Сперва добейся!

      Шурик проснулся в середине дня. Он обнаружил себя на кухонном диване. Поверх него лежал плед, а на спинке дивана висела куртка. Он оглянулся по сторонам и тут же словил вертолёты.       — Сука-а-а, — тихо прошептал Шурик и схватился за голову. Если до этого он собирался встать, то сейчас задумался, насколько целесообразно передвигаться в таком состоянии по квартире.       Ужасно хотелось пить. Шурик смотрел вдаль грустным взглядом и не знал, как ему поступить и чем себе помочь. Следовало бы встать с дивана, сходить в аптеку за таблеткой от головной боли, потом что-то поесть, но сил было примерно ни на что. Он пролежал так минут десять, пока в дверях не послышался звон ключей.       Шурик испугался. Откровенно говоря, он проснулся уже достаточно напуганным, потому что не мог понять, как и почему он оказался в квартире Мирона, если последнее, что он помнил — это костюм привидения у Юры в комнате. И если прямо сейчас в квартиру зайдёт Мирон, всё будет очень плохо. А если ключами Шурика воспользовался Юра, и за дверью был он, то тоже ничего хорошего.       Кто-то тихо шуршал пакетом в коридоре. Потом явно пошёл в ванную мыть руки, значит, скоро должен был оказаться на кухне. Шурик отчаянно метался между двумя вариантами: скатиться под стол и спрятаться там, либо притвориться мёртвым. Но думать с больной головой оказалось намного тяжелее, поэтому к тому моменту, когда дверь в кухню открылась, Шурик не успел ничего предпринять и просто в ужасе пялился на вошедшего Мирона.       Мирон тем временем с абсолютно отсутствующим выражением лица прошёл до стола и достал что-то из пакета. Шурик не мог сказать наверняка, потому что лежал намного ниже стола, но ему стало ещё страшнее.       Если Шурик отсутствовал в этом мире так долго, его дни сочтены. Во-первых, он пропустил работу в клубе. Молча. Во-вторых, он явно что-то учудил в квартире у Юры, иначе его оставили бы ночевать прямо там. В-третьих, он не приготовил Мирону завтрак и вынудил его самостоятельно выйти за едой. Шурик не знал, что из этих трёх событий было самым худшим.       — Ты живой? — Мирон облокотился на стол и посмотрел на Шурика. Тот смотрел на Мирона глазами, полными неподдельного ужаса, и слегка покачал головой.       — Понятно, — кивнул Мирон. Затем он исчез из поля зрения, и Шурик пожалел, что ответил именно так. Он боялся, что Мирон его снова оставит, так и не объяснив, что тут вообще происходит. Но Мирон вернулся через пару минут. Он протянул Шурику стакан воды, на дне которого бултыхалась шипучая таблетка.       Шурик некоторое время пялился то на стакан воды, то на Мирона, не меняя выражения лица, а когда таблетка закончила шипеть и полностью растворилась, всё же нашёл в себе силы, чтобы медленно подняться, цепляясь пальцами за обивку дивана.       — Ты не уронишь? — спросил Мирон, когда Шурик обхватил трясущимися руками стакан и попытался изо всех сил удержать его в руках. Шурик был очень ловким и цепким, но сейчас силы явно его покинули. Тем не менее он сосредоточился и всё-таки донёс стакан до высушенных губ, а потом залпом осушил его.       — Ещё воды?       Шурик закивал чуть активнее и зажмурил глаза. Он будто лишился дара речи, но на самом деле просто боялся начать разговаривать. Мирон отошёл, а потом вернулся с полным стаканом. Шурик снова присосался к воде, словно одержимый.       — Ты ничего не помнишь, да? — Мирон присел на диван рядом с Шуриком и забрал у него пустой стакан воды. Шурик покачал головой и виновато посмотрел в пол.       — Мы праздновали у Юры, — вдруг заговорил он. Голос прозвучал тихо и сипло, будто Шурик орал до этого всю ночь. — На этом всё.       — Он привёл тебя сюда, когда ты уже не стоял на ногах. Потом ты долго говорил мне, какой я ублюдок. А потом завалился спать, — Мирон коротко поведал Шурику о его похождениях. Шурик шумно сглотнул, а потом начал громко кашлять. Мирон достаточно сильно похлопал его по спине, отчего кашляющий Шурик дополнительно сложился пополам от боли.       — Ты сказал, что я сожрал все вареники, и тебе было обидно, — Мирон продолжил, дождавшись, когда Шурик прокашляется.       Шурик молча закрыл лицо руками и подтянул колени к себе.       — И что тебе грустно, что я никогда тебя не хвалю.       Шурик издал звук, напоминающий что-то среднее между писком и сдавленным стоном.       — И что ты хочешь, чтобы я больше с тобой разговаривал.       — Что-то сдохнуть захотелось, — тихо сказал Шурик, не отнимая руки от лица. Он был уверен, что это лишь вершина айсберга, но уже хотел, чтобы Мирон прекратил. Теперь ему стало ещё страшнее от того, что он мог наговорить Юре.       — Не надо дохнуть. Надо говорить всё вовремя, — голос Мирона звучал серьёзно. А так и не скажешь, что он был на два года младше Шурика…       — Зачем это говорить? — Шурик кое-как взял себя в руки и поднял глаза на Мирона. — Ты мне ничего не должен. Ты ведь мне за это деньги платишь, а я…       Шурик хотел встать на колени и начать извиняться, но понимал, как глупо это будет выглядеть. За что он мог попросить прощения?       «Прости, что я хочу, чтобы ты считал меня менее жалким?»       «Прости, что я настолько неинтересный для тебя?»       «Прости, что я так плохо справляюсь со своими обязанностями и едва заслуживаю тех денег, которые ты мне за это платишь?»       Мирон цокнул языком, посмотрел в стену и нахмурил брови. Затем издал шумный и раздражённый вздох. Шурик не знал, что он сказал не так, но ему снова удалось взбесить Мирона.       — Как скажешь, — через пару минут ответил Мирон, вернув себе идеальное самообладание. Он встал с дивана и пошёл в сторону двери. Перед тем, как окончательно оставить Шурика одного наедине со стыдом и чувством вины, он бросил ему:       — Завтрак на столе.       Шурик чувствовал себя ужасно. И физически, и морально. Он напился, как свинья, ничего не помнил, доставил Юре проблем, пропустил работу, наговорил Мирону гадостей, а теперь ещё и испортил ему настроение. И он даже не понял, почему. Казалось, что ровно до последней фразы Мирон ещё не был так сильно зол на него. Что же пошло не так?       Шурик смотрел на стакан, стоящий на столе. Рядом с ним находилась тарелка с самой обыкновенной яичницей. Значит, Мирон всё-таки не ходил за продуктами, а воспользовался тем, что осталось в холодильнике. Шурик издал облегчённый вздох. Но через минуту он снова напрягся: на столе больше ничего не было, кроме стакана, тарелки и… упаковки с таблетками. Стало быть, Мирон сходил в аптеку? Мирон сходил в аптеку, чтобы купить таблетки Шурику?       Шурик смотрел перед собой и хлопал глазами, пытаясь понять ход мысли Мирона, но так и не смог ничего придумать. Устав от моральной нервотрёпки, Шурик принялся уплетать предназначенную ему яичницу.

***

      Юра был очень зол. Он никогда не считал себя высоконравственным человеком и не собирался хранить девственность до свадьбы, но это не значит, что ему было наплевать, с кем целоваться. Не обязательно целоваться по большой любви, но это должна была быть милая и добрая девушка. У неё были бы длинные пшеничные кудрявые волосы, игривый взгляд, и от неё бы очень приятно пахло. А это что было?       — Что это такое было, я спрашиваю?! — Юра громко стукнул кулаком по столу. Прошёл целый день с тех пор, как его насильно поцеловали, а он никак не мог переварить это жуткое потрясение. По закону подлости Шурик, целый день написывающий ему нервные сообщения, ничего не помнил. Хорошо устроился!       Впрочем, у провалов в памяти Шурика были и приятные стороны: этот неприятный случай можно спокойно унести с собой в могилу. Может, никакого поцелуя и не было вовсе. Но также Юре хотелось хорошенько навалять Шурику и отомстить за подлость.       Возможно, за него уже успел отомстить Мирон. Судя по сообщениям, теперь тот пугал Шурика ещё пуще прежнего, и они уже успели поссориться.       В итоге Юра решил, что всем будет лучше, если об этом никто и никогда не узнает. Шурик явно не отдавал себе отчёта в том, что он делает. Если бы Юра интересовал его хоть немного, то что-то подобное начало бы проявляться и на начальных этапах опьянения. Юра решил, что можно обойтись и без выяснения отношений. Не хватало ещё потерять близкого друга из-за нелепой случайности. А если ему захочется отмщения, то он мог просто надавать Шурику пинков и подзатыльников без объяснений. Разве для этого нужен повод?

***

      Юра учился довольно прилежно, не прилагая к этому и половины усилий, и думал, что всё будет идти так же гладко и дальше. Но обнаружилось, что он нередко расходился во мнениях с преподавательским составом. Причём не в мелочах, а в глобальных взглядах на методику преподавания. Если раньше Юра либо сидел в телефоне, либо старался оставлять своё мнение при себе, то в последнее время он больше не мог молчать. Иногда это были небольшие разногласия творческого толка с более молодыми педагогами, но иногда это были серьёзные конфликты с теми, кому, по мнению Юры, уже давно было пора на пенсию. То и дело на парах между ним и каким-нибудь прославленным профессором возникали ожесточённые споры. Юра не мог понять, как преподаватели могут навязывать свою точку зрения студентам, пользуясь своим положением. Это конкретно выводило его из себя.       Ситуация складывалась таким образом, что он абсолютно перестал считаться с их авторитетом. Мог оспорить любое их утверждение и стать источником оживлённой дискуссии среди студентов прямо на паре. Самым удивительным было то, что при этом он лучше всех выполнял задания и знал ответы на все экзаменационные вопросы, поэтому придраться было попросту не к чему. Педагоги были в отчаянии и не знали, как к нему подступиться.       Слухи о Юре дошли до председателя кафедры. Он должен был вести у него пары на третьем курсе, поэтому лично знаком с ним не был, но весь преподавательский состав постоянно жаловался на нерадивого студента. Его называли дерзким выскочкой и заносчивым вольнодумцем. Поговаривали, что он даже демонстрировал не самые патриотичные политические взгляды.       Юра и сам удивился, когда вдруг начал выступать активнее на парах, а потом подсел на иглу одобрения однокурсников. Ему нравилось высказывать оригинальную точку зрения и перечить местным устоям. Было в этом нечто бунтарское. Несколько раз он уходил с пары с ощущением… главного героя. Это редко ему удавалось, но когда удавалось — он ликовал. Ему нравилось быть кем-то. Выделяться из толпы. Пусть не внешностью, пусть не способностями и талантом, но отличаться уникальным взглядом на мир — почему бы и нет?       Тем не менее его рано или поздно ожидали последствия. Он догадывался, что некоторые преподаватели были обижены его дерзостью и способностью аргументировать свою точку зрения. Эти напыщенные старики уже давно нуждались в его свежем взгляде на вещи, но в силу страха потерять нагретое место не были способны этого оценить. Юра их совсем не боялся.       А вот председатель кафедры — совсем другое дело. Этот человек при желании мог просто завалить его на защите курсовой или диплома. И против этого козыря Юре противопоставить было решительно нечего.       Когда ему сообщили, что его ожидают в кабинете, Юра затаился. Целый день он молчал, а преподаватели ликовали. Наконец-то хоть одна пара могла пройти без нервотрёпки и постоянной попытки кому-либо что-то доказать. Юра же ожидаемо запаниковал. Он начал жалеть, что слишком разошёлся и привлёк к себе так много внимания. Нельзя ли было остановиться вовремя? Но теперь поздно пить боржоми.       К огромному удивлению Юры, его не отчитали. Вместе с заведующим кафедрой они целый час беседовали о его взглядах на методику преподавания. О том, как он видит безрадостное будущее филологии, и что стоит изменить в современном образовании, чтобы оно стало чуть более светлым. Если первые минут двадцать Юра был зажат и напряжён, то уже к середине он потерял всякий стыд и страх. Он поделился всеми своими идеями и высказал убеждения, расходящиеся с теми, которые негласно царили среди тех, кто сидел сверху. Но вместо того, чтобы поставить Юру на место, заведующий кафедры предложил стать его научным руководителем для будущей курсовой и дипломной работы. Такого поворота Юра никак не ожидал.       В тот день Юра впервые за долгое время решил поделиться с семьёй своими успехами в учёбе, за что заслужил похвалу и одобрение. Юра и мечтать не мог о том, что его перепалки со старпёрами могут кончиться тем, что ему наконец-то захочется стать лучшим в чём-либо. В глубине души ему очень хотелось, чтобы родители по-настоящему им гордились.

***

      А Шурика так никто и не отругал. Ни Юра, ни Мирон, ни Кира. И если к первым двум вопросов не было (Юра был его другом, а у Мирона всё ещё не было другой кандидатуры на место Шурика), то каким образом ему удалось избежать нагоняя от Киры?!       Всё дело было в том, что его очень ловко подменил тот самый Женя, которому он (вроде как) нравился. Бедняга носился по всему клубу, выполняя три работы сразу, но всё же умудрился справиться с нагрузкой. Кира не стала кричать на Шурика, а только прозрачно намекнула, что было бы неплохо отблагодарить Женю за помощь. Она даже дала его номер телефона. Шурик не знал, что с ним делать, поэтому решил подумать об этом до следующей субботы.       Его волновало другое. Мирон. Вот кто занимал все его мысли в последнее время. Дело в том, что когда Шурик нашёл в себе силы встать с дивана и зашёл в ванную, то впервые увидел себя во всей красе. В прозрачной бирюзовой блузке, с распущенными волосами, чёрными ногтями и размазанной красной гуашью на губах, похожей на помаду. Всё это должно было вызывать у Мирона ряд вопросов. Но он ничего не спросил! Будто это нормально! Будто так и должно быть!       Шурику было ужасно стыдно. Ему хотелось всё объяснить и оправдаться. Он целый месяц переодевался в клубе, чтобы не спалить контору, но лишь раз тихонько переоделся в своей комнате перед тем, как удивить своим внешним видом Шершанских. Шурик никак не планировал показываться в таком виде Мирону! Мирону! Тому, кто и так был о нём не самого лучшего мнения. А теперь, кажется, никаких оснований для хорошего отношения не было вовсе.       И всё же Шурик надеялся, что однажды между ними что-то поменяется в лучшую сторону.

***

      — Ты себе оставил что-нибудь? — послышался низкий голос позади Шурика. От неожиданности тот разве что не подпрыгнул и резко обернулся, прикрыв голову рукой. Это оказался Мирон. Шурик схватился за сердце и выдохнул.       — Ты меня напугал, — признался он.       — Это я уже понял, — Мирон нахмурился и сложил руки на груди. — Так ты сделал ещё или нет?       — А? Что? — Шурик ещё приходил в себя и не мог понять, о чём идёт речь. — А, вареники! Да. Да, конечно… Тут есть ещё.       Шурик помнил, как Мирон поведал ему о краже вареников. Изначально Шурик собирался загладить вину новыми варениками (очевидно, Мирону они пришлись по вкусу), но никак не ожидал, что Мирон собственной персоной решит заявиться на кухню и упрекнуть его ещё раз, поэтому сгорбился над плитой и сделался меньше в два раза, желая скрыться навсегда.       — Ну ладно, — Мирон, убедившись лично, что вареники и правда ещё остались, зашагал прочь. Шурик ещё минут пять ковырялся у плиты, чувствуя себя натянутой струной, которая могла в любой момент порваться. Проведя это время в тишине, он затем глубоко и шумно вздохнул, почувствовав себя спокойнее.       Шурик снял фартук, положил оставшиеся вареники на тарелку и пошёл с этой тарелкой к столу. За столом с недовольным лицом сидел Мирон. От такого сюрприза Шурик снова подпрыгнул. Лишь благодаря своей ловкости он не выронил тарелку с варениками на пол. На его лице отразился неподдельный ужас.       — Ну что опять?! — рявкнул Мирон.       — Я… я просто… — Шурик даже не знал, что на это сказать.       «Не ожидал, что ты всё ещё тут?»       «Не думал, что ты когда-либо будешь ужинать на кухне, пока я здесь?»       «Не понимаю, почему ты ещё не начал есть и будто бы ждал, когда я закончу, чтобы начать есть вместе?!»       Шурик поколебался несколько мгновений, но всё же дошёл до стола и сел напротив Мирона. Воцарилось неловкое молчание. Мирон подпёр одну щёку рукой, а второй принялся накалывать вареники вилкой и отправлять их в рот один за другим. Нужно было видеть это недовольное лицо. Если бы вареники могли, они бы тут же с криками сбежали из его тарелки.       Шурик наблюдал за ним с интересом, пока не встретился взглядом с жующим Мироном. Тот сдвинул брови и нахмурился. Шурик тут же опустил взгляд в тарелку и взялся за столовые приборы. Он сам не понял, как начал пялиться на Мирона. Но что поделать, если он ещё ни разу не видел его за едой? Разве это возможно — жить вместе целый месяц и так и не собраться поужинать?       Но если не именно это сейчас происходило на кухне, то что же тогда?!       От этой мысли на лице Шурика просияла улыбка. Это не укрылось от Мирона, и он вдруг перестал так спешить с едой и начал разжёвывать вареники медленнее.       — Они другие в этот раз, — сказал он, прожевав до конца.       Шурик не мог поверить в то, что Мирон первым нарушил тишину. Он завис, смотря в одну точку перед собой, а потом очень осторожно поднял глаза на Мирона. Они снова встретились взглядами. В этот раз Мирон не стал хмуриться.       — Они, да… они с картошкой и сыром. В прошлый раз были просто с картошкой, — медленно проговорил Шурик, бегая глазами от тарелки к Мирону несколько раз. — Тебе не нравится? — тихо спросил он.       — Нравится, — кивнул в ответ Мирон. — Вкусно.       Шурик снова улыбнулся. От этой улыбки, должно быть, озарилась вся кухня. Мирон удивлённо поднял брови, наблюдая за этими частыми переменами на лице Шурика.       — А ты сладкие можешь сделать?       — Могу, — сразу же встрепенулся Шурик. — С чем бы ты хотел? Я сделаю!       — А с чем можно?       — Да с чем угодно! — тут он вдруг замялся и приложил палец к подбородку, думая о чём-то своём. — Но я из сладких только с ягодами ел. Хочешь с ягодами?       — Хочу.       — Какие ягоды ты любишь?       — Хочу с черешней.       — Хорошо! Я сделаю с черешней! — Шурик так оживился, что заговорил чуть громче. — А что ты ещё любишь? Или, может, что-то прям совсем-совсем не любишь?       — Совсем-совсем? — Мирон чуть помолчал, а потом продолжил. — Такого нет. Всё, что ты готовишь, вкусно.       Шурик не знал, куда себя деть от внезапно нахлынувшей радости. Он улыбался во весь тридцать один зуб и болтал ногами под столом.       — А тебе что нравится? — через какое-то время спросил Мирон.       — Всё, что угодно. Я не очень привередливый. Я рад уже тому, что еда просто есть, — Шурик убрал выпавшую прядь за ухо и уколол вилкой самый толстый вареник в тарелке. — И черешню я тоже люблю.       До конца ужина они просидели в тишине. У них было не так уж много тем для разговора. Мирон не знал, о чём спросить, а Шурик боялся случайно ляпнуть что-то не то. Он не хотел, чтобы всё закончилось из-за его неловкого поведения. Он был счастлив уже от того, что Мирон провёл с ним время, похвалил его еду и несколько раз посмотрел на него без отвращения.       До конца дня Шурик так и не смог стереть глупую улыбку со своего лица.