***
— Интересно… У Майколсонов есть ли какой-то комплекс, и поэтому все их обиталища такие большие? Или это просто пафос так прет из всех дыр? — задумчиво протянула Татия, лежа на большой кровати, которая стояла в такой же просторной комнате, в доме, стоявшим на территории огромной плантации. Кажется - этот дом некогда принадлежал какой-то местной шишке, все такое антикварное и во французско-колониальном стиле, но девушка не углублялась в подробное ознакомление с местом своего нового обиталища. Элементарно не было желания, как и сил. Может завтра... Если, они, конечно, переживут приезд Клауса, и его истерику, которая, наверняка, будет. И она будет эпичной. У того ничего не бывает в меру. То первый гибрид, то ее обрюхатить, хотя это и невозможно, смог, то еще чего.... Сюда ее привез Элайджа, после того, как они подобрали Рика, Джера и Елену, которые далеко не успели утопать из их бывшей съемной хаты, ибо их приложила ведьма куда сильнее, и в отключке они дольше провалялись. Их воссоединение было слезливым, но кратким, так как все устали, и едва они оказались здесь, то все разбрелись по комнатам, которые им выделили. Кроме Джейн-Энн. Той Элайджа внушил спать до приезда Клауса, и отнес в самую дальнюю комнату, где ведьму и запер. — Тяжелое детство. Десятый век, тесная хижина, все такое, — уныло ответила Елена, которая лежала рядом с ней, сложив руки на животе, и смотрела в потолок. Девушка повернула голову к сестре, и ехидно добавила: — Ну и пафос, конечно. Куда уж Майклсоны без него. Татия фыркнула. — Ну, в одном конкретном представителе этого семейства – тебя это явно не смущает, — хитро сказала она, и толкнула Елену в плечо. — Таком высоком, темноволосом, темноглазом, и благородном представителе… Та покраснела, а потом большими глазами посмотрела на двери, и тихо зашипела: — Тихо! Тебя же весь дом слышит. Но зеленоглазая лишь закатила глаза, и вдруг зевнула. Черт! Она так устала. Но уснуть не могла. Как и Елена, тайком пробравшаяся сюда около получаса назад. Видать, хотела поболтать, но что-то у них не особо выходило, ведь это уже была пятая попытка завязать беседу. Или шестая?.. Плюс, ее мучило странное сочетание изжоги и голода, короче, Татия ненавидела такое состояние. Тут часы пробили три, и голод одержал вверх. Она резко села, и повернувшись к сестре, Татия сказала: — Пошли пожрем? Елена подняла бровь, и приподнявшись на локте, посмотрела на часы. — Сейчас середина ночи… — начала она, а Татия, которая уже успела подползти к краю кровати, и свесить ноги вниз, язвительно перебила ее: — Я же у тебя не время спросила, чушка ты глухая, а позвала ограбить местный холодильник. Гилберт фыркнула, но на сестру не обиделась. Она уже привыкла, что та, если проголодалась, а ей еды не дают, начинает ехидничать. К тому же… Она и сама не прочь была чего-то пожевать. От Таты привычку жрать по ночам переняла, не иначе.***
Факт того, что сестры Гилберт бродят по дому в поисках пропитания, девушки даже не пытались скрыть. Они, громко топая, спустились вниз, и пошли искать кухню, а найдя ее, что было в принципе не трудно, ведь только там горел яркий свет, они поняли, что не одни такие. — О, как, — воскликнула Татия, подняв бровь. — Батенька, сейчас только три ночи, а вы уже бухаете, — и подойдя ближе к кухонной стойке, которая, естественно, была из дорогущего мрамора, выразительно подняла правой рукой банку с мороженным, после чего сказала: — Да еще и мороженным закусываете. Не стыдно? Рик, а это был он, наконец отмер, и проглотив ложку шоколадного мороженого, которое уже был у него во рту, пробурчал: — Я не бухаю, юная леди, а пью чай. Пусть и с коньяком. — Тут, положим — верю, — пропыхтела девушка, пройдя мимо угрюмого мужчины, прямиком к холодильнику, и при этом потирая спину. — А насчет мороженого, какая у тебя будет отговорка? — Я в бегах, у меня толпа мертвых девушек за плечом, и сейчас, я как никогда сильно осознаю, какой я хреновый опекун. Короче, я страдаю, — протянул мужчина, и зачерпнул очередную ложку лакомства, а потом с прищуром посмотрел на девушек. — А вы чего не спите? Особенно ты, Тата. — Я тоже страдаю, — ехидно ответила Татия, чей голос был немного приглушен, так как ее голова была в холодильнике в поисках съестного. — У меня опекун-депрессивная личность, моя сестра-некрофилка, кузен-панк, а я беременна от самого стремного мужика в мире, так что… Ее глаза остановились на банке с желе, и она замолчав, торжественно ее схватила, громко захлопнула дверцу холодильного агрегата, уже почти чувствуя сладкий вкус химических соединений и прочих вкусовых усилителей на языке, но тут ее взгляд наткнулся на пару зелено-голубых глаз мужчины, который стоял за вышеупомянутой, хотя еще секунду назад его там не было, и вздрогнув, она выронила банку. Гибрид поймал стеклянную тару, и с проклятой усмешкой на алых губах, из-за которых на его щеках появились ямочки, глубоким голосом протянул: — Ну, здравствуй, зеленоокая моя. Неужто ты и впрямь думала, что ты, и все твое семейство, сможете от меня убежать? Татия сжала зубы, чувствуя, как в ее венах закипает гнев, и рефлекторно обхватив руками живот, прорычала: — Клаус. А это был именно он. Все такой же высокомерный, и отвратительно привлекательный. И, судя по блеску глаз, не смотря на улыбку, чертовски злой. Бл*дский гибрид. И ее проклятая забывчивость, которая обострилась из-за беременности, и благодаря которой она оставила палочку наверху. Мерлиновы яйца! Только она могла так лохануться!