Дневник кербанавта Валентины

Глава первая. Пробуждение Вот я просыпаюсь и думаю, с чего начать. Про Мохо уже всё записала, правда, тяжело было, но где наша не пропадала. Эх, ладно, начну с того, что, собственно, произошло после того, как меня на носилках унесли. Первое, что я помню, это яркий свет над операционным стола и куча наклонившихся ко мне хирургов. Вот только длилось это недолго: на меня надели маску, и я опять уснула. Как-то странно это, но мне ничего не приснилось. В следующий раз помню, как я лежу на койке, обе ноги висят на верёвках и так сильно загипсованы, что, кажется, распухли раза в два. Руки еще ничего, шевелить могу, спину покалывает, а ноги… о них и говорить нечего. А еще на плечах такие лямки, и на них гиря висит. Я прошу врачей: «Ну снимите вы это с меня!». Они разводят руками и говорят, что у меня компрессионный перелом позвоночника и нужно спину вытягивать, чтобы всё смогло восстановиться. Тяжело вздыхаю. Оглядываюсь. Палата особенная: похожа на космический корабль, даже окно круглое как иллюминатор, а на стенах обои с разнообразным оборудованием. Какие смешные: корабль-то и близко так не выглядит. Я лежу в центре. Слева от меня Билл, он ещё ничего, просто отдыхает с загипсованной рукой. А Боб валяется с забинтованной головой и что-то бормочет. «Скучно как-то,» – думаю. Я позвала медсестру и попросила, несколько смущаясь: – Дайте мне, пожалуйста, бумагу и карандаш. Медсестра прищурилась и недоверчиво спросила, поправляя белый халат: – А зачем это вам? – Ну как зачем, – вздыхаю я, – прилететь-то я прилетела, а записать свои приключения не записала, вот… – Что ж вы сразу не сказали! Конечно-конечно, – заулыбалась медсестра, – сейчас всё принесём. Билл, дождавшись, когда девушка уйдёт, предложил: – Хочешь, я тебе помогу записывать? У меня только рука сломана, и сидеть я могу, – улыбнулся он. – Я-я-я-я т-то-о-ож-ж-ж-е помогу, В-валя, – Боб с превеликим трудом смог пробормотать связную фразу. – Роберт, миленький, – включила я сочувственный отказ, – как ты нам можешь помочь? Ты ведь даже говоришь плохо, бедняжка. – Н-н-у, я могу вам н-на-п-помнить, как я там был… – Боб, дружище, я всё понимаю. Но тебе врачи велели спать побольше. У тебя очень тяжёлое сотрясение мозга. Давай ты лучше перестанешь бормотать и пытаться нам помочь, поспишь и увидишь сны, хорошо? – Билл был сама доброта. – А то если будешь с нами разговаривать и не отдыхать, то этот сотряс перерастёт в нечто очень страшное… – решила припугнуть его я. – Видела я одного учёного, который точно так же в ходе эксперимента получил очень тяжёлую травму черепа. Но продолжил работать с ещё большим усердием – и его не стало. Я покосилась на нашего учёного. Он лежал тише воды ниже травы. Вошла медсестра, молодая кербалка с соломенными волосами, которая несла огромную стопку бумаги и здоровенный карандаш. – Как здорово! – воскликнула я. Боб заворочался, а медсестра шикнула: – Ну что же вы! Пациента теперь как укладывать будем? – Да он, вроде, и не проснулся, – прошептала я. – Вы смотрите у меня: если вы его сильно потревожите, то он прежним уже не будет. – Не волнуйтесь, мисс, – пошевелил губами Билл, пытаясь тихонько сесть за стол, куда медсестра положила письменные принадлежности, и, проводив девушку взглядом, прошептал: – диктуй. – За полгода много воды утекло. Ракеты стало нечем заправлять – нефть такая грязная, что из неё только мазут получать… – Ага, ага, дальше… – Впрочем, и этому мазуту до космоцентра из ССКР ещё доплыть надо. Но корабли им не заправляют, он весь идёт на отопление… Вот примерно так – я диктовала, а Билл записывал – мы провели следующие восемь недель. За это время мне стало лучше, но сменить упёртого инженера (который уже почти полностью вылечил руку) на посту я не смогла: сидеть мне всё ещё нельзя было. Зато Боб уже выглядел значительно лучше. Он мог связно говорить, думать и ходить. Почти беспрерывный сон пошёл ему на пользу, не зря я его припугнула. Ещё через две недели я смогла понемногу сидеть. К тому моменту мы уже описали все приключения на Мохо и взяли вынужденный перерыв: у Билла рука устала, и новых идей для продолжения не было. И вот спустя ещё четыре недели мне уже можно сидеть по сорок пять минут и даже ходить. Правда, я немного хромала. Но это ещё ничего. Главное, что именно сейчас я смогла заменить Билла. Я стала строчить с небывалой быстротой, едва успевая подтачивать карандаш. Фантазия летала так, словно космоплан, который взмывает в воздух с громогласным рёвом. Вчера к нам заехали мои мама с папой. Вернее, как «заехали». Рано поутру они вломились в палату, несмотря на крики медсестры о том, что сейчас ночь, включили свет и стали меня тормошить: – Доченька, вставай, мы тебе гостинцев принесли. – Гостинцы?! Какие гостинцы?! – Боб вскочил с койки и покосился на маму, потом сделал умоляющее лицо и спросил: – А мне вы что-нибудь привезли? – Ну конечно же! Как можно таких замечательных напарников, – Боб заулыбался, – оставить без гостинцев? – мама порылась в рюкзаке и вынула из него три большущих пряника, которые протянула мне, Бобу и Биллу. И стала наблюдать, с каким восторгом мы поглощаем эту пищу богов. Тут взгляд папы упал на слабо светящуюся банку с самоцветами, и он спросил: – Валь, а что это за такие красивые камушки? – А… это кфистаффы из пеферы под Мофо, – пробубнила я сквозь пряник, – светятся в темноте. – Кристаллы из пещеры под Мохо, – папа без труда умел расшифровывать язык набитого рта. – Очень интересно. – Ой! – мама тоже покосилась на кристаллы, – Валюша, а можно мы у тебя их немножко возьмем? Володя красивую лампочку из них сделает. – Лампочку вряд ли: они слишком слабо светятся, а вот подсветку для часов почему нет, – вынес вердикт папа. – Да, конечно, забирайте, только не очень много, мне оставьте. – Спасибо. Потом папа попросил: – Дочка, может, расскажешь нам о своих приключениях? – Да легко. И я не умолкала целых полчаса. Мама спросила: – Знаешь, почему мы ночью приехали? – И почему же? – подняла одну бровь я. – Тебя в Полигонске ждут. Во-первых, на телевидении надо выступить, а во-вторых, один объект открыть. – Ой… Я как-то не думала, что всё так неожиданно. Может, в другой день? Я хоть высплюсь нормально. Да и ребятам бы тоже получше поспать. – Прости, дочка, – сказал папа, – но всё заранее спланировано. Тебя уже выписали, и нас ждёт вертолёт. Мы прямо сейчас выдвигаемся. – Да вас всех можно выписывать. Литанская медицина сотворила чудо, – влезла в разговор медсестра. Я некоторое время тупила, но Билл всё же уточнил: – Не в пижамах же нам ехать? Может, нам одежду дадут? – Да-да, точно… Одежда… – промямлила я. – Всё уже привезено, – сказал папа, – будете выглядеть шикарно. Мне дали мой любимый коричневый костюм. Бобу и Биллу достались обычные деловые. Одевшись, мы всей гурьбой выдвинулись из больницы. Она оказалась такой миниатюрной. Всего пять минут ходьбы – и мы уже были у вертолётной площадки. Металлическая стрекоза была очень похожа на ту, что везла меня к поезду ещё в самом начале моей первой поездки в космоцентр… Погодите, так это же она и есть. Странно, а что она в Литании делает? Непонятно… Дул слабый ветерок, который колыхал высокие деревья, окружавшие больницу со всех сторон. Видимо, мы в каком-то лесу. Я подняла глаза в небо. Там плыли крошечные облачка и Солнце показывало свои первые лучи. Минмуса не увидела. Зато Муна… Она была странной. Одна половина светилась ярко, а другая как-то тускло, и свет этот был не серебристый, а жёлтый. И тут я слышу крик папы из винтокрылой машины: – Дочка, хорош небом любоваться, грузись в вертолёт, время не ждёт! Я встрепенулась и на скорости космического корабля, тормозящего в атмосфере, погрузилась, уселась поближе к родителям и пристегнулась. Меня удивило, что, кроме нас и пилота, в вертолёте больше никого не было, да и салон был оформлен иначе, как-то попросторнее стало, что ли. Диванчики… столики… лампочки, которые озаряли всё это приятным жёлтым светом. А ещё где-то должен быть буфет… Сколько же там вкусного. Я чуть не побежала его искать, хотя пряник был довольно сытный. Винт со знакомым звуком завертелся, и вертолёт понёсся над бескрайними лесами к далёкой светлой точке. Видимо, это Ландон. Глава вторая. Путь – Вот сейчас самое время рассказать кое о чём очень хорошем, – перебивая шум вращающегося винта проговорила мама. Мы все навострили уши: – Дочка, ты заметила, что Муна как-то странно светится? Это всё потому, что на ней работа кипит, уран добывают. Я повернулась ко всем, широко зевнула и сказала: –Это всё, конечно, хорошо, только я не выспалась ужасно. Давайте немного в тишине посидим, ладно? И я резко провалилась в сон. Мне снилось, как я высаживаюсь на Муне, расчехляю отбойный молоток и начинаю долбить рудный пласт. А потом пакую куски урана в контейнеры космического грузовика. Мне показалось, что не прошло и минуты, как папа виновато проговорил: – Прости, дочка, но мы почти прилетели, так что, готовимся к выходу. Я протёрла глаза. Действительно. Вертолёт завис над лётным полем и вскоре грузно опустился рядом с величественной птицей с острыми крыльями, которая хоть и выглядела советской, но имела литанские опознавательные знаки: синий круг, в нём белый, а в нём красный. Мы быстро забрались в самолёт. Я хотела сесть рядом с пилотом, но в кабине все места заняли литанцы. Пришлось ретироваться в каюту экипажа, которая была чуть больше, чем у того же «Мохолёта». Я плюхнулась на кресло у окна и сразу заснула. Мне снилось, как я веду колоссальный космоплан в прекрасное далёко. Проснулась я как-то неожиданно быстро. Меня на этот раз тормошила мама: – Дочка, все уже вышли, хватит спать, нас ждут великие дела! – Самое великое дело – это выспаться наконец, – отмахнулась я, но, поняв, что это не сработает, стала клянчить: – Ну ещё пять минуточек, ма-а-ам, ну пож-а-алуйста. – Валя, может, тебе кохве выпить? Точно! Кохве! Я за годы кризиса от него совсем отвыкла! – Мам, отличная идея! – От мыслей о бодрящем напитке у меня сразу голова прояснилась, я вскочила и пулей вылетела из ангара. Обогнав всех своих товарищей, я завернула за угол, в столовку, заказала там себе здоровенный кохве и печенек, после чего залпом выпила ароматный напиток… Ой… Язык! Горячо же… И больно. Выкинула печеньку и попросила ледяной воды. Тоже залпом выпила. Язык-то теперь не болит, только чуточку покалывает, но зубы… Чёрт… Они стонут. Ладно, главное, теперь я взбодрюсь. Мама уже манила меня из столовки. Я пулей выскочила, пробежала мимо поста вахты, где, как ни странно, никого не было, обогнала всех, пробежала мимо КПП настолько быстро, что даже старичок проснулся и вышел проверять, но, глянув на меня, успокоился и закричал вслед: – Доброго пути! Это я услышала краем уха, было очень приятно. Надо же, он меня помнит, после стольких-то лет… И вот я забежала в открытую дверь белого вагона и плюхнулась на диванчик. Я тяжело дышала. Силы, казалось, покинули меня. Стала ждать своих товарищей. Минут через десять они вошли в вагон, а мама спросила: – Дочка, с тобой всё хорошо? Сколько кохве ты выпила? И можно ли тебе так быстро бегать? От шквала вопросов у меня голова закипела. Я немного затупила, но потом ответила: – Всё… нормально… вроде… Кохве… А Керманилен его знает, наверное, литр выпила… А бегать… ой… Мама обеспокоенно посмотрела на меня. А я неожиданно осознала, что у меня жутко болят ноги. Причём так сильно, будто взяли пилу и начали их пилить. Я разлеглась на диване и тихонечко застонала. Все сразу же встрепенулись и стали меня осматривать. Я обеспокоенно наблюдала, как они все обследуют мои ноги. Все, кроме Боба. Он сидел на соседнем диванчике, и по его лицу было понятно, что он жутко перепугался. А потом он вдруг неожиданно пропал. И вернулся уже с непонятно откуда взявшимся в этом быстро несущемся по рассветным полям поезде доктором. Врач был весьма рослым кербалом. Его чёрные волосы лишь частично выглядывали из-под колпака с красным крестом. Большие очки делали ещё крупнее и без того огромные глаза. В правой руке он нёс внушительную сумку. Он спросил: – Как себя чувствует больная? Я в ответ лишь застонала. Мама же вкратце рассказала, что со мной происходило и как я лечилась. Доктор осмотрел мой рот, потом глаза и завершил базовый осмотр градусником, который засунул мне подмышку и вынес вердикт: – Значит, так, кхм. Судя по всему, вы выпили слишком много кохве. Вы, безусловно, взбодрились, но слишком сильно. Из-за чего у вас на короткое время снизилась чувствительность и проявилась гиперактивность. И таким образом, кхм-кхм, вы перегрузили ещё не окрепшие ноги. Да что уж там, даже спортсмены таким испытаниям себя не подвергают. Так что ходите спокойно, не спеша. И кхм-кхм-кхм, вот вам микстура, – он взял банку, наполнил здоровенную ложку какой-то коричневую вонючей жижей, и резко запихнул мне в рот. Вот нахал! Я с трудом сглотнула и, кривясь, спросила: – Что это вы мне дали? – Обезболивающее и успокоительное, чтобы вам стало полегче. Не волнуйтесь. Всего хорошего. И доктор ушёл, провожаемый взглядами, полными уважения. Потом все накинулись на Боба и стали его благодарить. Я села и тихонько сказала: – Спасибо вам за всё, – я попробовала встать. Ноги держали. Я предложила: – давайте устроим групповые обнимашки. – Давай, Валя! – хором закричали все и обняли меня так, что внутри всё затрещало. Хотя от этого стало даже лучше. Давно меня так не обнимали… Тут поезд остановился у заполненной кербалами платформы. Я, слегка покачиваясь, словно выпила ведро чампанского, хотя на деле была трезва как никогда, выбралась первой. За мной вылезли остальные. Непривычно чистый и приятный воздух ударил в рот. Это было настолько странно, что я даже закашлялась, но всё быстро пришло в норму. Нас встретил глава города, средних лет кербал с большими рыжими бакенбардами и зелёными глазами, одетый необычно для такого солидного человека: на нём была рубашка с галстуком и брюки. Он поздоровался: – Валентина, Людмила, Владимир, Уильям и Роберт, – заулыбался он, – я Анатолий Керма́нченко, первый секретарь полигонского городского комитета партии. Для меня большая честь встретить всех вас, чтобы показать нашу новую достопримечательность: подземный трамвай. – Погодите, может, вы хотели сказать «метро»? – уточнила я. – Нет, именно трамвай: метро для нас чересчур. А вот трамвай решит нашу самую насущную проблему: исчезнут пробки. К тому же он полностью изолирован от любого другого транспорта и ходит между одними из самых красивых станций во всём мире! Прошу за мной. Вам, Валентина, предоставляется право открыть этот вид транспорта. Мы по огороженной от улюлюкающей толпы тропе прошли чуть дальше по платформе и начали спускаться по мраморной лестнице. Сверху висел кружочек с выезжающим из туннеля трамваем, а также значилась надпись: «Подземный трамвай города Полигонска имени В.И. Керманилена. Станция «Вокзальная»». Спустившись по лестнице, мы попали в просторный павильон, заполненный высшими лицами города и украшенный разнообразными барельефами с паровозами, бронепоездами, военной техникой. Из всего ансамбля выделялась медаль «Город-герой Полигонск» в виде золотой пятиконечной звезды, висевшей над эскалаторным наклоном. Перед ним, кстати, была натянута длинная красная ленточка, перегораживающая сразу три самоходные лестницы. Мне подали ножницы, и Анатолий стал толкать речь: – Сегодня, 2 диюля, мы открываем наш подземный трамвай. После пяти лет строительства проект наконец завершён. Ура! Я перерезала ленточку. Раздались аплодисменты. Эскалатор, немного поскрипев, поехал вниз. Мы все стали на него и задрали головы. Свод был украшен величественной фреской с эпизодами Великой войны. Паровозы разгружаются. Завод дымит. Зенитки стреляют. Бомбардировщик с белыми звёздами пикирует и сбрасывает снаряды. Мама с папой завороженно смотрели на это, а Билл, увидев такое интересное произведение искусства, пролепетал: – Красота-то какая… – Красота-красотой, – буркнул Боб, – только я одного не пойму: зачем так украшать обычные станции? Они же только для транспорта… – Ох, Боб, ну как бы тебе так объяснить… – Вздохнула я, – вот, смотри: вы же дома стараетесь строить красивыми? – Да, стараемся, – хмыкнул учёный, – и они уж точно красивее ваших. – Не спорю. Но вот скажи, зачем вы их украшаете? – Как зачем? – удивился учёный, – чтоб красиво было. И чтоб жить хорошо. – Ну вот и мы для этого делаем станции красивыми, понимаешь? Чтобы можно было с их помощью историю рассказать. – Это я понимаю, – хмыкнул Боб. – Какую же в данном случае? О том, как вы всех победили? – Не совсем, – влез в разговор наш сопровождающий, – эта станция посвящена Великой войне и её последствиям для Полигонска. Картина, кстати, отсылает нас к первым дням войны, когда на город впервые совершили налёт. Тогда зенитки, стоявшие на поездах, пытались отстреливаться, но их было слишком мало и против воздушной армады они ничего сделать не смогли. Это самый печальный день войны. Почти половина Полигонска была разрушена… – тяжело вздохнул Анатолий и добавил: – осторожно, эскалатор заканчивается. Мы попали в зал с потрескавшимися коричневыми колоннами, слабо освещенный красными лампами. В торце был барельеф, где показан потрёпанный поезд. Тут и там стояли покалеченные статуи. Боб не на шутку встревожился: – А оно не обвалится? – спросил он, указывая вокруг. – Не волнуйтесь вы так, пугливый вы наш, – добродушно сказал Керманченко. – Это лишь рисунок, но очень реалистичный, чтобы показать, как примерно выглядел вокзал после бомбёжки. Потому же тут слабое освещение и, кстати, потолок не полностью заштукатурен. Это гениальное дизайнерское решение. Боб вздохнул с облегчением, а мы продолжили изучать станцию. От эскалатора до барельефа было метров тридцать, не больше. Маленькая станция, ничего не скажешь. Анатолий повёл нас направо. Там же в проёме висел указатель, говоривший, что это второй путь и он ведёт на север. Значилось три станции: «Лесная», «Комсомольская» и «Северная». – Итак, сейчас ждём трамвай. Напомню: нам ехать до «Северной». Там в паре минут ходьбы телерадиостанция Полигонска. И туда нужно Валентине, чтобы выступить. – А в честь чего я выступать буду? – Как это в честь чего? – У Керманченко глаза на лоб полезли, – 15 лет с первого полёта кербала в космос! Знаменательный юбилей! – Но ведь это было, если мне не изменяет память, пятого трисентубря. То есть почти под самый конец лета. А сейчас только середина. А чего заранее так? – А потому, что уже сегодня днём вам нужно осваивать новую технику: готовится новая очень большая экспедиция. – И куда же? – Очень далеко, вам понравится! Вот повезло! Приключения продолжаются! А тут ещё и куда-то вдаль. Очень интересно. Осталось понять, куда. Тут раздался жуткий грохот, и совсем скоро на станцию вкатился четырёхагонный трамвай с непривычно низким пантографом и покрашенный точь-в-точь так же, как и «сгущёночные поезда» в Мескве: синие с белой полосой. Двери распахнулись, и мы забрались внутрь. По ступенькам, к счастью, подниматься не пришлось. Салон был особенным: два ряда сидений перпендикулярно ходу движения. Что интересно, двери были с обеих сторон. Звон, и железяка с рёвом помчалась по туннелю. Серые своды с кучей качающихся проводов… Скучно. Минуты через полторы трамвай вкатился уже на другую станцию. Колонн на ней не было, зато первую половину единственного свода стилизовали под ветвистые кроны деревьев. А другая выглядела совсем сухой, и изуродована дымящимися фабричными трубами. Диктор пояснил: – Станция «Лесная». – А чему эта станция посвящена? – полюбопытствовал Билл. – Защите окружающей среды. Это очень важная проблема в наше время. Чтобы сохранить природу, заводы в массовом порядке переносятся на Муну. Там на ядерной энергии они производят всё необходимое. – Ух ты… – вздохнула я, – а что с главным заводом Полигонска? – Его пока перенести не удалось, – понурил голову Анатолий, – зато удалось существенно снизить выбросы, не в последнюю очередь благодаря нашим инженерам. Папа зарделся. Но потом всё же сказал: – Спасибо, рад стараться. Мы ещё некоторое время смотрели на «Лесную» и поздравляли папу, а потом трамвай тронулся. И через некоторое время вынырнул на весьма яркой, похожей на дворец станции – мрамора и барельефов там было очень много. Многочисленные панно наверху единственного свода прославляли труд комсомольцев. Я даже заметила на одном панно себя, испытывающую очередное творение отечественного авиапрома. – Ух ты, Валя, я тебя поздравляю, – сказал литанец. – Спасибо большое, Билл, – покраснела я и добавила: – и вам спасибо, Анатолий Александрович, за такую прекрасную станцию и за панно. – Пожалуйста, Валентина, – заулыбался Керманченко, – вы как никто другой заслужили собственное панно. – А знаете, станция, пожалуй, очень величественная, даже красивее наших домов и тем более метро, – выпалил Боб. – Это ты ещё месковские станции не видел, – ухмыльнулся папа, – я когда в командировку туда ездил, отдельный день посвятил поездкам на метро. Как же там было торжественно… – папа мечтательно закатил глаза и добавил: – а эта Комсомольская мне напомнила месковскую Комсомольскую-кольцевую. Тоже на дворец похожа, только побольше будет, и она не односводчатая, а трёхсводчатая. Ну, с колоннами, то есть. – Как красиво… – протянул Билл, – жаль что почти нигде в мире такие станции не найдешь. – Почему это так? Я слышала, что в столице Народной республики Монерро наши специалисты и архитекторы помогают прокладывать метро. Так вот там станции тоже будут украшать по-своему. А ещё есть недавно открытое метро в Пеки́нге, столице Ченчже́нской Советской Федеративной Кербальской Республики (ЧСФКР), второй по значимости в ССКР. Там, по слухам, есть станция, похожая на пагоду, которая посвящена подземной терракотовой армии. Я видела фотографии, там своя особая атмосфера создаётся, будто спустился в древнюю гробницу. Глава особая. Коротко о ченчженцах И снова здравствуйте, дорогие читатели, с вами опять я, неизвестный редактор. И сейчас я вам вкратце расскажу об одной южной республике. ЧСФКР имеет очень богатую историю. Это одно из самых древних государств на Кербине. Из-за особенностей философии оно сильно отставало от почти всех остальных стран. Даже монеррцы, несмотря на такую же богатую историю, были более продвинутыми. И вот, после того как закончилась ужасная война, в стране происходит революция и начинается строительство социализма. Однако успехов здесь было меньше, чем у ССКР, и тут ещё СКШ и Монерро затеяли войну, которая станет Великой. А у страны нет ни промышленности, ни армии, но сдаваться она не хочет. Поэтому идёт на крайние меры, объединяется с ССКР. Несмотря на большой ущерб, понесённый в войне, республика очень быстро восстанавливается. И сейчас она – основной промышленный центр. Именно там, в её экваториальной области, находится большая часть аэродромов, откуда стартуют космопланы. Космоцентр – это тоже бывшая территория ЧСФКР. Самих ченчженцев в космоцентре не было, потому что они в основном за снабжение отвечали. Но на аэродромах они очень активно присутствовали. Глава третья. Телерадиостанция Следующая станция была вся покрыта льдами. По крайней мере, такое создавалось ощущение: полумрак, слабый голубой свет и неровный, с сосульками свод, да и к тому же было прохладно. А трамвай, медленно проехав её, остановился в тупике, который был абсолютно ничем не украшен. Двери наконец открылись, и мы поспешили наружу. Лифт вывел нас прямо в здание телерадиостанции, в громадный скучный зал со множеством, лифтов, галерей и дверей. Анатолий оставил всех в этом зале, с охранниками, а меня повёл в студию. Там меня переодели в новенький скафандр и усадили за большой белый металлический стол, на котором стояла фигурка космоплана. Кресло было большим и удобным, словно я в космическом корабле. Сзади висел фон в виде люка и всяческого оборудования. Всё было стилизовано так, словно я сижу в космоплане и исследую космические дали. Мне сказали: – Поехали! И я начала говорить: – Здравствуйте, дорогие товарищи. Я хочу поздравить вас с великим праздником – Днём кербанавтики. Вот уже 15 лет мы успешно осваиваем космос, и я уверена, что когда-нибудь наш дом будет не только на Кербине и Муне, но также на Минмусе, Лейт и Еве. Наша любимая партия и правительство поручили мне передать, что всем вам за ваш героический труд будут выплачены премии и выданы награды. Желаю вам всего самого доброго. Записав ещё несколько дублей, я переоделась и вместе с Анатолием вышла. Когда мы все собрались вместе, Керманченко объявил: – А сейчас мы пойдём обедать на крышу! Туда пускают только самых важных гостей, – мама с папой переглянулись. – Ну наконец-то, а то я уже изрядно проголодался, – воодушевился Боб. – На крышу? – Удивился Билл, – очень интересно, – и зашёл в только что приехавший лифт, за ним Боб, а за ним и мы все. Внутри кабина была очень похожа на ту, что я видела в центре подготовки кербанавтов, но было важное отличие: двигалась она очень шустро: – возникло такое чувство, будто лифт взмывает в небеса, как заправленная ракета. Вскоре лифт остановился, двери распахнулись, и мы оказались на весьма просторной серой крыше. Слева была небольшая коробка из бетона, видимо, там пряталась кухня. Остальное пространство, кроме правого дальнего угла, где торчала высоченная башня с антенной, занимали многочисленные столики под навесами. Мы выбрали себе место у большого бетонного ограждения, хотя учёный немного поёжился и занял стул, максимально отдалённый от края: боялся огромной высоты. Ещё бы, почти триста метров, зато красиво и весь Полигонск как на ладони. Отсюда лучше всего заметно, что город в форме песочных часов: в центре у́же, на окраинах шире. Нам принесли меню. Я взяла себе много жареной карташки, шнитцель и лимонад «Баратина». Боб, конечно же, выбрал шавурму, Билл – чай, рыбу и пюрешку. Мама с папой заказали порщ, а Анатолий не взял ничего. И стал наблюдать, с каким удовольствием мы поглощаем наши кушанья. Едва мы закончили, Керманченко повёл нас к лифту, который остановился на первом этаже. После долгого хождения по коридорам мы наконец попали на залитую солнцем улицу, где стоял очень солидный чёрный автомобиль, сопровождаемый внушительным кортежем мотоциклистов. Водитель вышел и открыл нам дверь, мы с Бобом и Биллом быстро уселись на среднее сиденье, но когда родители стали пролезать на заднее, я удивилась: – Мам, пап, а вы чего – с нами? – Конечно, доченька, как же нам вас до вокзала не проводить? – Вот ещё, мам, ну я же не маленькая. – Вы, безусловно, взрослая и самостоятельная женщина, – влез в разговор Керманченко, – но так изначально планировалось, чтобы сделать душевные фотографии. Я поняла, что сморозила глупость, смутилась и сказала: – Мам, пап, простите меня, пожалуйста, зря я так. Я как-то об этом не подумала. – Ну вот, теперь можно и отправляться, – сказал Анатолий и хлопнул шофёра по плечу: – поехали. Машина покатилась по практически пустой улице. Лишь изредка нам попадались троллейбусы. Надо же, я и не думала, что дороги могут быть такими свободными. Мы очень быстро добрались до вокзала, вылезли и пошли по огороженной от толпы зевак дорожке к дальней платформе, где нас ждала белая с красной полосой электричка. Миновав несколько подземных переходов, мы оказались у красивого поезда. Пришло время прощаться: – Мам, пап, я буду скучать. – Я тоже буду, дочка, – расплакалась мама. А папа вместо слов просто обнял меня и пожал руки Биллу с Бобом. Журналисты нас сфотографировали. После этого мы сели в поезд, который как-то незаметно тронулся, и стали смотреть в окна. А я ещё решила помечтать. Интересно, куда мы полетим? И главное – на чём? Вдруг это большущий космоплан? Я всегда такой хотела водить. А может, огромный вездеход собрали.... А ещё там, наверное, новая снотворная машина… Какие же сны будут, ух… Глава четвёртая. Полигон Мы выбрались из вагона. На платформе стояла непонятно как поместившаяся туда фырчащая «буханка». Из окошка высунулся молодой паренёк, который, заметив нас, встрепенулся, отворил дверь и как-то неуклюже вывалился. Однако через мгновение, вытянулся и сказал: – Вы туда садитесь, – сказал он, показывая на машину, – я пока ваши вещи там погружу. И он схватил все наши сумки и закинул в фургон. Мы же, очень уставшие, безмолвно забрались салон. Паренёк, поняв, что поговорить с нами не удастся, тоже замолк. И мы в приятной тишине доехали до входа в жилые помещения, выбрались, взяли вещи и двинулись, оставив паренька в некотором замешательстве. Нас встретила тётя Маша: – Валечка! Вернулась! Родная! – Привет… – только и смогла выдохнуть я. – Пойдёмте, ребятки, я вас в комнаты провожу. Заселитесь, а потом ужинать пойдёте. Мы кивнули, но, судя по всему, тёте Маше даже наше согласие не нужно было: она встала и бодро пошла по коридору. Мы побрели за ней. Сначала она отвела Билла с Бобом, их комнаты оказались ближе, чем моя. В этот момент я впервые пожалела, что живу в самом конце этого коридора, ведь переться с сумками очень не хотелось. Когда тётя Маша отворила дверь и включила свет, я резко ввалилась в комнату, и моё сердце бешено застучало. Наконец-то я дома… тут всё родное, и кроватка с маминым домотканым одеялом с кучей разных уравнений (специально так попросила, боялась , что забуду, как и что считается), и шкаф, где висело много разных антиперегрузочных костюмов… А ещё… Целая ванна… как же давно я в неё не ныряла… Я выпотрошила свою сумку, вынула оттуда свой наградной мундир и пересчитала медальки… Красота! Переоделась в любимую ночную рубашку и приготовилась было засыпать, как вдруг вошла тётя Маша и сказала: – Валь, извини, но вас обязательно должны покормить. Пошли в столовку, там вкусная манная каша. Я тяжело вздохнула. Всем бабушкам кажется, что манка, она самая вкусная, но на деле это худшая из всех каш. Эх, наивные какие. Я надела штаны, обулась в ярко-красные шлёпки и побрела в столовку. Села я за стол. И стала ковырять ложкой манку. Алексей спокойно прохаживался по залу и озвучивал план на завтра. Билл и Боб тоже скучающе ковыряли кашу. Но тут раздалось то, что однозначно заставило нас навострить уши: – А сейчас отдельно скажу для наших новоприбывших, – Алексей щёлкнул пальцами: – завтра у вас медкомиссия. – Ой… – сказал Боб и задрожал. Билл стал его утешать. Но я на это не обратила внимания, а вспыхнула с новой силой: – Я абсолютно здорова! Не нужна мне никакая медкомиссия! – Вы себя в зеркале видели? Кожа бледная, ходите сильно раскачиваясь, голова часто кружится. Вам нужна полноценная реабилитация. Без неё мы вас в космос не пустим. Ещё не хватало, чтобы вам стало плохо на орбите. А даже если вы здоровы: сейчас рано лететь. Дрес должен максимально сблизиться с Кербином. А это будет не раньше середины осени, то есть почти через пятнадцать месяцев. Я тяжело вздохнула. Алексей прав. Не выздоровела я окончательно. Я быстро закидала в себя пресную кашу, и вместе с Биллом стала утешать Боба. И когда я заверила, что мы будем с ним на всех его анализах, на тренировках и прочих мероприятиях, ибо мы команда и нас ничто не разделит, он успокоился, доел кашу, и мы разбрелись по комнатам. Я решила на ночь глядя прибраться. На душе было неспокойно: меня тревожила близящаяся медкомиссия. Хотя это было очень странно, я же, вроде, таких мелочей не боюсь… Тут вошла тётя Маша: – Слушай, Валечка, ты не спишь. Что-то случилось? – Да вот медкомиссию завтра прохожу, – вздохнула я. – Не переживай, всё будет хорошо. Медкомиссия – это ключ к твоему выздоровлению. – Спасибо, – выдохнула я. Мы обнялись. Я переоделась, выключила свет и уснула. Глава пятая. Комиссия Разбудил меня на рассвете Билл и сказал: – Пошли, нам надо анализы сдавать. – Угу, а как Боб? – А его я ещё не будил. – Ну так пошли, чего стоим? Учёный вяло протёр глаза: – К-который час? – сладко зевнул он. – Час ноль две, светает, – ответила я, глянув на будильник. – А. А зачем вы меня тогда будите? – Дык анализы рано сдают и натощак. Их у нас сегодня много, – объяснил Билл. – Анализы! – Боб окончательно проснулся, – пять минут дайте, в порядок себя приведу. – Лады, – согласился Билл, и мы с ним вышли, – боишься? – Да, ну чего бояться? – усмехнулась я, – у меня таких медкомиссий столько было, что со счёту сбилась. А ты? – А я донором был, там критерии ещё жёстче, и ничего. Проходил. – Великодушный ты. – Спасибо, – заулыбался инженер. Из комнаты вышел мрачный Боб. –Ты чего такой грустный? – спросила я, – Врачей боишься? Учёный поёжился и сказал: – Видишь ли, в чём дело, скорее, боюсь в космос не попасть. А там жутко интересно эксперименты проводить. Вы-то, понятное дело, попадёте, ты, Билл, вообще лишь руку сломал, тебе только готовиться надо. Тебе, Валя, надо ходить учиться. А у меня было сотрясение. И я не знаю, как меня с ним – пустят или нет. – Знаешь, дружище, – заулыбался Билл, – мне почему-то кажется, что всё будет хорошо. – Нечего себя хоронить, – добавила я, – сотряс – это ещё ничего, не приговор. Мне вот ноги, считай, заново по кусочкам собрали и в спину железяку воткнули. И ничего, не жалуюсь. – Спасибо, ребята,– выдохнул Боб. Мы вошли в просторный процедурный кабинет. Молоденькая медсестра улыбнулась и спросила: – Ну, кто у нас самый смелый, подходите. – Я! – неожиданно храбро выкрикнул Боб. – Очень хорошо, присаживайтесь, – Боб плюхнулся на стул, – работаем кулачком, так, – учёный скривился, когда иголка вошла в вену, – разжимайте руку. – Всё. – Сестра вынула шприц, капнула на стеклышко и в пробирки, а затем некоторое время всё это разглядывала и изучала. Боб нервничал, наконец он спросил: – Ну как там, всё нормально? – Минутку, почти закончила, – девушка улыбнулась, – кто следующий? Билл пропустил меня вперёд. Процедура повторилась. Инженер вообще быстрее всех управился. – Хорошо. Вы свободны. Идите к следующему врачу. Так мы ещё полдня ходили по врачам. Под конец нам сообщили, что завтра заседает экспертный совет, нужно быть в форме, там результаты сообщат и про программы реабилитации расскажут. И вот наконец наступил долгожданный обед, хотя время уже шло к ужину. И хотя там давали обычную пюрешку с ничем не примечательными котлетками, я съела это с огромным удовольствием, даже добавку взяла. . Как только мы поели, Билл предложил: – Слушай, Валь, там же погода сейчас хорошая, пошли погуляем? – Погулять? – у меня сердце забилось с бешеной скоростью, – отличная идея! Сейчас в лесу так красиво! И мы двинулись на выход. Я решила вывести Билла к утёсу. Шли мы параллельно железной дороге, по тропинке. Солнце посылало свои лучи через лесополосу, потёкшая смола сверкала на коре лиственниц. Я спросила: – Как тебе спалось сегодня? Ты же рано встал, пошёл меня будить. – Да не очень спалось, знаешь ли. – А чего так? – Обстановка непривычная, долго заснуть не мог. – Ты начни о чём-нибудь мечтать, глядишь – и уснёшь. – О, кстати, отличная идея, – заулыбался инженер, – учту. Мы выбрались из леса на небольшую поляну. Закатное солнце светило ярко, и его лучи сверкали в морских волнах. – Как красиво… – выдохнул Билл. – Это моё любимое место, я сюда думать прихожу, когда полётов нет. – А о чём думаешь? – Да так… О маме с папой, о новых приключениях… – Как интересно, – улыбнулся Билл. – А я, когда жил в Ландоне, залезал на крышу своего дома ночью и смотрел на фиолетовое небо. И размышлял о разных проектах… там тоже так красиво. Я бы тебя взял туда. Устроили бы пикничок… – А ещё, может, мы бы там Карлассо́на могли встретить… Он бы прилетел, и у нас всё варенье бы слопал. Хи-хи-хи. – Слушай, а этот твой Карлассон, он вообще кто? И любит ли он джем? – Это так, персонаж из одной книги нашей соотечественницы Астрид Кермани́ндгрен. Она чуть западнее Керманиленграда поселилась, в городе Стакга́льме. Карлассон, который живёт на крыше, любит вообще всё сладкое. Он весёлый такой дядька, с пропеллером на спине. У нас про него с мальчиком Сванте целый мультик сняли, можно сказать, мой любимый. – Вот оно как, интересный персонаж. Жаль, я никогда о нём не слышал. – Я тебе кассету с мультиком подарю, одобришь. – Спасибо. Солнце тем временем уже заходило. – Ну, теперь, когда я тебе такое красивое место показала, пошли обратно. Мы вошли в жилой блок. Время уже было позднее, поэтому я решила начать готовиться ко сну, а заодно наконец понырять в ванной. Я зашла в комнату, стянула с себя всю одежду и нырнула в свой маленький бассейн с пеной. Как же хорошо! Как давно я не принимала ванну. Был только душ, но разве струя может сравниться с океаном? Вот именно что не может. И вот, вдоволь наплескавшись, я оделась в ночную рубашку, вынула из сумки свою с родителями фотографию, дала четыре вытянутой папиной руке, и уже приготовилась выключать свет, когда вошла тётя Маша: – Валечка, ты извини, что я так поздно… Пожалуйста, расскажи о своих приключениях. И откуда у тебя такие яркие голубые кристаллики? – Хорошо, сейчас расскажу, – и ближайшие 15 минут я не умолкала. – Как интересно! А можно я один на память возьму? –Да, берите сколько влезет, мне не жалко. Тётя Маша взяла из банки пару кристалликов и ушла, пожелав мне спокойной ночи. Глава шестая. Экспертный совет Проснулись мы нормально, правда, все очень нервничали. Всё-таки крайне важное мероприятие. Быстренько поели, кусок в горло не лез, я и Боб напились кохве, Билл же, как истинный литанец, предпочёл большую кружку сладкого чаю с молоком. И вот сидим мы на лавочке у большой двери. Сначала вызывают Боба. Он входит. А я нервничаю. Допустят ли меня? Ведь у меня были самые тяжёлые травмы. Если Боба с Биллом не допустят, это ещё ладно, переживут: учёный и дальше продолжит заниматься экспериментами, а инженер будет что-то разрабатывать… Вышел сияющий от счастья Боб: – Ура-а-а! Меня допустили! Сказали витамины пить, а в целом можно жить прежней жизнью. Сейчас пообедаю и буду заниматься наукой. – Поздравляю, дружище, – радуется Билл. – Молодец… – с трудом выдавливаю из себя я. Вызывают Билла, а учёный с тревогой спрашивает: – Валь, что случилось? – Вот, тебя допустили, сейчас ты будешь готовиться… – Ну это ли не прекрасно? – улыбается учёный. – Это, безусловно, прекрасно. Только, понимаешь, даже если бы тебя не допустили, – вздыхаю я, – то ты, как и Билл, продолжил бы заниматься своим любимым делом. А вот если не допустят меня… Я просто не знаю, как мне после этого жить, ну, без космоса… – Не волнуйся, – Боб порылся в карманах и протянул мне монетку. – Что это? Зачем? – удивилась я. – Это моя особая монетка. Можно сказать, талисман: с ней я чувствую себя лучше. Возьми и положи в карман кителя. Пусть она тебя защитит. – Спасибо… – вздохнула я и спрятала монетку в карман, – Боб, ты настоящий друг. Учёный зарделся, и тут вышел Билл: – Меня допустили! Сказали, что надо руку разрабатывать, но я точно лечу. – Поздравляю! – Боб запрыгал и захлопал в ладоши. – Круто, молодец! – Я очень обрадовалась. – Спасибо, – зарделся Билл и добавил: – Валя, я в тебя верю. Если тебя не допустят, я даже готов остаться на Кербине и никуда не лететь. – Я тоже, – ударил себя в грудь Боб. – Ой, мальчики, это так мило с вашей стороны, – растрогалась я. – Ну не бросать же тебя одну на чёрт знает сколько лет. Пусть в таком случае ищут другого специалиста. И тут я не выдержала, кинулась Биллу на шею и крепко его обняла. А сверху меня ещё обнял Боб. Это было так хорошо! Однако всё пришлось резко сворачивать, ибо дверь отворилась и меня позвали. Я вошла. За огромным столом сидело много важных кербалов. Были тут и военные в мундирах, и самые опытные врачи ССКР, и даже партийный работник, который сидел рядом с Алексеем. Первый доктор, самый старенький, заговорил: – Начнём с того, что с анализами крови всё хорошо. Они идеально соответствуют норме. Так что, как мне кажется, если отбросить всё остальное, то Валентину можно допустить. – Я соглашусь с вами, коллега, – сказал врач помладше, – но опорно-двигательный аппарат сильно пострадал, нужно развивать ноги, ходить почаще и подальше. – Хорошо, а что скажет наш технический специалист Алексей? – Подал голос партийный работник: – сможет ли Валентина освоить новую технику? – Благодаря технической преемственности, управлять новыми космопланами будет не сложнее, чем «Мохолётом». – Хорошо, тогда полагаю, что Валентину можно допустить к экспедиции, после масштабной реабилитации. Время ещё есть. И пусть заодно готовится к самой миссии по мере возможности, – вынес вердикт самый главный врач. Всё это время я молчала, боялась проронить хоть слово. Но теперь на душе полегчало. Меня берут! Свершилось! Мне выдали листочки с программой и рекомендациями, после чего партийный работник сказал: – Валентина, мы в вас верим. И просим максимально ответственно отнестись к мероприятиям. Всего хорошего. Я кивнула и поклялась, что приложу все усилия, чтобы подготовиться, после чего меня отпустили. Я вышла и сказала: – Всё! Меня допустили! Я лечу с вами. Не нужно никому отказываться. – Ура-а-а-а-а! – заорали Билл с Бобом и стали меня качать. Дальше началась реабилитация. Биллу дали эспандер и гантелю, чтобы он разрабатывал руку, а ещё мы с ним каждый вечер шли прогуливаться по лесу. Иногда к нам присоединялся Боб, и то если у него хватало времени после работы с научными приборами. Также инженер и учёный ходили на телеграф и обо всём докладывали своему важному зарубежному начальству. Примерно через месяц, когда мои ноги достаточно окрепли, а у Билла рука снова сделалась сильной, начался новый этап подготовки. И хотя гулять стало необязательно, мы с Биллом всё равно старались выбираться в лес, но это выходило не всегда: начались центрифужные и скафандровые тренировки. Они нас очень выматывали. И если в бассейне ещё можно было нормально отдохнуть, всё-таки вода расслабляет, а новые скафандры хоть и выглядели как старые, но стали гораздо удобнее и двигаться в них было значительно проще, то на центрифуге давали такие перегрузки, каких в центре подготовки кербанавтов не было никогда. Глава седьмая. Телевизор Хочется рассказать вам о том, как изменился мир. И очень показательны будут телепередачи. Я всегда любила их смотреть. Показывали разное, но художественного было мало. В основном, новости со всего ССКР, выступления товарища Керманова, который рассказывал о том, как мы будем догонять и перегонять Штаты и Литанию не только по производству, но и в космосе. Художественные фильмы шли в основном вечером в выходной и были посвящены, как правило, недавней войне. После успешного испытания первого суборбитального самолёта, появилось больше передач, посвящённых космосу и технологиям. Моя любимая – это «Космические тела», там добродушный диктор ходил рядом с макетом того или иного небесного тела и всё про него рассказывал. Начал он перед нашей экспедицией на Гилли, с выпуском про Муну. И его я не забуду никогда. Диктор во всех подробностях рассказывал про исследование нашего ближайшего спутника, а особенно подробно про меня. Сами летательные аппараты и их полёты показывали в виде мультика. Полкосмоцентра смотрели эти выпуски и дивились. До кризиса вышли выпуски про юМинмус, Дюну, Гилли и Айк. И в конце диктор непременно подчёркивал, что уже совсем скоро мы сможем жить на этих небесных телах. В художественном кинематографе появился даже фильм о первых кербанавтах (он так и назывался «Первые в своём роде»), там подробно описали мой путь и подготовку, что мне очень польстило. А в самом конце время действия переносилось на 15 лет вперёд, и там уже рассказывалось о том, как готовят новых кербанавтов. Пилотов – так же, как и меня, разве что их учили водить не ракету, а космоплан. Инженерам помогали разбираться во всяких технических штуках (Билл радовался, что они с Бобом теперь не одни: специалистов будет больше). Во время кризиса передачи изменились: появилось много советов по выживанию. Я тогда научилась варить суп из полевой травы. Что уж там, мы так всю траву вокруг космоцентра на суп извели. Потом объяснили, как сделать самодельную удочку, и сообщили, что сейчас корабли в море не выходят, ловите рыбу на здоровье – её много. И мы пробовали ловить с помощью таких удочек. Клевало не очень, но хоть что-то было. Потом рассказывали, какие ягоды можно есть, как из грибов похлёбку делать, как можно воду опреснять в домашних условиях, как приготовить вкусных мух и много чего ещё. И хотя эти советы исчерпывали себя за несколько дней, их было очень много, так что за полтора года каждый из нас сделался мастером на все руки, который мог прокормить себя даже в самых плохих условиях. И в это тяжелое время у нас появился новый герой. Звали его Андрей Керманаров, хотя в народе он больше известен как Сахаров. И этот академик, видный физик-ядерщик, придумал такой способ улучшения ядерной энергетики, который позволял не только повысить эффективность и сократить аварийность (причём настолько, что даже самые отъявленные экоактивисты не смогли ничего возразить), но и снизить цену выработки энергии. И маленькие ядерные станции стали строить повсеместно, и жизнь наладилась. Кризис кончился. В телевизоре опять стало интересно. Советы по выживанию исчезли, кербалы начали снова мечтать о космосе. Появилось много книжек и фильмов. Даже кербанавтика понемногу открывала свои тайны. Но самое главное, мы наконец-то смогли построить базы на Муне и добывать там ресурсы. Экономика была спасена. Нами. ССКР весь мир спас. У нас появился ключ к космосу и процветанию, и ключ этот – космопланы. Всего порция керосина – и эта машина доставит груз на Муну. Еще порция – и груз с Муны привезён на Кербин. Возили поначалу уран. Телевизор лихорадило от каждого нового грузовика, который прибывал с нашего ближайшего спутника. Жить стало лучше, жить стало веселее. Все чествовали ударников космического труда песнями, и стихами. Чествовали тех, кто собирал космопланы, а сами машины буквально боготворили – называли новым чудом, которое открыло дорогу в светлое будущее. Нам всем это очень нравилось: наконец-то мы стали не одни в своём деле. Особенно впечатлило недавнее обращение товарища Керманова к советскому народу: – Здравствуйте, товарищи. Близится к концу тридцать пятая пятилетка. И партия поздравляет вас с её завершением. Несмотря на тяжелейший кризис, мы не только выполнили план, но даже перевыполнили его на 10 процентов. Это настоящий триумф советской науки и технологий. Мы стали ещё на шаг ближе к светлому будущему. Следующая пятилетка будет особенной: если раньше мы догоняли и перегоняли Штаты и Литанию (причём весьма успешно), то теперь у нас новая цель: догнать и перегнать самих себя. Это будет нелегко, но для нас нет ничего невозможного. Вперёд, на штурм новых рубежей! Покорим Солнечную систему! За 5 месяцев до старта Боб и Билл улетели на экватор, на аэродром Южный. Там Билл изучал устройство самых разных космопланов парка и учился их обслуживать. А Боб готовил новую программу исследований. Глава восьмая. Новая техника и продолжение обучения До нашего старта оставалось четыре месяца. Меня вызвали в новый просторный ангар. В нём стояло сразу два космоплана. Один чуть больше «Мохолёта», а другой… он занимал всё оставшиеся место. И издавал какой-то мерный гул, хотя двигатели его не работали. Алексей подбежал к большому космоплану, поманил меня к себе и вынул из-за пазухи какой-то пульт с очень длинной антенной. Я заметила братьев-инженеров и Джеба, но не стала к ним подходить. Меня ждало знакомство с космопланом. – Начнём с громадины. Она весит 400 тонн, имеет очень большую дальность полёта. Я её называю «Мамашей», ведь она с маленьким космопланом – «Дочей» – и топливом делится, и к пункту назначения доставляет, ну а если с «крошкой» что-то случится, может и вызволить. А также может загружать в себя даже разобранный космоплан с помощью крана, благо размеры позволяют. Алексей ткнул в кнопку. Открылся грузовой отсек , и из него выбралась стрела, которая опустила свой крюк рядом с нами, а затем, после повторного нажатия на кнопку, поднялась и спряталась. – Пойдёмте, я вам его изнутри покажу. Мы поднялись по трапу и попали в весьма просторный шлюз. Алексей повернул налево, отпер тяжёлую дверь, больше похожую на люк. Я пошла за ним. Сразу сердечко застучало. Кнопочек ещё больше. Рычажков море. Экранчиков завались. Я недолго думая плюхнулась в большое кресло. Сейчас оно казалось слишком большим, да и дыра для ранца сзади была немного неудобной. Я спросила: – А как мне рулить? Кресло-то далеко, ногами и руками не дотянусь. – А это всё потому, что сейчас кресло в положении для сна. Достаточно отрегулировать высоту, одним рычажком на правом подлокотнике, а затем нажать на маленькую кнопочку – и всё, можно будет спать, – Алексей показал все эти действия, рядом стоящее кресло превратилось в кровать, и из модуля анабиозной машины на потолке спустились на кабелях две присоски. Он выровнял кресло, нажал на кнопку ещё раз, присоски убрались. Инженер добавил: – Снотворная машина совершенно новая, как и ментальный будильник, но принцип активации у них старый. Теперь, чтобы пододвинуться вперёд, нажмите на кнопку на левом подлокотнике и с помощью рычажка выберите положение. Я так и сделала. Ногами я дотягивалась до педалей, а руки плотно ухватились за штурвал. Алексей продолжил: – Контроль двигателей остался прежним, как у «Мохолёта»: жёлтая кнопка с трилистником – это запуск и переключение режимов ЯРД. Жёлтая с молнией – выдвижение и запуск ионных двигателей, красная со струёй направо – запуск реактивных. Но есть и кое-что новое: синяя кнопка со струёй вниз отвечает за выпуск особых ракетных двигателей, которые служат для упрощения регулировки вертикальной скорости. Электропривод работает, как раньше. – А где еда лежать будет? – Об этом мы позаботились: ничего больше на голову не упадёт. Еда находится в особом помещении под кабиной. Алексей встал, выбрался из кресла и открыл люк в полу. Внизу было пока что пустое помещение, но в него можно было запихать столько банок, фляг и тюбиков, что мы могли бы даже не спать полмиссии на Дюну. Я спустилась. Там была тесная комнатка с рядами высоких шкафчиков. Всё это освещалось небольшими жёлтыми лампами. Мы вылезли наружу. В коридоре со всех сторон были люки. Алексей пояснил: – Направо – это лаборатория, прямо – душ, налево – кладовая. Можете осматриваться. Душ представлял собой обычную кабину, только внизу был особый поглотитель, чтобы капли при невесомости не разлетались куда попало. Лаборатория меня не впечатлила, однако она была очень компактной и вмещала в себя массу научных приборов. Бобу понравится. В кладовой должно было располагаться много разнообразного оборудования, на случай, если что-то придёт в негодность. – А вездеход в миссии будет? –Нет. Вместо него маленький многофункциональный космоплан. Пойдёмте, я вам его покажу. Инженер вывел меня по тому же трапу, по которому мы и взошли. Как уже говорилось ранее, «Доча» была чуть больше «Мохолёта» и в целом была почти точной копией. С той лишь разницей, что двигатели, можно сказать, поставили на самый верх фюзеляжа, вот только зачем? Это и предстояло узнать. Люк отворился и выбрался небольшой трап.Мы вошли в небольшой шлюз и свернули налево. Перед нами предстала значительно улучшенная кабина «Мохолёта». Во-первых, она стала гораздо просторнее. Во-вторых, появилось такое же большое и удобное кресло, как в «Мамаше». Алексей сказал: – Управление осталось тем же, только появились новые кнопки. Первая – небесно-голубая с пропеллерами – выпускает винты и поплавки. Вторая, чёрная, с жёлтой подлодкой, складывает крылья и позволяет космоплану нырять под воду на небольшую глубину. Третья, красная с роботизированной рукой, выпускает манипулятор, который может брать небольшие предметы со дна и засасывать их в отсек под кабиной. – Ух ты! – обрадовалась я, – а можно мне на этом космоплане всю миссию летать? – Мы так и планировали. Ну, хватит с вас на сегодня впечатлений. Пора обедать. «Какие же классные космопланы, – думала я, попивая кохве и поглощая пироженку , – так и хочется их испытать, только разбить боюсь». Меня ждал симулятор, очень похожий на тот, что был в центре подготовки кербанавтов, разве что он был разделён на два. Первый – это кабина «Мамаши», со всеми особенностями и даже с экраном, показывающим, где мы сейчас. А второй – это кабина «Дочи», которая мне понравилась значительно больше, в основном потому, что двигатели там управлялись проще, не нужно было переключать синхронизатор, чтобы сдвинуть все рычаги одновременно, их было не настолько много, чтобы моя рука не могла схватить все. Интересно была оформлена посадка на разные небесные тела по-самолётному. Во-первых, садилась я не только на Муну, но и на спутники Джула: Лейт, Валл и Тайло. На Лейт отрабатывалась посадка на воду. На Валле – посадка на лёд с неровностями. На Тайло – посадка с повышенной гравитацией. Было не очень сложно, там нас ждали лишь невысокие холмы и кратеры. Каждая посадка по-самолётному отрабатывалась на обоих космопланах, причём сами методы отличались: если на «Доче» надо было смотреть в оба, регулируя вертикальную скорость, ведь в это время космолёт накренялся и включал маршевый двигатель, то на «Мамаше» эта функция была отведена небольшим выдвижным двигателям, которые могли резким импульсом поднять машину на 3-4 метра, загасив вертикальную скорость без опасного наклона. Особое внимание было отведено стыковке. И если на поверхности она не составляла особого труда, то на орбите это было целое искусство. Мало того что надо было взлететь, требовалось ещё совершить такой манёвр, чтобы предельно сблизиться с целью. Благо появился компьютер, который мог за счёт отправки радиоимпульсов понять, в какой точке орбиты находимся мы, а в какой тот, с кем нам нужно состыковаться. Вот так за три с половиной месяца я освоила пилотаж вдоль и поперёк и теперь наконец была готова сесть за штурвал хоть «Мамаши», хоть «Дочи». Глава девятая. Аэродром «Южный» Нужно было переместить космопланы на место старта, на аэродром «Южный». Я, разумеется, переводила маленький, а Джеб – большой. Алексей готовил площадку. Рано поутру я направилась в ангар, забралась по трапу в «Дочу», запустила электропривод и покатила к полосе. Солнце светило ярко, ветер качал лиственницы. Я выровнялась на полосе, запустила двигатели, а также новую фишку: координатор. Это особая система навигации – 30 спутников на орбите позволяют построить маршрут в любую точку Солнечной системы, а ещё состыковаться с «Мамашей» и посадить космоплан в конкретном месте. Включаю двигатели, вытягиваю рычаги до упора. Сначала раздаётся хлопок, потом рёв, и космолёт мчится по стыкам бетонных плит, а я жду, когда наберётся взлётная скорость. И я тяну штурвал на себя. Космоплан отрывается с непривычной лёгкостью, причём настолько, что ни с «Мохолётом», ни даже с «Мамашей» никакого сравнения. Разворачиваюсь на юг. Вот знаете, вроде, космоплан тот же, что и на тренажёре, а вроде, и другой. Ощущение другое. Будто с хорошим другом играешь. И хорошо, и интересно, и в то же время захватывающе. И как-то даже на девочку не похоже: девочки обычно в куклы играют, а я никогда не любила всякие девчачьи игры, вроде «Дочки-матери». Мне больше нравилось играть с мальчишками во дворе в лопту́, вот это было действительно захватывающе. Вот так и с этим космопланом. Нужно ему имя дать... Пусть будет «Юрка», маневренный и дерзкий потому что. Снижаюсь и выравниваюсь к полосе. Задираю нос. Выпускаю шасси. Касание. Включаю генераторы на колёсах. Машина резко замедляется, опускается на переднее колесо. Завершаю торможение слабым визгом шин. После чего включаю электропривод и вкатываюсь в ангар: надо полосу освободить. Техники окружают машину, а меня встречает Алексей: – Ну, как машина? – Очень хорошая, прямо как я люблю, – и мысленно добавляю: – зря вы ее «Дочей» назвали. – Это очень хорошо, Валентина, идите тогда заселяйтесь. До старта 5 дней. Но я не поспешила уходить, потому раздался громогласный рёв, и через пару минут в ангар вкатилась «Мамаша». Техники сразу переключились на неё и стали восторгаться. А когда вышел Джеб, они стали его качать. Я нервно сглотнула. Значит, прилетаешь на маленькой и передовой машине, и тебя встречает один инженер. А стоит тебе взять космолёт покрупнее, как сразу тебя все любят и обожают. Джеб подошёл к Алексею и заявил: – Очень хорошая машина. Снарядить её в дальний путь – и можно отправляться. – Вот все пять дней и будем этим заниматься. А теперь идите заселяться. – Алексей глубоко вдохнул и закричал: – Га-а-а! Подойдите сюда, пожалуйста, и сопроводите этих молодых людей в их комнаты. Перед нами неожиданно появился побритый налысо низкорослый кербал с узкими глазами. Одет он был странно: в пёстрое кимоно. Алексей сказал: – Знакомьтесь, это Га Керманфе, он заведует общежитием. Ченчженец поклонился, пожал нам руки и повёл нас за собой. Мы вышли из ангара и попали на площадь, где рядами стояли небольшие трёхэтажные панельные дома. Наш проводник очень активно пыхтел, я спросила у него: – С вами всё хорошо, может, нам идти помедленнее? Кербал остановился, повернулся и знаками попросил повторить. А услышав моё предложение, зарделся и снова знаками показал, что всё нормально: он всегда так ходит. Мы вошли в один из домов, попали в подъезд и поднялись на третий этаж, весьма похожий на тот, что был в жилом комплексе космоцентра. Ченчженец отвел каждого из нас к его комнате, поклонился и удалился. А Джеб спросил у меня: – Как ты поняла, что он тебе ответил? – Всё просто: я же руссийский язык жестов выучила, могу понять, что они говорят. А ещё знаю, что они по губам читать умеют. – Ух ты, а меня научишь? – Книжечку дам, сам разберёшся, – отрезала я и закрыла дверь. Мои новые хоромы ни в какое сравнение со старыми не идут. Они и просторнее, и удобнее, и красивее: стены приятного персикового цвета, милые занавесочки с цветочками на окне. Просторная кровать, застеленная алым покрывалом, а на нём… письмо? На неаккуратно подписанном конверте, было три марки с изображением достопримечательностей Керманиленграда. Но они, несмотря на свою красоту и редкость (между прочим, марки Полигонска – самые редкие, потому что они в ходу только в самом наукограде и его окрестностях), не так сильно привлекли меня. Гораздо больше заинтересовал неразборчивый почерк. После долгого всматривания я наконец смогла расшифровать корявые буквы. Писали, определённо, мне, хотя адрес я видела впервые. Но куда больше меня взволновало имя отправителя: Энн Кермандон. Кто бы это мог быть? Распечатываю конверт и всматриваюсь в неразборчивые каракули: «Дорогая Валентина, прости, что раньше не смогла написать, я честно пыталась, и это моё тридцатое письмо к тебе. Я наконец-то разобралась, как их отправлять. Надеюсь, что это письмо к тебе точно дойдёт. Что у меня нового? Я наконец получила образование: теперь я инженер и приеду на аэродром «Южный» третьего онктября. Буду рада встрече. С чувством бесконечной благодарности Аня» Я перечитала это письмо три раза. И каждый раз плакала. Аня… вернётся… Я так по ней скучала! Всего четыре дня… Жду – не дождусь! Жаль только, что я на следующий же день улетаю.