TH-V&DES

Чонгук тихо стонет, слыша, как звонок телефона бьет прямо по ушам. На улице ночь, звездочки горят, а еще у него ужасно болят поясница и задница (за что он Виктору обязательно настучит по голове, если силы появятся к утру). Конечно, он бы мог жаловаться на свое состояние и дальше, если бы рингтон телефона так сильно не давил на мозги. Он спросонья ощупывает тумбу, стоящую у кровати, пытаясь выбраться из тэхеновых объятий. Наконец, находит телефон, едва раскрывая глаза, видя на экране высветившийся неизвестный номер. Во-первых, сомнения брать трубку приходят практически сразу; во-вторых, какой нормальный человек будет звонить в четыре часа ночи? Он уверен, что это не кто-то из парней. В такое время они уже спят и видят двадцатый сон. Чонгук осторожно выползает из тэхеновых крепких объятий, вставая с кровати и накидывая на себя халат голубого цвета. Выходит на улицу, приняв трубку. — Да? — едва слышно спрашивает Чон, потирая заспанные глаза пальцами, пытаясь окончательно привести себя в состояние хотя бы разговаривать; хотя, если честно, даже это ему дается с трудом, потому что ночка была сумасшедшей. — Как дела, Чонгук? — тянет на том проводе неизвестный, а Чон просыпается окончательно, пребывая в состоянии удивления и непонимания, как будто бы метаясь между двумя чувствами. — Как тебе Виктор? Он уже успел трахнуть тебя? Чонгук тяжело сглатывает. У него создается ощущение, что ему снится плохой сон; иначе просто не скажешь. Что это за неизвестный абонент, который знает его и Вика имена? Этот голос он слышит впервые, но мурашки все равно бегут по телу табуном; а может это просто из-за того, что на улице слишком прохладно этой ночью. — Кто вы? — озадаченно спрашивает, слегка приподняв брови, и на всякий случай упирается ладонью в перила, чтобы не упасть от того, что скажет неизвестный. — Вы что, шутите? Может, вы ошиблись номером? — Не ошибся, котенок, — у мужчины в голосе отблески яда. Чону не по себе. Ему неприятно. Он хочет сбросить трубку, но что-то ему не дает. Вдруг Чонгук упустит что-то очень важное? — Знаешь, кто такой Со Мунджо? — обладатель голоса словно тонет в своем превосходстве. — Эм, — Чонгук нервно хихикает и тяжело вздыхает, бегая взглядом по местности перед собой. На улице темно, холодно, и он хочет обратно в постель к Виктору. — Если честно, то вообще не представляю, кто ты и какого хуя тебе надо. — Обижаешь, — Со грустно вздохнул, но голос снова повеселел. — У меня есть к тебе деловое предложение. — Думаешь, меня должно это ебать? — Чонгук цокает языком, уже желая сбросить трубку, дабы прекратить разговор с этим ненормальным зазнавшимся уродом, но его останавливает одна фраза, которая буквально переворачивает весь мир. — Конечно, — Мунджо тяжело выдыхает. От одного его низкого голоса у Чонгука начинает тело дрожать. И ещё от того, как он произносит каждое слово — так медленно, что бесит. Чонгуковы коленки трясутся и он решается присесть на лавочку на крыльце домика. — Это в твоих же интересах, малыш. Не примешь верное решение… — Но какое решение должно быть верным? — шепчет Чонгук, сводя брови к переносице, а внутри все так и мечется, мечется, разрывая органы на части. Чон и не помнит, когда действительно принимал верные решения. Все его решения — одни неудачи. Он не хочет получать второй опыт, состоящий из боли и ненависти к себе. — Ну тут уж тебе самому решать, — тянет Со. — Может, Виктора не будет ждать загробный мир, если ты как-нибудь исчезнешь? Чонгуку эта фраза бьет по груди. Он перестает дышать; как будто весь воздух из легких разом выбили. — Что? — робко, тихо, так, словно не расслышал. Хотя Чонгук услышал все досконально. — Видишь ли, принцесса, — последнее слово режет по ушам, они буквально кровью изливаются; Чонгук хочет заорать, чтобы этот чертов Со Мунджо заткнулся, чтобы не говорил тех слов, что может говорить ему только Виктор. — Настало время мести. Какой самый наилучший способ разбить сердце парню, у которого и так все погано? — как будто спрашивает у себя. — Отнять… Самое ценное? — шепчет Чонгук дрожащим голосом; у него руки трясутся, у него сердце стучит так, что он дышать едва поспевает за ним. В горле появляется комок из смешанных чувств. Пусть ему это все снится, пусть не будет этого ужасного ощущения, которое разъедает его тело словно кислотой. Пусть этот неизвестный парень шутит, притворившись телефонным клоуном, пусть, пусть, пусть… — Правильно, отнять тебя, — голос на том конце провода смеется, будто обозначая собственную победу заранее. Помни, Чонгук, это все ради Тэхена тире Виктора. Не для себя, не для кого-то другого, а именно для него, — пытается убедить себя Чон, хватаясь околевшей ладонью за другую, потому что та невероятно дрожит. От холода или страха — он не знает, но склоняется скорее ко второму. Потому что ему, Чонгуку, правда страшно: потерять Тэхена, потерять все, что у них произошло. Вспомнить только — совсем недавно они занимались любовью, целовали друг друга, рассматривали ебаные звезды на темном небе, а уже сегодня, под самое утро, их ничего не будет связывать. Он, Чонгук, притворится, будто ничего между ними не случилось, соберет вещи и скажет Киму забыть его. Словно тот никогда не заявлялся в президентский особняк. Словно никогда Чон Чонгук не был в тэхеновой Вселенной. Чонгук долго молчит, прежде чем подать голос. — Если я уйду… — тихо начинает он, едва сдерживая слезы. Он искренне надеется, что Тэхен спит сладко, крепко. Потому что не хочет, чтобы тот услышал эти слова. Не хочет, чтобы почувствовал внутренний вопль Чонгука, который безнадежно пытается верить, что это — страшный сон. Так ведь? — Ты правда не тронешь его? — Малыш, клянусь, — мужчина как будто недоволен, что тот ему не верит. — С Виктора и волосок не упадет. Знал бы Чонгук, что это — обычная манипуляция. Знал бы он, дурачок-мечтатель, что, подбив Виктора, у того не останется сил бороться. Только знал бы Чонгук, и, Бог видит, он бы никогда не ушёл. — Хорошо.

🧨

Чонгук никогда не испытывал ничего труднее этого чувства, противно разлившегося по телу свинцом. Он не знал, что, привыкнув к Тэхену, будет так больно уходить. Если бы он только знал, как сильно сердце разрываться будет, если бы он только предвидел, как тонуть в собственных чувствах тяжело, если бы знал, что такая судьба будет у них с Виктором, то придумал что-то заранее, чтобы обойти проблему. Только он не всевидящий, и лишь подстраиваивается под жизнь, плывя по ее течению. Чонгук собирает вещи медленно. Тэхен заходит в комнату, удивленно уставившись на него. Руки только ускорились, и теперь все вещи кладутся не ровным квадратом, а смято. Чону, если честно, похер, придется ли одежду гладить. Душу бы его кто загладил — уже другой разговор. — Принцесса, ты че? — Тэхен обеспокоенно подходит к Чонгуку, хватая того за руку, поворачивая к себе. Вглядываясь в него этими черными орбитами, личными чонгуковыми планетами, на которых он поселился. — Куда собираешься? — Тэхен, не… — он тяжело выдыхает, пытаясь смириться, но хочется только кричать, да так громко, чтобы каждая доска деревянного домика треснула. Почему же Со Мунджо заставил его это сделать? Зачем? Зачем? И еще пару миллионов раз «зачем?». — Пожалуйста, не трогай меня. У Виктора во взгляде — боль, непонимание. Чонгуку больнее от этого взгляда в миллиарды раз, чем от тех условий, которые ему представил Со. Чон едва сдерживается. У него маска «равнодушия» вот-вот треснет, потому что смотреть на такого Тэхена тяжело, невыносимо, просто нестерпимо. Если честно, я постоянно о тебе думаю, Но мы пошли разными путями, Чтобы достичь новых вершин. Да, ты пробудил самые худшие мои черты, Если бы я остался, мы оба бы окончательно погрязли в этом. — Принцесса, — неровным тоном шепчет Тэхен, почти успокаивающе, но, скорее всего, только себя; крепко сжимает ладонь на чонгуковом предплечье, пока тот продолжает с невозмутимым лицом собирать вещи в спортивную сумку. Хватается как за последний кислород. — Я разве настолько хуевый, чтобы ты убегал на следующий день? — тэхеновы брови сводятся к переносице, бегая взглядом по чонгуковому лицу, пытаясь найти одну-единственную надежду на то, что тот просто шутит. — Тэ, — Чонгук прекратил собирать вещи, повернувшись к Тэхену лицом. Нет, он не может. Не может этого сказать. Ему так плохо, так ужасно неприятно от этих блестящих тэхеновых глаз. У Чона в глотке комок появляется. Как дышать, скажи мне, Тэхен? — То, что было между нами… — Было потрясающе, — Виктор тихо смеется, скорее от истерики, чем от забавы, держит Чонгука так крепко, будто боится отпустить. И Чон, если честно, тоже боится уходить. — Ну же, малыха. Скажи, что ты, блять, шутишь. Разыгрываешь меня. Скажи, прошу, — у него тон еще тише, и Чонгук чувствует, как прямо сейчас взорвется от переполняющих его эмоций. Он хочет забиться где-то в углу, спрятаться от всех, чтобы убить себя этими чувствами окончательно. — Прошу, — одними губами. Чонгук прямо здесь и умрет. Оставит душу в Тэхене, в этом домике, и уйдет куда-то по своему пути. Но куда ему идти? Некуда было. В особняк? Ни за что. Скорее всего снимет квартирку на краю Сеула и будет переживать этот болючий момент около трех лет, прежде чем забыть окончательно. Если получится забыть вообще, потому что Чонгуку кажется это невозможным. — Было ошибкой, Вик, — Чонгук почти давится своими словами. Он бы сказал, что время лечит, но это никогда не было правдой. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта. И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль. Новую жизнь. Время — плохой доктор. Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые. Так и ползут все по жизни, как ее израненные солдаты. И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок. Поэтому, наверное, даже через пять лет или все десять Чонгук никогда не забудет то, что испытывает сейчас. Никогда не забудет эти созвездия в глазах Тэхена. Никогда. Чонгуку трудно сдерживать все, что он чувствует. Со стороны он кажется непоколебимым, спокойным, будто произошедшее его ни капли не задевает, но заглянули бы вы в его разум — треснуло бы сердце и у вас. Вот что называется, наверное, настоящей любовью: быть готовым на любые подвиги ради любимого человека, лишь бы его все обошло. Лишь бы он был в порядке, хоть и пострадал от тупой боли в сердце. Чтобы был жив, хоть и просто физически (умирая морально). Вот настолько Чонгук любит. Знал бы только об этом Тэхен, который уже вторую по счету минуту впивается ногтями в его кожу, оставляя следы в виде полумесяцев. Знал бы он, почему Чонгук так поступает, и не разрывало бы его чувство полной потери. Чонгук застегивает спортивную сумку. Тэхен хватается губами за воздух, все еще усердно сдерживая слезы, тщетно тянет Чона на себя и впивается в его губы своими; этот поцелуй не жадный и страстный, а отдает горечью со сладким послевкусием. Чон не может ответить ему. Не может. Иначе останется с ним тут навсегда. — Тэхен, — Чонгук пихает его в грудь, отталкивая от себя на пару сантиметров. — Просто отвези меня в город. Не нужно. Пожалуйста, не нужно, — просит слегка срывающимся голосом, и Чон, не выдержав, пускает одну слезу. Тэхен бы все отдал, чтобы Чонгук был счастлив. И если он счастлив без него, то, наверное, так нужно. Наверное, так судьба распорядилась. Наверное, Чонгуку он просто не нравится. — Малыха, — умоляюще шепчет Ким, хмуря брови и крепко поджимая губы; у него в глазах миллионы звезд и одна печаль. Он ничего не говорит. Смаргивает слезы уже тогда, когда отворачивается от Чонгука, судорожно дыша и быстро собирая вещи. Опасность таится в том, что порой мы обожествляем боль, даем ей имя человека и думаем о нем непрестанно. В этот неподходящий момент звонит тэхенов мобильник. Он одним резким движением вытягивает его из кармана спортивных штанов, на ходу собирая все вещи, раскиданные по комнате, прикладывая его к уху. — Тэ, нужна твоя помощь. Без тебя не справимся, — да за что мне это, нахуй?  — думает Тэхен, до боли прикусывая нижнюю губу, пытаясь подавить тысячу и одну эмоцию в себе. Твердо запрещает разуму показывать настоящие эмоции, потому что слишком больно, слишком сильно он об Чонгука обжегся. Сгорел до тла, как звезда на небе, и упал не Землю, разбившись на частички. — Эй, Тэ? — Мы уже едем, — оповещает Виктор, скидывая трубку сразу, а Хосок не успевает даже спросить «Почему? Вы же на месяц собирались». И этот вопрос Ким хочет слышать в последнюю очередь. В машине они молчат. Тэхен давит на педаль ниссана так, что кажется, что вот-вот, на новом повороте неровного обрыва горы, они слетят туда, вниз. И Чонгук, и Тэхен не против разбиться вдребезги — сердце и так тупой болью отдает, нечего терять. На спидометре стрелка бьется возле двухсот сорока, и Чонгук знает: у Виктора нет желания свои чувства контролировать, потому что они с самого начала сами взяли над ним верх, начали доминировать. Они убивают его, и Чонгук это видит. Потому что, если честно, он тоже хочет сдохнуть. — Нужно будет заехать в твою квартиру, — непринужденно шепчет Чон, и в этот раз даже не позволяет себе закинуть ноги на переднюю панель автомобиля. Нельзя, категорически теперь запрещено. — Я забыл там кое-какие вещи. Тэхен молчит. Не выдает ни слова, прикусывая нижнюю губу, будто пропустив все мимо ушей, и вдавливает педаль газа в пол. Чонгуку не страшно разбиться. Чонгуку страшно за Тэхена, который разбился у него на глазах.

🧨

Квартира наполнена темнотой и таинственностью. Чонгук молча проходит в тэхенову квартиру, как только открывается дверь, шаркает по полу в своих ебаных потрепанных кедах, собирая вещи в сумку, хотя та наполнена уже до краев. У Чонгука все тело горит, слезы к уголками глаз подбегают, рвано и бешено сердце стучит, дыхание сбивается. Знал бы Чон, как это больно — любить, ни разу бы не шагнул к этому чувству. Он действительно думал, что у них с Тэхеном сойдется. Что у них будут отношения самые лучшие, нежные, секс — охерительный, что хоть в небеса лети, но жизнь как всегда оказалась к ним двоим несправедлива. Со Мунджо прав: хуже всего, что может быть, это отобрать самое ценное у человека, у которого до этого не было совершенно ничего. Хуже всего — оставить человека снова с голыми руками, и упиваться его болью, как энергетический вампир. Тэхен, упираясь плечом в проём двери, наблюдает за Чонгуком с сожалением: что вот так вот вышло. Ким думал, что Чонгук что-то к нему чувствует, что у этой принцессы глаза красивее ёбаных звезд, что эта принцесса — теперь его. Ошибся, да так, что разбился, будто спрыгнув с двадцатого этажа; у него такое месиво в душе, как от человека остается при высоком падении. Чонгук, окончательно собрав все вещи, оценил больного на вид Тэхена взглядом. Он видит, как ему плохо, и ему еще хуже от этого. Он видит, что Вику не все равно, и ему не все равно вдвойне. Он видит, как тот внутри плачет, и Чонгук плачет внутри тоже. У Чонгука внутри все воет волком и лезет на стены. Еще чуть-чуть, и он действительно не сможет сдержать свои эмоции. Еще чуть-чуть, и Чонгук заплачет от вида Тэхена, который этим жалобным взглядом просит не уходить. Еще чуть-чуть, и Чонгук не сможет уйти. Тэхен подходит к нему, смотря на Чона любяще, даже несмотря на то, какую боль тот ему принес. Ласково поправляет прядь волос, спавшую на лоб, улыбается вымученно и через силу. — Ты у меня под кожей, принцесса, — шепчет Тэхен, нежно проводя ладонью по чонгуковой щеке. В последний раз. — Как яд. Чонгук отстраняется, хотя не хочет. Совсем не хочет. Он хочет остаться тут, в этой комнате, с тем, кого любит, вдохнуть его аромат и зареветь прямо в футболку на груди, пачкая ее слезами. Хочет обнять Кима из последних сил, повиснув на нем, прося о том, чтобы не отпускал. Тэхен, как же дышать? Чонгук отстраняется. Конец настал. Ему нужно срочно уйти, пока он не расчувствовался. Пока не поцеловал эти чертовы губы, которые больную улыбку выдавливают. Пока он не сдох от этого взгляда Вика, полного боли. — Тогда найди противоядие, — шепчет Чонгук в проеме двери, оборачиваясь в последний раз, засматриваясь на любимый силуэт всего на пару секунд. Прежде чем уйти. Тэхен был прав, когда думал, что Чонгук боится темноты. Он действительно боится остаться в темноте совсем один.

🧨

Тэхен, услышав хлопок двери, разрывается. Кричит так громко, зажимая руками голову, чтобы самому можно оглохнуть. Он выкрикивает маты, пинает ногами по ящикам, из которых выпадают старые диски и разлетаются по полу, бьет кулаком по стене до тех пор, пока на костяшках кожа не трескается и кровь не течет. Тэхен не плачет, но хуже этого ощущения ничего нет: слезы попросту не хотят выходить, застряв в организме вместе с болью. С кулака кровь течет, а он не успокаивается всего на паре ударов, бьет дальше и, кажется, скоро пробьет в стене целую дыру. Ему нужно выпустить пар. Ему не нужны клубы, шлюхи, алкоголь, — хотя, конечно, насчет последнего он не против, — ему нужен его Чонгук, который уходит от него. Который уже ушел и оставил ни с чем, кроме вторично разбитого сердца. «Настоящие мужики не плачут» — говорил ему отец. Но почему так хочется выкричать все, что внутри есть? Почему так больно? Почему Тэхену хочется орать так, чтобы собственные ушные перепонки треснули? Он тяжело дышит, стараясь не задохнуться от чувств. Получается не очень, но он, к сожалению, все еще дышит этим проклятым воздухом, в котором совсем недавно витал запах клубники и миндального молока. Телефон жужжит, будучи на безвучном режиме, и Тэхен сразу не замечает три пропущенных от Хосока. Он перезванивает ему, стараясь дышать не так громко. — Ну где вы, пацаны? Мы вас тут заждались, соскучились, — Хосок на том проводе смеется, видимо, тормоша Юнги за плечо от счастья, что парни в Сеул обратно приехали, на что тот на втором плане недовольно орет. — Скоро ждите. Тэхен сбрасывает трубку. Хотел бы он быть таким же, как Хосок: терпиливым, беззаботным, счастливым, радующимся даже мелочам. Когда Виктор садится за руль, он вообще толком не думает. Ниссан приветствует его полюбившимся рычанием двигателя, и он давит на педаль, да с такой силой, что машина резко толкается вперед; Виктор чуть нос не разбивает об руль. Тяжело вздыхает, шепча у себя там, внутри головы, что нужно успокоиться. Но сказать проще, чем сделать. Потому что у него сердце болит, душа в нем чонгукова сгорает, потому что дышать без него, этого мелкого щеночка, невозможно. Ниссан разгоняется до двухсот километров в час сразу. Потом — до двухсот шестидесяти. Ветер бьет по лицу хлыстом, вбиваясь в салон через приоткрытые окна с двух сторон, пряди волос по воздуху разлетаются. Тэхену ни чуть не спокойнее от прелестной скорости. Ни чуть не легче, сказал бы он, потому что горящий осадок выжигает ему легкие. Куда пошел его Чонгук? Куда? Зачем? Почему он ушел, щеночек этот, и что будет делать без него? Виктор на страх и риск перегоняет сразу три машины, вдавливая педаль газа в пол, из-за чего шины стираются об асфальт, оставляя позади спорткара клубок поднявшейся пыли. На встречку летит другая тачка и Киму, видит Бог, ни капли не страшно сдохнуть здесь и сейчас. Потому что его боль сдохнет вместе с ним. Он как-то успешно доезжает до хосокова дома, припарковывая ниссан, нажимая на кнопку брелка, чтобы двери заблокировались. Ким пыхтит, хватаясь губами за ледяной воздух, — сегодня холодно не только у него в душе, — и подходит к дому, стуча в дверь. Хосок открывает ему почти сразу, будто ждал его, и радостно принимает, раскрывая рот в огромной улыбке, оголяя белые зубы. Но затем эта улыбка незаметно спадает, сменяясь на лице непониманием. Юнги подходит со спины к Чону, приподнимая брови в удивлении, увидев Тэхена на пороге хосокова дома одного. Конечно, он знал, что тот приедет, но не настолько… Мертвым внутри. — Где Чонгук? — Хосок обводит вставшего на месте Тэхена взглядом. — Ты че, малого по пути потерял? — смеется Юнги, а затем резко становится серьезным, потому что шутки в этой ситуации от слова «совсем» не подходят. — Тэ, какого хуя? — Чонгук ушел, — шепотом. Парни удивленно вздергивают бровями вверх, не веря своим ушам. — Да ты пиздишь, — Чон нервно смеется, посмотрев в надежде сначала на Тэхена, поникшего головой, а затем на Юнги, который точно также ситуацию не понимал. — Хоби, завались, — Мин недовольно цокает, хмуря брови, и тащит Виктора вглубь квартиры за предплечье. Усаживает его на диван, на тот самый, где Чонгук и Тэхен сидели, шепчась о вечной любви, где он обнимал его за талию, где его, Чонгука, посвящали в курс дела, как новичка. Тэхен смотрит на этот диван со ступором, задумавшись. — А мы женатики? — обращаясь к Тэхену, Чон поворачивает голову. На лице легкая усмешка. — А хочешь? — серьезно выдает он, а Чонгук опять смущается, отворачиваясь и ничего не отвечая. От Тэхена сегодняшним днем разит теплом и заботой. Чон поправляет прядку волос, слетевшую на лоб. Ким болезненно усмехается своим мыслям, и Юнги замечает взгляд, прикованный к дивану. — Ты прости, но, блять, снести диван мы точно не сможем, — Юнги тихо вздыхает, разливая в стопки соджу — до самых краев. Хосок присаживается с ним рядом, напротив Кима, и смотрит на него с сожалением, не зная, что сказать. Они выпивают по первым стопкам, горестно выдыхая. Никто не пытается спросить у Тэхена в чем дело, и он за это им искренне благодарен, потому что на словах им точно не сможет объяснить, насколько потерять своего человека — ужасно. — Ты вроде сын президента, а не бомжа, че новые не купишь? — имея ввиду про обувь, спрашивает Тэхен. Чонгук удивленно на него уставился, как будто услышал что-то такое, что не должен был. Пожимает плечами, откидываясь спиной на сиденье, потягивая сигарету и заполняя салон машины сигаретным дымом. — Мне они нравятся, — Чонгук смотрит на кеды с некой любовью, слегка двигая носочками. — Мне в них удобно. И марка хорошая. Даже если этим кедам пиздец придет полный — все равно их выберу. Тэхен влюблен в Чонгука до сумасшествия. Он влюблен в его тупорылые поношенные кеды, в его мягкие волосы, в его щенячьи глазки и щенячьи бедра. Выпивают по второй стопке — на душе ни разу не легче. Все также нестерпимо больно. — Малыха, без повреждений? — он осматривает чонгуково лицо, понимая, что оно в порядке. Чонгук кивает с детским восторгом, а тот поглаживает его по щеке и потягивает ее пальцами. — Будь осторожен. — Минутка милоты во время перестрелки, — тянет Юнги, но сам не может не улыбнуться. — Обязательно вашу свадьбу сыграем! — Чимин улыбается, стирая выступивший пот со лба, подходя к парням. Никакую свадьбу они никогда не сыграют: тэхенова малыха от него убежала. Третья по счету стопка. Горло неистово жжет, саднит, но Тэхену плевать. Он курит, запивает соджу, снова курит. Парни тоже дымят, развалившись на диване и обнимая друг друга, и пускают дым в потолок. Виктор за них рад. Может, у них действительно все только развивается — хоть и по три года. — Ну что, крошка? Готова погонять? — спрашивает Вик вслух, и Чонгук поворачивается к нему со слегка покрасневшим лицом от недавней ситуации. — Ты ненормальный, — комментирует Чонгук, упираясь стопами в переднюю панель автомобиля, складывая руки на груди. Тэхен, снова увидев эти гребаные чонгуковы кеды, демонстративно закатил глаза. — У тебя явно проблемы с головой. — Уж прости, — пожимает плечами Тэхен. Он давит носком ноги на педаль газа, аккуратно выезжая из зажавших его по обе стороны машин. — Но ниссаночку я люблю больше, чем тебя. — Пиздец, — Чонгук наигранно удивленно вздыхает. — Я оскорблен. Четвертая стопка. У Тэхена уже легкость в теле ощущается, но тот с невозмутимым видом продолжает пить. Парни поддерживают его затею. А ещё Тэхен любит свою малыху больше, чем ниссан. — Наверное, я должен бояться, — тянет Чон, слегка закусив губу. Он украдкой смотрит на внимательно следящего за дорогой Тэхена, и тот в непонимании приподнимает брови. — Должен бояться, что нас отправят за решетку, но мне с тобой… — Чонгук тяжело вздыхает. — Мне с тобой спокойно. Спокойно настолько, что ушел. — Все-таки соджу — охуенная вещь, парни, — хвалит алкоголь уже чуть подвыпивший Хосок, а Юнги с его лица смеется и обнимает крепче. Знал бы он, какая охуенная вещь — запах клубники и миндального молока. — Наверное, я сейчас сдохну, если не поцелую тебя. — Если честно, я тоже сейчас сдохну, если ты не поцелуешь меня. На этом воспоминании Тэхен выпивает оставшийся на дне бутылки соджу, морщась и пряча лицо в ладонях. Тяжело дышит, пытаясь привыкнуть к расслабленному телу, отдаться чувству эйфории, и, в конце концов, прекратить думать о малыхе. Надо забыть. Нужно. — А теперь, когда мы хорошенько нахуячились, — Хосок слегка ерзает, наклоняясь, смотря прямо на Тэхена. — Расскажи, что случилось. Что у трезвого в уме, то у пьяного на языке. — Какую ты хуйню несешь, Хоби, — Мин начинает смеяться, хлопая того по плечу. — Нечего рассказывать. Любовь длится три года, а у нас продлилась всего одну ночь, — Тэхен поднял грустный взгляд на друзей, снова присасываясь к уже новой бутылке с алкоголем. Он готов влить в себя хоть триста, хоть пятьсот литров, чтобы забыть эти щенячьи глазки. Парни удивленно уставились на него, обмениваясь между собой взглядами, вновь поворачиваясь к нему. Виктор дергает бровью, как бы спрашивая, в чем дело. — Вы… Того? — Хосок толкает язык за щеку, а Юнги ржет, как конь. Хотя, конечно, нельзя смеяться — другу плохо, но они такие пьяные, что даже Виктор по-тихому из этого состояния выходит. — Того, — Тэхен повторяет то движение языком, отпивает глоток соджу. И похер, что из бутылки, так быстрее напиться можно, а это ему как раз и нужно. Либо утопиться в боли, либо в алкоголе — второй вариант приходится ему по душе больше. — На это утро он попросил отвезти его в город. — Что ты к нему чувствуешь, Тэ? — Юнги, слегка приподнявшись из лежащего положения, внимательно и, слегка нахмурив брови, посмотрел на друга. — Это же не секс по вызову был, я уверен. Малой, в конце концов, не проститутка, — Юнги складывает слова медленно, путаясь в них из-за пьяного языка и разума. — И просто так бы под тебя не лег. Или ты под него лег? — с прищуром. Хосок молча наблюдает. — Это я его, — Тэхен тяжело вздыхает, отковыривая ногтем этикетку от соджу на бутылке. — Я тоже думаю, что это было не просто так. — Так какого хуя свалил? — задумчиво тянет Хосок, всматриваясь в потолок, а парни смотрят на него, как бы ожидая предположений. — Он не из тех, кто бросает. Парнишка-то смазливый, добрый, мечтательный. — Все мы его знаем, можешь не перечислять, — смеется Мин, хлопая того по бедру, на что тот хмурится. — Но если серьезно, раз вы трахнулись, то это из-за чувств, да? Конечно, хуйня вопрос. Значит он тебя, вроде бы, того… — Юнги не озвучивает, но все знают, что это означает. Он тебя, вроде бы, любит. — Юнги, ты спрашивал, что я к нему чувствую, — Виктор облизывает влажные губы от алкоголя. — Мне нравится как он пахнет. Парни молчат. Тэхен — тоже. Никто не говорит ни слова. Все знают, что эта фраза больше, чем просто «я люблю тебя». — Так почему Хоби мне звонил? Че в городе случилось, пока нас не было? — Тэхен решается поменять тему, но чувствует, что и новая не будет лучше прежней. И морщится от этого «нас», потому что оно добивает его сердце. Хосок и Юнги рассказывают по очереди; иногда перебивают друг друга, бубнят что-то под нос, но, в целом, Ким всю информацию из уст этих дебилов понял, и сидит теперь в откровенном шоке, потому что его опасения, — вот снова и опять, — не были напрасны. — Поэтому мы тебя и звали, — пожимает Хоби плечами, закидывая в рот кусочек сушеной рыбы. — Без тебя не справимся. Почему у него ощущение, что Со Мунджо и им с Чонгуком нагадил?