Wolf's Howl

Что ж, наверное, настало самое время признать, что Эбби оказалась в полнейшей жопе. Даже нет, не так. Жопа — это ещё мягко сказано: глубина пиздеца, в который она падала с того момента, как её подкинуло над матрасом от очередного кошмара, вытряхнув в реальность всё равно что нашкодившего волчонка за пределы материнской берлоги, простиралась явно ниже пучины Разлома. В далёком семнадцатом году, когда Эбби ещё даже в проекте не было, Разлом поглотил весь Белтаун, стрескав и красавицу Амазонку, для которой только-только разрыли котёл, и близняшек Инсигнии, — даже чуть было на Спейс-Нидл не покусился, но милостью природы (или по случайному стечению обстоятельств, что казалось вероятнее) один из главных символов старого Сиэтла остался стоять. Кто-то из штата сейсмологов Айзека однажды сказал ей, что провал разошёлся аж на полторы тысячи миль вниз; вроде бы не самое внушительное число, Эбби даже за свою недолгую жизнь успела пропахать расстояние вдвое большее, только вот именно поэтому она и понимала, что миля по горизонтали и миля по вертикали — это две разные мили. Этот парадокс она заметила, ещё будучи мелкой соплячкой: в Денвере, недаром ещё в мире до пандемии прозванным Городом одной мили, Эбби любила прицепиться к патрулю Магнуса — был такой забавный дядька-бета, дружил с её отцом, хоть и считал его повёрнутым на своей работе (вообще-то он выражался куда грубее, но за малостью лет Эбби тогда этого не понимала), а ей часто приносил разные интересности из рейдов, от неработающих электронных игрушек до фигурок лошадей с вывалившимися гривами и хвостами, — и одолеть вместе с ними соседнюю гору. Подниматься по скалистым склонам вверх было несравненно тяжелее; там, где спуск вниз занимал каких-то полтора часа, подъём мог скостить уже как минимум три. Отец так и не смог объяснить ей, откуда получается такая разница (эту особенность Эбби тоже для себя отметила — будучи сильно увлечён чем-то одним, человеческий мозг мог быть ни в зуб ногой в другом), а Магнус выдавал разрозненные факты то про давление, то про разреженность воздуха, то вообще про способности человеческого тела, которое по прямой может пробежать десять миль кряду, а на преодоление самого мало-мальски крутого склона силёнок-то уже и не хватает. Общую концепцию Эбби всё-таки поняла — и прикинула, что для воды, наверное, система та же: малейшее изменение условий, и каждая последующая миля кардинально отличалась от предыдущей. Равно так же, как и нынешний пиздец отличался от всех прочих пиздецов, на которые жизнь Эбби была богата и разнообразна. Для начала, она проснулась не в своей комнате (ну как своей — их с Мэнни совместной, но по документам всё-таки её собственной, потому что обычно вожаков Стай селили отдельно, и только Эбби, отговорившись тем, что она привыкла делить казарму хоть с кем-то и одной ей будет скучно, протащила приятеля к себе; хотя факта того, что Эбби проснулась не в ней, это не меняло). Косые жёлтые лучи чертили по деревянной обшивке кают-компании, вызывая лишь одну стойкую аналогию с яхтой Морских братьев — так их прозвал Оуэн после того, как всерьёз вознамерился перекроить Океанариум Сиэтла под своё убежище на увольнительные. На матрасе за её спиной, недовольно бормоча что-то про рань господню, кто-то лежал — жилистая рука, перекинутая через её обнажённые бёдра, и поджарая волосатая задница вкупе с окружением толсто намекала на то, что это Оуэн. Произошедшее вчера Эбби отчётливо помнила, но и это было не самое худшее — вершину пьедестала пиздеца (или всё-таки самое дно, разлившееся ледяным озером Коцит, как у Данте? тут Эбби терялась в красочности ассоциаций и не знала, какая подходит больше — наверное, всё же последняя, ведь именно предатели коротали вечность во льдах на самом дне Ада, а она никем иным сейчас и не была) занимал тот факт, что она не брала в рот ни капли спиртного. Как и Оуэн, хотя поначалу он привычно протянул ей банку с мутным самогоном собственного производства. От самогона несло бензином — да и вкус был не лучше, и пусть альфа клялся и божился, что гонит на чистейших еловых шишках, благо в окрестностях океанариума их навалом, Эбби не спешила ему верить; обычно она не отказывалась, алкоголь помогал хоть как-нибудь провалиться в сон, не думая о том, что просыпаться придётся опять с криком и бешено колотящимся сердцем, но вчера изменила своей же привычке. А Оуэн изменил Мэл. С ней, вот ведь ебучий случай. Вчера вечером, как только Полярную стаю отпустили в единственную на неделе ночь, когда можно было не подрываться в патрули, чтобы выгрызть у Шрамов занятые ими за день опорные пункты, а бездумно прошвырнуться по барам в подвалах Сэнчури Линк-филд, смотаться на соседний стадион к любимой омеге или просто поспать, Эбби увела с причала свой катер и, обогнув Пайонер Сквер по воде, направилась в океанариум. Для начала апреля было уже довольно тепло, но от залива Пьюджет Саунд тянуло до мурашек холодным ночным бризом, так что Эбби к привычной безрукавке пришлось натянуть ещё и куртку. Она старалась не трогать её с того момента, как вернулась из Джексона, слишком уж много запахов за неё цеплялось даже после трёх стирок (в первый раз Эбби подумала, что беты в прачечной просто дурака сваляли вместо того, чтобы вычистить её как следует; во второй уже засомневалась в надёжности порошка, а на третий попробовала постирать сама и убедилась, что за неделю пути всё въелось напрочь), но выбора особо не было. Хенли она вообще сожгла, чтобы не чуять вони подгнивших кровавых пятен — Эбби и в Джексоне-то еле выдержала запах тухлятины, что шёл от Джоэла, ведь кровь успела протухнуть в венах этой падали задолго до того, как Эбби его убила. Проделать тот же трюк с курткой вышло бы накладно — с зимними вещами в ВЛК в последнее время была напряжёнка, потому что одеть нужно было всех молодых Волков, а их осенью привалило приличное количество. Айзек уж с месяц собирался снарядить какую-нибудь из Стай в Канаду, чтобы там надыбали грузовик-другой тёплых шмоток, да всё никак не срасталось. Конечно, приди она за новой курткой на склад одежды, с вероятностью в сто процентов выбор сделали бы в пользу Полярной Волчицы, а не какого-нибудь новобранца, который и в свитере побегать может, перетопчется, но Эбби не хотелось, чтобы этот выбор вообще пришлось делать. Её как вожака уважали ещё и потому, что она, в числе прочего, всегда заботилась о молодняке — может, памятуя о первом годе службы в ВЛК, а может, просто по складу характера. У океанариума был собственный небольшой причал — до того, как мир наебнулся во мрак смертельно опасной заразы, а Сиэтл на фоне этого решил перекроить себя как ему вздумается, здесь была арена дельфинария; а сейчас вода поднялась настолько, что можно было завести в бассейн даже яхту, не боясь, что ей оцарапает днище. Эбби выкрутила руль, с волной белой пены лихо залетев под дырявый навес, и притормозила возле белой туши яхты. Стоило ей заглушить мотор, как из нутра полуразобранного машинного отсека показалась макушка Оуэна: — Ого, какие у меня гости. А я думал, ты сегодня снова на всю ночь в спортзал забуришься. Снова — это как и на прошлой неделе, на позапрошлой и ещё пять недель до этого; только в первую неделю после возвращения Эбби до тренажёрки на Восточной трибуне не добралась, а так не пропускала ни одной выходной ночи. Её усилия не пропали даром (хотя не то, чтобы она старалась именно ради этого — скорее, ей просто нужно было забить голову привычным монотонным делом и ни о чём не думать): бицепс прибавил в объёме пару дюймов и теперь приближался к пятнашке, грудные налились сильнее, а из-за стремительно подросшего обхвата бедра пришлось наведаться на шмоточный склад и прихватить там штаны на размер побольше. Снаружи Эбби выглядела куда более здоровой, чем была до Джексона. Внутри ощущала себя… Ну, мягко говоря, нихуя не так. — Ну а я думала, что тебе прошлого раза хватило, чтобы не соваться сюда больше в одиночку. Или нравится пиздюлей выхватывать от Айзека? В тебе внезапно проснулся мазохист? — Чего это внезапно, всегда там был, — соблазнительно оскалился Оуэн, на что Эбби только фыркнула и, подхватив привезённое с собой ведро с рыбой, направилась внутрь. Её путь лежал через прозрачные подводные коридоры к внутреннему резервуару, где её наверняка уже ждала Ариэль. Пятнистая тюлениха была последней из своего семейства, кому удалось выжить после начала пандемии КЦИ, а до неё косяк насчитывал больше десятка особей, если верить залакированным табличкам, вделанным в стены стеклянного коридора. Может, этой конкретной тюленихи на фото и не было — она запросто могла оказаться дочкой или внучкой настоящей Ариэль, запечатлённой на фото с аквалангистом, поднявшим оба больших пальца вверх в жесте «всё круто», — но для Эбби и Оуэна это не имело значения. Они нашли её в самый первый раз, когда только обнаружили заплыв в бассейн дельфинария; тогда это была тощая, больная животина на последнем издыхании, которая за двадцать лет и думать забыла, кто такие люди, но и уплыть от замаячивших возле резервуара фигур не могла. Ариэль пожрала почти всех рыб, которые вместе с ней обитали в большом аквариуме — наверное, только благодаря им она протянула так долго, — и как раз в тот момент, когда еды не осталось, на помощь ей пришли люди. Оуэн наскоро наловил несколько рыбин в заливе, а Эбби скармливала их тюленихе по частям, чтобы у той разрыва желудка не случилось от обильной пищи. Конечно, им тогда по первое число влетело за самоволку, Айзек лично устроил Эбби выволочку, после которой пару дней ей пришлось подкладывать под майку спиртовые тряпки, лишь бы полосы от кнута скорее зажили, — однако Эбби ни минуты не жалела о своём решении остаться. С тех пор то Оуэн, то она сама время от времени наведывались в океанариум, если позволяло время и когда можно было стащить с кухни живую рыбу (ну или выгадывался часок-другой, чтобы наловить её самим). Над прозрачным куполом снова начали мельтешить мелкие косячки сельди, размножившейся из тех, кого Ариэль не успевала съесть; сама она заметно округлилась в боках, за три прошедших года привыкла к людям настолько, что позволяла себя гладить, и даже иногда приносила со дна какой-нибудь мусор вроде камешков или ракушек, чтобы показать человеку свою признательность. Когда Эбби вошла, тюлениха действительно уже выскочила на помост над резервуаром и нетерпеливо шлёпала ластами по воде, чуя в воздухе скорое лакомство. — Эй, малышка, — Эбби присела на одно колено и почесала животное по пузу, отчего то довольно закурлыкало. — Как у тебя тут дела? Соскучилась по мне? Прости, что так долго не навещала тебя, как-то навалилось всё разом… Ариэль готова была простить ей что угодно в обмен на то, чтобы ей разрешили запустить нос в ведро с рыбой. В отличии от сухопутных животных, у морских нюх был устроен иначе, так что альф они не боялись, — наверное, это свойство Ариэль и нравилось Эбби больше прочих. Скормив пару рыбёх прямо так, с руки, Эбби выбрала селёдку покрупнее, раскрутила и бросила подальше в резервуар; тюлениху как ветром сдуло, с такой скоростью она рванула за добычей, ну а Эбби, вытряхнув оставшуюся в ведре мелочь, вышла за дверь. Оуэн, похоже, не отрывался от внутренностей двигателя всё это время; заинтригованная тем, что же такое можно искать в железных кишках полчаса кряду, Эбби подошла и заглянула ему через плечо. — А ты всё-таки всерьёз вознамерился вернуть эту рухлядь на ход, — восхищённый присвист вырвался у неё сам собой — с тех пор, как она видела движок в последний раз, он сильно прибавил в качестве: Оуэн где-то разжился почти не проржавевшим топливным насосом, полностью перебрал один из цилиндров и заменил старые шестерни. По всему выходило, что яхта действительно будет готова «со дня на день», по любимой присказке Оуэна — но теперь это уже не присказка, а констатация факта. — Ну да, — тот дёрнул плечом и снова нырнул вниз чуть ли не всей головой. Проблема однозначно была, вот только искал Оуэн совсем не там, где надо — это Эбби поняла, окинув беглым взглядом все части движка и наткнувшись на нестыковку почти сразу: — Ты там ремень генератора не дотянул, вот она и не пашет. Резиновая лента провисала совсем незаметно глазу — всего-то полдюйма, может, и меньше, — но как раз это не позволяло гребному винту ворочаться с нужной силой. — Чёрт возьми, Эбс, а ты права. — Оуэн тоже это понял, едва поднял глаза. — Причина прямо под носом, а я почему-то закопался внутрь, как будто поломка где-то там. — Так часто бывает. Не зря же раньше говорили — если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место; все будут искать тайник, не подозревая, что он прямо перед ними. Оуэн на это только фыркнул, уже не слыша рассуждений Эбби в пылу работы. Справившись с поломкой, он захлопнул крышку и, даже не протерев руки от чёрного масла, кинулся к панели зажигания: после двух чихов двигатель недовольно заворочался, но потом затарахтел всё быстрее, наконец показывая нормальные обороты — просияв не хуже начищенного четвертака, Оуэн исчез в кают-компании и жестом позвал к себе Эбби. — Будешь? — Желтоватая жижа в банке колыхнулась, вызывая у неё совсем неаппетитные ассоциации, когда Оуэн плеснул пару унций себе в кружку, а потом протянул Эбби. Та затрясла головой с таким энтузиазмом, что коса хлестнула по груди: — Не, я пас. Пожав плечами — мол, не хочешь, как хочешь, дело хозяйское, — Оуэн отставил банку и вдруг, сделав шаг к ней, оказался неожиданно близко. Эбби невольно шатнуло в сторону просто на рефлексе; она уже и забыла, что такая близость другого человека может нести не только угрозу — прочно въевшаяся под кожу аксиома «или бей, или беги» за долгих четыре года постепенно вытравила все воспоминания об интимных прикосновениях. Но под ладонью Оуэна, которая легла ей на предплечье и осторожно огладила по контуру проступивших от напряжения жил вверх, к бицепсу, воспоминания начали возвращаться. Он коротко — всего на два выдоха — коснулся поцелуем её губ; и, пока истерящее от неожиданной нежности и неправильности ситуации сознание пыталось напомнить Эбби о том, что, вообще-то они оба альфы и в рядах ВЛК к подобным парам относятся куда жёстче, чем у Цикад (что не работало, кстати, в сторону однополых связей среди омег, но Эбби до сих пор как-то не случалось задумываться над такой избирательностью), а Оуэн к тому же уже больше года живёт с Мэл и у них даже скоро появится ребёнок, тот без всяких сомнений продолжал гладить её руки. — Что ты делаешь? — Сорвавшимся голосом прошептала Эбби; Оуэн вопросительно заглянул ей в глаза: — Разве ты не за этим пришла? Эбби и сама не знала, что привело её в океанариум. Конечно, она проведала Ариэль, и это было частью её планов, но… Лишь частью. Поэтому она молча кусала губы, всё ещё ощущая на них лёгкое покалывание от прикосновения, и старательно косила глазами куда угодно, лишь бы не пересекаться взглядом с Оуэном. А тот продолжал: — Сегодня ведь срок, второй месяц уже подошел к концу. Я знаю, что с Норой в том месяце у тебя не получилось, но, возможно, на этот раз получится? Со мной? Может, её и правда приманила сюда жгучая потребность в тепле чужого тела рядом, как и предположил Оуэн. А может, она до усрачки была напугана перспективой остаться наедине с собой на целую ночь, слишком тёмную даже в ярких прожекторах стадиона. Боялась ли она повторения той же истории, что случилась по их возвращению в Сиэтл, или до дрожи хотела её? Во второй раз Эбби сама ткнулась губами в рот Оуэна; а дальше ночь потерялась в жаре похоти и стонах в унисон — вот только искренностью они были окрашены только с одной из сторон. Потому что Эбби ничего не чувствовала, как и месяц, как и четыре года до этого, за исключением разве что нескольких дней два месяца назад. Тогда у Эбби впервые за четыре года случился эструс. Если путь в Вайоминг занял у них три недели, то обратная дорога уложилась в одну — правда, и она показалась Эбби вечностью, за которую она чуть не умерла. Сразу, как только их грузовик стартанул из особняка, у неё начался жар; поначалу слабый, незаметный на фоне общего эмоционального потрясения — или опустошённости, Эбби не могла расчленить рвущую её на части бурю эмоций на отдельные воздушные потоки, — который она списала на простуду. Всё-таки улепётывать от крупного косяка заражённых по ледяной воде в минусовую температуру неполезно даже для альф, а ей приходилось проваливаться чуть ли не по пояс. На третий день у Эбби начал ныть живот, как будто она съела какую-то тухлятину; но, когда ни на этот, ни на следующий день боль не прошла, а лишь стала сильнее, Эбби поняла, что очаг боли разгорается не в кишках или желудке, а в, мать его, семенном кармане. Догадку подтвердили и нервно переглядывающиеся между собой Мэл и Лия. Только они, как омеги женского вида, могли реагировать на запах эструса — а значит, то, что происходило с Эбби, ничем иным быть не могло. Когда они поделились своими соображениями с остальной командой, у Эбби уже с трудом получалось связно мыслить. Утром шестого дня её начало мелко трясти от судорог, лоб стал пугающе-прохладным, а под твёрдыми кубиками пресса ощутимо надуло шар скопившейся в полости спермы. Лия попыталась было отлизать ей, пока Оуэн на пару с Мэнни держали её, чтобы не пришибла омегу ненароком, но Эбби от этого только хуже стало — оргазма Лия так от неё и не добилась, лишь нагнала и без того нестерпимого напряжения. Мэл, пощупав её вспухший живот, сказала, что если они не доберутся до лазарета ВЛК в ближайшие сутки, Эбби буквально рискует лопнуть от слишком большого количества жидкости — не предназначенный для таких объемов семенной карман просто треснет, и сперма хлынет наружу; прорвать мышцы кора такое количество, конечно, не сможет, а вот затопить брюшину — запросто. И смерть от перитонита будет весьма долгой и неприятной. Друзья смотрели на неё со смесью жалости, страха и брезгливости: никто не хотел бы оказаться на её месте, когда и помочь-то особо некому. Она еле-еле дотерпела до Сиэтла: в последний день, когда Ник уже выжимал последние мили, мча по остаткам федеральной трассы 5 прямо к стадиону, Эбби каталась по полу грузовика и выла от мучений, порывалась даже пистолет достать, чтобы унять уже собственные страдания; Оуэн едва успел выхватить ствол из её руки. Своими ногами выйти из грузовика она не смогла, пришлось Мэл кликнуть пару бет с носилками из медотсека, чтобы помогли перетащить её в изолятор для особо буйных альф, хоть в этом как раз не было необходимости — Эбби не то что броситься на кого-то, даже стоять толком не могла. Только после того, как ей в плечо въебали лошадиную дозу супрессантов, Эбби смогла наконец выдохнуть, а до того сведённые спазмом мышцы промежности расслабились, давая вытечь скопившейся за несколько дней сперме. Лило долго, неприятно воняло изрядно подтухшей кончой, Эбби скулила и плакала то ли от облегчения, то ли от боли уже другого свойства — когда ей начали промывать внутренности, живот невыносимо щипало так, что хотелось расцарапать пресс и, забравшись склизкими от крови пальцами поглубже, вырвать нахрен бесполезный орган, из-за которого Эбби столько натерпелась. Зажило-то, конечно, всё быстро, не прошло и двух дней (как и на любой альфе, впрочем), но само впечатление осталось просто непередаваемое, в худшем смысле этого слова. Эбби уже успела привыкнуть к тому, что дефектная — за все четыре года с той злополучной ночи ей всего пару раз пришлось пожалеть о своём состоянии (впервые через месяц после смерти отца — она надеялась, что животная потребность её тела сможет вырвать разум из бесконечного цикла ненависти, которая грызла её день и ночь; и во второй раз в тот день, когда узнала, что Оуэн и Мэл начали встречаться). Конечно, поначалу она не вылезала из лазаретов и госпиталей, только это ничего не меняло — сколь бы долго врачи сначала в расползающихся Цикадах, а потом у Волков не рядились между собой о причинах и вариантах лечения, Эбби всё так же оставалась холодна даже к самым соблазнительным запахам омег. Потом она начала задумываться: а не благословение ли то, что происходит с её телом? Ведь без ежемесячного неконтролируемого желания спустить в кого-нибудь пару порций спермы жилось легче и… как-то понятнее, что ли? Чище? Как минимум, её ничто не отвлекало от главной цели — охоты на Джоэла, — а это для неё уже много значило. Вот только вместе с эструсом из её жизни исчезло и обычное человеческое влечение; Эбби не особо замечала это, когда была одержима желанием мести, однако последние недели, особенно после жуткого гипертрофированного эструса сразу по возвращении, осознание уродливости собственного тела стало преследовать её почти постоянно. Уродливость не эстетического, а физического характера тем сильнее выламывала её изнутри, чем больше людей смотрело с непониманием на её вечно хмурое табло — ведь Эбби такая красивая снаружи, у неё такая мощная фигура, гладкие светлые волосы на зависть всем вокруг и умопомрачительного серого цвета глаза, что же у неё может быть не так? Только один Оуэн её и понимал. Видел, как насквозь, этот мерзкий комок ненависти к себе глубоко у неё в груди, и по-своему пытался его вытащить. Пусть даже у него не получалось. Ночь выдалась жаркой, даже несмотря на холодный морской бриз и тот факт, что Оуэн, почти полчаса без перерыва вылизывавший ей клитор, так и не смог возбудить Эбби. Когда они махнулись местами, Эбби старалась как могла (теперь у неё противно саднило горло, затекла спина, ныли мышцы рук и живота из-за непривычных движений, но того стоило). Потом уже, прижимаясь грудью к его спине, Эбби старательно выстанывала страстные ругательства вперемешку с ласковыми словами, целовала его покрасневшие уши и прикусывала плечи как будто от нестерпимого удовольствия — в общем, играла роль потерявшейся в эструсе альфы на отлично. Повезло ей, что Оуэн был мужчиной и почуять подвоха не смог. Она искренне надеялась, что хотя бы ему было хорошо — тем более что накончал он изрядно, пришлось сбить в сторону простыни, чтобы не спать на мокром. А она и так проживёт, ничего страшного. Из мыслей её вырвал какой-то звук, как будто шум мотора, но не со стороны моря; на какое-то время всё стихло, и Эбби даже успела откинуться на спину и прикрыть глаза, как вдруг снаружи, по кокпиту, застучали чьи-то ботинки, а бодрый голос оповестил о приближении их хозяина: — Народ? Надеюсь, вы там одеты, потому что я вхожу — ну а если не одеты, то не моя печаль, чего я там не видел, подумаешь… — Мэнни запнулся на полуслове, чуть не рухнув на последней ступеньке, да так и застыл, разинув рот. — Ну… Ладно, retiro mis palabras. Такого я точно ещё не видел. — Мэнни, мать твою! — Судорожно пытаясь натянуть одеяло на себя, зашипела Эбби; одеяло не поддавалось, прочно засев под неповоротливой тушей Оуэна, который всё так же безмятежно спал и даже не думал реагировать на появление в кают-компании третьего альфы, так что все попытки прикрыть гордо торчащий в промежности страпон с треском провалились. — Хе, а Оуэн парень-то рисковый, подобрать для своего неразработанного альфьего зада такой размер. — Чувак, свали нахуй, а? — Надеюсь, не на этот. — Будет этот, если сейчас же не возьмёшь жопу в руки и не исчезнешь. Того угроза, похоже, убедила — Эбби только и видела, что сверкнувшие в дверях кают-компании подошвы его ботинок; наспех содрав с бёдер силиконовый член, анатомически точно соединявший женскую физиологию с мужской, она запрыгала на одной ноге, пытаясь натянуть штаны вместе с бельём. Накинув безрукавку, Эбби чертыхнулась, увидев под ним своё спортивное бра; потом плюнула, скомкала его и сунула в задний карман — потом наденет, если не забудет. Куртку она просто схватила вместе с ботинками и рюкзаком и вынеслась из кают-компании прежде, чем Оуэн начал возиться на матрасе, вот теперь уже растревоженный резкими движениями рядом. Мэнни ждал её возле первого ряда зрительских кресел, нетерпеливо постукивая пальцами по сложенным на груди рукам. — Какого хуя ты присобачил сюда в такую рань, Мэнни? — Эбби плюхнулась на сиденье и сунула ногу в правый ботинок. — Ещё ж даже не полдень, а увольнительная только в три часа заканчивается. — Тебя вызывает Айзек. — И это настолько охренеть какая срочная и неожиданная новость, что ты не мог сообщить её по рации? — Во-первых, где ты видишь здесь рацию? Во-вторых, si, это действительно очень срочно, а в-третьих, ты ещё благодарна мне будешь, ведь права на этот катер тебе так и не вернули — а узнают, что именно ты его увела, а не какой-нибудь первогодок, которому можно отговориться незнанием правил и лишением пайка на пару дней, выебут тебя во все дырки. Так что давай, vámonos! У членов стай были свои преимущества перед дневными патрулями — помимо лучшего оружия и удвоенных магазинов для него, в увольнительные им разрешалось раз-другой в месяц уходить за пределы охраняемого периметра, не в одиночку, конечно, и не без обязательной снаряги, но всё-таки. С тех пор, как они вернулись, Эбби уже дважды нарушала это правило, а на третий, как правильно заметил Мэнни, её выебут во все дырки и не посмотрят, что она альфа и вожак Стаи. — Ладно. Погнали, раз срочно. — Не хочешь Оуэна разбудить для начала? — Нет. — Está bien, haz lo que quieras, — махнул рукой Мэнни и запрыгнул в кабину грузовика; Эбби, закинув за спину рюкзак, последовала его примеру, едва удержав себя от желания оглянуться назад.

***

— Фу, Мэнни, — скривила нос Эбби, стоило ей вдохнуть спёртый воздух внутри. — Опять целую ночь напролёт шлюхался по омегам? На всём стадионе осталась хоть одна, которой ты не присунул? Везёт тебе, что нюх у них не такой острый, как у нас, не то гоняли бы они тебя ссаными тряпками через все линии защиты, это уж точно. Тот в ответ закатил глаза, поворачивая ключ в замке зажигания: — Dios mío, кажется, я пустил к себе в машину махровую ханжу. Сама-то, можно подумать, вела тут с Оуэном дискуссии о художественной литературе, а искусственный член для убедительности натянула. Хотя постой, — Мэнни склонился с водительского места, нахально поводя носом в воздухе — у Эбби аж кулак зачесался, как захотелось врезать ему по этому самому носу. — О, qué verguenza! Снова не получилось? Вместо ответа она показала ему фак и отвернулась к окну. Месяц назад, когда по календарю отсчитался срок для нового эструса, Эбби нервно носилась по своей комнате, загодя выставив Мэнни к одному из его многочисленных дружков, и в ужасе ожидала начало цикла. Ну да, она сидела на подавителях, которые ей весь месяц прокапывали чуть ли не еженощно (потому что если экстренные супрессанты ей вколют ещё раз, она просто-напросто загнётся от отказа сердца), но Кларк, нудный старикан, заправлявший всем медблоком стадиона, включая и репродуктивную ветку, предупредил Эбби: эструс всё равно может начаться, пусть и не такой силы, но всё же требующий для себя разрядки. И он не давал гарантии, что можно будет обойтись простой дрочкой. Эбби же разрывалась между двумя диаметрально противоположными желаниями: с одной стороны, её неиллюзорно пугала возможность повторения того же жуткого состояния, что и месяц назад (пусть по большей части оно явилось результатом не просто эструса как такового, а отсутствия каких бы то ни было лекарств и затянувшегося периода возбуждения); с другой, она со странным нетерпением ждала, когда низ живота вновь стянет чем-то посерьёзнее, чем желанием пойти отлить. Нора пришла к ней сама, отговорившись тем, что пусть лучше Эбби побудет под наблюдением докторки, всё меньше риск свалиться с каким-то осложнением; десять минут спустя они уже лихорадочно целовались, пытаясь поскорее сдёрнуть друг с друга одежду. Эбби не боялась потерять её под гнётом невесть откуда возникших обязательств и претензий, потому что Нора вообще не признавала романтические отношения — она считала секс отличным упражнением на мышцы ног, рук и пресса и занималась им со всеми, кто ей нравился. Было ещё до пандемии в ходу такое выражение: дружбу сексом не испортишь; так вот оно было про них. Поэтому Эбби не загонялась моралью, выцеловывая маленькие тёмные груди Норы под её одобрительные стоны, и нетерпеливо ёрзала задницей по собственной койке. У Эбби под грудиной сладко трепетало от предвкушения — вот оно, наконец, давно забытое, жаркое и нужное, которое склеит её разбитый на части разум, — но, увы, ниже грудины не пошло, какие бы немыслимые фигуры ни выделывала Нора своим языком, опрокинув Эбби на спину и разведя её мускулистые бёдра широко в стороны. Нет, Эбби не осталась в долгу; может, она умела не слишком многое, но зато старательности у неё было хоть отбавляй, а Нора весила совсем мало, и так удобно оказалось подхватить её под бёдра и усадить к себе на лицо. Та идею тоже просекла на раз и без стеснения стала тереться об её губы, поправляя Эбби так, чтобы от движений её языка по красивому нежно-коричневому животу пробегала рябь удовольствия. Три или четыре раза Нора вздрагивала над ней, кончая на язык прозрачной смазкой, а потом, вытянувшись вдоль её бока совершенно вымотанной и счастливой, благодарно слизывала с подбородка Эбби свой же вкус — и это было неплохо, просто… Всё равно не так, как хотелось. И вот всё то же самое повторилось с Оуэном, хотя ей казалось, что первая любовь должна хоть немного всколыхнуть её собственные феромоны если не простой физиологической реакцией, то хотя бы эмоциями. Но нет. Эбби как была, так и осталась дефектной, не способной к нормальному функционированию альфой — могла ли она вообще называть себя альфой, если тело работало на уровне беты? Из тяжёлых раздумий её вырвал возмущённый голос Мэнни: — Ey! Vigilado por dónde vais! — альфа шарахнул кулаком по рулю, сигналя кому-то впереди, и только теперь Эбби заметила, что федеральная трасса 5, по которой обычно проезжали два-три грузовика за раз (а раз случался только дважды в сутки — во время пересменка дневных патрулей и выхода одной из Стай), сейчас оказалась битком забита разнокалиберными машинами. Из всей массы, лениво ползшей по ленте шоссе, только половина была военными джипами, лет десять назад принадлежавшими ФЕДРА, а теперь перекрашенными под трафарет ВЛК; Эбби высмотрела и грузовики снабжения, и пару лёгких БТРов с внешнего кордона, даже прицепы с боевыми катерами, ангар которых Айзек всё примеривался разворошить. Они с Мэнни на своём грузовике впаялись в самый центр этой процессии — и теперь тащились по шоссе уже пятнадцать минут подряд, без возможности вывернуть на более опасную и ухабистую, но и более незаметную дорогу параллельно ему. Эбби это насторожило: — А что происходит? Чего это все решили срочно навестить Сэнчури Линк-филд, по дому соскучились? Или они направляются на базу береговой охраны? — Cincuenta-cincuenta. Хотя подозреваю, что в итоге все всё равно соберутся на базе. Ты когда-нибудь видела столько народу? Эбби кивнула, забыв про то, что Мэнни смотрит на дорогу, а не на неё, и лишь после затянувшейся паузы спохватилась: — Было один раз, когда ФЕДРА чуть не прижала денверскую базу и пришлось срочно ретироваться. — А, слышал эту историю. Ну меня тогда с вами ещё не было, no me extraña, что я такого не припоминаю. Солнце нещадно припекало сквозь обшивку — или Эбби так только казалось, на контрасте с привычной ей ночной жизнью, — а поток двигался с черепашьей скоростью, и не думая пошевеливать колёсами побыстрее. В салоне было невыносимо душно, даже в безрукавке сидеть оказалось сущей пыткой; Эбби, недолго думая, привычным движением скинула майку с плеч и выдохнула, с наслаждением ощущая, как плёнка пота на коже высыхает под струями воздуха из открытого окна. Сбоку кто-то засигналил; Мэнни же со своего места ткнул её локтем в бок: — Эбс, это красиво, nadie duda siquiera, вот только из-за тебя сейчас вся трасса вообще напрочь встанет. Она непонимающе скосила на него взгляд — и лишь сейчас осознала, что всё-таки забыла про бра. — Ох, блядь, — судорожно прикрыв предплечьем изрядно покрасневшие после ночи с Оуэном соски, Эбби кое-как выковырнула топик из кармана и натянула его так быстро, как смогла — чуть было не наизнанку, вкривь и вкось, но грудь прикрыла. Альфу на водительском сиденье вся ситуация, похоже, забавляла — он довольно скалился и то и дело скользил взглядом по отпечаткам зубов на её прессе. — Кстати, не то чтобы я тебя осуждал, но Мэл тоже моя подруга, — веселья с него заметно скостила мысль о том, что, помимо самого факта перепихона Эбби с Оуэном, есть ещё окружающие вещи типа наличия у последнего беременной омеги. — И, если она спросит, молчать я не смогу. — А я не только твоя подруга, но и твой вожак, — уныло протянула Эбби без особой надежды на то, что эти слова хоть как-то повлияют на Мэнни; и оказалось, она была права — альфа только фыркнул: — И именно поэтому ты не сможешь воспользоваться своим статусом, даже если захочешь. У тебя это, как его… — он защёлкал пальцами, пытаясь подобрать слово на английском, но, видимо, память опять его подвела, и Мэнни просто махнул рукой: — Сon un agudo sentido de la justicia. Ты сама себя не простишь потом. — Не могу понять, кому ты льстишь больше — мне или своему мнению обо мне. — Никому, Эбс. Es la pura verdad. — Завали уже свой неисправный переводчик с испанского и смотри на дорогу. До стадиона им пришлось добираться целый час, когда обычно дорога от океанариума занимала ну максимум двадцать пять минут; за это время Эбби успела раз десять проклясть и трясущийся по ухабам грузовик, и солнце, никак не желавшее хоть ненадолго спрятаться за облака и принести толику освежающей прохлады, и раздражающе-позитивного друга, и Айзека с его внезапным вызовом, и саму себя — какого хрена ей вздумалось припереться к Оуэну? Не могла, как обычно, впахать в зале до изнеможения, а потом просто упасть лицом в койку и так и лежать, пока сознание само собой не отъедет в сон? Но, в конце концов, полотно шоссе кончилось, а перед капотом их грузовика развернулась застава, за которой высоко в небо уходили стены Сэнчури Линк-филд. Тут обитали в основном боевые подразделения Волков, рядом с фермерами и фасовщиками, потому что добытые дневными отрядами или Стаями припасы нужно было разбирать, но ведь не силами самих же бойцов (хотя порой удобно было припахать и их), а для скота бывшее футбольное поле подходило как нельзя лучше. Хотя и бейсбольная площадка соседнего стадиона была сплошь расчерчена загонами для овец и коз — из любого клочка земли извлекалась вся возможная польза, чтобы поддерживать жизнь многих тысяч человек в составе ВЛК, как бойцов, так и мирных жителей. ФЕДРА пала в двадцать восьмом году: тщательно спланированные атаки Айзека не оставили военным ни шанса, всё случилось за один день — правда, потом ещё с месяц Волки зачищали остатки бросившихся врассыпную солдат (забирали в свои ряды или расстреливали, это уж зависело от совсем случайного стечения обстоятельств, когда ещё вчера ни во что не ставившие ВЛК государственные военные вдруг выказывали желание примкнуть к ним, а у командира отряда Волков было хорошее настроение). Гражданских всех заперли в Сэфико-филд, туда же отправлялись все беременные омеги, где бы они ни работали до того, и дети до трёх лет — оборонять со всех сторон закрытое бейсбольное поле было не в пример проще открытого с юга и севера стадиона для американского футбола, плюс из-за особенностей строения в первом было больше жилых помещений. Не всем гражданским это нравилось, и некоторые даже находили в себе наглость сопротивляться, взять хоть ту историю с Хиллкрёстом — Эбби о ней поведала одна из старых Волчиц, Саомай, примкнувшая к ВЛК спустя год после их победы; выживавшая там с начала пандемии довольно большая группа людей попросила время подумать, поедут ли они под защиту Волков на стадионы или сдохнут от зубов заражённых, которые к их району подобрались уже вплотную. С ответом они затягивали, и, кажется, в какой-то момент случилась некрасивая история, когда за оскорбление политики ВЛК там расстреляли какую-то молодую девчонку, а в ответ один из местных положил патруль Волков прямо среди бела дня. А потом они все внезапно исчезли. И расстрелянный патруль-то удалось обнаружить не сразу; это был уже тридцатый год, у Айзека прибавилось угроз с побережья, поэтому он не стал искать пропавших из Хиллкрёста. Саомай же сказала, что как-то сама повела туда небольшой отряд и обнаружила запертых в гараже бегунов — ровно на одного меньше, чем было в той группе. Вскрывать их не стали — заражённые не мешали патрулю собрать припасы, так что, похватав всё, что было, Саомай как можно скорее дала оттуда дёру. Но таких историй было всё же меньшинство: гражданские понимали, что под защитой ВЛК у них хотя бы есть шанс на нормальную жизнь, когда не надо круглые сутки держать открытым один глаз, лишь бы не подпустить к себе заражённых, случайных гастролёров или тех кровожадных фанатиков, которые частенько выбирались на материк несмотря на то, что обособились на своём острове на другом краю Разлома. Историю последнего Эбби знала назубок, наверное, потому что при всём ужасе разрушений её невольно завораживала первобытная мощь стихий. Словно пандемии КЦИ оставшимся в живых горожанам было мало, в семнадцатом году начали движение смыкавшиеся под Сиэтлом литосферные плиты. В итоге, после серии землетрясений, самое крупное из которых показало амплитуду аж в девять баллов, почти весь Белтаун и половина Каскэйда ушла под воду, образовав Разлом, разделивший Королеву Анну и Магнолию с остальным Сиэтлом. Магнолия оказалась затоплена ещё пару лет спустя, теперь уже из-за рукотворной катастрофы — когда ФЕДРА сбросило две бомбы на распоясавшихся фанатиков-Шрамов, новообразовавшийся остров переломился вдоль Интербей, съехав в пучину Пьюджет Саунда сначала западным берегом, а потом и до самой высокой точки холма. Королева Анна осталась в одиночестве — а на её вершине и по новообразовавшимся берегам расположились поселения Шрамов, которые сами себя называли серафитами. За четыре года вражды (вообще-то, всего три, ведь весь прошлый год между фанатиками и Волками царил хрупкий мир — настолько хрупкий, что хватило всего пяти смертей для того, чтобы его проебать) Эбби успела понять только, что фанатики призывают отказаться вообще от всех благ цивилизации, как будто их осталось какое-то невероятно большое количество, сами не прикасаются к вещам, сделанным до пандемии кордицепса, а сраный гриб считают чуть ли не благословением свыше — но не такого рода благословением, чтобы захотеть самим опробовать его на себе. Вместо раций у них был свист, оглушающе-громкий и выдающий их позицию не только соратникам, но и засевшим в засаде Волкам — что было, конечно, весьма удобно, не имей фанатики взамен бесшумные стрелы, впивающиеся точно в глаз любому, кто поднимет голову из укрытия. Вместо высоких стен обороны от заражённых — естественный барьер океанской воды; очистить Королеву Анну от мицелия и уже заразившихся наверняка не стоило труда, всё-таки площадь оказалась небольшая. Вместо нормальных человеческих отношений — чёткое разделение на виды: мужчины строго отдельно от женщин, омеги всегда должны принадлежать альфам, а любое уклонение от правил каралось смертной казнью. В отличии от ВЛК, они никогда никого не щадили. Своих нарушителей они топили в океане или сжигали заживо на больших похоронных кострах, а в столкновениях с противником не брали пленных, вместо этого вздёргивая любого попавшего к ним в лапы Волка на ближайшей ветке и выпуская ему кишки. Фанатики были чокнутыми засранцами, и Эбби всегда чувствовала себя чуть лучше, когда ей и её Стае удавалось вычистить очередной набежавший за день дозор — как будто та неутолимая потребность расквитаться с убийцей её отца немного успокаивалась, напитавшись смертью Шрама и мыслью о том, что на одну возможность кому-то из ВЛК оказаться подвешенным и со вспоротым брюхом стало меньше. Иллюзия справедливости, которой Эбби было вполне достаточно. — Эй, привет! — она махнула рукой знакомой альфе, которая стояла на внутренних южных воротах Сэнчури Линк-филд; та улыбнулась на приветствие: — О, Эбс! Во жарит, а? Но ты всё-таки оденься, если не хочешь собрать за собой шлейф из омег, пускающих на тебя слюни, — альфа подмигнула, а Эбби захотелось хлопнуть себя по лбу — чёртово солнце, видно, совсем растопило мозги в её черепушке, раз она забыла о предупреждении Мэнни накинуть безрукавку. — Не знала, что ты в увольнительную опять смоталась наружу. — Ну да, э-э-э, — Эбби покосилась на Мэнни, прося помощи, но засранец сделал вид, что с пониманием английского у него особо туго именно сейчас, поэтому пришлось выкручиваться самой. — Слушай, я там была, как бы, не совсем легально. Сделай мне одолжение, а? Она выразительно кивнула на журнал регистрации. На лице альфы, как изображение на полароидной фотке, проступила хитрая ухмылка: — М-м, понимаю. Тогда могу я тоже попросить тебя об услуге? У меня приятельница… — Извини, но сейчас меня Айзек к себе ждёт. Поговорим в столовке вечером, лады? Посмотрю, что за проблема у твоей приятельницы и как я смогу её решить. Понимая, что сильно рискует просрать едва выцепленное у альфы одолжение, Эбби всё же куда сильнее боялась отхватить по шее от Айзека, если из-за проволочки на шоссе она явилась гораздо позже того времени, в которое он её ждал. А ведь ей ещё предстоит придумать убедительную отмазку, почему вызов шёл до неё целых два часа, если она никуда за пределы стадиона не отлучалась. Альфа, к счастью, не стала артачиться: — Идёт, — и подмахнула в журнале только Мэнни. Грузовик двинулся к гаражам, в объезд старой трещины, что пролегала под навесом Восточной трибуны как рваный шрам от зацепившей кожу пули — её давно уже залатали мостками и бетонными перемычками, но заезжать всей массой военного грузовика всё же было рискованно. Трещине шёл уже восьмой год, но, кроме неё, больше никаких напоминаний о землетрясениях семнадцатого и девятнадцатого годов не встречалось. Стадионы стали домашними базами ВЛК в том числе из-за разыгравшихся сил природы; Айзек рассчитывал на сейсмическую устойчивость этих конструкций, чтобы при землетрясениях ущерб и людям, и внутренним постройкам, возводить которые силами только человеческих рук без помощи техники стало не так-то просто, был минимален. Старый вожак не прогадал: уже после того, как Волки изгнали из Сиэтла военных, на будущий год случилась трясучка с волнами почти по пять баллов — и стадионам было хоть бы хны. При Эбби землетрясение было разве что одно, да и то неубедительное, только три балла, но она и не хотела бы стать свидетельницей чего-то помощнее. Хватало и бурь, что время от времени налетали на Сиэтл со стороны залива Пьюджет. Выскочив из салона перед самым заездом, Эбби бросила другу застенчивое «gracias» и карьером взбежала наверх, в их комнату; на то, чтобы наспех сполоснуть с кожи пот и запах Оуэна, переодеться в чистое и переплести косу заново так, чтобы не было похоже, что она шарахалась по внешнему периметру со вчерашнего дня, ушло ещё пятнадцать минут — но, в конце концов, Эбби оказалась в штабе. Постовой бета поднял на неё голову, когда она, запыхавшись, подлетела к столу: — Где Айзек? — На Соколином насесте. Кстати, просил тебе передать, чтоб пулей неслась к нему, как явишься. — А я что, блядь, по-твоему делаю? — буркнула Эбби себе под нос, уже проскочив по лестнице на два пролёта вверх, так что бета её не услышал.

***

— Айзек, извини, я внезапно встряла в библиотеке, как в старые-добрые, Мэнни меня даже не сразу откопал среди стопок… — влетев на полной скорости в комнату на самом верхнем ярусе Соколиного насеста — так ещё в прошлом веке строители стадиона прозвали башню в тринадцать этажей над северной трибуной, — Эбби начала было на-гора выдавать состряпанную за две минуты версию её долгого отсутствия, но не успела договорить, как престарелый глава ВЛК прервал её взмахом ладони: — Я знаю, что у твоей Стаи увольнительная, Эбби, так что это я должен принести извинения за срочный вызов — и всё же не буду этого делать, с твоего позволения, — Айзек кивнул ей на один из свободных стульев за длинной линией переговорного стола, на который Эбби тут же с радостью плюхнулась, переводя дыхание. — Отлично, почти все на месте. Эбби оглядела зал. У панорамного окна, спиной к ней, стоял Крис; на противоположном конце стола, друг напротив друга, сидели Таня и та новенькая, Джейд — между ними разгорался спор не на шутку, правда, Эбби не могла так сходу разобраться, о чём (кажется, об оружии? Джейд настаивала, чтобы дневные патрули обучили делать коктейли Молотова, а Таня возражала ей, что им и бомб достаточно, и нечего расходовать ресурсы зазря). Сама она была четвёртой — а раз Айзек сказал, что подошли ещё не все, стало быть, он ждёт только… — Чёрт бы побрал этих ебучих Шрамов, Айзек! — в двери ввалился Майк: злой, взъёрошенный, в пыльной и местами пошедшей горелыми пятнами одежде, как будто на неё попали капли от Молотова. Голова у него оказалась перевязана, под бинтами проступало небольшая бурая клякса; Эбби мысленно прикинула, что Тундровая стая с сегодняшнего рейда должна была вернуться часов в девять утра, как раз тогда, когда Мэнни объявился в океанариуме — и если с того времени у вожака Стаи рана не затянулась, значит, это была совсем немаленькая царапина. — Паскуды подкараулили мою Стаю в Миллер-парке, я и предположить не мог, что они так глубоко на материк могут забраться… Итак, в комнате переговоров собрались командующие всех пяти Стай. Не к добру это, подумалось Эбби, ох не к добру. — Раз все в сборе, можем приступать, — Айзек поднялся со своего места и похромал к окну, давая время Майку устроиться на стуле по правую руку от Эбби; хромал глава ВЛК с тех пор, как десять лет назад один из ублюдков ФЕДРА прострелил ему ногу из дробовика — вынесло приличный кусок мяса, кость голени перемешало чуть ли не в труху, а Айзек всё равно положил и стрелявшего, и его отряд, который посчитал раненого вожака Волков лёгкой добычей. Горечь своей ошибки они не успели понять — получили по пуле в лоб прежде, чем даже задумались над этим. Айзек выжил невероятным усилием воли: иные с его ранением откинули бы копыта уже через пятнадцать минут от потери крови, хлещущей во все стороны, или через двадцать от болевого шока, если бы догадались затянуть ногу жгутом. Глава ВЛК же дождался подкрепления, хоть и на последнем издыхании, и уже через месяц смог обходиться без костыля — правда, лёгкость походки к нему так больше и не вернулась. Что, впрочем, не мешало ему до сих пор водить небольшие группы на особо жестокие схватки со Шрамами. Эбби подняла голову, решив разъяснить для себя то тревожащее зрелище, которое развернулось перед ней на шоссе: — Здесь много новобранцев, Айзек. Я… вроде как узнала, что это ещё не все, и другая половина направилась на базу Береговой охраны. Что происходит? — Наверняка вы уже слышали про отряд Квебек. Над переговорным столом повисло молчание — окинув взглядом согласно кивающих вожаков, Эбби поняла, что, наверное, единственная умудрилась проебать какие-то важные новости. Её спасла Джейд, которая, похоже, тоже была не в курсе: — А что с ними? — Их всех перевешали на стропилах в школьном зале Кэпитол Хилла. Эбби похолодела — вот теперь она вспомнила, чем название отряда цапануло её за душу: именно в нём после ежегодного переформирования дневных патрулей оказались Лия и Джордан, и вроде бы даже она краем уха слышала, как дня три назад в столовой Лия переговаривалась с кем-то по поводу того, что в школе планирует надыбать каких-то ништяков к их с Джорданом годовщине. Говорила она про ту школу или про другую, Эбби не знала. Следом за этим воспоминанием всплыло другое: — А Серевина? — О передислокации в отель на самой периферии Северного Сиэтла с ней разговаривал сам Джордан — интересовался, не собирается ли она с ними в качестве сопровождения, ведь дорога занимала полтора дня, а дневной патруль сильно рисковал идти по Сиэтлу ночью в одиночку. В смысле, они, конечно, могли бы отбить отдельно атаку Шрамов или бегунов, но вот обе их подряд, да ещё и не по одному разу, явно не выдержали бы — поэтому такие экспедиции всегда ходили под конвоем Стай. Квебек ушёл с Тундровой стаей — и вот каким вернулся Майк. — Они передали, что на них тоже напали, но вроде бы им удалось захватить пленника. К ним уже отправлен отряд Индия, они как раз рядом, в зоне четырнадцать. Эбби беззвучно перевела дух — хоть и не было никакой гарантии, что Джордан выжил после нападения, она всё же надеялась на лучшее. Айзек тем временем продолжал: — Квебек — не первые. С тех пор, как месяц назад они нарушили перемирие, мы потеряли многих. Больше половины дневных патрулей лишились почти пятой части своего личного состава. Таня, у одной тебя в Стае на той неделе недосчитались двоих отличных ищеек. Мы больше не можем себе позволить такие потери. Вожаки с сомнением переглянулись между собой. Подать голос осмелился Крис: — Айзек, мы уже пытались вступать с ними в открытую конфронтацию. Если помнишь, потому перемирие и заключили — слишком много наших полегло, хоть и ублюдкам на орехи досталось знатно. Уж год прошёл, а мы вышли на прежнюю численность лишь потому, что с внешних рубежей пришло много юных альф и бет. — Именно поэтому на сей раз стратегия у нас будет другая. Мои метеорологи предсказывают сильную бурю на завтрашний вечер. Для фанатиков она будет всё равно что светопреставление — запрутся в своих домах и будут молить свою долбаную Пророчицу даровать им силу — как раз в этот момент мы и нападём. Но не с одной стороны. Вы поведёте свои Стаи в тыл врага и застанете его тем самым врасплох, — отвернувшись к карте, Айзек обмахнул предполагаемые маршруты рукой. — Тундровая и Лесная стаи зайдут с северо-востока — дорога неблизкая, так что, Майк, Таня, проследите, чтобы у вас достало топлива на путь туда и обратно. Джейд и Крис поведут Степную и Пустынную стаи на юго-восточный берег, с озера Юнион. Эбби, твоя Полярная стая выдвинется в путь последней — ты зайдёшь с западного побережья Королевы Анны, по Интербей. — Тут он замолчал, то ли задумавшись, то ли просто выдерживая эффектную паузу — хоть последнее и не было в стиле Айзека, — а затем вновь заговорил: — Молодые Волки под моим началом атакуют южный берег. У Эбби невольно взлетели брови от удивления: — Ты хочешь переярков отправить в авангард? Они ж зелёные совсем, только зиму отслужили в патрулях — много ли от них проку в сражении на передовой? — Как минимум, они отвлекут внимание — а если повезёт, то и строй Шрамов хоть немного проредят, пока вы не подоспеете. — Но это же будет резня! — Кем-то придётся пожертвовать, Эбби. — А что Шрамы? Ты предполагаешь убить всех их воинов, чтобы они даже перед заражёнными остались беззащитны? — Это — и больше. Ещё раз повторю, мы не можем позволить себе ещё одну фатальную ошибку. Эту религиозную заразу надо задушить на корню. — И что, даже… — она запнулась на секунду, словно подавившись абсурдностью пришедшей ей в голову догадки, — детей? — Они не дети, Эбби. Они — будущие Шрамы, которые, как только достигнут созревания, порежут себе лицо и пустят стрелу тебе в голову. Так что смири как-нибудь своё обострённое чувство справедливости и изучи карты, чтобы проложить самый быстрый маршрут до Гавани. Остальным советую сделать то же самое. Похоже, прочих вожаков не волновала перспектива убийства детей и беременных омег — по крайней мере, они закивали на предложение Айзека без единого слова возражения; первой поднялась Таня и, захватив свою копию бумаг, направилась на выход. За ней последовали остальные — и Эбби тоже собиралась, как вдруг её окликнул голос Айзека: — Эбби, задержись. Ей ничего не оставалось, кроме как откинуться обратно на стул. Расстелив перед ней карту, глава ВЛК ткнул пальцем на район к востоку от стадиона: — Поскольку твоя Стая — единственная, которой выходная ночь выпала на вчера, мне будет нужно от вас ещё кое-что. Нам понадобятся все медицинские припасы, какие есть в нашем распоряжении, поэтому отправляйся к себе; а как отдохнёшь, собери своих ребят и отправляйся в больницу Лейкхилл, по ту сторону Черри Хилл. Только на этот раз выходи через главные ворота, а не сбегай через причал. В солнечном сплетении ёкнуло холодом, едва мозг Эбби обработал его слова; она невольно вжала голову в плечи, как нашкодивший волчонок, и еле шевелящимися от ступора губами прошептала: — Так ты знаешь? — Накануне битвы я с тебя не спрошу за такую выходку. Но повторится такое впредь — шкуру спущу, поняла? Ты, как Полярная Волчица, подаешь пример всей Стае, а мне не нужен отряд, который в самоволку наведывается как на соседний стадион. Свободна. Наверное, с последнего яруса Соколиного насеста Эбби вылетела даже с большей скоростью, чем до того торопилась внутрь него. Она знала Айзека ещё в ту пору, когда он вместе с её отцом входил в состав денверских Цикад, но плохо помнила, что конкретно он из себя представлял — ей было всего четыре года, когда Айзек покинул Денвер и направился куда-то на север. Услышать о нём снова ей довелось только после смерти Джерри: часть Цикад из Солт-Лейк, которые были постарше её команды, переговаривались между собой о том, чтобы направиться в Сиэтл и примкнуть к Айзеку и его Волкам. Им всем некуда было идти, так что Эбби подумала, лучше уж какая-то цель, чем ничего вообще. С одной стороны, ВЛК кардинально отличались от Цикад и в политике отношения к гражданским, и во взглядах на мир в принципе; поначалу ей это претило, а потом стало всё равно — понадобилось лишь три месяца на то, чтобы смириться с новой картиной мира. И ещё девять месяцев она впитывала манеру обращения внутри Волков, чтобы уже через год принять её полностью. Эбби стала настоящей Волчицей, потеряв при этом себя как человека. Однако люди в их мире выживали недолго, так что её сложившееся положение дел полностью устраивало. (А то, что всколыхнулось в ней на заявление Айзека о том, что придётся вырезать всех подряд подчистую, было просто забытым отголоском той человечности.) Едва добравшись до своей комнаты, в которой Мэнни опять предсказуемо не оказалось, Эбби принялась изучать карты. У неё слипались глаза и сводило плечи от усталости, но она старательно вглядывалась в линии на бумаге, прикидывая разные варианты маршрутов. Безрезультатно. Так и не успев понять, насколько её вымотало — то ли гора новой информации пришибла её сильнее, чем ощущалось поначалу, то ли прошедшая ночь не отпустила её до конца, утомив усилиями сыграть возбуждённую альфу как можно лучше, — она, сама того не заметив, улеглась щекой на стол и заснула. Зато подбросивший её в воздух очередной кошмар мимо внимания Эбби точно не прошёл. — А-а-а! — Dios mío, ¿Qué pasó? — то же можно было сказать и о Мэнни; тот, видно, досыпал положенные пару часов отдыха после насыщенного трудами дня (ещё бы, успеть оббежать не меньше полусотни омег, да так, чтобы каждая из них осталась удовлетворена и пустила его в постель в следующий раз, это поистине героический труд), и подорвался со своей кровати от вопля Эбби вместе с ней. После Джексона её кошмары не ушли, хоть и изменились; если до того все четыре года Эбби каждую ночь бежала по залитым кровью коридорам госпиталя Сент-Мэри, из раза в раз открывая дверь операционной и вскакивая от собственного крика до того, как увидит, что за ней, то теперь она бежала по шоссе. Впереди, словно издеваясь над её слабостью, насмешливо мигали габаритные огни патрульной машины Цикад — той, на которой ублюдок свалил после учинённой им кровавой бани, — а Эбби захлёбывалась криком, слезами и яростью, но никак не могла её догнать. Машина как будто увозила от неё что-то важное, что-то… Ценное, настолько, что ради этого чего-то Эбби готова была пожертвовать собственной жизнью. Но что? Или кого? Поначалу она думала, что гонится за Джоэлом. Это не укладывалось в логику — ведь Эбби собственноручно вышибла ему мозги, перед этим досыта выместив скопившуюся за долгие-долгие годы ненависть, зачем бы ей преследовать уже наверняка сгнивший в могиле труп? — но сны штука в принципе нелогичная и иррациональная, так что подсознание могло выкинуть и такой фортель. Однако что-то ещё точило её сомнением. Всё-таки в той машине ублюдок был не один. Про рыжую девчонку-носительницу Эбби, конечно, не забыла — такое забудешь (в лучшем из смыслов, Эбби и не думала винить и её в гибели отца — может, косвенно она и являлась тому причиной, но думать о ней в таком ключе не хотелось; в хорошие дни, если сон никак не шёл, а темнота в наглухо завешенной казарме была непроглядной настолько, что никто точно не мог увидеть её светящееся от удушливого румянца лицо, она иногда позволяла себе проскользнуть ладонью под резинку шорт и, прорисовав её образ и запах, погладить нечувствительный клитор; особого эффекта не случалось, к лицу крови приливало в разы больше, чем к низу живота, но всё-таки между ног чуть-чуть теплело от воспоминаний). Однако и она не представляла для Эбби большой ценности. Что значил её иммунитет, если тот единственный, кто мог создать вакцину на основе мутировавшего в её рыжей головёнке гриба, погиб? Да нихуя. Поломав голову над этим некоторое время, Эбби в конце концов плюнула и перестала пытаться что-либо объяснить самой себе. У неё были кошмары, каждый грёбанный день она вскакивала от нехватки кислорода в лёгких, или крика, или от того, что сердце пыталось проломить грудину и выпасть на холодный пол, — но ничего не могла с этим сделать. Ещё один дефект в коллекцию, эка невидаль. — Слушай, ты точно не хочешь наведаться в лазарет за снотворным? Это ведь ни в какие ворота уже, — обеспокоенно пробормотал Мэнни, видя, как Эбби, схватившись за грудь, судорожно пытается отдышаться. Та только отмахнулась: — Не, сама справлюсь. За столь долгое время она уже научилась разным приёмам для разного времени суток. Чтобы успокоить саму себя сейчас, за два часа до наступления вечера и сбора в рейд, когда ложиться спать смысла уже не было, Эбби привычно накинула спортивки, взяла полотенце и отправилась в тренажёрный зал, ещё не зная толком, чего хочется больше: потягать штангу до звонкой боли в спине или пробежать миль пять кряду так, чтобы образ уезжающей от неё машины затёрся видом на облупленную бетонную стену перед беговой дорожкой. — Полярная, можно тебя на пару слов? Таня подловила её на выходе из зала час спустя — Эбби заинтересованно притормозила возле неё, гадая, что могло от неё понадобиться действующей Лесной Волчице. Та не заставила себя ждать: — Митчелл начинает наглеть. Я понимаю, тебе в последнее время пришлось нелегко — вся эта история с Джексоном и твоим состоянием жуткая, конечно, — но, если ты хочешь удержать Стаю, собери себя в кулак и покажи авторитет. Иначе сама знаешь, что бывает с вожаками, которые уходят не по своей воле. При Эбби из почти десятка по разным причинам сменившихся вожаков таких было всего двое — Лесного Волка три года назад, когда его сместила Таня, протащили привязанным к грузовику по всему шоссе 5, пока от него не осталась одна только нога, за которую и захлёстывалась стальная цепь; и Джереми, бывший Пустынным Волком всего пару месяцев до нынешнего Рождества. От воспоминаний о его обуглившемся от кислоты специально натравленного шамблера трупе каждый раз начинало мутить. — Спасибо за предупреждение, я учту. Кивнув ей, Таня плавным движением исчезла где-то между тренажёрами — а Эбби, припомнив про себя пару затейливых конструкций в адрес того самого Митчелла, поплелась в душ. Митчелл родился в Сиэтле, уже в составе ВЛК, тогда ещё прятавшихся по подпольям, довольно предсказуемо вызрел в альфу в положенный срок и с тех пор считал, что по праву рождения ему положено высшее место в Стае; хотя по натуре он был скорее шакал, чем Волк, и это было видно невооруженным глазом. Говнюк свято верил в то, что Эбби получила пост вожака Полярной стаи только из-за общего с Айзеком прошлого, — но все вокруг, включая и Эбби, и самого Митчелла, прекрасно знали, что иерархия в спецназе ВЛК работала совсем не так. Каждая из пяти стай сама выбирала себе старшего, когда считала нужным. Эбби не рвалась в вожаки; но она отлично стреляла, имела лучший нюх среди всех альф своей стаи благодаря тому, что её собственный запах практически отсутствовал, вьёбывала в тренажёрном зале как проклятая, порой выползая оттуда на негнущихся ногах, напрочь онемевших от упражнений на грани возможного, планировала самые удачные рейды и готова была загрызть любого, кто скажет ей поперёк хоть слово, — поэтому Стая решила, что такой вожак им подходит. Её выбрали Полярной волчицей уже через полтора года после того, как она с Оуэном и остальными появилась в Сиэтле. Стаи различались по численности: три самые крупные — Полярная, Таёжная и Лесная — насчитывали до сотни людей за раз; Тундровая и Пустынная, соответственно, были немного меньше, но тоже могли похвастать внушительным числом от пятидесяти до восьмидесяти голов за три года, смотря как карта распределения легла (в отличие от дневных патрулей, Стаи переформировывались реже, только раз в триаду вместо одного года — это нужно было для сплочённости внутри неё). Тренировались в зале и на стрельбищах каждая сама по себе, а вот в столовую их обычно пускали по двум схемам — либо две большие группы, либо две маленькие и одна большая — и состав постоянно менялся, чтобы стаи не начали грызться между собой за еду; ещё в начале, через год-другой после свержения ФЕДРА, подобное частенько случалось, ведь припасов на всех не хватало — своих продовольственных угодий у Волков ещё не было, а запасы военных и те немногие консервы, что ещё валялись в продуктовых по всему городу, истощались с пугающей быстротой. Потом, как плантации уже наладили производство достаточного количества овощей и зелени, а поголовье коров на поле для американского футбола перевалило за три десятка, стычки случались по инерции даже при обилии продуктов — еда стала просто поводом померяться авторитетами. Хорошие вожаки старались подобного не допускать, но не всегда к власти приходили именно такие. Сейчас в столовую набились Полярная и Лесная стаи, и Эбби, глубоко вдохнув, кликнула своих: — Стая! — дождавшись, пока каждая из сотни пара глаз обратится к ней, — Мэнни уже был здесь, как и Ник, и Нора, которые в Стае отвечали за радиосвязь и медицинскую помощь соответственно (не хватало только Оуэна, но Эбби не стала заострять на этом внимание, не при Стае) — она хорошо поставленным голосом объявила: — Вы наверняка уже в курсе того, что на завтрашнюю ночь Айзек планирует атаку на остров Шрамов. Пора нам расправиться с этой заразой раз и навсегда! Одобрительные возгласы раздались со всех сторон — конечно, Волки были те ещё сплетники и уже знали о планирующемся походе. Подкинув раскрытую ладонь вверх, чтобы призвать всех к тишине, Эбби продолжила: — Но прежде, чем мы отправимся туда, для нас есть ещё одно задание. Раздобыть припасы в больнице Лейкхилл — плёвое дело для моих матёрых Волков, но по значимости столь же важное, как и сама атака. — Какого хрена, Эбби? — поднялся со своего места Митчелл. — Остальные Стаи будут отдыхать перед нападением, а мы должны въёбывать в рейде? О, этого стоило ожидать. Спасибо, Таня, за предупреждение. — Мы отдыхали сегодня, — Эбби нахмурилась, неосознанно подбираясь всем телом. Её такую уже стоило бояться, многие так и делали — но, похоже, не этот обмудок, который всё так же вызывающе смотрел на неё. — Полярная стая может преследовать добычу три дня и потом ещё три дня, и ни один из нас не устанет. Или ты ставишь под сомнение выносливость сотоварищей? — Херня. — Это мой приказ, Митчелл. Показательно дёрнув носом, ублюдок оскалил передние зубы в презрительной усмешке и выговорил в звонкую тишину столовой: — Не собираюсь выполнять приказы альфы, от которой альфой-то и не пахнет. Тишина физически давила на уши, внезапно настолько оглушительно-полная потому, что все вдруг замолкли, затаив дыхание наблюдая за схваткой авторитетов — но Эбби ни на кого не смотрела; её горящий яростью взгляд впился в Митчелла, который, казалось, совсем растерял инстинкт самосохранения. Чтобы возражать действующей Полярной Волчице, мало было иметь в арсенале только гонор, самомнение высотой с Колумбия-центр и хрупкие беззащитные тестикулы мужчины-альфы, вываленные на всеобщее обозрение; Эбби могла бы доказать это, просто с размаху приложив мощным бедром по промежности ублюдка. Однако она ни разу до того не применяла насилие к членам своей Стаи, не собиралась и теперь. Ей хватит и голоса. — Сел. Сейчас же, — низко пророкотала она, сжимая кулаки и наседая на засранца всей мощью своей широкоплечей фигуры. Может, до Джексона провернуть подобный трюк у неё не получилось бы, ведь тогда она ещё не могла похвастать такой мускулатурой, как сейчас (хоть и дрыщом Эбби никогда не была, даже через три месяца после событий в Солт-Лейк, на самом пике своего отчаяния); но, с другой стороны, вряд ли пришлось бы — Эбби без проблем удерживала пост вожака Стаи, опаляя любого подошедшего застарелым гневом, который плескался у неё внутри. После расправы над Джоэлом ярость ушла, и на её месте образовалась пустота — а Волки чуяли это очень хорошо. Вот почему Митчелл посчитал, что сейчас самое время продавить свою кандидатуру на роль Полярного Волка. Хуй там он угадал. Её молчаливая угроза подействовала, пусть и не сразу: Митчелл, опустив глаза, недовольно плюхнулся обратно на скамейку и уткнулся в миску с наполовину съеденным завтраком. Остальные тоже застучали ложками об тарелки, собирая пищу, но в этом звуке чувствовался гул одобрения. Волчица отстояла своё право. Окинув последним взглядом собравшихся в столовой людей, Эбби отчеканила: — Стая, получасовая готовность, — и, развернувшись на каблуках, пошла прочь из столовой, только на последних секундах уловив, как Митчелл презрительно фыркнул ей в спину. Может, всё-таки стоило ему врезать.

***

К тому времени, как вся Стая выстроилась на плацу, с затянувшегося как-то разом неба уже нехило лило. Эбби отдавала последние инструкции: в их распоряжении был караван из восьми крытых военных фургонов, полдюжины грузовиков для личного состава и столько же пикапов, если вдруг понадобится везти припасы, не уместившиеся в караван; ключи получили восемнадцать из двадцати пар (девятнадцать, включая её саму, но вообще-то Эбби не планировала садиться за руль), не хватало только двоих водителей. Как назло, оба из них были её друзьями, — можно подумать, мало ей было стычки с Митчеллом за ужином, теперь её авторитет проходил проверку на устойчивость ещё и этим. Устойчивость, к слову, трещала по швам: — Мэнни, тебе не кажется, что ты порядком охуел? — Зашипела Эбби, едва завидев показавшегося из арсенала приятеля — от того подозрительно ясно несло его запахом, из чего она заключила, что обязательный пункт с посещением медотсека он благополучно проебал. — Получасовая готовность — это когда через пятнадцать минут ты должен принести свою жопу в медотсек, чтобы получить аптечку, если ты бета или омега; и через десять, если ты альфа, чтобы парни успели обработать тебе кожу глушилкой. Ты хоть понимаешь, что всю Стаю подвергаешь опасности быть обнаруженной? — Прости, Эбс, больше не повторится, — альфа вовсю строил из себя проштрафившегося щенка — пригибал голову, заискивающе стрелял глазами по сторонам и разве что хвостом по полу не мёл, да и то лишь потому, что этой части тела у Волков, как бы они себя ни называли, не было, — что особенно нелепо смотрелось при его росте и развороте плеч. К тому же, искренности в его голосе Эбби не слышала от слова совсем. — Но, с другой стороны, мы же не в полноценную вылазку собрались, только на зачищенную территорию за припасами — стоит ли морочить себе голову и вымазываться esta abominación? — Ты бы видел, каким сегодня вернулся Таёжный волк — а он со своей Стаей уходил всего-то сопроводить отряд Квебек до места назначения. Тоже думал, лёгкая задача будет. При упоминании дневного патруля Мэнни резко потерял в лице: — Слышала новость про Лию? — Думаю, слышала. Это ведь её часть отряда была в школе Кэпитол Хилл? — Блядь, она-то до последнего надеялась, что Лия говорила про другую школу; Эбби стиснула зубы, пережидая волну злости — хотя в ней и смиренной скорби, и меланхоличного восприятия ситуации было намешано в равной степени, всё-таки в их мире, где с одной стороны подкарауливают кровожадные фанатики, а с другой — смертельно опасный гриб, споры которого достаточно вдохнуть один раз и всё, ты труп, — к смерти волей-неволей привыкаешь. Хотя всё равно жаль было осознавать, сколько Лия потратила усилий, чтобы дожить до сегодняшнего дня, а гибели достойней, чем быть вздёрнутой на стропилах в пыльном зале давным-давно заброшенной школы с вывороченным наружу нутром, не снискала. Впрочем, смерть со многими несправедлива. Сделав себе мысленную заметку выменять у Бориса четвертак с Монтаной на пару бутылок его лучшей бражки (а то и на тройку, чувак облизывался на её коллекцию монет чуть ли не с тех пор, как она рассказала о ней кому-то из Стаи, и слушок пошёл по всем отрядам Волков; сам он, помимо того, что собирал двадцатипятицентовики так же, как и она, был родом из этого штата и за любую вещь, с ним связанную, готов был душу продать, так что да, три бутылки будет самая верная цена), чтобы можно было помянуть подругу утром после рейда, Эбби нетерпеливо глянула за спину Мэнни, на ведущую в арсенал дверь, которая всё ещё оставалась закрытой. Тот, уловив направление её взгляда, понимающе хмыкнул: — А Оуэн пунктуален, как всегда, si? Вместо ответа Эбби подкинула на ладони звонко клацнувшие ключи и без предупреждения метнула их в Мэнни — а альфа всё равно выхватил их из воздуха играючи, словно только того и ждал: — Вали в головной грузовик, коль уж вызвался меня сегодня возить, так будь добр до конца дня это делать. Едва Мэнни успел запрыгнуть на подножку грузовика и завести мотор, как последний из Стаи наконец соизволил появиться на плацу; судя по его лицу, не спал он ровно столько же, сколько и Эбби, да ещё и тащился из океанариума пешком — в принципе по времени ему как раз хватило бы и на дорогу с побережья, и на скорый сбор снаряги (которое в таком случае больше походило на судорожное перекидывание всего подряд без разбора в рюкзак, ну да кому не похуй), и даже что-то перехватить в столовой, если знать связи там, потому что на ужин он так и не попал — это Эбби знала со слов Норы. Оуэн успел почти всё, кроме, разве что, одного; и стоило Эбби это почуять, как ладонь сама собой потянулась ко лбу: — И этот туда же. О, боги, в которых я никогда не верила, но сейчас, похоже, собираюсь начать, за что вы так со мной? — Эбигейл, — Оуэн редко когда обращался к ней полным именем, и ещё реже мог позволить себе игнорировать такие её выпады — пусть последний не был направлен конкретно на него, посыл её слов альфа наверняка уловил, однако предпочёл не оправдаться перед вожаком Стаи, а выяснить то, что нужно было ему. — Мы поговорим о том, что было вчера? — Нет. — Что толку ворошить? У них не получилось, Эбби как была переломанной, так и осталась, ничего обратно не срослось — а давить на эти незаживающие переломы у неё не было никакого желания. В отличие от того же Оуэна, который сам признал, что немножко мазохист, Эбби такими девиациями не страдала. — Мэл только сегодня вернулась из последней для её срока ротации. Попросилась ещё день побыть в нашей с ней комнате, подготовиться к переезду. Я бы поехал с ней в Сэфико-филд, но, с другой стороны, так мне не придётся больше скрывать от неё то, что происходит. Только невероятным усилием воли ей удалось не закатить глаза и сохранить более-менее нейтральное выражение лица: — Что скрывать-то? — Оуэн был так раздражающе уверен в своих словах, в отношениях между ними, будто Эбби перед тем, как натянуть его жопу на страпон, жениться на нём обещала, — в свете политики ВЛК куда гуманнее было бы предложить друг другу ритуальный выстрел из дробовика в рот. — Это был перепих на одну ночь, не больше. — Неужели? Поэтому ты сбежала, даже не удосужившись меня разбудить? Эбби категорически не нравился его тон. И ещё сильнее не нравилось то, что они стояли ранним вечером посреди открытого плаца, на глазах у всей Стаи, и выясняли отношения, когда должны были бы уже погрузиться в машины и взять курс на Лейкхилл, — но Оуэну на её очевидно недовольный кирпич лица было похуй, он гнул своё: — Ты и с Мэл избегаешь общения именно поэтому — она всё пыталась найти возможность с тобой поговорить, только ты как гадюка на сковородке вьёшься, лишь бы этого не случилось. Я ещё и до зимы иногда замечал эти её взгляды, то, как Мэл старалась не смотреть на тебя, особенно после долгих трудных рейдов, когда ты заваливалась в лазарет на последнем издыхании, и ей ничего не оставалось, кроме как стащить с тебя изодранную форму и начать латать. Конечно, тут волей-неволей смотреть начнёшь. Мы с ней в этом похожи. — И что? — Эбби уже не на шутку злилась — и вот теперь эта очевидная истина до Оуэна, наконец, дошла. Он сложил пальцы в умоляющем жесте: — Послушай, я знаю, что всё это хуевертие между нами — охренеть какое сложное. Знаю. Но мы наверняка можем… Сесть и поговорить. Все втроём. — Ты готов дать гарантию, что Мэл не выцарапает мне глаза, как только увидит? Думаешь, эта её симпатия — если ты её, конечно, себе в мокрых снах не нафантазировал, на стопроцентную вероятность чего я прозакладывала бы собственную голову, — как-то помешает ей меня ненавидеть? Особенно после Джексона? — Вообще-то… — Оуэн замялся. — То-то же. Так что иди на свою позицию и не еби мне больше мозг, — она всунула ему последний комплект ключей и развернулась, не желая больше задерживаться на плацу ни на мгновение. Стая уже пять минут как должна быть в пути, какого вообще хрена она тут с ними сиськи мнёт? — Эбс… — На позицию, — её рёв прокатился по плацу вместе с первым ударом грома. — Живо! Запрыгнув в салон к Мэнни, Эбби сделала знак постовым на воротах открыть створки; моторы вокруг резво заворчали, готовясь сорваться с места — были б это лошади и будь у них стальные копыта, они бы сейчас вызванивали нетерпеливое стаккато по треснутому асфальту и вздрагивали боками от предвкушения быстрой езды. По крайней мере, Эбби себя ощущала именно так — дрожала, стучала ногтями по приборной панели, тянула воздух носом и тут же отфыркивала его обратно, но не потому, что чуяла неприятный запах, просто взвинченному организму вдруг нужно было вдыхать больше кислорода. Альфа рядом с ней был чуть спокойнее; однако головной грузовик сорвался с места в рекордные шесть секунд до пятидесяти миль, а остальные вереницей пристроились к нему в хвост. — Зря ты с ним так, Эбс, — как только дорога стала ровной и без ухабов, Мэнни решил, что пора ему высказать своё мнение на этот счёт. Эбби не могла припомнить, чтобы хоть о чём-то его спрашивала — впрочем, и прерывать не стала. — Парень настолько сильно тебя любит, что по первому твоему свистку готов поделиться с тобой беременной от него омегой. Или даже бросить её ради тебя. — Кажется, с утра кто-то пёкся о Мэл как о родной и собирался рассказать ей о нас в ответ на какой-нибудь простецкий вопрос типа «как тебе погода?». Погода супер, а ещё твой альфа тебе изменяет с твоей же подругой и тоже альфой, не забудь зонтик захватить, а то дождь будет. Так? — Всё бы тебе с ног на голову переврать, Эбс. Не говорил я такого. — А слышалось именно так. — Ну так это из-за акцента. У меня-то с ориентацией всё нормально, но всё равно, втюхался бы Оуэн с той же страстью в меня, я бы дал ему… — альфа ухмыльнулся, выдерживая красноречивую паузу, и только когда Эбби возмущённо взвилась на сиденье, закончил: — Шанс. — Тебе я тоже могу кое-чего дать, — она всем корпусом развернулась к нему, задевая широкими плечами спинку сиденья — Хочешь? — Удиви меня. — Совет. Очень рекомендую ебало завалить, не то окажешься назавтра с разукрашенным лицом и будешь такой опухший и некрасивый, что вся твоя ватага омег перепугается до усрачки, и придётся тебе в кои-то веки спать в собственной койке. — Если ты хочешь побыть со мной наедине, Эбс, так и попроси, к чему эти интриги? — Мэнни… — кулаки у неё сжались сами собой, заставляя друга мигом пойти на попятную: — Todo, todo, estoy en silencio, слово Волчицы для меня закон, — Мэнни слишком хорошо знал её, чтобы не принимать такие её угрозы близко к сердцу — и всё же помнить, что в каждой шутке от шутки есть только доля и, если не быть осторожным, однажды можно нарваться и на настоящий удар в лицо. Караван уже почти достиг большого клубка развязки 5 шоссе, когда рация на приборной панели грузовика внезапно ожила: — Полярная! — Эбби без труда узнала голос Ника, тащившегося в единственном гружёном фургоне с радиоаппаратурой. — Вызываю Полярную Волчицу, приём! Она поспешно схватила рацию: — Слушаю, Ник, в чём дело? — База только что передала сигнал о помощи. У нас нарушители. Джордана отделали так, что жуть берёт, у него вместо лица теперь каша, осколки зубов пришлось из лба доставать, и ты не поверишь, ему отрезали… А, так вот про кого перешёптывалась вся Стая сегодня в столовой. По крайней мере, плюс в том, что Джордан не узнал, как Лию вздёрнули на дереве и выпустили кишки — если это вообще можно было считать плюсом в ситуации, когда они оба уже мертвы. Эбби вновь вжала кнопку передачи: — Шрамы постарались? — Нет. Откуда-то с севера пришли. — Надо же, — она невольно скрипнула зубами. — Прямо как знали, что именно сейчас Айзек отзовёт оттуда патрули. Ну и кто тогда, если не ублюдки с острова? Много их вообще? — А вот хуй их знает. Индия говорит, что две девки, а Сьерра сейчас передала, что они охотятся на парня. Кому из них верить, я, если честно, в душе не ебу. Подозреваю, что их может быть намного больше — иначе бы не было столько жертв: Сьерра сообщает уже о десяти убитых и ровно вдвое большем числе раненных. Они просят нашей помощи, раз все другие Стаи сегодня не вышли в рейды. Линия замолчала, отдаваясь лишь еле заметным треском в ушах; Эбби крутанула ручку частот на общую по конвою: — Стая, стоп машины! Позади завизжали тормоза, иной раз тут и там проскакивал недовольный возглас о том, что решение можно было бы принять и не сбавляя скорости — но никто не осмелился бы сказать то же самое Полярной Волчице в лицо. Эбби упёрлась локтями в колени и устало потёрла ладонями по щекам, прикидывая по мысленному контуру карт, как бы ловчее провернуть оба дела сразу. До Пайка крюк выходил приличный, часа полтора-два давал точно, особенно с учётом того, что местами там была непролазная для громоздких крытых фургонов дорога, тем более под таким дождём, — только вездеходные военные джипы и справлялись, да и то с трудом; если Стая пойдёт в полном составе, они могут не успеть или к дневному патрулю на подмогу — если тот вооружённый парень, на которого они охотятся, действительно не один, как и сказал Ник, их всех переложат к тому моменту, как Эбби с отрядом до туда доберётся, — или им не хватит времени вынести все нужные припасы из больницы. Стая замерла в ожидании, что же скажет Эбби. А у той сложился только один вариант, как выйти из сложившейся ситуации: — Оуэн, возьми караван с парой грузовиков на их защиту и отведи в Лейкхилл. Я с Мэнни и остальными пойду на помощь Сьерре. Ник, дай им знать, чтобы поближе к нам подобрались, пусть чешут на границу четвёртой и седьмой зоны. Эбби отвернулась, наблюдая только краем глаза в зеркало заднего вида, как фургоны неровным строем взбираются вверх, к границе Черри Хилл и Атлантик. Сама она, поторопив Мэнни, уже через двадцать пять минут прикатила к погрузившемуся во мрак ночи Пайку. И первым делом, соскочив с подножки грузовика, Эбби глубоко вдохнула окружающий воздух, выцепляя из него информацию по ниточкам. Их оказалось слишком много, чтобы так сразу сориентироваться, потому что дневные патрули, в отличие от Стай, не пользовались глушилками; командующий Сьерры указал ей на пересечение Гарвард-авеню и Восток-Дэнни-уэй, мол, именно там ублюдка засекли в последний раз, когда он распотрошил двоих Волков и снова махнул в заросли. Ей пришлось довольно долго вынюхивать окружающие кусты, чтобы всё-таки обнаружить след — обронённый носовой платок, но здесь ей, можно сказать, сказочно повезло: лучше ориентира и не сыщешь. Да, в Пайк определённо забрёл парень-альфа, потому что ни о ком другом сигнализировать этот запах, сплетённый из землистого оттенка феромонов, табачного пепла и режущей по глазам насыщенной вони старого металла, не мог. Разве что Эбби чуяла только одну нить — выходит, Ник всё-таки ошибся, и нарушитель тут один? Только кто он, мать его еби, такой, раз в одиночку переложил столько народу из дневного патруля? Всё же они не были беспомощными щенками и могли, когда надо, вцепиться зубами в добычу так, что та сдохла бы прежде, чем смогла стряхнуть их с себя. Эбби пришлось пропахать носом всю улицу до самого Университетского сквера, чтобы понять, что же помешало отряду Сьерра обнаружить чужака. Говнюк-то, как оказалось, был не так прост. Похоже, он просёк, что сквозь толстый слой глины, не пропускающей воздух к коже, не слышно и запаха — а без него ищейки теряются и как будто слепнут; глины тут было навалом, достаточно было разок вдосталь изваляться по ближайшей луже, чтобы налипло сколько нужно, и уже после незамеченным пройти чуть ли не всю патрульную зону, попутно вырезая всех встречных-поперечных. Обычные ищейки наверняка с ног сбились, пытаясь выяснить, что не так. Разве что Эбби была далеко не самой обычной ищейкой. И даже не одной из лучших — она и была лучшая, самая-самая. Она уже далеко продвинулась по следу, закопавшись в заросли на добрую сотню футов и даже не глядя, идёт ли за ней подмога или нет, когда ублюдок решил напасть. Ей удалось почувствовать его приближение буквально за пару секунд до атаки; сжав пальцами рукоять висевшего на бедре мачете, Эбби с криком развернулась, рубя с плеча — а темноволосый парень-альфа, с азиатским разрезом глаз и острыми скулами на вытянутом худом лице, до того шедший к ней с явным намерением схватить удушающим за шею и грохнуть настолько банальным способом, прижал ладонь к боку, выпучив глаза. Он наверняка не рассчитывал, что Эбби среагирует быстрее него, что вообще сумеет заметить прежде, чем его выдаст шорох травы и тяжёлое, натужное дыхание вымотанного долгой погоней человека. Между его пальцев хлынула кровь. Почуяв разлившуюся в воздухе горечь горячего железа, Эбби кинулась на него ещё раз — тому чудом удалось вывернуться, как громадной змее, и затеряться в кустах, роняя капли крови на землю. Она победно оскалилась. По такому следу Волки пойдут и без безупречного нюха. — Трави ублюдка! — кликнув своих, Эбби направила их по следу — Стая кинулась в погоню почти всеми ищейками сразу; они пёрли, как неотвратимые машины-убийцы, вот-вот, и настигнут жертву, никуда уж не денется. Только вот парень и тут как-то умудрился уйти. Наверное, использовал проспиртованные повязки для дезинфекции — и кровь останавливает, и сбивает ищеек со следа, ведь пары алкоголя выветриваются из воздуха буквально за считанные минуты. Эбби вновь задёргала носом, когда обескураженные Волки вернулись к ней, но и её нюх следа уже не улавливал; в итоге, разделив всех на привычные боевые пары, Эбби приказала всем прочесать район, чтобы ни одна тварь не проскочила мимо. Новый запах она обнаружила первой — вместе с трупом Стивена с простреленной головой, на который Эбби наткнулась в одном из проулков рядом с Белвью-авеню. Светлая зелёная лента аромата вывела её к ещё двоим: у Эдварда было перерезано горло, а Стелла, лежавшая рядом, вывалила в грязь улицы уже начавшие подсыхать мозги из раскроенного ровно надвое черепа. Какая бы скотина это ни устроила, кровожадности ей было не занимать — а ещё у неё (в том, что это была женщина-омега, Эбби уже не сомневалась) был до странного знакомый запах. Эбби уже доводилось чуять такой, но только один раз в жизни и притом так недолго, что нельзя было сказать наверняка, на сто процентов она помнит его таким, какой он был в реальности, и не придумала ли Эбби его для себя, чтобы в тёмные жаркие полудни отдаваться смущающим фантазиям о рыжей девчонке из госпиталя Сент-Мэри. Потому что оттенок светлой весенней зелени принадлежал именно ей. Покружив по Пайку вслед тянущейся нити, Эбби в конце концов вышла на освещённую прожекторами улицу — оживлённую, светлую почти как до пандемии (строго говоря, она не знала, как освещали улицы до пандемии, потому что родилась много позже, но предполагала, что так же ярко), по которой возбуждённо носилась часть Стаи. Сбитая с толку, Эбби обратилась к ближайшей альфе: — Что происходит? — Омега тут мечется, — охотно ответила та. — Ароматная, свежая, одно удовольствие её гонять — даже жаль, что скоро уже зажмут в угол, недолго ей осталось. Жуткая догадка о том, кто это может быть, всего на пару секунд опередила её громкий возглас: — Стая, стоять! Волки нехотя, по одному, начали тормозить — азарт погони в крови разгорался за считанные секунды, а вот затухать с той же скоростью уже не хотел, протяжным воем просясь бежать дальше; они недовольно вздрагивали ноздрями, вытягивали шеи и оглядывались на неё. Эбби осклабилась, наступая на самых беспокойных — те вжали головы в плечи, признавая за Полярной волчицей право руководить промыслом: — Эта — моя. Узнаю, что кто-нибудь — кто угодно, слышите меня? — тронул её хоть пальцем до того, как я сама притащу её за переломанную шею в зубах… Задавлю. Запах привёл её к разлому в стене здания за две улицы к западу. Тут он глох, но не настолько, чтобы Эбби смогла его потерять, и переплетался с прежним запахом парня-альфы; получается, эти двое заодно, или просто оказались случайными товарищами под гнётом погони её Стаи? Это Эбби и собиралась выяснить, сунувшись в разлом и найдя за ним проход к сточным канавам со всего Сиэтла. Лента становилась всё шире — крепла, завивалась по стенам канализационных стоков сочной свежестью листвы, нотами терпкого цитруса (такого маленького, похожего на зелёный, жухлый и сильно ссохшийся лимон, который её отец иногда, если у него было отличное настроение или вдруг случалось озарение на тему вакцины, добавлял в чай) и земли, — и Эбби так упивалась им, почти забыв данное при всей Стае обещание перекусить хребет его носительнице, что перестала смотреть на дорогу под собственными ногами. За это и поплатилась. Если бы не растяжка, она бы рухнула в отстойник, из которого выплыть было бы проблематично хотя бы потому, что дерьмо совсем не похоже на воду; а так её шибануло по рецепторам яркой вспышкой и запахом дыма — чересчур сильным, специально задуманным под то, чтобы сбивать со следа слишком упорных ищеек. Попятившись, Эбби оступилась и всё-таки упала в канаву рядом с узкой технической дорожкой, смачно так, по самую макушку. Чудо, как только выкарабкалась. К Стае ей пришлось возвращаться в таком виде — грязной, злой, упустившей след, — и Эбби была достаточно умна, чтобы понимать: такого промаха ей не простят. — Что, Волчица, неудачная охота вышла, а? — Митчелл насмешливо дёрнул губой, специально упомянув омежий цикл вместо привычного “промысла”; Эбби до дрожи захотелось напрыгнуть на него, вцепиться зубами в гортань и выдрать её с приличным куском мяса из шеи, чтобы обмудок рухнул на пол, забрызгивая всё вокруг фонтаном крови, и забился в конвульсиях, силясь вдохнуть, только вот вдыхать ему было бы уже нечем. Вместо этого она наклонилась к микрофону и нажала кнопку: — База, нарушители ушли. Полярная стая направляется по прежнему курсу в больницу Лейкхилл. Отбой.

***

— Всё-таки мне не даёт покоя эта девчонка. Кажется, она та же, которая была в Солт-Лейк, — Эбби задумчиво кусала губу, поглядывая в окно за тем, как Волки грузили уже пятый по счёту фургон; меньше половины осталось, что уже не могло не радовать. Казалось, Стая уже и думать забыла о том, что они (ладно, одна Эбби) упустили важную добычу, и снаружи всё кипело жизнью, разбираясь с новым заданием. Экстренный госпиталь ФЕДРА на базе онкологической клиники в Лейкхилл оказался своего рода золотой жилой из-за того, что к подобным образованиям в обычное время никто не рисковал приближаться: их надёжным кордоном огораживала слава самых эпицентров пандемии. У этого конкретного здания была как нельзя кстати подходящая планировка — два корпуса, соединённых некогда просторной, а теперь наполовину заваленной всяческим мусором галереей, располагались один над другим; три нижних этажа первого уходили по склону вниз, встроенные хитроумными архитекторами прямо в массу холма, и там же были гаражи и приёмное отделение скорой, на которых привозили первых заражённых кордицепсом. Достаточно было выставить в галерею вооружённый тяжёлым пулемётом отряд, чтобы, прорвись какая падаль с соседнего корпуса, она тут же вся и полегла, порванная в клочки градом пуль. Падаль это как будто знала — и не совалась. Честно говоря, у Эбби все внутренности скручивало холодом при мысли о том, какие чудовища там могут обитать сейчас, двадцать пять лет спустя. Может статься, что и ни одного, просто грибница заросла по самые потолки и сыпала себе спорами, безнадёжно пытаясь прицепиться хоть к какому-нибудь живому человеку, только живые там закончились примерно четверть века назад. А может, там такая срань сидит, что и усилий всех пяти Стай не хватит, чтобы одолеть её. Выяснять это Эбби в любом случае не собиралась — все нужные им припасы разной степени сохранности валялись по этажам второго корпуса, в котором она и сидела; хотя точнее было бы сказать, металась по этажам, помогая своим людям переносить коробки, мешки, запечатанные и нет ящики со знаками ФЕДРА и прочие нужные штуки. Они только-только зачистили третий этаж, оставалось ещё два, в обход четвёртого, потому что в комнатах под табличкой «Исследовательская лаборатория» вряд ли могло быть что-то, нужное им в данный момент. Выгадав минуту, Эбби окинула увлечённо снующий туда-сюда народ и, приметив голову Оуэна, резанула по прямой к нему; всё-таки её немного грызло виной за то, как она на волне раздражения говорила с Оуэном перед выходом Стаи в рейд, и ей хотелось.. Ну, не извиниться, но хотя бы объяснить своё состояние. Оуэн согласно кивнул на её предложение уйти куда-нибудь, где не так шумно, и вот теперь сидел напротив неё в опустошённой палате, устроившись на перевёрнутом пластиковом ведре. От её попыток прояснить вечернюю стычку он отмахнулся — куда интереснее ему было узнать, что произошло в Пайке, пока сам он вел караван сюда, к больнице. — Иммунная? — Неверяще выгнул брови Оуэн на её предположение; да, Эбби и сама не была уверена, и, может, поразительно схожий с тем запахом тон есть и у кого-то ещё, помимо девчонки из Солт-Лейк, однако больше у неё не было никаких вариантов. — Но как она могла дожить до своего возраста, если уже тогда кордицепс у неё начал прорастать по новой? — Да я почём знаю. — А ты не думала, что это она могла быть там, в Джексоне? Эбби нахмурилась, переводя взгляд с его карих глаз снова на вид за окном. На самом деле, как-то не приходилось. Конечно, каждый раз, когда она вспоминала ублюдка и тот подвал особняка наяву, особенно после слишком красочных кошмаров о бесконечной дороге, сдобренной тучей пыли и выхлопных газов ей в лицо, невольно вслед этим мыслям цеплялись и воспоминания о какой-то девчонке, которая верещала дурниной за её спиной, пока Эбби заносила клюшку в последний раз. Она тогда даже не обернулась на неё, ей в принципе было всё равно, кто она там такая, эта истеричная девка. — Нет, у той я не почуяла никакого запаха, — Эбби не хотелось признавать, что она вообще ничего тогда не чуяла, кроме тошнотворной вони вывернутых мозгов; зато у неё была хотя бы номинальная подстраховка. — И Мэл утверждает, что та девчонка была бетой — а уж она узнала бы, будь та омегой, ведь беременность дала ей обострённый нюх. Помнишь, Индия передала, что в метро от них удрала не одна девка, а две? — И ты думаешь, что иммунная и та бета из подвала могут быть заодно? И они притащились аж сюда, чтобы отомстить за Джоэла? — Возможно. Мы ведь добрались до Джексона, почему бы этим теперь не добраться до нас? — Как минимум потому, что силы очевидно неравны? — развёл руками Оуэн. — Если у тебя был план, эти вообще непонятно по какой схеме действуют. Сначала Серевина, а потом вдруг Пайк… Иммунная туда пришла, потому что знала, что ты будешь там? Но от кого? Джордан не мог этого знать, да и Сьерра вообще не вызвала бы Стаю на помощь, если бы Айзек не отдал приказ отстреливать всех нарушителей, не разбираясь, кто они — Шрамы, пришлые с внешних стен, дезертиры, — на последнем слове он резко нахмурился — то есть, состроил ещё более обречённую и несчастную рожу, чем у него была до этого. — Их за два месяца сильно прибавилось в количестве. Она отлично знала, о чём это ведёт речь Оуэн: с тех пор, как они вернулись из Джексона, а перемирие между ВЛК и Шрамами пошло по пизде из-за глупейшей стычки двух отрядов молодых альф — и с той, и с другой стороны, — некоторые в рядах Волков начали заговаривать о том, чтобы покинуть Сиэтл. В основном слышались голоса бывших Цикад, не привычных к тому, что им надо убивать людей наравне с заражёнными. Их было много, чуть ли не четверть от состава ВЛК, никто бы не отпустил их за просто так, и все довольно ясно это осознавали; но разговоры всё же пошли. Даже Эбби, которая давно уже выбрала для себя сторону и нашла своего рода оправдание для убийства фанатиков, стало не по себе, когда Айзек объяснил свой план атаки на остров. Каково же должно было быть сейчас Оуэну и остальным? Впрочем, она не собиралась показывать сомнений ни ему, ни кому-либо другому — вздёрнув голову, Эбби преувеличенно-обнадёживающим тоном заговорила: — После сегодняшней битвы нам больше не нужно будет бояться ублюдков с острова. Вырежем всех до единого, и тогда внешние патрули, которым не нужно будет постоянно оглядываться за спину, ожидая стрелы в бок, окрепнут; тогда и нарушителей не будет — их или сразу допросят, или расстреляют. Всё спокойней жить станет. Словно не ожидавший от неё такой тирады, Оуэн даже вскочил с места и вперил изумлённый взгляд прямо в Эбби, теперь возвышаясь над ней на полголовы, однако она и не думала прятать глаза. Молчаливый поединок между ним продолжался почти минуту; потом Оуэн как-то поник, опустил глаза и, не оборачиваясь, шагнул к двери: — Я… Пойду наверх поднимусь. Кажется, там ещё остались какие-то коробки с антисептиками, — судя по звуку, он задержался в проёме на какое-то время, прежде чем исчезнуть в гулком от пустоты коридоре; Эбби упрямо отвернулась к окну и вцепилась в него взглядом, делая вид, что ей совершенно всё равно, что там мог подумать о ней Оуэн. Она смотрела на улицу, но больше не видела ни её, ни слаженно передающих друг другу коробки Волков, ни покачивающиеся за стеклом ветви деревьев, да и стекло различала с трудом — в душе поднималась буря наравне с той, которая уже затянула самую кромку неба далеко на западе. С одной стороны, в ней ярилась Полярная Волчица, требуя заявить права на территорию и вычистить с неё всех паразитов, оставив только ВЛК — она не видела ничего плохого в предстоящей битве, даже ждала её с азартом, на который способны только голодные хищники. С другой была Эбби, привыкшая ненавидеть если не всё вокруг, то одного конкретного человека, — ей перспектива тратить силы на действие, никак с объектом ненависти не связанное, не нравилась, однако и она успокаивалась, стоило вспомнить о раскиданных по окровавленному полу мозгах ублюдка. А та крохотная, уже почти задохнувшаяся под гнётом двух других сущность, та Эбби, которой она была четыре года — целую вечность — назад, умоляла её одуматься и пойти за Оуэном; и почему-то именно на эту мольбу Эбби хотелось откликнуться больше всего. Она ведь хотела попросить у него прощения за утро, но сделала ещё хуже. Что же она творит? Выскочив по коридору к лестничным пролётам, Эбби хотела было уже подняться наверх, следуя за запахом Оуэна, как вдруг её перехватил Ник: — Эбби, тебя Айзек требует. Пришлось спуститься в наспех разбитую палатку с радиоаппаратурой. — На связи. — Подай рапорт, как долго ты ещё планируешь оставаться в больнице? — голос Айзека не скрадывался даже частыми помехами — и он был очевидно недовольным. — Почти всё уже собрано, думаю, больше часа это не займёт. Стая вернётся на базу в полном составе через два. — Это слишком долго. Майк и Таня уже готовят своих к выходу в море, их нужно обеспечить комплектами первой помощи. Я знаю, что ты с частью Стаи делала крюк, хоть это и не принесло никаких результатов, — лишнее напоминание о промахе опять больно хлестнуло по солнечному сплетению; однако с Айзеком спорить она не могла и потому просто проглотила это, давясь невысказанными возражениями. — Крутись как хочешь, но хотя бы часть припасов через полчаса должна прибыть на базу. Отбой. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Эбби положила рацию и выпрямилась. Она держала этот план наготове, как будто понимая, что глава ВЛК может потребовать от неё пошевеливаться — так что, подозвав Мэнни, она отдала приказ: — Мэнни, встань в голове каравана и отведи их на базу Береговой охраны. — Di cuenta. А ты? — Задержусь пока, приду в хвосте. Во-первых, Эбби лично проследит, чтобы всё до последней коробки, до самого завалящего свёртка бинтов отправится в распоряжение ВЛК; во-вторых, здесь ещё оставалось одно дело. Она ещё не закончила разговор с Оуэном. Альфа обнаружился на четвёртом этаже, как будто специально забрёл туда, куда никто из Стаи и не сунется. Эбби прикрыла дверь палаты — или всё-таки это был склад? Наверное, так аккуратно и в таком количестве коробки укладывались только в специально предназначенных для этого помещениях (в остальных припасы накидали как пришлось, потому что спешили разобраться с новой, непонятной и смертельно опасной заразой как можно быстрее). Оуэн сидел прямо на полу, подстелив куртку, и с подозрительно-отрешённым видом смотрел в стену. Эбби опустилась рядом с ним на корточки, ломая от смущения пальцы: — Слушай, наверное, я не должна была так говорить, — она чуть зажмурилась, через силу выталкивая слова, словно они были свинцовыми гирями, застрявшими в её глотке. — Просто эта неудачная погоня, запах той девчонки, мои постоянные кошмары — всё как-то нанизалось одно на одно… — Угу, — альфа её, казалось, совсем не слушал. Эбби это не нравилось: — Что с тобой вообще происходит, Оуэн? Ты и так после Джексона сам не свой, но последние недели две совсем как будто мешком стукнутый — лодку свою чинить вздумал, разговоры какие-то странные ведешь. Оуэн поднялся с пола и принялся ходить по комнате, нервно стреляя глазами по сторонам, иногда выцепляя и Эбби, которая тоже выпрямилась и следовала за ним взглядом, не двигаясь с места. Какое-то время они молчали, а потом Оуэн всё же подал голос: — Ты не задумывалась о том, что мы тут делаем, Эбс? Уничтожаем друг друга десятками, грызёмся за горстки припасов и клочок земли, на котором нет ничего хорошего, кроме перетёртых временем в пыль следов былой жизни? Разве к этому мы стремились, когда вступали в ряды Цикад? — Здесь тебе не Цикады, — что-то тёмное поднимало в ней голову при упоминании тех, давно забытых целей и задач. Цикады были Цикадами только тогда, когда их объединял вокруг себя её отец — потому они и распались после его смерти. А новых нет и не будет. — Да и что-то четыре года до этого тебя такие проблемы не волновали. Оуэн вдруг сунул руку за шиворот майки и извлёк на свет жетон, старый, потрёпанный временем. Эбби не стоило труда его узнать. — Я слышал, что в Санта-Барбаре собирается новое формирование. Уже не раз и не два, Эбс; знаешь, говорят, что два совпадения — это случайность, а третий уже задаёт закономерность. Я прошу тебя, — он вдруг подошёл к ней вплотную, как и позапрошлым утром, и схватил её ладонь, сжимая так бережно, что Эбби чуть не поплохело от разительного контраста с бурей эмоций в его глазах — и в её собственной душе. — Уходи со мной. — Ты предлагаешь мне бросить Стаю накануне большой битвы? — Я предлагаю вспомнить, какой ты была до прихода сюда. Какая Стая, Эбс, о чём ты? Эти Волки, эта животная ненависть — она не про нас. И никогда не была. — Говори за себя. — Помнишь Цзи-Со и её ребят? Они служили на базе в Детройте, сюда добирались года два после того, что случилось в Солт-Лейк — и всё-таки ушли позавчера. Айзек послал за ними карательный отряд. Он боится растерять столько людей разом и поэтому готов скорее сам убить их, чем позволить уйти. — Цзи-Со давно уже ныла о том, что ей не нравится в рядах ВЛК. Но если ты — солдат, ты должен уметь выполнять поставленные тебе задачи, не спрашивая и не задумываясь. У неё вот не получалось. Я ещё помню ту прошлогоднюю историю, когда Цзи-со назначили в дознаватели, а она и дня не продержалась. — Не чета тебе, да? — Что, прости? Глухое раздражение, начавшее скапливаться в её груди с того момента, как Оуэн упомянул Цикад, здесь дёрнулось по нарастающей вверх, опасно звеня на самой границе выдержки. Эбби была уверена, что зубы у неё сейчас оскалились в предупреждающей гримасе — как будто она действительно была волком, готовым вот-вот напасть на противника, — но Оуэна это, похоже, только раззадорило: — Знаешь, не то, чтобы я тебя винил. Всё-таки ты четыре года жила одной только мыслью о мести Джоэлу — на неё не нужно большого эмоционального труда. Всё просто: он — злодей, ты — героиня, несущая миру справедливость. На чёрно-белой шкуре зебры в лучах собственной славы греться удобнее, да? Её кулак сам собой взметнулся вверх, Эбби даже задуматься не успела над тем, что делает — она и не целилась толком, но попала Оуэну прямо в челюсть; голова у того дёрнулась от удара, кровь брызнула из лопнувшей нижней губы. Он не остался в долгу, двинул локтем наотмашь ей в висок — Эбби успела нырнуть вниз на обострённых чувствах, как вдруг ей прилетело коленом под дых. Сцепившись, они рухнули на пол, катаясь между коробок, теперь наваленных в беспорядке. Эбби отбивала руками, пыталась пнуть Оуэна по рёбрам, коленям, животу — да по чему пришлось бы уже, потому что внезапно оказалось, что в тесной комнатке склада её мощь и напор ничего не значили против вёрткости и быстроты реакции Оуэна. Каким-то хитрым движением схватив её за локоть, он вдруг опрокинул её лицом в пол, заломил руку за спину и лёг сверху всем телом — Эбби больше не могла пошевелиться. Из лёгких разом будто выбили весь воздух — она дышала, дышала, а кислорода всё не было, и от этого в глазах стало темнеть, а по мыслям подёрнуло туманной дымкой, — когда Оуэн прижался губами к её уху и прошептал: — Вот и всё, отбрыкалась. Эбби на его месте не спешила бы с выводами; замерев на мгновение, чтобы подкопить сил и обмануть бдительность Оуэна, она вдруг резко подкинула бёдра назад и вверх, надеясь таким образом сбросить его с себя или, если не получится, просто выгадать себе место для манёвра ногами — подобрать под себя колени и лягнуть со всей дури куда придётся. У неё не получилось ни того, ни другого. Неожиданно Оуэн тоже поднялся на колени, отлип от её спины, всё так же крепко удерживая её запястье заломленным чуть ли не к затылку, и, раскидав её бёдра подальше в стороны несколькими ударами, устроился вплотную к её торчащей теперь кверху заднице. Было в таком её положении что-то неправильное, осязаемо-опасное, от чего надо было бежать со всех ног, только Эбби никак не могла уловить, что именно. Пока свободная рука Оуэна не скользнула мимо пояса её армейских штанов, касаясь пальцами набухшего клитора: — Это ведь не для меня. И никогда не было для меня, правда? Она и не заметила, что стала твёрдой, и невольно задрожала всем телом, почувствовав, как Оуэн сдёргивает с неё штаны и бельё разом, обнажая поджавшиеся ягодицы и перемазанную влагой промежность. По бедру вниз тут же зачертила тонкая нить преэякулята — судя по всему, возбудилась Эбби ещё до того, как они начали драться. И даже задолго до разговора с ним. Может, ещё даже до приезда в больницу. Чуть сосредоточившись, она могла припомнить, как внизу живота заныло в тот момент, когда ей пришлось рапортовать о своей неудачной погоне. Напряжение накапливалось медленно, сгущалось в животе, натягивая отвыкшие от подобных нагрузок гладкие мускулы семенного кармана; а Эбби игнорировала это, привычно списав на то, что за всей суматохой с перетаскиванием коробок ей некогда сбегать отлить. Так вот нихрена она не угадала. Оуэн склонился к ней, проводя носом по вспухшим от тщетных усилий Эбби вырваться из захвата мышцам спины, ткнулся между бёдер и длинно вдохнул, а потом широким движением языка слизал налипший на кожу преэякулят — от прострелившего по поджилкам острого страха Эбби дёрнулась. — Похуй, — с рыком Оуэн вновь прихлопнул её к полу, втискивая лицом в ледяное покрытие. — Будет моим. Сплюнув себе в ладонь, он быстро мазнул ею между ягодиц Эбби — кожу неприятно закололо от холода, а сама она рефлекторно согнула спину, пытаясь уйти от прижавшегося к бедру члена, но Оуэн не позволил; заведя по слюне два пальца в задний проход, он пару раз толкнулся на пробу, доставая кончиками до туго налившегося в глубине её тела шара спермы. Это было так же неприятно, как и хорошо — Эбби впервые подала голос, застонав сквозь стиснутые зубы, понимая, что если Оуэн надавит сильнее, будет уже больно. Тот не стал: пальцы выскользнули из её задницы, вырвав ещё один стон, и на замену им в тугое неразработанное кольцо мышц вжалась влажная от смазки головка члена. Эбби пришлось вцепиться зубами в руку Оуэна, чтобы не заорать на всю больницу, когда все его десять — пятнадцать, двадцать? ощущалось как блядская бесконечность — дюймов врезались в её нутро за одно движение. Не сказать, чтобы для Эбби анальный секс был в новинку. Они делали так иногда ещё там, в Солт-Лейк, хоть и нечасто: для Оуэна это было важной частью гона, так что Эбби старалась для него, носила стыдливо раздобытые в одном из рейдов расширители, позволяла ему вылизывать себе зад и ласкать её пальцами. Им вместе довелось пройти два гона: один осенью и один — незадолго до появления в больнице Сент-Мэри иммунной девчонки. Эбби справлялась тогда на отлично, даже могла пару раз кончить, пока Оуэн, сдерживаясь изо всех сил, входил в неё сзади в медленном, тягучем темпе. И тем разительнее её воспоминания контрастировали с тем, с какой яростью Оуэн трахал её сейчас. Эбби уже потеряла счёт времени, казалось, снаружи больницы давно стемнело, буря разметала по лесам и Волков, и Шрамов, а они здесь проебали — буквально — всё на свете. Громкие шлепки бёдер Оуэна об её задницу ввинчивались в уши, вместе с его стонами и рычанием; ей было больно, жарко, не хватало воздуха и тошнило от того, что Оуэн, казалось, достаёт ей до самых рёбер. Но при этом Эбби всё ещё была возбуждена — клитор пульсировал не то от боли, не то от странного резкого удовольствия, не попадая в такт ни движениям Оуэна, ни её собственному рвущемуся из груди сердцу, а постоянно проезжающаяся по взбухшему семенному карману головка только нагнетала мучительного удовольствия. Хотелось сдохнуть, а кончать — как-то не очень. Наконец, Оуэн захрипел как-то особенно натужно, толкнулся в неё сильнее — и замер; у неё похолодело в животе сначала от осознания, а потом от ощущения хлынувшей в кишки спермы. — Ах ты сволочь, — взвизгнула Эбби, чувствуя, как в заднем проходе становится почти нестерпимо больно от распустившегося узла. Вот такого с ней точно никогда не случалось — даже в самом разгаре гона, когда Оуэн, казалось, терял способность связно мыслить и выскальзывал из неё, чтобы Эбби могла зажать его член бёдрами и позволить двигаться с такой силой и скоростью, какую он хотел, — даже тогда он помнил, что Эбби далеко не омега и такого может не выдержать. А теперь… Ублюдок её вязал! Подумать только, как какую-то блядскую течную омегу! Это не было ни проявлением любви, ни даже животной потребностью покрыть любую подвернувшуюся особь — Оуэн будто нарочно метил её как свою собственность, давил, прогибал под себя так, как делали мужчины-альфы со своими врагами ещё до того, как первобытный человек изобрёл клинопись. Он её, чёрт побери, насиловал. И он был в гоне — на самом его пике сейчас. Понятно, как Эбби не учуяла этого, ведь она и не могла чуять циклы другого вида; но как его пропустили на медосмотре?.. Впрочем, наверное, это уже было неважно. Оуэн уже застрял внутри неё, накачивая до мерзкого ощущения надувшегося живота, и Эбби только и оставалось, что молча плакать от боли, исступлённо грызть зубами его предплечье, так удачно лежавшее под носом, и ждать. Вздрагивая от малейшего движения, она замерла, стараясь лишний раз не тревожить собственное тело; но Оуэну как будто мало было пометить её своей спермой — он хотел и её отклика, как будто такое действительно могло случиться. Отпустив её руку, он потянулся вниз, прижал двумя пальцами клитор и начал поглаживать — слишком сильно и резко для того, чтобы это было приятно, но недостаточно грубо для настоящей боли. Эбби всхлипнула, поводя бёдрами под его рукой в попытке уйти — и вдруг сжалась от неожиданности, когда живот вдруг подвело, и между её дрожащих коленей упало несколько капель спермы. Господи, да ведь она тоже только что кончила. — Прости меня, Эбс, — наверное, Оуэн уже начал приходить в себя, оправляясь от схлынувшей волны гона; он целовал её побледневшие уши, напрягшуюся шею над воротником куртки и округлую линию челюсти, словно это — словно вообще хоть что-то в этом мире — и правда могло его извинить. Еле-еле дождавшись, пока узел спадёт достаточно, чтобы выскользнуть из неё с отвратительным чпоком, позволяя сперме свободно стекать из растраханной дырки, Эбби оттолкнула от себя Оуэна и подскочила на ноги, чуть не упав из-за слишком сильно дрожащих коленей. Одеваться особо не пришлось, только подтянуть штаны, которые тут же промокли насквозь; у Эбби хватило ума скинуть куртку с плеч и повязать вокруг пояса, чтобы хоть на взгляд этого не было заметно — но кто будет смотреть, если все всё ясно почуют? Не разбирая дороги из-за злых слёз, заволокших глаза, она пулей вылетела к выстроившимся возле входа в больницу военным джипам, запрыгнула в первый попавшийся, не глядя. — С дороги! С дороги, мать вашу! — от крика ей рвало горло, когда Эбби со всей дури вжала педаль газа до упора в пол — грузовик, взвизгнув от натуги, подорвался с места в карьер и за считанные секунды добрался до ворот больницы; стоявший там в дозоре бета не успел даже сообразить, что происходит, только на рефлексе отпрыгнул в сторону смотровой вышки — а Эбби уже влетела в сетчатую створку на всей скорости и снесла её, как листок картона. Нахуй это всё.

***

— Вот чёрт! — Эбби едва успела нырнуть за покосившиеся доски причала, как с внешней стороны в них впилась целая очередь, взметнув в воздух тучу брызг и мокрой щепы. Это Волк или Шрам? Она не успела разобрать, достаточно с неё и того, что этот кто-то пытается её убить. Вскинув руку поверх укрытия, Эбби наугад выпустила пять пуль — где-то на четвёртой с той стороны послышался визг, а на пятой уже оборвался. Вот и славно, подумалось Эбби, когда она выкинула опустевший магазин и с щелчком загнала в паз новый, — значит, кто бы там ни был, угрозы для её жизни он уже не несёт. Тот факт, что основную часть каравана Мэнни успел довести до базы в назначенный Айзеком срок, и к моменту, как Эбби выскочила из парадных дверей больницы, разя на всю округу запахом не своей спермы, там оставалось всего восьмая часть от всей Стаи, уже никак не мог спасти её — той дюжины человек, которые стали свидетелями её истерики, оказалось вполне достаточно, чтобы пошатнуть её и без того нестойкий авторитет. Ещё хреновее было то, что одним из дюжины был Митчелл. И он же встал во главу последнего отряда, потому что Оуэн, на которого в отсутствии вожака ложилась роль заместителя, исчез из Лейкхилл сразу после неё, не взяв ни машины, ни даже патронов — испарился как по щелчку пальцев. Но Эбби узнала об этом только под вечер, когда всё же вернулась на базу Береговой охраны. Сама она, вынеся ворота больницы и лишив тем самым людей внутри защиты, пусть и номинальной, от заражённых и от Шрамов, бездумно петляла на грузовике по руинам Сиэтла, едва успевая уходить от возникающих тут и там на пути обломков дороги, балок и прочей херни, на которые была богата архитектура города. Ей нужно было успокоиться. Зализать укусы. Вымыть из себя малейший намёк на запах Оуэна, ведь стоило Эбби вдохнуть его носом, и её начинало серьёзно мутить (так что пока она глотала воздух ртом, молясь про себя, чтобы в ближайшем доме, в который она заберётся в поисках укрытия, найдётся закаменевший кусок мыла, любого, привередничать, как на стадионе, она не станет). Совершенно точно Эбби не могла вернуться на базу ВЛК в таком виде — потому что любая, самая паршивая бета сможет почувствовать этот запах и тут же донести об этом Айзеку. Если он, чего доброго, не повстречается ей сам — тогда лучше было бы ей застрелиться самой, так, по крайней мере, смерть хотя бы будет быстрой и относительно безболезненной. По джипу её могли легко отследить, так что, оставив его возле одной из троп, по которым ходили дневные патрули, Эбби порысила дальше на своих двоих, попутно высматривая ближайшую более-менее проточную лужу с водой, в которую можно было бы плюхнуться и отмокнуть, даже и без мыла. Судя по всему, она зарулила куда-то в район Леши — там в основном теснились маленькие коттеджные домики, почти не затронутые штормами и землетрясениями; обследовав на пробу два, Эбби почти поддалась было унынию — ни в одном не нашлось даже ржавых ножниц, не то что мыла и патронов (хотя последние ей сейчас были без надобности — пистолет, равно как и автомат, и мачете, и весь свой сраный рюкзак со всеми сраными вещами, которые ей так или иначе пригождались в рейдах, она благополучно забыла в больнице). Однако на третий раз ей улыбнулась удача: — Чёрт возьми, да тут же блядский горячий душ! Строго говоря, душ был скорее тёплым, а по нынешней погоде даже прохладным — это была всего лишь бочка во дворе чьего-то давно покинутого дома, с отрезанным дном, стоящая на опоре из четырёх перекладин, перевёрнутая вверх тормашками и подсоединённая к простецкой лейке, — но воды в ней оказалось достаточно после вчерашнего дождя; а на досках, постеленных вместо пола, обнаружилась пара флаконов засохшего шампуня. Эбби мигом разделась и нырнула под лейку, подставляя лицо под струи воды. Пусть с неё смываются нахуй и отпечатки Оуэна, и вонь старой больницы, и псиный дух казарм ВЛК — одно за одним, торопиться она не будет. Растирая ладонями жёсткий кусок шампуня, который Эбби кое-как выковырнула из флакона, и намыливая тело с бёдер вверх, к шее, она размышляла. Было что-то странное в этом их сексе с Оуэном, если исключить тот факт, что его в подобном виде вообще не должно было случиться. Эбби не понимала, как ему удалось выдоить из неё тот сухой оргазм, который даже был не совсем сухой — обычно женщины-альфы, не будучи в эструсе, могли кончать, но без спермы; а тут она была. Стало быть, её тело почему-то начало цикл? Или это просто случайность, и те несколько капель, которые она посчитала за свои, на самом деле были скатившейся между её ног спермой Оуэна? (Но откуда, если всё его семя было заперто в ней узлом? И секундочку, она ведь отчётливо ощущала, как внутри налился семенной карман, так, стало быть, всё-таки эструс?) Ещё Эбби думала про ту омегу, которую она упустила в Пайке. Широкая зелёная лента молодой листвы, едва-едва распустившихся почек и бергамота — вроде бы, тот скукоженный травяной лимон назывался именно так, — наверняка принадлежала иммунной девчонке из Солт-Лейк. Если она пришла сюда по душу Эбби, значит ли это, что она помнит её ещё с тех времён? Сумела ли она запомнить её в тот короткий миг сознания, когда просыпалась? Или полагается на память той второй, которая бета и которую в подвале прижимали к полу, пока она верещала обещания скорой смерти всем им, но главным образом ей, Эбби? Если они пришли её убить, то почему омега сбежала из Пайка, оставив после себя только ловушку световой бомбы, а не что-нибудь посерьёзнее типа противопехотки? Просто не нашла ресурсов или сознательно хочет поквитаться с ней лицом к лицу? Ответов ей никто, кроме самой омеги, дать не мог — а где её искать, Эбби в душе не ебла. Душ ей здорово помог: к тому моменту, как закончилась вода, Эбби уже совсем успокоилась и была готова к тому, что не осилила бы в предыдущем состоянии — начать разгребать всё то дерьмо, которое она наворотила. Эбби была далеко не дурой — иначе бы не продержалась вожаком Полярной стаи два с половиной года кряду, — и потому хорошо понимала: даже если ей повезёт, и по какой-то невероятной причине Митчелл и остальные одиннадцать человек засунут языки себе в жопы и не станут трепаться об увиденном, даже если Оуэн сделает вид, что ничего не случилось, и встанет под её начало в атаке на остров, даже если она вообще наберётся смелости повести за собой Стаю после всего, что произошло, в ВЛК к ней будет много претензий. Не сегодня, так завтра. И под претензиями Эбби понимала наказания вплоть до смертной казни. На ней уже висела и неудачная погоня за нарушителями, и угон катера, и собственно выход за пределы стадиона без разрешения; а теперь ещё и оставление отряда без надзора, плюс ещё угон джипа. Да только за последнюю выходку её по голове не погладят — а если и погладят, то не по голове, и совсем не ладонью, и не факт ещё, что после этого ей не придётся собирать с пола вырезанные со спины ремни (это в лучшем случае; в худшем её просто повесят). Так как же ей теперь следовало поступить? Почти наверняка нарваться на собственную смерть, но вернуться к Волкам? Или наплевать на всё, взять курс нахуй отсюда и сбежать из Сиэтла без даже паршивого пистолета в руках? Без, мать её, одежды, которая насквозь пропиталась спермой альфы и отстирать её теперь всё равно не было никакой возможности? Эбби выбрала первое. Она не могла не вернуться — чтобы идти дальше, ей нужно было сжечь к чертям все мосты, вяжущие её с прошлым, которого уже всё равно не вернуть, никак и никогда. И самым большим из них сейчас были ВЛК и предстоявшая битва с Шрамами. Решить вопрос с одеждой оказалось на удивление просто: в том же доме, когда Эбби обследовала его повнимательнее, нашлась пара приличных штанов, немного узковатых ей в бёдрах, тугая в груди майка и куртка на два размера больше, чем нужно. Видимо, здесь был или перевалочный пункт дезертиров, о которых так пёкся Оуэн, или просто стойбище одного из дневных патрулей, почему бы и нет. Вернувшись к джипу, Эбби вырулила на проезжую тропу и довольно быстро добралась до больницы; там уже ожидаемо никого не было, причём давно: судя по наползшей почти на весь Сиэтл чёрной плёнке туч, время приближалось к четырём пополудни — а по данным, что ей давал Айзек, самый пик бури придётся на восемь вечера. Заскочив за своим рюкзаком, Эбби на мгновение затормозила прямо посреди холла — ей вдруг показалось, что где-то по боковым коридорам стелется отзвук той самой ленты запаха, который отдавал молодой зеленью, — но она предпочла порысить дальше, решив для себя, что молодой зеленью так-то может пахнуть и лес за окном. На стадион она заезжать не стала, направившись прямиком на базу Береговой охраны. На удивление, её не встречали — по крайней мере, не так, как Эбби того опасалась: никто не порывался схватиться за пушки и въебать ей по лицу прикладом, пока она шла по плацу туда, где у причала выстроилась эскадра катеров и большая часть Полярной стаи. Эбби поначалу подумала, что вся — однако, там не было Оуэна, что в принципе её не удивило, и Мэнни, чего Эбби никак не ожидала. Она обратилась к проходившей мимо бете, которую, кажется, звали Элен: — Где Мэнни? Та смерила Эбби долгим взглядом, будто раздумывая — стоит ли отвечать вожаку, который скоро наверняка окажется нанизанным на ветки деревьев за то, что не смог принять поражения и уйти по своей воле, — а потом всё же сказала: — У него своё задание — пошёл искать твоих друзей, Оуэна и Мэл, которых с обеда уже недосчитываются. Ах, вот оно что. Ну, так, может, даже лучше — с одной стороны, Эбби хотела бы иметь за плечом надёжного друга, который будет грызться за неё хоть со всей Стаей разом, но с другой, для него это означало бы верную гибель. Она в равной степени не была в восторге и от мысли увидеть смерть Мэнни, и от возможности погибнуть на его глазах первой — наверняка смерть будет неприятная и долгая, так что пусть лучше Мэнни запомнит её с хорошей стороны. Ну, насколько это возможно. Стая уже была готова отправиться в путь, но медлила — все, как один, смотрели на неё, как будто ничего не случилось и Эбби — всё та же Полярная Волчица, которой они доверяют свои жизни в бою. — Командуй, Волчица, чего ждёшь? — раздался за спиной грубый голос. Айзек смотрел на неё так, будто пытался насквозь прожечь; Эбби захотелось зажмуриться, как перед прыжком в холодную воду, но вместо этого она привычно вскинула руку и махнула, отдавая приказ: — Стая, по катерам! Выдвигаемся! Как ни странно, её послушались. Они высадились на Интербей строго по плану в семь вечера, когда дождь крупными каплями уже барабанил по земле и крышам катеров, а волны буквально в миле от берега уже набирали высоту и ревели под порывами штормового ветра. Вместе с погодой переменилась и Стая. Что-то было очевидно не так. Во-первых, Эбби чувствовала себя странно возбуждённой — она списывала это на ожидание тяжёлой битвы, однако то, как резко подёргивались носы женщин-альф в её Стае, стоило ей пройти мимо, наводило её на нехорошие мысли; во-вторых, то, как начали вести себя Волки после выгрузки на берег, разительно отличалось от их привычного спокойного следования за вожаком. Эбби начала было выговаривать: — Стая, готовность… — но её прервал выступивший вперёд Митчелл: — Пора бы тебе перестать играть в вожака, Эбби. Айзека тут нет, некому тебя при случае защитить, так что признай уже, что больше вести Стаю ты не в состоянии. О, а она всё ждала, когда же это случится. Интересно, почему им понадобилось столько ждать, чтобы высказать ей претензию. Неужели вправду слухи о её совместном с Айзеком прошлом были настолько прочны? Тогда она, наверное, должна быть ему благодарна, пусть и за дополнительные пару часов жизни. Эбби развернулась всем корпусом к подавшему голос альфе: — Совсем не вовремя ты решил заявить права на вожачье место, Митч. — А как по мне, самое время. Полярная стая не может идти в бой под руководством пидорской альфачьей подстилки. Эбби оскалилась с долей какого-то лихого веселья — скажи ублюдок ей такое с утра, сразу, как она вылетела из больницы, она б его разорвала прямо на месте; а теперь те проблемы казались ей абсурдно далёкими: — Ты, помнится, буквально накануне жаловался, что от меня альфой не пахнет. Так вот теперь аж двумя, и ты опять недоволен? Определись уже, бога ради. — Не пытайся скрыться за маской своего сарказма, Эбби. Тебе отлично известно, что в ВЛК подобных связей не терпят. — А что ж тогда при Айзеке-то оподливился сказать? Ведь такая была шикарная возможность вздёрнуть меня за шею прямо там, на воротах базы. Митчелл раздражённо зарычал: — Думаешь, я не понимаю, что твоим словам, скажи ты, что я несу бред, он поверил бы скорее? Ты, ушлая тварь, выгадала момент, чтобы из всех людей, оставшихся в больнице, только я один был альфой и не смог бы заручиться поддержкой остальных. А сейчас от тебя, конечно, несёт совсем не альфачьей спермой. Но это уже последняя капля. — Он прав, Эбби, — за его спиной появилась ещё одна альфа, Сара. Отличная была ищейка, с тоской подумалось Эбби, они на пару иногда отлично вылавливали засевших в засады Шрамов, не оставляя им ни шанса. — Ты сама много раз возвращала в казармы тех, у кого начинался гон или эструс, но как случилось такое с тобой, не посчитала нужным передать кому-либо управление Стаей на время собственного цикла, — Сара вздрогнула ноздрями, подтверждая догадку, которая мучила Эбби с самого утра; чёрт возьми, она ведь до последнего надеялась… Что ж. Обманывать саму себя у неё, как всегда, выходило неебически паршиво. Эбби окинула строй тяжёлым взглядом и уточнила: — Это решение всей Стаи? Судя по тому, что кивнули только двое перед ней, споры шли жаркие; но, поскольку никто не сменил стороны, показывая, что готов стоять рядом с действующей Полярной Волчицей и защищать её статус, Эбби поняла, что это было равносильно молчаливому «да». Вся сотня — чуть меньше за вычетом Мэнни и Оуэна, потому что их физически тут не было, и нескольких человек, включая Сару и Митчелла, которые открыто встречали её взгляд, — не решалась посмотреть ей в глаза. Даже Нора стояла, понурившись и разглядывая носки своих ботинок, лишь не поднимать глаз, но Эбби её и Ника понимала больше остальных — они, хоть и входили в Стаю, всё же были бетами и их голоса терялись против голосов других. Случись стычка за отстаивание места вожака, и их убьют в первую очередь. Эбби подняла руки, признавая очевидное: — Тогда я отступаюсь от своего звания. — Ну уж нет, — Митчелл выхватил из кобуры пистолет и направил ей в лоб. — Ни один из тех вожаков, которых смещали бунтом, не ушёл живым, и хрен ты угадала, если думаешь, что, отступив в последний момент, спасёшь себя. — Эй, Митч, — выступил кто-то из строя. — Не забывай, мы обещали тебе поддержку только в том случае, если ты дашь ей уйти живой. Бесконечно долгое мгновение Эбби смотрела в черноту дула, играя в гляделки с собственной смертью, — а потом ублюдок, державший его, опустил руку и презрительно сплюнул: — Да и пошла ты нахуй. Тебя всё равно пристрелят Шрамы, если не сожрёт какая-нибудь падаль в местных лесах, которую Айзек приказал наловить и выпустить вчера вечером, чтобы измотать ублюдков. Знаешь, я лично загнал в контейнер двух шамблеров. Надеюсь, ты попадёшься именно им, — отвернувшись, Митчелл махнул рукой: — Стая, погнали! Наблюдая за тем, как неровный строй Полярной стаи исчезает между стволов деревьев, Эбби не знала, что в ней преобладает: облегчение из-за того, что жизнь ей всё-таки сохранили, или сожаление — что не предусмотрела себе отдельного катера, и теперь все ключи унесли с собой её бывшие соратники. Их самих ей жаль не было, только своих друзей; пожалуй, Эбби хотела бы, чтобы Нора и Ник нашли себе какое-нибудь настолько же удачное дело, как и Мэнни. Но что уж тут было рассуждать, сложилось всё так, как сложилось — и теперь ей нужно было найти выход с острова, желательно, не скопытившись при этом где-нибудь по дороге от стрелы в голове, или от напряжения внизу живота, которое уже сейчас казалось невыносимым. И это Эбби ещё не вошла в полноценный эструс. В общем, ей по большей части везло: пошныряв туда-сюда по Интербею в надежде, что какой-нибудь растяпа из Стаи всё-таки забыл ключи зажигания в замке катера, Эбби решила двигаться вглубь острова. Наверняка у Шрамов есть свои причалы, а на них — свои лодки. Ей хватило бы и сёрф-доски, чтобы выплыть (ну ладно, с последним Эбби, может, и погорячилась; да, Разлом в ширину был не больше пары миль, только эти мили легко преодолевались лишь в ясную тихую погоду, а когда её ожидать, Эбби не бралась предположить). Она шаталась по острову час, борясь с собственным телом, которое выжигало её изнутри пылом возбуждения, вот-вот грозящегося подняться к самому пику — разве что чудом её если и замечали враги, то уже поздно, и Эбби успевала нашпиговать ублюдков свинцом. На исходе второго часа по воздуху отчётливо потянуло гарью, а вдалеке над кронами деревьев небо залилось малиновым. Поскольку для рассвета было ещё рановато, да и вряд ли солнце смогло бы пробиться сквозь плотную пелену туч, сейчас сливающих на Сиэтл годовой запас воды, Эбби логично заключила — это зарево от пожара. По направлению — вроде бы со стороны Гавани. Туда она и двинула. Гавань действительно оказалась залита огнём от первого дома до последнего; Эбби хотела броситься туда, как вдруг её остановил кто-то… Сначала она подумала, что Шрам, но, присмотревшись, удивленно вскрикнула: — Крис? Пустынного Волка трудно было узнать: залитый кровью от лба по всему лицу, с безобразным ожогом над правым глазом, который, похоже, лопнул от жара и теперь запёкся мерзкой белой кашей на щеке, Крис сидел под укрытием опрокинутой повозки и безрезультатно подбирал под себя культю оторванной по колено ноги. Самой голени нигде не было видно. — Они были в наших рядах! — не успела Эбби задать вопрос, Крис ответил на него сам. — Можешь представить себе — порезали лица прямо после сигнала атаки и накинулись на стоявших рядом товарищей. Мне ещё повезло, в моей Стае попалась только пара ублюдков, их тут же придавили. А из переярков почти половина была чёртовыми Шрамами. Они одолели Айзека минут за десять, я видел, как они его голову насадили на пики перед воротами своей Гавани. Мои Пустынники устроили им жаркую песчаную ночь, прежде чем сложить жизни на этом блядском клочке земли. Теперь всё, что осталось от Стаи — это её вожак. — Но где остальные? Где Полярная Стая? Почему никто не приходит на подмогу? — Их нет, Эбс. Всех вырезали, подчистую, — с сожалением покачал головой Крис. — Они пошли каким-то странным путём, слишком близко к дозорным пунктам, вот их и засекли раньше положенного. Я не видел, но услышал это из переговоров Шрамов между собой. Может, и брешут, но я бы поставил на то, что это правда. Эбби осела, услышав это. Подчистую? Но ведь… Господи. Ник. Нора. Оба её друга погибли из-за тщеславности ублюдка Митчелла. Эбби стиснула зубы так, что эмаль противно заскрипела: попадись ей обмудок сейчас, она бы не погнушалась воспользоваться казнью Шрамов, только вспарывала бы ему живот очень медленно — чтобы он видел её скорбь и ярость и мучался столько, чтобы хоть немного её утолить. Она хотела было увести Криса прочь, но тот испустил дух прежде, чем Эбби успела перекинуть его руку себе на шею. Так она и оказалась снова здесь, на Интербее — Эбби вернулась в надежде найти хоть какую-нибудь лодку (ведь наверняка Шрамы, которые преследовали остатки Стай, высаживались на всех возможных береговых линиях). В неё начали стрелять, но, кажется, это был последний живой человек на всём побережье; и вот она уже начала выискивать глазами, где бы поудобнее пробраться к воде и поискать катер, как за спиной послышалось злобное: — Здесь осталось ещё три пули, и поверь, я каждую из них всажу тебе в череп, Эбби.

***

Этот запах она не спутала бы ни с чем другим, даже если бы валялась с наполовину пробитым черепом. Эбби подняла руки, показывая, что сражаться не собирается: — Прошу тебя, давай поговорим. — Я тоже тебя просила, Эбби. Умоляла не убивать его, унижалась, лишь бы ты оставила его в живых, мне было всё равно, я готова была на что угодно пойти, чтобы спасти его… А ты срать хотела на мои мольбы. — Что?.. — У Эбби заледенело в затылке, когда она сложила два и два. — Так это ты была в том подвале? — Представь себе. Ты даже не посчитала нужным обернуться, так что получишь пулю, как паршивая псина… А ну замри! — взвизгнула стоявшая в трёх шагах за её спиной омега, но опоздала — Эбби уже развернулась к ней всем телом и встретилась с ней глазами. Она за эти годы мало изменилась: была всё такой же тощей, грязной, растрёпанной, какой Эбби увидела её впервые на базе Цикад в Солт-Лейк-сити, может, только малость в высоту подросла, — но теперь девчонка не валялась без сознания, подтопленная до полусмерти, а была вполне бодра, крепка и отчаянно зла на весь мир — и, очевидно, на Эбби в особенности. Правда, когда их взгляды встретились, девчонка вдруг побледнела (то есть, Эбби предположила именно такую реакцию её кожи, хотя на самом деле из-под сажи и грязи мало что было видно; зато как у неё округлились глаза, не заметить мог разве что слепой) и опустила револьвер: — Ты?.. Кого именно она в ней увидала, Эбби сказать не бралась. Может, не ожидала встретиться лицом к лицу с убийцей своего… Кем же ей мог приходиться Джоэл? Напарником? Опекуном? Или, не приведи господи, любовником? У Эбби слегка подвело живот от одной только мысли об этом — так что она поспешила прогнать их и сосредоточится снова на девчонке — Элли, вдруг совершенно отчётливо вспомнилось Эбби. Её зовут Элли. — Так ты преодолела столько миль от дома, пытала моего друга, убила нескольких моих лучших солдат, чтобы — что? Отомстить за Джоэла? — Именно. И я это сделаю, так или иначе. — Но зачем это тебе? Только подумай. Он убил стольких людей… И моего отца. Он был на девятом месяце, с недели на неделю я ждала появления на свет своих братьев — но ублюдок всё равно… — Эбби тряхнула головой, отгоняя воспоминания, всё ещё жалящие её острой болью. — Ты не видела, что там произошло. — Видела. Вернувшись через два года в Солт-Лейк, я застала только пятна крови на стенах, но и их хватило. — И ты до сих пор считаешь, что после всего этого он имел право на жизнь? Руки Элли, сжимавшие револьвер, задрожали так сильно, что ствол заходил ходуном, целя теперь то в плечо Эбби, то в живот, то в бедро. Зелёные глаза девчонки, такие же зелёные, как и её запах, вдруг наполнились слезами; Эбби задала ей довольно простой вопрос — однако, кажется, именно на него девчонка так и не нашла для себя ответ. — Может, Джоэл и заслуживал смерти… — начала было она, но Эбби не смогла дослушать. Её снесло с ног так неожиданно, что даже не рефлексе она не успела отмахнуть кулаком в воздух, чтобы остановить противника: больно ударившись спиной об землю, она кубарем покатилась дальше, сцепившись с нападавшим не на жизнь, а на смерть. Было совершенно плевать, кто это — Шрам, Волк, да хоть сам Айзек, сумевший встать без головы и найти её здесь как раз в тот момент, когда Эбби нащупала незаметную брешь в ненависти Элли, — извернувшись, она цапнула зубами по схватившей её поперёк груди руке. Та отдёрнулась, но взамен другая, вцепившаяся ей в забранную косу, приложила Эбби лбом об неудачно подвернувшийся камень — раз, другой, третий, после которого у неё уже не получалась сопротивляться так же активно из-за ослепляющей боли. Противник, воспользовавшись преимуществом, навалился на Эбби всем весом и, прихватив её локтем за шею так же, как она сама душила врагов (значит, всё-таки Волк, как-то отстранённо пронеслась мысль в её истерящем от нехватки кислорода мозгу), пережал гортань. Эбби засучила ногами по земле, хрипя от натуги — она уже могла слышать отвратительный хруст собственных позвонков, ещё чуть-чуть, и гортань тоже схлопнется в кровавую кашу, — как вдруг услышала выстрел. Потом ещё один, ведь её противник никак не отреагировал на первый, только чуть вздрогнул и согнул локоть ещё сильнее, будто в попытке забрать Эбби с собой на тот свет. Третья пуля ожгла её по уху, зацепив самую кромку — зато хватка на шее наконец-то ослабла. Тело Митчелла, с аккуратно прошитым насквозь черепом, рухнуло на неё, придавливая собственной тяжестью, тем особым её ощущением, когда по рукам и ногам стреляет паникой от осознания того, что ты рискуешь не выбраться из-под неё, ведь теперь это просто две сотни фунтов безвольного мяса — оно ни сопротивляться, ни помогать уже не будет. Эбби поднапряглась, выгнула спину, как норовистая кобыла, сбрасывая с себя мёртвое тело, и поднялась на ноги, заходясь кашлем и хрипами. Элли стояла перед ней, во все глаза глядя на то, что сделала, как будто сама себе поверить не могла; дуло револьвера ещё дымилось от последнего выстрела. Кашлянув в последний раз, Эбби прохрипела: — Говоришь, три пули было?.. Девчонка подлетела к ней молниеносно, как вспышка — была там, а уже тут, — и приставила к её горлу невесть откуда взявшийся нож. — Мне похуй, как именно ты сдохнешь. — Тогда зачем стреляла? Чтобы убить собственными руками? — Эбби прищурилась, не позволяя сарказму прорваться чем-то большим, так ведь и впрямь помереть недолго. Она ещё видела ту щель, то крохотное сомнение в своей правоте, которое мешало ненависти Элли схлопнуться накрепко и дёрнуть рукой, чтобы вонзить лезвие Эбби в горло, — и она не преминула забраться в эту щель собственной правдой: — Ты мне не враг. Если хочешь, прирежь меня прямо здесь и посмотри, будет ли тебе после этого легче, — но для начала ответь себе: ты жаждешь моей смерти потому, что я убила Джоэла, или потому, что втайне сама желала ему того же? В чём истинная причина твоей мести? Ну же, Элли? Это была такая очевидная нить — потяни за неё, и прочная броня, нанизанная на ненадёжные петли, тут же просыплется вниз, обнажая нежное, легко ранимое нутро, в которое так и хочется забраться пальцами, но не чтобы взрыть его ногтями, пуская тёплую алую кровь, а чтобы… приласкать? Унять, наконец, ту боль, что терзала её все эти годы? По щекам Элли катились слёзы, чертя светлые полосы в пыли и саже, делая её похожей на зебру — белая полоса, чёрная, снова белая и чёрная, — и Эбби вдруг почувствовала, как её кроет иррациональным желанием вытереть их, сжать в ладонях это худое бледное лицо, пройтись большими пальцами под огромными глазами цвета жухлой августовской зелени, чтобы почувствовать на подушечках щиплющую солью влагу и гладкость кожи. Возможно, только прижатый к горлу нож её и останавливал. — Я так его ненавидела, — Элли заговорила внезапно — без предупреждения, без попыток доказать Эбби её неправоту; слова просто полились из неё всё равно что жёлтый вонючий гной из раны, которая долго-долго тухла под грязными повязками. — За то, что принял решение за меня. За то, что лишил мир последнего шанса на спасение. За то, что лгал мне в глаза, даже не пытаясь сделать вид, что раскаивается. Я думала, что в Солт-Лейк он убил и ту, ради которой я… — она запнулась, ломая брови в каком-то непонятном для Эбби замешательстве, — и, так и не закончив, снова зачастила: — Но жить столько времени, ненавидя кого-то рядом, настолько близкого, что сердце болит при каждом взгляде на него — это убивает. Медленно растворяет тебя, как в кислоте. И выбор остаётся небольшой — или сгореть окончательно, или попытаться выплыть, пусть с пузырящейся кожей, пусть обезображенной на всю жизнь, но… Выплыть. Остаться в живых. В ночь перед тем, как он ушёл в этот патруль, я с ним… В общем, мы поругались. И я поняла, что больше не могу делать вид, что между нами всё нормально — потому что это было нихуя не так. Мне дорогого стоило прийти к нему и признать, что я наконец созрела для восстановления отношений с ним. Я была готова простить его — а ты проломила ему череп и забрала у меня этот шанс. — В таком случае, что мешает тебе простить его сейчас? — Тебя ёбнули по голове и ты меня не расслышала? Он мёртв! Твоими, блядь, руками убит! Как я могу простить труп? — Так же, как и живого. Прощать кого-то или продолжать ненавидеть — это лишь твой собственный выбор. — Почему-то сама ты руководствовалась явно не этими рассуждениями. — Я ошиблась. Убийство Джоэла ничего не дало мне — потому что на самом деле мне нужен был не он, а… Ты. Эта простая мысль возникла в голове сама собой — до сих пор Эбби не думала в таком ключе, но вот же он, ответ: в своих кошмарах она бежала по шоссе за машиной, уносившей от неё ту самую, единственно правильную пару, и за ней же Эбби приехала через три штата в Джексон, надеясь, что где-то рядом с Джоэлом до сих пор держится иммунная девчонка; но жестокой игрой разума она считала своё неосознанное стремление туда желанием отомстить. И потому не смогла разобрать запах Элли в том подвале — сама себе перебила нюх вонью крови, сама выбежала из подвала прежде, чем девчонка вырубилась от удара ботинка по лицу, и больше не возвращалась туда, даже чтобы проверить, выполнили ли её приказ оставить и брата Джоэла, и эту девчонку в живых, или нет. Но, даже если мозг не смог идентифицировать запах, тело всё равно успело глотнуть феромонов; тогда легко объяснить и самый первый эструс, в Солт-Лейке, и то жуткое мучение протяжённостью в неделю, что началось сразу после, да и по времени… Господи, ведь самым очевидным указанием было время. А Эбби за своей местью всё так феерично проебала. Но, раз она реагирует на запах девчонки как на идеальную генетическую пару, Элли тоже должна отвечать ей схожим образом. Сейчас она стояла так близко к Эбби, что той не составило никакого труда наклониться к её уху, не обращая внимания на острое жжение от ножа, и прошептать: — Опусти. Элли вздрогнула, как от удара — но по воздуху тут же поплыла волна терпкого свежего запаха, который мог означать только одно: она ответила, потянулась к Эбби, как к своей идеальной паре. Рука девчонки, до того мелко вибрировавшая от напряжения, прижала нож на мгновение чуть крепче — и опустилась. Больше Эбби ничего не нужно было объяснять. — Ты… для меня, да? И тогда было, в госпитале?.. Нет, там было полно других женщин-альф, обязательно кто-то почуял бы, да и отец не начал бы операцию при таком состоянии. Может, после? По тому, с каким отчаянием Элли зажмурилась, Эбби поняла — она попала в самую точку. Именно после госпиталя у неё случилась охота, да такая, которую никакая другая альфа не могла удовлетворить, потому что Элли впала в охоту только для Эбби. Отец как-то рассказал ей, что у генетически удачных пар запах формируется поочерёдно — первым на совместимость реагирует организм омеги, делает предложение, воспроизводя специфические феромоны, на которые альфа должна ответить собственным запахом; но между людьми с максимальным совпадением реакция происходит сразу у обоих. Достаточно неосознанного вдоха — почти как со спорами кордицепса, — и процесс уже будет запущен. У омеги это проявлялось раньше и сильнее: сама она могла этого ещё не осознавать, а тело уже начинало вырабатывать новый, особый запах, предназначенный для зова одной конкретной альфы. Другие тоже могли его чуять, могли даже пытаться претендовать на такую омегу — только она в любом случае никого бы не подпустила. Альфа же, глотнув даже простого запаха идеальной генетической пары, тоже меняла тон, но по нему уже труднее было определить, предназначен он для кого-то конкретного или это просто одна из возможных вариаций, зависящих от внешних факторов типа еды, настроения альфы и прочего. И в любом случае, как только идеальная пара оказывалась в доступной близости друг от друга, они неизменно оказывались во взаимном цикле. Элли, возможно, тоже знала всё это — потому что тряслась что осенний лист на ветру, то ли из-за того, что промокла насквозь из-за дождя, то ли потому, что не только из-за него: — Я тебя ненавижу. Я не могу хотеть тебя, но что-то внутри меня… Боже, Эбби, я так тебя… Повинуясь сиюминутному порыву, Эбби склонилась к самой её шее, втянула воздух полной грудью — запах разлился по рецепторам яркой свежестью, защекотал приятным теплом внизу живота, в мгновение ока заставляя налившийся кровью клитор пульсировать от желания, — и протяжно застонала в маленькое покрасневшее ухо: — Я могу просто сказать тебе, и через секунду ты будешь валяться в траве, умоляя, чтобы я тебя трахнула. — Не надо, пожалуйста… — новая волна дрожи пробила всё тело Элли, сдабривая запах зелени чёрной перчинкой страха. Эбби не любила перец, и тем более ей не нравилась мысль о том, что Элли может её бояться, потому что какая из неё тогда нахрен идеальная пара, если одной из двух половин это не приносит никакого удовольствия? Эбби подняла руки, сложила ладони лодочками, как будто собиралась обнять ими лицо Элли, притянуть поближе и впиться голодным поцелуем в её обветренные, обкусанные губы — их дыхание уже смешивалось в воздухе, облачками вздымаясь вверх и запутываясь в их волосах; она буквально заставила себя сказать то, что собиралась, и это было как никогда сложно, но со сложностями Эбби была приучена справляться на отлично: — Как скажешь. Не в моих правилах спать с тем, кто этого не хочет, так что… Я не прикоснусь к тебе, пока ты об этом не попросишь, — она резко отстранилась и, развернувшись спиной, в который раз уже за сегодняшнюю ночь окинув взглядом Интербей. — Как ты попала на остров? — Что? — На остров, спрашиваю, как добралась? Лодка, катер, что? Может, я сумела бы вывести нас отсюда, чтобы мы могли переплыть обратно на материк до того, как жаждущие нашей крови Шрамы смогут нас найти. Элли, казалось, совсем потерялась в своих мыслях: — Я… да, катер. Он стоит где-то к северу от пожарища. В любой другой ситуации Эбби могла бы идти по ночному лесу без проблем, ориентируясь лишь на нюх и звуки — но долбящая по листьям дробь дождя скрадывала вообще любой рельеф, затирая всё белым шумом, а запах… Ну, единственным запахом, который забивал ей нос, был запах Элли. Поэтому Эбби предпочитала дышать ртом. Им удалось пробраться в ближайшее поселение Шрамов, пустующее, как и несколько прочих, уже виденных ими по пути, чтобы взять факел — по крайней мере, с ним они не рисковали свернуть себе шею, споткнувшись о какой-нибудь выступающий из-под земли корень. Идти приходилось медленно, едва переставляя ноги по осклизлой траве, и темп не нравился ни одной из них, но выбора особо не было. — Эбби, — позвала девчонка за спиной, когда они забрались уже далеко от побережья вглубь леса. — Пожалуйста… Я больше не в силах терпеть. — Пожалуйста, что? — Вариантов того, о чём могла просить Элли, было множество; тот, который Эбби хотелось бы услышать больше всего, в это множество входил, но она не тешила себя напрасными надеждами… — Трахни меня.

***

Когда-то Эбби мечтала о том, чтобы у неё был иммунитет к кордицепсу. За это она готова была отдать многое, вплоть до собственной жизни. В её нынешнем мире иммунитет не стоил ровным счётом ничего. Может, умение дышать отравленным спорами гриба воздухом и давало кое-какое преимущество; может, хорошо было идти сквозь застывших в полудрёме щелкунов и знать, что, если вдруг скрипнешь половицей и они на тебя нападут все разом, ты сможешь отделаться парой укусов и просто замотать их скотчем, а не пустить пулю себе в лоб только потому, что отныне ты обречена. Но та глобальная надежда на будущее — каким бы оно там ни было после двадцати лет беспросветного существования в качестве вымирающих видов, светлым или с пепельно-серым крапом грядущих проблем, — уже исчезла. Сейчас, пять лет спустя, если и было в этом мире что-то, за что Эбби хотела бы умереть без промедления взамен на то, чтобы хоть один раз это увидеть, услышать или прикоснуться к этому, — то это тот жалобно-отчаянный стон, с которым Элли выдохнула тихое: — Трахни меня. Эбби сперва подумала, что у неё просто глюк случился на фоне окутывающего её шума леса, холодрыги, собственной усталости и невозможно-острого запаха омеги в охоте, который пробирался под кожу и заставлял живот туго наливаться выматывающим желанием. Они шли уже довольно долго — минут двадцать, за которые положение Спейс-Нидл на периферии, иногда выглядывавшей из-за деревьев, сменилось с левой стороны на правую, значит, как минимум половина острова уже осталась позади, — и Эбби, как бы ни старалась дышать через рот, поменьше и поглубже, чтобы не глотать лишний раз сводящий с ума запах Элли, сама не заметила, как сбилась и начала тянуть его при каждом порыве ветра. А ветер, как назло, дул именно со стороны бредущей за её спиной Элли. Она думала, что мучается так одна — но, как оказалось, Элли рядом с ней было не легче; и Элли же первой сдалась под натиском своего вспыльчивого характера, подходя к ней ближе и обвивая тонкими руками её крепкий живот, безошибочно определяя место, где под закаменевшими мышцами глухо пульсировал наполнившийся под завязку семенной карман. Они были примерно одинакового роста, так что Элли чуть-чуть не доставала губами до её уха — впрочем, она вполне компенсировала эту досадную деталь поцелуями в шею. — Я надеюсь, ты хорошо подумала, потому что если мы начнём, это дойдёт до самого конца, — низким от напряжения голосом проворчала Эбби; любой другой, услышав такой тон, наверняка принял бы его за угрозу и испугался бы. Элли не была любым другим — она была её омегой, её истинной парой, и помимо голоса чуяла ещё и запах, который сейчас наверняка во всей красе расписывал ей, насколько же мокро у Эбби между ног. — Лучше, чем когда-либо в жизни. Может, я и не очень люблю думать, но этот случай — исключение, — на последнем слове Элли чуть задела кромкой зубов по коже на самом стыке с завязывающимися в косу прядями, отчего по натянутым нервам Эбби шибануло ослепительно-белым огнём. Развернувшись к омеге всем телом, она уронила факел — да насрать, что он в итоге погаснет, сейчас для неё важнее всего было почувствовать Элли в своих руках, — и, обхватив её за талию, втиснула спиной в ближайший ствол дерева; их зубы клацнули друг об друга, с такой страстью Эбби вписалась ртом в рот Элли, вытягивая из неё стон за стоном, вынуждая бороться языком за право вести — и тут же уступая, чтобы заманить её в свой собственный рот, обхватить губами упругий гибкий язык и пососать, обещая то же ощущение в скором времени между её ног. Элли её сигналы прекрасно считывала, и потому судорожно потиралась об неё всем телом, закидывала тощие руки ей на затылок, вплетала пальцы в косу, уже наверняка порядком разворошённую. Целовать её было хорошо, но вот дальше… Эбби, если честно, в душе не ебла, как вести себя с омегой, да к тому же в самом разгаре охоты. Животные инстинкты подначивали её просто повалить Элли спиной в траву, устроиться между её широко раздвинутых бёдер и начать втираться своим клитором в её — без касания губами, без переплетения пальцев, которое, как Эбби казалось, было порой куда эротичнее самого развязного секса, даже без взгляда друг другу в глаза. Но ей так не хотелось. Иногда бессонными днями она представляла, как бы встала на колени перед рыжеволосой девчонкой, провела кончиком носа по внутренней стороне бедра, впитывая запах: чуть терпкий от колена, потому что у неё наверняка там постоянно расцарапана кожа от частых падений, забирающий в насыщенность по мере того, как Эбби поднялась бы вверх, к выпуклому лобку, покрытому рыжими кольцами волос, и, наконец, раскрывшийся во всю мощь там, где нос Эбби нырнул бы в мягкие складки кожи над клитором. С её фантазиями нынешняя ситуация различалась разве что тем, как выглядела Элли немного по-другому, не так, как в больнице в Солт-Лейк — и это, пожалуй, заводило Эбби даже больше. В конце концов, решила она, действовать будет так, как ей подскажут одобрительные стоны омеги. Судорожно сдёрнув с Элли нелепую толстовку, под которой оказалась столь же нелепая джинсовая рубашка, Эбби отбросила её куда-то за спину и, задрав майку к шее, принялась выцеловывать тонкие острые ключицы; только теперь она заметила, что бра Элли как не носила, так и не носит — и благодарно лизнула маленький розовый сосок, щекоча другой большим пальцем. Элли над головой оглушительно ругалась — так, что было понятно: если Эбби вздумает остановиться сейчас, она её загрызёт. О, это сообщение она поняла. Эбби опустилась на колени, невесомо проводя пальцами по слишком худым бёдрам Элли поверх джинсов, но кусая для контраста кожу на её впалом животе, не прокалывая, только разбавляя удовольствие предвкушения лёгкой болью, но рыжая даже от такой нехитрой ласки запрокидывала голову и громко стонала в темноту ночи. Расправиться с джинсами на этот раз удалось удивительно быстро — оказывается, когда Элли не валяется без сознания, а активно помогает себя раздевать, это экономит уйму времени, — и Эбби не смогла отказать себе в удовольствии приникнуть носом туда, откуда парило умопомрачительным ароматом омеги в охоте. А на вкус она должна быть ещё лучше. Закинув одну её ногу себе на плечо, Эбби поцеловала выступившую тут же жилу, ведущую прямо к набухшим от прилива крови большим губам, лизнула поверх спутанных волосков её лобок — и, наконец, скользнула языком между складок. На вкус Элли была как… Эбби не могла так сходу определить. Как солёная морская вода, только несравнимо более вкусная, или как кленовый сироп — на любителя, конечно, но, если тебе зашло, оторваться ты не сможешь и будешь лить его буквально в любую еду. Как оказалось, Эбби была вполне любительницей — не кленового сиропа, а терпкой смазки её омеги. Обведя языком крупную бусину клитора, она скользнула языком дальше, толкаясь внутрь восхитительно туго сжимающегося влагалища; кончик сам собой загнулся вверх, проходясь по передней стенке — Эбби услышала тонкий визг на грани задушенного хрипа, а под языком вдруг стало свободно и как-то сразу мокро, куда грязнее, чем было раньше, немного смазки потекло по её подбородку и закапало на грудь. Эбби не знала, что именно она сделала, но поняла: вот теперь Элли полностью открыта для неё и готова перейти к следующему этапу вязки. Выдержки ей хватило ровно на то, чтобы снять с себя остатки одежды и расстелить по траве толстовку Элли, чтобы защитить её спину от холодной земли, — а дальше всё потерялось в мареве душного желания, мокрой кожи, стонов, сплетённых пальцев и судорожных толчков бёдрами. Эбби очнулась только тогда, когда почувствовала, как к сжатому отверстию подкатывает тугой ком спермы, грозясь вот-вот выплеснуться наружу. Она отстранилась за пару секунд до этого — Элли недовольно завозилась, пытаясь притереться промежностью обратно к ней: — Давай… Ну же! — И не подумаю. Для такого ты должна быть в трезвом уме и твёрдой памяти, а не исходить феромонами на всю округу. Я лучше… пальцами. — Ну-ка посмотри на меня, — руки Элли требовательно вцепились ей под косу, неожиданно-сильно заставляя Эбби оторваться от покрасневшей кожи на шее и взглянуть ей в глаза. — Похожа я на неадекватную? — Ещё как, — фыркнула Эбби, но тут же мучительно застонала от впившихся в кожу головы ногтей — от такого нахальства по позвоночнику продрало жарким, противоречивым желанием подчиниться просьбе Элли и отказать ей, продавить свою линию до конца. Эбби закусила губу, жмурясь под гнётом невыносимого удовольствия, и из-за всех сил старалась не толкаться бёдрами в промежность Элли, потому что пара-другая неаккуратных движений — и она кончит. Её не пугал сам факт, судя по налившемуся почти до боли туго животу, хватит ей на всю ночь и ещё немного останется; пугало её то, что Элли может не осознавать серьёзность последствий. — По крайней мере, все неадекватные, которых я видела, выглядели в точности как ты сейчас. — Это у меня просто лицо такое. — Если в тебя попадёт… моя… Ты можешь забеременеть. Даже не так — ты наверняка понесёшь с первой попытки, потому что истинные генетические пары для того, собственно, природой и придуманы. Ты хочешь этого? — Я хочу, — твёрдо сказала Элли, обнимая ладонями её лицо, пробегаясь большими пальцами по скулам так, будто для неё сейчас не было никого красивее и нужнее Эбби. — Пожалуйста. Перед такой просьбой она просто не смогла устоять. Элли выгнулась и закричала, содрогаясь под ней от оргазма, когда Эбби впилась зубами в шею чуть ниже стыка с челюстью — по воздуху тут же прокатилась волна сладкого, пряного запаха удовольствия, такого долгожданного, что Эбби и сама дёрнулась, выпуская наконец тугую горячую струю спермы глубоко внутрь неё. Далеко в небе буря, принёсшая столько разрушений, ставшая причиной смертей столь многих, что в масштабах их мира, Эбби была в этом уверена, такие потери можно было сравнить разве что с мировыми войнами двадцатого века, почти закончилась, — но здесь, в глазах её омеги, раскинувшейся по траве, исходящей запахом отчаянного желания, и в её собственном сердце, буря только начиналась. И обещала быть долгой.