Близнецы. Солнце и Луна

За те дни, что они провели во Флориде, Татия поняла вдруг, что скучает по Шотландии. Старой, доброй, а главное, прохладной старушке Шотландии. А еще она поняла, что тропические, субтропические и прочие теплые края, не ее тема. Вообще. Во-первых — жара, во-вторых — ее светлая кожа была отчаянно против такого количества солнца, особенно с непривычки, к тому же, она не могла даже толком скинуть пиджак, не желая демонстрировать чересчур любопытному гибриду свои шрамы. Тот непременно спросит, откуда они. Хватит и тех, которые спрятать не удалось, и на которые тот открыто пялится, каждые раз, когда на нее смотрит. Тот, что на шее, который ей «подарил» метким Секо Рабастан Лестрейндж, в отместку за брата, которого она, если честно, убила совершенно случайно. А также шрам на лбу, ее вечное-мать-его-знамя, которое, к счастью, за эти месяцы побледнело и стало едва заметным. И конечно же на те, что были ладонях, особенно тот, что достался ей от ее «любимого» учителя — Долорес Амбридж. Клаус явно хотел узнать, что точно там написано, и Татия подозревала не ровен час, и он беспардонно схватит ее руки, чтобы прочесть слова, что портили ее кожу. А с учетом того, что смотрит Клаус на нее почти ежечасно… Это ее все больше бесило. И спокойствие сохранять удавалось все труднее. Но убегать смысла не было. По крайней мере, пока. Ведь едва она смоется, этот засранец тут же позвонит своему ручному Потрошителю и сестрице. И Татия даже добраться до родственников своих не успеет, как тех прикончат и смысла в побеге не будет. Так что, приходилось терпеть. Но и молчать она долго была не способна. Особенно сейчас. — Клаус, чтоб следующие оборотни на нашем пути, тебя залюбили, может ты уже перестанешь скрежетать карандашом, и уснешь, а? — сердито сказала она, приподнявшись на кровати в номере мотеля, где они сейчас вместе с новыми гибридами обитали, после того, как наконец выбрались из национального парка Флориды, и двинулись на север. А так как такая большая толпа людей могла привлечь ненужное внимание, в больших городах они не останавливались, да и гибриды могли сутками не спать. Поэтому лишь в небольшом городке, сравнительно, конечно, Дафни, неподалеку от Мобила, где и обитала еще одна стая оборотней, они наконец снизили темп и заночевали в мотеле. Так что Татия, в первый раз, за последние дни, наконец приняла душ, и легла на нормальную кровать. И ей хотелось тупо выспаться. К тому же, пусть небольшая, но потеря крови, ее заставляла ощущать слабость. А этот, как выяснилось, художник(кто бы мог подумать, да? Большой плохой волк любит рисовать…) который разве что в туалет с ней не ходил, не давал ей поспать, потому что на него, видите ли, вдохновение снизошло. Тьфу ты. Тот факт, что она сама когда-то рисовала, когда муза придет, и даже ночью, Татия тщательно проигнорировала. Ей вообще не нравилось, что их с Клаусом, как и некогда с Риддлом, хоть что-то связывало. Пусть даже и просто увлечения. Хотя и давно заброшенные, и под которые ее пальцы, наверно, даже больше не заточены. Ростки зависти в душе, что такое создание, как гибрид, все еще может спокойно рисовать и не теряет желания к этому, а она — нет, Татия тоже усиленно задавила в себе. — Не могу, любовь моя, — рассеянно сказал Клаус, не прекращая своего занятия, и не отрывая взгляда от альбома, который держал в руках. — У меня давно не было такого подъема духа, и желания творить, как после моей удачи с этой стаей. Татия язвительно подняла бровь. — Твоей? — ехидно сказала она, подложив себе под спину подушку и поудобнее устроившись, после чего добавила: — Помнится, моя кровь тоже принимала в этом участие, как и твоя. У меня даже доказательства есть. И для подтверждения своих слов, даже помахала в воздухе забинтованной рукой. — Не беспокойся, завтра мы пойдем в больницу, и тебе больше не придется столь нецивилизованно жертвовать свою драгоценную кровь. В конце концов, я не хочу, чтобы ты вдруг умерла от столбняка, — весело сказал Клаус, наконец подняв взгляд. Девушка закатила глаза. — Ну, какой ты заботливый, — желчно сказала Татия и глубже зарылась в подушки. — Я прям тронута до глубины души. Клаус улыбнулся. — Это забота скорее о себе, — сказал он, вновь вернув свое внимание к рисунку. — Так как компанию твоей сестры, я боюсь, долго не выдержу. Татия фыркнула, и не впечатлено сказала: — Это был такой странный комплимент? Или изощренное ехидство? Но гибрид лишь засмеялся, продолжая все так же увлеченно рисовать. Татия покачала головой, и понимая, что все равно уже не уснет, встала с кровати и направилась к небольшому холодильничку, который стоял в номере. — Ты куда это? — подозрительно спросил Клаус, едва она поднялась. Татия стоя к нему спиной, закатила глаза, и язвительно сказала: — Хотелось бы в запой. Хочешь со мной? Но открыв холодильник, и заметив там весьма скудное количество алкоголя, от которого она определенно не получит нужную ей дозу спокойствия, которого столь жаждала, Татия скривилась. — Хотя нет. Предложение отменяется. Тут даже алкоголя для подростка-трезвенника, который решил упиться в первый раз, не хватит, — уныло добавила она. Вообще-то, Татия тоже отнюдь не алкашка, и пить не очень-то любила. Но напряжение, которое постоянно она чувствовала, находясь под неусыпным оком гибрида, и беспокойства за Джереми и Елену, которых охраняли весьма сомнительные личности, пока она в отпуске прохлаждалась, действовало ей на нервы. — И даже это пить ты не будешь, — твердо сказал Клаус, прожигающим взглядом посмотрев на нее. — Мне нужно, чтобы твоя кровь была чиста, когда мы отправимся в больницу, чтобы ты сдала достаточно крови для следующих гибридов. Татия застонала, и захлопнула дверцу холодильника. — Тогда отпусти меня прогуляться, — безнадежно сказала она, заранее зная, что Клаус этого не сделает. — А то я с ума здесь сойду, — и возмущенно махнув в его сторону, добавила: — Спать-то ты мне все равно не даешь. Пару минут они сверлили друг друга взглядом, а потом Клаус вдруг отложил альбом, и поднявшись с кресла, довольно спокойно сказал: — Ладно. Собирайся, мы идем на прогулку. Брюнетка моргнула не ожидая, что он и впрямь согласится отпустить ее на улицу. Ну, как отпустить… Выгулять ее, как домашнего питомца, но сейчас Татие было плевать. Слишком уж было большое желание выйти отсюда наружу.

***

Ночью в Дафни было достаточно прохладно, чтобы Татия от радости чуть ли не прыгала, а уж когда они довольно быстро дошли до дикого пляжа, с которого веяло океанским бризом, она могла даже расцеловать Клауса. Но не стала. Не совсем еще рассталась со своей крышей для этого. Да и, была отвратительно трезва, чтобы сотворить подобное. И даже никотина в ее крови не было. Хотя Татия так-то не курильщик. Затягивалась лишь тогда, когда сильно нервничала, или долго мучила бессонница, то бишь не спала дня три, например. Или была очень голодна. Курение весьма подавляло чувство сосущего желудка, как она узнала лет в десять, кажись, когда один из уличных мальчишек, с которыми она тусовалась, дал ей попробовать сделать затяжку. Но сильно она не увлекалась. Спорт ей как-то был милее, а эти вещи не совместимые. Да, и бегать Татие приходилось слишком уж часто в ее жизни, чтобы стать заядлым табакоманом. Хотя много жрать, как была возможность, Татия так и не разучилась. И сейчас она делала именно это, сидя на бревне, и смотря на океан, который освещали первые лучи солнца, быстро поглощала хот-дог, который купила в кафешке по пути сюда, как и кучу всяких вредных конфет в магазине около мотеля, при этом любуясь видом, и тщательно делая вид, что она здесь одна. — Как ты можешь это есть? — вредно буркнул Клаус дернув носом, вновь что-то зарисовывая в альбоме, который притащил с собой, сидя рядом с ней. Гибрид к ее радости почти всю дорогу молчал, лишь кидал на нее укоризненные взгляды из-за пищи, которую она ела, и того, что Татия уселась прямо на сырое бревно. Видать не хотел, чтобы она простыла или отравилась, тем самым испортив кровушку, которая ему была столь нужна. Ну, да плевать. — Ртом. Как и все, — сказала Татия, чье настроение впервые было более или менее спокойным. Видать, правду говорят, что смотря на воду, можно испытать умиротворение. Клаус закатил глаза. — Это жуткая гадость, которую ты ешь в последний раз, — твердо сказал он, приказным тоном. — С завтрашнего утра будешь есть только здоровую пищу. Татия фыркнула, и ехидно сказала: — Ты думаешь, если в моей крови будет излишнее количества холестерина или прочих канцерогенов, твои гибриды будут получаться тупее, или вообще не будут? Не смеши. И вообще, не отнимай у девушки те не многие радости, которые у нее есть. Она проглотила последний кусочек хот-дога, и вытирая руки салфеткой, скривилась, и добавила:  — Хотя хот-доги, как и бургеры, явно не по мне. И как только американцы это едят? Гибрид поднял бровь. — Так ты впервые подобное пробуешь? — удивленно спросил он, а потом со смешком добавил: — И раз не понравилась, то зачем доедала? — У меня было голодное детство, — желчно сказала Татия, и открыла пачку с мармеладками. Вот их-то она точно любит. Мужчина засмеялся, но через пару минут умолк, и наклонив голову на бок, прищурившись сказал: — Ты не шутишь. — Неа, — протянула девушка, поглощая мармелад, и не замечая, как оценивающе смотрит на нее гибрид. И после того, как с наслаждением разжевала лакомство, честно добавила: — У меня вообще с чувством юмора — беда, как и со словесным фильтром. — Это я заметил, — задумчиво сказал Клаус, и язвительно добавил: — Кстати, ты забыла добавить, что у тебя еще и с самосохранением все плохо. Татия не стала спорить и спокойно кивнула. — Знаю, есть за мной такое, — сказала она, с интересом роясь в пачке, и с победным криком найдя мармеладку, в виде животного, внезапно взяла и кинула ею в пораженного ее выходками гибрида, весело произнеся: — Скушай лучше мармеладку. Вдруг тоже станешь добрее. Клаус закатил глаза, ловя рефлекторно сладкий снаряд, и вновь изумляясь про себя, откуда только взялась эта странная девчонка с лицом его бывшей возлюбленной и полным отсутствием страха. По отношению к нему уж точно. Ведь еще ни разу в ее удивительных глазах не промелькнуло даже малейшей искры ужаса, испуга или отвращения. И вообще хоть чего-то из того, что он привык видеть в глазах людей, которые знали его истинную сущность. Было море возмущения, ехидства, злости, да, но не страха. И это его очень заинтриговало. Даже слишком. Его это раздражало безмерно. Но едва Клаус открывал было рот, чтобы сказать, что-то колкое, чтобы ее по-больнее уколоть, или поднимал руку, чтобы схватить ее за руку, или же вновь, как в их первую встречу, сжать ее горло, чтобы перекрыть поток ее слов, то натыкался на взгляд этих слишком старых, для столь молодой девушки, глаз, которые смело глядели на него, так все желание ей навредить исчезало и оставалось лишь жгучее любопытство. Вот и сейчас так же случилось. Он хотел съязвить, но встретившись с ней взглядом, лишь усмехнулся, тайно любуясь отсветами восходящего солнца в этих необычных глазах, и открыв ладонь, в которую поймал лакомство, громко засмеялся. Ведь мармелад был в виде явно хорошо поевшего волка, чей язык свисал из пасти, а на его чересчур раздутом желейном животе была надпись: «Сытый волк — добрый волк».