произносит «Оливер», перекатывая на языке каждую букву, глядя на юношу сверху вниз. Оли тоже не пальцем деланный, и отвечает на провокации преподавателя всеми давно известными методами: то коснётся мужского плеча, прошептав тому что-то на ухо, то специально обгонит его в коридоре, заставляя разглядывать стройные спортивные бёдра, то волосы за ушко уберёт, хотя они даже не выбиваются, это он так, скорее чтобы состроить милую мордашку и довести манновский взгляд до его влажных губ, уголок которых он нередко прикусывает и проговаривает сладко: «Мистер Манн». Однако Ричард на эти все «старания» даже бровью не ведёт, а иной раз даже может по-доброму щёлкнуть студента по носу за такие действия. Ну так, для профилактики! По правде говоря в манновской голове возникали (редко, правда) образы юношеского тела, и причём в весьма непотребных позах, однако он сразу эти мысли от себя отгонял: уж слишком он его бережёт. Ему это даже порой казалось чем-то за рамки входящим, ну не хочет он представлять его нежного и очаровательного Оливера рыдающим под ним от боли. За неимением опыта ему мужской половой акт представляется именно таким.       И сейчас, когда в голове Льюиса вновь возникают образы его мужчины, он коротко выдыхает и прикрывает глаза в надежде пропустить оставшиеся пять дней в таком состоянии за секунду. Так он проваливается в сон. На следующий день не происходит ничего сверх удивительного, мама уже с утра готовит и занимается уборкой, бабушка копошится в своём саду, сгребая снег, а отец чинит крышу сарая, чему Оливер в первые годы даже удивлялся: «Странно» — думал он, «неужели отец помимо офисной работы может заниматься ручным трудом?». Нет, конечно, глава семьи выглядел статно и очень даже хорошо сложенным, однако сын никак не мог представить его с молотком или пилой в руках. — Ба! — окликнул Оли старушку, что выглядела слишком уж резвой для своих лет, чем внучок невероятно гордился. Не каждая бабушка может пробежать марафон в таком солидном возрасте. Да ещё и пятое место взять! — Да, Оли? — Харди старшая отряхнулась от снега и приподняла защитные очки. — Где здесь связь ловит? — Ты ещё не нашёл, что ли? По тропинке вниз спустись, возле тех стогов должно ловить. — Понял, спасибо, — махнул внук, закрывая за собой калитку. Бабушкин дом был не единственным на окраине, ещё дальше находился дом их соседей, с мальчишкой которых Оливер часто носился в детстве и ловил кузнечиков в их панамки в раннем юношестве. И вот о нём уже почти пять лет ни слуху ни духу. Мальчик этот, Аарон Дэвис, как истинный канадец был добродушным, простым и, как считал Оливер, порой даже слишком доверчивым. Он был высоким, выше нашего Оливера, широкоплечим, с тёмными густыми волосами и зелёными, как два изумруда, миндалевидными глазами.       Под ногами приятно хрустел снег, и Оливер как ребёнок прыгал по чистому, ещё не тронутому чужими сапогами, полю, оставляя неглубокие следы и чувствуя себя первопроходцем. Оказавшись возле стогов сена, покрытых тонким снежным слоем, он набрал нужный номер в телефоне, который весь путь сжимал в ладошке, и стал ждать. После четырёх гудков на другом конце послышалось радостное и хриплое: — Оливер, — даже через трубку Льюис мог легко понять, что Ричард улыбается. — Привет! Я, наконец-то, смог найти место, где отлично ловит связь. — Я рад. Как ты там? — Мм… Обедаю от пуза, одеваюсь как капуста, и бабушке помогаю как самый образцовый внучок.       Послышался низкий смех. — Не подкопаешься. — Ты спал? — спросил Оли, шагая вокруг стога и подпинывая снег под берцами. — Да, — зевнул Манн, потирая глаза, и перевернулся на спину, подложив под голову руку, — много работы, притомился и прилёг ненадолго. — Что, модели не дают продыху? — усмехнулся младший. — Охохо! — воскликнул Манн. — Кто-то ревнует? — спросил он почти шёпотом, и по коже Льюиса пробежались мурашки, как только он представил то, как сейчас улыбается мужчина. — Кто-то волнуется, что тебя достают даже в праздничные дни, — фыркнул Оли, сдержав улыбку. — Чем ты занимался всё это время? — Ничем особо, просто болтался без толку. — Скучаешь? — спросил мужчина после недолгого молчания.       Где-то под рёбрами ёкнуло, и Оливер задержал дыхание, поджав плечи. — Да, — выдохнул он глухо, закрыв глаза. — Так сильно? — А ты нет? — М…Не хочешь сегодня увидеться? По видео-связи. — Хочу, — не раздумывая ответил тот.       Было решено созвониться после восьми, когда будет совсем темно, и они смогут побыть наедине.       Быстро отужинав и бросив семье что-то в роде «Пойду, проверю окрестности! Буду часа через два», Оливер уже в восемь часов и три минуты мчался вместе с раскладным стульчиком, вырывающимся из груди сердцем и затуманенным от волнения взглядом. Приблизившись к месту их «встречи», он увидел на дисплее «Ричард» и сразу же принял звонок, пытаясь одной рукой расправить стул, и дрожащим голосом ответил: — Да? — Ты бежал, что ли? — послышалось на том конце с явной усмешкой.- Тебе следует быть осторожней, сейчас темно хоть глаз выколи, навернёшься ещё по дороге. — Ты можешь включить камеру? — в нетерпении пробурчал младший, покусывая ноготь на большом пальце. — Попробую, — слышалось лишь тыкание пальца Манна по экрану его телефона, редкие короткие немецкие ругательства и отчаянные вздохи, и если кратко — попытки настроить видеосвязь, — видишь? — Ты сегодня выглядишь как-то неважно: как квадрат Малевича, только чёрный. — Аргх, да ты шутишь? Ладно, подожди, я попробую кое-что ещё. — Ладно тебе, я уже начинаю понимать твои немецкие фразочки, так что давай без видео.       Послышался глубокий вздох и тихое «Хорошо». Оливер удобно устроился на стуле, откинув голову на его спинку так, чтобы было удобно глядеть наверх. — Ты сейчас дома? — Да, сижу во дворе под крышей. — И как? — Не так, как тогда с тобой в загородном домике. Тогда часы пролетали за секунды. — И казалось, словно весь мир только наш. — Да, — прошептал Ричард, улыбаясь. — Я скучаю, — Оли не смог сдержать дрожащий голос и прикрыл рот пальчиками, словно стыдясь этого. — Хей, — нежно произнёс мужчина, — ты помнишь, что я говорил тебе по поводу твоих слез? — Про небо? — Именно. Давай, взгляни на него.       Оливер неуверенно поднял голову, оглядывая огромный небосвод, усыпанный миллиардами ярчайших звёзд. — Прямо сейчас я смотрю тебе в глаза. Парень поджал губы и даже немного затрясся от нахлынувшего воодушевления, однако после чуть нахмурился и скептически выдохнул. — Ричард, я…я ничего там не вижу. Совсем. — Ты и не должен видеть. Достаточно лишь чувствовать. — Нет. Прости, но…это на меня не действует, я совсем ничего не чувствую, кроме огромной тоски, разъедающей моё сердце.       Мужчина выдохнул. — Я надеялся, это сработает. — Думаешь, мне достаточно просто посмотреть на звезды? Я хочу видеть тебя. Прошло только лишь четыре дня, а я уже готов автостопом доехать до Клойда, лишь бы только… — он вновь всхлипнул и почувствовал, как его губы предательски дрожат, а первые солёные капельки уже щиплят щеки, — лишь бы только увидеть тебя. Теперь нам никогда нельзя расставаться! Иначе я снова буду вести себя как сопливый ребёнок. — Как скажешь, — тихо посмеялся Ричард, и прикусил губу, хмурясь, не в силах слушать горькие рыдания возлюбленного, от которых у него сердце обливается кровью, — на самом деле, это… — Оливер? — послышалось откуда-то сзади. Парень обернулся и сквозь тьму пытался разглядеть силуэт того, кто потревожил его покой. Внезапно он вскинул брови и рука с телефоном отпрянула от уха, и последнее, что он слышал, было обеспокоенное «Оливер, всё нормально?». — Аарон? — изумленно произнёс юноша, разглядывая высокого подтянутого парня с короткой причёской и ехидной улыбкой. Его друг изменился: змеиные глаза стреляли пронзительным взглядом из-под прикрытых век, тонкие губы изгибались уже не в добродушной улыбке, а в уверенной усмешке. Он даже стоял иначе, правильная осанка, руки в карманах, и голова, чуть склоненная вбок. — Давно не виделись, — его голос звучал грубо и жёстко, и отдавал лёгкой хрипотцой. От мыслей Оливера отвлек мужской голос из телефона. — Прости, Ричард, я должен идти, созвонимся завтра. — Что? Так внезапно? Тебя кто-то звал? — Друг. — Хорошо, только будь осторожней, — «угукнув», он сбросил и, не сводя взгляд с парня, положил телефон в карман куртки, поднимаясь со стула. — Это…ты? — осторожно поинтересовался он, оглядывая друга. — Я-я, малыш, не узнал?       Вот уже пять лет он не слышал его «Малыш», однако теперь оно звучит вовсе не мило, и заботливо, сейчас это прозвучало так, что у Оливера по спине от лопаток пробежались мурашки. Аарон был старше на три года, и хотя разница в возрасте совсем не ощущалась, мама Аарона звала Оливера «малышом», а маленькому сынишке оставалось только запомнить это прозвище, и с тех пор оно привязалось к Льюису на долгие девять лет. — Ты сильно изменился, — усмехнулся Оли, касаясь грубой куртки, ощупывая. — Ну что ж ты, как неродной, иди сюда, — и крепкие руки притянули младшего за плечи к широкой груди, так сильно сжав, что тот смог издать лишь тихий писк. — Убьёшь же! — прохрипел он, уперевшись ладонями в куртку. — Прости, — рассмеялся парень, — не бойся, не убью, — произнёс он, и внезапно его высокомерная усмешка сменилась на теплую и по-домашнему добрую улыбку, какой её помнил Оливер почти всё его детство. — Когда ты вернулся? — спросил Льюис, поправляя шарф и не переставая радостно улыбаться, даже если пытался это скрывать, но он был безумно рад видеть своего старого друга, с которым он проводил всё время, будучи у бабушки в гостях, однако он никогда не считал его своим самым лучшим другом, потому что позицию «самого» у него занимал Тони, даже если они были знакомы намного меньше, чем с Аароном. Он даже вёл себя с ними по-разному, и казалось, словно Оливер в Дрифолте и Оливер в Клойде это два совершенно разных человека. — Я приехал, как только закончились экзамены. Хотел, так сказать, отпраздновать совершеннолетие с семьёй, и вот, тридцатого числа я уже в самолёте на пути в Дрифолт. — Точно! У тебя же двадцатого декабря, а у меня даже подарка нет. — Ты же не мог знать, что я вернусь. И вообще, лучшим подарком будет, если ты проведёшь со мной оставшиеся дни твоих каникул. Хотя, — вновь улыбнулся он коварно, — кто будет тебя спрашивать, верно? Верно.       Оливер по-доброму закатил глаза, и накинулся на друга, ероша его волосы, подстриженные под «бокс», и, как считал сам Оли, ему безумно шла эта причёска в отличие от той дурацкой, опять же по мнению нашего Льюиса, в стиле зализанной «Канадки», в которой он выглядел как модель какого-то паршивого журнальчика. — Что ты вообще делал здесь в такое время? — спросил Оливер, когда они двинулись в сторону дома. — Хотел тебе этот же вопрос задать. Как только я смог вырваться из поцелуев и объятий в исполнении моей семьи, сразу же двинул в сторону дома бабушки. Там уже твоя мама сказала, что ты убежал куда-то со стулом. Кстати, зачем он тебе? — Я, эм…на звезды смотреть? — Ха! — усмехнулся старший.- Не похоже на тебя. В космонавты наметил? Изучаешь родную среду? — он легонько пихнул друга локтем и взлохматил его волосы. — Не хочешь зайти? — поинтересовался Аарон, через плечо указывая большим пальцем на свой дом. Оливер глянул в сторону своего дома и, чуть поразмыслив и решив, что, наверное, никто не будет против, если он погостит у друга, которого не видел пять лет, и, радостно кивнув, позволил Дэвису сопроводить себя до дверей. Перейдя порог, Оливер почувствовал, как в нос ударил приятный запах запечённого пирога с индейкой, который мама Аарона всегда готовила им после долгой прогулки или, к примеру, небольшого двухневного похода, в который они отправлялись вместе с их отцами. Внутри было тепло и в груди моментально затрепетало от нахлынувших воспоминаний. — Мам, — протянул Аарон, — у нас гости. С кухни показалась светлая голова с яркими, как у сына, глазками цвета травы. — Оливер! — радостно воскликнула женщина, которая заметно постарела с их последней встречи. Она улыбнулась и в уголках глаз появились морщинки, ставшие за эти пять лет чуть заметнее. — Здравствуйте, Миссис Дэвис, — сдержав искренний восторг, он издал лишь какой-то «глыкающий» звук вперемешку с выдохом, распахивая объятия для одной из самых добрых женщин, которых он знал. — Ты так подрос, — в уголках её светлых глаз появились слезинки и она прильнула к юноше, который обогнал её на целых полголовы, — возмужал наш малыш, — рассмеялась она, смахивая солёные капельки с ресниц. — Мамуль, мы будем наверху, — Аарон чмокнул женщину в щёку. — Отец дома? — Отьехал ненадолго, сказал, приедет поздно. — Принял, — улыбнулся он, утягивая друга к лестнице. — С возвращением! — воскликнул он, распахивая дверь в свою комнату, или, как они раньше говорили, «убежище». Оливер вдохнул и был счастлив, что комната не потеряла тот особенный запах, который он до ужаса любил. Он был таким мягким, таким домашним и родным, что он чуть ли не сразу упал на ковёр, на котором они вместе собирали «Инопланетный самолёт» из картонных коробок, скотча, бумаги, проволоки, фольги, да почти из всего, что попадалось под руку.       Оглядевшись, он увидел их конструкцию на полке рядом с кроватью Аарона и, бросив на неё радостный взгляд, сорвался к ней, сначала рассматривая, не решаясь коснуться, затем осторожно провёл рукой по «корпусу» и «крыльям», чувствуя под пальцами приятную шероховатость бумаги. Повсюду висели их рисунки, такие нелепые, которые, как шутил Картер — отец Аарона — «можно было смело одалживать психологу для прохождения его пациентами теста Роршаха». — Я рад, что ничего не изменилось. — А я рад, что ты не изменился, — произнёс Аарон, усаживаясь на кровать. — Не расскажешь, куда так внезапно исчез на пять лет? — Ого, целых пять лет, — присвистнул старший, — многое изменилось, как видишь, — он окинул себя взглядом. — Не думал, что ты когда-нибудь рискнешь проколоть себе бровь, — усмехнулся парень, разглядывая титановые шарики, между которых красовался аккуратный изгиб брови. — Что ж, это было начало моего пути в Плаубридже. — Плаубридж?! Это так далеко. — Это так во всех смыслах. Там совсем другие люди, другие нравы и движение. Кажется, словно даже ночью город куда-то несётся. После окончания средней школы я перевелся в старшую Плаубрижскую школу, и теперь получаю высшее образование в одном из лучших университетов города. Этот город стал мне как родной.       Оливер поставил на место рамочку с фотографией, где ему было девять лет, а Аарон только поступил в среднюю школу. Тогда они вместе с родителями устроили пикник возле небольшого прудика. «Аарон здесь такой смешной» — подумал Оли, проведя пальцами по снимку, ещё раз взглянув на него, после чего обернулся к другу и расположился рядом с ним на кровати, скрестив ноги по — Турецки. — Много завёл там друзей? — Достаточно. Однако, одного друга мне всё-таки там очень сильно не хватало.       Оли улыбнулся одним уголком губ и почему-то вновь опустил взгляд. — Почему ты не сказал, что уезжаешь? — Струсил, — пожал плечами старший, — боялся, что разозлишься, и никогда больше не захочешь меня видеть. Я подумал, что если ты прибудешь в Дрифолт и поймёшь, что меня тут нет, то это будет лучше, чем если я скажу тебе всё лично. — Это самое глупое решение из всех, что ты принимал. И самое нелогичное. — Знаю, — выдохнул он, — теперь я это понял, — он взглянул в глаза Льюиса и нежно улыбнулся. — Я совсем не узнал твой голос, когда ты позвал меня. — Правда? — Ещё бы. Вот бы такие изменения и с моим голосом произошли к двадцати одному. — Тебе не нужно. — Почему? — удивился Льюис. — Потому что не нужно, — сказал как отрезал, — а что с моим голосом? — Ну, — задумался младший, поднеся указательный пальчик к губам, — он стал глубже. Настоящий бас. — Пра-а-авда? — с хитрой ухмылкой произнёс Аарон, растягивая гласную и вызывая хриплые и низкие вибрации голосовых связок. — Тебе нравится? — Звучит просто потрясно. Завидую! — по-детски надул он губки и чуть нахмурился, поддаваясь вперёд. Аарон рассмеялся, поймал его за плечи и, утягивая за собой, упал обратно на кровать, расположив друга на своей груди и крепко — крепко прижимая его к себе. Дэвис оглаживал его спину, чуть поддевая футболку, и второй рукой изучал юношеские пальцы, рассматривая колечко. «Всё как в детстве» — подумал младший, блаженно улыбаясь, медленно вдохнул и прикрыл глаза, чувствуя, как их души вновь соединяются в одно целое. — С Новым годом, — горячее дыхание обдало лоб, и Аарон крепко поцеловал друга в макушку. — Оливер, — позвал он тихо.       Ответа не последовало. — Спишь? Ну спи, спи, — грубые пальцы слегка пощекотали мочку ушка, и Оли заёрзал. — Тебе бы очень подошёл прокол. — Что ты там бормочешь? — нахмурился парнишка, приоткрывая глаза. Аарон захихикал. — Извини, не удержался. У тебя очень мягкие уши, ты знал? — А ты слишком приставучий в первые дни нашей встречи, знал? — улыбнулся юноша сквозь дрём, прижимаясь к Дэвису ближе, от чего тот вновь беззвучно рассмеялся и обвил товарища руками. В этом весь Оливер: тактильный к близким, но способный в любой момент отпрянуть, если настрой будет сбит, слишком непостоянный, у этого мальчишки один ветер в голове. — Парам-па, парам-па, парам-па, — тихий шёпот дошел до Оливера, и он вспомнил знакомый мотив. Улыбнувшись, он мягко напел те же строки. — Hello my old heart. How have you been? Are you still there inside my chest? [Здравствуй, моё старое сердце. Как твои дела? Ты все ещё здесь, в моей груди?], — они пели в унисон, немного неумело, но так чувственно, пропуская через себя эти строки и ощущая, как что-то блаженное разливается в груди. — I've been so worried, you've been so still barely beating at all [Я так волновался, что ты так неподвижно, едва бьёшься], — Оли чуть приподнялся, но лишь немного, чтобы удобнее разместить ладони на груди Аарона и положить на них голову, слушая, как постукивания кончиками пальцев по деревянной мебели отдаются тихой вибрацией где-то в висках, в шее, ушах, руках, по всему телу. — Oh, don't leave me here alone. Don't tell me that we've grown for having loved a little while [Ох, не оставляй меня одного. Не говори, что мы слишком взрослые для мимолетной любви], — Старший смотрел другу прямо в глаза, не смея сдержать улыбки, когда на него с таким восхищением и блаженством смотрит его родная душа, даже если от этого у него будет чуть подрагивать голос и сбиваться слова. Всё равно это — особенное. Особенный голос, особенный взгляд, особенные ладошки, аккуратно постукивающие в ритм по мускулистой груди, особенные чувства самой крепкой на свете дружбы, самой важной и самой дорогой. — Oh, I don't wanna be alone. I wanna find a home and I wanna share it with you. Hello my old heart. [Ох, я не хочу быть один. Я хочу найти дом, который разделю с тобой. Привет, моё старое сердце]. — Что было дальше? And every day I add [Каждый день я добавляю…], — начал Льюис, помогая себе указательным пальчиком и плавно двигал им в воздухе, дабы вспомнить текст. — Нет-нет, до этого было ещё It's been so long since I've given you away [Прошло столько времени с тех пор, как я тебя отдал]. — Ох, это лишь одна строка. — Это очень важная строка. — And every day I add… [И каждый день я добавляю…] — Оливер не обратил внимание на замечание и продолжил крутить пальчиком в пространстве, стараясь вспомнить мотив. -…another stone to the walls I've built around you to keep you safe […еще один камень к стенам, что я построил вокруг тебя, чтобы уберечь], — закончил тихо Аарон, не спуская глаз с его товарища, и чувствуя, как сердце бьётся так сильно, так гулко, глядя на радостную улыбку и чуть подрагивающие от восторга руки Оливера, что кажется, словно в любой момент из глаз могут вырваться искры, а в голове ещё долго будет стоять шум от переполнявших его душу эмоций. Как он мог так просто отдать эти пять лет? Эти пустые пять лет без Оливера, без самого близкого для него человека, самого особенного, искреннего, сумасшедшего, доброго, чувственного и порой чересчур наивного. Хотелось показать этому мальчишке весь мир, которого он достоин, все чудеса и причуды удивительной планеты, все изыски зарубежной кухни, колесить с ним по Гранд Каньону, громко, с открытым окном, распевая песни, которые когда-то написал дедушка Аарона, и он уверен, что Льюис вылезет в окно и будет плакать и петь сквозь слёзы, и смеяться что есть сил, чтобы показать, что вот он! Живой! Он хочет увидеть всё! Хочет почувствовать всё, коснуться всего, попробовать, запомнить, забыться и вновь отыскать себя где-нибудь в пустыне или на берегу моря, бегая по побережью и плескаясь в холодной, но до жути приятной воде, дышать морским воздухом, во все лёгкие закричать со скалы, услышать своё эхо и рассмеяться от того, какой же всё-таки у него глупый голос, когда он слишком громкий. Тихими вечерами варить какую-то похлёбку в старой кострюле, а потом и вовсе про неё забыть, ведь «Смотри! Рассвет!», потому что слишком много всего неизведанного, слишком много ещё не испытано, не прочувствованно, чтобы тратить время на пустой перекус. И вновь он будет бежать по лесу, увидев в глуши речушку, громко закричит от детского восторга, скинет рюкзак и прыгнет в неё, распугав всё рыбу, и снова будет брызгаться ледяными каплями, и снова будет смеяться так чисто и искренне, словно ему десять. Как же прекрасно, что он остался всё тем же, каким был пять, шесть, восемь, десять лет назад. Только смелее, намного смелее. Теперь ему осталось лишь горы свернуть, чтобы доказать свою силу, а её много, на целый Эверест хватит! И он сможет покорить этот мир, чтобы все могли пропустить через себя его энергию, его живые чувства, его эмоции и гениальные идеи. Они будут, и пусть мир боится потерять такого героя. Даже если это лишь небольшой мир Ричарда, или, к примеру, Аарона. Мир рухнет, если этот человек покинет его. Мир просто перестанет существовать.