Близнецы. Солнце и Луна

Но братья задержались не спроста. Марсель, который в течение последнего времени был тих, решил сделать шаг и заманил их в ловушку с помощью… — Ребекка! — зарычал Клаус, увидев, как рядом с Марселем появилась его сестра, явно живая и не в плену, как он думал, когда та позвонила ему и сообщила, что Марсель опоил ее вербеной и поймал в ловушку. Дурак!.. И почему он ей доверился?.. «Потому что после того, как она встала на твою защиту, когда Майкл напал, ты стал надеяться, что сестра больше не предаст», — прошептало что-то в глубине его разума, но быстро затихло под горячей волной ярости, которая накрыла его с головой. Судя по взгляду Элайджи, который он успел заметить прежде, чем того выкинуло за дверь с помощью магии, вероятно, той ведьмы, что стояла сейчас на балконе с самодовольным видом, его старшего брата тоже весьма ранило предательство сестры. — Ну, раз моего брата столь невежливо заставили покинуть этот милый дом, я так думаю, что лишь со мной вы все хотели… побеседовать? — начал Клаус, выразительно оглядев толпу вампиров, которая стремительно окружала его и сжимала в кольцо, и широко распахнув руки, он драматично продолжил: — Но! У меня нет на это времени! Поэтому, вампиры Нового Орлеана, которые явно забыли или может не знали, что я первородный гибрид, которого невозможно убить, напоминаю вам об этом, и даже, по доброте душевной, я предоставлю вам… Возможность. Он, с видом заправского фокусника, явил всем присутствующим монетку, и бросил ее на пол. — Кто поднимет ее, того я пощажу, — великодушно продолжил он, тут Клаус оскалился, его глаза налились желтизной, а под ними вздулись вены, и он сердито рыкнул: — А сейчас… Либо поклонитесь, либо нападайте, жалкие трусы, да побыстрее выбирайте. Я тороплюсь. Вампиры переглянулись, но не сдвинулись с места. — Никто не станет тебе кланяться, Клаус, — самодовольно сказал Марсель. — Сегодня твое наследие будет закончено. После чего он кивнул, и вампиры бросились всем скопом на Клауса, который только этого и ждал. Ему не терпелось прибить всех этих никчемных вампиров, и как можно скорее вернуться домой. К Татие и их сыну. Мимолетно он понадеялся, что вообще редко делал, что Элайджа не будет ждать его, а продолжит поиски этой проклятой ведьмы Агнес, чисто автоматически ломая шеи и вырывая сердца приспешников Марселя. В какой-то момент, Клаус позволил им одержать вверх, желая посмотреть, что предпримет Ребекка, и, о боже, сколько было самодовольства в глазах этих никчемных вампиренышей, выкормышей Марселя. Но долго развлекаться ему было некогда. Едва он увидел, как лицо сестры наполнилось ужасом, ее глаза широко распахнулись, и кинжал, который он не раз погружал в ее сердце, выпал из ее рук, Клаус вскочил и стал буквально рвать всех на части, чувствуя, непреодолимую потребность вернуться к Татии. Вот уж никогда он еще не дрался столь яростно, чтобы вернуться к женщине. — Хватит! — вдруг крикнул Марсель, неверяще оглядываясь на бойню, которую устроил гибрид. Он медленно опустился на землю, пораженно смотря в глаза Клауса, и подрагивающей рукой поднял монету. Гибрид усмехнулся, и подошел ближе к своему бывшему протеже. — Так, так, так, — протянул он. — И вот, самопровозглашенный король Нового Орлеана, потерпел поражение и встал на колени. Марсель рыкнул. — Я взял эту монету, — со злостью сказал он, и бросил вышеупомянутую в ноги Клаусу. — И этим я клянусь тебе в верности. Ключи от моего королевства — твои. Чего тебе еще? Клаус мрачно улыбнулся, чувствуя, как кровь вампиров течет по его подбородку, и сказал: — Убери здесь все, ибо я уже завтра хочу переехать в свой дом, вместе со своей семьей. И этого всего здесь быть не должно. Моей королеве нужен покой, и ее должна окружать лишь красота и уют, чтобы спокойно выносить моего наследника. После чего, он развернулся, чтобы уйти, совершенно без удивления замечая, что след его сестры уже простыл.

***

Когда Клаус явился в дом, то первым делом увидел быстро спускающегося по лестнице учителя с Татией на руках. Она была бледна, ее кожа блестела от пота, а ее руки судорожно сжимали живот. — Ты!.. — бесстрашно рыкнул Зальцман, когда на его пути вырос блудный гибрид, который был весь в крови, а его глаза все еще пылали желтизной. — Где ты шлялся?.. — Куда ты ее несешь? — вместо этого холодно спросил Клаус, подходя ближе и с тревогой слыша, что сердце ребенка билось неестественно быстро, в то время, как сердце Татии наоборот то и дело спотыкалось. — К бассейну, — вставила Джейн-Энн, появившаяся откуда-то с боку. — Нужно остудить ее. И… Возможно, я знаю, как снять проклятие. Софи жестко фыркнула. — Точнее, ты хочешь покончить с собой, потому что то, что ты задумала, иначе не назовешь, — хрипло сказала она, явно уже не в первый раз заводя этот спор. Тут Татия тихо застонала, и сжала в руках свою майку на животе. — Отдай ее мне, — тоном не терпящих возражений, сказал Клаус, и на минуту сцепившись с учителем в битве взглядов, которую тот достойно выдержал, отчего гибрид ощутил невольно уважение к этому смертному, он все же бережно забрал ношу Зальцмана, и тут же ощутил жар от хрупкого тела, который проникал даже под слои его одежды. Он быстро оказался около бассейна и зашел в воду. — Фу! Я и так чувствовала себя мокрой мышью, а теперь я действительно такая, — хрипло произнесла Татия, слабо вцепившись в шею гибрида, чьи объятия теперь занимала. Она бы и хотела его послать, вывернуться из его, пусть и уютных, рук, но у нее просто не было сил. Ни на это, ни на обиду. — Не беспокойся, любовь моя. Ты весьма хорошенькая мышка. Даже мокрая, — дразняще сказал Клаус, смотря в эти зеленые глаза поддернутые пеленой усталости. Татия слабо закатила глаза. — Прозвучало как-то пошло, — простонала она, чувствуя, как на нее накатывает очередная волна жара. Тут девушка впервые заметила, что гибрид был весь в крови. Его лицо, рубашка, шея… Да все, короче, было в ней, и она вяло произнесла:  — Ты что, упал в цистерну с кровью? Или пока я тут умирала, участвовал в кровавых оргиях? — Нет, маленькая королева, — тихо сказал он, краем глаза видя, как на краю бассейна старшая Деверо начала читать заклятия, несмотря на то, что ее сестра явно пыталась ее остановить. — Я всего лишь отвоевал для нашего принца целое королевство. Девушка скривилась от боли, а ее спина изогнулась, но все же она смогла прошипеть: — Королева? Принц? Я думала, мы тебе не нужны… Клаус уткнулся в макушку девушки и еле слышно прошептал: — Правило номер один в нашей семье. Я часто лгу. Особенно, когда злюсь. — И сейчас? — простонала Татия, которая из-за боли уже даже не видела ничего перед собой. Ни Клауса, ни Елену, которая так же вошла в воду с чашкой, которую той дала ведьма. Все потонуло в боли и ослепляющем жаре. И страхе. В животном страхе за ребенка. Ее маленького мальчика, который не должен так мучиться, еще даже не родившись. — Пей, — прорвался, сквозь шум крови в ушах Татии, голос сестры. — Ведьма сказала, что ты должна это выпить, Тата. В этот момент, Татия была готова выпить все, что угодно лишь бы остановить боли и спасти своего ребенка. И хотя варево было горьким и противным, которым ее напоила сестра, она все же проглотила, и закричала. Девушка забилась в руках гибрида от агонии, которая наконец достигла пика, и уже не слышала, как вместе с ней закричала ведьма. Она не видела, как поднялся ветер вокруг, как воды стали бурлить, и задрожала земля… …Все, что Татия могла чувствовать — это огонь в животе, в венах, и голове, и то, как одну из ее рук сжимала Елена, ту, что не разрывала ногтями рубашку гибрида, а ее тело крепко, но нежно держал Клаус, пока она билась и выгибалась от внутреннего пламени, которое ее пожирало. Но вдруг, в один миг, все закончилось. Прошел резко жар, судороги оставили ее тело, а ее крик и крик Джейн-Энн оборвался. Татия моргнула и с удивлением поняла, что перед глазами больше ничего не плывет, а ее тушка дрожит. Дрожит от ощущения прохладной воды, и остатков ветра, который все еще гулял по территории особняка, и что единственным сейчас источником тепла был гибрид и подрагивающая ручка Елены. — Тата? — тихо спросила ее близнец, круглыми глазами смотря на нее. — Ты как?.. — Замерзла, — удивленно прошептала Татия, и моргнув, повернула голову, чтобы посмотреть на Клауса, и против воли из ее губ вырвалось: — Черт, а ты горяч. Она, конечно, имела ввиду, что он теплый, но судя по тому, как заискрились его глаза, гибрид понял это как-то иначе. Или захотел понять. Или она имела ввиду именно то, что он понял?.. — Заткнись, — довольно тепло сказала Татия, прежде, чем он открыл рот, и закатив глаза, оттолкнула его руки, и опустилась в воду рядом с Еленой, которая порывисто ее обняла. — Боже, не пугай меня так больше, — строго сказала Елена, судорожно хватаясь за сестру. — Хоро… — начала было Татия, но вдруг замерла. Елена тут же отодвинулась и обеспокоенно спросила: — Что? Что-то болит? Тата?.. — Он толкнулся, — вдруг прохрипела Татия, и опустив глаза, положила руки на живот, где она только что впервые ощутила странное шевеление. Будто рыбка хвостиком вильнула. Или один маленький мальчик пнул свою мамашку, обижаясь за то, что она тут влипает во всякие неприятности и не дает ему спать. Она издала тихий смешок, и подняв глаза на сестру, счастливо повторила: — Малыш толкнулся! Елена улыбнулась в ответ, а Татия, заметив краем глаза, как ошеломленно распахнулись зелено-голубые глаза некоего гибрида, так же стоящего рядом по пояс в воде, которые не отрываясь смотрели на ее живот, ощутила, как обида окончательно растворилась, а в душе возникло отчаянное желание разделить этот момент с ним. Поэтому она неожиданно протянула руку и схватив его за запястье, положила его ладонь себе на живот, туда, где она секунду назад чувствовала, как толкается их ребенок. — Чувствуешь? — тихо спросила Татия, когда ощутила, как внутри нее забрыкался малыш. Клаус вдруг рвано выдохнул, и впрямь почувствовав весьма ощутимый пинок, и очарованно уставился на свою ладонь, под которой бился его сын. Живой и настоящий. Не просто второе сердце, бьющиеся в чреве Татии, не предполагаемый ребенок, который был еще туманным будущем на его горизонте. Нет. Это было вполне себе осязаемое дитя, которое активно брыкалось в утробе своей матери и готовилось явить себя миру меньше, чем через четыре месяца. Его маленький принц. Клаус широко улыбнулся, и с непривычным замиранием сердца смотрел, как Татия впервые, за многие месяцы или даже просто впервые, радостно улыбнулась ему в ответ.