TH-V&DES

Первые дни проходят без происшествий. Чонгук еще пару дней смущается, потому что помнит, как сидел перед Тэхеном голышом. И не то чтобы ему некомфортно, скорее стыдно, потому что до этого, считай, он никому не показывал свое обнаженное тело. Никому. И, может, на него тогда все-таки подействовал алкоголь, но почему-то внутри таится опасение, что это произошло лишь по его желанию. Может, эта мысль и пугает его, да так, что давит на легкие, но он унесет эту тайну за собой в гроб. Тэхен об этом ни за что и никогда не узнает. Не хватало еще Чонгуку сгореть от стыда. Они проводят эти дни вместе и занимаются чушью. Также гуляют, а Чонгук чувствует, как влюбляется все больше. И просто невозможно изменить то, что он чувствует. Эмоции никаким образом не подчинить; сколько бы Чонгук не думал, что он владеет над ними. Чон берет их под контроль, а в итоге оказывается, что это они берут его. И Чон совсем не против. Виктор добрый, смешной, и одним словом — прекрасный. Чонгук как маленькая девочка, влюбившаяся в своего одноклассника. Только, конечно, Ким и вовсе не подходит на роль одноклассника, а Чонгук — на девочку. Даже близко не стоят, но эту влюбленность иначе не сравнить. Чон думает, что рано. Что рано у них все заладилось, но что-то ему подсказывает, что то, что началось рано — продолжится долго. У Хосока, он говорил, уже есть такой опыт. Только у него все с точностью да наоборот: слишком долго тянется, и он опасается, что коротким концом и отдастся. Чонгук примерно понял, про кого Хосок на тот момент говорил, но мысль свою озвучивать не стал; друга стеснять вовсе не хотелось. Но, если честно, даже его самого бесит, что Хосок не может завязать эту шарманку, развязавшуюся на целых три года. Да, Чонгук уже в курсе. И да, он об этом не задумывался, но почему-то его осенило, что Юнги страдает больше, чем Хосок. Хотелось помочь хоть чем-то, может, даже подтолкнуть их к чему-то, но это и не его дело вовсе. Пусть сами разберутся в том, что чувствуют друг к другу. Если честно, Чонгук отдаст все, что у него есть, чтобы сидеть вот так беззаботно на обрыве с Тэхеном, рассматривая ночные звезды, всю бесконечность и пару миллионов лет.  — Хотел бы я знать, зачем звезды светятся, — шепчет Чонгук, вытягивая руку к небу. — Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждая смогла отыскать свою, — не задумываясь, отвечает Тэхен, рассматривая лежащего на нем Чонгука. У него в глазах — миллионы огоньков и одна любовь. Чонгук признается: ему всегда хочется мечтать, когда падает звезда; когда он просто смотрит на небо; когда желание появляется потрогать его и окунуться в космос. Таков уж он: мечтательный, добрый и слишком нежный, чтобы думать о серьезностях жизни. Может, такова уж особенность звездного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, Чон Чонгук и Ким Тэхен и в самом деле родом откуда-то оттуда. Но красивее всего в глазах Виктора — Чонгук. Не небо. Чонгук лежит у него на коленях, вглядываясь в ночное небо, устроив руки под головой. Он выглядит так, будто не заканчивает думать о чем-то своем и витать где-то в облаках. Он выглядит так, как солнце. Выглядит так, как целая Вселенная. И, если честно, Тэхен соврет, если скажет, что этот момент ничего для него не значит. — Я… — Ким треплет в пальцах чонгуковы волосы, запоминая их мягкость. Снова. — Наверное, я сейчас сдохну, если не поцелую тебя, — озвучивает свою мысль до конца, запрокинув голову к небу, чтобы не словить изумленный взгляд. Чонгук не то чтобы удивлен. Он тоже хочет поцеловать Тэхена, да так сильно, чтобы легкие начало жечь. Так сильно, чтобы задохнуться с ним в чувствах под этим звездным небом. — Если честно, я тоже сейчас сдохну, если ты не поцелуешь меня. Чону сложно говорить подобные слова. Но знаете, что страшнее? Что, не засунув свою гордость куда подальше, получить ничего невозможно. Чон знает это, и поэтому, хоть и через силу воли, позволил соскользнуть этим словам с губ так легко. Тэхен не смотрит на него так, будто тот сумасшедший. Чонгук сумасшедший по Тэхену, жаль, что тот не знает. Тэхен сглатывает вязкую слюну. Его кадык дергается, потому что страшно. И страшно не оттого, что это первый поцелуй не на чувствах, а страшно от того, насколько этот поцелуй будет мягким и нежным. Ведь ему достаточно было всего одного взгляда, чтобы влюбиться. А влюбился он, признаться, тогда, когда заявился в президентский особняк. Наверное, в другой Вселенной Ким Тэхен все-таки убил щеночка, но это представление не хочется долго держать в голове. Потому что Чонгук ждет его, его чувств и его губ на своих. Тэхен касается чонгуковых губ, наклоняясь, совсем неуверенно, трепетно. Так, будто боится сделать больно, или так, будто завтра Чона заберут, а это — их самый последний поцелуй. Если это так, то он не прекратит его целовать. Даже если будет задыхаться от нехватки кислорода. Губы Чонгука — звездочка, которую Тэхен целует и обжигается, сгорая до тла. Ким не против. Он не захочет забыть это чувство, связанное с Чонгуком. Потому что, может, это последнее его воспоминание перед тем, как он отправится в тюрьму. Если, конечно, судьба к нему будет столь решительна и беспощадна. — Ни одна звезда не сравнится с твоей красотой, — шепчет Ким в чонгуковы губы, а тот, в свою очередь, даже не смущается. Он так смотрит на него непонятно, но почему-то Тэхену это напоминает, — совсем отдаленно, — любовь. Ким не знает, какая она вкус, но если на вкус, как Чонгук — он не против ее испытать еще раз. Чонгук все еще пахнет миндальным молоком и клубникой. Этот запах витает в воздухе, и Тэхен непроизвольно его вдыхает, наслаждаясь и отдаваясь чувству. Кажется, он совсем размяк рядом с Чонгуком, но, как и ожидалось, ему плевать. Если Чон отдается ему на сто процентов, то и он готов. Даже на все триста. — Правильно говорят, что, когда смотришь на звезды, пропадаешь в них, — на выдохе говорит Чонгук, рассматривая Тэхена с некой любовью. Его ладони крепко прижаты к тэхеновым щекам, боясь, что тот отстранится. — Я уже смотрю на одну, — шепчет Виктор в самые губы. — И, кажется, я пропал без вести. Чонгук улыбается. Тэхен умеет быть романтичным несмотря на то, что наемный киллер. Чон целует его так трепетно, так сильно, что собирает губами их звезды, делая из них целые созвездия. Он не готов сказать, что любит его. Но то, что чувствует с Тэхеном себя легко и отдаленным от всего мира — точно бесспорный факт. Они оба даже не замечают, как перешли в деревянный домик. Не замечают, как поцелуй из нежного превратился почти в жадный, и не замечают, как расстегнутая рубашка Чонгука благодаря Тэхену медленно сползла с его плеч. Не замечают, как влюбляются еще больше, и тонут в чувствах. Ким, не разрывая поцелуя, подводит Чонгука к (ужасно неудобной) кровати, опрокидывая и нависая сверху. Губы изучают другие медленно, но так, будто нуждались в этом все прожитые года. Руки ползут по широким тэхеновым плечам, вцепляясь в них мелкими ноготками, и Чонгук непроизвольно вспоминает, что Ким в белой майке, которая отчетливо выделяет грудь и несколько кубиков пресса. И Чонгук соврет, если, черт возьми, скажет, что это его не заводит. Майка летит вслед чонгуковой рубашке, оставаясь на полу. Тэхен неохотно отстраняется от чонгуковых губ, рассматривая его с возбуждением и диким желанием. Он нуждается в Чонгуке также, как в кислороде. А может Чонгук и есть его кислород, Тэхен не может точно сказать. — Это… — шепчет Чон сбивчиво. — Это мой первый раз. — У меня тоже первый опыт, так что не беспокойся, — успокаивает его Ким, склоняя голову к чонгуковой шее, оставляя на коже нежные-пренежные поцелуи. Чонгуку от этого приятного ощущения дышать тяжело, а в животу потягивает что-то неизвестное. — Я никогда еще не спал с парнями. — Да нет же, — укоризненный шепот Виктора заводит еще больше. Чонгук упирается в его плечи ладонями, слегка отстраняя от себя, чтобы посмотреть тому в глаза. И, как странно, Чонгуку совсем не стыдно в них смотреть, учитывая, в какой ситуации они находятся. — У меня это вообще первый раз. — В смысле прям вообще? — спрашивает аккуратно и оставляет поцелуй на уголке чонгуковых губ, поджатых в полоску. — В смысле прям вообще, — подтверждает тот, и строит такой невинный взгляд, что похож на щеночка. Тэхена, конечно, он не перестает удивлять. Как такое вообще возможно — в двадцать лет быть все еще девственником? Хотя, если честно, Кима эта новость только радует, ведь, получается, он у него самый первый. И он искренне надеется, что самый последний, потому что представлять Чонгука с кем-то другим довольно трудно. — Ты и вправду принцесса, — усмехается Виктор и нежно касается чонгуковой щеки пальцем, поднимаясь выше и стряхивая прядку волос, упавшую на лоб. Чонгук почему-то ощущает, что эта информация Тэхена возбудила только больше; он продолжает целовать его шею с таким усердием, будто боится, что тот исчезнет. Чону остается только схватиться за его плечи руками. И Чону остается только повиноваться доминированию с его стороны, потому что у него действительно нет опыта даже с девушками, ибо он и не интересовался никогда. Чонгук — мечтательный мальчик, а потому и секс должен быть с одним-единственным, который с ним на всю жизнь останется. Чонгуку думается, что Вик его никуда не отпустит, и будет с ним нежнее, чем с цветком. Тэхен изучает те места Чонгука, от прикосновения к которым его тело берет дрожь. Широкие ладони обводят талию, впалый живот, грудь, даже соски, — Чонгуку чуть-чуть стыдно, — изящную шею и внутренние стороны бедер, где у Чонгука окончательно перестает стучаться сердце и падает прямо в пятки. Чонгуку слишком хорошо, чтобы думать о каком-то стыде, который завтра его охватит с головы до ног, Чонгуку слишком хорошо от тэхеновых прикосновений, чтобы стесняться под ним. Чон тихо выдыхает, задрав голову, когда Тэхен меняет их местами: усаживает Чонгука к себе на бедра, упираясь стояком прямо в ложбинку ягодиц через ткань шорт, и целует, целует, целует эту шею, от которой без ума. Целует четко выделенные ключицы, пока Чон тает от его прикосновений и отдается полностью. Целует, пока не впитает чонгуков запах и вкус в себя. Потому что запах Чона, — клубники и миндального молока, — кружит ему голову. Чонгук как самый вкусный десерт на свете, и Тэхен готов его полностью съесть, чтобы от того ничего не осталось. Он нежен с ним. Чонгук, если честно, слегка удивлен этим аккуратным ласкам; Тэхен так бережно к нему относится, словно к самому дорогому, что у него есть, и это ощущение приятно греет сердце. Чонгук не остается в стороне: он хватает пальцами волосы Кима, путаясь в них, неровно дышит и другой рукой гладит плечо, вдавливая в него ноготки. У Чонгука колотится сердце. У Чонгука перед глазами мушки, и он не хочет от них избавляться. Тэхен тире Виктор дарит ему самые прелестные, неизменные чувства. Каждый уголок тела изучает, словно занят наукой; изучение тела Чонгука — и правда целая наука. Которая, к слову, ему очень нравится. Чонгукова черная (его любимый цвет) футболка успешна снята Тэхеном, а это значит, что он может посвятить себя «науке» полностью. И он занимается этим, оставляя влажные следы от поцелуев на каждой части груди. Наполняет рот слюной, прижимаясь языком к соску, и из Чонгука выходит первый стон, — звучит он так жалобно, что самому стыдно, — а Тэхену нравится, и он продолжает, продолжает и продолжает, лишь бы еще раз этот звук из Чона вырвался. Он гладит ладонями чонгуковы бока, отстраняясь от влажного соска, обрывая кончиком языка слюну. Смотрит, — всего на мгновение, — на задыхающегося Чонгука, давно потерявшего контроль (если честно, Виктор и сам потерял самообладание), и хочет расцеловать все его лицо, оставляя созвездия в виде поцелуев. — Поцелуй меня, — получается умоляюще. Хотя, если в действительности, Чонгук и правда умоляет. За эти мгновения он успел соскучиться по чужим губам, отчего готов зацеловать Кима до смерти. Тэхен послушно тянется к нему, вдавливая губы в чонгуковы. Утопая в этом поцелуе, руки сами по себе начинают работать: стягивать с Чонгука эти чертовы шорты и трусы, которые сейчас совершенно не к месту, лапать его везде, где можно и где нельзя. Чонгук поддается на эти ласки, сжимая ладони на тэхеновых плечах, прогибая поясницу, потому что слишком непривычно и щекотно от пальцев на упругих ягодицах. Потому что так приятно, что такое вряд ли получится забыть. Наверное, сейчас происходит самый лучший момент в его жизни. И он не описывается как «я теряю девственность», а описывается как «я теряю девственность с Тэхеном тире Виктором, черт возьми». — Ты до сих пор в одежде, — без особого энтузиазма обрывая поцелуй, шепчет в губы Тэхена. Чонгук тяжело дышит, у него грудь трудно поднимается, и он сам удивляется, как до сих пор не задохнулся от подобных ощущений. Совсем новых для юношеского тела, слишком приятных для чересчур чувствительного Чона. Тэхен мгновенно решает эту проблему, раздеваясь до гола. Снова сажает Чонгука на себя, чертит длинными пальцами по чонгуковой пояснице какие-то незамысловатые узоры, будто оставляя на ней свой отпечаток, мол, тут был Ким Тэхен, сука, даже не прикасайся к моему, очерчивает ощутимо выступающие позвонки, спускаясь подушечками к ягодицам, — снова, черт возьми, — сжимая их с такой силой, что у Чонгука перед глазами буквально все звезды Вселенной появляются. Он снова оставляет поцелуи на чонгуковых плечах, а после, совсем ненадолго отстраняясь, хотя Чону кажется это вечностью, тянет руку к сумке на полу, доставая оттуда презервативы с запахом персика и смазку. — Ого, а ты любишь послаще, — припоминает Чонгук тому его же фразу, ехидно улыбаясь, получая за это несильный шлепок по ягодице. У Тэхена в груди настолько распирающие легкие чувства, что он даже на момент забывает, как правильно дышать и вообще стоит ли это делать; все равно ведь задохнется в Чонгуке. Они снова меняют позу: Тэхен валит его спиной на кровать, вновь над ним нависая, смотрит так развратно и желанно, что Чонгуку становится не по себе. Он тяжело сглатывает, прикусывая нижнюю губу, которая уже опухла от длительных поцелуев, и смотрит точно также, потому что, он не сможет наврать самому себе, его Виктор также сильно возбуждает. И даже дело не в том, что это первый раз Чона, а в том, что Тэхен — ходячий секс, от которого любой упадет. А касаясь этого вопроса — он нависает только над Чонгуком в этот момент, и трахать собирается только его, и поэтому Ким автоматически становится его. Целиком и полностью. Тэхен не против такого расклада. Тэхеновы пальцы трутся друг об друга, грея выдавленную на них смазку, а свободная рука придерживает Чонгука под колено. И, если честно, Чону немного стыдно от того, какой взор на него падает со стороны Тэхена. Ким обращает ведь внимание на каждую деталь: на трудно вздымающуюся грудь, на покрасневшие от его поцелуев соски, на букет следов, оставленные на шее, потому что он, черт возьми, только его теперь, на красиво разложенные перед ним ноги, на упругие ягодицы, на одной из которых виднеется четко красный след от недавнего шлепка. Тэхену нравится Чонгук, нравится его развратный вид, нравится его запах клубники и миндального молока. Чонгук смотрит на Кима ожидающе, прикусывая нижнюю губу в предвкушении. Руки как-то самостоятельно крепко вцепились в спинку кровати, потому что, Бог видит, он прямо сейчас тут умрет, если за что-то не ухватится. Тэхеновы пальцы погружаются в него медленно, аккуратно, но от этого приятного — мало. Чон думает, что если он сейчас пожалуется хоть на что-то, то это все прекратится, — и этого желания в нем как такого не было. Он хочет стонать так громко, чтобы связки разорвались, хочет звать Тэхена и крепко цепляться тому в спину. Чонгук невероятно сильно желает Виктора. Всего и без остатка. Пальцы Ким двигает в нем умело, аккуратно, слегка раздвигая внутри, чтобы растянуть полностью. Чтобы не было больно, когда он войдет, и Чонгук задыхается от этих ощущений; ему не плохо, ему так хорошо как никогда не было. — Даже не хочу спрашивать откуда ты знаешь то, что надо подготовить, — хрипло смеется Чонгук, прикрывая ладонью лицо от смущения. Да и чтобы Тэхен его красные щеки не увидел, и плевать, что темно в этой комнате также, как у них в душе. — Я просто пораскинул мозгами, — признается Ким. Улыбка сама на лицо просится, и он не в силах себя сдержать. Он оставляет еще пару поцелуев на чонгуковой груди, пока тот хватается пальцами за его волосы. Тянет на себя, вновь смакуя вкус тэхеновых губ, тихо проскуливая в поцелуй оттого, что пальцы начали двигаться в нем быстрее. Чонгук чувствует, как они проходятся буквально по всем стенкам. Чон точно умрет сегодня, но, слава богу, от удовольствия; а ведь это только пальцы. Что будет, когда Тэхен вставит в него — он даже не представляет. Во-первых, он стесняется. Во-вторых, он все еще стесняется думать об этом, но тело делает все за него: отзывается на каждое тэхеново прикосновение, пока у Чонгука все мысли разбиваются о скалы. Он действительно видит перед собой созвездия. — Так и делают муж и жена? — шепчет Чонгук, утыкаясь лицом в тэхенову шею, потому что снова от сказанной фразы становится стыдно. Тэхен аккуратно вытаскивает из него пальцы, наклоняясь к бедрам, влажными губами проводя по тазовым косточкам. Спускается ниже, заставляя Чонгука буквально пылать, — и снаружи, и внутри, — останавливаясь губами на внутренней стороне бедра. Поднимает взгляд на Чона, дергая бровью, будто это вовсе не смущающе, а обыденно, будто они этим все время занимаются на постоянной основе. Чон тяжело вздыхает, потому что такой вид, — Тэхена у него между ногами, — смущает больше, чем что-либо другое. — Конечно. Иначе как появляются дети? — Ким тихо смеется в кожу под собой, снова целуя ее — с особой нежностью. Чонгуку все еще стыдно за эту фразу. Виктор вновь нависает над Чонгуком. Кожа у обоих пылает адским пламенем, оба не в состоянии дышать нормально — хватаются за каждый глоток воздуха, как за спасение. Тэхен сжимает чонгуков стоящий член ладонью, медленно проводя от основания до головки, и Чонгук выгибается, застонав в голос, тут же прижав ладонь ко рту. Ким усмехается, сжимая кулак на основании, дразняще и будто издеваясь над Чонгуком, подводя его к головке, проводя по ней большим пальцем. Он явно упивается этим зрелищем, поэтому, чуть попозже, когда к мозгам вернется разум, Чонгук обязательно его ударит и обматерит. Ким разрывает упаковку презерватива, натягивая его на член, прикусив губу от прохладного латекса на коже, берет смазку и щедро выдавливает на ладонь, размазывая ее по члену. Тэхен, слегка выпрямившись в пояснице, подхватывает Чонгука ладонями под колени, раздвигая ноги в стороны, и Чон прикрывает лицо ладонью от краски на лице — пуще прежней. Чонгук думает, что вид у него явно не из лучших, но знал бы он, как Киму это нравится, то не стал бы сомневаться. Член Вика аккуратно проникает в Чона, а тот зажимает зубами фалангу пальца, слегка жмурясь. Ему не больно, но такие ощущения испытывать впервые — очень странно и непонятно. Он растянут, и ему приятно оттого, как хорошо стенки раздвигаются из-за проникающего в него члена, но так стыдливо. Он стесняется, и Ким это понимает, потому отдергивает его руки от лица, шепча, чтобы тот смотрел лишь на него. Чонгук жадно облизывает губы, цепляясь пальцами в тэхеновы плечи, стараясь подавить стеснительность, что довольно трудно, но вскоре получается; он выгибается под Тэхеном, когда тот проникает в него до конца, прямо до самого основания, и боится сделать лишний вздох, потому что ощущения просто невероятные. Чон давно потерял над собой контроль, — как только все началось, — но сейчас как будто теряет еще что-то, чего не осталось. Чонгук снова хватается одной ладонью за спинку кровати, пока Тэхен аккуратно в него толкается. Он старается не сделать больно, зная, что это чонгуков первый раз, и Чон безумно за это благодарен. Боль — это последнее, что он хотел бы испытать в их контакте. Чон тяжело дышит, сопит, поднимая голову к потолку, пока Ким атакует его шею долгими поцелуями, и Чонгуку кажется, что там миллион и одно пятно от Тэхена. Если бы их друзья заметили это когда-нибудь (хотя он искренне надеется, что за месяц это все пройдет), то охренели — это еще слабо сказано. Потому что Чонгук сам в откровенном шоке (даже больше) оттого, что сейчас происходит, а ребята вообще с ума сойдут — и непонятно, от чего именно: от счастья за них, или чего-то другого. Думается ему, что они не против бы были их отношений. Но о них задумываться пока рано. Наверное. Спинка кровати ударяется о стену. Кровать издает противный скрежет, но за сбитым дыханием и рыками Тэхена это вовсе незаметно. Чонгук смотрит только на него, и отдает свое внимание только ему. Отдает ему всего себя, уже толкаясь бедрами навстречу, чтобы насладиться новыми толчками. Замечая, что Чон привык к нему, движения Тэхена только усилились; Чонгук от них жалобно стонет, слегка срывая голос и хватаясь губами за воздух, а пальцами — за тэхеновы волосы. — Боже, — шепчет одними губами, закатывая глаза от удовольствия, и царапая тэхеново плечо, в которое вцепился несколько секунд назад; эти пару секунд перед глазами пробегают так незаметно. — Тэ, — выстанывает Чонгук, прогибаясь в пояснице, чувствуя, как головка начала касаться чего-то там, внутри него, и делать толчки намного приятнее. У Чонгука волосы рассыпаются на подушке, у Чонгука — губы ярко-красные от поцелуев, у Чонгука — просто потрясающий вид, от которого Тэхен возбуждается только сильнее. У него, Кима, все тело трясется от ощущения этой узости внутри Чонгука. Его стенки так немыслимо и неприлично приятно сжимают тэхенов член, что он хочет кончить прямо сейчас; Чонгук слишком сексуальный, слишком сильно толкается на его член, слишком хорошо отдается ему. Тэхену нравится эта черта в Чоне: либо на все сто процентов, либо вообще никак. Потому что Ким тоже придерживается такого же мнения. — Принцесса, — шепчет Тэхен, наклоняясь к уху и резко толкаясь бедрами вперед, вжимаясь ими в упругие ягодицы, вызывая у Чона тихий стон. — Ты потрясающий. У Чонгука не хватает сил ответить. Он хватается из последних сил ладонями за тэхенову шею, притягивая к себе, прижимаясь к губам снова. Он так скоро действительно привыкнет к ним. К всему Тэхену в целом. Чон не против только в том случае, если Ким тоже к нему в целом привыкнет. Тэхен перестает нежничать окончательно только тогда, когда они оба уже на грани. Он вдалбливает Чонгука в противно скрипящую кровать, на что тот, не переставая даже на секунду, стонет, сжимая пальцы на ногах и обхватывая ими тэхенову поясницу так сильно, что сил в нем осталось. Мышцы в ногах, пояснице и везде, где только можно, стягивает. У Чонгука вздрагивает все тело, когда тот кончает со сдвинутыми к переносице бровями и приоткрытым ртом, выдыхая лишь тихое «Тэ» после настигнувшего его оргазма. Тэхен продолжает делать жесткие толчки, изливаясь и вжимаясь лбом в чонгуково плечо, также тихо отвечая «принцесса». Секс — это первая ступень к чему-то долгому и по-настоящему красивому.

🧨

Чимин помнит все досконально. Каждую деталь, которую не хотелось бы, потому что это ощущение разрывает на части, делая его уязвимым. Он лежит на кровати так уже несколько дней, голодая и практически не засыпая, все вглядываясь в злополучную стену, изучив на ней каждую трещину. Родители, которые до этого были в командировке, вернулись совсем невовремя; они то и дело носятся по квартире, пытаясь поднять сына с кровати — он бы сказал, вообще абсолютно разными способами. Начиная с «сыночек, ну давай я тебе кредитку свою дам, развлечешься?», заканчивая материнскими слезами. Чимину от них еще хуже, потому что он не хочет, чтобы родители от его состояния страдали и переживали. Он бы хотел побыть с собой наедине, в тишине своей комнаты. — Сыночек, — мама присела на край кровати, кладя ладонь на чиминово бедро, медленно поглаживая, будто пытаясь его успокоить. Но он настолько спокоен, что кажется с виду залежавшимся трупом. — Может, из друзей кого-то позвать? Мама думает логично. Думает, что если придут друзья — придет и счастье, и в каком-то смысле она права. Потому что единственное, что у него, Чимина, есть помимо родителей — это парни, которые в тяжелую минуту никогда не бросят. Так зачем он терзает себя, когда есть возможность выбраться из этого гнусного состояния депрессии и апатии ко всему, что его окружает? — Позвони Джину, — тихо просит он. — Хотя нет. У него работа, — еще тише — так, что мать его не сразу расслышала. — Позвони Юнги. — Хорошо, солнышко, — она встает с кровати, нежно целует его в лоб, слегка приподняв розовую челку. — Надеюсь, тебе станет лучше. Он тоже надеется. В чем проблема его состояния? В том, кто его окружает, или в том, что тупорылый Со Мунджо снова играет с ним, как со своей куклой? Чимину не хочется думать об этом от слова совсем; он так устал от мыслей, с которыми разделяет один мозг, что готов умереть здесь и сейчас. Может, жить тяжело, но умирать — приятно? Он не знает, но все сводится к этому желанию постепенно. Возможно, его никто не спасет. Возможно, он так и останется наедине со своими личными демонами, которые пожирают его по кускам. От Пака ничего не осталось. — Ну и какого хуя? — пришедший Хосок плюхнулся к Чимину на кровать, дергая его на себя. Юнги, вставший у комода, скрестил руки на груди. — Пять дней, Чимин! Алло, прием, как слышно-то, нахуй? — негодует Хосок, тормоша его за руку. Чимин разворачивается к нему, из последних сил улыбаясь другу, а у Хосока в мгновение ока все эмоции с лица стираются. — Че с тобой? Ты выглядишь так, словно внутренне умер. — Так и есть, — у Пака голос осевший. И не сказать, как трудно его видеть таким и Хосоку, и Юнги. Юнги падает к ним на кровать, стесняя. — Рассказывай, че случилось, — Юнги треплет его розовые волосы. — Ты знаешь, сучонок: мы никогда не оставим в беде. Чимин тихо усмехается. С парнями действительно легче пережить это чувство. И личные демоны как-то сами по себе отступают. Правда он хотел бы рассказать, но… Стоит ли? Чем это обойдется ему и парням? Со Мунджо — бескорыстный демон и не оставит это просто так. С другой стороны, он сам знал, на какой риск шел, насилуя Чимина. И с еще одной стороны — Пак невероятно боится за себя и своих близких. Он не озвучивает все случившееся сразу. Медленно и постепенно, чтобы тех эмоции не взяли под контроль. Но, конечно, получается это плохо: Хосок и Юнги взбесились мгновенно, как только услышали его имя. — Я только имя и пару слов сказал, а вы уже такие бешеные, — шепчет Чимин недовольно, потирая лоб. — Уверены, что мне стоит продолжать? Парни кивают, заинтересованно смотря на него, но не без злости на того, кто до него дотронуться в плохом ключе. Парни обнимают Чимина, пока тот рассказывает; крепко, так, чтобы он почувствовал, что они рядом и никуда его не отпустят. В состояние депрессии — тем более. Хотя, конечно, он давно в ней находился, но они успешно вытягивают его со дна. — Это пиздец, — комментирует первый Юнги, со ступором всматриваясь в стену напротив. У него даже венка на шее надулась оттого, насколько он зол. У него зубы издают звук скрежета. Чимин его в таком состоянии побаивается; злой Юнги — равносилен смерти, или, например, помахиванию красной тряпкой перед самым яростным быком без защиты. — Согласен, — Хосок медленно кивает, поджимая губы, не зная, что озвучить. У него как покажется противная картинка перед глазами, так хочется этого Со Мунджо разрезать на куски или заставить на кол сесть. — Я разобью ему рожу. — А я пристрелю к хуям, — шипит Мин, спрыгивая с кровати. Хосок — за ним. А затем и Чимин, который подскакивает за ними в панике, хватая за руки обоих. — Ребят, остановитесь, — умоляюще просит Чимин, посмотрев на парней с надеждой и одновременной тоской. — В этом нет ничего плохого. Я… Я переживу. Но если вас ранит Со Мунджо — я точно сдохну. — Переживешь? — Чон изумительно выдыхает, а его брови тянутся к переносице. — Да ты, блять, себя в зеркале видел? А свое состояние? Тебе вообще как, нормально — кукушкой ехать? — Какое, нахуй, «переживу»? — возмущенно говорит Юнги в догонку, и Чимин не знает, кому ответить первым. Тяжело вздыхает, на секунду накрывая лицо ладонями, пытаясь успокоиться. — Слушайте, — у него тон требовательный. — Я хуево себя чувствую. — Мы видим, — в два голоса говорят Хосок и Юнги, смиряя друг друга взглядами, а затем снова возвращая их к другу. — Я знаю, вы хотите его убить, — добавляет Чимин тише, прикусив нижнюю губу. — Но пока Тэхен и Чонгук в городе — это опасно. В первую очередь — для Чонгука. — Они уехали в горы, — Хосок сложил руки на груди. Не до конца успокоился, но хотя бы старается сделать вид, что не хочет разорвать Со Мунджо на части. — Поэтому опасности никакой нет. — Так или иначе без Тэ мы не справимся, — цедит Мин, нахмурив брови. — Он нам нужен; у Со Мунджо тоже свои парни. И, поверь мне, если он хочет отомстить — он хоть весь Сеул на уши поднимет. — Тэ никуда не уедет, — Чон отрицательно вертит головой, будто не одобряя идею Юнги, и жмурится, слегка поглаживая пальцами переносицу. — Он не оставит там Чонгука одного. — Стойте, — Чимин выставляет руки вперед, сбившись с сути разговора. — В смысле Тэхен и Чонгук в горах? Они какого хера там забыли вообще? Юнги дернул бровями, улыбаясь. Даже в такие моменты он старается пошутить пошло; даже молча. — Они там что, брачные ночи устраивают? — удивленно тянет Чимин, а Юнги только кивает на все его вопросы. — Юнги, перестань, — Хосок толкает того в плечо под его вырвавшийся смех. — По району копы катают. Мы думаем, в этом замешан Со, — он рукой подкрадывается к Юнги, кладя ее тому на талию. Близость с Мином его успокаивает. Чимин это неоднократно замечает, и реакцию Юнги, у которого не наигранный шок на лице, — тоже. — Даже если мы не сможем справиться без Тэ — сидеть тихо тоже не вариант. Со доберется до каждого, если мы будем ниже травы. И, скорее всего, по отдельности. — В твоих словах есть логика, — Чимин задумчиво кусает губу, прикладывая палец к подбородку. — Что будем делать? — озадаченно спрашивает Юнги, посмотрев сначала на Чимина, а затем на Хосока. — Походу придется звонить Тэхену. Его присутствие в городе важно так или иначе, — Чимин тихо вздыхает. Он виноват перед парнями: их отпуск пойдет коту под хвост. И все из-за него.