Дневник кербанавта Валентины

Глава первая. Итоги похода за восторженными возгласами Конференция прошла нормально. Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Хотя один результат всё же был достигнут: после анализа пейзажей Айка, а в особенности красивого огромного диска Дюны, ажиотажа стало ещё больше. Передача «Бесподобный Айк» вкушала всемирную известность, а фотография меня, держащей Дюну, разошлась по всем газетам мира, и я стала ещё более знаменитой. Я также навестила родителей. И тут же начала жалеть о своей популярности. Меня встречали и у поезда, и у дома, и везде. Даже наш подъезд был заполнен моими фанатами. Надо бы поговорить с важными товарищами, чтобы они это разрулили. Как бы мне ни хотелось, уехать всё же пришлось – меня ждал космоцентр. Поскольку работы не было, мы думали над непонятными сложными вещами. Всех волновал главный вопрос: почему почти у всех работников космоцентра, даже у вечно бодрствующего Джина Кермана, возникла такая мощная сонливость? И почему она не пропала после анабиоза? Долго работавшая международная экспертиза пришла к выводу: либо это связано с общей нервозностью персонала перед стартом (ответственное событие, как-никак), либо же погодные условия: ведь ночью было очень холодно, и дул сильный ветер. Лично мне больше верится во вторую версию: у меня на быстрое изменение погоды всегда такая реакция – сонливость. Хотя и первая версия имеет право на существование: вспомним того же Боба, который в ночь перед стартом проводил какой-то эксперимент. И уж тем более Джин Керман: он так переживал, что отправляет меня вместе с двумя неопытными кербанавтами в неизвестность, что не проснулся. Вообще. Так до следующего дня и проспал, когда мы уже летели в межпланетном пространстве. Но что-то я отвлеклась, рассказывая вам об итогах. Пора бы поговорить о грядущей экспедиции. Глава вторая. Немного истории После того как мы с Биллом и Бобом вернулись с Айка, в центре планирования миссий возник банальнейший вопрос: куда дальше? Руководство моей страны хотело направить экспедицию на Гилли, ибо этот крохотный астероид привлекал учёных с момента своего открытия. Во-первых, Гилли – самый маленький спутник в нашей Солнечной системе, настолько маленький, что даже его точный размер узнать не удалось: Ева слишком яркая и астероид виден нечётко. Во-вторых, было интересно: откуда взялся Гилли? Ведь если исходить из данных о его орбите, получалось, что это «пришелец». Но многие полагали, что это кусочек Евы, когда-то давно отделившийся от неё. Но ничего фиолетового на Гилли не обнаружено: он вообще светло-бордового цвета. Внести ясность мог только анализ грунта: если в нём окажутся соединения йода, которых на Еве пруд пруди (по крайней мере, так считают учёные, хотя, может быть, это не так). Они в большинстве своём фиолетового цвета. Если они там найдутся, то будут правы те, кто считает, что Гилли – это кусочек Евы. Если же грунт не будет содержать следов йода, то правы сторонники космического происхождения астероида. Лично я бы туда полетела. Но, боюсь, меня не услышат. Отправят на Мохо или Дрес. А я туда не хочу, потому что на Мохо слишком жарко и скучно. А на Дрес маршрут долгий и сложный. В ситуацию внёс коррективы товарищ Керманов, убедивший союзные страны, что экспедиция на Гилли принесёт очень интересные данные, тем более что многие кербалы ещё тридцать лет назад, когда Гилли только открыли, очень хотели высадиться на это небесное тело. Спасибо, товарищ Керманов! Я сделаю всё, чего ждёт от меня страна. Глава третья. Ракета «Гилли 1» – Билл, расскажи нам, пожалуйста, про ракету. – С удовольствием, Валя. Если вкратце, то ракета очень похожа на «Айк 1», у неё только два отличия. Первое: на последней ступени – выдвижные тепловые щиты, необходимые для того, чтобы не сгореть в атмосфере Евы. Второе: первая ступень состоит из трёх «Мамонтов», а не из одного. Это сделано для ускорения выхода на орбиту. – Спасибо, Билл. Глава четвёртая. Пуск и полёт в межпланетном пространстве Я проснулась рано утром. Мне приснилось, что я встретилась с Аней, но это был всего лишь сон: от неё по-прежнему никаких вестей. Я надела комбинезон и дала четыре портрету товарища Керманова, висевшему на стене у кровати. Это на удачу. Потом пошла вниз и по пути встретила Билла и Боба: оба были сонные, еле плелись. Я попробовала их разговорить: – Боб, как ты, как спалось? – Да плохо всё. – А что случилось? – Ничего особенного, просто кошмар приснился, а потом уснуть не получилось. – Сочувствую. А ты как, Билл? – А я, Валя, почти всю ночь изучал конструкцию ракеты, чтобы знать, как там всё устроено, и тоже не выспался… В который раз! – Ну ничего, на орбите отоспишься. – Надеюсь. – Ладно, пошли позавтракаем, может, взбодритесь хоть немного. – Можно попробовать, – вздохнул Боб. – Чай определённо не помешает, – согласился Билл. Мы спустились в столовку. Новая приветливая повариха от души выдала нам, что мы просили. Даже Биллу чаю, а Бобу колы налила не обычную порцию, а увеличенную. Я спросила у неё: – Спасибо, а почему вы так много нам дали? Обычно же меньше… – Кушайте на здоровье. Вы же вон какие уставшие. А как поедите, так сразу и в путь. – Спасибо. Еды нам хватило с запасом. Мы так объелись, что даже не заметили, как подошёл фон Керман: – Доброе утро, кербанавты! Пошли на инструктаж! Боб даже не вздрогнул, а вяло сказал: – А может, потом? Мы так объелись. – Так это плохо. Перед стартом нельзя объедаться. Придётся его переносить. – Ну уж нет! – вспыхнула я, – ещё одну ночь я на Кербине не останусь! Я уже и так тут всё лето, осень и зиму просидела. Не хочу больше, надоело. – Ну, тогда пойдёмте на инструктаж! – Боб, вставай, нас ждут великие дела! Боб кряхтя встал и вяло пошёл. А Билл неуверенно стоял на ногах и плёлся следом. Одна я была более-менее в форме. Хотя еда очень просилась наружу. В ангаре Вернер начал: – Старт и выход на орбиту как всегда автоматические. До Евы проблем возникнуть не должно, поэтому сразу перейдём к интересному. Чтобы остаться у Евы, нужно затормозить в её атмосфере. Проблема в том, что мы не знаем, насколько она толстая, но если верить гравитации, то нужно пролететь не ниже 80 километров над поверхностью, предварительно выдвинув тепловые щиты. Далее: полёт до Гилли. Нам не удалось высчитать его точный размер, известно только, что он в диапазоне от 32 до 90 километров, поэтому придётся лететь почти вслепую. Если совсем никак не получится, придётся использовать телескоп и целиться на опережение. Валентина, надеюсь, вы не подведёте? – Будет сделано… Ик. – Хорошо, продолжим. На борту корабля есть небольшой везделёт с камерой. Валя на нём с Бобом полетает. Также есть разнообразное научное оборудование. И да, как всегда, таблетки, их много. И чуть не забыл: если вдруг еда полезет наружу, наверху есть специальные пакеты… Фух, вроде, всё сказал. А, совсем забыл! Мы не знаем, как себя поведёт наша электроника из-за близости к Солнцу, поэтому будьте осторожнее. Вот теперь всё. Скорее, старт уже через 20 минут. Мы вышли из ангара. Было очень холодно, примерно как в зимний день в Полигонске, солнышко только показывало свои первые лучи, поэтому мы надели шлемы и всё также медленно поплелись к ЦВС. Там сразу стало теплее. И тут мы увидели её. Ракету. Странно, что раньше я не замечала, какая она огромная. Почти в потолок упирается. Правда, при этом она стоит на гусеничном транспортёре. К ней подключены какие-то шланги и кабели. Шланги отсоединились, но неожиданно никаких белых клубочков не последовало. Интересно, почему? Я увидела Алексея, стянула шлем и спросила: – А почему никаких клубочков в этот раз нет? – Каких клубочков, вы о чём? – Ну, таких облачков белых, у дюнной ракеты они были. – Ах, вы про это. Мы просто поменяли окислитель: вместо кислорода теперь дегидразин, который при этой температуре является жидкостью. Правда, в космосе придётся его отогревать. Он при температуре 2 градуса по Цельсию начинает замерзать. Впрочем, об этом мы позаботились, – Алексей закончил говорить и обвёл нас взглядом, – залезайте в ракету, скоро взлёт. Мы кивнули и пошли к лифту. Он затрещал, закрыл свои решётчатые двери-гармошки и поехал вверх. Наконец он остановился у ослепительно белой конусообразной кабины. Я открыла дверь шлюза, прошла внутрь, впустила Билла, Боб закрыл шлюзовую дверь, а заодно и внутреннюю. Мы расположились в креслах, притом моё, капитанское, было впереди и могло крутиться, а кресла Боба с Биллом смотрели вперёд, но вращаться не могли. Боб и Билл из последних сил держались, чтобы не уснуть. Через иллюминатор я увидела, как поднимается гигантская дверь. Вдруг всё затряслось, и ракета поехала на стартовый стол. Через десять минут она остановилась. Мы все надели шлемы. Рация зашуршала и бодрым голосом Вернера промолвила: – Минутная готовность! – Вас поняла, минутная готовность! Нахожусь в исходном положении. Боб и Билл тоже подтвердили готовность. Потом Вернер скомандовал: – Ключ на старт! – Есть ключ на старт! – на панели управления загорелась синяя лампочка. – Продувка! – Есть продувка! – всё затряслось. – Зажигание! – Есть зажигание! Раздался хлопок, потом всё нарастающий рёв. – Пуск! – Закричал фон Керман и добавил: – Мы все желаем вам доброго полёта! К этому моменту ракета уже оторвалась от стартового стола. Нас вжало в кресла так, словно это была центрифуга в центре подготовки кербанавтов. Я ещё винила себя, что три четверти года почти не тренировалась. А стоило бы, ведь сейчас мне было очень плохо. Но на орбиту мы всё равно вышли. Я посмотрела на Билла с Бобом. Билл тяжело дышал, а Боб трясся от страха. Я спросила: – Мальчики, с вами всё в порядке? – Я устал, буду спать, – ответил Билл, выставил дату пробуждения и уснул. Боб что-то мямлил, поэтому я слазила за лекарствами и дала ему таблетку успокоительного. После чего он задремал. Я погрузила его в анабиоз, развернула орбитальные прибамбасы, выполнила манёвр, в результате которого Муна нас подтолкнёт, после чего уснула на 40 дней. Мне снилось, как я приземлилась на Гилли, неудачно подпрыгнула и улетела в космос. К счастью, меня разбудил ментальный будильник. Было время манёвра. Я начала разворот. Худо-бедно корабль развернулся. Я дала тяги «Носорогу». Он затряс ракету и начал тормозить. Теперь мы скоро войдём в сферу тяготения Евы. Нужно было сделать совсем маленький толчок, а «Носорог» не может давать такую маленькую тягу. Поэтому я отделила его баки и отшвырнула их радиоактивной струёй «Нерва». Разворачиваю корабль, даю маленький импульс. Есть! Теперь я пролечу на высоте 80 километров над поверхностью. Ниже спускаться нельзя – сгорим в атмосфере. Теперь можно ещё поспать. Ведь к Еве мы прилетим только через 240 дней. Я уснула. Мне опять снился кошмар, словно продолжение предыдущего. Начало такое же, но при этом, улетая от Гилли, я внезапно попадаю в атмосферу Евы, и мой скафандр начинает тлеть, потом комбинезон разваливается. И наконец, не выдержав экстремальной температуры, расплавляется шлем. Я падаю и падаю, пока полностью не сгораю в атмосфере. Погибаю. На сей раз ментальный будильник не спас: я увидела самое страшное, но всё же он меня разбудил. Ева уже рядом. Она огромная и такого красивого пурпурного цвета. Сворачиваю раскрытые антенны, панели и радиаторы. Выдвигаю тепловые щиты. Они должны полностью закрыть нижнюю часть ракеты, хотя до этого были прижаты к бокам. Теперь мы в безопасности. Потом появляются фиолетовые языки пламени. Я начинаю вращать корабль, чтобы охладить его. Это немного помогает. Между тем, ракета сильно трясётся, и мне кажется, что она развалится. Рёв очень силён. Смотрю на состояние тепловых щитов. Они почти сгорели, чёрт. Ну давай, милая, вылетай из атмосферы. Рёв всё усиливается. Снаружи всё фиолетовое. Внизу едва виднеется какой-то океан. Пожалуйста, ракета, не упади. Слышу взрыв. Первый тепловой щит сгорел. Бух! Бух! Бух! Оставшиеся щиты взорвались. Система взвыла от обилия неисправностей. Корабль начинает перегреваться. Неужели мы сгорим и о нас все забудут? Надо что-то делать. Бужу менталкой Билла и кричу: – Билл! Очнись! Что делать? Мы горим уже пять минут, все тепловые щиты кончились. Долго ли продержится корабль? У Билла глаза на лоб полезли. Он пытался что-то сказать, но я одёрнула: – Давай! Скорее! – Эм, Валя, судя по всему, нам уже нельзя находиться в атмосфере. Перегрев неизбежен. – Поняла! Высотомер показывает 75 километров, причём цифры медленно ползут вниз. Я делаю некербальское усилие, задирая нос. Перегрузка возрастает многократно, я уже сама едва не отрубаюсь. Наконец разворот завершён. В кабине такое пекло, что об этом думать страшно. Пот с меня льётся рекой. Запускаю «Нерв». Пожалуйста, «Нервик», родненький, не взорвись, я тебя умоляю. «Нерв» словно услышал меня: он не кипел, а мерно работал. По стеклу потекли расплавленные струйки металла. О нет, сейчас же будет разгерметизация! Некербальским усилием поворачиваюсь, надеваю шлемы на спящих Боба и Билла. Убираю подачу воздуха. Стекло у иллюминаторов трескается. В самый последний момент надеваю шлем на себя. Стекло лопается, и внутрь начинают затекать серебристые струйки. Воздух быстро вылетает наружу. Становится всё жарче. Сама капсула начинает трескаться. Но звуки пропадают, как и языки пламени. «Нерв» близок к разрушению, его температура больше 2000 кельвинов. Разворачиваю орбитальные прибамбасы. Всё начинает стремительно охлаждаться. Добиваю орбитальную траекторию. Вообще, я даже удивляюсь, как «Нерв» слышит мои указания, там же всё расплавилось. Мы на низкой стабильной орбите вокруг Евы. Осматриваюсь. Кабина в плачевном состоянии. Часть приборов расплавилась, в часть вонзилось мелкое стекло. К тому же теперь всё искрит. Во дела-а-а… Как же мы выбираться-то будем? Похоже… атмосфера Евы оказалась гораздо плотнее, чем мы думали… Я заплакала. Связь не работала, электричество было на исходе, панели не давали достаточно энергии. Вернёмся ли мы домой?.. Но тут я услышала кряхтение Билла, который спросил: – Валя, ч-что произошло? Где мы? – Я ду-у-ура, опять поломала нам корабль!.. А тут ещё Ева с её плотной атмосферой… – Успокойся. Сейчас чаю выпьем, и всё будет хорошо… – Какое там, у нас разгерметизация, все стёкла выбило… – Плохо дело. Пошли тогда осмотрим ракету снаружи, чего-нибудь придумаем. Корабль выглядел ужасно. Нижние баки пришли в полную негодность. «Нерв» был выше и спрятан, так что он не сильно пострадал. Но остальные цистерны так или иначе были повреждены. А кабина вся была в пузырях из расплавленного металла. Отсек с камерой пострадал меньше всего. Хорошо, что мы её не высовывали, а то бы без фотографий остались. Грузовой отсек был повреждён средне и лишь частично расплавлен. – Билл, у тебя есть идеи, что нужно делать? – спросила я. – Ёмкости не трогаем, в них топливо. – Вон в тех, которые внизу, топлива нет. Можно спокойно их разобрать и попробовать починить корабль. – Но… – И нечего их жалеть, они всё равно больше нигде не пригодятся. – Как скажешь, красавица, – согласился Билл и полетел в грузовой отсек. Он вернулся с двумя непонятно как уцелевшими ножовками и сказал: – Пошли отпиливать куски. – Вот этими ножовками? – Ну да. – У них такие маленькие зубчики. Ты хоть видел, какие куски нам отпиливать придётся? – Валя, позволь, я тебе объясню про ножовки… – Валяй. – У них очень маленькие зубцы, но острые. Там используются крохотные адамасы. А это самое твёрдое вещество, которое нам известно. Так что отпилим, не волнуйся. – Тогда пошли, чего стоим. Куски от баков отпиливались на удивление легко, будто мы резали пластилин. Мы быстренько раскромсали все разрушенные баки. Билл сказал: – Смотри-ка, наш корабль стал отдалённо похож на мой грузовичок. – Это ещё почему? По-моему, совсем не похож. – Смотри, рама – это баки, которые крепятся внизу, кузов – «Нерв» и окружающие его цистерны. А кабина, собственно, и есть кабина. Я присмотрелась: действительно, определённое сходство есть. Но оставались непонятки: – А что теперь? Как герметичность кабины восстанавливать будем? – Сейчас расскажу. Нам понадобится сварочный аппарат и несколько листов металлолома, который мы срезали с баков. – Но эти листы закруглённые, они же не подойдут к кабине. – В том то и дело, что закруглённые. Иллюминаторы вон тоже закруглённые, Короче, не волнуйся, лягут как миленькие. – Как ты их сваривать будешь, у нас столько электричества нет: панели барахлят, а почти вся энергия ушла на манёвры. Лишь немного осталось на крайний случай. – Весомый аргумент. Давай тогда что-то с реактором пробовать. У нас же «Нерв» рабочий. – Точно! А я и не додумалась! – Вот не зря я узлы ночью изучал. Всё: иди включай реактор. – Будет сделано. И я в предвкушении прилетела в кабину. Нащупала жёлтую кнопку с трилистником и нажала. Моргнуло аварийное освещение. Система вновь взвыла от количества найденных неисправностей, но уже не так страшно. Реактор с большим неудовольствием запустился, но начал сильно вибрировать. Свет в кабине не включился: батареи сильно повреждены. Говорю Биллу: – Реактор заработал, начинай сваривать. Подключайся напрямую. – Есть! Билл пошёл работать. А я стала разглядывать Еву. Огромный пурпурный блин, занимающий почти весь обзор, был очень красив: лиловые облака быстро мчались с востока на запад, и в них то и дело сверкали молнии. Так я завороженно смотрела на Еву, пока Билл не заделал все иллюминаторы. Вибрация к тому времени стала очень сильной, и корабль грозил развалиться на части. Вообще, как-то странно получается: реактор работает, энергия идёт, а батареи не заряжаются. Вообще, хорошо, что Боб спит. Хотя, с другой стороны, если мы не найдём способа починить батареи, Боб будет спать вечно. Я попыталась потюкать кнопки. Без толку: батареи сели и не заряжаются. Я вылезла к Биллу и осмотрела кабину: она стала похожа на корпус корабля – все иллюминаторы заделаны металлическими листами. Смотрю на батарею. Как же я раньше-то не заметила: от неё осталась почти одна верхняя половина. Я говорю: – Билл, а что, собственно, с батареей? Почему на передачу команд и управление энергии хватает и всё переключается, а сама батарея не заряжается? – Валь, тут, если верить схемам, ситуация такая. Все кабели проходят через батарею насквозь, но в разных местах. Провода для передачи команд – в самом центре, это сделано для надёжности, чтобы корабль управление не потерял ни при каких условиях. А вот те, которые заряжают батарею и оттуда запитывают системы корабля, – ближе к краю. Это один пучок толстых проводов, его называют «кормильцем». Он как раз там, где всё обгорело. – И что нам делать? – Нужно восстановить целостность «кормильца». Для этого понадобится сварочный аппарат. – Ты мне вот что скажи. Если батарея спрятана в мощный теплозащитный кожух, то как она вообще могла сгореть? – Видишь ли, кожух не рассчитан на прямое воздействие жара. Обычно при входе в атмосферу тепло огибает его по краям и почти никак не повреждает. А если на него воздействовать прямым горячим потоком, то всё, он не выдерживает. Особенно при таком резком манёвре поворота, какой ты выполнила. Он был столь резким, что даже я выключился. Но не будем о грустном, пошли разбираться с батареей. Её повреждения можно было описать следующим образом. Представьте себе большой, но не очень толстый торт. К нему подходит какой-то нечестный товарищ, который хочет забрать как можно больше и обязательно все украшения, которые располагаются почему-то только на одной половине, в виде треугольника. При этом он прислушивается к голосу совести и не съедает всё. Но забирает почти половину торта, отрезая большой треугольный кусок почти до центра. Вот так и здесь. В батарее огромная брешь. Большая часть аккумуляторов обгорела и не работает. А почти на самом дне справа лежит наш товарищ, которого надо чинить: провод «кормилец». Билл говорит: – Валя, я, кажется, понимаю, куда делась вся энергия из батареи. Она ушла не на манёвры, а в космос: видишь, какая тут брешь. Ну ничего, сейчас мы её заделаем ,и будет всё хорошо. И Билл, расчехлив сварочный аппарат, полез внутрь. В самой дыре он с трудом помещался, но, тем не менее, легко маневрировал. Когда все проводочки на маленьких аккумуляторах замкнулись, Билл полез в самый центр. Восстановив целостность «кормильца», он сказал: – Валя, посмотри, пожалуйста, на систему: работает ли она. – Сейчас, я мигом. Корабль словно очнулся. Система проверяла все узлы. Свет зажёгся. Панель управления ещё искрила, но совсем немного. Показатели заряда и топлива, до этого замершие на отметке «ноль», снова запрыгали. Я поняла, что сейчас пора сделать самую скучную работу на свете: фотографирование. Объектив выехал, и я смогла видеть на экране то, что видит камера. До чего же прогресс дошёл! Ева на фотографиях получилась скучной и плоской. Надуваю шлюзовую камеру, наполняю кабину воздухом, снимаю шлем и зову Билла: – Билл! Пошли отпразднуем успешное завершение ремонта. – Я только за! А то я совсем проголодался. Когда Билл вошёл, мы чокнулись флягами с чаем и закусили карташкой и рыбой. Теперь можно попытаться долететь до Гилли. Глава пятая. Полёт до Гилли и посадка – Билл, как считаешь, уже можно лететь к Гилли? – Что ты, Валя, я же ещё не дочинил корабль. – Да чего там чинить-то! Баки на металлолом порезали, энергоснабжение восстановили… – Во-первых, нужно сделать из баков нормальные посадочные опоры. Во-вторых, заделать повреждённую часть батареи. В-третьих, убрать вибрацию от «Нерва». – Хорошо, иди трудись. Я подожду. – Спасибо, Валечка, всё будет в лучшем виде. И Билл полетел за сварочным аппаратом. Подключив его к аккумулятору, начал приваривать металлолом. Закончив, он сказал: – Посадка потребуется мягкая: трудно им выдержать тридцатитонную махину. Всё остальное окей. – Да поняла я, Билл, не мешай. – А чему не мешать-то? – Да вот, прикидываю, насколько нужно прибавить скорости, чтобы долететь до Гилли. Он полез внутрь корабля, пройдя через шлюз и закрыв за собой поочерёдно обе двери, и попросил: – Дай-ка посмотреть твои расчёты. – Я дала. – Ну, в общем-то, всё правильно, только скажи, пожалуйста, разве мы на орбите Кербина? – Нет, мы на орбите Евы. – То-то и оно. Ты по невнимательности посчитала импульс для вылета с Кербина. Итого получим… Так… Получим около… 1200 метров в секунду. Теперь скажи, ты видишь Гилли? – Я видела в телескоп, где-то в 4 часах полёта. – Значит, рывок нужен прямо сейчас, а то мы его прозеваем. – Поняла уже! – Вспыхнула я и стала готовиться к рывку. Развернула радиаторы и солнечные панели с антенной. Завела ионные двигатели. Подала топливо в «Нерв». И мы понеслись. Манёвр должен был занять минут семь, не меньше. Я очень надеялась, что мы попадём в сферу тяготения Гилли. Но, увы, мы не попали. Чёртов астероид! Ненавижу! Но где наша не пропадала. Полетим прямой наводкой, значит, ничего не поделаешь. И вот, часа через два, я уже могла разглядеть Гилли без увеличения. Я навелась на него и запустила все двигатели разом. Посчитала траекторию. Ну, слава серпу и молоту, получилось. Мы попадём на Гилли. Ура! Всё-таки Слава штурман мне и в подмётки не годится! Подлетев поближе, я обнаружила интересную особенность: Гилли очень быстро крутится, будто балерина, делающая фуэте. Вот только скорость наша слишком высока. В 120 раз превышает вторую космическую этого маленького астероида. О нет…. О нет! О нет! О нет! Только бы не промахнуться. Опять. Разворачиваюсь и вновь запускаю все двигатели. Скорость быстро падает. 110, 90, 70, 50. Давай же, тормози, зараза. 20, 5, 0. Мы остановились. Я едва успела выключить двигатели. Теперь осталось только падать, и падать, и падать. Высотомер показывает 10-20 километров. Почему так неточно? Прибор повреждён, наверное. Так, думаю я. Ещё не всё потеряно. Нужно лишь удерживать малую скорость падения – и всё. Но я удивилась: у Гилли была настолько маленькая гравитация, что даже к концу шестичасового падения наша скорость – всего 30 метров в секунду. Даю последний импульс. Ракета, несколько раз подпрыгнув, замирает. Я, смертельно уставшая, ложусь спать. Мне снится, что наш корабль всё ещё неисправен. Проснувшись, включаю ментальный будильник для Боба с Биллом и таинственно шепчу: – Ребята, мы приехали. От моего потустороннего шепота первым очнулся Боб. – Валя, ну зачем так пугать? – негодовал он, – хотя, стоп, неужели мы прибыли? – Да, чёрт подери, мы приехали! – вскипела я, – Боб, не начинай ныть! – Всё-всё, молчу, молчу, – Бобу не хотелось конфликтовать. – То-то же. И мы стали готовиться к выходу. В первую очередь, отстегнулись и напялили шлемы. Я скомандовала: – Я вылезаю первая. Вы за мной, – и пошла в шлюзовую камеру. Я выбралась наружу и шагнула вниз. Люк медленно закрылся. Я падала, падала, падала… Глава шестая. Исследование Гилли Двенадцать метров от кабины до грунта я пролетела за пару минут. Ещё в полёте я стала поворачиваться головой вниз. Ударившись шлемом о поверхность, я отскочила и полетела вверх. Секундой позже включила ранец и приняла положение ногами вниз, а потом решила приземлиться. Но сразу этого сделать не получилось: я отскочила снова и в итоге немного попрыгала. Осмотрелась. Местность была странная. Поверхность очень неровная, многочисленные возвышенности словно налеплены искусственно везде, где только можно, почти вплотную друг к дружке. К тому же повсюду валяется множество мелких камушков. Вызываю экипаж: – Ребята, спускайтесь скорее! Боб и Билл поочерёдно вылезли и стали падать. Они ускорили падение ранцами и мягко опустились рядом со мной. Боб оторопело сказал, увидев пострадавшую ракету: – А что с кораблём? Почему на нём так много заплаток? И всё ли с ним нормально?.. – Боб, хватит париться. С машиной всё нормально, иначе как бы мы здесь высадились? – А… – Ну хватит, идите с Биллом летуна доставать, будем исследовать Гилли. – Точно! Есть, капитан. Боб и Билл направились к грузовому отсеку; через пару минут оттуда вылетело нечто и устремилось вверх. Оно выглядело очень странно для исследовательского модуля. Грубая, местами оплавленная квадратная рама. Несколько маленьких батарей. Снизу «Заря» и канистра с ксеноном. Всё это имело внизу миниатюрные ножки и не производило впечатления чего-то летающего. Скорее оно было похоже на собранную в кустарных условиях колымагу, причём достаточно ненадёжную и неповоротливую. Боб закричал: – Держи-и-и-и, хвата-а-а-ай! Пришлось незамедлительно принимать меры. Я взмыла вверх и направилась на перехват: летун грозил умчаться от Гилли навсегда. Но я нагнала его, уселась в кресло, повернула несколько рычажков. Раскрылись солнечные панели, внизу появилась ярко-синяя струя. «Заря» своей маленькой тягой выправляла траекторию. Через пять минут я была на орбите, ещё через семь сажала машину. Платформа, слегка подпрыгнув, мягко опустилась на поверхность. Ко мне, высоко подскакивая, приближался Боб. По его лицу было видно, что такой способ передвижения ему не очень нравится. Но, подпрыгнув последний раз, он не рассчитал своей скорости и перемахнул летун. В итоге ему пришлось включать ранец и уже с его помощью садиться в кресло. Потом задыхающимся голосом учёный сказал: – Я думал, что летун утерян. Высоковато он удрал. – Да поняла я. Погнали уже на горку. Боб кивнул. И я постепенно выжала тягу на максимум, как это делают пилоты авиалайнеров. Летун медленно, словно очень хотел остаться на поверхности, беззвучно капризничая, оторвался от земли и начал набирать высоту. Я повернула его в ту сторону, куда указывал Боб. Под нами медленно плыла бордовая гористая поверхность. Особенно выделялся пик размером примерно с одну десятую Гилли. Именно его имел в виду учёный. Заодно я решила пофотографировать. Не знаю, зачем я это делала: поверхность меня совсем не впечатлила. Оказавшись над горой, я резко развернула платформу и дала «Заре» полную тягу. «Заря» худо-бедно затормозила, так что мы опустились на 100 метров ниже вершины. Я говорю: – Всё, Боб, приехали. Слезай давай. – А? Что? Уже? Сели? – Недоумевал Боб. – Да, сели. А ты что, уснул, что ли? – Было чуть-чуть. – Не спи, замёрзнешь. И мы аккуратненько вылезли из кресел и мягко опустились на поверхность. Боб взял небольшой камушек. – Смотри, – сказал он, – на камне практически нет следов йода. А это значит, что Гилли – пришелец, захваченный Евой. Если бы это был кусочек Евы, он был бы светло-фиолетового цвета. А так на нём одна едва различимая фиолетовая точечка. Посмотрим, что внутри. И Боб разломал камень напополам. – Теперь смотри на ту половину, где была фиолетовая точечка. Она уходит в глубину всего лишь на 6 миллиметров. – Слушай, а что если не все соединения йода фиолетовые, что если есть и бордовые, и синие, и другие, а? – Не-ет, это вряд ли. Хотя надо бы проанализировать этот камешек. Посмотрим, из чего он состоит. Перед отлётом я сделала ещё несколько фотографий. Мы с Бобом не поленились забраться на самую вершину. Вот оттуда открывался совершенно великолепный вид. Было такое чувство, будто мы попали на край земли: вокруг сплошные обрывы и самой поверхности не видно – гора словно вырастает из Гилли. А ещё Ева, громадная и пурпурная, вместе с непривычно большим солнцем. Когда мы вернулись, Боб слазил в кабину, принёс какой-то металлический ящик и положил камень в него. Прибор засветился, заискрил, задрожал… И заглох. – Неужели сломался? – недоумевал Билл. – Не сломался, а завершил анализ. Они всегда так. Особенно опытные образцы. Более продвинутые анализаторы не искрят. Но у нас – прототип. Прямо перед полётом собрали и попросили испытать. Та-ак. Посмотрим на результаты. Этот образец состоит из солей йода всего на 10%. В нём 50% мела, 20% графита, немножко льда и всего остального по чуть-чуть. Но органики никакой. Делаем вывод: йода недостаточно, поэтому считать, что Гилли – кусочек Евы, нельзя. Однако надо бы провести ещё и глубокое бурение. Билл, подай установку. Билл протянул ему нечто, похожее на отбойный молоток с длинным сверлом вместо долбилки, и Боб стал сверлить грунт. Сначала цвет был бордовый. Потом стал приближаться к серому, пока не сделался полностью серым, с фиолетовым блеском, и последний слой снова оказался бордовым. Боб, закончив бурение, сказал, вынув метровый цилиндр высверленной породы: – Посмотрите: видите серебристую полоску с фиолетовым блеском? Это, неучёные вы мои, йодид марганца в чистом виде. Пласт толщиной около трёх сантиметров, он заключён между двумя слоями породы. Той самой, из которой состоит наш камушек. Только в ней йода практически нет. Зато есть вода – в виде льда, разумеется. А так там всего понемножку. Этот цилиндр я бы захватил с собой. Валя, будь добра, отнеси образец на склад. И я полетела выполнять просьбу. Потом стала слушать, что делает экипаж, восседая на почётном командирском месте. Боб с Биллом, кряхтя и ругаясь, на ранцах доставили летуна в грузовой отсек. Запасшись верёвками, они привязали машину, причём лишь за одну из ножек, справились с трудом. На грунт упало несколько квадратиков солнечных панелей. Ракета была готова к полёту. Боб исследовал всё вокруг. Лично мне было скучно на это смотреть, но учёному, похоже, нравилось. Он ликовал: – Прикинь: ускорение свободного падения здесь – всего одна тысячная от кербинского. – Ага, – мне было всё равно. В общем, он говорил долго. А я пропускала его слова мимо ушей. Потом передала сообщение в ЦУП: – Докладывает Валентина Керманова. Мы на Гилли. Все замеры сделаны. Можно улетать? Через две минуты слышу скрипучий голос Джина Кермана: – Погодите, милочка, а разве вам главный инженер ничего про это не говорил? – А что, должен был? – Вот так и знал! Он в день запуска как-то странно себя вёл. Был очень мечтательным… – Я этого не заметила… – Он некоторые дела не доделывает до конца, бросая их почти на середине либо очень поверхностно проходясь по основным пунктам. Но в тот день он, похоже, совместил эти два отклонения. – Да, пожалуй, инструктаж был какой-то очень короткий. – Так обычно происходит, когда наступает годовщина какого-то значимого события в его жизни. В тот день, я помню, он день рождения Кристины праздновал, с самого утра был такой… несобранный. – А… – Я так на ваш вопрос и не ответил. Вылетать сейчас нежелательно: Гилли всё ещё недалеко от Евы. Вот когда расстояние достигнет пика, Боб должен его измерить, тогда и полетите. – Но откуда вы всё это знаете? – Вы про орбиту или про Вернера? – Про фон Кермана. – Так это, я с ним, считай, двадцать пять лет знаком, мы давние друзья, я все его заморочки знаю. – А как вы… – А вот об этом потом. У нас и так беседа затянулась, передаю слово Вернеру… Но тут в эфир неожиданно ввалился товарищ Керманов со своим поздравлением, которое почему-то прибыло только сейчас: – Валентина Владимировна, вы совершили великий подвиг! Ещё ни один кербал не смог выполнить столь трудную задачу – сесть на крохотный астероид. Но вы сделали это не одна: героизм проявил весь ваш экипаж. По постановлению ЦК вам присуждается звание Героя Союза Советских Кербальских Республик. Вам, Уильяму Керману и Роберту Керманссону выписаны медали «За освоение космоса» за мужество и героизм при исследовании небесных тел. Роберту Керманссону также положена медаль «За научные изыскания» за то, что он открыл нечто неизвестное на Айке и Гилли. Уильяму Керману будет вручена медаль «За восстановление невосстановимого» в честь того, что он отремонтировал сильно повреждённый корабль на Айке, благодаря чему миссия смогла вернуться назад. Награды будут торжественно вручены вам по возвращении. Услышав это, я расплакалась, Боб пробурчал что-то невнятное, а Билл вздохнул. Едва генсек закончил, как рация снова зашипела и проговорила голосом главного инженера-ракетчика: – Поздравляю вас, дорогие мои кербанавты. Вам полагаются медали «За исследование Гилли» и «За исследование Айка». Они были только что учреждены Советом Кербанавтов и одобрены Общей Организацией Кербальских Стран. Вручим, когда вернётесь! Сколько медалей... Даже не знаю, уместятся ли они на кителе. Однако я ответила: – Спасибо вам огромное за награды! Мы скоро вернёмся. Нам ответили: «Не надо благодарностей! Вы правда это заслужили!» Затем, где-то через полчаса, раздались голоса мамы с папой. Я слушала с замиранием сердца: – Доченька, как ты там? Расскажи о своих приключениях? С тобой всё хорошо? Я вкратце рассказала, что нам пришлось пережить. Мама слушала, всхлипывая. Но в конце я утешила её тем, что на Гилли очень классно, а Боб почти не ныл. Мама на этом успокоилась и сказала, что ждёт моего возвращения. Потом говорил папа. Он рассказывал, как там сейчас на заводе и какие новые самолёты придумывают. Я за него обрадовалась и похвалила. Напоследок сказала: – Мам, пап, спасибо, что поговорили со мной, я так по вам соскучилась. Обязательно вернусь через год. Это не так уж и долго, правда? Они ответили: «Долго, доченька, очень долго, но мы тебя очень ждём». Я установила менталку на десять дней вперёд и уснула. Мне снилось, как я с Биллом плыву на огромном пароходе, правда, потом он врезается в айсберг, и мы как самые отважные начинаем всех спасать. Всех спасти, увы, не удалось, но мы увезли в шлюпках значительную часть пассажиров. Потом, когда за нами приплыл другой пароход и отвёз на большую землю, нас с Биллом как самых отважных наградили сверкающими звёздочками. Я проснулась, увидела Боба, вылезающего в шлюз, и окликнула его: – Ну как мы там, сильно отдалились? – Да знаешь, Валя, мы уже где-то четверть пути проделали, – вздохнул учёный, – мне это порядком надоело. Однообразная работа: просто посылаешь сигнал на Еву и ждёшь, когда он отразится, а также измеряешь фиолетовую планету. – А зачем ты наружу-то лезешь, бедняга? – Размер можно оценить только снаружи, с помощью специальных приборов. Камера для этого не подходит. – Понятно, ну что ж, удачи там. А скажи, долго ещё до апоцентра? – До высшей точки? – Ну да. – Дней тридцать, а что? – Да вот, думаю, какую дату пробуждения выставлять. Я повернула рукоять примерно на четверть и уснула. Глава седьмая. Домой Менталка меня не пощадила: мне снился кошмарный сон, и его пришлось досмотреть до конца. Такой кошмарный, что даже вспоминать не хочется. Я открыла глаза и увидела непривычное зрелище: рядом со мной сидел радостный Боб. Я удивилась: – Ты чего такой счастливый? – Валь, ты не поверишь. Мне понадобилось всего пятнадцать дней вместо тридцати. Ева сейчас на максимальном отдалении. – Но я же ставила будильник на тридцать дней вперёд… – Я тебя разбудил! – Вот спасибо, но больше старайся так не делать, а вычисляй как-нибудь поточнее. – Боюсь, что лучше не получилось бы. Я нашёл ошибку почти сразу, но будить тебя не решился, чтобы ты на меня не кричала. – Боб, поверь, было бы в миллион раз лучше, если бы ты разбудил меня сразу. – Хорошо, в следующий раз так и сделаю при первой возможности. – Вот и славно. А сейчас – взлёт! Я включила ионные движки и «Нерв». Развернула радиаторы и солнечные панели. Вышла на орбиту Гилли. Напоследок я облетела астероид несколько раз, сфотографировала. И вот уже Гилли отдаляется. Я посмотрела и узрела… М-да-а-а… Гилли вертится как угорелый. И хоть бы что. Мелкий такой, вращается на безобразной орбите. Не попасть на него. А мы попали! Но мы вскоре улетели и от Евы, её я тоже сфоткала напоследок. Предстояло сделать последний манёвр: разогнаться и долететь до Кербина. Газанула. Теперь точно попадём в сферу тяготения! Дала небольшой толчок – и всё. Осталось только подождать сто восемьдесят дней. Слопала тюбик своей любимой баклаковой икры, включила анабиозный аппарат: сразу начало клонить в сон. В голове зазвучала спокойная мелодия. Я уснула. Мне снилось, как я загораю на Мохо. У меня даже кожа стала не салатовая, а темно-зелёная. А волосы вместо каштановых – цвета соломы. На таком прекрасном моменте меня неслышно разбудил ментальный будильник. Мы оказались недалеко от Кербина, километрах в трёхстах. Несёмся очень быстро. Проснулся Билл и тревожным голосом сказал: – Валя, нам нужно надеть шлемы и откачать воздух… – А почему? – Может произойти разгерметизация… – Билл, объясни, пожалуйста, я же не инженер и не понимаю, что может пойти не так. – Давай ты сначала сделаешь, как я прошу, а потом я всё объясню… Я раздражённо выдохнула, надела шлем на Боба. Чёрт, как же мне не хотелось этого делать! Хотя, с другой стороны, может, Билл дело говорит, он в таких вещах разбирается. И чего я сомневаюсь?! Я же обещала самой себе дрессировать упрямство. Жаль только, что пока плохо получается. Ну, ничего, со временем выправимся. Закончив выполнять указания, я глубоко вздохнула и сказала: – Я слушаю. – Валя, ты ещё не всё сделала: нужно Боба разбудить. Я понимаю, что его нытьё нам будет мешать, но поверь: если батарея снова откажет, то потом разбудить мы его точно не сможем. И я с раздражением бужу Боба. Тот, неожиданно обнаружив шлем у себя на голове, спрашивает: – Что происходит? Что случилось? – Сейчас нам Билл всё расскажет, Боб, успокойся. Учёный нервно кивнул, а Билл начал: – Все соединения корабля держатся на заклёпках, это самый надёжный и прочный метод крепления деталей… – Давай ближе к делу! – вспыхнула я. – Сейчас, ещё немного осталось. Сварка пусть и позволяет легко заделать дыры, но имеет один существенный недостаток: её крепления очень чувствительны к перепадам температур и легко отваливаются. С заклёпками такого почти никогда не происходит… Так как у нас все заплатки приварены, то при входе в атмосферу всё может резко отвалиться и разгерметизироваться. Поэтому-то я и просил тебя подготовиться. В атмосферу мы войдём почти через две минуты, не спрашивай, как я догадался, просто чутьё. – Валя, мне очень страшно, – признался Боб. – Сейчас, я всё быстро сделаю, погоди. Боб сжался комочком и стал раскачиваться. Но как бы мне ни было его жалко, нужно было готовиться ко входу в атмосферу. Отсоединила ступень с «Нервом», на которой крепились две «Зари». Поставила корабль тепловым щитом вперёд. развернулась на командирском кресле и сказала: – Боб, давай я тебя за руку возьму, так ты меньше боишься? – Да, Валь, спасибо. Левую руку я протянула Биллу, а тот свою правую – Бобу. Получился такой живой треугольник. Снаружи всё затряслось, корабль затрещал. Нас сильно вжало в кресла. Боб даже заплакал и ещё сильнее сжал мою руку. Как и говорил Билл, стали отлетать приваренные листы. Внутри всё начало запекаться. Снаружи всё выло и рычало, языки пламени грозились затечь внутрь, но там совершенно нечему было гореть, поэтому всё лишь понемногу оплавлялось. Что-то хлопнуло. Я жмурюсь и крепко сжимаю руку Билла. Но неожиданно вой сменяется свистом и вскоре совсем затихает. Я отпускаю руки Билла и Боба, возвращаюсь к управлению. Выпускаю парашюты. Смотрю наверх: большие купола уже треплет ветер. Под нами большое злаковое поле. Капсула спускается, сминая колосья при посадке. Сверху, хлопая, падают парашюты. Наступает гробовая тишина. Глава восьмая. Необычное место Я посмотрела на Боба с Биллом. Учёный дрожал, а инженер его успокаивал, приговаривая: «Не бойся, уже всё закончилось, сейчас вылезем». Боб лишь трясся и не реагировал на это, так как на нём, как и на всех нас, был шлем. Я стянула свой. Прохладный воздух влетел в усталые лёгкие. Я даже оторопела: было так свежо, словно мы оказались там, где очень чисто: ни машин, ни фабрик. Не то что у нас в Полигонске, там почти всегда присутствовал такой терпкий привкус. А здесь… Здесь всё совсем по-другому. Я говорю: – Мальчики, стягивайте шлемы, тут так хорошо дышится. Боб неуверенно освободил голову и сразу успокоился, а Билл, глотнув свежего воздуха, умиротворённо сказал: – Пойдём наружу, – и, отодвинув купол парашюта как штору, спрыгнул. Я услышала сдавленный крик и последовала за ним. Падение оказалось значительно более быстрым и травмоопасным, чем на Гилли. У меня болели коленки, а Билл, судя по всему, обошёлся без повреждений, везунчик. Я говорю, растирая больное место: – А куда это мы сели? – Валя, ты не представляешь, как нам повезло! Мы неподалёку от моей родной деревушки Смитвилль в графстве Зи́рвоншир, немного севернее столицы Литании – Ландо́на. Пошли, мне столько тебе надо показать, – и приглушённо добавил: – Чёрт, как же давно я здесь не был! Мы двинулись в путь. Колосья большими волнами гнал ветер. Удивляюсь, как злаковые культуры вымахивают так высоко: примерно по глаза. Получаются полноценные заросли, через которые трудно пробираться. Единственное, что меня смущало, что мы своей посадкой испортили поспевший урожай и сейчас, прокладывая дорогу, портим его ещё больше. Я сказала: – Слушай, а нам ничего не будет за то, что мы, ну… угробили часть урожая? – Валя, да не волнуйся ты. Поверь, эти потери столь незначительны, что не стоит из-за них беспокоиться. – Но… – В Литании все очень добрые, как я. Не волнуйся, никто тебя винить не будет. Так мы выбрались на небольшую грунтовую дорожку, где стояло несколько деревянных домиков, среди которых выделялись два: один достаточно приземистый с большими сараями, а другой – похожий на высокий сказочный терем. Билл указал на терем и начал рассказывать: – Это дом мистера Керманоуза. Он у нас в селе самый главный. И по хозяйству, и по управлению, – Билл глубоко вздохнул и сказал: – Вот на этой улочке мы с соседскими ребятишками играли. А вот в этом маленьком доме я родился, – он указал на домик, окружённый большими сараями. – А ещё, если пойти по этой улочке дальше, то можно попасть на небольшое озерцо, где мы с соседскими ребятами проводили жаркие летние деньки. Эх, жаль только, что почти все мои друзья детства укатили либо в колонии, либо в Ландон. Я по ним до сих пор скучаю. На улицу стали выходить кербалы и восклицать: – Эй, посмотрите! Билли вернулся! – Да, и впрямь Билли! Старина! – Где ж он такой костюмчик-то раздобыл? – Известно где. Сам поди сшил. – Смотрите, он какую-то девчонку ведёт! Неужели жёнушку нашёл? – Всё может быть! Между тем, Билл подошёл к толпе зевак и доброжелательно заговорил: – Здравствуйте, земляки! Давненько не виделись. Я только что из космоса. В поле лежит капсула. Её надо забрать. Я сейчас за грузовиком пойду, мы привезём её сюда. Девица эта – моя лучшая подруга. Она пилот, а я инженер. Потом Билл прошептал мне на ухо: – Ты им понравилась, они хотят поговорить, – и ушёл в сарай, который оказался гаражом. Пока он там возился, я рассказывала по-литански про ССКР и себя, любимую. Зевакам это очень нравилось. Некоторые даже лезли ко мне фотографироваться. Но потом раздался мощный гул и к нам подкатил большой серебристый грузовик. Из него вылез Билл. И тут, часто стуча доисторической тростью, прискакала седая сморщенная кербалка в голубом платье, которой на вид была пара сотен лет. Она промолвила, щуря тусклые глазки: – Билли, родной мной внучек, дай я тебя обниму, я так по тебе соскучилась! – и старушка сжала Билла так, что у него рёбра затрещали. – Ну, ну, бабуль, поспокойнее, – прокряхтел литанец, – я тебя кое с кем познакомить хочу. – С кем же? – Оживилась старушка и отпустила внука. – Валя, знакомься, – тяжело дыша сказал Билл, – это моя прапрабабушка Роуз. Бабуль, это Валя, летчик-кербанавт из ССКР. Я собиралась поздороваться нормально – пожать руку: не хотелось обниматься с такой старушкой. Но она накинулась на меня и стала тискать. Это было очень странное ощущение. Билл вмешался: – Бабуль, отпусти Валю, пожалуйста. – Что случилось, внучек? – Я понимаю, что ты и сегодня живёшь как двести лет назад, но сейчас так не принято. – Ой, прости, внучек, и ты, Валя, прости, – она опустила меня. Я, едва сдерживая раздражение, сказала: – Приятно познакомиться. Толпа кинулась нас обнимать и качать. Я совсем успокоилась. Но тут Билл сказал: – Стойте! Я же Боба не привёз. Ждите здесь, я сейчас. И толпа мягко опустила нас на землю, Билл сел в грузовик и уехал, а я продолжила рассказывать о своих приключениях. Минут через десять он вернулся вместе с капсулой. Вылез из грузовика и стал просить Боба выбраться: – Бо-об! Вылеза-а-ай! Мы сейчас праздновать будем! – А что, уже всё нормально? – Да нормально всё, вылезай, трусишка! – крикнула я. Боб выбирался неуклюже. Сначала он чуть не соскользнул с лестницы, потом, когда ступеньки кончились, он безумно боялся прыгать, но при поддержке со стороны зевак всё же слез. Боб упал, но в ту же секунду вскочил, низко поклонился и нырнул в толпу. Теперь справедливость восстановлена, нас всех чествуют. Но, как бы то ни было, время шло, и ещё полчаса мы общались с местными жителями, а потом Билл сказал: – Ребята, мне не хочется с вами прощаться. Моя бы воля, я бы с вами остался. Однако мне нужно обратно в космический центр. Ждите меня на экранах своих телевизоров. Всё, пока! – и забрался в грузовик. Я и Боб последовали за ним, причём учёный от усталости сразу разложил заднее кресло в диван и засопел. Толпа весёлых кербалов проводила Билла и его фырчащий грузовик. Машина, объехав поле, наконец выбралась на шоссе. Оно было каким-то непривычно ровным, я лишь в Мескве такие встречала. Я только сейчас обратила внимание, что, пока Билл был в гараже, он переоделся: вместо скафандра на нём был простой комбинезон, рубаха и небольшая шляпа, прикрывавшая каштановые волосы. На ногах сверкали сапоги. Я спросила: – Билл, а куда ты дел скафандр? – Да вон он лежит, в мешке. А шлем – в кузове. – А о нашем возвращении уже знают? – Да, я сообщил по телефону… – Это очень хорошо! – Да уж, не спорю. Слушай, не отвлекай меня пока, я плохо помню дорогу, а сейчас много поворотов, которые нельзя пропустить. – Конечно-конечно, я пока в окно посмотрю. Пейзаж был не очень интересным: много лугов, на которых паслись какие-то чёрно-белые животные. Какие, я не разглядела, потому что на некотором отдалении от шоссе шла лесополоса, закрывавшая почти весь обзор. Дорога была узкой и очень извилистой, со множеством перекрёстков. Другие машины если и попадались, то очень редко, и то лишь фургоны и легковушки. Причём выглядели эти автомобили так, словно были очень старыми: все в заплатках из выцветшей краски, небрежно нанесённой поверх ржавчины. Машины тарахтели так, словно готовы были развалиться, и плелись они на редкость медленно, даже наш тяжёлый грузовичок легко их обгонял. Водители, заметив, что везёт Билл, махали ему, и он старался время от времени тоже махать. Спустя ещё несколько развилок мы въехали на красивый подвесной мост через широкую полноводную реку, по которой плыли гружённые разными ящиками баржи. Билл ненадолго позволил себе заговорить: – Валя, смотри, это река От, которая впадает в Та́мзу, и уже на ней стоит Ландон. – Ух ты! – Ты пока смотри на природу, мне ещё несколько поворотов пройти надо, – сказал Билл. Пейзажи были те же, ничего не поменялось. Но проснулся Боб, зевнул и сказал: – Где мы? – Мы сейчас мчимся в Ландон, ещё несколько поворотов надо пройти. – А, понятно. Ну что это за колымага такая! В ней даже поспать нормально нельзя! Очень шумно! – А ты что, никогда в машине не спал? – Не получалось как-то. – А меня однажды папа в пионерлагерь вёз… – Что за пионерлагерь? Место пытки детей? – Да нет, что ты! Мы там общественной деятельностью на благо страны занимались! – Это какой? Оружие мастерили? – Ну-у-у… Металлолом собирали. Сажали новые деревья. Но я не затем тебе эту историю рассказывать начала. Из Полигонска в пионерлагерь мы выехали ночью, чтобы утром уже быть там, ведь на рассвете трубит горн и нужно вставать на линейку… – Вас что там, в солдат превращали? – Да нет же! Это просто ритуал такой. Я отвлеклась немного. И, короче, ты не представляешь, как хорошо было на заднем сиденье, укрывшись одеялом, лежать и спать под потряхивание машины на кочках. Так вообще легко засыпать можно. – Да ну, меня покачивание только будит. – Это ты так воспринимаешь. Ладно, давай тему сменим. Тебе местные жители как? – Да самые обычные, и очень хорошие, не то что охранники: угрюмые и свирепые. – Во-первых, у охранников нет таких радостей на работе, чтобы улыбаться. А во-вторых, мне кажется, что они слишком дружелюбные. – Ну, у нас разные мнения, это нормально, – буркнул Боб. – Да, тут и добавить нечего. И мы снова замолчали где-то на полчаса. За это время машина миновала ещё несколько поворотов. Вокруг всё так же много зелени. Наконец Билл сказал: – Валя, можно болтать дальше, последний поворот пройден. – Слушай, Билл, а у тебя кроме прапрабабушки есть какая-нибудь родня? Братья-сёстры? Родители твои где? – Валь, извини, я не хочу об этом говорить, правда. – А почему не хочешь-то? Мне-то можно сказать, мы же друзья. – Что ж, это верно. Тогда рассказываю, – инженер глубоко вздохнул и начал: – У меня был дед Робин, папин папа, он на королевском флоте моряком служил, много где побывал. Когда я был маленьким, он приезжал на каждый мой день рождения, дарил мне разные заморские подарки. Так продолжалось до моего совершеннолетия, а потом он резко перестал не то что приезжать ко мне и бабуле Роуз, но и какие бы то ни было письма писать. Я и звонить пробовал, и всё без толку. Потом пришла новость, что его корабль в открытом море накрыла огромная волна. Судно, естественно, такого не пережило и развалилось пополам. – Ой, Билл, прости, что спрашивала об этом. Можешь дальше не рассказывать. – Валь, я лучше расскажу, мне от этого как-то легче становится. – Хорошо, продолжай. Но не успел Билл заговорить, как Боб, бедолага, свернулся клубочком и заплакал. Я спрашиваю: – Что случилось? – Вот Билл начал истории из жизни рассказывать, так я сразу про себя вспомнил, у меня там тоже не всё хорошо. Ы-хы-ых-ы-ы. – Ну не томи, рассказывай. Учёный всхлипнул и дрожащим голосом начал: – Короче, у меня есть сестра-близнец, тоже учёный, как и я. Зовут её Берти. Только она, в отличие от меня, оказалась достаточно смелой. И если я боюсь буквально всего, то она может на мелочи закрыть глаза. Но не это главное. Главное, что когда мама нас рожала, то она погибла – это типичное явление при родах близнецов. И остался у нас только отец. Он был очень идейным чиновником и ненавидел ССКР лютой ненавистью. Так вот, хуже всего то, что сестру мою он любил больше, чем меня, как раз из-за того, что она его взгляды полностью поддерживала. И из-за этого у нас с сестрой были натянутые отношения. И ещё, когда становилось совсем худо, я уходил к бабушке, маме моей мамы. Она была эмигранткой из Руссийской империи. Мне у неё нравилось, она меня и жалела, и такие интересные сказки рассказывала, что дух захватывало. А ещё учила по-руссийски говорить и кормила разными национальными блюдами. Это ещё больше злило папу. Бабушка за меня заступалась и говорила, что такое отношение ко мне недопустимо. В итоге после долгих споров я уехал жить к ней навсегда. Только я до сих пор про Берти думаю, как она там. Недавно я случайно узнал, что она готовится к какому-то полёту в космос. Только зачем, с кем и куда, я не знаю. Когда учёный закончил, он разрыдался. Я развернулась и стала его утешать: –Да уж, досталось тебе. Ты у нас самый бедный котик, – гладила я его. Боб постепенно успокаивался и потом дрожащим голосом промолвил: – Спасибо, что выслушали, я эту историю двадцать лет держал в себе. – Что ты, Боб, всегда пожалуйста. – Раз уж все высказались, позвольте мне, – тихим голосом сказал Билл. – Давай, мы внимательно слушаем. – Вообще, – начал инженер, – с моими родителями всё очень сложно. Поэтому расскажу лишь то, что мне известно. Родился я там же, где и вырос, в Смитвилле. Это был большой праздник: пир горой, много музыки, и вся деревня радовалась, что я родился. Однако потом начали портиться отношения между родителями. Мама сильно ударилась головой и в результате стала очень агрессивной. Пришлось её на глазах у всех увозить далеко-далеко. Потом, где-то через год после расставания с мамой, очень сильно заболел папа. Он стал прикован к постели, и его состояние быстро ухудшалось. И через несколько дней он умер. Билл резко свернул на обочину, затормозил и только после этого наконец позволил себе разрыдаться. Я приобняла его и стала гладить, а Боб запел какую-то старую успокоительную песенку, которую узнал от бабушки: – Горе-горькое, огорчение. – Он повторил эту фразу несколько раз и потом тоже разрыдался. Одна я не плакала, хотя слёзы наворачивались, но я сдерживалась. И вот минут через пятнадцать Билл и Боб наконец успокоились, и инженер решил дорассказать: – Всё это рассказала мне моя бабуля Роуз (ведь, хотя я и застал эти события, мне был всего год, и я ничего не помнил), когда я стал, по её мнению, готов к этому. Мне было 21 на тот момент, и я готовился поступать в Оксбридж. До этого она меня обманывала, говоря, что мама с папой уехали далеко-далеко. И знаете, мне очень хочется, чтобы она и дальше так врала, в это лучше верится. Билл глубоко вздохнул. Я сказала: – У тебя такая судьба тяжёлая, никто не позавидует. Спасибо, что рассказал. – Валя, всё нормально, это часть моей жизни, мне сейчас, когда я этим поделился, уже гораздо легче. Спасибо! – Мне тоже, – непривычно радостно воскликнул Боб. – Я тебя от всего сердца благодарю! – Мальчики, ну что вы! Это вам спасибо! Я так про вас теперь хоть побольше знаю! И мы ещё немного пообменивались любезностями. А потом Билл сказал: – Вон заправка, – он ткнул пальцем в большой жёлтый навес, рядом с которым стояли домик и высокое табло. – Дизель кончается, надо пополнить запасы, заодно чего-нибудь вкусненького купим. – Да, вкусненькое не помешает, а то грустно как-то. – Да уж, а так хоть повеселее будет, – согласилась я. Билл встал у колонки, заглушил мотор и сказал худощавому кербалу в жёлтой форме: – Дик, залей, пожалуйста, как всегда дизель, полный бак. – Конечно, дружище! А как дела в космоцентре? – Я давно там не был… – Мы же только что с Гилли вернулись! – хвастливо воскликнула я. – Ба! Валентина! – ошарашенно произнёс Дик, – Я… я… очень рад вас видеть… да. – Я тоже, только не нужно мяться. Я же не волк – не кусаюсь. – А… может, о своих приключениях расскажете? – С удовольствием! – Только это… может, чуточку позже. У нас кафе есть, там за чаем и поболтаем. – Легко! Машина наконец заправилась, и мы все пошли в кафешку. Она оказалась на редкость уютной и удобной. Мы взяли себе чая, печенек и стали рассказывать. Нас слушали затаив дыхание, ибо никак иначе воспринимать наши истории не получалось. Потом нам все хлопали, и только после этого Билл спросил: – А как у вас дела? Что новенького? – Дела у нас не очень, – пробухтел директор, пожилой кербал с очень низким голосом, – поставки нарушены, нефтепродукты и другие товары не привозят, покупателей почти нет. Через неделю мы закрываемся. – А что стало причиной нарушения поставок? – спросил Боб, – и давно ли это у вас? – Да вот с начала лета где-то, – вздохнул директор. – Сколько я вам должен? – с тревогой спросил Билл. – Если так подумать, то ты нам должен примерно столько, сколько стоят пять твоих грузовиков… – Что, простите?! – у нас глаза на лоб полезли. – Я не закончил, – промямлил директор, – поскольку вы у нас герои, мы с вас ни пунни не возмём! – Ого, это так великодушно с вашей стороны, – сказала я. – Ну, дружба побеждает всё! – заключил директор. – И уже темнеет, вам пора спать. Утро вечера мудренее, а завтра вам в Ландон ехать. И действительно, солнце уже почти село. Мы забрались в грузовик, превратили кресла в диваны и уснули. Мне почему-то снилось, как я поздравляю королеву с годовщиной коронации. Глава девятая. Большие почести Билл проснулся на рассвете, разбудил меня, а я – Боба. Билл быстренько переделал все кровати в кресла и завёл мотор. Он зафырчал, мы поехали. На горизонте показалась столица. Неожиданно рядом с нашим грузовичком пристроились полицейские мотоциклы, а над нами – армейский вертолёт. Оттуда прокричали в мегафон: – Всё нормально, продолжайте движение! Мы будем сопровождать вас к Дакинге́мскому дворцу. – Не надо нас сопровождать! – Закричала я, – мы как-нибудь сами! – Не нужно скромничать! Мы просто не хотим, чтобы с вами что-нибудь случилось. – Да ничего с нами не случится! – Но это приказ! Мы должны проследить, чтобы ваше транспортное средство достигло пункта назначения в целости и сохранности. – Эх. Ладно, сопровождайте, – обречённо сказала я. Наконец мы въехали на окраину. Все улицы были запружены народом. Вокруг стали рваться петарды. Все свистели, прыгали, махали руками и флажками. Мне лично это не нравилось, но, чтобы хоть как-то уделить зевакам внимание, я решила помахать рукой. Открыла окошко, высунула голову и помахала. Правда, чуть не вывалилась. Но Боб схватил меня, сказав: – Осторожней! Ландон оказался странным городом. Большинство домиков в два-три этажа, и лишь изредка поднимались современные небоскрёбы. Мы долго катили сначала по проспектам, потом по узким улочкам. И снова по проспектам. Ещё интересно было то, что почти на каждом углу стояли кружки́ с надписью Underground. На улицах было много старых – лет по тридцать – машин. А вообще меня больше всего впечатлили красные двухэтажные автобусы (я искренне не понимала, зачем делать автобусу второй этаж, если его можно спокойно удлинить) и маленькие чёрные такси, которые называются кэбы. Также воздух казался очень терпким от бесконечно рвавшихся петард. Дальше мы выехали на набережную Тамзы, и эта река была даже больше предыдущей – противоположный берег терялся в тумане. Но вода – очень грязная, обычное дело: наша Полигонка такая грязная, что у тех, кто в ней купаться решится, потом волдыри вылезают. А если уж кто рыбачить соберётся, то ничего, кроме старых коряг и металлолома, не выловит. Но что-то я отвлеклась, вернёмся к Ландону. Среди однообразной низкой застройки попадались и интересные дома, а именно: Парламент – большое коричневое здание, где сидит правительство, Биг-Бан –главная колокольня Ландона, Театр «Глобус» – старинное средневековое здание, где и сейчас проходят представления. После долгого скитания по улочкам и проспектам мы доехали до площади, на которой стоял Дакингемский дворец – величественное серое здание, где живут королева и её семья. Тут яблоку было негде упасть, и только маленький пятачок с трибуной оставался свободен от кербалов. Нас пропустили к трибуне, грузовичок, победно фыркнув, замолк. Первым вылез Билл, поднял руки и помахал. Потом спрыгнула я и тоже стала махать. Затем из кабины неуклюже вывалился Боб. Толпа захохотала. Боб встал и низко поклонился. Потом мы взялись за руки и пошли к трибуне, где стояли кербалы в больших чёрных меховых шапках, отдалённо напоминавших боярские. Они были одеты в красные мундиры и держали за спинами старинные ружья. Билл сказал, что это королевские гвардейцы, – самое знаменитые военнослужащие в Литании. Мы пропустили нашего друга вперёд, чтобы он прочитал какую-нибудь речь, потому что у меня она была заготовлена не совсем для этого, а Боб боялся выступать. Керман спросил у режиссёра: – Прямая трансляция идёт? Ему подтвердили. Тогда Билл начал речь: – Я летел-летел – и долетел! Я наконец-то в своей родной стране! Спасибо, что ждали меня, даже когда я с вами не мог разговаривать. Спасибо! И толпа взорвалась овациями. Потом Билл подошёл к седоватой даме в красном берете, красном пальто и красных туфлях, низко поклонился и почтительно сказал: – Ваше Кербальчество… Мы с Бобом тоже поклонились и сказали: – Ваше Кербальчество. Дама удивилась: – Я думала, что приедут проходимцы. Но я ошиблась. Я вижу двух джентльменов и леди. Это большая честь для меня, королевы Элеоноры. Уильям Керман, – она посмотрела на Билла, – подойдите ко мне. – Билл подошёл. – Подайте мне шпагу, – приказала она кербалу в мундире, стоявшему рядом, – благодарю. Итак, – Билл встал на одно колено, а она опустила шпагу ему на плечо, – отныне и впредь вас будут именовать сэр Уильям Роберт Керман. Вы посвящены в рыцари Соединенного Королевства Литании и Восточной Романдии. Билл растроганно сказал: – Это большая честь, Ваше Кербальчество. Я обычный инженер. Королева подошла к нам и прошептала: – Не беспокойтесь, вам не придётся оставаться в скафандрах. Костюмы ожидают в грузовике. Вам пора в аэропорт. Желаю удачи! Мы не нашли, что ответить, но низко поклонились и сквозь толпу двинулись к грузовику. Как только мы запрыгнули в него, Билл включил зажигание, толпа расступилась, и мы поехали во внутренний аэропорт Ландона. До аэропорта было буквально несколько километров по извилистым улочкам. Народу стало меньше, и вот через полчаса езды мы остановились у больших решётчатых ворот, которые стали медленно открываться. Но потом мы выехали на бетон. По взлётной полосе к нам подкатила очень приземистая машинка, из неё высунулся белобрысый кербал и сказал: – Следуйте за мной, я провожу вас к самолёту. – А чего нас провожать? – недоумевала я, – неужели мы сами дорогу не найдём? – Валя, успокойся, пожалуйста. Я не знаю, куда ехать, поэтому пусть нам всё же помогут. – Не волнуйтесь! – Воскликнул белобрысый кербал, – я этот аэродром как свои восемь пальцев знаю, мы быстро доберёмся. – Ох, ну ладно, поехали… Зря я, он явно хотел как лучше. Я уже в который раз собственное обещание нарушила! Всё! Дрессируем упрямство. Грузовичок фыркнул и не спеша последовал за машинкой. Я смотрела в окно. Много бетона, ни травинки, небольшой терминал, пара-тройка машин, несколько самолётов и скромная диспетчерская вышка. На самой отдалённой стоянке ждал огромный самолёт: он был такой большой, что непонятно, как он вообще сюда сел. Сзади у него была открыта рампа. – Всё, приехали, – сказал Билл, остановив машину внутри грузового отсека, – теперь пошли в салон. Мы прошли внутрь. Да-а… самолёт впечатлял своими размерами: салон был просторный, с многочисленными диванчиками. Но машина летала медленнее скорости звука – такие самолёты я любила испытывать меньше всего: грузные, неповоротливые, так ещё и перегрузок особых нет, короче, полная противоположность полукосмопланам – самолётам, летающим настолько быстро, что они могут выходить на суборбитальные траектории. С одним громадным самолётом связано моё самое, пожалуй, знаменитое ЧП, рассказываю… Однажды зимой мне дали задание испытывать огромный транспортник (тот самый, с четырьмя двигателями). Я пилотировала такой самолёт впервые. Так вот, ЧП случилось ближе к посадке: я слишком резко снизилась – шасси не выдержали, и самолёт с кучей искр продавил полосу. После этого случая мне сделали выговор и запретили испытывать большие самолёты. И поэтому я завидую всем пилотам авиалайнеров: они умеют сажать такую махину, а я нет! Пока не взлетели, мы сходили переодеться. Мне дали зелёное платье до пола с меховой накидкой и туфли на каблуках. Билл получил смокинг с галстуком-бабочкой и цилиндром, а также сверкающие лакированные ботинки, а Боб – строгий деловой костюм. Я хотела повести самолёт, но Билл сказал: – Валя, ты помнишь, чем кончилось твоё первое знакомство с большими машинами? – Билл знал почти все мои приключения, мы с ним часто на эту тему беседовали. – К тому же ты такая красивая, что лучше посидеть в салоне. – Ты что, сомневаешься, что я справлюсь? – Да, я сомневаюсь. Ты начнёшь выделывать фигуры высшего пилотажа, а машина для этого не предназначена. Я же её проектировал. – Хорошо, уговорил. Глава десятая. Новые почести Мы пристегнулись, и тут я услышала то, что меня дико взбесило: – Дамы и господа, мы готовимся к взлёту. Пристегните ремни. Самолёт пилотируют капитан Джебедайя Керман и второй пилот Маркус Керма́нно. Вот ведь зараза! Джеб пилотирует самолёт вместо меня! А говорил ещё, что поправлять здоровье поехал! Офигеть! Ну ничего, вот выйдет он из кабины, я ему всё выскажу! Будет знать, как себя вести! Я тяжело дышала. Злоба кипела внутри меня. Я хотела отстегнуться и пойти в кабину пилотов, но с трудом удержалась. Ненавижу Джеба! Ненавижу! Между тем, мы подъезжали к взлётно-посадочной полосе. Выкатившись на неё, самолёт развернулся носом к другому её концу и вскоре начал разгоняться. Медленно, но верно. Настолько медленно, что я даже перегрузку не очень почувствовала. Потом машина подняла нос и покатила на задних шасси. Вскоре и они оторвались от земли. Зажужжали сервомоторы. Самолёт стал набирать высоту. Поднимался достаточно долго. И теперь мы могли любоваться ландшафтом с высоты 11 километров. Мы летим медленно: будем на месте только через полтора часа. А вот по суборбитальной траектории добрались бы за пятнадцать минут. Но эта чёртова громадина никуда не торопится, будто висит в воздухе. Под нами сейчас проплывают обширные земли Литании. Летим мы на северо-восток. Я знаю этот маршрут, именно по нему из Ландона в Мескву летают. Потом занавеска, скрывающая проход в кабину пилотов, колыхнулась, и из-за неё вышел сам капитан корабля. Я бы врезала ему промеж глаз, но сдержалась. Джеб был в синей форме и синей фуражке. Он подошёл к Биллу и сказал: – Здравствуй, Билл! – Здоро́во, Джеб! – ответил Билл и пожал Джебу руку. – Как самочувствие? – Уже восстановилось, скоро возвращаюсь в кербанавты. – Ну что ж, удачи тебе в сражении с бюрократией! – Весело сказал инженер. – Спасибо, – ответил Джеб, повернулся к учёному и поздоровался: – Добрый день, Боб! – Привет, Джеб! – ответил Боб и тоже пожал Джебу руку, – знаешь, это неплохая машина. На ней не так страшно лететь, как на том сверхсекретном советском самолёте. – Спасибо, Боб, приятно слышать. Я сжала кулаки и зажмурилась. Злоба переливалась через край. Только что Боб задел меня за самое больное. Так он ещё и с Джебом разговаривает! Предатель! Ну всё, трепещите и узрите мой гнев! Билл тоже предатель. Он сказал, что будет воевать с бюрократией. Но это же святое! Да, пусть они предатели, но лучше уж я им ничего не скажу, а проучу Джеба, и они меня поддержат. Будет очень занимательно. Джеб подошёл ко мне со словами: – Здравствуй, командирша. Давно не виделись. Всё… – Не здравствуй! Заколебал уже. На Дюне вон подставил меня, говорил, что невысоко, а на самом деле?! До сих пор коленка побаливает. Ты просто наврал мне! Сам водишь такую махину, а мне не даёшь! Свинья бессовестная! – Валя, но послушай меня, – неуверенно начал Билл, – Джеб опытный пилот, большие самолёты –его стихия. А твоя – маленькие. Поэтому ты не сможешь управлять «Кряквой», так же уверенно, как тем полукосмопланом. – Да подавись ты своими стихиями! – И я в порыве гнева всадила кулак Джебу в челюсть. Он отлетел в проход и упал, сел, начал трясти головой, держался за челюсть и хлопал глазами. Придя в себя, бросил: – Валя, может, извинишься? – Иди к чёрту! Извиняться! И не подумаю! Да лучше бы тебя на белом свете не было! И Джеб, поняв, что ему ловить здесь больше нечего, пошёл обратно в кабину. Я глубоко вздохнула и сказала: – Билл, извини, пожалуйста, что я на тебя так накричала. И ты, Боб, тоже извини, я не хотела. Просто накипело. И Джеба я ненавижу! – Хорошо, Валя, я тебя прощаю, – ответил Билл. – А ты точно так больше не будешь? – с тревогой спросил Боб. – Боб, пожалуйста, пойми: Джеб этого заслуживает. Он мои приказы не выполнял, каждый раз подвергал их сомнению. Не волнуйся, тебе такое не грозит. Только постарайся быть храбрее, ладно. – Я постараюсь, – вздохнул учёный. – И выполнишь одну мою просьбу? – Какую? – Никому не рассказывай о нашей ссоре с Джебом. – Я не скажу, не волнуйся. Мне об этом даже вспоминать страшно. – Вот и чудненько. А к тебе, Билл, у меня отдельная просьба. Намекни Джебу, чтобы наша ссора осталась между нами. Лучше сор из избы не выносить. – Хорошо, Валь. – Вот и славно. Ты не против? – Валя, ты мне глаза открыла. Я в жизни бы не подумал, что Джеб может так себя вести. Конечно, я с ним поговорю, ведь мне не безразлично твоё будущее. – Спасибо, Билл, ты лучший. Потом мы услышали монотонный женский голос: – Дамы и господа, просьба пристегнуть ремни. Мы готовимся к посадке. Оказывается, всё это время полого мы шли вниз, так что сейчас летели уже достаточно низко, и аэропорт был близко. Вскоре зажужжали шасси и самолёт мягко коснулся посадочной полосы. Нас сильно потянуло вперёд – это включили реверс тяги. При этом тормоза почти не были задействованы. Вскоре мы медленно подъехали к терминалу. Я сказала: – Билл, мне кажется, сейчас самое время для дипломатичных намёков Джебу, подожди, пока они выйдут, и тогда… ну, и так понятно. – Всё будет в лучшем виде, – неуверенно сказал Билл и потопал в кабину пилотов. Потом эти двое прошли мимо меня и скрылись в грузовом отсеке. Я слышала, как они кричали. Но вскоре они вернулись. И Билл сказал, провожая Джеба взглядом: – Я пригрозил ему, что, если кто об этой ссоре узнает, мы расскажем, как он вёл себя в экспедиции на Дюне. Ну он после таких угроз проблеял, что всё будет в тайне. А я знаю, что когда он так блеет, то он не врёт. Он страшно боится последствий. Так что не волнуйся, об этом никто не узнает. – Спасибо тебе огромное, Билл! Что бы я без тебя делала, – сказала я и обняла литанца. – Ну-ну, красавица, поспокойней! – проворчал инженер, – слезай давай с меня. Побежали в грузовой отсек, выедем наружу на грузовичке. – Да ну тебя, нас не там встречают. Грузовичок потом выкатишь, – остановила я Билла. Вскоре дверь распахнулась. Стало видно продолговатый изогнутый коридор. Пройдя по нему, мы увидели огромную толпу, стоящую за ограждением, и сооружённую для нас трибуну, за ней висело красное полотно, на котором серебряными нитками был вышит профиль Керманилена. На трибуне стояли товарищ Керманов и мои родители. Когда толпа нас заметила, она заулюлюкала, засвистела, завопила. Боб поёжился, видимо, не привык к таким большим почестям. А мы с Биллом заулыбались и стали махать руками. Сначала слово предоставили мне. Я взошла на трибуну и заговорила во все пять микрофонов: – Первое, что я хочу сказать вам, товарищи, это огромное спасибо товарищу Керманову за то, что он отправил меня в космический центр. Второе. Я очень рада, что именно я первая ступила на поверхность некоторых небесных тел. А вообще, в космосе классно! Если бы я смогла, я бы вас всех повезла на Минмус. Там мы бы попрыгали, побегали, а я рассказала много чего интересного. Спасибо! Шла прямая трансляция. Миллионы кербалов по всему миру слышали моё выступление. И публика взорвалась аплодисментами. Я не ожидала, что меня здесь так любят. Я подошла к маме с папой, обняла их и заплакала. Не потому что грустно, а потому что хорошо. Это были слёзы счастья. Потом я публично извинилась перед толпой, что так себя повела. Подошёл товарищ Керманов и торжественно произнёс: – За заслуги перед Отечеством и беспримерный героизм, проявленный во время космических миссий, Валентина Владимировна Керманова получает звезду Героя Советского Кербальского союза, а также орден Керманилена первой степени. – И он приколол мне пятиконечную золотую звезду с красной ленточкой, а потом орден с портретом Ильича в центре, окружённым красным знаменем. Прикреплялась эта награда светло-красной ленточкой. – Товарищи! Это ещё не всё. За успехи в освоении Муны, Минмуса, Дюны, Айка и Гилли Валентина Владимировна награждается медалью «За освоение космоса», – и он приколол медальку с синей лентой под звездой Героя. Медаль была круглая, с золотой рамкой, на ней красовалась цветная фигурка: я стояла, выдвинув левую ногу вперёд и прислонив правую руку к шлему скафандра. – Теперь просим выйти сэра Уильяма Роберта Кермана. Я низко поклонилась и отправилась на скамеечку к маме с папой. Мы обнялись, а папа потрепал меня за отросшие волосы и прошептал: «Молодца!» Потом на трибуну вышел Билл. Он стал говорить по-руссийски, но с акцентом: – Здравствуйте все! Я Уильям Керман. Если бы меня не было, Валю пришлось спасать с Айка бы. Но я починил её корабль. И благодаря этому мы худо-бедно, но вернулись. Я всё сказал. Спасибо, друзья. И толпа взорвалась аплодисментами. Хлопал даже товарищ Керманов. Он встал, подошёл к Биллу и сказал: – Сэр Уильям Роберт Керман награждается медалью «За освоение космоса». Он проявил беспримерное мужество и героизм во время экспедиций на Гилли и Айк, гарантируя работоспособность всех модулей корабля, – и он прикрепил серебристую медальку с синей ленточкой, где разноцветный Билл чинил какой-то агрегат большого корабля. То ли двигатель, то ли опору. Судя по всему, это было на Айке. – И ещё, товарищи! Уильям Керман награждается медалью «За восстановление невосстановимого»: он смог заставить взлететь сильно потрёпанный корабль. – И товарищ Керманов приколол Биллу медаль с чёрно-жёлтой ленточкой. Медаль была из нержавеющей стали, и все символы на ней и картинки были рельефными. – Можете идти, мы ценим ваш вклад. – Пасиба, – растроганно сказал Билл и сошёл с трибуны. – Теперь слово предоставляется Роберту Уильяму Керманссону. Боб встал, подошёл к трибуне. Публика примолкла. Боб поднял палец и начал говорить почти без акцента: всё-таки знание руссийского у него было лучше. – Я рад, что участвовал в этих двух экспедициях. Ведь в любом экипаже должен быть научный сотрудник. Хотя меня могли бы и не взять, учитывая то, что я иногда немного зануден. Зрители зааплодировали и захохотали. – Товарищи! Попрошу вашего внимания! И толпа затихла. – Роберт, вы награждаетесь медалью «За освоение космоса» за участие в исследовании Гилли и Айка, – и товарищ Керманов приколол на грудь Боба лазоревую медаль с синей ленточкой, на которой был изображён сам учёный.– Кроме того, Роберт Керманссон награждается медалью «За научные изыскания». – Она была очень красивая: на чёрном фоне синяя модель атома – символ науки. На этом митинг завершился, товарищ Керманов велел всем расходиться. Журналисты выключили камеры и ушли. Генсек подошёл к нам и обратился к папе с мамой: – Благодарю вас за то, что вырастили такую замечательную дочь. Ею гордится весь ССКР. Папа похлопал меня по плечу. А мама всплакнула: ей было грустно прощаться со мной. И тут я вспомнила о своей проблеме и решила попросить генсека мне помочь: – Товарищ Керманов, я могу вас кое о чём попросить? – Для героя страны – всё что угодно! – Пожалуйста, сделайте так, чтобы, когда я приезжаю в Полигонск видеться с родителями, меня не встречала толпа фанатов. – Я исполню вашу просьбу. И вам уже пора на самолёт. Давайте прощаться. Мы обнялись, обменялись рукопожатиями и поспешили на борт. Глава одиннадцатая. Возвращение в космоцентр Мы сели в кресла и пристегнулись. Двигатели перешли в режим реверса и потянули самолёт назад. Лететь предстояло около часа. Было скучно. Неожиданно занавеска колыхнулась и вышел второй пилот Маркус, средних лет рыжеволосый кербал. Он тащил поднос, заваленный пирожными: – Дамы и господа, не желаете ли полакомиться? – Желаем! – Хором ответили мы и взяли по пироженке. – Ну как прошла церемония? Вам понравилось? – поинтересовался Маркус. – Очень, – ответила я, – особенно понравилось, как нам хлопали. – А мне понравилось, как нас награждали и что меня теперь называют сэром, – ухмыльнулся Билл. И мы довольно переглянулись. Примерно через полчаса мы увидели в иллюминаторе полуостров, где располагался космоцентр. Самолёт стал поворачивать. Маркус быстро побежал в кабину. Мы сели и потихоньку покатили по направлению к ангару. Там уже распахнули дверь, самолёт въехал в неё и остановился. Гул двигателей стих. Билл сказал: – Погнали в трюм, выедем на грузовичке, а? – Погнали! – поддержала я. И мы с Бобом и Биллом побежали в грузовой отсек. Билл открыл рампу, и все мы забрались в машину. Мотор зафырчал. Грузовик покатился вниз. Билл вырулил от самолёта вправо, и мы увидели трибуну, находящуюся у стены ангара. Её окружала большая толпа: все пришли смотреть, как чествуют знаменитых кербанавтов. Билл эффектно подрулил к трибуне, и толпа замерла в оцепенении. Дескать, что это за дела? Кербанавты, вместо того чтобы спускаться по трапу, выезжают со всеми удобствами на грузовичке с космическим аппаратом в кузове. И мы под удивлённый шум поднялись на трибуну. Первым слово взял Боб: – Давайте подводить итоги. Я добыл много научного материала. Я же не настолько глуп, чтобы лететь куда-то далеко и непонятно зачем. У всего есть цели. Они достигнуты. Спасибо. Народ вежливо засмеялся. Когда смех утих, Вернер фон Керман приколол на грудь Бобу две медали. На одной был изображён Гилли с небольшим модулем на поверхности. Внизу блестела надпись: «За освоение Гилли». На другой – Айк, посадочный модуль и подпись: «За освоение Айка». Главный инженер спросил, не хотим ли мы с Биллом тоже что-то сказать. Мы отказались. Тогда Вернер фон Керман пригласил всех на банкет. Но перед этим прицепил мне и Биллу такие же медали, как у Боба. Банкет был скудный, никаких деликатесов: только бутерброды с баклаковой икрой и керёзовый сок. Мы немного расстроились и разошлись по комнатам. Я достала из шкафа парадный мундир и переколола на него все свои ордена и медали. С удовольствием сбросила платье и туфли с каблуками, с наслаждением натянула тренировочный костюм, а поверх накинула китель. На голову надела фуражку и стала любоваться на себя в зеркало. Вот будет новая экспедиция, медалей станет ещё больше…