Храню Для Тебя

      Весь дом уже уснул буд-то… Но Дин знает, что полночь — не время засыпать, для величайшего охотника… Дин, лёжа в своей постели, находится за шаг от рокового для него решения. От осознания того, что отец здесь, прямо за стенкой… Конечно, за противоположной, от его кровати, но… Это так близко. Слишком близко, чтобы не думать. Чтобы не зудело там, в точке самого близкого контакта с ним. Перевернувшись ещё несколько раз с боку на бок, сын всё-таки не выдерживает: тихо выскальзывает из постели и, ступая босыми ногами по холодному полу, медленно направляется к двери в соседнюю комнату. Приклеившись буд-то спиной к стенке около двери, уперевшись затылком, Дин почти не дышит… Это как на охоте. Только… Сейчас он, почему-то, чувствует себя жертвой. Причём, скорее какого-то проклятия — отец ясно дал понять, чего будет стоить то, что он собирается предложить-попросить… А тем, что они в доме Бобби, Дин скорее всего добавит себе наказания, но он не может. Не может не коснуться отца более долгим прикосновением, чтобы ощутить, что он здесь. Что всё в порядке. И… Дин хочет понять, если папа позволит, что молчание между ними закончилось. Ему почти плевать уже, какой ценой он поймёт это. Вдруг, из-за приоткрывшейся двери появляется рука, молниеносно втягивая Дина в комнату и, эта же рука, прижимает его к стенке уже с другой стороны… — Ты слишком громкий, как для охотника. — Злым шёпотом. Звучит, как упрёк. Дин задыхается, от ощущения его руки поперёк своей груди, забив на то, что значение этого жеста не такое, как ему хотелось бы. При свете ночной лампы, глаза отца, кажется горят ещё опаснее. — Папа… — Так же, полушёпотом. Дин не находится, что ответить. А что он может сказать?.. Джон упрекнул его. Отец прав. Дин слишком громко дышал, шёл… Шлёпая босыми ногами, громко. Наверное, он и думал слишком громко. Глядя отцу в глаза, Дин пытается найти там сторонние оттенки его укора — внутри сына ещё теплится надежда, что отец имел ввиду, что беспокоится о том, чтобы Дин не попался в чьи-нибудь лапы, если будет таким шумным. Но он не находит в тёмных глазах напротив, подтверждения своим мыслям. Это больно. И от этого ещё больше хочется его объятий. — Я буду тише. — Обещает сын и, находит другую руку отца, чтобы поднести к своим губам. Губы у сына шёрсткие… И отец чётко представляет себе, как он тосковал по нему… До температуры, до покраснения этих губ. Но… Вместо того, чтобы ответить взаимностью, Джон опускает руку, что только что поцеловал сын, на его горло, сдавив пока не сильно: — Будешь тише?.. — Джон едва заметно кивает, с таким выражением лица, что говорит о его… Отвращении? Дин старается не замечать этого. Но он слишком много раз видел именно это выражение на родном лице, чтобы прочитать его неправильно. — Папа… — Джон предупреждающе сдавливает горло сына ещё сильнее. Дин тяжело сглатывает, опустив глаза, но рискует продолжить: — Ты можешь… Ты говорил, что я могу подойти, за «чем-то»… И… Да, я помню про… Но… — Не мямли, Дин. Говори чётко. — Строго приказывает отец, хотя уже догадался, конечно, о чём идёт речь. — Ты можешь?.. Я хочу… — Ты хочешь, чтобы я снова помог тебе потакать, твоей, якобы любви?.. — Отец вопрошает строго, произнося слова о любви таким тоном, буд-то он ни на йоту не верит, что это может быть настоящим чувством. — Пожалуйста, папа… — Несмотря на руку, что сдавила его горло, Дин смотрит в глаза открыто, всецело отдаваясь на милость обожаемого им человека, — Ты можешь… Ты говорил… — Я говорил, — напоминает отец, — что ты можешь подойти, за «чем-то», если тебе нужно. Да. Условие, ты помнишь? — Да… — сглотнув, собравшийся в горле комок страха, Дин пытается кивать. У него по сути нет выбора. — Да. Я помню. Но… Я… Я прошу: ты можешь, сделать вид, как тогда?.. Сделать вид, что ты меня любишь. — Мне не нужно делать вид, Дин… Я люблю тебя. — Джон говорит это таким тоном, как тогда, в том номере мотеля. Дин теряется, где была правда: дома в общей постели, когда отец совсем по-другому говорил об этом, или в номере, где он сказал, что любит исключительно, как отец. — Я прошу тебя, не так. — Звучит как-то горестно. Как-то унизительно, выпрашивать любовь. Но Дин знает, что завтра за это заплатит. Поэтому, это почти сделка. — Не та́к?.. Хорошо, Дин: я хочу знать, настолько ли тебе необходимо, то, чего ты просишь. — Джон убирает руки от сына и проходит к кровати. Садится, упираясь локтями в колени. Дин остаётся стоять у стены. Он не знает, чего именно хочет отец, но, ненавидя за это самого себя, Дин готов на что угодно. — Снимай, — невозмутимо кивает отец, на синие пижамные штаны Дина. — Пап… Дин краснеет, хотя никогда бы не подумал, что у него включается эта функция организма. Он неловко переступает с ноги на ногу. Отец даже не сменил тон на более мягкий… Интимный, как тогда. — Снимай, — командует Джон уже более настойчиво. Дин, с замиранием сердца, от такого тона, берётся за слабую резинку тонких штанов и, слегка приспускает вещь с бедренной косточки… Но пальцы, что всегда чётко жали на курок и обхватывали мачете, вдруг непослушно дрогнули. Дин не привык… Что таким тоном, подаются такие команды. Такого не было ещё. В первый раз, тогда, дома — отец был таким мягким, так беспокоился о его, Дина, комфорте. О его самочувствии. А сейчас он… Сын даже не может подобрать этому правильное определение, в своём запутавшемся сознании. Дин всё ещё не верит, что отец сможет так… Не верит. Джон — единственный бог, в которого по-настоящему верит его сын. И этот сын не может. Никак. Опровергнуть в себе эту веру. Отец смотрит испытующе. Так, словно сейчас решается, насколько о́н готов поверить в сына. Где-то глубоко внутри — там, где не достать сознанием, у старшего Винчестера закралась мысль «а что, если он не готов поддержать этот неозвученный уговор»? Джон знает, что нечестно, по отношению к сыну, единолично знать, что настоя́щее. Но так же он знает, во что может вылиться их любовь, если она будет выглядеть обоюдной. И лучше, для отца, видеть что сын ненавидит его, чем изредка видеть его надгробие, если они продолжат так, как того заслуживает Дин. — Папа… — Дин закусывает нижнюю губу с выражением абсолютного горя, на лице. Грудную клетку сдавило понимание того, что отец не может даже применить свои навыки психологии и артистизма, чтоб хотя бы притвориться, что любит сына… — Дин… — выговаривает Джон, тоном «ты исчерпал лимит терпения» и, упираясь ладонями в колени, медленно поднимается с места. Дин слегка дёргается, неосознанно, от такого движения отца. От его, подавляющего любую волю, взгляда, что нацелен прямо сыну в глаза. Дин начинает хаотично бегать глазами по комнате, чтобы укрыться от этого взора, коим отец никогда прежде не смотрел на него́. Дин видел такой взгляд отца раньше… Так Джон смотрел на своих одноразовых шлюх, в захудалых пабах. И на потусторонних тварей, перед своим коронным выстрелом или ритуалом. Но никогда… Никогда на сына. Со страхом, Дин думает о том, изменится ли когда-нибудь этот взгляд, на привычный ему — тёплый отцовский… Или он, Дин, навсегда останется теперь, для отца, одним из неправильных мальчиков, которых любит «исправлять» Джон. — Ты хорошо расслышал мою команду, Дин?.. — нехорошо так, спрашивает отец, подойдя к сыну на небезопасное расстояние. — Или наказание, за твою неспособность терпеть, ты хочешь уже сегодня?.. Джон, буд-то в предвкушении чего-то особенного, проходится языком по нижней губе, словно он оценивает дешёвую шлюху. Джон буд-то хочет показать сыну, насколько он упал, в глазах отца. Буд-то отец вовсе не воспринимает его больше, как сына… Дину непосебе, от такого взгляда самого родного человека. Но он надеется, что завтра, отец снова посмотрит с похвалой на него, как до этого, вечером. Дин надеется заслужить ещё, одобряющий взгляд папы. Хотя, глубоко внутри, понимает, что с некоторых пор, это невозможно. Незная, какую из своих беспорядочных мыслей принимать на веру, Дин неосознанно застыл на месте, словно бедный крольчонок, который не может отвести взгляд, от светящихся глаз удава… Молниеносно!.. Отец сделал ещё шаг вперёд и… Под видом поцелуя, больно укусил верхнюю губу сына, положив руку, ему на шею сзади: — Ауч-ч!.. — от неожиданности Дин вскрикнул… Когда уже поверил, что его поцелуют, когда, неосознанно, приоткрыл губы навстречу, он получил жестокий урок. — Тихо. — Слишком резким тоном, прозвучало в ответ. И, уже над самим ухом, громким шёпотом с хрипотцой — Ещё звук, и будет на самом деле больно. Если понял — кивни. Дин медленно кивнул, пытаясь доказать, заколотившемуся беспокойно сердцу, что папа не может навредить серьёзно. — Когда я отдаю приказ, ты беспрекословно подчиняешься, — продолжил отец, поглаживая большим пальцем ложбинку на шее сына, у кромки волос. — В этом, ничего не изменилось, Дин. Я спросил: ты хо́чешь, наказание уже сегодня? Сейчас. — Нет, сэр… Нет. Не хочу. — Сгорая от стыда, из-за выступивших невольно слёз, попытался чётко дать ответ сын. — Снимай… — пробежавшись пальцами другой, левой руки по нежной коже сына, над резинкой штанов, повторил медленно Джон. И отошёл на шаг. Дин несмело берётся вновь пальцами за край тонкой ткани и, медленно спускает их вниз, аккуратно переступая вещь… Выпрямившись снова, сын тут же прикрывает ладонями обнажившийся пах, где член уже наполовину стоит. От обдувающего теплом шёпота отца, от его шершавых, закалённых оружием пальцев на шее… От искор красного золота, в глазах Джона, член его сына отреагировал по-другому, чем его сознание. Дин смотрит куда-то в верхний правый угол комнаты… Пытаясь скрыть, одновременно счастливый и несчастный, свой взгляд, от пробирающегося в душу горячо-карего. Да… Не в силах контролировать свои эмоции, Дин чувствует волну позорного, унизительного счастья. Счастья, что его коснулся любимый человек. Поглаживал пальцами… — Руки. — командует отец. Джон произнёс одно слово, вместо трёх, но Дин знает, что отец имел ввиду. Дин улавливает малейшие колебания тональности в его голосе, с незапамятных времён своей жизни. И сейчас ему сложно… Сложно слушаться его, но и ослушаться — невозможно. Дин смотрит на родителя, выискивая подтверждение, что всё правильно понял. Смотреть на него сейчас, когда Джон полностью одет, а Дин обнажён до пояса снизу — самоистязание. Дин и без того ощущает себя на несколько уровней ниже отца. Всегда ощущал. А сейчас… — Сын. Мне нужно повторять? — Тихо, но строго. Дин знает, что это сочетание, в голосе отца, опаснее всего — когда он, словно крадущийся зверь, рыкает только тихо и изредка. Совершая невероятное усилие над собой, Дин разъединяет сложенные в паху ладони и опускает руки вдоль бёдер… Едва не бьёт сейчас озноб парня, от того, в каком виде он сейчас представлен перед своим кумиром. Джон победно ухмыляется, кивая слегка каким-то своим мыслям. А Дин совсем теряет истинного себя, вот так вот стоя только в лишь в тонкой футболке и выставляя на показ всё самое постыдное. Демонстрируя отцу свою подлинную реакцию на его прикосновения, на его голос, не зависимо от того, что именно звучит этим голосом. — Повернись, — кивает отец. Дин выполняет не медля — у него появилась возможность отвести взгляд, от обжигающей лавы в глазах напротив. — Наклонись вперёд. Разведи руками ягодицы в стороны, — негромко, но чётко, приказывает отец. Вздрогнув, от такого необычного приказа, таким привычным для сына тоном, Дин медлительно наклонился слегка вперёд и… Положив обе ладони на ягодицы, непослушными руками развёл половинки в стороны. — О! — Почти насмешливо прокомментировал Джон. — Да ты подготовился. — Глядя на слабо блестящий смазкой, слишком сжатый вход в, почти девственное ещё, тело своего ребёнка. — Значит… Ты был готов на что угодно и знал, на что идёшь. Не так ли?.. — Папа, но я… — от захлёстывающих волнами эмоций, Дин уже еле держался на ногах. — Что? — бесшумно подкравшись вплотную, отец обхватил сына рукой поперёк живота и плотно прижался пахом меж ягодиц. — Я… Я хотел… — Чего? Дин удивился, почувствовав под плотными джинсами отца, внушительных размеров твёрдый бугор, что упирался ему между ягодиц. Удивление было скорее неприятным — сравнивая нынешнюю ситуацию с тем, что было дома, Дин подтвердил свои догадки о том, что отец обесценил его в своих глазах… Ведь тогда, дома, Джон не мог посмотреть на сына только, как на сексуальный объект. Отец долго не мог позволить себе и Дину… А сейчас… — Папа… Дин хотел попытаться вызвать отца из самого себя. Вызвать того, кто целовал и нежил… Но, похоже, его уже давно нет внутри Джона. Для сына это было очевидным. — Хотел чего? — Джон выровнял положение сына, прижав его спиной к своей груди, — Хотел член… — положив одну руку на горло сына, пальцами правой, отец начал поглаживать тесно сжатую дырочку — Потому что твоя задница его хорошо запомнила, правда?.. — Нет… Нет, я… Хотел… Я другого хотел. — Ощущая, как неподвластное ему собственное тело, едва не трётся о руку отца. — Даже интересно… — Джон выдержал паузу, желая узнать, что это было. — Я хотел обнять тебя. — честно признаётся сын, и не надеясь, что ему поверят. Хотя он ни разу не дал повода не верить ему. — Ну да… Обнять. Это потому, что ты не различаешь и путаешь понятия: когда тебя любят, а когда трахают. Поэтому тебе нужно обниматься всё время. Ты же не глупый, Дин… По-твоему, я тот, кому нужны объятия? — Нет… — Горло сына сдавило таким огромным комом отчаянной безысходности, что он почти перестал чувствовать, как сжимает его рука отца. — Не-ет. А ты, ка́к хотел, чтобы я тебя обнял?.. — Слегка проникая палцами в тугую слишком дырочку: — Наверно, проникновенные объятия, тебе нравятся больше? — Слишком жестокая шутка. Джон упрекнул сына, что он зашёл обнять его, будучи готовым к чему-то большему… Ко всему, что может предложить или дать ему отец. Высветил его сокровенные желания, озвучив их в самой пошлой форме. — Папа… — Дин понимает уже, что говорить бессмысленно, но он отчаялся настолько, что пытается просто по инерции: — Папочка… Если ты… Если хоть немного ещё любишь меня, — пожалуйста, обними меня просто. — Дин… — Отец позволяет Дину, наконец, опустить руки, что разводят всё ещё ягодицы, — Ты уже взрослый мальчик. Тебе не к лицу, выпрашивать обнимашки. Сыну действительно становится неловко. Неловко, что ему, умелому истребителю нечисти, хочется простых человеческих объятий… — Да, — кивает он, — Да. Прости. Я не могу требовать… Отец подталкивает сына к стене и расстёгивает свои штаны: — Я дам тебе то, за чем ты пришёл на самом деле, — говорит Джон, побуждая Дина упереться руками в стену и, приспустив бельё, высвобождает свой огромный фаллос, что упёрся сразу же сыну меж ягодиц… — Папочка… — Задыхаясь предвкушением, с примесью страха, говорит сын, — Я… Осторожно, пожалуйста. У Дина перерыв почти в месяц… А отец даже не позаботился растянуть, как следует, нежную попку, что ждала только его… — Что?.. Никто не разработал в моё отсутствие твою дырку? — Пренебрежительно спрашивает Джон, успешно делая вид, что его это удивило. — Ты… — Дин резко разворачивается в его руках: — Ты серьёзно?.. Папочка… Я же… Я ждал тебя. Для меня, ничего не изменилось!.. Дин хочет сказать, что не смог бы… Что любит, не смотря ни на что. Но слова отца, озвученные в такой форме, выели буд-то все прочие мысли. «Дырка?.. Вот, что я для него теперь». — Хорошо, — говорит отец, так, словно его не задела боль в глазах сына и обида… Словно его «папочка», не обожгло душу родителя соком кайенского перца по венам. — Если ты говоришь правду, я легко подтвержу это для себя. Отец вновь разворачивает сына к стене лицом и, всего лишь проведя несколько раз своим членом вдоль расселинки меж его ягодиц, зажимает одной рукой его рот, резко толкаясь внутрь… — М-м-м! М-мг! М! — Дин мычит почти беззвучно. Хотя, возможность закричать вслух, облегчила бы его страдания хоть сколько-то… По щекам парня скатываются слёзы, от дикой, распирающей боли. Объёмный фаллос отца, что был ему так приятен раньше, сейчас ощущается железной битой, вставленной в его задницу широким концом. — Расслабься, — сухо командует отец, пробивая себе путь всё дальше внутрь. Джону не больно, ведь сын смазал себя. Но горячий шёлк стеночек внутри сына обхватывает его орган так плотно, что перед глазами пляшут разноцветные пятна. Отец выходит плавно… И снова резко вбивается обратно, больно шлёпнув по подставленной ему заднице загрубелой ладонью, чтобы отвлечь. Получилось: дёрнувшись вперёд от болезненного удара, Дин перестал зажиматься, пропустив, казнящий его член, до упора. — Да… Вот так, молодец, — похвалил Джон. И тут же «исправился»: — Ты не можешь воспринимать команды, если не отшлёпать тебя, правда?.. Не вздумай кричать, сын, — предупредил отец, убирая руку от его рта. — М-м-м!.. — Сцепив зубы изо всех сил, Дин лишь мычал тихонько. Кричать уже не было сил, даже если было бы можно: — М-м… А-а. А-а-а. А. — Едва слышно. Ощущая, как низ живота отца, горячо соприкасается с его ягодицами. Уже стало немного легче. Огромный отцовский член уже растянул его дырочку под себя. Но фантомная боль ещё била дрожью всё его тело. Ноги, что расслабились вместе с пострадавшей задницей — еле держали. И не давала собрать себя в кучу обида. Но несмотря на всё это, понимание того, что самый любимый, самый родной человек сейчас так близко соприкасается с ним… Разливалось теплом по обожжённой душе сына. Дин весь вспотел и дорожит, то ли от отголосков болевого шока, то ли от коктейля противоположных друг другу эмоций… Но его член, потерявший силу при слишком болезненном вторжении, снова стоит, пачкая живот обилием смазки. Одной рукой с силой дёргая сына на себя, второй отец обхватывает его фаллос, размазмазывая по стволу смазку и начинает настойчиво водить кулаком вверх-вниз… Затем оттягивает, до лёгкой боли, переполненные яички и, задержав руку там, начинает вколачиваться всё резче, сильнее, абсолютно пошло шлёпая тяжёлыми яйцами по промежности ребёнка… — А-а… — От такого жеста у парня перехватывает дыхание. Он боится новой боли. — Папочка!.. — Тише не зажимайся, — вкрадчиво, опасно говорит Джон, над его ухом, — Нравится, я знаю… — И тянет яички ещё сильнее вниз, вызывая новый приступ боли и страха у сына. — Папочка!.. — Громким шёпотом. — Не делай мне больно, пожалуйста!.. За что ты?.. — За что?.. — Джон снова перемещает руку на член сына, продолжив с силой дрочить. Внезапно, член отца покидает тело сына, оставляя после себя пустоту. Джон заменяет его двумя пальцами, начав поглаживать точно по простате… Другой рукой продолжая дрочить ему. Дин замер, каким-то образом ощутив, что что-то не так. Обернулся через плечо: — Папа?.. Почему?.. — Дину сложно выговаривать подобное вслух. — Что, сын? — Джон делает вид, что не понимает, о чём он. — Папа… Я… Хочу с тобой. Хочу, чтобы… — Чтобы я кончил снова в твою похотливую задницу, — снисходительно подсказал отец. — Да. — Тяжело сглотнув, и по-новому вспыхнув стыдом, кивнул Дин. — Ты не заслуживаешь. — Безапелляционно заявил отец. — Пожалуйста, прости меня, папочка. Позволь мне это, прошу. — Убеди меня. — Говорит отец, отступив на шаг. — Что угодно, отец, — с глубоким несчастьем в голосе, говорит Дин, позволив себе повернуться к нему лицом. Дину уже плевать, на собственную наготу ниже пояса… Ему крайне необходимо, ощущение горячего потока отца, внутри себя. Это как подтверждение, что он всё же не настолько противен Джону. Подтверждение, что отец входил в его тело, что Дин чувствовал его в себе. Ему до зуда необходимо. — Почему я должен прощать твою наглость, нетерпение… М? Почему я должен поощрять тебя за то, что ты позволяешь себе непристойно вести себя со мной? Нет… — качает головой Джон: — Ты не заслуживаешь того, о чём просишь. — Отец… — выливая новый поток из глаз, теперь уже от душевной боли. — Но я же… Я стараюсь, быть хорошим сыном для тебя. — Полушёпотом. — У меня плохо, наверно, получается, но я, пра́вда, стараюсь. Я что угодно сделаю… Всё, что ты хочешь. — Попытайся сделать так, чтобы я передумал. Сложив руки на груди, Джон говорит так, словно это подсказка и шанс для Дина. Для сына, который и так безупречен… Дин опускается, медленно, на колени, а затем, опираясь на руки, ползёт на четвереньках к ногам отца… — Папочка, любимый… Пересмотри, пожалуйста, своё решение. Пожалуйста… Я так ждал, что ты снова подтвердишь, что я пренадлежу тебе… — обветренными, искусанными губами, Дин касается подъёма стопы своего отца… Затем целует вторую ногу, и вновь поднимает глаза: — Неужели, кто-то ещё ждал тебя так, как я? Ты проверял меня. Ты убедился, что во мне, кроме тебя… — «Кроме Вас, хозяин», — предлагает отец, втайне надеясь, что сын посчитает, что это слишком, опомнится и уйдёт. Но нет. — Да… Хозяин. — Дин принимает это, даже не запнувшись и Джон невольно хочет ударить его по-настоящему, чтобы очнулся. — Кроме Вас, хозяин, никто не прикасался ко мне, — продолжает сын и, повернувшись задом, снова разводит руками ягодицы, открывая вид на незакрывающуюся, после отца, дырочку. — Скажи, малыш, — опустившись, Джон начал поглаживать ягодицы сына, — скажи: «сучка хочет, чтобы папочка кончил в мою дырку». — Обратив внимание, что сыну немного сложно, Джон решил помочь сломать штабы, начав поглаживать пальцами шов под яичками, — Давай, Дин. Ты же хочешь, чтобы папочка снова вставил свой большой член, в твою маленькую дырочку? — Да… Вс-с-с! Да, очень хочу. Да, папочка, сучка хочет, чтобы папочка кончил, в мою дырку. Пожалуйста, папочка. — Но за дерзость тебя нужно наказать, как ты думаешь? — Не дожидаясь ответа, отец шлёпнул больно по ягодице. — Вс! Ай. Пожалуйста, папочка, можно, это тоже завтра?.. — Хорошо, как скажешь… Встав позади сына, Джон резким толчком вогнал в него свой член и, снова шлёпнув по заднице, обхватил рукой его фаллос, начав в бешенном темпе растрахивать его, всё ещё узкую для отца, дырочку. Ускорившись до того, что сын не успевал вдыхать между толчками, Джон снова замедлился… И начал вливать в сына горячий поток своего сока, до упора насадив его на себя. Одновременно, отец тихо рыкнул Дину на ухо «кончай, сучка». Не понимая сам, почему подобные слова так на него действуют, Дин тоже кончил. С такой силой, что упал бы опустошенным, если бы не стальные руки отца, на его талии… Джон позволил сыну опереться на его плечо, чтобы перевести дыхание. При этом он обнимал сына поперёк груди и целовал его плечи, зная, что воспалённое сознание сына, сейчас этого не заметит. Дин тяжело дышал, пытаясь удерживать свои слёзы, плохо понимая, это от счастья слёзы рвутся наружу, или остатки обиды… Оба Винчестера, сейчас были настолько заняты мыслями друг о друге… Что не заметили, как приоткрывшаяся, после стона боли Дина, рукой Сэма, дверь закрылась тихонько снова…