Храню Для Тебя

      Дин и обычно проводит в ду́ше добрых полчаса, а сейчас, ему тем более требовалось больше времени. Дин не мог поверить в произошедшее… Когда он вспоминал руки отца на своём теле, Дин проходился руками там, где касались его пальцы с таким благоговением, как верующие фанатики вкладывают ладонь в следы святых. Это полное безумие… Отец касался его… Так, как Дин не смел и мечтать, трогал его в тех местах, где Дин сам к себе не прикасался… Вода просто лилась на него сверху, а Дин стоял и вспоминал это всё, пребывая, мысленно, всё ещё там, сорок минут назад. Впервые познавший вторжение анус, немного саднило. Ощущения непривычные, но особого дискомфорта не приносят. А в сочетании с воспоминаниями о причинах этого, вселяют новые силы в, снова готовый к бою, член. «Господи… Нельзя так. — Думает парень. — Я ещё ничего не знаю о… О том, к чему это всё. Может… Может, он… Чёрт!» — Дин всё ещё склонен думать, что это был какой-то тест на «мужика», охотника или вроде того, но игнорировать колом стоящий член не получается. Рубашка отца, на крючке у двери, доказывает, что всё было реально… И Дин теперь подпитывает своё воображение не только фантазиями, но и воспоминаниями, быстро двигая рукой по стволу и стоная вслух… С криками излившись в водосток, в который раз за сегодня, Дин моется, наконец, и выходит из душевой. Он вновь надевает рубашку отца. Она широка ему в плечах, и поэтому рукава кажутся длиннее, чем его руки, закрывая кончики пальцев, а внизу, рубашка прикрывает интересные места. Дин подходит к зеркалу и смущённо улыбается отражению. Тёмно-зелёный прекрасно оттеняет его глаза. Но выглядит он чудно́… «Как девчонка из сопливой мелодрамы, которая любовно улыбается, просыпаясь в рубашке своего мужика», — критикует он сам себя. А затем, вспоминая, что бывает у этих девчонок после, с их мужиками, он снова краснеет и упрекает себя за это. Потому что Дину казалось, что он вообще не склонен краснеть. Но стоит представить, как ладонь папы ползёт под эту самую рубашку… Дин быстро встряхивает головой, чтобы не задержаться в ванной ещё дольше. Затем надевает джинсы и выходит. Странно, но кроме создаваемых Дином, в доме ни звука. Зная, что, руководствуясь навыками охотника, Джон всегда ведёт себя тихо, Дин отправляется на кухню, где оставил отца. Но там тоже, его встречает тишина и пустота. Догадавшись проверить во дворе, мало ли… Дин быстро выбегает на крыльцо и, по отсутствию машины догадывается, что в доме он уже один. «Господи… Ну, конечно, он ушёл!.. — обхватив голову руками, горестно думает Винчестер, — Конечно!.. Он просто… Это была последняя проверка, насколько я нелюдимый и… Чёрт!». — Дин так и идёт на кухню, оставив дверь нараспашку. Внутри так сдавило всё, будто кто-то придавил грудь каменной глыбой. Дин в сердцах, в отчаянии бьёт кулаком по хлипкому столу. Чего-то такого, где-то глубоко внутри, он ожидал, но всё же ему хотелось верить в лучшее… — Дин?.. — голос отца тревожный, на кухню он буквально вбегает. Дин успевает на секунду подумать, что у него начались голосовые галлюцинации на нервной почве, но подняв голову, он видит встревоженного Джона. Они несколько секунд смотрят друг на друга, каждый по своему не понимая, что происходит… — Дин… Что случилось? — спрашивает серьёзно отец. — Папа, ты здесь?.. — до сына не сразу доходит, суть его вопроса. — Да. Уже снова здесь. Почему дверь нараспашку? Что произошло? — … Ничего. Я… Не нашёл тебя и… Решил посмотреть. Забыл закрыть. — в глазах сына вопрос и он ещё не определился, какой важнее, «где ты был?» или «почему ты вернулся?». — Забыл закрыть?.. — Джон смотрит на сына, как на умалишённого, — Дин… Мы не должны изменять навыкам осторожности. Чтобы я больше не наблюдал подобного, с твоей стороны. — А-а?.. — Дин, недоумённо, то открывает, то закрывает рот, не находя ни одной подходящей формулировки своим мыслям. — А, — догадывается Джон, — Я думал, я успею… Учитывая твоё, обычно длительное «полоскание»… Джон покидает помещение, и через несколько минут возвращается с большим бумажным пакетом в руках. — Это?.. — Это провизия. На пару дней. — поставив принесённое на стол. — Так ты?.. В магазине…? — Да. — А я… Хм… — Дин опускает голову, смутившись своими мыслями. «Столько успел напридумывать». — Что? — отец начинает выкладывать на стол содержимое пакета. — Ничего… — Дин улыбается, едва не смеясь над собой. Джон включает холодильник, чтобы проверить работает ли он и, когда убедился что работает, засовывает половину всего туда. — Ничего себе… — удивлённо говорит сын, — Рычит как трактор. — Он старше тебя, — отвечает Джон. — Не удивительно. Отец принимается нарезать мясо. Дин в удивлении смотрит и… Всё это кажется ему нереальным. Папа готовит? Такое, Дин видел всего несколько раз, за всю жизнь. Ему сложно определить, с чем это связано сейчас. Но Дин, словно зачарованный, смотрит как уверенная, сильная рука отца управляется с ножом. Как легко поддаётся ему… Вообще любое оружие, словно становясь с Джоном одним целым, его продолжением, безошибочно исполняя своё назначение. Кухонный нож, не оружие, конечно. Но Джон… Дину кажется, что он может превратить в орудие пытки, даже самую безобидную вещь. Рукава его рубашки подкатаны до локтя и сын отчётливо видит, как движутся литые мышцы, под загорелой кожей с редким покровом чёрных волосков на предплечьях. Дин сглатывает собравшуюся слюну, вспоминая эти руки на себе, и снова его лицо покрывается румянцем… Джон встречается с сыном взглядом и сильнее сжимает в руке рукоять ножа. Для Дина остаётся загадкой, о чём подумал отец в этот момент. Но Джон просто пытается примириться с тем… С тем что он уступил, и себе, и Дину. Он ещё не знает, получится ли у него это принять и… Как вообще можно смириться с чем-то подобным, с «другим» отношением к собственному сыну. Но, если раньше отец предполагал что Дин просто, как и многие в его возрасте, не знает, чего хочет, то сейчас Джон видит, что сыну нравится происходящее: Дин выглядит почти счастливым. По нему не видно, что он сожалеет или испытывает что-то в этом роде. Видно только, некое замешательство, связанное, вероятно, с тем, что отец никак не комментирует ситуацию, никак не даёт понимание о том, что будет с ними дальше. — Дин, пиво… Я оставил в машине. Дин встрепенулся, оторвав взгляд от его рук и посмотрел в глаза: — А. Да… Сейчас. Дин вскакивает с места и быстро выходит. А когда возвращается с упаковкой пива, отмечает что отец уже поставил на плиту сковородку. Отец открывает пиво, себе и сыну, и садится напротив. — Папа, ты… Ты вдруг решил?.. — кивая на проделанную работу. Отец кивает: — Да… Ты против? — Джон смотрит, пытаясь, как всегда, прочитать на лице сына настоящий ответ, не тот, что на словах, — Дин ты… Тебе совсем не хочется нормального… — отец описывает взглядом комнату, замещая: «дома», «уюта», «нормального ужина с семьёй». Дин опускает на мгновение лицо, на котором, почему-то проскользнула вина… А затем быстро берёт верх над чувствами и с улыбкой говорит: — Нет. Нет, что ты. Мне нравится, наша жизнь… Джон, конечно же, понял, что сын ответил так, щадя отцовские чувства. Дин хотел бы сказать что-то другое, но… Нормальная жизнь, означает остановиться, забыть про охоту, а значит и про отца… Ведь он уверен, что отец остановиться не собирается. — Нравится… — Джон усмехнулся печально, и отпил из своей бутылки.       Ужинали почти что в тишине. Дина удивляло, что отец даже не включил радио, чтобы попытаться выловить странные происшествия, что могут быть связаны с их работой. — Отдыхать?.. — когда с приёмом пищи было покончено, предложил Джон. Он хотел просто убедиться в ожидаемой реакции сына. — Отдыхать? — удивлённо-недовольно, — Но… — Что? — стоя в дверях, сложив руки на груди. — Я… Я думал… — Дин подступил вплотную, несмело переступая с ноги на ногу. — Я слушаю. «Чёрт!.. — Дин тяжело вздохнул, — Он до сих пор делает вид, что не понимает»… — Папа… Ты… А ты, не хочешь, по-настоящему?.. — По-настоящему? О чём ты? — Ну… — Дин красноречиво оглянулся на тот самый стул. — По-настоящему… — задумчиво протянул отец, приподняв подбородок Дина и начал поглаживать большим пальцем под нижней губой, — Нет. Нельзя. — Папа… — то ли просьба, то ли возмущение. — Дин… Мы можем причинить тебе вред. — Ты не сможешь. — уверенно ответил сын, продолжая стоять на своём. Джон, на редкость, тепло улыбнулся и погладил сына по волосам. Такая слепая вера сына, что отец не сможет ему навредить, задевала что-то внутри отца… Что-то, до чего он упорно не хотел добираться и разбираться в этом, поскольку предпочитал, обычно, «выключать» любые чувства, что присущи обычным людям. Дин обнял руку отца, что остановилась у него на щеке, своей ладонью и сильнее прижался щекой: — Папа… Я… — как же выговорить такое: я хочу тебя. Собственному отцу? — Дин… — отец наклонился чуть, нежно прихватывая его губы своими и начал посасывать мягко, причмокивая, оставляя короткие поцелуи… — Тебе так необходимо?.. — А тебе? — Дин вдруг вспомнил, что в прошлый раз, папа никаким образом не намекнул даже, на собственные потребности. Неужели, он пошёл на это только ради него, Дина? — Мне?.. — Джон, правда, не знал правильного ответа на этот вопрос. Ему не нужно доказывать себе любовь к сыну… Ладно, не только как к сыну, но… Секс или его отсутствие, вовсе не означают бо́льшую или меньшую степень чувств. Конечно, Дин красивый… Прекрасный даже. С этими невероятными губами, словно расцветшие лепестки розы… Джон не предполагал даже, что эти губы его формы, только оттенок иной, наверно матери… И цвет её кожи, в сочетании с цветом глаз, совсем чуть-чуть смешанным с его тёмным… Удивительное сочетание их с Мэри лучших черт, воспроизведённых в этом прекрасном юноше. Конечно, никто не мог не соблазниться, глядя на Дина. Но это не только внешность… Это что-то ещё. Что-то в его глазах: за осознанной покорностью, скрытый, даже от себя, бунт. За внешней спесью и гонором, чистая невинность и смущённость… Джон всегда это видел, и улыбался иногда тому, как сын умело прячет это за тысячей масок, бабника и ловеласа, вынужденного парня-героя, серьёзного охотника на нечисть… И вот сейчас, когда он, отец, не заблокировал очередной его призыв, Дин осмелился так открыто продемонстрировать ему другую свою сторону. Решился показать настоящие желания и чувства… Не то, чтобы Джону не нравилось это. Просто, это же его дитя… Играть с Дином не хочется. Хочется по-настоящему любить его, как он того требует, как он того заслуживает. Но отец совсем не уверен, что из этого получится что-то хорошее, особенно на фоне их войны. — Конечно… — горько догадывается сын, — Ты же… Ты железный! Тебе ничего подобного не нужно… Любви, тебе не нужно, ты хочешь… А знаешь… — Дин смотрит в глаза, открывается до конца, вверяя отцу себя всего, — Знаешь, я просто… Я думаю, что смогу, всё это. То… Что они все тебе давали. Просто… подскажешь мне? — Дин берёт руку отца и ведёт через гостиную, намереваясь пройти в ту самую комнату, — Подскажешь, как ты хочешь, и я… — Дин… — отец останавливает его рядом с диваном, дёрнув за руку, прямо в свои объятия, — Стой. Остановись. — Отец качает головой, — Так хочешь?.. Что готов даже на это? — в строгих, обычно глазах, читается спор с собой. Дин отворачивает в смущении лицо. Его словно поймали на горячем. Дин закусывает краешек нижней губы и молчит… И вдруг, вздрагивает, когда, обнимая его правой рукой, левую отец заводит под рубашку, легко касаясь пальцами живота… Сын замирает, словно руководствуясь правилом «замереть перед хищником» и с трепетом прислушивается, как мозолистая ладонь поглаживает напряжённый торс. Дин почти не дышит… Отец принимается неспешно расстёгивать пуговицы рубашки… Теперь дыхание сына становится глубоким и прерывистым. Отведя полы в стороны и обнажив бледную кожу, отец ведёт ладонью вверх, к нервно вздымающейся груди. Медленно огладив мышцы, Джон зажимает несильно меж пальцами затвердевший комочек соска… Легонько трёт, затем снова оглаживает грудь сына… Дин теряется в себе и с трепетом застывает, не шевелясь, боясь спугнуть момент. Он чувствует горячий прилив крови к щекам и колкие отголоски возбуждения, током отдающие в позвоночник, клубящиеся в районе копчика и зудящие где-то под лопатками. Дин едва не млеет, наблюдая как под широкой ладонью папы исчезают по-очереди его соски, ощущая как табуны мурашек проносятся от кромки волос по позвоночнику прямо в пятки. Это воистину адская смесь: когда тебе хочется того, чего ты стесняешься до судорог, особенно, если это что-то настолько запретное, запрещённое во всех религиях, кроме, может, сатанизма… Отец, вдруг, подхватывает сына на руки и укладывает на рядом стоящий диван. Садится рядом. Джон гладит руками все открытые участки кожи сына, стараясь дать ему столько нежности, насколько он вообще способен… Дин смотрит удивлённо-восторженно, он ожидал совсем другого, даже готовился морально к тому, что с Джоном будет очень сложно. В его голове отец совсем не ассоциировался с лаской… Нежностью. У сына на лице вдруг отражается чувство вины. Он крепко зажмуривается, а затем садится. — Дин, что такое? — мягко спрашивает отец, положив ладонь ему между лопаток. — Я… Не хочу так. Джон смотрит на сына, пытаясь понять причину «не хочу», на фоне всего остального. — Не хочешь? Хорошо. — Отец подбадривающе ухмыляется. Если Дин в чём-то не уверен, нужно немедленно остановиться и успокоить сына. — «Это» не принципиально… — Я просто… Знаю, что тебе нужно другое. Не хочу, чтобы ты делал та́к, только ради меня. Не сто́ит. — Дин смотрит в надежде услышать опровержение своим догадкам. — Дин… — отец на миг прикусывает губу, повторяя жест сына. — Если я хочу другое, я беру другое. А сейчас, я хочу тебя́. — Джон, с хитрой улыбкой, мягко толкает сына обратно на подушку и устраивается между его ног. Дин едва не давится воздухом от произнесённого папой «хочу тебя»… Озвученная его неповторимым голосом, с мягкой хрипотцой, эта, казалось бы, банальная фраза, способна вплотную приблизить человека к оргазму. А отец ещё и подтверждает свои слова горячими поцелуями под мочкой уха, вдоль шеи, обдаёт жаром дыхания ключицы… Опираясь на одну руку, другой он гладит бедро сына, пробираясь под его задницу. — О боже… Папа!.. — получается настолько пискляво, что Дин удивляется сам. — Да? — прервавшись лишь на секунду, для ответа и вновь целуя, рядом с соском. — Я тоже хочу… Джон поднимает лицо и догадывается о чём он по тому, как несмело протянув руку к его груди, Дин замер, не решаясь коснуться. Отец смотрит снисходительно, расстёгивает свою рубашку и снимает её, затем футболку… Боже… Неужели, он разрешит Дину трогать себя? Касаться так, как Дин смел лишь в мечтах. Дин смотрит с нескрываемым восторгом, на каменные мышцы широкой отцовской груди, негусто покрытой чёрными волосками, спускается взглядом ниже… По ложбинке меж рёбрами к вылитым плитам пресса, что тоже изредка поросшие волосяным покровом, отслеживает глазами тёмную дорожку витков волосков ведущую от пупка и ниже… Уходящую под широкий ремень, с офицерской бляхой. Сын едва удерживает себя, чтобы не спустить в штаны, как школьник, от вида такого роскошного, словно выкованного богами, тела. Он, конечно, видел всё это раньше — всё-таки они мужчины и переодеваться в присутствии друг друга, нормально, — но чтобы так близко, прямо над ним и специально для него… Дин сглотнул нервно, приблизив руку к мышцам на животе отца и с вопросом посмотрел ему в лицо. Джон ухмыльнулся слегка, одними глазами разрешая и… Дин приложил ладонь. Коснулся рукой стальных мышц под горячей, загорелой кожей, издав при этом восторженный стон и прикрыв на мгновение глаза. Он погладил твёрдый, в кубиках живот, прошёлся ладонью выше… Едва успевая вдыхать, от накатившего моря эмоций, а затем спустился кончиками пальцев по дорожке от ямки пупка, отследив её до ремня, и смущённо отвернул лицо. — Кто бы мог подумать… — хитро произнёс отец, — Что ты у нас такой стеснительный. Не удивительно, что ты девственник, — пошутил он. — Папа!.. — возмущённо-обиженно, — Я же… Не поэтому. — Знаю. Знаю, ты не хотел других… — всё-таки это понимание, согревало охотнику душу. Отец снова навис над сыном с поцелуем. В этот раз проникая глубоко в рот, сплетая языки… И между этим, незаметно расстегнул его джинсы. Дин на мгновение замер, почувствовав что отец уже снимает с него штаны, но оторваться от сладких, желанных губ, не смог. Джон продолжал целовать сына в губы, пока не избавился от вещи на нём, а после начал неторопливо спускаться ниже. Обведя языком боязливо сжавшийся сосочек, отец накрыл его губами, посасывая и лаская бордовый комочек плоти, затем повторил на другом, продолжая теребить рукой первый… Присосался к солнечному сплетению, вылизывая и целуя спустился ниже на бок. — Папа… М-м-м!.. Папа. — Дин едва удерживал себя от того, чтобы начать подбрасывать бёдра. Дин стонал размеренно и выгибался, не веря до конца, что его тело ласкает сам Джон: — Что ты!.. — задыхаясь провозгласил он, когда отец опасно близко припал губами, рядом с его членом. «Нет… Он же не»… Джон поднял лицо, хитро сверкнул глазами и… Провёл языком от напряжённой мошонки сына, до вершины истекающего соками пениса. — О! О-о-о!.. — Дина подбросило на диване, — Папа! — пропищал он, — Прекрати, пожалуйста! Это!.. Это нонсенс, чтобы его отец… Чтобы суровый Джон Винчестер, со всей своей строгостью и консервативностью, был настолько… Неестественно нежным, да ещё и добрался своими невозможными губами, прямо «туда». — Не нравится? — лукаво спросил отец, вновь посмотрев на него. — Нравится, но… Ты же!.. — Дин вообще не находил слов, чтобы выразить все свои чувства. — Я знаю, — ухмыльнулся отец и невозмутимо продолжил своё занятие. Он снова лизнул широко гладко выбритые яички сына, отследил языком шов, а затем неожиданно обнял губами его член, захватывая сразу глубоко и мощно всасывая ещё дальше… — Ты что!.. Боже! Чёрт!.. — голос неожиданно сел и Дин неосознанно подбросил бёдра, забыв все слова, чтобы выразить хоть что-то из набора своих эмоций… Дин не помнил ни одну девку из своего прошлого, которая умела бы что-то подобное… Или, может, дело в том, что сейчас его ласкает человек, которого он любит до потери всякой памяти об этом прошлом. Джон сосёт, скользит влажными, горячими губами по стволу и насаживается горлом, сглатывая, когда головка оказывается в глотке и создавая тем самым дополнительное давление на нежную вершину пениса сына. При этом сжимает, массируя и оттягивает слегка мошонку… Слушает стоны запредельного удовольствия своего ребёнка и умудряется ухмыляться уголком рта. Для отца это… Это естественно. Несколько понятий, которые люди привыкли воспринимать только раздельно, смешались для него в одно: лет двадцать назад, отец мог так же целовать Дину пупок, малюсенькие ножки, целовать совсем рядом с пахом. Но тогда в этом не было ничего такого и, естественно, о таком не было и мысли. А сейчас… Сейчас восторг сына осознанный, намного больше и… Имеет другой смысл, но так же приятен отцу. Его «ножки», давно уже, почти как у самого Джона. Но внутреннее отношение осталось — Дин его ребёнок. И его всегда хочется видеть счастливым и баловать, радовать. Но не всегда это можно открыто демонстрировать, иначе обнаглел бы и… И ещё много вытекающих. И все эти чувства, сейчас сплавились в один сплошной монолит, если отец и позволил себе взглянуть на сына по-другому, то это всего-лишь одна из сторон многогранника его любви. Ведь любовь нельзя разделять на правильную или неправильную. Она просто есть. — Папа!.. Папа, только не… О боже!.. — Дин приподнялся на локтях. Вместе с экстазом накатила паника… Это почти что катарсис. Замедлив движения, отец посмотрел сыну в глаза, согласно прикрывая веки… Даже такие движения, Джон умел преподносить как команды. Дин упал обратно на подушку, бессознательно закусив воротник отцовской рубашки, уже влажной от пота, он толкнулся бёдрами вверх, в рот папы ещё глубже и расслабился резко, изливаясь в принимавшую его глотку… Сквозь оседающую волну оргазма, Дин ощущал как, глотая отец сдавливает горлом его член, вызывая этим выплёскивания ещё дольше. Дин едва помнил себя от стыда и чувства вины за то, что посмел кончить прямо отцу в рот. Но всё тело было расслаблено, требуя отдышку. Джон поднялся, лёг сбоку от него и стал нежно, невесомо целовать губы сына, одновременно аккуратно положив одну его ногу на спинку дивана, чтобы открыть себе доступ к его попке. — Папа!.. Дин прикрыл глаза ладонью, не справляясь с чувствами, чуть не хныча, не зная что с этим делать. У него появилось ощущение, что он богохульствовал, на фоне того, что подсознательно он считал отца отдельным божеством, или осквернил святыню, самым кощунственным образом. — Дин… — отец убрал его ладонь с лица, — Дин. Мальчик мой, это совершенно нормально… Всё хорошо. Не волнуйся. — прижавшись щекой к щеке, отец успокаивал расчувствовавшегося сына своим бархатным голосом, шепча настойчиво ему на ухо. Пробравшись рукой меж ягодиц, Джон начал поглаживать легонько расселину пальцами. Сын дёрнулся слегка, ожидая, что после такого, его точно заставят ответить чем-то похожим. — Чш-ш-ш. Просто расслабься, — снова прошептал отец, нежно поцеловав в щёчку, — Лежи. Не бойся, это не больно, пока… Сначала нужно… — он начал массировать круговыми движениями нежное колечко сфинктера, продолжая целовать лицо сына. Наслаждаясь приятными ощущениями, Дин почти полностью расслабился, когда отец начал проникать слегка внутрь, только одним кончиком пальца. Медленно, туда… И обратно. Затем он слегка углубил проникновение, едва ощутимо растягивая мышцы по-кругу. После вынул палец и снова погладил расселину аж до яичек, что начинали вновь наливаться тяжестью, помассировал большим пальцем мешочек и погладил полувставший член. Дину было, насколько приятно, настолько, невыносимо стыдно, лежать перед отцом в такой откровенной позе, выставив на показ всё самоё интимное. А Джон любовался его невинным смущением, тяжкими, но полными желания вздохами, его стройным, едва сформировавшимся телом, открытым для него, отца. Дин спрятал пылающее стыдом лицо за его плечом и поцеловал бугристый бицепс… И этот скромный поцелуй, способен был заживлять раны в душе отца. Джон поцеловал сына в ответ, а затем просунул руку между спинкой дивана и достал небольшую баночку со смазкой. Открыв ёмкость, отец окунул два пальца в содержимое и щедро смазал вокруг расслабленной уже дырочки, после повторил и, затолкав большую каплю внутрь, ввёл медленно два пальца, смазывая хорошо изнутри и аккуратно растягивая мышцы… — Уже?.. — слегка нервозно спросил Дин, приподнявшись на локтях. — Что? Нет… Нет. Расслабься, сынок. Ты… Боишься? — Ну… — Дин боялся, что если он струсит, отец тут же всё прекратит. Ему это раз плюнуть, Джон умеет приказывать, даже собственному телу. — Я понимаю. Не волнуйся так, малыш, я не сделаю ничего, что тебе не понравится. Если что-то не так, включая боль, скажи. — Продолжая размеренно трахать пальцами скользкое отверстие входа в его тело. Дин кивнул и слегка расслабился, вновь откинувшись на подушку. Отец продвинул пальцы глубже и вновь нашёл ту самую точку: — М-м!.. Ах!.. Папа, ещё так! — Так нравится? — Мгм! М-мх… — изнывая от приятных ощущений, Дин вожделённо гладил рукой тело отца, до сих пор не веря, что это реальность. Джон переместился вновь меж ноги сына. Отвлекая поглаживаниями простаты, он осторожно добавил палец другой руки, начав оттягивать податливые края тугой дырочки по-кругу. Осознание того, что он готовит для себя узкую, девственную попочку своего Дина, пьянило не хуже «Джека», и отец перестал контролировать своё тело, позволив члену не слушаться мозга и упереться в ширинку, болью напоминая о невозможности выровняться. — Мхм-м!.. Ха-а! А. — Дин стонал и извивался, чувствуя как настойчивые пальцы отца растягивают его узенькую дырочку. Ему даже трёх пальцев Джона было достаточно, чтобы почувствовать себя заполненным, но он так хотел «по-настоящему»… Хотел того, что называют «слиться воедино», со своим единственным, любимым человеком. Наконец, после долгих стараний, когда в Дина уже свободно входили три пальца, Джон решил, что можно попытаться и… Расстегнул свои джинсы. Неосознанно, словно под гипнозом, глядя на огромный просто бугор, под чёрной тканью трусов, Дин потянулся рукой к резинке, чтобы убедиться, что это не обман зрения. Медленно потянув вниз бельё, сын открыл в изумлении и глаза, и рот… Весь его организм запротестовал, против присутствия в нём такого «предмета»: — Нет! — испуганно-обиженно выкрикнул он, — Я не смогу… — Дин засмотрелся и запнулся. Вид этого роскошного ствола, действительно завораживал и привлекал: смуглый член, цвета кофе с молоком, завершающийся, на тон темнее, нежно-шелковистой головкой, что достаёт вершиной едва не выше ямки пупка, с изредка выступающими ниточками вен на объёмном стволе… А внизу, эстетическое завершение «картины» — увесистый мешочек мошонки, с крупными, овальной формы яйцами, совпадающий оттенком кожи с головкой члена… Дину захотелось, срочно потрогать этот агрегат. Проверить, не показалось ли, «у страха глаза большие». С приоткрытым ртом коснувшись ладонью этой махины, Дин с ужасом понял, что его пальцы не смыкаются вокруг ствола!.. Длины его ладони не хватает, чтобы обхватить такой объём. Дин предполагал, конечно, что размерами папа не обделён, но чтобы так… А ещё, он осознал, что держит руку сейчас, на члене своего отца и, вообще впервые ощущает в руке мужской фаллос, кроме своего. Всё это ударило дрожью по всему телу Дина, что ощутил и отец, по трепещущим пальцам, что обнимают его фаллос. Он накрыл руку сына своей, медленно проводя вверх по стволу и почувствовал что его рука буквально дрожит, и при этом Дин не может оторвать завороженный взгляд, словно жертва, бессильная против гипноза удава… — Дин… Дин, посмотри на меня. — серьёзно попросил отец, приподняв его подбородок другой рукой. — Папа… — Дин поднял, наконец, взгляд. Его голос звучал неуверенно. Больше слов он не находил. Джон осторожно отнял руку сына от своего тела, чтобы раздеться. После вернулся в прежнее положение и аккуратно уложил сына снова: — Не бойся, малыш, ты всё сможешь, — прошептал отец ему на ушко. — Ты уже достаточно растянут. Папочка будет нежным. — Вновь вставив в сына три пальца, теперь уже одной руки, он безошибочно нашёл комочек нервов внутри, начав настойчиво поглаживать его. Дин шире развёл колени, вслух стоная под огромным телом отца. Оттого, что папа шептал ему громко такие вещи, одновременно продолжая действия рукой, сына пробивала дрожь. Ему хотелось, до одури хотелось попробовать принять его в себя… Но при одной мысли, об ощущении такого ствола в своей, нетронутой доселе заднице, мандраж усиливался и Дина бросало в жар. Внезапно для себя, Дин ощутил, что на простату больше не давят, а его анус растягивает что-то отличительное от пальцев, очень осторожно толкаясь внутрь только на пару миллиметров, и сразу обратно… — О нет! Нет-нет-нет!.. Ты же!.. Ты… — постепенно затихая, осознав, что боли не чувствует, Дин начал прислушиваться к ощущениям. — Да… Я не предупредил тебя, чтобы ты не паниковал, — спокойно ответил Джон, продолжая действия: Он очень осторожно вводил только вершину головки и выходил обратно, каждый раз продвигаясь на миллиметр дальше, чтобы не причинить ребёнку боли, растягивая девственную дырочку медленно и постепенно… Спустя большое количество таких движений, отец понял, что головка осилила сопротивление мышц и ввёл её полностью, просунув в натянутый анус самую широкую часть. — Всё… У нас почти получилось. — погладив своей рукой лицо сына, Джон снова поцеловал его, медленно продвигаясь дальше. Боли Дин не ощутил, зато настолько сильное, распирающее стенки ануса давление, пугало его до чёрта. Дин тяжело дышал, со страхом понимая что это ещё не всё и, что огромный фаллос отца продвигается в нём всё дальше… — Ха-а!.. Х-ха! Мх! Ах-х!.. Папа, это?.. Всё? Весь?.. Он весь… — вцепившись пальмами в широкие плечи отца до онемения пучек. — Ещё… Сейчас… Почти. — Сдерживая себя от желания пробиться рывком и продвигаясь медленно. У всегда железного Джона, тоже сбилось дыхание… Это едва ли не самый ответственный момент в его никчёмной жизни: понимать, что ты самый любимый, для кого-то, что на тебя возлагают надежды и в тебе уверены до конца и при этом, быть ещё и самым первым, в самом интимном что может быть. Самый первый мужчина, если поведёт себя неправильно, может привить, тому кто доверился ему, боязнь близости, отвращение или обесценивание подобного. А Джону тяжело вдвойне — он привык воспитывать детей с армейской строгостью, а сейчас нужно дать сыну почувствовать, что-то максимально противоположное… В такой момент, Дин должен чувствовать любовь, а не воспринимать команды. Ещё несколько медленных движений внутрь, и отец остановился, чтобы дать сыну свыкнуться с ощущениями. Спустя секунды, Джон произвёл снова несколько плавных движений бёдрами и вошёл до конца. Дин напряжённо замер, чувствуя всеобъемлющее, распирающее изнутри давление, на распяленные до упора, нежные стеночки ануса. Дин даже боялся пошевелиться. Казалось, одно неосторожное движение, и что-то внутри лопнет. И вместе с этим, он переживал какой-то отчаянный восторг: лёжа под большим, горячим телом папы, ощущая коленями исходящий от мышц на его боках жар, в такой открытой для отца позе, Дин едва справлялся сознанием с тем, что так сильно растянут именно его, папиным огромным членом, что папа разрешил, ему и себе… Что по-настоящему соединился с его телом, так же как Дин, привязан к нему душой. Отец начал медленно двигаться наружу и, Дин в панике схватился за его плечи: — Нет!.. Нет, стой… Стой. — Тяжело дыша, Дин не мог решиться на действие. — Ш-ш-ш… — Джон погладил сына по взмокшим от пота волосам, — Всё хорошо, малыш. Ты молодец… Молодец, ты хорошо постарался, самое сложное позади. Сейчас расслабься, ладно? Дин. Расслабься, папочка будет нежным. — Мхм. — тихо кивнул сын, глядя в глаза с бесконечной верой, что отец не навредит. Джон вышел почти до конца, а затем медленно толкнулся обратно, начиная разрабатывать слишком тесную для него дырочку. Снова повторил, назад и снова внутрь, натягивая сына на свой огромный фаллос, распяливая его и растягивая под себя. Дин тяжело стонал и выгибался, с трудом принимая в себя его объёмы. Сыну поначалу было сложно, но потопом отец толкнулся слегка вверх и, прошёлся крупной головкой точно по скоплению нервов внутри… — О боже! Папочка!.. Боже. — Дин сильнее обнял его плечи. К ощущению предельной натянутости, прибавилась вспышка удовольствия. — Вот и всё… Всё, малыш, сейчас станет лучше… Джон ворвался горячим поцелуем меж губ сына, сплетая языки и доставая чуть не до гланд, вылизывая его рот. И продолжал размеренно двигаться, разрабатывая и растягивая девственную дырочку сына. Господи… Осознавать такое было сладко и одновременно тяжко. Джон боялся причинить сыну моральную травму, думая, что Дин просто не знает, чего хочет и, когда дойдёт всё до этого, он испугается. Но осознавать, что Дин действительно хотел его, что он позволил вторгнуться в своё девственно-невинное тело, что ему нравится чувствовать отца в себе… Джон боялся называть это счастьем, но понимал, что так и есть. Отец не срывал заданный умеренный темп, растягивая слишком узкую попку осторожно, понимая, что Дину тяжело сразу смириться с его размерами. Это девки в восторге от таких объёмов, а мальчик, никогда не знавший до этого подобной близости… А то, что это его Дин… Хотелось выть оттого, что он, пусть и ненамеренно, соблазнил и опорочил собственного сына, и одновременно было хорошо от понимания, что Дин хочет отца, хочет только его, что Дин любит его, что кто-то вообще способен его любить. Джон продолжал прицельно гладить простату сына своим фаллосом, и целовал его лицо: веки, нос, подбородок, лоб, его губы. Дин стонал измученно-сладко, и говорил что ему хорошо, говорил «папочка! Папа», «люблю тебя», и много подобных вещей. Ощущая согнутыми коленями горячие косые мышцы на боках отца, он старался сильнее прижаться к его широкой груди, соприкоснуться где только можно. Сын уже немного свыкся с давлением и теперь постанывал размеренно, в такт толчкам. Понимать, что с ним его папа, его любимый, самый любимый, во всех смыслах, человек, было просто невыносимо сладко, а осознать, что Джон сам сказал, что хочет его, Дина, что он сейчас так близко… Целует его, обдаёт горячим дыханием шею, прижимается своей распалённой кожей, что он внутри, осознать такое почти невозможно. Колом стоящий член сына извергает всё новые потоки прозрачных соков, но прикасаться к себе Дин не смеет. Опираясь на одну руку, правой отец обхватывает пенис сына, зажатый меж их животами и, растерев по стволу скользкую смазку, начинает двигать кулаком в такт движениям бёдер. От такого давления изнутри и снаружи, Дин вскрикивает, прижимает отца ещё ближе… — О!.. Папочка!.. Папа, я…! — Да, малыш. Да, давай… Отец трёт большим пальцем нежное местечко под головкой его члена и, Дин с громким стоном-вскриком срывается, заливая жемчужно-белыми потоками ладонь отца и свой живот, чувствуя, как внутри в него льётся горячий поток семени отца… Боже, папа излился прямо так, в него… Пометил, заклеймил Дина собой. Дин надеется, что такой жест отца, именно это и означает. Сын забыл как дышать, слушая телом, как окаменевший фаллос внутри него, выдаёт всё новые потоки, и выдохнул только когда это прекратилось. После, Дин опрокидывает голову назад на подушку, пытаясь отдышаться. Джон осторожно, с чавкающим звуком вытаскивает из сына уже не настолько твердый член и ложится набок, положив Дину под голову свою руку. Когда фаллос отца покинул его задницу, Дин почувствовал огромную, зияющую пустоту внутри. Сын неловко, с тяжким стоном сводит колени и пытается закрыться там, но с ужасом понимает, что у него это совсем не получается. Его дырочка настолько растянута, что он чувствует холодок от попадающего внутрь воздуха. Дин зажимает меж бёдрами сложенные вместе ладони и с какой-то горечью и пустотой смотрит в потолок. На папу не смотрит, потому что боится увидеть на его лице безразличие. Ну а вдруг ему нужно было только это? А дальше… — Дин… Дин, сынок. — Отец обнимает ладонью его щёку и поворачивает к себе раскрасневшееся лицо сына. — Что такое? Где-то больно или… Ты жалеешь?.. В голосе слышится забота и беспокойство, и Дин улыбается облегчённо, оттого что папе не всё равно, что Дину не показалось, отец делал это не только для себя. — Нет… — осипшим, от криков, голосом. — Жалею? Нет, никогда, что ты. Просто… Дин поворачивается на бок, морщась от незначительных болевых ощущений чуть выше копчика и, неуверенно опускает голову отцу на грудь. Через несколько секунд, Джон чувствует как что-то тёплое, капнуло ему на кожу, там где находится лицо сына. — Дин?.. — отец серьёзно обеспокоился, поняв, что это слёзы его ребёнка, — Дин. — Джон снова опрокинул сына на спину, склонившись над ним, — Я знаю, что-то не так, говори. — Нет-нет, просто… Это… — Дин быстро смахнул непрошенную слезинку, — Это так важно и… Я так надеялся. Я всё надеялся, что когда-нибудь, в каком-то из миров мы… Мы будем вместе вот так и, теперь, здесь и сейчас… Папа. — Дин поднял на родителя взгляд, с надеждой, что папа как всегда, расшифрует этот бессвязный поток слов. — Дин… — усмехнувшись слегка, Джон крепко обнял ребёнка, прижимая к себе и начал поглаживать по спине, стянув с сына вспотевшую рубашку, — Важно. Конечно, важно. Ты хочешь знать, что Для меня́ важно? Конечно, это очень важно для меня. «Здесь и сейчас» это?.. Ты имеешь ввиду, станет ли это началом, каких-то новых, других отношений? Зачем, сын? Зачем разделять наши отношения на какие-то аспекты… Разве не достаточно того, что я люблю тебя? — Любишь меня? — по-детски наивно переспросил Дин, приподнявшись на локте, чтобы убедиться, что отец говорит серьёзно, хотя Джон не имел привычки разбрасываться словами. — Да. — Даже… «Так»? Отец тяжело вздохнул, поняв, что придётся примириться с этим: — Даже, — кивнул он. Дин разомкнул в изумлении губы, стараясь сдержать улыбку, чтобы не спугнуть момент счастья. Он робея, нежно поцеловал отца в щетинистую щёку. — Папа… — лёжа наполовину сверху на нём, Дин ощутил, как из незакрывающейся пока дырочки, вытекает вязкий поток, щекоча промежность и сбегая вниз, к яичкам. — Да? — Отец увидел, как сын в стеснении опускает лицо, не в силах озвучить своё беспокойство. — Это… М-м… Там. Это всегда будет так?.. — «Там»? — с ухмылкой догадался Джон и положил руку сыну между ягодиц, средним пальцем трогая припухший, пульсирующий вход, — Не переживай, — прошептал отец ему на ушко, — со временем, мышцы привыкнут и ты научишься закрываться. — Непринуждённо поглаживая нежную кожу на краях сочащегося его спермой отверстия: — Неприятно? — Нет. Просто… Необычно, — пряча лицо у изгиба шеи отца. «Необычно»… Дин даже не сказал, что ему неприятно ощущать сперму, вытекающую из него. Отцу страшно представить, насколько сильные чувства и переживания, связанные с ним, Дин носил в себе. Всё так же обнимая сына, Джон наклонил спинку дивана, а затем отпустил и она упала горизонтально полу, добавляя пространства. Дотянувшись рукой до журнального столика, он достал оттуда плед и накрыл их обоих. И долго слушал приходящее в спокойный ритм, дыхание ребёнка.