***
Всю последующую неделю отец выяснял что-то о своей главной охоте вместе с Бобби, совершал звонки и рылся в старых, потрёпанных книжках друга. Дин, который ждал отца долго до этого, сейчас чувствовал себя ещё хуже. Он постоянно старался крутиться рядом, чтоб хотя бы поближе быть — приносил новые энциклопедии из подвала, подносил выпить когда нужно, готовил… Дин ловил каждый момент, чтобы хоть вдохнуть его запах, якобы случайно коснуться руки… Когда любимый человек человек рядом, а ты не можешь касаться его, это ещё хуже, чем его отсутствие. Это как наркоману, показать дозу, но не дать этого, — человек будет готов буквально на что угодно. Джон, конечно же, это замечал, но не спешил предпринимать что-либо по этому поводу. Продолжать то, что они начали, так как есть больше нельзя. Но Дин это, конечно же, не примет… Отец это знает. Остаётся только одно, попытаться сделать так, чтобы Дин сам от него отказался… А если не получится, то другой аспект развернувшейся ситуации, сыграет Джону на руку, в его войне. Джон это понимает… Но решиться на такое, непросто даже для Джона Винчестера… Непросто, зная, как Дин дорожит каждым его взглядом, посмотреть не так; зная, как сын дорожит его одобрением, сыпать обвинениями. Зная, как сын близко и болезненно воспринимает укоры отца, непросто ранить этим своё дитя. Джон редко охотился на пересечных монстров, желая поскорее выследить главного врага… Но поскольку, сыновья должны уметь справиться с любым чудищем, отец согласился взять дело в соседнем городке — позвонил какой-то коллега, что там промышляют вампиры. Дин обрадовался, что они выедут ненадолго от Бобби, потому что знал, что в доме охотника, ему не стоит надеяться даже на особенный взгляд отца. Выехали в тот же день…***
Заселившись в самый неприметный мотель, Винчестеры занялись своими привычными сторонами в деле: Дин вызвался, как обычно, выяснять сведения по местным барам. Джон отправился опрашивать свиделей, а Сэм в библиотеку… Выяснили всё довольно быстро. Дело обещало быть простым, судя по тому, что на выяснение всех обстоятельств ушло не больше полсуток… Дина всегда удивлял выбор жилья этих тварей: как он и ожидал, им оказался облезлый домишко, что вот-вот обрушиться на голову тому, кому «посчастливится» находиться при этом внутри. Обитель зла, как обычно располагалась в какой-то глуши на выезде из городка, куда нужно было ехать пару километров по грунтовке. — Отец позволил Дину съездить в разведку самому, так как ночью, вампиры охотятся и их не должно быть дома. Быстро осмотревшись, что к чему, Дин сел обратно в машину и отправился в мотель, чтобы доложить «командованию», что узнал на месте… Внимательно выслушав обо всех подмеченных сыном деталях, отец распорядился, что выехать нужно на рассвете… Так и поступили. Но машину пришлось оставить, едва свернув на эту грунтовку — вампирский слух. Набив карманы шприцами, заряженными кровью покойников и вооружившись мачете, по дороге к Домику Джон чётко отдавал распоряжения как действовать и какие действия под запретом… В общем, всё как всегда. Отец приказал Сэму и Дину ожидать в засаде рядом, на случай если кровососы начнут разбегаться, делая ставку на то, что солнечные лучи сделают их менее опасными, а сам собрался в логово, рубить наповал. Бесшумно пробравшись внутрь, Джон обнаружил троих… По его сведениям, должно быть четверо. Выяснит потом. А раз уже здесь, разберётся с тем, что есть… Охотник быстро вколол дозу отравы той, что спала у входа — грязноволосой брюнетке и, пока она не успела понять, что происходит, заклеил рот скотчем… Прошёл дальше, к восточной стене и проделал то же самое с шатенкой, что спала, раскинувшись на полуразваленном диване… Поднимаясь, он тут же отразил удар сзади, нападавшего «босса», сцепившись с ним в схватке… … Сидя в кустах, в нескольких метрах от «эпицентра», Сэм с братом услышали рёв мотора прилижающейся машины… Ржавый пикап припарковался рядом с домом и, когда братья увидели, что вышедшая из машины девушка с тревогой надевает огромный капюшон, то поняли, что в доме не все, кого они должны были прикончить, а значит, отец сейчас в опасности. — Нужно… Предупредить отца! — с тревогой, громко прошептал Дин. — Нужно. Но ты не успеешь в дом, быстрее вампира… — так же тихо ответил Сэм, оценивая взглядом ситуацию, — И он приказал быть здесь. — На случай, если начнут уходить. Но никто не выходит… А вдруг, они… А что если?.. — Дин, успокойся. Он подаст сигнал, если что-то не так, помнишь?.. Следи за окном, он должен его разбить… — Но… Про неё он… Эй! — увидев, что девица направилась в дом, Дин резко вынырнул из кустов и смело направился к ней… Вампирша обернулась, придерживая капюшон рукой в перчатке так, чтобы скрывать от солнца лицо. — Привет! — стараясь выглядеть милым и непринуждённым, Дин подошёл к ней. — Привет, — удивлённо ответила девица, но услышав звуки борьбы в доме, тут же захватила Винчестера вокруг шеи и втащила его внутрь. В этот же момент, использовав вошедших, как отвлекающий маневр, Джон вывернулся из захвата главного, и срубил ему голову своим тесаком! — Нет!!! — девка, что удерживала Дина, издала истошный вопль, убиваясь потерей, — Ты ответишь… Охотник!.. — она оскалила клыки, приноравливаясь, к шее Дина и прошипела: — Посмотрим, сможешь ли ты убить своего, если он станет одним из нас!.. — Стой… — обращаясь к монстру, отец снова бросил укоризненный взор на сына, — У меня здесь ещё несколько твои́х, в заначке… — он поднял за шкирку вялую от отравы девку, угрожая ей мачете. Все застыли в попытке осознать сложившуюся ситуацию… Дверь скрипнула и… Внутри оказался Сэм. Бегло оглядев происходящее, младший сын кивнул отцу, чтобы делал задуманное и, совершил невероятный силовой рывок, мановением руки отбросив от брата тварь… Благодаря усилию Сэма, отец с Дином быстро справились с остальными и, убрав за собой, все направились к машине. В дороге, сидя на заднем сидении детки, Дин всё ждал, когда же отец начнёт свой выговор по поводу того, что сын чуть не сорвал операцию, подставил себя и всех, и вынудил брата применить свои сверхспособности, чего Джон не приветствовал. Но отец молчал. Он даже не обращал на сына взгляды, через зеркало заднего вида, как бывало в ситуациях, когда Дин провинился. Такое поведение старшего винчестера, натолкнуло Дина на мысль, что, возможно, по приезду его ожидает куда более серьёзная трёпка, чем просто выговор. Дин с замиранием сердца ждал, что будет, периодически спрашивая слишком уставшего Сэма, как он себя чувствует… Сэм ещё не настолько хорошо развил свои способности, чтобы свободно этим распоряжаться и, поэтому такой выпад отнял у младшего слишком много сил. Сэм кивал, что в порядке, глядя на брата с сожалением, зная, что он не способен отразить предстоящую «казнь» от отца… Превозмогая своё бессилие, Сэм нашёл ладонь брата и сжал её в своей руке, пытаясь ободряюще улыбаться. Дин несмело улыбнулся в ответ, кивнув «не переживай». Сэм всё равно переживал. Это он, Сэм, может спорить с отцом, приводить аргументы в защиту своей точки зрения… А Дин не может. Если и мог бы, то не станет — Дин считает, что отец всегда и во всём прав, и для него каждое слово Джона — закон, постулат, догма… Едва не святое писание. Направляясь в свой номер — соседний сыновьям, Джон даже не обернулся… Дин только сейчас заметил, что между пальцев правой руки, у отца багровые подтёки почти засохшей крови, но Джон, как обычно, этого не замечает будто. Войдя в номер с Сэмом, снимая куртку, Дин обеспокоенно ещё раз спросил, как брат себя чувствует. — Всё нормально, Дин, — устало ответил тот, так же сняв верхнюю одежду, — Мне просто нужно поспать и… — Сэм вздохнул, вроде и так понятно, что «и». И всё придёт в норму. — Прости, Сэмми, что вынудил тебя… — Не извиняйся, Дин. Мне стоит упражняться в этом чаще и тогда… Всё будет нормально, — подойдя к кровати и упав сверху. — Сэм… Отец не хочет, чтобы ты пользовался этим своим «даром»… — развёл руками Дин, стоя посреди комнаты. — Не хочет. Но при этом рад помощи, — скептически ответил Сэм, — Дин… Я не в состоянии сейчас обсуждать отца. Сэм повернулся на живот, всем своим видом выказывая, что требует тишины и спокойствия. — Хорошо. Я тогда… Пойду гляну, как отец, — беспокоясь о том, насколько серьёзна рана папы, предупредил брата Дин. — Ага… — неоднозначно протянул Сэм. Дин знал, что если бы не его потеря сил, эта фраза прозвучала бы вроде «ага, он уже ждёт тебя, «на ковёр». Со вздохом, Дин вышел за дверь. Предупредив отца, особым стуком в дверь, Дин осторожно вошёл. Ожидаемо, он застал Джона со стаканом алкоголя, в той же окровавленной руке. — Папа… — увидев кровь родного человека, Дин забил на предрассудки и быстро шагнул к нему, — Что… Что произошло? Покажи… — кивая на руку. — Ерунда, — безразлично ответил отец. — Нет, покажи, — Дин взял его руку, отставив стакан и повернул внутренней стороной, обнаружив глубокий порез, на стыке ладони. — Нужно обработать… Дин достал аптечку и, тщательно промыв рану на руке отца, обработал антисептиком и достал бинт, точно зная, что Джон не позаботиться о такой, на его взгляд, ерунде и будет бередить рану всем, что берёт в правую руку. Джон спокойно, с интересом наблюдает, как сын сосредоточенно перематывает его ладонь бинтом, поглядывая на отца, не слишком ли туго, на что Джон даёт ответ лишь кивком, что означает «нормально»… Когда Дин заканчивает процедуру, и аккуратно обрезает конец, он убирает аптечку в сторону, и всё так же стоя перед отцом на коленях, подносит к своим губам его руку, чтобы поцеловать больную ладонь… Раны отца, всегда остаются шрамами в душе сына. Неожиданно, пальцы Джона обхватывают скулы сына и эта же рука, грубо отталкивает его от себя. Дин падает назад, вовремя упираясь на руки и поднимает на отца растерянно-боязливый взгляд. Дин видит, как привычный, строгий взор отца приобретает новые оттенки… Там теперь злость и… Что-то похожее на презрение. Дин не хочет верить, что правильно прочитал эту эмоцию, но он никогда ещё не видел, подобного взгляда Джона, обращённого на него. Презрение?.. Отец ещё и подчёркивает это пренебрежительной ухмылкой на одну сторону. Дин не в силах понять, что произошло. Точнее, он знает, что виноват, но так… Отец никогда, ни разу на него не смотрел так. — Папа… — Дин даже не пытается встать. Такой взгляд отца пригвоздил его будто. — Дин… — тяжёлым тоном начинает отец, — Только вчера, я напомнил тебе, что ты не можешь добавлять отсебятину, в приказы… — Отец, но… Я же беспокоился за тебя́… — Я вставлял в своё распоряжение, фразу о том, что в твоё задание входит беспокоиться обо мне? — чётко спрашивает отец. — Н-нет. Но… — «Но»? Ты даже не можешь чётко ответить на вопрос? Нет. Без «но». Нет, — я этого не говорил, так? — Так, но… — Снова… Вставай. Дин поднимается, словно он управляемая отцом марионетка, делает то, что говорят. Чувство вины этому способствует. Но Дин думает, неужели, отец обвиняет его сейчас в заботе о нём, в беспокойстве за него… Конечно, не только в этом — Дин ослушался приказа, но… Неужели, это не оправдывает его? Отцу совсем безразлично, что за него переживают?.. Джон поднимается с места, делает шаг к сыну и, начав расстёгивать пуговицы его рубашки, кивает «снимай» и направляется к своей сумке, на кровати. Дин, с кучей вопросов в голове, расстёгивает медленно оставшиеся пуговицы и снимает вещь. Отец подходит и, выхватив рубашку, бросает на стул рядом, кивает строго на футболку, держа в руках искусанную полоску кожи, что они используют, когда кого-то нужно подлатать, чтобы боль не раздробила сцепленные зубы. Дин снимет и футболку, всё не решаясь спросить, зачем, но… Когда рука отца касается пряжки офицерского ремня на его поясе, чтобы снять его, догадаться не сложно, к чему всё идёт. — Папа… — Дин, вдруг, ссутулился, наблюдая как отец неспешно вытаскивает ремень из шалёвок… Тело сына прошила дрожь, он сглотнул пересохшим горлом, — Ты… — Дин ещё надеется, что ошибочно сложил в своей голове действия отца. — Я вынужден принять более жёсткие меры, чем простое напоминание о твоих обязанностях, — тихо говорит отец, и кивает, что Дин правильно всё понял. Джон берёт сына за руку и подводит к столу, поворачивает спиной и расставляет широко его ладони, вынуждая слегка нагнуться… Дин молчит, позволяя отцу проделать всё это. Он до конца не верит, что папа сможет вот так, с ним. Отец подносит к его рту этот кожаный обрезок и говорит: — Сожми… Дин послушно открывает рот и принимает меж зубы эту штуку. Оборачивается на отца, глядя с такой надеждой, непониманием, с обидой, страхом… — Смотри перед собой, — сухо командует Джон. — Постарайся не издавать звуков. За крик, добавлю ударов. Пока десять. Кивни, если ты меня понял. Выслушав всё внимательно, Дин медленно кивнул, всё ещё не веря что отец сможет… Джон намотал на руку конец ремня, что без железки… Прошёлся взглядом по бледной коже спины сына, с чёткими линиями выпирающих слегка лопаток, и… Не дав себе времени на раздумья, с размаху нанёс нещадный удар меж лопаток сына!.. Оставив отпечаток пряжки, под левой: — А-а-х-ха-а!!! А-а!.. — руки Дина подогнулись, он упал грудью на предплечья, выпустив изо рта проклятую штуковину. Удар стал неожиданным, хоть он и знал, что будет. Но Дин до последнего надеялся, что отец просто пригрозит, но не станет… — Плюс два удара, Дин, — холодно прокомментировал отец. — Закричишь ещё раз — ещё два. Думаю, систему ты понял. Вернись в прежнюю позицию. Едва веря происходящему, Дин снова выровнял дрожащие руки и прикусил зубами эту дрянь, ощущая как жжёт кожу спины там, где опустился первый удар… Джон сразу же стегнул второй раз, третий!.. Дин крепче сжал зубы на полоске кожи во рту, вздрагивая и сдавленно мыча, изо всех сил стараясь не закричать… А кричать хотелось. Несмотря на то, что всегда, попадая в лапы к монстрам Дин держался, не показывал ни страх, ни крик, сейчас хотелось кричать. Казалось, проклятый ремень раскаленный, казалось, отрываясь от спины, он сдирает за собой кожу, впиваясь железкой в кость. От того, чьими руками, применяется такое нещадное орудие, от того, какими родными были эти руки, когда его гладили, было ещё больнее… — М-м-г! М! М-м-г-х! — после седьмого удара, Дин постучал ровной ладонью по поверхности стола, подавая сигнал, что не может больше терпеть. Отец остановился, — Папа… — вздрагивая, сын выплюнул снова вещь, — Папа… Больно, слишком. Пожалуйста, прекрати. Пожалуйста, папа, не могу… Отец остановился, перехватил ремень другим концом… — Не можешь? Дин, зато можешь подставлять под удар брата и думаешь, что везде выйдешь сухим из воды. У Сэма из-за тебя большая утрата сил… — Сэма?.. — сын переспрашивает, не оборачиваясь, зная, что в глазах отца найдёт лишь подтверждение. — Да… Да, прости. Я не имел права, — отвечает он, ощущая резь в глазах, от подступающей соли слёз. — Вот. Я вынужден объяснить тебе по-другому то, что не доходит словами. Готов?.. Дин кивает, снова прикусив кусок кожи… Джон не медлит. Он пускает ещё пять ударов жестоким градом, перекрещивая бледную спину вдоль и поперёк… Дин не сорвался на крик только из-за того, что всё случилось быстро, он еле удержался на руках и, после двенадцатого стежка, снова упал грудью на предплечья. Дин не мог разобрать, где больнее, на горящей огнём спине или внутри… «Сэма…» — Дин надеялся, что отец просто очень испугался за его, Дина, жизнь и поэтому решил проучить, чтобы больше так не делал, но… Оказывается, всё только из-за Сэма. Отцу всё равно, что Дин рисковал собой, он сотворил с ним такое, беспокоясь только за Сэма. Думая об этом, Дин крепче сжал предмет зубами, чтобы не заскулить вслух. Конечно, не только… не только из-за Сэма: «Посмей только ещё раз подставиться под чьи-то клыки!» — на самом деле хотел приказать и пригрозить отец. Но нельзя. Нельзя дать повод, ещё раз в себе утвердиться, а Джон уверен, что так и было бы, если бы он сказал, что волнует его на самом деле. Нужно делать наоборот. «Папа…» до сих пор стоит в его голове, пока отец возвращает ремень на свой пояс. «Папа»… Не формальное «отец», не обращение «сэр», а родное «папа»… Дин взывал к нему, как к тому, кто должен защищать, а не наоборот. Услышав это, Джон подсознательно сжал сильнее ремень правой рукой, надавив на рану, карая и себя. Отец протягивает руку, забирая предмет от рта сына. Дин пробует выровнять пострадавшую спину. С трудом, но получается, вся кожа горит жгучей болью, будто посыпали тлеющими углями… Дин оборачивается и смотрит на отца разбито, глубоко раненным обидой взглядом, разочарованно. Он изо всех пытается удержать горькие слёзы, но не получается. Дин унижен самым любимым и родным человеком… Отец впервые поступил так и, Дину пришло понимание, что он действительно разочаровал отца, а возможно, папа больше не ценит его, как раньше. Да, наверное, больше не дорожит так Дином. Отец молча подаёт сыну вещи и смотрит взглядом «скройся от моих глаз». Это совсем противоположное тому, что чувствует Джон на самом деле, но он старательно заставляет себя это демонстрировать. Дин улыбается криво, болезненно морщится, неловко натягивая вещи… Сейчас ему кажется, что его привычные вещи сотканы из колючего терна. А горькая обида обвила лёгкие колючей проволокой и всё сжимает кольца, усложняя дыхание. — Дин… — говорит с укором отец, почти что брезгливо, вытирая большим пальцем слезу на его щеке, — Ты же мужчина… — упрекает сына, за собственноручно вызванные в нём слёзы. — Ну что это?.. Дин поджимает губы и кивает, соглашаясь… Отец кивком указывает покинуть комнату и, Дин медленно выходит за дверь. Дверь, в их Сэмом номер, Дин закрывает как можно тише, заметив, что Сэм спит. Он проходит в ванную, чтобы умыться холодной водой, смыть позорные слёзы с лица. — Дин… — Сэм заспанно поднимает голову, когда брат выходит из ванной, — Всё в порядке?.. У тебя. — Да… — отвечает он, поспешно натянув на лицо привычную беззаботную маску, — Да. — Мне показалось… Ты кричал?.. — Я? Нет… Что ты. Приснилось, наверное. — А… Сэм, убедившись, что всё нормально, снова засыпает. А Дин проходит к своей кровати и падает ничком. Обида душит. Разглядывая спящего брата, Дин горько улыбается тому, что услышал от отца, Сэм дороже… Важнее. Дин отчасти согласен с этим, понимая, что брат слишком маленький, чтобы тратить столько сил. Дин корит себя за наивность, что позволяла думать, что он важен тоже, что важен в равной с Сэмом степени. Конечно, Сэм важнее для отца — он же младше, вечный ребёнок… Думая об этом, Дин задаётся вопросом, а любит ли папа его вообще… Неожиданно, вспоминаются слова отца «…Люблю тебя». Дин знает, что Джон ничего не говорит просто так, и это заставляет выжить его веру в отца, в его чувства. Но обида всё равно давит глыбой на обожжённые его ремнём плечи… Любое движение, отдаваясь в спину порождает стон, что Дин душит в себе, дабы не потревожить сон брата. «…Люблю тебя», вспоминает вновь Дин… Раз за разом прокручивает в голове. Его так ранили родные руки, так обидел самый любимый человек… Несколько часов прокручивая эту ситуацию с разных сторон, Дин всё-таки приходит к пониманию, что папа прав. Это ведь была не прихоть отца, Джон должен был что-то сделать с тем, что Дин ослушался его не единожды. Дин понимает… Находит в себе понимание, как и всегда. Вспоминает, те выходные «дома», с горечью сравнивает и… Осознаёт, что отец скоро уедет снова. Дин никогда не знает, вернётся ли он вообще. Сложив это с длительным ожиданием перед этим, Дин решает, что нужно использовать момент, пока они не вернулись в дом Бобби… На обиду становиться плевать, когда он понимает, что она может стать последним, что между ними случилось. Любое, что случается, может стать последним. Потом он вспоминает, что отец не желает его видеть, Джон сказал это одним взглядом… Но вопреки всему, Дин решается поговорить, попытаться. Тяжело поднявшись, он снова направляется в номер отца. Дождавшись разрешения войти, Дин проходит в номер и застаёт Джона у окна, со стаканом алкоголя. — Папа… — Дин подходит, и обнимает сзади за плечи. Ему непросто сейчас обнять отца. — Говори, Дин, — со вздохом разрешает отец. — Папа, я… Я понимаю тебя. Понимаю, почему ты решил, так… Мне больно… Но я не злюсь. Ты… Ты прав. Ты… Простишь меня? Ты не сердишься больше? — Дин расчувствовался, начав говорить быстро, задыхаясь от волнения, — Скажи, что не злишься, папа. Потому что… Я так скучал по тебе… Я скучал и… Ты снова уедешь. — Это по барам, ты скучал по мне? — безэмоционально вопрошает отец, всё ещё глядя в окно. — Прости… Пап, — положив голову отцу на плечо, — ты… Ты не хочешь меня видеть? Джон развернулся. — А ты? Чего ты хочешь? — Джон говорил равнодушно, глядя на сына взглядом, что означал, что он знает ответ заранее. — Я хотел знать… Что ты не злишься, — опуская взгляд себе под ноги. — Нет, не злюсь. — Джон сказал это, посмотрев на сына так… Надменно, с едкой ухмылкой, будто хотел выразить, что Дин даже злости его не стоит. Дин совсем сник. Глядя папе в лицо, читая такое в его взгляде, Дин не понимал, откуда это. Что такого случилось?.. Почему, вдруг, папа бросается в него такими разъедающими душу взглядами. Это действует на Дина как лимонная кислота, попавшая в открытую рану. — Точно?.. — Дин спрашивает с совершенно болезненным недопониманием. — Да, — равнодушно кивает отец, внутри себя проклиная службу, войну, где его научили этому. Лучше бы Дин догадался, лучше бы Джон не был так хорош в этом, не стараться бы тогда, на учениях по психологическому воздействию, до особой отметки в военнике, о прохождении курса с отличием… Джон старается. Перестраивает себя, переламывает в корне… Выворачивает на изнанку всё то, что должно выглядеть как ласка, нежность. Перекраивает всё это в пренебрежительную похоть, мешая святое с чем-то, что приравнивают к помоям. «Почему же ты… — Дин не знает, что и думать, мысли зашли в тупик, — Если не злится больше, что же ещё не так?» — От такого взгляда хочется укрыться, как от смерча. Дин опускает лицо, а затем вспоминает, зачем пришёл — обнять, если повезёт, за поцелуем. О большем не думается, под таким взором. — Папа… — Дин всё-таки пробует: переступает неловко с ноги на ногу и снова протягивает руки, обнять. — Обнимешь?.. — прозвучало с жалобой, что ему плохо, с горечью, со вздохом. Джон обнимает, едва касаясь, помня о больной спине, но произносит: — А говорил, взрослый. Лезешь обниматься, как пятилетний мальчик… — с колкой насмешкой. — Папа… — Дин снова смотрит с непониманием, — Но ты же говорил, что любишь меня!.. — восклицает сын, севшим от волнения голосом. — Я не могу тебя не любить, — утверждает Джон, — Ты мой сын. — Теперь он произнёс это так, словно любить Дина, это тяжкая обязанность, обременяющая ноша… — Но ты же говорил, что любишь… Что не только… — Дин понимает отчасти, что спрашивать об этом не имеет смысла, но ему интересно, что это было, тогда, если теперь всё вот как. — Вот что сын, — начинает Джон: — Я разочарован… — он отстраняется от Дина и, недовольно качая головой, садится на кровать, — Я думал, ты сам поймёшь… Испугаешься, зайти настолько далеко, в своей испорченности. Я думал… Теперь я знаю, что для тебя нет преград никакой морали, если тебя не остановить. — Ты… — Дин потерянно разводит руками, — Это была проверка?.. Я знал. Я догадывался, — тихо говорит он, скорее себе. — Теперь ты… Прогонишь меня?.. — Нет… — качает головой отец. — Ты мой ребёнок, я должен любить тебя, не смотря ни на что — я обязан, заботиться о тебе. «Должен любить…» — повторяет в уме Дин, понимая, что слово «должен», означает всего лишь обязанность, родительский долг. Это значит, что папа совсем не хотел бы такого сына, или хотел бы не знать совсем, о его тайне иных чувств к отцу. — Должен?.. — Дин подходит, медленно опускается на колени, между разведённых ног отца, — Ты любишь меня, или нет? — Люблю… — с печальным вздохом говорит Джон. Дин понимает, что отец, жалея его, не окончил фразу чем-то вроде «…Но не хотел бы любить, если бы был выбор». «Не может быть… — думает сын, вспоминая, как отец целовал его, — Нехотя, так не целуют. Хотя…» — Дин вспоминает, что отец может изобразить что угодно, когда ему нужно. Дин понимает, что притворяться сейчас, Джону незачем. В отчаянии, от всего услышанного, он, опираясь ладонями на колени отца, приподнимается и целует его прямо в губы — проверить, а может, отец снова пытается обмануть себя и его… Джон ловит губы сына своими, посасысывает сначала, потом целует по-настоящему… А когда Дин удивлённо отстраняется, с силой бьёт ладонью по лицу… Так, что Дин падает на бок, вовремя скоординировав направление, чтобы не спиной. Дин садится, хватаясь рукой за пострадавшую часть лица, смотрит с непониманием… Адреналин бьёт, мысли путаются, спотыкаясь одна за другую… Но ведь секундами ранее его целовали. Или… Показалось? Понимая, что расшарканное сознание может его обмануть, Дин снова подходит, занимая прежнюю позицию. Желая понять, что здесь не сходится, он снова тянется к родным губам, повторяя всё медленно… Отец не отстраняется, ждёт, что будет. Дин вновь, как будто в замедленной съёмке, касается его губ… Целует и, ему снова отвечают, так приятно, как будто и не было этой всей боли… Но как только он отстраняется, снова получает крепкую затрещину, на ту же щёку. Как дежавю… Что же это такое? Даже не кулаком. С ладошки, как дешёвой проститутке, что полезла сама в карман. Дин смотрит с обидой, на грани психоза, почти со слезами, с вопросом. — Дин… — несколько секунд помолчав, говорит отец, сложив пальцы в замок, — Я понимаю то, что «это» в тебе, настолько глубоко, что твой организм приучился, не реагировать на посторонних… И я понимаю, что… Жить с этим, тебе… Нам, как-то нужно. Я хочу помочь, поэтому… Я считаю своим долгом, постараться помочь тебе с этим справиться, но понимаю, что так сразу ты не сможешь… Одолеть это. Поэтому, я разрешаю тебе «подходить» иногда, но хорошо подумай, так ли тебе нужно это. Потому что, каждый раз твоё «неуставное» поведение, будет строго наказуемо. Джон смотрит на сына так, словно Дин душевно больной и он понимает, что отец не далёк от истины… Но вопреки этому, Дин внутренне перечит его словам, а значит и спорит с собой, будучи уверенным в том, что это чувства, настоящие, а не то, о чём говорит отец. Джон говорит что… Это то, с чем нужно справиться?.. Дину стыдно отчего-то, неловко и, он уверен, что с этим не справиться. Это по-настоящему. — Папа… — Дин встаёт, и снова приближается, — Только не бей больше… Пожалуйста, хватит, — просит он, убирая руки отца, чтобы сесть к нему на колени. Джон позволяет, желая узнать, что же сын сделает. Отец хочет в этот момент, чтобы сын отказался от него. Было бы проще. — Папа… — Дин боязно касается его щеки дрожащей ладонью, — Папочка… Поцелуй ещё, пожалуйста. Только… — заметив предупреждающий взгляд отца, — Можно, накажешь потом, если… — потирая горящую пунцом скулу, — Если по лицу. Не хочу, врать Сэму, — совсем тихо добавляет он. «Боже! — внутренне взывает отец, — Неужели, там, наверху, нет никого, кто карает таких, как я?!..» — Джон хочет замёрзнуть, застыть в камне в эту секунду. Проклинает себя всеми известными проклятиями… Отец думает о том, что должен же быть кто-то, кто карает таких родителей. Любить сына всеми гранями человеческой любви — неправильно, но так издеваться над ним, над родным дитям — в сотни раз хуже. Джон лишь надеется, что его план принесёт победу и после, Дин сможет понять его… «Простить… конечно, не сможет», — гадает отец и кивает сыну строго. — Хорошо… По лицу, не буду. Но… — Где-то ещё? — догадывается сын и кивает быстро: — Ладно. Хорошо. Что нужно?.. Может… — поднимая одежду на животе, — Здесь не видно. Я одет… Буду… — Дин тараторит, нервно сглатывает, ни за что не смотря в глаза, соглашается на все условия, ради его поцелуя. Словно и вправду душевно больной, он ищет на себе место для удара, где не увидит брат. — Ладно… — говорит отец, остановив его дрожащую руку, что оголила, для него торс, — Хорошо. Я вижу, что ты всё понял. В этот раз, прощаю… Отец снова накрывает губы сына своими, скользит языком внутрь, зная, чего хочет Дин, что ему нужно. Отец целует сына нежно, с благодарностью… С благодарностью за его преданность, за любовь к отцу, что не считает за преграду ничего, даже то, чем пытался остановить его Джон. Дин жмётся ближе… Чуть расслабляется, оттого что отец пообещал не бить больше и сжимает несильно его перебинтованную руку. Ту руку, что обидела его сильно, но всё равно остаётся родной… Родной, грубой и нежной, разящей и ласкающей, отцовской рукой. Дин отвечает на поцелуй… Принимает, позволяет отцу хозяйничать у себя во рту. Он хнычет в поцелуй, жалуясь… Жалуясь отцу на него же. Кому ещё он расскажет, про свою обиду?.. Кто ещё, сможет понять его вот так?..