Дневник кербанавта Валентины

Глава первая. Перемены За полгода много воды утекло. Ракеты стало нечем заправлять – нефть такая грязная, что из неё только мазут получать. Впрочем и этому мазуту до космоцентра из ССКР ещё доплыть надо. Но корабли им не заправляют, он весь идёт на отопление. Из-за дефицита горючего сначала стали топить слабее, а потом и вовсе прекратили. Ночью я изо всех сил куталась в одеяло, надевала все свои кофточки и трое носочков, но всё без толку: пронизывающий холод пробирает до костей. Даже горяченького попить не получалось: нет топлива, чтобы вскипятить чайник. Впрочем, даже чая не было, нечем греться. Но инженеры не сидели без дела, дни и ночи напролёт придумывали выход. Наконец додумались: надо искать альтернативный источник энергии. Стали из хлама, которого полно на складе, мастерить ветряки, благо с моря стабильно дует ветер. Их собрали немного, но этого количества хватило, чтобы поддерживать хотя бы слабое отопление в жилом и тренировочном комплексах. На освещение энергии не хватало: важнее было хоть что-то отогреть. Отопление-то вернули, но с едой по-прежнему туго. Остались одни консервы, причём только шпилька в томате, в которой одни кости, керёзовый сок и баклаковая икра: мяса и сладостей нет и в помине, но консервов запасли хоть отбавляй, так что жить можно. Но, что хуже, встала космическая программа: истощились запасы цветных металлов. Новый космический корабль не построить. Для той ракеты, которая должна была лететь на Мохо, подготовили только «Нерв», ионные движки, маховики, солнечные панели, кабину и немного керосина. Имелся чертёж, но воплотить его можно было только в мечтах. Из того, что умеет летать, имелся полукосмоплан. Казалось бы, кербанавтика погибла, но Алексей Керманов нашёл выход: надо было переделать наш единственный самолёт, чтобы он смог попасть в космос. Такой план имел два изъяна, причём немалых. Во-первых, характеристики у высокоскоростного самолёта, переделанного в космолёт, будут хуже, чем у космоплана, созданного с нуля. Скажем, разгоняться в космосе он будет медленнее. Во-вторых, чтобы переделать самолёт, который построила госкорпорация «C7 Космотех», а только такой летательный аппарат можно с наименьшими ухудшениями переделывать в космоплан, так как в атмосфере он развивает высокую скорость, надо получить у неё разрешение. А это сопряжено с трудностями. Чтобы понять, почему, вернёмся ненадолго в прошлое. Глава вторая. Краткая история кербальских космолётов Всё началось с поршневых летающих "этажерок" – дедушек современных космолётов. Именно они постепенно вытеснили летательные аппараты легче воздуха. Всё больше кербалов увлекалось планеризмом и хотело стать пилотами. Но всему помешала Великая война, ставшая мировой. Она повлекла за собой исчезновение многих стран, унесла жизни многих выдающихся кербалов и основательно разрушила промышленность. Война закончилась, оставив на планете всего четыре страны. Требовалось восстановить промышленность и экономику. Прошло время, экономика восстановилась, хозяйство –тоже. Неожиданно во всех странах вспыхнул интерес к ракетостроению. Они принялись мастерить самые разнообразные ракеты. Монеррцы сконцентрировались на малых. Литанцы – на средних, а штатовцы – на огромных. У ССКР не получилось ни первое, ни второе, ни третье. Пока все пытались строить ракеты, авиастроение повсюду провисло. Так как ССКР тоже хотел построить свою ракету, то он стал активно высматривать секреты у штатовцев. Увы, не получилось. Более того, это привело к кризису в отношениях с другими странами: они тоже перестали делиться с нами своими секретами. В итоге я летала на международных ракетах, которые почти полностью строились не из советских деталей. Но ССКР не отчаивался – он снова занялся самолётостроением и быстро прогрессировал: когда была создана ракета, способная попасть на Дюну и вернуться назад, наша страна уже освоила гиперзвуковой полёт, который позволил самолётам выходить на суборбитальные траектории. Оставалось сделать важнейший шаг: вывести самолёт на орбиту. Одна проблема: у ССКР не было никаких ракетных двигателей. Для этого требовался «Нерв» или, на худой конец, какой-нибудь его аналог. С ядерными реакторами проблем не предвиделось: уже существовали прототипы размером с письменный стол. Требовалось лишь понять, как из реактора сделать двигатель… Сначала попробовали создать ЯРД по технологии реактивных двигателей, но ничего не вышло: он не мог работать в космосе. Тогда учёные стали думать, как убрать воздух из рабочего процесса, и в итоге додумались вот до чего: активную зону реактора разделили на шесть частей, и из центра каждой части извлекли один элемент тепловыделяющей сборки. А потом через образовавшиеся отверстия пропустили горючее. В результате удалось повысить эффективность благодаря увеличению скорости выхода топлива из сопла, а также прогреть его сильнее. Новый двигатель назвали моделью ЯД-100. Я даже не знаю, что это означает. Теперь, когда всё решилось, можно было совершать прорыв: запускать самолёт на орбиту. Вот так был создан космолёт: летательный аппарат, способный, как и ракета, достичь первой космической скорости. Маленькое примечание. Наверняка у вас возник вопрос: если мы создали ЯРД, то почему нам не удалось создать свои ЖРД и ракеты? Во-первых, мы поняли, что на космолёты делать ставку выгоднее, потому что затраты на их содержание меньше, благодаря этому стало возможным выводить спутники на орбиту в разы дешевле, потому что для запуска нового спутника требовалась лишь новая порция топлива. А во-вторых, у нас всё-таки был свой ЖРД, тороидальный, но он не прижился: слишком дорогое удовольствие, да к тому же мало где применимое. Продолжу рассказ. Появление дешёвых космолётов привело к кризису в ракетостроении и полностью лишило смысла запуск маленьких ракет для вывода спутников на орбиту. Все запуски космопланов проводили с советских аэродромов, дабы избежать рассекречивания технологии. Но у ракет был крупный козырь в рукаве: они могли совершать межпланетные перелёты. Только для этого требовались колоссальные объёмы топлива и металлов. Ресурсов всех четырёх участников межпланетной программы хватило ещё на две ракеты: одна полетела на Гилли, а другая – в неизвестном направлении. Она была такой секретной, что даже её точные характеристики неизвестны. Ходят слухи, что эта ракета столь огромна, что, стоя на грунте, упирается в облака. Таких затрат оказалось достаточно, чтобы мир ушёл в экономический кризис, о последствиях которого вы уже знаете. Но мне нужно было как-то попасть в космос. Ничего не оставалось, кроме как переделать единственный доступный нам самолёт в космоплан. Глава третья. Экспериментальная переделка самолёта После долгих десяти дней ожидания пришёл приказ, подписанный товарищем Кермановым: переделку одобрили, но её должны осуществлять только советские строители и инженеры. Причём в обстановке строгой секретности. Летательный аппарат нового типа было решено назвать «Мохолётом», в соответствии с его назначением. Как он вообще выглядит? В задней части расположены «Бичи», «Нерв» и ионные движки. К «Бичам» крепятся составные крылья, на каждом из которых установлено по стабилизатору. Спереди крылья поменьше. Напомню, такая схема называется «Кряква». На носу чернеет острый воздухозаборник. Всё это стоит на трёх стойках шасси. Какие фишки есть у «Мохолёта»? Первая – электропривод на переднем шасси, благодаря которому он может самостоятельно передвигаться по поверхности планеты. Вторая – изменяемая стреловидность крыла и, как следствие, возможность работать в разных скоростных режимах. Откуда берётся энергия? Из солнечных панелей. Какие недостатки у конструкции? Первый и самый главный – отсутствие защитного покрытия в нижней части фюзеляжа. А без него придётся очень плавно входить в атмосферу. Второй – отсутствие внешнего охлаждения для «Нерва», в результате чего он будет «кипятиться» сильнее. Но всё-таки классно, что я наконец снова полечу в космос. Глава четвёртая. Взлёт с Кербина и выход в межпланетное пространство Я проснулась рано утром, по привычке посмотрела на нашу совместную фотку с Аней. Эх, Анечка, я так по тебе скучаю… хоть записочку напиши. Я напялила комбинезон и скафандр. Как же давно я не облачалась в этот наряд! В коридоре я обнаружила Боба с Биллом. Учёный дрожал, а инженер растирал руки, пытаясь согреться – всё же отопление работало слабо, и мы ужасно мёрзли. Мне тоже было холодно, поэтому я стала растирать свою голову, которая очень сильно замёрзла. Я спросила: – Холодно в лесу? – Очень холодно, – ответил Билл, знавший, что я так говорю, когда мне зябко. – К-к-какой л-л-л-ес! – стуча зубами проговорил Боб, – н-настоящая т-т-тундра! – Пойдёмте завтракать? Я уже есть хочу. Тем более, может, от еды-то и согреемся. – Д-дело х-хорошее, – согласился Боб. – Полностью поддерживаю, – разгорячившись, сказал Билл. Мы двинулись по коридору. Космоцентр за почти полтора года кризиса пришёл в запустение. Света нет, лампы выкручены и разобраны на запчасти, на их месте зияют огромные дыры. Поэтому после захода солнца всякая работа прекращается, чтобы не портить зрение. Привычных ослепительно белых обоев тоже нет – их сожгли, едва отключили отопление, чтобы согреться, но, увы, костёр горел недолго. Окна от постоянного шквального ветра начали трескаться, а заменить их нечем. Лестница тоже пострадала. Деревянные перила отделили и тоже сожгли. Вообще если говорить о сожжениях, то сожгли почти всё, что только могло гореть, потому что холодно было ужасно. Столовая тоже несколько изменилась. Во-первых, вместо диванчиков – табуретки из металлолома, жутко неудобные и хлипкие. Ламп тоже нет, всё погружено в полумрак. Единственное, что светится, – это многочисленные обогреватели, похожие на спутниковые тарелки. Повариха говорит нам: – Есть только «Завтрак пионера» и керёзовый сок, будете? – А чего ещё остаётся, – вздохнула я. Не позавтракать означало сильно изголодаться, потому что приёмов пищи всего два. Мы все ходили очень худыми, скафандры были нам несколько великоваты, но не сильно. Мы с Биллом и Бобом уселись на наше любимое место у окна. Не потому, что там красиво восходит солнце, нет. Просто там стояло сразу несколько обогревателей и можно было хоть как-то согреться. Столовка медленно наполнялась кербалами – не так уж много нашлось смельчаков, которые вылезли из под одеял, в такую рань. Мы вскрыли средних размеров ледяные консервы, с пионером, трубящим в горн, на боку. Внутри – безвкусная серая масса, местами замороженная. Есть её почти невозможно, но выбора у нас нет. Керёзовый сок вообще пить трудно. Он настолько кислый, что даже моим зубам больно, хоть они у меня и нечувствительные. А уж если смотреть на Боба, то его вообще жалко становится: беднягу от каждого глотка сока перекашивает, он начинает дрожать. Билл же выпивал сок сразу залпом и, вроде как, не жаловался. Раздался голос Алексея: – Доброе утро, товарищи, пойдёмте на инструктаж. Боба, который в этот момент допивал сок, перекосило так, что даже смотреть страшно стало. Придя в себя он, вздохнул: – Есть хочется… – Мне тоже, – ответил Алексей, – на инструктаже всё скажу. Пойдёмте. Мы встали и пошли. Снаружи холодное солнце уже поднимало свои лучи из-за горизонта. Чёрт, как же холодно всё-таки! По зданиям космоцентра снаружи особо и не поймёшь, что они заброшены. Ну разве что только станция слежения: у неё с тарелок стала облупливаться краска, а сами тарелки проржавели. Ангар изнутри сам на себя не похож: прохудившаяся крыша с многочисленными дырами и открытая дверь, откуда дул сквозняк, потому что ни закрыть, ни открыть её не получится – электричества нет. Внутри стоял «Мохолёт», уже заправленный и совершенно тихий: двигатели отключили в целях экономии. Машину, накрытую брезентом, окружила толпа: все хотели хотя бы одним глазком посмотреть, на чём мы полетим в космос. Алексей распорядился увести почти всех из ангара, теперь там находились только советские учёные и инженеры. Первый помощник отвёл нас в сторонку примерно в то место, где когда-то стояла трибуна, притащил большую маркерную доску и начал чертить, попутно рассказывая: – Начнём с программы полёта. Вы взлетаете, как обычно, никакого высшего пилотажа, это понятно? – Поня-а-атно, – закатив глаза сказала я. – Вот и хорошо. Теперь перейдём к выходу на орбиту. Примерно на высоте 30 километров вам нужно будет запустить «Нерв», ионные двигатели и с их помощью выбраться на орбиту. Есть только одна проблема: мы очень старались облегчить самолёт, но даже так он получился тяжеловат. Но он сможет выйти на орбиту, не сомневайтесь. Далее вы выполняете несколько манёвров с целью покинуть систему Кербина. Причём по максимуму используете потенциал ионных движков. Далее вы летите не сразу к Мохо, а сначала к Еве, чтобы она вас подтолкнула. И ещё: садиться на Мохо придётся по-самолётному горизонтально, иначе топлива просто не хватит. – Но как же то, что у Мохо нет атмосферы? – Это будет поистине сложная задача: нужно строго регулировать вертикальную скорость, вот единственное, что я могу вам сказать. – Хорошо, я попытаюсь. – И ещё… – конструктор тяжело вздохнул. – Если с космопланом хоть что-то случится, мы не сможем вас спасти: не на чем выслать подмогу. Боб поёжился, но потом спросил: – Моя работа стандартная? – Стандартнее некуда, просто исследуйте. – Понял. – Теперь что касается Солнца. Мы не знаем как себя поведёт электроника в опасной близости к светилу, но на всякий случай будьте осторожны. Что касается лекарств, все они разведены физраствором и находятся в шприцах, потому что у нас жуткий дефицит. Еды тоже мало будет, увы. – Ну вот! Даже нормально наесться не получится! – всхлипнул Боб. – Ничего-ничего, вы точно голодными не останетесь… – Да я в последнее время постоянно есть хочу, прям хоть ! – Так, прекращаем спор! Я самое важное не сказал. Мы ввиду недостатка деталей переделали анабиозный аппарат. Теперь, чтобы уснуть, вам нужно притянуть сверху две присоски прикрепить их на виски, выставить дату пробуждения и только после этого заснуть получится, – инженер глянул на часы и нахмурился: – Всё, вам пора! – И покинул нас. Мы поднялась по трапу, я залезла в кабину и пристегнулась. Через некоторое время вошли Боб и Билл. Я закрыла люк шлюза, двинулась вперёд. Утро медленно втекало в дверной проём. Солнечный свет постепенно наполнял ангар. Когда дверь поднялась до конца, я включила электропривод, и «Мохолёт» покатился к ВПП. Встав на неё, я решила не отъезжать в начало полосы. Однако внезапно в наушниках раздался голос диспетчера: – Валентина, я надеюсь, вы не собираетесь взлетать прямо отсюда? – Вот именно, что собираюсь! – Но вы не успеете набрать нужную скорость и грохнетесь в океан. – В конце полосы есть трамплин, я подпрыгну на нём и улечу вверх. И я запустила «Бичи». Они хлопнули, засвистели и взревели. Диспетчер сказал: – Будьте осторожнее, Валентина! Не подведите. Если что, мы вас предупреждали. – Да знаю я, знаю, не отвлекайте. Выдвигаю тягу на максимум, раздаётся хлопок, за ним свист, а после рёв. «Мохолёт» разгоняется, вскоре он начинает подпрыгивать, причём каждый его прыжок длиннее предыдущего. Прямо по курсу очень красиво: большое солнце уже наполовину вышло из-за горизонта. Сменила стреловидность, число махов росло быстро: 1, 2, 3… четвёртый дался с трудом, там уже граница космоса была. Запускаю космические двигатели. Ну что ж такое-то! Они слишком слабые! Едва толкают «Мохолёт». Теперь он чуть ли не падает. Мы уже почти пересекли апоцентр и вот-вот начнём падать. Давай, «Мохолётик», родненький, я верю в тебя, ты сможешь. Машина словно услышала меня, и мы с превеликим трудом вышли на низкую стабильную орбиту. Я докладываю космоцентру: – «Мохолёт» на орбите. Начинаем выход в межпланетное пространство. – Очень хорошо. Не забывайте о гравитационных манёврах и горизонтальной посадке по-самолётному. Я притихла. Да уж, хорошо получается. Это какой-то сложный экзамен. До меня ещё никто не садился на Мохо, и притом по-самолётному, ох-хо-хо-нюшки-хо-хох… Но чего киснуть, на месте чего-нибудь придумаем! Надо бы проверить Боба и Билла, как они там. – Билл, Боб, как вы? Вас не тошнит? – Меня нет, – ответил Билл. – А меня да! – ответил Боб, махая мне левой рукой, которой отсутствовал один палец, – и очень сильно. Я полезла в аптечку. Вынула оттуда противорвотное средство и протянула Бобу. – Держи. Положи под язык, будет легче. Боб поёжился, но таблетку проглотил. – Тогда теперь спите спокойно, проснётесь только у Мохо, – сказала я им обоим. Я вернулась в кабину, пристегнулась и стала выполнять манёвр. Начала работать ионными движками. Пришлось сделать много рывков, каждый раз орбита повышалась всё сильнее. Их было настолько много, что я сбилась со счёта. Один раз я даже импульсивно хотела запустить «Нерв», но вовремя остановила себя: топлива у нас примерно половина, и ещё нужно у Мохо тормозить. Траекторию я достроила, теперь можно и отдохнуть. Я подняла голову и увидела там две присоски. Потянула их к себе и прилепила на виски. К моему удивлению, сразу я не заснула. Появилась лишь слабая сонливость. Чёрт, ну неужели из-за кризиса даже машину для погружения в анабиоз как следует настроить не могли! Эх, ладно, где наша не пропадала, усну как-нибудь. Я закрыла глаза и стала глубоко дышать, а потом постепенно выключилась. Мне снился кошмар. Я сажаю космолёт на Минмус, а он начинает медленно погружаться в зеленоватую дымку. Вдруг все двигатели отказывают, и «Мохолёт» падает вниз и взрывается, ударившись о поверхность. Ментальный будильник не спас меня, но всё же разбудил своим неслышным сигналом. Я посмотрела на часы. Ёлки-метёлки! Будильник тоже нормально не работает: выводит из анабиоза позже положенного, дня на два. Манёвр едва возможен. У меня есть полторы минуты. Какого чёрта! Ненавижу это всё! Разворачиваюсь и разом запускаю все двигатели! Минута. Манёвр выполняется медленно. Зараза! Нет бы «Нерв» помощнее сделать! Так я вечность буду этот манёвр совершать. Так, половина готова, но осталось 30 секунд. Давай, родненький, тормози! Ну! Ну-у-у-у! 10 секунд. Дава-а-ай, тормози-и-и! Секунда. Чёрт, не успею ведь! Хотя погодите, сейчас посчитаю траекторию. Неужели получилось? Надо же, а я думала мощности не хватит. Другое дело, что «Нерв» очень нагрелся. Ему это не вредно? Хотя, по идее, у него есть внутренняя система охлаждения, так что всё, наверное, обойдётся. Теперь нужно лишь сделать корректировку. Так, готово. Можно и поспать, но сначала я бы слопала чего, а то есть очень хочется. Лезу под кресло. Под ним только парашют и спасжилет. Неужели еды не положили? Чёрт! Ладно, осмотрюсь, может, найду что-то. Казалось бы, я знаю кабину досконально, но нет. Рядом с присосками крепился ящик с надписью «Всякое съедобное». Я точно знала, что там еда, поэтому открыла, выхватила одну парящую банку и закрыла снова. Она оказалась с порщом, очень старым, но консервы и не так хранятся. Нажимаю на кнопку разогрева. Ничего не происходит, банка не нагревается и не открывается. Лезу за другой. То же самое. Они что, все там такие? Проверила. Действительно, все не открываются и не нагреваются. Зашибись! И как я теперь есть буду? Так, надо что-то придумать. Хм, может, у Алексея спросить? Долго, а есть сейчас хочется. Может, поискать чего-то острое? Тоже не катит – его не кладут уже с тех пор, как еда стала в тюбиках. О! Точно! Билл же инженер, у него есть какой-нибудь инструмент! Надо его разбудить. Нажимаю кнопку и говорю: – Билл, приди сюда, мне есть хочется, а банки не открываются. Выручай! Сонный инженер через минуту возник в кабине: – Вот, держи открывашку, я спать, не буди меня, хорошо? – Спасибо, Билл! Но литанец лишь что-то буркнул и уплыл обратно. Я его остановила: – Что-то случилось? – Не выспался я, вот что случилось! А ещё ты мне сон классный прямо на самом интересном месте оборвала, – раздражённо сказал инженер. – Успокойся, пожалуйста, и давай это обсудим? – Ну давай. – Держи банку, ешь. – я протянула ему порщ. Инженер с угрюмым видом вскрыл свои, а потом и мои консервы. Я сказала: – Билл, извини, что разбудила тебя. Я не знала, что у тебя такой сон хороший был, давай ты мне его расскажешь. Мне тоже интересно. – Ну хорошо, – инженер прикончил банку и начал: – Давным-давно в одном прекрасном королевстве жила принцесса. Но однажды её похитил дракон и унёс в свою башню. Объявился отважный рыцарь и отправился на её поиски… Это всё. – Слушай, а давай мы вместе придумаем ,что дальше? – А ты что ли умеешь? – Ну я, когда была подростком, дневник вела, да и сейчас немного веду, приключения свои записываю. – Ух ты! Дашь почитать? – Рукопись в космоцентре осталась, я в свободные минуты пишу и понемножку отправляю в одну газетёнку, оттуда по всем изданиям расходится, хы. – Поздравляю. – Ну давай тогда сон додумывать. Через что должен пройти рыцарь? – Много через что, не знаю, идей нет. – Ну сейчас придумаем… После полуторачасового обсуждения вышло примерно следующее. Рыцарь, переплыв океан, перейдя горы и вооружившись до зубов, одолел дракона и вернул принцессу в замок. И они жили там долго и счастливо. – Валя, спасибо, теперь, наверное, я знаю, чем это всё кончится. – Ну приятных снов. Спи. Я тоже пойду. С запасом выставляю дату пробуждения, надеваю присоски и засыпаю. Мне снится, как я гуляю по Еве, там есть свои фиолетовые леса, фиолетовые зверушки… Менталка неслышно просигналила. Меня сильно тянет вниз. Оглядываюсь: пролетаем Еву, она светло-фиолетового цвета, очень красивая, загораживает почти весь обзор. Выпускаю камеру и делаю несколько снимков… Но тут неожиданно по самолёту прокатывается вал из искр, и вскоре всё загорается. Твою ж налево! Только не Ева! «Мохолётик», не упади, пожалуйста. Запускаю «Нерв», задираю нос. К счастью, одного импульса хватает, и языки полностью пропадают. Цифры на высотомере устремились вверх. Уф, слава серпу и молоту, а то я думала, что мы опять в Еву брякнемся. Надо в следующий раз повыше забираться. И, кстати, зря я так резко взлетела. Надо было упрямство дрессировать. Тьфу! Зато хоть адреналин подскочил. И всё же надо найти другие способы его поднятия. Считаю траекторию. Отлично: Ева закинула нас прямиком к Мохо. Выполняю небольшую корректировку и –вуаля! – идеальная тормозная траектория готова. Я устанавливаю новую дату пробуждения и засыпаю не без усилий. Мне снится, как я бегаю по Мохо, правда, меня чуть не накрыл тепловой удар. Глава пятая. Торможение и посадка на Мохо Просыпаюсь. Вижу вдалеке маленькую бурую точку, которая стремительно увеличивается. Подлетев поближе, я смогла разглядеть планету получше: усыпанная кратерами коричневая поверхность с выделяющимися тёмно-бордовыми пятнами-впадинами. Запускаю все двигатели разом. «Мохолёт» медленно тормозит. Чёрт, мы уже почти пролетели перицентр, давай, останавливайся, зараза! Траектория медленно сужается. А мы уже почти покинули сферу тяготения. Ещё немного. Давай, останавливайся, зараза! Уф, еле успела. Орбита получилась сильно вытянутой. Дотормаживаю ионными движками, которые неожиданно заглохли, едва закончился манёвр. Заряд, вроде, есть, не понимаю, что стряслось. В срочном порядке включаю менталку для Билла, и не зря: через мгновение отключается весь свет. Лечу к Биллу и говорю: – Билл, надевай шлем и иди осматривать машину снаружи, нужно восстановить энергоснабжение. – Сейчас пойду, подожди. Обнаружилась проблема: – Валя, тут очень высокий уровень радиации: Солнце очень близко и крайне негативно влияет на электронику. Да и к тому же всё очень сильно нагревается, меняются проводящие свойства. Нужно попасть на ночную сторону и там всё исправлять, после чего там же и садиться. – Ну ждём тогда. Ну всё, приехали. Экзамен усложнился ещё больше: садиться на ночной стороне очень опасно, мы не знаем её рельефа, да и без освещения ничего не увидим. Пока я долго томилась в ожидании, мы прибыли на ночную сторону. Всё начало стремительно охлаждаться, вот только возникла другая проблема: – Валя, – печально сказал Билл, – боюсь, что «Кормильцы» полностью выведены из строя излучением, они находились слишком близко к поверхности, похоже, придётся сильно перегруппировывать схему на глубокие провода управления, чтобы часть из них взяла на себя функции питания. Но всё сразу запитать не получится, чем-то придётся жертвовать или хотя бы менять включаемые агрегаты. Что думаешь? – А другого выхода у нас нет? – Никакого, увы. – Ну тогда делай, чего уж. Билл пошаманил с проводкой. Включился свет. Попробовала запустить «Зари», свет погас. Да уж, плохая ситуация получается, нечего сказать. Ну что ж, пора осуществлять посадку, говорю: – Билл, пристёгивайся и готовься, мы покидаем орбиту. Мы почти пролетели ночную сторону. Выпускаю камеру заднего вида, включаю все двигатели и внимательно слежу за происходящим. «Мохолёт» стал медленно снижаться. Внизу виднелись сумеречные силуэты кратеров и дюн. Поверхность постепенно освещалась ослепительно ярким Солнцем. Причём со временем оно стало настолько ярким, что через камеру вообще ничего нельзя было разглядеть. Пришлось её убрать за бесполезностью. Выпускаю шасси и слежу за высотой. 5 метров. 4, 3 ,2. Ещё немного и… Дальше резкий сильный удар, и я отрубаюсь. Проклятые неровности! Возникают ведь из ниоткуда! Кажется, я что-то сломала… Глава шестая. Жёсткая посадка Снилось мне, как я опять борюсь со старухой с косой. Только на этот раз она оставила меня истекать кровью в какой-то пустыне с очень большим белым Солнцем. Глаза открылись с трудом. Болела буквально каждая косточка. С большим усилием потянула рацию и прокряхтела: – Ребята, вы кха, кху, кхе… Больше я ничего сказать не могла. Да уж, посадила космолёт. Я расплакалась. Ну что за дура такая: второй раз машину разбиваю. И как домой возвращаться? За нами же всё равно никто не прилетит. Тут в кабину, ковыляя, вошёл Билл. Своей походкой он отдалённо напоминал товарища Керманова, с той лишь разницей, что у генсека это ковыляние было слабым и объяснялось протезом, а Билл вообще едва стоял на ногах. Он спросил: – Ну, красавица, чего плачешь? – Я ду-у-у-ра… опять машину разбил-а-а… теперь нас никто не спас-ё-о-о-от! – Ну ничего, сейчас чаю выпьем, и всё будет очень хорошо. – Да ничего не будет! Машина не работает, всё завалено песком. – Валя, если ты начнёшь так на мир смотреть, сделаешься Бобом. – Да как ты!.. Кха-кху-кхи-и-и… – Успокойся, я просто хочу сказать, что всегда есть что-то хорошее. Мы живы остались – уже плюс. Сейчас полечимся, и одним минусом станет меньше, жди здесь, я мигом, – и уковылял прочь. Я посмотрела на фонарь кабины. Стекло очень сильно поцарапано. Вернулся Билл, держа в руках два больших шприца, заполненных какой-то белой жижей. Мы засучили рукава и вкололи лекарства. Было очень больно, но постепенно стало почти как раньше. – Теперь попробуем починить «Мохолёт», глядишь, ещё будет, чем Боба обрадовать. Вперёд! Билл прихватил лопату, я взяла свою, мы напялили шлемы и двинулись раскапывать космолёт. Вот только наружная дверь шлюза не открывалась: её завалило песком. Оставался верхний люк из кабины экипажа. Закрыв шлюз, мы двинулись в кабину, задраили наглухо все двери в ней, надели шлем на спящего Боба и открыли люк. Поток воздуха вырвался в открытый космос. А мы выбрались наружу. Да уж, много раскапывать придётся: «Мохолёт» засыпало по самые двигатели. Работали мы долго, но за три часа закончили. Спины ужасно болели, поэтому мы вернулись, закрыли люк и вкололи себе ещё по шприцу. Теперь надо было вызволить космоплан из ямы. Я попробовала выпустить шасси. Без толку. Я попросила: – Билл, сделай что-нибудь с шасси, иначе мы не выберемся. – Понял! – А я пока немного розового песочка в банку соберу, будет сувенир. – Хорошо. Я уже погрузилась в мечты: вот насобираю этого песочка баночек десять... часть сдам в комиссионку и куплю на вырученные деньги тонну конфет... Часть на память оставлю у себя в комнатушке: будут украшать. Через минуту в динамиках послышалось: – Стойки шасси разломаны и загнаны глубоко в гондолу. Попробую сварить, может, выпустятся. Через некоторое время слышу: – Я закончил, проверь. – Ничего не выходит, не выпускаются шасси, – сказала я через пару минут безуспешных попыток. – Тогда, видимо, проводка барахлит… – многозначительно изрёк Билл, – попробую над ней поколдовать. Билл что-то сделал с проводкой, свет в кабине моргнул. Бортовой компьютер заверещал из-за тысяч найденных неисправностей. На дисплее высветилось: «Критическая ошибка! Нет контакта со стойками шасси 1, 2 и 3. Идёт поиск контакта…» Билл сказал: – Проверь ещё раз. – Я попробую. На экране появилась надпись: «Контакт найден! Подключение к механизму выпуска шасси». Внизу закряхтели сервомоторы, и шасси с непривычным лязгом выпустились. Я убрала задние, встала на хвост, чтобы выбраться из ямы, и скомандовала: – Билл, поищи ровное место, и чтобы без песка. – Есть! Через некоторое время слышу: – Валя, это прямо по курсу, метров двести. Лети. Я взлетела, включив «Нерв» секунд на 5. Пролетев некоторое расстояние, опустилась на каменистую поверхность. Вошёл Билл, я разбудила Боба и сказала: – Подъём! Мы уже на Мохо. – Что случилось? Где я? – сонно спросил учёный. – Дружище, ты на Мохо, не хочешь чего-нибудь поисследовать? – Ну можно… Боб захватил подзорную трубу и сказал: – Я пошёл. Учёный вышел исследовать Мохо. А Билл предложил классную идею: – Слушай, Валя, а что ты думаешь насчёт загара? Я тут солнечные очки и шезлонги прихватил… – Как же ты их на борт пронёс? – Дык они же маленькие… – Больше ни слова! Давай их сюда и погнали. Инженер протянул мне странную металлическую коробку с кнопкой, а также огромные очки. Я стянула шлем, прилепила очки и надела его обратно. Открылся шлюз. Солнце было огромным и белым, но очки делали мои глаза неуязвимыми. Спрыгиваю на почву, Билл за мной. Мы отходим от космоплана подальше, кладём коробочки на грунт и нажимаем кнопку. Коробка столь стремительно разложилась в шезлонг, что даже откинула меня на некоторое расстояние. Билл же, везунчик, лежит на нём и отдыхает в скафандре. Я быстро прибегаю обратно, располагаюсь на шезлонге и начинаю рассматривать, как Боб делает опыты. Он то бьёт клюшкой какой-то мячик, то неустанно прыгает, то работает с каким-то очень искрящим ящиком, то сверлит поверхность, то собирает песочек в баночки. Кстати! Мне же он тоже очень нужен. Надо насобирать, а то потом забуду. Я сгоняла за совочком и баночками в «Мохолёт» и начала набирать песок. А потом, подойдя к инженеру, спросила: – Ну как? Я загорела? – Валя, похоже, загореть никак не получится: стекло ультрафиолет не пропускает, увы. Я об этом только сейчас вспомнил. И мы, с грустью бросив шезлонги, разбрелись. Я пошла проведать Боба. Учёный мотал подзорной трубой туда-сюда. Я спросила у него: – Ты что разглядывать собрался? – Другие планеты, хотя бы попытаюсь… – А Солнце не хочешь порассматривать? – Валя, ты что! Видела, какое оно здесь яркое? Я лучше на звёзды погляжу, чем ослепну. – Ясно-понятно. А Кербин ты можешь рассмотреть? – Нет, не получается, слишком светло. – А тут вообще хоть что-нибудь, кроме Солнца, видно? – Пока день, вряд ли. Будет ночь, тогда узнаем. Больше тут высматривать нечего, поехали дальше. По моим расчётам, до заката ещё дней десять. – Десять?! Ты в этом уверен? – Если совсем точно, то девять. – А почему так долго? – Звезда близко, она тормозит вращение планеты вокруг её оси. – Понятно, ну пошли в «Мохолёт». – Пошли. Глава седьмая. "Дальнобойные" покатушки по Мохо Сев в космолёт, я стянула шлем и позвала инженера: – Билл, приди сюда, пожалуйста. – Что-то случилось? – Ничего, всё нормально, садись сзади, нам дорога длинная предстоит, скучно мне вести одной. – А, понятно, – сказал Билл и пристегнулся. Я запустила электропривод, в кабине погас свет, хотя это даже ничего, солнце всё равно яркое. Наша цель – ночная сторона на западе, если верить расчётам, до неё дня три. «Мохолёт», болтаясь на ухабах, мчался по равнине и объезжал кратеры. Я спрашиваю: – Ну как ты сейчас? – Вроде ничего, а ты? – Более-менее. – А что случилось? – По маме с папой скучаю. Я их так и не навестила ни разу за два года из-за кризиса. Они же за меня переживают. – Валя, я тебе сочувствую. – Спасибо. – Может, кризис уже побеждён? Тогда, как вернёшься, свидишься с мамой. – Слушай, а может, можно с кем-то поговорить? Связь же работает, вроде бы. – Работает-то она работает, но антенна слабая, и чтобы была связь, есть спутники-ретрансляторы, только не поймёшь, когда они в нужной позиции. – Эх, ладно, попытка – не пытка, – сказала я и попробовала отправить радиограмму: – Приём! Это Валентина, мы сели на Мохо. Космоплан встал. Зашибись! Вот старое корыто! Так ладно бы только это, тут ещё и система начала верещать о перегреве почти всего, что могло перегреться. Бесит, что я ничего сделать не могу. Наконец-то заработал электропривод, мы снова можем ехать. Система воет вовсю. Возникает куча критических ошибок. Мало того, так ещё и шины одна за другой лопаются. Теперь «Мохолёт» движется вовсе с тортильерской скоростью. Билл начал нервничать. Но вот, кажется, спасение. Впереди виднеется какой-то грот, причём очень тёмный. Давай, «Мохолётик», поднажми, немного осталось. Космоплан словно услышал меня и из последних сил заехал в грот, после чего заглох. Вот только грот оказался не гротом, а входом в пещеру, и космолёт покатился вниз по очень крутому спуску… Глава восьмая. Катастрофа под землёй Спуск был очень крутой и ухабистый. «Мохолёт» мотало из стороны в сторону. Я пыталась использовать тормоза, но всё без толку: сцепления не хватало. Потом стало настолько много ухабов, что шасси сломались и космоплан стал скрести брюхом. Но долго ему так делать не пришлось: он падал, падал и падал, а затем был очень сильный удар, и я опять отключилась… Снова привиделась старуха с косой. На этот раз она церемониться не стала и сразу отрубила мне голову. Вокруг самое настоящее подземное царство. Старуха берёт мою голову и грузит в лодку, после чего везёт меня по какой-то чёрной подземной реке. Привозит она меня на кладбище, кладёт в гроб и начинает закапывать. Я проваливаюсь в небытие… Неожиданно вижу вспышку света, мою голову берёт Билл в доспехах рыцаря и прикрепляет обратно к телу. Следом появляется Боб в белом халате, поправляет очки. Я ложусь на что-то очень мягкое, что странно, ведь вокруг одни скалы. Тут Билл и Боб подходят ко мне, опускаются на колени, Боб плачет, а Билл кричит со слезами на глазах: – Валя-а-а-а! Просып-а-а-айся! Умоля-а-аю, очнись!.. Я медленно хлопаю глазами, вижу Билла и Боба в том же положении, что и во сне. Билл кричит, надавливая мне на сердце: – Мы её теряем! Продолжаем реанимационные мероприятия. Валечка, умоляю, не умирай! А Боб, чуть не плача, вдыхает мне новую порцию воздуха. Я снова проваливаюсь в сон. Старуха с косой пытается прогнать Боба с Биллом. Билл вынимает клинок и начинает сражаться с нею, а Боб достаёт откуда-то шприц с зелёной жидкостью и вкалывает мне, всхлипывая: – Вот это должно помочь… Я поднимаюсь и вижу, что Билл уже с трудом сдерживает атаки старухи с косой. Я быстро подбегаю к нему и ударяю бабку по плечу. Она бросает оружие и улепётывает на своей лодке. Я обнимаюсь с Бобом и Биллом… Я вяло отрываю глаза и закашливаюсь. У меня болит буквально всё, а от кашля боль прямо неимоверная. Билл поворачивает рычажок, и кресло приходит в вертикальное положение. После чего они начинают стучать меня по спине. Кашель проходит. Я хрипло говорю: – Что происходит? Почему тут горит аварийное освещение? – Заряд на исходе, вот почему, – объясняет Билл, – как ты? – Очень плохо. – Прям совсем? – печально спрашивает Боб. – Хуже просто некуда… А вы-то как? – У меня всё болит, но жить можно, – ответил литанец. – А я, считай, почти как новенький, – объяснил учёный. – Как же так вышло-то? – Ты сидишь впереди, а самолёт клюнул носом в землю и потом упал на брюхо. Чем ближе вперёд, тем сильнее удар. – Ну пошли чинить тогда, чего стоим. – Нет, Валя, чинить буду я, а тебе нужно отлёживаться. – Билл, давай ты будешь рассказывать о поломках, хорошо? –попросила я. – Легко. Отдыхай пока, – инженер напялил шлем и ушёл. Боб же остался со мной, я у него спросила: – Ты выходил наружу? – Ещё нет. Слишком страшно смотреть на то, как повреждён космоплан. – Понятно. Я погрузилась в размышления. Только что Билл и Боб спасли меня от верной смерти. Что же это означает? Мне кажется, что у нас с ними нечто большее, чем просто дружба. Особенно между мной и Биллом. Интересно дела складываются. Вдруг слышу в рации кряхтение инженера: – Валя, космоплан очень сильно потрёпан. На нём многочисленные вмятины, трещины и много чего ещё. Сейчас попробую это всё исправить. Но мне нужно электричество. – Боб, дело к тебе. – Какое? – Нужно нажать кнопку. Большую жёлтую, с трилистником. Именно она запускает реактор. – Сейчас всё будет. Через минуту зажглось нормальное освещение. Билл сказал: – Всё. Приступаю к починке. Я скажу, как закончу. Вернулся учёный. Я сказала: – Я посплю немного. Очень плохо мне. Если вдруг что, зови Билла, хорошо? – Хорошо, Валя. А ты умирать не собираешься? – испуганно спросил учёный. – Что ты! Я как Керманилен. Он пусть и умер, но всё ещё жив. Если что, ты знаешь что делать. – Хорошо. Я тебе колыбельную спою. Я закрыла глаза, а Боб тихим голоском затянул песню про борла, который солнце обгонял, да так и не догнал. Мне снилось, как мы с Биллом сыграли свадьбу и у нас родился мальчик Эрик, который впоследствии стал именитым кербанавтом и путешествовал с нами по Солнечной системе… Глава девятая. Пещеры Проснулась я с трудом. Сидевший рядом Боб встревоженно спросил: – Ну как ты? – Всё болит и по-прежнему хочется лежать. – Ой. – Скажи лучше, Билл закончил исправлять машину? – Он сейчас шасси чинит, говорил, что они совсем убились и их придётся воскрешать. – Ясно-понятно. Тут рация зашуршала и зашептала голосом Билла: – Боб, скажи, Валя проснулась? Учёный хотел было высказаться, но я прокряхтела: – Да, я проснулась! Самочувствие по-прежнему плохое. Как там с шасси дела? – Ну лежи, отдыхай. С шасси дела плохо: колесо сильно погнуто, а опоры изуродованы так, что говорить страшно. Но я, кажется, их почти поправил, используя детали от шезлонгов. – Молодец! Продолжай работу, а я пока отдыхать буду. – Понял тебя, красавица. Я сказала Бобу: – Всё, не могу больше. Я дальше спать буду. – Ой. Понял… Но я не слышала его дальнейших речей и снова погрузилась в сон. Мне снилось, что мы с Аней путешествуем по миру, а направляет нас штурман Слава. Вот только неожиданно наш космолёт разбивается и все мы погибаем. Я проснулась в холодном поту. Дышится с трудом, голова тяжёлая, остальное болит, но несколько меньше. Вижу, что Боб уснул. С трудом тянусь за рацией и сиплю: – Билл, приди сюда, мне очень плохо. – Сейчас-сейчас. Я ложусь и изо всех сил стараюсь не терять сознание. В салон вбегает Билл. Он видит, что я совсем никакущая. Достаёт из аптечки шприц с синей жижей и вкалывает мне. Я снова засыпаю. На этот раз мне ничего не снилось. Только пустота. Я бесконечно падаю. С трудом открываю глаза. Рядом со мной Билл и Боб. Учёный дрожит и нервничает, а инженер очень спокоен. Боли уже почти нет, но голова всё такая же тяжёлая. Я сипло спрашиваю: – Ну как оно? – Валя, мы уж думали, мы тебя потеряли, – всхлипнул Боб, – ты спала так, словно умерла. Никаких звуков, дыхание слабое, пульса почти нет. – Мальчики, я всегда так сплю, чего вы? – Валя, это был определённо нездоровый сон. Пульс у тебя стал в три раза ниже нормального при сне, а дыхание… – Да уж, похоже, вы правы. Но сейчас мне легче. – Уф, ну слава богу, – выдохнул Боб. – Мальчики, извините, что спрашиваю, но у вас были когда-нибудь такие случаи, когда смерть к вам близко подходила? – Валя, был, конечно, совсем недавно, когда мы на Мохо садились. Я там потерял сознание и потом очень плохо себя чувствовал. А зачем ты спрашиваешь? – поинтересовался Билл. – Просто мне такое не раз испытывать приходилось. Первый раз на Минмусе, второй на Айке и вот сейчас сразу дважды. И каждый раз, когда я так отключаюсь, ко мне приходит старуха с косой. Сегодня она вообще меня чуть не убила, но появились вы и спасли меня… – Поверить не могу! Значит, я не один такой! Мне тоже снится, но нечто другое. Я сражаюсь с механизмом и пока что всегда одерживал победы. – А мне вот такое никогда не снилось, – посетовал учёный. – Повезло тебе, – вздохнула я, – а я вот эту старуху с косой до сих пор развидеть не могу. – Как я тебя понимаю, Валя, – сказал инженер, но давай не будем о грустном. Я починил шасси. Теперь можно ехать. – Это же просто прекрасно! Я попробовала ухватиться за штурвал, но руки тянулись куда-то не туда. – Слушай, Валь, может, я поведу? – Предложил Билл, – с твоей координацией движений ты легко врежешься в стену. – Чтоб ты знал, я очень внимательна к мелочам. Говорю же, я в порядке. – Тогда расскажи, как вести, это на всякий случай. – Что ж, включается электропривод серой кнопкой, на ней ещё шасси нарисовано. Газ – маленькая кнопка на штурвале, наверху правой рукоятки. Тормоз – такая же кнопка, только на левой рукоятке. Рулить – штурвалом. – Спасибо, Валя. Давай я тебе немного помогу. Сверху выпала маленькая маска. О, это то, что надо. Я вдохнула прохладную кислородную смесь и с координацией сразу стало получше. Я выпустила шасси. Помните, я когда-то говорила, что они выпустились с непривычным лязгом? Так вот, сейчас – это не как тогда. Мало того, что был очень громкий лязг, так ещё и сервомоторы кряхтели так, что весь салон трясся, как мосиновый лист в бурю. Далее я включила фонари на шасси. Дрожащий, как у свечи, жёлтый свет озарил своды пещеры. Она оказалась непривычно громадной. На Кербине таких единицы. Своды её были серыми, словно сделаны из бетона. Ни сталактитов, ни сталагмитов не обнаружилось. Я поехала. Переделанные шасси дребезжали так, что в ушах звенело. Дальше снова был уклон, и там всё задёргалось так, что, казалось, «Мохолёт» развалится. Неожиданно космоплан затрясся так, словно был лёгкой пушинкой, колеблющейся на ветру. Из-под шасси полетели искры, а меня вдавило в кресло так, будто завалило многотонными камнями. Я едва не отключилась. Но неожиданно это всё кончилось. Мы летим в громадном гроте. Тут и там светятся синие кристаллы. Давно забытая невесомость вернулась. Как же я по ней соскучилась! Я даже немного расслабилась, боли поутихли, что несказанно радовало. Но тут я заметила, что космоплан уже на полном ходу несётся к скалистой поверхности. Впереди виднеется туннель, но до него мы вряд ли долетим. Я пытаюсь выровнять машину, но она едва слушается управления. Зашибись! И как мы садиться будем? Надо срочно что-то делать. Я вытягиваю штурвал на себя до упора, но это почти никакого действия не оказывает, хотя раньше «Мохолёт» слушался моментально. Сейчас же он слабо поднял нос, не больше. Ну хоть что-то уже есть. Запускаю двигатели. Космолёт снова задрожал. Ещё немного, и мы долетим до туннеля, а там видно будет… Удар был сильным, из-под машины снова посыпались искры, шасси вдавились так, что космоплан немного проскрёб брюхом по камням. Чудеса какие-то, похоже, Билл нашёл способ починить амортизаторы… Вот только после такого сильного проседания машина уже не катилась, а прыгала, постепенно замедляясь. Эти постоянные удары утомили меня, и я уже с трудом концентрировалась на дороге. Чего уж там, я даже здешних красот-то оценить не могла и не заметила, как машина остановилась, а потом покатилась обратно. Холодный кислород уже не оказывал столь благотворного влияния. Я с трудом разворачиваю космоплан и смотрю на дорогу в полудремоте. Инстинктивно удерживаю кнопку тормоза и уже почти ничего не соображаю. Единственное, что я помню перед тем, как уснуть окончательно, это то, как Билл ворвался в кабину и уселся сзади. Дальше мне снилось, как меня погребают. Я ещё молодая, на мои похороны пришёл весь Полигонск, только Боба с Биллом нет. Я лежу в гробу, но почему-то я не умерла. Начинаю стучать по крышке, меня никто не слышит, все лишь плачут. Вдруг слышу ругань, а потом стук лопат. Меня, обессиленную, достают, я машу всем, и все радуются. Я с трудом открываю глаза, рядом со мной сидит грустный Боб. Увидев, что я очнулась, он спрашивает: – Ну как ты? – Спать хочется, очень. Голова болит. Остальное, вроде, нормально. Где Билл? – Я тут! – взволнованно сказал инженер, по-прежнему сидевший сзади. – Что произошло? Почему мы стоим? – Валя, мне пришлось в экстренном порядке перехватить управление и остановить машину. Иначе мы бы все разбились. – О-о-ох, спаси-ибо. Я, наверное, дальше спать буду, вы за мной следите, ладно? – Не волнуйся, пока что твоё состояние стабильное, – обнадёжил меня Билл, – кстати, у меня возникла одна хорошая идея, как тебя ещё лучше подлатать. Тебя нужно погрузить в анабиоз. – Ой, да делайте что хотите! Я отключилась. Последнее, что я почувствовала, это присоски на висках. Мне снилось, как я лечу на Лейт через Дрес. Лечу на большом космоплане, вместе с Биллом и Бобом. Лейт оказался очень красивым, в океанах – рыбки, на суше – деревья, и много чего ещё. А потом мне снился другой сон, словно альтернативная версия сна Билла. Я дочка одного партийного деятеля, очень влиятельного во всём ССКР. Живу я в большом высотном здании со шпилем. Вокруг ров и куча охранных постов. И вот одной ночью я засыпаю, а просыпаюсь уже на каком-то странном стуле. Ко мне подходит Главный враг нашей с граны – Кардинал Керманье́. Он начинает меня допрашивать и выведывать секреты. Но я молчу как партизанка и ничего не рассказываю. Тогда меня ударяет разряд тока. Я чувствую жгучую боль, и руки отнимаются, но всё равно не раскалываюсь. После ещё нескольких таких разрядов меня, совершенно обессиленную, но всё ещё не расколовшуюся, отправляют в очень тёмную камеру без дверей и окон, лишь сверху надо мной люк. Я, грустная, ложусь спать. Но ночью меня будят многочисленные взрывы. Часть стены отваливается. И в мою комнату входит Билл, окружённый отрядом красноармейцев, и говорит: – Вставай, красавица, в путь пора, карета подана. Каретой оказывается здоровенный зелёный танк с красной звездой на боку. Меня там усаживают рядом с Биллом. Внутри танк не такой уж здоровенный, а даже тесный. Мы на полном ходу мчимся по развалинам. За нами летят лёгкие бирюзовые танкетки, но им нас не догнать. А те, что догоняют, разлетаются на части от точных выстрелов нашего орудия. Но потом из-за угла выныривает танк самого кардинала – мощная стотонная машина, от которой рикошетят наши снаряды. Тогда мы стреляем в гусеницы и обездвиживаем танк. Из люка высовывается кардинал и грозит нам кулаком, но мы уже далеко-далеко… Моё возвращение праздновали все. А меня выдали замуж за Билла, так как это было наградой за то, что он меня спас. Да я и сама была не против. Потом был ещё третий сон, но он даже начаться толком не успел – менталка постаралась. Странно, чувствую я себя непривычно легко, от прежней головной боли почти ничего не осталось. В кабине было темно, лишь многочисленные лампочки перемигивались между собой. Я включаю свет. Да уж, с координацией у меня по-прежнему туго, рука всё ещё тянется не туда. Но всё-таки свет я включила. Вошёл Билл: – Ну как ты? – Уже почти нормально. Сон один хороший попался. – А про что? И я вкратце рассказала своё сновидение, про то, как меня похищают. – Валя, представляешь, мне снилось, как я тебя спас, и мы ехали на танке… – Ух ты, а как ты до меня добрался-то? – Я много через что прошёл: кракена победил, Боба освободил и, наконец, присоединился к спасательной миссии. – Я н-не понимаю, как тебе так повезло, Б-билл, – дрожащим голосом проговорил учёный, – но меня так в плену замучили, что страшно рассказывать. Бр-р-р… Я решила сменить тему: – Мальчики, смотрите, какие самоцветы вокруг! – Я указала на нижнюю часть грота, сплошь усеянную синими светящимися кристаллами. – Я очень хочу себе такой! – Валя, нам сначала надо спуститься туда, чтобы насобирать этих камушков, – сказал Билл. – Мне, если честно, не хочется этим заниматься, – протянул Боб. – А что случилось? – Страшно тут, темно, света мало. – Да брось ты, камушки очень красивые, будет сувенир. А сейчас начинаем спуск! Бегите пристёгивайтесь! Билл уселся сзади, а Боб вообще ушёл. Я даю газу. Космоплан, подрагивая, разгоняется и снова прыгает. Расслабляющая невесомость возвращается, но ненадолго. Происходит удар, и «Мохолёт» постепенно останавливается, окружённый светящимися самоцветами. Я говорю: – Погнали наружу! Там же столько кристаллов! И я бегу в шлюз, спрыгиваю на скалы. За мной опускается Билл. Боб же вяло тащится следом. Кристаллы, из иллюминатора казавшиеся маленькими, оказались высотой с меня. Но не все. Самые крошечные были размером с мой палец. Я взяла один. Под ним обнажилась дырка, из которой пошёл слабый дымок. Но я завороженно смотрела на кристаллик, переливающийся разными оттенками синего, пока меня не прервал Боб: – Очень интересный экземпляр. Дай-ка я его проанализирую… – Ещё чего! Мне этот прям в душу запал. Не дам! Иди бери другой! – Как скажешь, – буркнул учёный, выдрал из скалы ещё один камушек, покрупнее, и положил в металлический ящик, который заискрил и начал жевать образец, словно хотел попробовать его на вкус. Что примечательно, после дробления кристалл стал абсолютно тёмным и некрасивым. Боб хмыкнул: – Похоже, что эти кристаллы заставляет светиться радиация. – Только не снова! – взвыл Билл. – Сейчас у нас опять корабль поломается! – Тьфу ты, – пробухтела я, – Ещё рака мне тут не хватало. Один Боб был неестественно спокоен. Учёный удивлённо спросил: – Как же так? Вы не знаете, что бывают разные виды радиации? – По-моему, есть только один, убийственный для электроники, – сказал Билл, – вон от Солнца сколько идёт! И в реакторе образуется, но у него есть внутренняя защита, хотя и не вечная. – Билл, ты, похоже, в университете не тому учился, – хихикнул Боб. – Как это не тому? – Ты правильно понял, что радиация убивает корабль и всю электронику. Но это гамма-излучение, всего лишь поток квантов, но очень проникающий. Попадая в металл, он делает из него проводник электрического тока, а он на это совершенно не рассчитан, это задача проводов. – Но если такое излучение так опасно, то почему мы до сих пор не погибли? – спросила я. – Валя, тут очень сложный вопрос, но если коротко, то у всех живых существ на Кербине есть ген, повышающий устойчивость к радиации, любой. Дело в том, что первая жизнь, зародившаяся на планете, имела неслабую защиту от радиации, потому что тогда кербинское магнитное поле ещё не сформировалось. Постепенно оно повышало свою мощность, но даже сейчас оно раз в десять слабее того же поля у Джула. И уж тем более у Солнца. Да и сейчас радиационный фон высокий, но постоянный, ведь наше Солнце – звезда очень стабильная, на ней ещё никогда не наблюдалось никаких сверхмощных выбросов. Хотя у Мохо радиационный фон повышенный, но не волнуйся, с нами ничего не случится, мы к нему устойчивы. – Поняла, спасибо, что успокоил. Но ты ведь ещё говорил про другие виды излучения, так? – Всё верно. В случае с кристаллами мы имеем дело с бета-излучением, это всего-навсего поток электронов. Но свет появляется из-за того, что электроны, попадая на тонкую корочку самоцвета, разбиваются об неё и излучают фотоны. А переливается это всё потому, что электроны обладают разной энергией: чем быстрее частица ударяется о корку, тем ярче будет свет. – Ну, если это всё так безопасно, айда собирать кристаллики! – закричала я и пошла выдёргивать маленькие. Боб с Биллом притащили бур и начали сверлить чёрный грунт. Потом они расшатывали камни и тащили их в грузовой отсек. А я свои клала в коробочку. От этого они стали светиться уже не синим, а зелёно-голубым, что делало их ещё красивее. Потом мы с Биллом уходим, а Боб остаётся заниматься наукой. Мы садимся в кабину пилотов, и я начинаю расспрашивать: – Как ты сейчас? Всё хорошо? – Да нормально всё, не волнуйся! Ничего с нами не произойдёт из-за этих камушков. – Извини, просто с нами уже столько всего случилось, что я начинаю подозревать, что мы не долетим. – Но у тебя же есть я! – ткнул себя в грудь инженер, – в случае чего мы всё починим. – У меня только один вопрос. Как ты так шасси починил, что мы теперь при посадке просто прыгаем, как я не знаю кто? – Всё очень просто. Так как амортизаторы окончательно убились, пришлось переделать их в пружины. – О, да, теперь всё встаёт на свои места. Кстати, посмотри, чем там Боб занимается. Учёный вёл себя как-то странно. Он почти всё время сверлил, отчего всё вокруг ходило ходуном. Хотя погодите, это что, земля трясётся? Только не это! Сверху стали падать огромные глыбы. Боб закричал: – Спасайся, кто может! – И на всех парах побежал к нам с буром наперевес. Едва он запрыгнул в корабль, как я сразу дала газу, и мы помчались. Из-под колёс вырывались снопы искр. Вокруг падали глыбы. От каждого такого падения «Мохолёт» подскакивал как ужаленный. И вот одна глыба грохнулась прямо перед космопланом. Я задираю нос и взлетаю. Космоплан лишь слабо чиркнул по глыбе колёсами, после чего спокойно приземлился. Уф, глыба преодолена, слава серпу и молоту. Опускаюсь и мчусь дальше. Самое обидное, что глыбы зачастую падали на кристаллы, которые иногда взрывались, но раздробить камни они не были в силах. И вот впереди спасительный туннель. Но его вот-вот завалит камнями. Снова задираю нос, взлетаю. Дырка такая маленькая, «Мохолёт» в неё наверняка не пролезет. Чёрт! В самый последний момент несколько камней обваливается, и космоплан с кучей искр влетает в туннель. При этом он хвостом задевает груду, из-за чего траектория меняется: мы клюнули носом в землю. Изо всех сил тащу штурвал на себя. Машина с превеликим трудом приходит в нормальное положение. Происходит удар, снова куча искр, и космоплан проседает так сильно, что я ощущаю под собой почву и ещё более сильный удар. Раздался такой треск, что, казалось, космолёт вот-вот развалится. Но в ту же секунду он подпрыгнул так высоко, что чиркнул по потолку, и на фонаре появились ещё большие царапины. Пожалуйста, только не разгерметизация. Мы с Биллом надеваем шлемы, но всё обходится. Моё облегчение не передать словами. Осматриваюсь. Билл съёжился комочком и не подаёт признаков жизни, а Боб, бедняга, как я увидела по камерам, качается и сосёт палец. Включаю свет и шепчу: – Мальчики… Мы, кажется, целы… Первым очухивается Билл: – Валя, ты как? – Вроде, ничего. А ты? – Я в полном порядке. – Полный порядок, говоришь? – сказал притопавший в кабину Боб, – с самолётом точно что-то не так… Я это чую. – Во-первых, Боб, не с самолётом, а с космопланом. А во-вторых, – я посмотрела на экранчик, который показывал лишь искусственный горизонт, – система вроде как не жалуется ни на что. – Но я точно что-то чувствую! – взвыл учёный. – Так, Билл, иди осмотри машину снаружи, а ты, Боб, объясни, почему ты так подумал, пожалуйста. – Просто мы так высоко прыгали… а ещё всё так грохотало и скрежетало… я боюсь даже представить, что происходило… я просто закрыл глаза и старался отдалиться от этого… – Боб, давай я тебе всё объясню. Грохотало всё потому, что падали глыбы… – А они нас не задели? – Не волнуйся, почти все они были громадные, и их сразу было видно, я ото всех увернулась… – Но ведь они могли раздробиться на осколки, а эти осколки полететь в нас. – Сейчас Билл всё осмотрит – и узнаем. – А почему тогда всё скрежетало? – Оно не просто скрежетало, а ещё и искрило. Шины лопнули, остались лишь колёса, а они металлические и не могут не скрежетать. А прыгали мы, потому что теперь у нас вместо амортизаторов пружины. – А как это? – Пойдём покажу. – Валя, мне стра-а-ашно. – Не волнуйся, ничего с тобой не случится. Пошли. Боб вздохнул и поплёлся за мной. Мы мягко опустились на грунт. Нас встретил Билл: – С космопланом всё нормально. Никаких повреждений нет. – Билл, а покажи нам, пожалуйста, шасси. – Охотно. Стойка снаружи выглядит незначительно потрёпанной, но внутри она полая, и туда крепится пружина. Само колесо несколько изменено. Тут пригодились детали от шезлонгов. По сути, в сложенном состоянии он сворачивается в рулон. Порезав такой рулон продольно и отделив ненужные секции, мы обворачиваем секции вокруг колеса и привариваем. Получаем небольшую защиту. А чтобы было ещё прочнее, свариваем части шезлонга воедино. Правда, из-за неровностей колеса (всё же оно не идеально круглое) получаем скрежет и тряску. Я спрашиваю Боба: – Ну как ты, стало спокойнее? – Да, Валя, спасибо. – Я, кажется, знаю, что нам сейчас нужно сделать. Поесть! – Полностью поддерживаю, – сказал Билл. – Да и мне бы не помешало, – вздохнул Боб. Мы забрались обратно. Я обошла кабину по краю, с трудом дотянулась до ящика «Всякое съедобное». И на меня разом вывалились все банки, пребольно ударив по голове. Там уже шишка начала набухать… Я присела от неожиданности. Это ж надо так обломать всё! Нет бы как-то по-другому его поместить! Ну ничего, вот выскажу Алексею всё, будет знать, куда ящики пихать! Я раздражённо выдохнула, потёрла ушибленное место и со злостью спрятала все банки под сиденье, а парашют со спасжилетом – в ящик «Всякое съедобное». Я взяла две банки с порщом, вскрыла и пошла в каюту экипажа. Билл сидел в горделивой позе и очень пафосно рассказывал что-то Бобу: – … А потом я машину, конечно же, починил. Но это был не конец, ракету ещё нужно было запустить… – А что потом? – восторженно вопрошал Боб. – Кхм, – кашлянула я, – мальчики, я подсяду? – Конечно, Валя, проходи. – А о чём это вы беседуете, – спросила я, прихлёбывая порщ. – Это я рассказываю, как выпускался из оксбриджского университета, – заявил Билл. – Ух ты, мне тоже интересно. – В общем, к моменту начала этой истории я делал свой проект. Суть была в следующем: надо было придумать что-нибудь инновационное и связанное с ракетами. И, короче, я подумал: обычные ракеты неэкономичны и дороги. И решил: что если скрестить самолёт и ракету? Гибрид сделать не получилось, двигателей нужных не было, а показывать надо было рабочую модель. В итоге я сделал ракету, на неё закрепил простенький самолётик с крошечными двигателями. Правда, запуск провалился: слишком уж сложно всё оказалось. Но спустя пару недель я всё же сдал проект, он произвёл фурор, и меня выпустили из университета сразу доктором инженерных наук. – Классная история, – сказала я и захлопала в ладоши. – Я просто похлопаю, – весело сказал учёный. – Ну всё, Боб,теперь твоя очередь рассказывать университетскую историю. – Ладно, уговорили. Тогда я расскажу вам о том, что со мной произошло на первом курсе. Нас поместили в сводную группу, где обучались студенты разных специальностей. И получилось так, что мы с Берти попали в одну группу. Мы постоянно ссорились, причём по большей части именно она винила меня во всём, что только можно. Эх… – Грустная история, – вздохнула я. – Я не закончил. Однажды нам дали парный проект по химии. Требовалось нейтрализовать какую-то очень сильную кислоту. Я начал объяснять, но Берти меня не слушала. В порыве ярости она ударила по столу, и колба с кислотой упала на пол и разбилась. Брызги задели нас обоих, мне попало на палец и в целом на руку, палец из-за тяжести ожогов пришлось удалить. А Берти почти полностью лишилась своей идеально выстриженной шевелюры. Мало того, акварод, выделившийся из кислоты, загорелся у меня на бровях и спалил их. В аудитории очень сильно завоняло…После этого инцидента Берти оставили на второй год, хотя хотели отчислить, но вмешался отец... – Боб, миленький, мне так тебя жалко… – Спасибо, Валя. – Боб, дружище, давай я тебя обниму, – сказал Билл. – Я тоже! – вставила я свои пять копуек. Учёный что-то вякнул, но при наших объятиях он разрыдался. Мы стали его утешать, а потом спросили: – Почему ты плачешь? – Да я вот вспомнил, что она сейчас тоже в космосе летит, страшно за неё стало: а вдруг с ней что-то случилось? – Боб, я серьёзно не понимаю, как ты можешь о ней беспокоиться. Она же с тобой так плохо обошлась! – Валя, помнишь, как я боялся космоса раньше? – Помню. – Вот и у Берти, поди, то же самое. Мы с ней близнецы, а у близнецов психология в некотором роде похожа. Короче, я беспокоюсь, как она открытый космос переносит. – Да уж, ей там несладко приходится. Но знай, если уж встретимся, я ей всё выскажу! – Может, не надо? – Не отговаривай, это мой долг. Давай лучше тему сменим. Я могу рассказать свою университетскую историю. – Ну давай, – буркнул Боб. – Я очень внимательно слушаю, – сказал Билл. – Так, рассказываю. У меня вторая профессия бухгалтер… – Серьёзно? А как же ты тогда водишь самолёты? – удивился Боб. – Тут целая история. Дело в том, что полигон испытаний перспективной авиатехники имел жёсткий дефицит лётчиков: других специалистов было достаточно, но с пилотами совсем беда. А нужно было менять кадры, так как те, кто здесь работал с самого начала, уже состарились. Ну и вот инструктора начали готовить меня и некоторых других специалистов к испытаниям. Я очень легко освоилась, ведь у меня папа на заводе инженер, рассказывал, как там всё работает. – Вау! – поразился Боб, – мне бы так… – Короче, я свою историю-то так и не рассказала. Дело было так. Есть лагерь для комсомольцев, он севернее Полигонска. Там ещё в нашей Полигонке купаться можно, вода чистая. Лагерь как раз рядом. И у нас там, помимо всяческих обязательных партийных ритуалов (всё-таки комсомол – это не простая молодёжь, а Керманиленская), были и соревнования, связанные с расчётами и подсчётами. – Ух ты, интересно. А что вы считали? – поинтересовался Билл. – Ну там маршруты на скорость строили. Но сейчас не об этом. В общем, было соревнование, и наша команда победила не в последнюю очередь благодаря тому, что я очень хорошо считаю. Вот такая я молодец. – Поздравляю, – обрадовался Билл. – Ты огонь! – воскликнул Боб. – Спасибо, мальчики. Ты, Боб, верно подметил. Я пылкая, дерзкая и уверенная. – Есть такое, – сказал Боб. – Выход из пещер сам себя не найдёт! Пристёгивайтесь. Мы отправляемся! И я в бодром расположении духа двинулась в кабину и ухватилась за рычаги. Глава десятая. Где выход? Я запустила электропривод, и космоплан покатился, гремя своими потрёпанными колёсами. На удивление пещера была относительно ровной. Но это не мешало убитым шасси греметь и искрить. Свод был чёрный и скучный, ничего интересного. Однако даже тут нашлись сюрпризы. Через пару десятков метров я заметила провал. Только он как-то неожиданно возник, переднее шасси уже в него угодило, и космоплан повис на обрыве. Изо всех сил тяну штурвал на себя. Нос задирается, но от этого мы только сильнее соскальзываем. Чёрт! И как теперь выбираться? Фонари светят слабо, до дна не достают. Тут я одна не справлюсь, нужно звать Билла: – Билл, приди сюда, пожалуйста, помощь нужна. – Дай угадаю: это потому что мы сейчас очень накренились? – Именно поэтому. Когда Билл вошёл, кабина ещё сильнее опустилась. Мы стали думать вместе. Думали долго, но периодически нас прерывал вечно беспокоящийся Боб. А космоплан уже грозил упасть в пропасть. Времени у нас оставалось в обрез. А когда Боб попробовал прийти в кабину, мы его дружно отговорили, ибо центр тяжести может сместиться. Учёный грустно поплёлся обратно. И тут Билла озарила идея: – Валя, сколько у нас топлива? – Да какая разница! Мы же всё равно вот-вот упадём, а двигатели нас только вниз сбросят! – вспыхнула я. Космоплан угрожающе зашатался. – Я просто к тому, что мы можем топливо перекачать в задние баки, – взволнованно сказал инженер. – Что ж ты сразу не сказал?! Сейчас сделаю! – Вот только если у нас много горючего, то оно всё может не поместиться. – Не боись, его у нас всего четверть. – Тогда должно сработать. Космоплан уже почти наполовину носом в бездну ушёл. Пожалуйста, пусть всё получится, умоляю! Давно не работавшие насосы закряхтели и стали перекачивать топливо. Космолёт постепенно поднимал нос. Но так медленно, что казалось, он просто стабилизировался в одном положении. Наконец перекачка закончилась, и нос был лишь немного накренён. Но переднее шасси всё ещё не касалось грунта. – И что теперь, как нам дальше выбираться? – Взволнованно спросила я, – на электроприводе не выедем. – Пожалуйста, только не говорите, что мы останемся на Мохо навсегда, – захныкал учёный. Я собрала последние капельки оптимизма и вздохнула: – Боб, миленький, сейчас наш доктор инженерных наук что-нибудь придумает, он же у нас подкован в этих делах, да, Билл? Инженер пробурчал: – А куда деваться? Придётся придумать. Ты там тоже мозгами пошевели, Валя, может, чего надумаем. – У меня идея только в том, чтобы свалиться в эту яму, а потом каким-то образом выбраться. – Валя, ты гений. Если мы свалимся в эту яму, то сможем выпрыгнуть на пружинах! Не зря я переделал подвеску, хы, – возгордился Билл. – А она… ну… выдержит это падение? – Вот в этом у меня большие сомнения. Сколько там до дна показывает? – 60 метров где-то. – Так, сейчас посчитаю… Так… Будет… предельная нагрузка будет, вот что… До этого высота была максимум метров 50, помнишь, как мы проседали? – Помню, но попытаться всё же нужно. К тому же гравитация здесь низкая, авось сработает. – Я предупреждал, Валя. – Да что толку от предупреждений, если другого выхода нет! Всё, иди Боба утешай, он, бедняга, уже совсем в панике. Как будете готовы, кричите, и я начну спуск. – Есть, капитан! Сначала я слышала, как Билл успокаивает паникующего учёного, потом плач, и только после этого в гробовой тишине раздался возглас: – Мы готовы! – Понесла-а-ась! – кричу я и запускаю все двигатели. Космолёт шкрябнул брюхом и полетел вниз. Все те десятки секунд, что мы падали, я пыталась выровнять космоплан, а Боб истошно вопил, и ничто не могло его унять. До грунта 50 метров, мы падаем всё быстрее и выравниваемся. 30 метров. Скорость высокая, космолёт выровнялся. 10 метров, последние секунды до удара. Я зажмуриваюсь. Удар. Очень мощный. И вот через секунду мы уже летим вверх. До дна 20, 30, 40, 45, 48 метров. Скорость падает, надо долететь. С превеликим трудом разворачиваюсь и запускаю все двигатели. До дна 51, 53, 55 метров. Я уже вижу край. Ещё немного вперёд, и мы сядем на него. 56, 57, 58. Переднее шасси цепляется за край и начинает понемногу вытаскивать космоплан из дыры. Давай, родненький, я верю в тебя, ты сможешь. Ещё немного, и… И… И-и-и… Космолёт мягко опустился на все шасси и остановился перед въездом в очередной туннель. Боб всё ещё истошно вопил. Я мягко говорю по рации: – Всё нормально, мы уже спаслись. Крики не прекращаются. Тогда я иду в каюту экипажа. Там Билл гладит Боба, у которого уже голос сел, поэтому он сипит. Я треплю его по соломенной шевелюре и спрашиваю: – Крикун, воду будешь? – Давай. Только я не крикун, а Боб. – Ты так истошно вопил, что у тебя голос сел, бедный. На, – я протянула ему флягу. Боб выпил её целиком, но сипеть не перестал. Зато успокоился. Я спросила: – Как ты? – Горло першит, – и закашлялся. Мы с Биллом стали стучать по спине учёного. Это помогло. Тот прекратил задыхаться. Я сказала: – Ты молодец, ты стал храбрее, это похвально. И я понимаю, что тебе всё ещё часто бывает страшно. Дам тебе совет. Смотри, ты конвертируешь страх в истошный крик, и тебе становится легче. Но можно поступить иначе. Например, я, когда мне страшно, начинаю лишь нервничать, а страх конвертирую в выдохи, он у меня через них уходит. – Ты сейчас серьёзно? – недоумевает учёный. – Да, я серьёзно. Хотя у меня страх никогда так сильно не зашкаливает. – Есть ещё один хороший способ побороть страх, –сказал Билл, – постарайся отделиться от реальности и подумать о чём-то хорошем. Например, как ты получаешь Ноубловскую премию. – Или как нас всех вместе награждают. – Или я провожу интересный эксперимент… – поддакнул учёный. – Ну вот видишь, теперь ты понял. Постарайся выполнять. – Если совсем не получается, обними меня, я тебя утешу, – предложил Билл. – Ребята, спасибо вам огромное за советы… – Что ты, Боб, всегда пожалуйста. – Для тебя, дружище, я всё что угодно сделаю! – пообещал Билл. – А для меня? – сделала умилительное лицо я. – А для тебя, красавица, всё что пожелаешь, – и потрепал меня по кудряшкам. – Спасибо, Билл, ты лучший! Билл зарделся, а я сказала: – Но как бы то ни было, нам пора отправляться дальше. Пристёгивайтесь, мы едем искать выход из пещер! – Валя, по-моему, ты это уже говорила, – вздохнул Боб. – Ну и что! Фраза-то хорошая. Прямо как «вперёд, нас ждут великие дела!». Боб закатил глаза, а Билл очень активно закивал. Я снова ушла в кабину и ухватилась за рычаги. Проехав около 200 метров, я заметила перед собой развилку. Три разных туннеля – и куда они ведут, непонятно. Я говорю: – Билл, нужно найти правильный выход, сходи разведай. – Сейчас, красавица, я мигом. Но вернулся он только через час и, ковыляя, забрался обратно. Я спрашиваю: – Что стряслось? – Упал… – Рассказывай… – Короче, первый тоннель идёт очень круто вниз. – Так. – Второй туннель обрывается огромной бездной, причём почти сразу. – Так, а в третьем что? – Крутой спуск длинный, а в конце… – Тупик? Обрыв? – Успокойся, дорога после этого постепенно поднимается вверх, переходит в крутой подъём, и там вдалеке я видел звёздное небо. – Отлично, тогда чего же мы ждём, помчались! Билл похромал в каюту, а я направилась к третьему тоннелю. Сказать, что спуск был крутой – это ничего не сказать. «Мохолёт» мотало как лёгкую пушинку. Я запустила двигатели, и меня ещё больше вжало в кресло. Куча искр вырвалась из-под фюзеляжа, и начался подъём. Космоплан нёсся так быстро, что освещаемые фонарями своды пещеры были почти не различимы. И вот вижу долгожданный выход. Звёзды мерцают в овальном отверстии. Космоплан, спустя много дней, проведённых в пещере, выстреливает из дыры и летит. Я глушу двигатели, разворачиваюсь задом наперёд и выпускаю камеру заднего вида. К счастью, никаких проблем при посадке не возникло, и уже через минуту космоплан тихо стоял на скалистой поверхности. Я радостно кричу: – Мальчики! Пошли наружу, там так красиво! – и надеваю шлем, выхожу в шлюз. Вторым вышел Билл. А последним спрыгнул Боб. Открылась дивная картина: было очень темно, лишь «Мохолёт» освещал своими огнями небольшую область, отбрасывая затейливые тени. И всё это находилось под огромным куполом, усыпанным звёздами. Это было красиво, мы смотрели затаив дыхание, пока Боб не нарушил тишину: – Валя, я, кажется, могу разглядеть Кербин и даже Еву, – он показал на фиолетовую и голубую точки слева и справа. Кербин… Такой маленький и далёкий… Интересно, как там мама с папой, получили ли они моё сообщение?.. Я слазила в космоплан и сделала несколько фотографий. Потом вернулась и притащила флаг. Это был самодельный советский флажок, его специально для этой миссии сделали, ведь летит по сути советская машина, доставляет на Мохо советского кербанавта. Международный экипаж противиться не стал. После этого мы засобирались в космоплан, но напоследок я сфоткала корявый советский флаг. Прощай, планета у Солнца. Глава одиннадцатая. Покидаем Мохо и летим в межпланетном пространстве Я уселась в командирское кресло и запустила электропривод. Он закряхтел и понёс космоплан вперёд. Потом включила «Нерв». Попробовала взлететь, и, на удивление, «Мохолёт» очень легко оторвался от земли. Мы вышли на орбиту, потратив почти всё горючее (его оставалось буквально на донышке). Да и вдобавок «Нерв» так «вскипел», что был готов рвануть, но держался на честном слове. К счастью, вокруг было холодно, и двигатель медленно, но всё-таки остывал. Долетев до солнечной стороны Мохо, я запустила ионные движки и стала повышать орбиту. За один раз не получилось, пришлось выходить на новый виток. После второго витка я наконец построила параболическую траекторию, значит, мы сможем улететь от Мохо. Теперь можно немного поспать. Налепила на себя присоски и уснула. Мне снилось, как я возвращаюсь домой на космоплане, но что-то идёт не так… Менталка разбудила меня. Я сделала манёвр, чтобы Ева донесла нас до Кербина. Поставила другую дату пробуждения и уснула. Сон продолжился: у машины отказывают двигатели, и она падает в океан. Ментальный будильник неслышным сигналом выводит меня из анабиоза. Делаю последнюю корректировку. Готово, теперь Муна чуть-чуть замедлит нас, и мы не сгорим в атмосфере. Вновь поставила другую дату пробуждения и уснула. Мне снилось продолжение кошмара: космолёт каким-то чудом остаётся цел. И всплывает на поверхность. А я остаюсь в гордом одиночестве, пережив столь жёсткую посадку. Менталка будит меня. Вижу: Кербин уже рядом. Сворачиваю орбитальные прибамбасы и готовлюсь к посадке. Космплан охватывает алое пламя, которое со временем желтеет, а потом и вовсе белеет. В глазах мутнеет, я едва держусь, чтобы не отключиться. Бортовой компьютер визжит от новых и новых сообщений о превышении критической температуры. Из последних сил начинаю вращать машину. Но это не помогает. Сгорают шасси, начинают плавиться крылья и фюзеляж. Ещё немного, и космоплан развалится. Неожиданно всё стихает – и я вижу, что подо мной равнина с широкой рекой. Проверяю, слушается ли «Мохолёт» штурвала. Слушается, но с трудом: управляемость плохая. Видимо, часть элеронов всё же разрушилась. Пробую запустить двигатели. «Бичи» лишь щёлкают: топливо кончилось. Да уж, дело труба… Глава двенадцатая. Кербин, аэродром Ландона Я взяла рацию и стала докладывать: – Говорит Валентина Керманова, рейс «Мохолёт», прошу обеспечить срочный заход на посадку в ближайшем аэропорту. Повторяю: прошу обеспечить свободный заход на посадку в ближайшем аэропорту. – До ближайшего аэропорта никак не меньше 25 километров, – ответил диспетчер, – у вас как с топливом? – На донышке. – Самолёт держится в воздухе? – На честном слове. – Тогда ловите потоки и добирайтесь до аэропорта Ландона. – Вас поняла. Я включила менталку для Билла и Боба и сказала: – Подъём! Мы почти прилетели! Билл сонно протёр глаза и спросил: – Почему так тихо? – Топлива нет! Планируем! – Ого… – Да уж, ого, посмотри на крылья. В каком они состоянии? – Ну… на них много небольших дырочек. – Как думаешь, долетим? – Валя, судя по размерам дырочек, планировать мы сможем километров 15, не больше. – Чёрт, а есть способ как-то поднять подъёмную силу? – Попробуй изменить стреловидность: это снизит нашу скорость, но повысит возможность планирования. Ладно, попытка не пытка. Крылья с большим скрипом и неохотой расправляются. Теперь звук мчится быстрее нас, а высота увеличивается где-то на километр. Рация прошуршала и проговорила голосом диспетчера: – Мы готовы вас принять. Как у вас с шасси? Я попробовала открыть гондолы, но ничего не произошло: – Не выпускаются… Чёрт! – Не волнуйтесь, мы вас встретим. Машины экстренных служб уже рядом с полосой, и она свободна. – Это хорошо… – Вы пролетаете мимо аэродрома, скорректируйте курс. – Сейчас попробую. Накренила космоплан набок и начала поворачивать. – Всё, хватит! Пожалуйста, не беспокойтесь, вы обязательно сядете… – Я вот не уверена! – В вашу сторону дует сильный ветер, и подъёмная сила вырастет. – У нас от крыльев мало что осталось! – Успокойтесь. До аэродрома 10 километров, начинайте снижение. Выполняю указание. Только снизиться понемногу не получилось. Машина потеряла почти половину своей высоты и теперь имела все шансы задеть небоскрёбы в центре Ландона. Диспетчер с тревогой сказал: – Вам придётся облетать Ландон, иначе вы с большой вероятностью во что-нибудь врежетесь. – Сейчас попробую. Начала выполнять манёвр, попутно глядя по камерам на Билла и Боба. Учёный лежал в обнимку с инженером и плакал. Видимо, боялся, что мы разобьёмся, бедняга. Грустно, что я его пожалеть толком не могу… Поворот был очень долгий и плавный, но зато я ничего не задела, и теперь почти прямо передо мной оказалась полоса. – Снижайтесь! – кричит диспетчер. А что мне остаётся? Ещё раз махаю элеронами, и вот я уже почти на полосе. Выровняла космоплан и выпустила тормозные закрылки. Уф, все правила жёсткой посадки соблюдены… Меня тряхнуло, полетели искры, послышался очень громкий лязг. Вдруг моя кабина покатилась по траве. Меня мотало достаточно долго, но, ударившись об одну из машин, кабина остановилась. Я из последних сил хватаю банку с песочком и контейнер с самоцветами. Дальше помню лишь обрывки. К космоплану стали подъезжать машины. Меня кладут на носилки и утаскивают. Краем глаза вижу «Мохолёт»: его только списывать можно, крылатая машина сделалась искорёженной грудой металлолома. Уже на носилках я отключаюсь. Что было дальше, расскажу потом, когда смогу себя заставить. Очень много чего нехорошего случилось… Глава особая. Последствия кризиса для космической программы И снова здравствуйте, дорогие читатели, это опять неизвестный редактор, и я снова отвечаю на ваши вопросы. Главный из которых такой: почему герои всё время передвигаются на «Мохолёте»? Во-первых, у космоплана слишком маленький грузовой отсек: вездеход в него не поместится. Во-вторых, вездеход нужно ещё сделать, а запчастей для него не нашлось. Именно поэтому самое простое решение было – просто добавить электропривод, чтобы космолёт мог нормально передвигаться. Второй важный вопрос: почему не учли близость Мохо к Солнцу? Её учитывать пытались, но сделать ничего не смогли: деталей не было. Не удалось покрыть мощным теплоизолятором корпус, а все провода убрать вглубь. Для этого пришлось бы переделывать машину гораздо капитальнее. Проще создать новый космоплан. Третий важный вопрос: почему в кризис вообще запустили в космос такую непроработанную миссию? Кербалы очень любят исследовать космос. В древности они увлекались астрономией, потом пошли ракеты, сейчас уже космопланы. Также сыграло свою роль стремление ССКР завоевать престиж. Ведь ничто не поднимет его больше, чем запуск собственного космолёта на неизведанную планету. Именно поэтому переделку одобрили, да к тому же всячески поторапливали, опасаясь, что кто-то ещё сможет запустить пилотируемую экспедицию. В итоге миссия успешна, а ССКР вкушает мировую славу, что советскому правительству и советскому народу очень нравится. На этом вопросы закончились. До новых встреч, читатели.