Фаворитка короля

      Улицы Парижа нарядились в цвета осени, озолотился и дворик, и сад отеля дю Ботрей. Последние дни в Сен-Жермене не давали времени Анжелике, чтобы сполна насладиться преображением природы. Ей представился Ньель в пестром убранстве, эта была божественная роскошь, которая не принадлежала никому. Любой человек мог на секунду почувствовать себя королем на фоне золота природы. И снова ей вспомнился король! Это было нечестно. Она обиделась, никаких оправданий!       Сосредоточившись на семейных делах, молодая женщина пыталась на миг забыть причину переживаний. Более недели не было вестей из Пуату и это тревожило. Ее поездки немного отодвинули приезд детей, хотя разрешение от короля она получила давно. Матери хотелось уделить внимание своим детям, обнять мальчишек и почувствовать полноту счастья. Но открытие сезона охоты внесло изменение в планы.       В расслабленном состоянии маркиза наслаждалась солнечным днем, устроившись на балконе. День выдался по-летнему жарким, но ночи подсказывали, что зима не за горами. Позавтракав, она не смогла покинуть канапе, популярное среди нуворишей. Анжелика приобрела его пару лет назад у одного купца, привозившего товар из Персии. Вначале гостей отеля удивила новая мебель, но затем пошли отклики восторга, столь практична она была. Нинон де Ланкло тут же заказала пару таких вещиц, чтобы предоставить полный комфорт своим друзьям, некоторым из которых требовалось уединение, чтобы обмолвиться парой слов или погрузиться в сладострастную прелюдию.       Кутаясь в шерстяное одеяло, пригретая солнцем Анжелика погрузилась в дрему. Тепло оказалось согревающим и ласковым, поэтому она осмелилась оголить плечи. Женщина взбодрилась прохладой осени, дыхнувшей из-под теней деревьев. Кожа среагировала в миг, словно морозец прошелся по ней, но вслед за ним лучи солнца снова обволокли ее и утешили, и это было приятно. Мысль, что спасением она обязана солнцу, лишь разозлила.       С раннего утра Анжелика пыталась держаться и не вспоминать произошедшее. Первая половина ночи итак была посвящена мысленному высказыванию упреков любовнику, но облегчение не пришло. Она снова слышала его слова, которые были подобны плевку в душу. Как он мог такое сказать? Анжелика ждала понимания, а не обвинений. Почему он такой недоверчивый?       Со своей стороны маркиза видела только искренность. Да, она не из тех людей, кто будет кричать признания в любви и разыгрывать сцены. Анжелика вела себя так, как подсказывало ей сердце. Слова «я вас люблю!» ничего не значат, все проявляется в поступках. Было бы не так обидно, если бы она не видела тонко организованную натуру короля, которую было интересно узнать ближе. Но Людовик XIV показал, что пока не способен полностью открыться ей, и такое поведение настораживало молодую женщину, подливая в душу новую порцию сомнений.       — Что я могу сделать? — всплеснув руками, промолвила она.       Приезд маркизы де Севинье не улучшил настроение, а наоборот углубил душевную рану. Анжелике были любопытны новости, но ее намеки часто были чересчур красноречивы.       — Я не думала, что застану вас! — с порога воскликнула маркиза.       Присев за столик, она тут же начала вспоминать лучшие моменты бала. Проживающей в круговороте придворных утех не первый год мадам де Севинье требовалось мизерное время для восстановления сил. Она могла всю ночь протанцевать или с первыми петухами выйти из-за карточного стола и через два часа свежим взглядом наблюдать за утренним туалетом королевы. Героизмом это не считалось, многие так же вели себя при дворе. И примером был король, которому достаточно несколько часов сна. Если первый человек в королевстве способен на такое, то обычным смертным не оставалось ничего другого, как подражать ему. На маркизе был сине-желтый наряд, который отвлекал внимание от припудренных следов усталости на лице. Изогнув бровь, женщина открыто изучала хозяйку дома.       — Вы неважно выглядите. Не в этом ли причина столь внезапного исчезновения?       Скрыть покрасневшие глаза Анжелике не удалось.       — Вчера я себя плохо почувствовала и вынуждена была уехать домой.       Искренняя обеспокоенность отразилось на лице маркизы. Анжелике осталось лишь отмахнуться, что не стоит беспокоиться.       — Ну, выздоравливайте, милая. Ведь пропустить сезон охоты это навлечь недовольство Его Величества, — закатила глаза мадам де Севинье. — Его многие расстраивают в последнее время.       Анжелика насторожилась, и не выдержав, спросила:       — А что такое могло произойти?       — Вы вероятно не в курсе. Вчера мадемуазель де Лавальер уехала в монастырь Шайо, изобразив для всех, что причина в вашем с королем танце. Баронесса де Субиз, находившаяся поблизости, рассказала мне, что герцогиня не сводила глаз с вашей пары. После этого ей стало плохо, и мадемуазель вывели на воздух. Там она разрыдалась, попросив оставить ее одну.       Умению подводить собеседника к ответу маркиза де Севинье была научена давно. В этом было высшее мастерство в ведении светской беседы. Ее взгляд излучал лишь заботу и умиление. Но Анжелика узнавала типичные уловки выведать нужную информацию.       — Глупо ревновать короля к партнерше по танцу, — сказала она, изображая удивление.       Тонкие пальчики мадам де Севинье изящно поднесли кофейную чашечку к губам. Она вздохнула и как бы нехотя согласилась.       — Несомненно, но я заметила, что после танца вы тоже вышли из зала. Я искала вас, чтобы спросить, может вам известно отчего такая реакция у Луизы. Мне сказали, что вы уехали, моя дорогая!       — Я с герцогиней перекинулась парой фраз на мессе, она даже проявила радость по поводу моего возвращения, — покачала головой Анжелика.       — Да, вы здесь совсем не причастны. Луиза не знает как привлечь внимание короля. На этот раз у нее это получилось, — сделав паузу, Мария многозначительно посмотрела на подругу. — Король был настолько недоволен этой выходкой, что тут же потребовал ее вернуть. Утром Луиза прибыла во дворец.       Анжелика заставила себя изобразить удивление, но ей было невыносимо все это слушать.       — Значит... для нее ничего не потеряно, — она постаралась скрыть дрожь в голосе.       — Нет, тут не любовь, скорее привязанность, — махнула рукой собеседница. — Дело еще и в мадам де Монтеспан. Пока она важна.       — И думаю, останется таковой! — вспылила Анжелика.       Но приятельница пресекла этот гнев, сжав ее ладонь. Они посмотрели друг на друга.       — Анжелика, я вижу, что вы мне ничего не хотите рассказывать, но слухи ходят и их уже не остановить. Вам надо как-то обозначить собственное отношение ко всему этому. Версаль ожидают перемены, и ваши близкие друзья готовы поддержать вас.       — Спасибо, дорогая Мария, — тихо ответила Анжелика.       Маркиза де Севинье, немного поговорив с ней еще, вскорости поспешила во дворец.       Весть о возвращение Луизы де Лавальер Анжелику убедила, что действия ее были правильными. Стрелки часов давно перевалили за полдень, а со стороны Людовика не было предпринято никаких шагов — тактика выжидания, его обычный выбор. Анжелику это больше всего бесило. Если бы не беременность, то ей может и не было бы так тяжело. По сравнению с ним ей нравился всплеск эмоций, как это произошло вечером, когда она забылась в его объятиях. Было невообразимо приятно ощущая себя зажатой между мужским телом и прохладной простыней. И в тот момент Анжелике захотелось открыться ему полностью, слова признания подкатились к горлу, но далее разговор не пошел.       Подхваченный ветром кленовый лист пытался развеселить молодую женщину, исполняя пируэты перед ней. Природа не жаловала уныния в такой прекрасный день. Все подталкивало Анжелику объясниться с человеком, который внезапно стал дорог ей. Влюбившись в мужчину, который никогда полностью не будет принадлежать ей, она загнала себя в клетку. Внутренний голос спрашивал, сможет ли она смириться с теми вещами, которые противоречат ее взглядам? Анжелика тешила себя тем, что соглашается со многим, потому что король для нее больше, чем любовник, он отец ее ребенка. Но это могло ничего не значить для него, их отношения пока на испытании у времени.       Когда Жаннин принесла письмо, хозяйка разбиралась с управляющим в записях расходов. Со строгостью в голосе она проявляла свое недовольство в чрезмерных тратах. Жаннин нравилось, что ее госпожа так внимательна к хозяйственным делам и легко превратилась из знатной дамы в буржуа, и на удивление даже проигнорировала конверт на подносе пока не закончила деловой разговор.       Повертев в руке записку, Анжелика не вскрыла печать, а попросила прислугу вернуть ее посыльному вместе с наскоро написанным ответом: «Сир, я не прочла вашего послания, чтобы не разбивать себе сердце. Свое желание я высказала вчера».       Отправив посыльного, Анжелика объявила прислуге:       — Сегодня я не желаю кого-либо принимать. Любые письма, кроме из Плесси, возвращать обратно отправителю. Даже если это будет письмо от Папы Римского. Причина отказа — отсутствие хозяйки.       — Сир, каково ваше решение? — обратился к королю военный министр маркиз де Лувуа.       Шел второй час Совета Депеш, где обсуждалась вся переписка между правительством и интендантами. В нем участвовали не только министры, но и Месье, канцлеры, государственные секретари. Зачитывались все донесения, как требовал внимательный к делам Людовик XIV. Для него любая новость королевства представляла интерес. Поэтому изучение писем занимало более часа. После каждой депеши монарх выделял главные детали, с конкретным министром обсуждал проблему и только затем выносил свое решение.       Как только началось заседание, Людовик XIV признался себе, что с большим усилием может сосредоточиться на делах. Утро началось с возвращения мадемуазель де Лавальер. Ее выходка короля разозлила, так могла поступить любая другая женщина, но не мать его детей. Он не понимал причину ее вечного страдания. Другой бы на его месте давно избавился от неугодной любовницы. Но он чрезмерно добр к ней, и наоборот настаивал на ее присутствии при дворе. Причина этого не только в прикрытии его отношений с замужней мадам де Монтеспан, но во внутреннем «я», не желающим расстаться с воспоминаниями прошлого. Луиза своим присутствием напоминала ему моменты, которые не только оставались дорогими, но считались изъянами в его безупречности и это помогало его внутренней собранности. К тому же Луиза де Лавальер была хрупкой и нежной фиалкой, как можно было отправить ее в монастырь. Людовик подспудно чувствовал ответственность за тех, кто был с ним близок. Но она не хотела признать, что их трогательная любовь давно канула в лету, и обратного пути нет, источник иссяк, и осталась лишь привычка. Людовик не мог измениться и вернуться в прошлое.       Во время разговора с Луизой прояснилась причина ее эмоционального взрыва, и король едва сдержался, чтоб не вспылить. Удостоверившись в невиновности Анжелики, он ругал себя за непростительное поведение, на которое она имела права обидеться.       — Ваше Величество, — обратился к нему маркиз де Лувуа и тут же встретился с темными, как ночь, глазами монарха.       — Маркиз де Лувуа, к ситуации в Пуату мы еще вернемся после обеда. Губернатор Пуату маркиз де Марильяк отправлен нами в отставку. В связи с тяжелой обстановкой будет разумнее ввести в провинции военное положение.       Людовик XIV сделал паузу и медленным взором обвел присутствующих, остановившись на лице своего брата, который тут же посерьезнел. Внимание короля привлекла заколка на галстуке, она была цвета изумруда. Через секунду он продолжил.       — Нас сильно расстроило, что плохая информированность привела к волнениям целой провинции. Необходимо остановить разгул.       — Сир, в связи с этим ухудшились торговые обороты. Еще чуть-чуть и урожай у хозяйств будет потерян, — вмешался министр финансов Кольбер.       — Сударь, каковы ваши соображения? — обратился король к военному министру.       — Я предполагаю, что наилучшим выходом будет осадное положение, а точнее оцепление Пуату в кольцо. Кордон предотвратит распространение заразы на другие провинции, и голод подорвет их силы. Но и карательные отряды могут оказать устрашающее действие.       — Да, господин де Лувуа, лучше потерять одну овцу, чем целое стадо. — согласился Людовик. — Все, кто окажут сопротивление королевской воле, должны быть наказаны, как изменники.       — Сир, — вмешался канцлер Летелье. — Имеете ли вы ввиду всех изменников, даже тех, кто оказывает пособничество гугенотам? Ведь среди них есть католики-дворяне.       Острый взгляд Людовика остановил речь канцлера, который не скрывал неприязни к протестантам.       — Господин Летелье, вам известно, что кто не чтит закона короля, прямого представителя Господа на земле, тот подвержен анафеме, и только покаяние может подарить нашу милость. Любое пособничество будет пресекаться и наказываться. И никакой титул не дает разрешения самовольничать, если эти действия идут в разрез с нашими интересами.       Ситуация в Пуату стремительно ухудшалась, и если бы не приезд маркизы дю Плесси, то столкновения между драгунами и гугенотами могли уже привести к войне. Такую проблему Людовик должен был предвидеть. Анжелика, женщина, оказалось намного проницательней, чем интендант. И снова Людовика удивило, что чем бы он сегодня не занимался, его мысли постоянно возвращались к ней. Анжелика в последнее время стала для него особенной, она завоевала его сердце. Для короля признаться в этом даже себе приравнивалось к тому, чтобы пойти на поводу слабостей. Вчерашнее озарение ввергло его в замешательство. Он пытался мысленно отбросить ее на задворки души, прикрыться эгоизмом и гордостью. Но некое неподвластное здравому смыслу проведение неумолимо показывало, что Анжелика существует. То постоянно зеленый цвет пестрел перед глазами, то по дороге в церковь Людовик непроизвольно насчитал трех блондинок среди придворных дам. Захотелось подойти к ним в надежде, что это его ангел вернулась. Внутри пекло от разочарования, что ее среди них нет.       На дневной службе Людовик так и не смог отогнать тягостные чувства. Несколько раз воспроизводил в памяти последнюю встречу и признание, прочитанное в ее бездонных глазах. Как он не догадался, что она любит его. Собственная самоуверенность сослужила ему плохую службу. И от этого Людовику стало еще хуже, горло сжало в тиски, в помещении показалось душно. Стиснув зубы, раздосадованный мужчина попытался переключиться на молитву священника и на стук четок его супруги, но это показалось ему еще больше невыносимым.       Как только представился момент монарх написал письмо, пытаясь добиться прощения своей возлюбленной.       «Анжелика, любовь моя, я даже не могу представить, насколько глубоко своим недоверием нанес рану вашему сердечку. Я заслуживаю гнева с вашей стороны, и поэтому молю о прощении. Ваш Людовик»       После обеда Людовик отказался от поездки в Версаль, опасаясь в глубине души, что повернет лошадей на Париж. Это же его слова были, что человеческие слабости должны быть подавлены, если они помешают в управлении страной. Но столкнуться с таким острейшим желанием ему пришлось впервые. Еще секунда, и он будет готов согласиться поставить королевские нужды ниже нужд любимой женщины. Для него стало прозрением мысль, что лучшее утешение для него — мягкость ее ладоней, лучшая музыка — стук ее сердца, лучшая колыбель — ее объятия, лучшая похвала — ее поцелуй. Эта женщина притягивала его невидимыми чарами, которые невозможно было скинуть с себя.       С непримиримостью Людовик не желал признавать собственное поражение. Он решил предпринять еще одну попытку избавления и перед прогулкой посетил покои мадам де Монтеспан. Атенаис была почти готова к выходу и искреннее обрадовалась такому приятному сюрпризу. Узнав, что проблема с Луизой де Лавальер решена, она вздохнула с облегчением и уговаривала себя спокойнее относиться к ней, чтобы более не гневить короля.       Она сразу увидела в Людовике XIV что-то необычное. Нет, внешняя респектабельность его оставалась непоколебимой, но бывшая любовница уловила то, на что способна только близкая женщина. Какая-то загадочность читалась в его глазах. При этом он улыбался ей, шутил и даже соизволил сделать жесты, о которых она стала забывать. Пару раз прикоснулся к животу, затем поинтересовался ее планами. Когда они остались наедине, король привлек ее к себе, твердо и со страстью. Атенаис с долгожданным вздохом прильнула к нему. Ладонью он приподнял ее подбородок и губами прикоснулся к шее, а потом к лицу. От таких ласк у Атенаис появилась надежда, что еще ничего не потеряно и вскоре все вернется на круги своя. Загоревшись желанием, она прижалась губами к его губам, но поцелуй оказался не долгим. Людовик остановился и медленно разжал объятия. В его глазах полыхало пламя, но маркиза не могла понять то ли от страсти, то ли от печали.       — Мадам, не стоит увлекаться ради безопасности ребенка, — глухо проговорил он и отодвинулся. — Сегодня прекрасный день для прогулки.       — Сир, я буду готова!       Выйдя из покоев бывшей любовницы, Людовик замедлил шаг, чтобы признаться себе в поражении, ведь физический контакт с Атенаис не вызывает более желаемой бури эмоций. Он не смог отогнать наваждение Анжелики.       Прогулка по саду в этот хороший осенний день немного развеяла его мысли. Надежда росла с каждой минутой, король ждал скорого возвращения посыльного. Единственно. что его тревожило, это независимость его ангела, принуждение может вызвать обратную реакцию с ее стороны.       Во время вечерней аудиенции министр финансов передал королю долгожданную «депешу». Людовик дал знак маркизу де Лувуа не останавливаться и продолжить излагать свои соображения. Для подавления восстания был выбран господин де Ла Валетт, прекрасно знавший изнутри повадки гугенотов. Он долгое время находился в Ла-Рошели в качестве военного коменданта. Сегодня он получал последний инструктаж, чтобы отбыть в Пуату.       От прочитанных слов письма Людовик не сдержал разочарования и позволил себе встать. Со сцепленными руками за спиной монарх стал мерить комнату шагами. Всем было известно, что так король думает. Но не гугеноты его беспокоили, все действия с подчиненными были согласованы еще утром, его мучили несколько неясных слов Анжелики, они были сильнее клинка шпаги. Они отозвались в душе и образовали там болезненный узел, который с каждым вдохом ощущался все сильнее. Давно он не чувствовал такой тяжести в душе!       По просьбе короля герцог де Сент-Эньян задержался. Он наблюдал за монархом и догадывался о причине его нервозности.       — У меня возникло срочное дело. Речь идет о тайне, которая вам известна. Сегодня я хочу отлучиться и полагаюсь на вас, Сент-Эньян.       — Сир, я сделаю все, что необходимо для этого.       Ожидание имеет способность притуплять остроту чувств. Первые часы проходят под патронажем резких эмоций. Но человек не способен долго испытывать стресс, и инстинкт самосохранения находит прекрасную замену — безразличие. Мозг конструктивно разбирает по крупинкам проблему, подсказывая рациональный путь. Чаще всего это оправдание любимого, лишь бы избавиться от ненавистных мук и в надежде на примирение. Но иногда обида перерастает в глубокое разочарование, а хуже — в ненависть. И этот путь становится лабиринтом собственных заблуждений.       К вечеру Анжелике ничего не хотелось более предпринимать, думать о плохом тоже не хотелось. Свернувшись клубочком под одеялом, она заставила себя закрыть глаза. Конечно, было бы лицемерно говорить, что она не ждала короля. Она была влюблена и призналась себе, что чувства к нему сопоставимы с любовью к первому мужу. Но с возрастом у нее выработалась некая настороженность, и безучастие ко всему было удачным выходом.       Анжелика задремала не надолго, крепкий сон не шел, она просто погрузилась в легкое забытье. Скрип двери вернул ее в реальность, но молодая женщина не решилась повернуться. Интуиция говорила, что это был король.       Она слышала, как он подошел и присел на кровать. Тепло его руки стало живительным, подобно утреннему лучу, принуждая сердце ускорить ритм, разгоняя по сосудам навалившуюся скованность. Слезы вырвались из глаз, когда ее ухо обожгло его дыхание и слово «простите». Чтобы не показаться излишне впечатлительной, она спросила:       — Как вас пустили сюда?       Он тихо рассмеялся и с неимоверной нежностью придвинул ее к себе.       — Моя красавица, моя любовь! Я — король, а Франция — мой дом.       Тогда, повернувшись к нему лицом, Анжелика улыбнулась.       — Добро пожаловать домой, мой король!       Влюбленные больше не могли себя сдерживать и отдались полному самозабвению, раскрывая свои души. Смех от избытка счастья переходил в полушепот признаний, который прерывались стонами удовольствия, и это было пение их сердец, которые невозможно было заглушить. И потом еще долго продолжались перекрестные признания, поддерживающие приятное звучание песни любви.       Людовика рассмешило то как Анжелика, кусая губу, по-девичьи кокетничала с ним.       — Лучше бы вы вчера закололи меня!       Анжелика расхохоталась:       — Чтобы меня казнили на Гревской площади!       — Вот и сейчас меня медленно убиваете, — ответил мужчина, играя ее волосами.       Вырвавшись из рук короля, она присела и задумчиво посмотрела на него. Затем медленно приблизилась и остановилась лишь тогда, когда могла различать выражение его глаз.       — Я бы не смогла убить отца своего ребенка.       Это известие мужчину так всколыхнуло, что обхватив ладонями ее лицо, он стал осыпать его поцелуями.       — Сир, ведь у вас есть дети, почему такая радость?       — Анжелика, вы не понимаете? Ребенок от вас!