Близнецы. Солнце и Луна

Клаус был зол, разбит, и в ярости, но он не мог не заметить, что эта проклятая ведьма, которая вошла в его жизнь, явно лишь для того, чтобы мучить, была прекрасна. Еще больше, чем прежде. Ее зеленые глаза, казалось, сверкали еще ярче, то ли от злости, то ли от страха, кожа буквально сияла каким-то неземным светом, а непривычно светлые волосы придавали ей ангельский вид. Но самое первое, что все же привлекло его взгляд — это ее руки. Точнее, уже довольно заметный животик, который она ими обнимала в защитном жесте. Живот, в котором рос его ребенок, чье сердце он отчетливо мог слышать, стоя столь близко к девушке. Впервые с того рокового вечера, когда ее похитили, и он узнал, что Татия беременна. Теперь Клаус точно знал, что это его дитя. Все ведьмы, к которым он обращался, чтобы удостоверится в этом, были едины в своем мнение. Да, он — Никлаус Майклсон, станет отцом. Не то, чтобы они об этом знали, ибо сейчас были все мертвы. Ему не нужна была огласка, да и оставлять такое знание в руках ведьм… Хватало и того, что теперь, очевидно, об этом знали Деверо. Один из старейших родов ведьм в Новом Орлеане, одна из представительниц, которого посмела связать свою жизнь с жизнью матери его ребенка, и сейчас спала в одной из комнат этого дома. Дома, который им приходилось занимать потому, что их истинный дом занял Марселус. Его выживший бывший протеже, возомнивший себя королем этого города. Их города. Но с этим он разберется позже. Сейчас перед ним стояла совершенно другая задача. Причем, в буквальном смысле, стояла, и прожигала взглядом. — Ну, здравствуй, зеленоокая моя. Неужто ты и впрямь думала, что ты, и все твое семейство, сможете от меня убежать? — вкрадчиво сказал Клаус, смотря в эти чарующие очи, которые сейчас пылали праведным гневом. Будто это он ее чем-то оскорбил или обидел, а не она сбежала, прихватив сестру, но самое главное, его ребенка! Его наследника! — Думала, спрячешься от меня? — тихо продолжил он, а потом резко махнул рукой в сторону Елены, замершей от ужаса, рядом с вскочившим на ноги незнакомым мужчиной, и громко добавил: — Вы обе думали, что сможете от меня скрыться?!.. Бестолковые девки, вы что, решили разделить лавры в прятках своей прабабки?! Тут не выдержал мужчина, которого сначала гибрид даже не узнал, и вдруг, с воистину глупой храбростью, Зальцман, а это был он, подошел и толкнул Клауса в грудь, подальше от Татии. — Эй, — резко сказал Рик. — Во-первых, они не твои вещи, а во-вторых… Договорить он не успел, ибо Клаус схватил наглеца за горло, перекрыв тем самым тому поток воздуха, и прошипел: — Да ты, видно, смерти ищешь. Защитник. — Никлаус! — вмешался еще один голос, который, к досаде гибрида, принадлежал его старшему брату, стремительно вошедшему в кухню. — Отпусти мистера Зальцман, брат. В конце концов, он наш гость, да и волнения леди Поттер противопоказаны… Клаус мельком взглянул на упомянутую девушку, которая стояла за плечом учителя. Ее личико немного побледнело, а взгляд напряженно смотрел то на Зальцмана, то на него. Но испуга в ней не было. Как, в общем-то, и всегда. — Давайте пройдем в гостиную, и продолжим разговор уже там, — добавил спокойно Элайджа. Но никто никуда не пошел. А полетел. Клаус. В стену, где, как назло, стоял шкаф со стеклянной и явно антикварной посудой, отчего по комнате тут же раздался жуткий грохот. На миг все замерли. — А теперь слушайте меня, — ледяным голосом сказала Татия, чувствуя, как в ее жилах кипит магия, стремящаяся крушить и убивать, причем без всякой палочки. — Я вам не игрушка и не инкубатор. Хотите, чтобы мы спокойно сосуществовали под одной крышей, раз уж я застряла в этом городе, так будьте так любезны, не трогайте мою семью… Тут, одним текучим движением, на ноги встал Клаус, по-собачьи тряся головой, чтобы стряхнуть осколки стекла с волос и одежды, быстро разминая руку, на которой появился ожог. Ту самую, которой он пытался задушить учителя. Вены под его глазами вздулись, белки покраснели, а радужка пожелтела. Он оскалился, и рыкнул: — Ты еще смеешь условия ставить?! — он махнул в ее сторону рукой, и крикнул: — Ты моя! Как и твоя сестра!.. — Мы не твоя собственность! — возмущенно воскликнула Елена, наконец стряхнув страх перед гибридом, и встав рядом с сестрой и Риком, потирающим шею. — И вообще, мы бежали не от тебя, идиот, — сквозь зубы добавила Татия, на которую вновь накатила усталость. Черт! И чего она вообще встала с кровати? Ах, да, голодная была. Она вдруг прищурилась, и схватив многострадальную банку с желе со стола, кинула ее в гибрида, при этом холодно прошипев: — Не все крутится вокруг тебя! — теперь полетел уже половник в догонку банке, но как и та, тот лишь ударился о стену, — У людей, знаешь ли, есть и другие проблемы, или у тебя склероз и ты забыл, как я же вам рассказала, что в розыске? А теперь там еще и Джер. Новости тебя, поди, тоже не интересуют?! Татия развела руками, и саркастично добавила:  — Ну, конечно, куда там, мы же великий и ужасный, и новости бренного мира, который обязан трястись перед тобой, нас не интересуют! Мудак хренов! Доступ к крови нашей потерял? Бедняжка, — стеклянные предметы, тем временем, вокруг затряслись, но девушка этого не заметила, настолько она была зла, — …без гибридов остался? Ой, беда-беда! Она внезапно закричала:  — Лучше бы со своей семьей разобрался и вашими тысячелетними проблемами, а не стряпал этих мерлиновых полукровок!.. Елена, которая вдруг вздрогнула от взорвавшейся неподалеку лампы, переглянулась с Алариком, и обеспокоенно протянула: — Тата… Но та даже не обратила на нее внимание. Как и Клаус, стремительно оказавшийся перед разозленной ведьмой, с бешеными глазами и каплям желе на лице, от которых увернутся не успел. — Тебя это не касается, девочка. Моя семья, и мои гибриды — это только мое дело, — зарычал он, чувствуя, как в нем борются два сильных, но таких противоположных желания. Схватить ее за горло и задушить все колкие слова, летящие из рта ведьма, и… поцеловать ее так, пока эти манящие губы не закровоточат. Татия подняла бровь, и выразительно развела руками, показывая на живот, а потом иронично сказала: — Я, вроде как, ношу твоего ребенка, о чем теперь не знают только слепоглухонемые. Так что, как бы мне это не нравилось, мы, слегка, связаны. У Клауса было много пороков и недостатков. Обидчивость, высокомерие, самодовольство, вера в свою несокрушимость и вседозволенность, и так далее. Не все из них он признавал. Даже себе. Но одну черту в себе гибрид все же осознавал, и недолюбливал, ибо не раз это ему вредило. А конкретно импульсивность. Порой сделанные поступки под влиянием этого, или слова сказанные в запале, становились источником сожалений для него, а в человеческие годы еще и источники боли. Майкл не раз его наказывал, когда он был не способен сдержать в себе это… И, к сожалению, эта черта только обострилась в нем после обращения, и не раз была использована, как невольное оружие, чтобы навредить его близким. И сейчас это произошло снова. — …да плевать мне на твоего ребенка! Он мне не нужен! — вдруг запальчиво крикнул Клаус, прямо в лицо девушки, желая ту уколоть побольнее. Чтобы и ей было плохо, как и ему. Так же больно. Но это желание была мимолетным, и уже через секунду, после острого пика садисткой радости, которая на миг вспыхнуло в его черной душе при виде обиды и боли, во вспыхнувших зеленых глазах напротив, затмевая всю злость и браваду, Клаус об этом… пожалел. Но опять же, у него было много пороков, и недостатков. Одними из которых были нежелание признавать вслух свою неправоту и не умение извинятся перед кем-либо. Потому, когда в комнате повисло молчание, мебель и стекла перестали дрожать, и даже сам воздух, казалось, перестал циркулировать по комнате, гибрид не стал забирать свои слова назад, а продолжал лишь смотреть в изумрудные глаза Татии, которые стали медленно, но отчего-то пугающе, леденеть, и наполняться презрением. — Не нужен, значит? — тихо промолвила Татия, запахнув халат. Ее лицо стало маской неестественного спокойствия, а плечи гордо выпрямились, когда она вкрадчиво продолжила: — Ну и слава Мерлину. Моему ребенку, такое чудовище, как ты, в отцы и не годится. Она усмехнулась, и насмешливо добавила:  — Ведь даже Майкл, если судить по тому же Элайдже, был куда лучшим отцом, уж точно лучше… — девушка резко наклонилась вперед, и презрительно закончила: — …чем ты. Клаус невольно отшатнулся. Не сильно, и почти незаметно человеческому взору, но все же. Ведь… Это было больно. Ведьма знала, что его происхождение и отношения с Майклом — его слабое место и без сожаления надавила на это. Один один. Татия тем временем развернулась, и в компании сестры и учителя, гордо вышла из комнаты, оставляя позади контуженного гибрида, и разочарованного ходом беседы, и братом, Элайджу. — Никлаус, — спокойно сказал старший из Первородных, проводив взглядом близнецов и их самопровозглашенного опекуна, и повернувшись к поджавшему губы Клаусу, продолжил: — Леди Поттер права. Ты идиот. Гибрид дернулся, и сморгнув странную влагу в глазах, насмешливо усмехнулся. — Да ты, я вижу, теперь на стороне Петровых? — сказал он. — Опять?.. Элайджа фыркнул, и оглядев разрушенную кухню, уверенно сказал: — Ты же понимаешь, что только что все разрушил, и, возможно, навсегда? Он выдохнул, и проникновенно добавил:  — Никлаус, эта женщина может подарить тебе еще один шанс. Дитя тебе подарить, а ты… Она тебя не простит теперь. И Ребекка, если узнает, что из-за твоей глупости мы лишимся племянника или племянницы. Молчаливо «и я тоже» так и повисло в воздухе, но озвучивать это и не требовалось. Но Клаус лишь сердито рыкнул, и исчез из кухни, ведь признавать правду, опять же, особенно, когда ее глаголил невыносимый брат, он все еще не был способен.

***

Татия не плакала. Не плакала, черт возьми!.. Правда, сколько она себе этого не говорила, соленые предатели все так же текли по ее щекам, падая на подушку, на уже приличное пятно влаги, образовавшиеся там уже спустя десять минут, как она успела подняться наверх. Сколько она себе не говорила, сколько не отрицала, но ей было обидно, черт возьми! Да и какой женщине было бы приятно, если бы отец ее ребенка вот так запросто сказал, что ему плевать? Что дитя ему и даром не нужно? «Это все гормоны. Вот и все», — попыталась утешить себя Татия, но с треском провалилась. На нее вдруг разом навалилась осознание, в какой же она заднице. Она, Джер, Елена и Рик. Но особенно она и Джереми. Они оба в розыске за убийства, которых они не совершали, а теперь еще и бежать было некуда. Ей уж точно. Да и куда?.. Было паршиво признавать, но на миг, всего на миг, Татия, где-то глубоко внутри себя, испытала даже облегчение и радость, что Элайджа их нашел. И что Клаус приедет. Нет, она знала, что будет скандал, будет битая посуда, но почему-то Татия надеялась, что все же судьба ее ребенка будет не безразлична гибриду, и он… Поможет, что ли. Или хотя бы защитит их. Пусть ради крови и ребенка, но… Дура! Какая же она дура! Сколько раз клялась себе, что ни на кого не будет полагается? Что кроме нее самой, ей никто не поможет! Что одной быть лучше… Но тут Елена, о которой она даже забыла, молча легла ей под бок, спиной к ее животу, и обняв руку Татии, прижала ее к своей груди, как плющевого мишку, в молчаливой поддержке. Не прошло и секунды, как за спиной девушки прогнулся матрас, и ей на голову легла мужская рука, которая неловко, но довольно бережно, начала гладить ее по голове, а в ноги вдруг бухнулся сонный Джереми, как огромный стремный лысый кот. И Татия поняла, что нет. Одной может быть и безопаснее, но вот так, с ее дурными кровными и не очень родственниками, все же лучше. Пусть и в бегах. «Не бойся, кроха. Пусть твой отец мудак, зато у тебя будет много дядь и теть, которым ты будешь не безразличен. А еще буду я. И я тебя буду защищать. Клянусь. Только немного проревусь, и тогда возьму себя в руки», — хлюпнув носом, подумала про себя девушка, и слегка сжала руку сестры, молча выражая благодарность за то, что та рядом, как и все остальные.