Музыка играет в темноте,
И качается фонарь.
Колышутся тени,
Мое сердце трепещет.
Только ты и я...
Фредди проснулся от громкого, как корабельная сирена, автомобильного гудка за окном. Он смачно выругался про себя, проклиная того идиота, который сигналил из своего авто, стоя под окнами дома в спальном районе, и все же пожалел его: у того явно отсутствовали лобные доли мозга. Осторожно приподняв голову, чтобы посмотреть, не разбудил ли слишком резкий звук Джона, он обнаружил, что тот по-прежнему спит, уложив голову на сгиб локтя и чуть слышно посапывая. Солнечный луч, спустившийся по крыше в их квартирку, заигрывал с длинными медными волосами, волнами струящимися по подушке. Еще несколько минут — и он добрался бы до аккуратного ушка, потом, поцеловав невесомым касанием нежную щеку, двинулся бы дальше, озолотив ресницы, заставив их замерцать тонкими бликами, и, наконец, осветил бы все прекрасное лицо, позволяя любоваться им до тех пор, пока свет не стал бы слишком ярким, чтобы заставить веки распахнуться, открывая ясные, светящиеся добротой и любовью, глаза. Фредди всё ещё не верил, что произошедшее ночью — правда. В сознание вихрем ворвались картинки, проносясь перед ним яркой, пестрой лентой и заставляя жар острого возбуждения раскаленным валом прокатиться по спине, отзываясь приятной тяжестью в паху. Казалось, ощущения бархатистости кожи Джона все еще оставалось на кончиках его пальцев, в ушах все еще раздавались его сладостные стоны, и Фредди, не удержавшись, протянул руку, чтобы почти невесомо провести рукой по мерно вздымающейся груди. От ощущения прикосновения к ставшему родным телу перехватило дыхание, и вторая волна осознания накрыла его в ту же секунду, заставляя замереть на месте, пока время остановилось. Теперь Дикки полностью принадлежит ему. Дикки выздоравливает. Все это казалось невероятным, слишком прекрасным, чтобы быть правдой. И все же оно было. Джон, словно почувствовав его тревогу, глубоко вздохнул, а потом повернулся, утыкаясь носом в грудь, мягко укладывая горячую ладошку на лопатку, и пробормотал: — У тебя такой вид, как будто тебе только что сказали, что Елизавета на самом деле мужчина-трансвестит. Фредди тепло рассмеялся, вдруг понимая, что внезапный страх того, что все происходящее может быть всего лишь сном, покидает его, испаряясь сквозь поры и исчезая в отблесках утреннего телеэфира “BBC News” на телевизионном экране. Наверняка Меркьюри и не вспомнил бы о нём, если бы не Джон, к его удивлению, задержавший там взгляд: очередное заседание правительства, очевидно, заинтересовало его куда больше, чем находящееся рядом с ним тёплое, голое и возбуждённое донельзя тело. — Джон? — окликнул его Фредди, отогнул прядь налипших на скулу волос, и провел тонкую линию по шее, с удовольствием почувствовав на коже волну мурашек. — Я серьёзно, — вдруг повернулся к нему Дикки, — Этой стране просто необходим настоящий король. Фредди… — и сладко простонал, когда язык вывел расписную завитушками дорожку на внутренней стороне шеи, и начал опускаться ниже, к кадыку и ямочкам под ним, — Только… не говори, что ты никогда об этом не думал. — Начать всё сначала? Фредди опустился ниже, наклонившись и подцепив зубами вишневую горошинку соска. — Тебя заводят атрибуты королевского величия? Я могу переодеться в Королеву-мать… — Королева-мать никогда не сравнилась бы с тобой, Фредди, — Джон выгнулся в спине, но, всё ещё не проявлял инициативы. Что ж, сейчас он разбудит этот спящий вулкан… — Подумай об этом... — Что ж, едва ли это бы меня удивило, но мысль интересная, — ответил он, вернувшись обратно к пышной рыжей макушке, — может, она и держится молодцом, потому что между ног у неё член. — Я ведь серьёзно, Фредди. Не знаю, что там насчет королевы, а вот у тебя-то он точно есть... Фредди не успел опомниться, как шустрые пальчики, соскользнув со спины, нырнули под одеяло и тут же нежно сжали его, заставляя со стоном выдохнуть. — Снова входите во вкус, юноша? — подтрунивая, поинтересовался он, чуть приподнимаясь на локте. Джон тоже поднял голову и посмотрел ему в глаза жадным, полыхающим вспыхнувшей страстью взглядом. — Точно, — протянул Дикки, так, словно ему только удалось решить сложную математическую задачу, — нужно попробовать тебя на вкус, — он немного отодвинулся, собираясь опуститься и воплотить в жизнь свои намерения. Титаническим усилием Фредди пришлось заставить себя удержать его от этого. Джон поднял на него взгляд, на удивление не обеспокоенный, а заинтригованный. Волоски на коже встали дыбом от одной лишь мысли о том, как быстро они стали чувствовать друг друга, интуитивно, на каком-то совершенно другом, новом уровне. Ему это безумно нравилось. — Я совсем не против такого потрясающего утра, но у меня были кое-какие планы на сегодняшний день. И мы едва ли доберемся до их выполнения, если останемся в постели еще немного дольше. — Ты меня заинтриговал, — лукаво улыбнувшись, ответил Джон.его проворная рука все еще одаривала вставший член Фредди неспешными и мучительно-приятными поглаживаниями. — Вот как? — Изогнув бровь, уточнил Меркьюри, заранее планируя в уме ответ. — Рассказывай, я слушаю очень внимательно, — Дикки сжал пальцы немного сильнее и чуть ускорил темп. Фредди едва удержался от того, чтобы не закусить губу. Он склонился к аккуратному ушку, почему-то напоминающему ему об эльфах из миров Толкиена, и, сделав голос как можно более томным, ответил: — Ты даже не представляешь, как я хочу… рассказать тебе… И я сделаю это… Когда ты выйдешь из душа, — произнеся эту фразу, он обезоруживающе улыбнулся и чмокнул удивленного Джона в нос.***
Приходи ко мне завтра
Потому что тогда мы будем ждать лунного света.
Мы пойдем гулять в лунном свете,
Гулять в лунном свете...
Лос-Анджелес, июль 2016 Шло время, дни в доме Фарруха Булсара шли своим чередом, неизбежно приближая учёного и его “нулевого пациента” к самому волнительному моменту — Церемонии вручения премии “Прорыв года” в Калифорнийском исследовательском центре. Рассказов о мероприятии, ставшем триумфом Фарруха и его друзей, хватило ещё на несколько недель после — взбудораженный и радостный учёный щебетал, словно птичка по весне, и Джон всё больше влюблялся в озорной блеск карих глаз, воспламенявшихся каждый раз, когда он связывал в одном предложении слова “мой проект” и “Дикки”. Фаррух же, как и обещал, купил Дикки ещё бутылку того замечательного шампанского, и, запинаясь, отчего-то быстро краснея, избегая прямого взгляда… пригласил Джона в ресторан. Услышав непривычно тихое, кажется, почти не надеющееся на заветное “да” предложение, Дикки отложил в сторону паяльник, с которым возился, пытаясь починить с утра, и непонимающе воззрился на учёного, отогнув прядь выбившихся волос за ухо. — Ты хочешь пойти… со мной… куда? В ресторан? Огромные глаза Джона стали и вовсе оленьими, а сам он очаровательно покраснел, заставив сразу же почувствовавшего себя очень-сильно-важным Фарруха радостно захихикать. Когда же Джон смутился окончательно, смех уступил место извечной полузагадочной улыбке — и, адресованной, как хотелось бы думать Джону, лишь одному ему. — Наш триумф не состоялся бы без тебя, Дикки. Ты — моя единственная, и настоящая, причина его праздновать, — простодушно, не рисуясь, ответил учёный, — К тому же, думаю, ты уже готов к тому, чтобы покинуть стены нашей прекрасной, но тюремной камеры. Да-да, дорогой, я пришёл сказать тебе именно это! Фаррух всё ещё говорил о себе, как о хозяине положения, наставнике-назидателе, контролирующем каждый шаг Джона, но уже менялись некоторые нотки в его словах, словно порыв свежего ветра вносил их в устоявшиеся между обоими нормы. Он мог бы запросто сказать Джону “собирайся, и мы едем в ресторан”, опустив ненужные формальности, но Булсара отнесся к нему, как к полноценному, и, главное — здоровому человеку. Дикки ещё немного помолчал, обдумывая в голове щедрое предложение, и, дойдя наконец до его сути, широко и искренне улыбнулся. — Я ещё никогда не был в ресторане.— чуть поколебавшись, ответил он. — И я даже мечтать не мог о том, что меня туда поведешь именно ты. — Почему? Мне было бы приятно сделать это для тебя. Ты же помнишь наш разговор, Дикки? Дикки не знал, куда деться от внезапно накатившей смеси острого стыда (за себя?) и трепета одновременно. Кажется, и на целой планете сейчас не было никого счастливее, чем он, и всё же, Дикки ужасно волновался. Он ещё никогда не покидал стен дома Фарруха дольше, чем на полчаса, а тут — целое событие! — Да, я помню, — ответил он, тяжело сглотнув, — Но я… не знаю, как себя вести. И там будут люди… — в глазах учёного он будто бы искал спасение. — Смогу ли я… — Сможешь.— безапеляционно заявил Булсара, и приблизился к нему ещё на один шаг. Совсем, как тогда, когда они сидели на кухне… — Смогу? — Сможешь… — повторил Фаррух, почти не размыкая губ, но все же Джон смог прочитать в этом слове “тебе нечего бояться, потому что я буду стоять за спиной”. Он был абсолютно уверен, что понял учёного правильно, и это значит, что отказаться будет решительно невозможно… Он радостно кивнул головой, и удивился ещё больше, когда увидел, как Фаррух подошёл к нему почти вплотную, и, неожиданно, взял его кисть в свою. Сквозь полуприкрытые черной вуалью туши ресницы пробивался по-настоящему озорной свет… — Молодец. Вот так, все будет хорошо. — Булсара опустил голову, поднес его кисть к губам, и… боже, Джон, ты, наверное, спишь?!... поцеловал её так, как целовали бы руку прекрасной дамы посвящённые в титул рыцари. Сердце оглушительно ухнуло и сорвалось куда-то глубоко вниз. — Что ты... делаешь? — сдавленно спросил Джон, пробуя на вкус изысканную ласку. — Тебе неприятно? — Нет, — почти простонал он, не в силах пока осознать полностью, что сейчас он ощущает на самом деле: — Я не знаю… Это так… необычно… — Ты достоин большего, гораздо большего, мой дорогой. Поэтому привыкай… Фаррух буквально пожирал его глазами, но ни единым более действием не нарушил установленных между ними границ. Он опустился в однозначном, но учтивом поклоне, и с грациозностью породистого кота выпорхнул из комнаты, так и не дав Дикки возразить. Оставленному в гордом одиночестве, Джону оставалось лишь потрясённо вздохнуть. Да что же с ними, черт возьми, происходит?! Почему он так жаждет этих редких, но невероятно волнительных прикосновений? Это всё болезнь? Или его некогда покрытая ледяной коркой душа, все же, способна оттаять и проснуться? Почему ему сейчас так хочется… жить? Выйдя из ванной в одном уютном махровом халате, Джон тут же почувствовал волшебный аромат поджаренных тостов с сыром, яичницы и бекона, а потрясающий ансамбль вместе с ними создал густой и притягательный шлейф, источаемый только что сваренным кофе. Как оказалось, Фредди на кухне развернул целую кампанию по борьбе с утренним голодом, в рамках их квартиры сопоставимую по масштабам с предвыборной компанией президента США, не меньше. Заметив Джона, он, лучезарно улыбнувшись, и, ничуть не стесняясь собственной наготы, игриво прикрытой лишь небольшим передником, пригласил его за стол, на котором уже в идеальном порядке разместились две тарелки с едой, две изящные фарфоровые чашки с дымящимся кофе, оригинальная серебристая сахарница, украшенная многочисленными завитками из крошечных точек, и большая тарелка свежих фруктов, поблескивающих на льющемся скозь окно солнце, маленькими капельками воды. — Я думал, что день рождения сегодня у тебя... — Дикки попытался скрыть неловкость за неуверенной улыбкой, но Фредди, кажется, раскусил его в два счета: — Разумеется, — бодро ответил он, — именно поэтому еще одним чудесным подарком мне будет возможность накормить моего парня лучшим в его жизни завтраком! Джон смущенно улыбнулся и повел плечами, сводя лопатки. Теперь они с Фредди стали парой по-настоящему, отдавшись друг другу полностью, и новый статус вдруг словно оказался на нем, как только что надетый пиджак, даруя удивительное чувство уюта и защищенности. Он не сразу заметил, как Фредди оказался у него за спиной и, нежно обняв за талию, поцеловал в еще чуть влажную после душа шею. — Ты пахнешь просто божественно, — мурлыкнул он, мягко приникая губами к тонкой коже за ухом, — я не удержался, а теперь не знаю, как от тебя оторваться. — Я не хочу, чтобы ты отрывался… Диккин голос прозвучал почти что жалобно, но ему было абсолютно наплевать. Близость Фредди пьянила и заставляла желать большего, несмотря на протестующе урчащий желудок. — Э-э-э, нет, так дело не пойдет, — протянул ученый, бережно отстраняя Дикки от себя и едва заметно улыбаясь от разочарованного хнычущего стона, слетевшего с его губ, — В мои планы не входило морить тебя голодом, даже в пользу потрясающего секса, — твердо произнес он, поглаживая руками белоснежную махровую ткань на все еще хранивших легкий отпечаток юношеской угловатости плечах, — сейчас мы позавтракаем, а потом сходим в одно очень интересное место. Я хочу провести сегодняшний день только с тобой, Дикки. Отключим телефоны, чтобы никто не смог нас побеспокоить, и до самого вечера будем только вдвоем. Свежий поток воздуха, который кто-то словно плеснул из ведра прямо в приоткрытое окно, только лишь чуть мазнул Джона по дерзко заалевшим щекам. — Я в душ, — нараспев, радостно произнес Фредди, как только они закончили завтракать, и легко, грациозно вспорхнул со своего стула. Край передника, который по-прежнему был на нем, изящно взметнулся в воздух, открывая взгляду Джона его полувозбужденный член, заставляя закусить губу. Фредди, каким бы серьезным он порой не бывал, все же был одарен потрясающей кокетливой игривостью, иногда граничащей с изысканной театральностью, находящейся где-то между водевилем и греческой трагедией. Дикки, полюбившему и принявшему его на каком-то недосягаемом подсознательном уровне с самого первого дня их непростого знакомства, эта черта казалось особенно очаровательной. — Помоешь посуду? — Фредди невинно захлопал ресницами, на ходу снимая с себя единственную деталь одежды, оставляя ее на ручке кухонного шкафа, и Джон кивнул ему, тепло рассмеявшись, — А потом сразу одевайся. Раз сегодня, как ты говоришь, мой день, то это нужно отметить, что скажешь? — Как я понял, у тебя уже есть что-то на примете, — заключил Джон, начиная складывать тарелки и столовые приборы в раковину. — Да, — рот Фредди изогнулся в хитрой улыбке. Он знал, что Дикки мечтал о том, чтобы выбраться куда-то помимо ближайшего супермаркета и пары закусочных за углом, — Я думаю, что тебе понравится, — он подошел к столу, помог собрать остатки посуды и одним глотком допил остатки кофе. Даже остывший, тот показался ему самым вкусным на свете. День обещал быть потрясающим, и, глядя на своего возлюбленного, так удивительно органично смотрящегося в этой уютной, домашней обстановке, Фредди думал, что, несмотря на все тайны, здоровенной скалой висящие на его шее, все, что ему было нужно, чтобы чувствовать счастье — это Дикки. После того, как однажды он вытащил Джона из почти сомкнувшихся лап смерти, а потом еще раз выиграл битву за его жизнь, единственной его заботой стало благополучие “нулевого пациента”, без которого он не представлял себя самого. Джон, прищурившись, посмотрел на него, словно пытаясь просканировать, понять, о чем он думает, но занятие оказалось бесполезным: Фредди собирался держать свои намерения в тайне до самого конца. — Я не сомневаюсь, — наконец, сказал Дикки, и довольно зажмурился, когда полные, пахнущие кофе губы, оставили на его щеке мимолетный поцелуй, и тут же исчезли. В мгновение ока он остался на кухне один, а из ванной уже доносилось шумное шипение воды, ободряющее и все больше заставляющее поверить в реальность происходящего. Все вокруг словно заново обретало форму, наполнялось ароматами, звуками, и, определённо, чувствовалось иначе. Его мир перерождался…***
Смех звенит в темноте,
Люди пьют за прошедшие дни,
Время не имеет значения,
Когда ты со мной...
Образы затапливали сознание, и Джон чувствовал, как собственное дыхание перехватывает, когда он вспоминает, как обрывки событий из его жизни вспыхивают чередой повисающих в воздухе картин, от невзрачный, старых, черно-белых, источающих неприятный запах, до залитых солнцем, ярких, шумных, пропитанных заботой, верностью и любовью. Занятый размышлениями, упорно пытающийся не только вспоминать, но и анализировать, оценивать, продумывать, он не заметил, как перемыл всю посуду, и теперь тарелки и чашки стояли в сушилке рядом с раковиной, сияя кристальной чистотой. Тому, что произошло дальше, он почти не удивился. Ему в голову, не без капли самодовольства, пришла мысль, что он, вроде как, догадывался, что Фредди непременно начнет петь в душе. Но когда негромкий, но красивый голос составил дуэт с разбивающимися о кафель каплями, Джон тепло улыбнулся и невольно прислушался, пытаясь отгадать песню и различить слова. Мотив показался незнакомым, да и вместо текста звучали, скорее, напевы. Ему пришлось признать свое поражение. Под проникновенные, пробирающие душу, звуки, Джон переоделся, осторожно снимая с себя халат, стараясь не шуршать тканью, достал из шкафа футболку и джинсы и чуть не подпрыгнул на месте, когда внезапно вырвавшаяся из его пальцев дверца хлопнула, закрываясь и оглашая пушечным выстрелом всю площадь их квартиры. Шум воды в ванной стих, и через пару минут Фредди, высушив волосы махровым полотенцем, вышел на кухню. — Все в порядке? Джон поймал себя на мысли, что впервые за все время он не услышал в голосе ученого того самого, сковывающего страха, который преследовал их обоих с самого начала, с момента их знакомства, и еще до недавнего времени порой темной и почти неуловимой мошкой проскальзывавший в их жизнь. — Все отлично, — отозвался он, натягивая на себя брюки и светло-голубое поло, пока совершенно голый, не озаботившийся тем, чтобы надеть халат, Фредди, наконец-то скинув полотенце на кресло, грациозно вышагивал по комнате, разыскивая свою одежду. Джинсы обнаружились на спинке одного из стоящих возле окна стульев. Воспоминания о прошедшей ночи вспыхнули разноцветными всполохами, отдаваясь приятной тяжестью в паху. Джон не заметил, как он, на мгновение прикрыв глаза, глубоко вздохнул, чтобы немного успокоиться и остыть. — Ты пел что-то. Мне понравилось, — признался Дикки, аккуратно сворачивая свой халат и собираясь отнести его в ванную, — Что это было? — Он повернулся к Меркьюри, как раз тогда когда тот, надев штаны, поднял на него взгляд. — Это ты, — подойдя ближе, Фред одарил его такой теплой улыбкой, что приятное ощущение, расползавшееся по телу от согревающий чашки кофе за завтраком превратилось в абсолютное ничто по сравнению с тем, какой жаркий шар раздулся внутри его груди в этот момент, дерзко грозя вырваться сквозь кожу потоком ослепительного света. — Я? — переспросил он удивлённо, но все же, предвидя ответ. — Ты, — просто ответил Фредди. Удивление Джона трогало его до глубины души, — Ты меня вдохновляешь. Не только в музыке, во всем... Все мои исследования, все, чего я добился — это произошло благодаря тебе! Дикки, ты помогаешь мне понимать такие вещи, до которых я сам дошел бы лишь к старости. Да и то, если бы мне крупно повезло! Ты стал моей путеводной звездой, зажег меня, и, поверь мне, с каждым днем я горю все ярче! Воодушевленный собственной пламенной речью, он внезапно привлек Джона к себе, нежно обнимая за талию, и принялся покрывать поцелуями лицо. Дикки очаровательно захихикал, от неожиданности выпуская комок махровой ткани из рук. Фредди, почувствовав, как что-то упало ему на ноги, все-таки решил оторваться от своего занятия. — Кажется, нам придется снова постирать его, — заметил он, отстраняясь, и, ухмыльнувшись, поднял халат с пола, — ну, зато на этот раз обойдемся без винных пятен. — Бо-о-оже, ты снова об этом вспомнил, — Джон закатил глаза, закрывая лицо руками, и почти сразу опуская их. На самом деле ему почти не было стыдно: вечер, когда по его неосторожности пострадал злосчастный халат, запомнился ему отнюдь не бордовыми пятнами на белоснежной ткани, а ароматами домашней еды, мягким сиянием трепещущих свечей, теплыми, ласковыми объятиями и бесконечными, необыкновенными и неторопливыми рассказами об осознанных сновидениях, поведанными ему самым родным голосом, полным благоговейного трепета перед еще только начинавшей своей тернистый путь развития наукой. — Не удержался, прости, — беззлобно ответил Фредди, очарованный румянцем, появившемся на его щеках и клубничным сиропом стекавшем на шею, — Не сердись, — он наклонил голову, пытаясь поймать взгляд любимых глаз, которые осторожно снова начали изучать обнаженное тело, и, когда ему это удалось, продолжил, — тот вечер был прекрасен, Дикки. И наплевать, что в ванной тогда было совсем темно, и что телек не работал. Это все мелочи. На самом деле, я должен сказать спасибо управляющей компании. — Сначала ты не горел таким желанием, — подколол его Джон, вспомнив, как при внезапном отключении электричества в комнате разом замолкли и погасли все электроприборы, включая принадлежащий Фредди ноутбук, в котором тот хранил важные сведения и с помощью которого выходил в сеть, — ты чуть не поседел, когда лэптоп не включился после этого с первого раза. Фредди пришлось подавить в себе глубокий вздох еще в зачатке. — Ты же знаешь, вся моя работа на нем. Я мог бы потерять... клиентов, — а вот смотреть на Джона прямо в этот момент он не смог, поэтому позволил себе кивнуть в сторону стола у окна, на чуть шершавой деревянной поверхности которого футуристично стоял предмет их обсуждения, сверкая на солнце серебристой крышкой. Джон не придал значения его маневру, но неожиданное ощущение едва уловимой грусти и даже боли в его словах истолковал по-своему. — Если бы не я, ты бы по-прежнему работал в Лос-Анджелесе и занимался исследованиями, а не скрывался бы в чужой стране, без денег и работы, — тихо произнес он, глядя на Фредди в упор, — Не той, которую ты выполняешь сейчас, а той, что была у тебя там, в Штатах. Ты весь горел и светился, и готов был пробить своим талантом любую стену, лишь бы достичь поставленной цели! На этих словах Фредди снова отвел взгляд, и Джон осознал, что верно понял его поведение утром, когда они смотрели новости. Его ученый тосковал, и это сдавливало его сердце липкими щупальцами вины, заставляя размышлять о том, почему же все сложилось именно так. — Причиной нашего бегства стали обстоятельства, которые от нас не зависели, — ответил Фредди, поворачиваясь к нему, — Ты не должен обвинять себя ни в чем из того, что произошло. — Меркьюри подошел на шаг ближе, привлекая Дикки к себе, и нежно поцеловал, заключая в теплые объятия и прижимая к покрытой темными волосами груди. Джон хотел спросить еще что-то, но мягкие, полные губы, накрывшие его рот, спутали мысли, а горячее тело рядом мгновенно заполнило сознание, мигом придумавшее, что с ним можно было бы сделать. Ответное желание Фредди стало не менее очевидным, когда тот прижался к нему бедрами. — Если мы продолжим в таком же ключе, то едва ли сможем выйти за порог. — отстранившись, заметил Меркьюри, — Я обещал тебе сюрприз, и намерен сдержать обещание, — и тут, заметив, как снова загорелся и оживился Джон, неожиданно даже для самого себя принял решение, которое могло стать для них судьбоносным, — и знаешь, что?! Ты прав! Мы можем начать все заново, здесь, с чистого листа! — произнесенное им самим вслух, оно вдруг зазвучало реально и правильно, и сомнения в успехе воплощения таких масштабных амбиций вдруг покинули его, стекли, как капли воды, не оставляя после себя и следа: — Если ты считаешь, что я мог бы стать, мать его, королем сновидений, я костьми лягу, но стану! Дикки, немного опешивший от того, что его утренняя идея так быстро прижилась в голове Фредди, ответил спустя пару секунд: — Значит, новая жизнь? — Да! — Радостно воскликнул ученый, очарованный тем, как воодушевление, словно незримая колеблющаяся субстанция между ними, передает настроение, позволяя делиться счастьем и получать взамен не меньше, — Мне нужно будет обдумать, с чего начать. Займусь этим завтра. Постараюсь найти надежные контакты, выйти на инвесторов, чтобы заново запустить проект, — Фредди почувствовал, как шестеренки в голове завертелись с невероятной скоростью. Ему пришлось немного остановить поток мыслей, отложив обдумывание и планирование до следующего дня. — Отлично! — обрадованно согласился Джон, внутренне ликуя от того, что его возлюбленный наконец-то сможет заняться любимым делом. У Фредди получалось все, за что бы тот ни брался. Джон верил, что и этот случай не станет исключением, — Но сегодняшний день — праздничный, а значит, выходной. И мы идем… куда бы ты ни придумал, — он ловко высвободился из объятий и выскользнул в коридор, на ходу проговаривая нараспев, — ты в отстающих, дорогой, догоняй! Фредди, посмеиваясь, проводил взглядом его ладную фигуру и принялся разыскивать свою любимую футболку, проверяя все горизонтальные поверхности и заглядывая в шкаф. Поиски результата не дали, и он, решив спросить Джона, на ходу пытаясь застегнуть пуговицу на джинсах, направился к нему. — Дикки, а ты не видел мою… — он буквально влетел в коридор, но вдруг остановился рядом в проемом, даже не закончив фразу. — Ты что-то хотел сказать? Джон застегнул молнию и повернулся к Фредди полностью, замечая направленный на него горящий взгляд. Фредди застыл, так и не застегнув злосчастную пуговицу на джинсах и внимательно оглядывая его, облаченного в темно-коричневую кожу. Широко распахнутые карие глаза с легким удивлением и уже загорающимся золотым огоньком внутри заскользили взглядом по телу, словно поглаживая своей ощутимой заинтересованностью. Дыхание участилось мгновенно. Казалось, что он может почувствовать, как пульсирующие теплом точки и линии пересекаются и скрещиваются на груди, как легко проносятся по плечам, спускаясь к локтям, как полукругом обходят кромку широкой кожаной полосы на талии. От того, насколько поглощающе жаден был Фредди, Джон, чуть поведя плечами, намеренно посылая по телу волну дрожи, почувствовал, как сладкое тепло начало скапливаться в паху. — Ты — это соблазн в чистом виде, — выдохнул Фредди, подходя ближе и проводя кончиками пальцев по его груди, — такой… — голос чуть дрогнул, он задумался, видимо, подбирая нужное слово, — сильный, боже… — когда он говорил это, Дикки показалось, что бьющее в окно осеннее солнце, лишь слегка заглядывавшее в коридор, подожгло что-то в глубине глаз, и вспыхнувший там огонь невозможно тушению не подлежал. Но ему и не хотелось. — Это все куртка! — догадавшись, протянул Джон, — А без нее я не выгляжу сильным? — добавил он, ощущая внезапное желание подшутить над Фредди и про себя любуясь его немного растерянным, но таким красивым и родным лицом. Голос же Меркьюри стал неожиданно серьезным, но не утратил ласкающей слух мягкости. — Для меня ты — самый сильный человек на свете. То, сколько ты вынес и преодолел, многим другим было бы не под силу. Смуглые руки легли ему на плечи, и, не смотря на то, что тон разговора изменился, Дикки никак не мог сопротивляться все нарастающему возбуждению. Близость Фредди, тонкий аромат его геля для душа будоражили, заставляя облизывать и прикусывать губы. — И за все это время, — продолжил Фредди, слегка улыбнувшись, и Джон понял, что он почувствовал его настрой, — ты день за днем как будто все больше наращивал броню, становился настоящим воином… Мой смелый и сильный боец, — руки, соскользнув с плеч, спустились на грудь, поглаживая, поднялись к шее, чуть задевая кончиками пальцев открытую кожу у самого воротника. Хотелось вздрогнуть от невероятной чувственности такого простого, но ласкового прикосновения, — а теперь я словно увидел ее, и захотел… — его дыхание сбилось, обрывая фразу, но Джону не потребовалось много времени, чтобы понять, что он имел в виду. — Подчиниться? Джон спросил, благородно не настаивая, но все же безумно желая услышать утвердительный ответ. Фредди медленно кивнул несколько раз, и каждое движение мужественного подбородка словно задевало какие-то натянутые ниточки в теле Джона, которые тут же начинали неистово вибрировать, немедленно отзываясь болезненным возбуждением в паху. Он, словно загипнотизированный, запустил руку в жесткие черные волосы возлюбленного и, чуть сжимая, потянул назад. Ему покорились беспрекословно и легко, открывая длинную, но крепкую шею с острым кадыком под гладкой кожей, к которой хотелось прикладываться, как к святыне, благодаря и ощущая трепет и благоговение, бьющиеся в каждой жилке тысячей крошечных крылышек.