***
Авдотья Романова сидела на дежурном посте на первом этаже. В помещении было невыносимо душно и жарко. То ли от того, что топили жутко, то ли от волнения. То, что Дуня перебила Ставрогина на собрании никак не давало ей покоя и постоянно царапало ее сердечко. Она очень переживает насчёт работы и ни единого рабочего дня не обходится без этого. За все пять лет ее службы никто не видел ее спокойной. Дуня, сложив любимую газету Онегина «Ментовские ведомости», размахивала ей, словно веером. Сквозняк, льющийся из открытого окна совершенно не помогал. Сверху послышались легкие шаги. Дуня, отложив газету, выглянула из-за стола, пытаясь вглядеться туда, откуда исходил шуршащий звук. Освещение на лестнице оставляло желать лучшего, но резкого света мигающей лампы вполне хватало, так что Раскольникова смогла разглядеть в темноте своего коллегу — Эркеля. Он ускорил шаг и через пару мгновений оказался у стола. Авдотья Романовна облегчённо выдохнула. —Как дела, Дунь? — поинтересовался он, оперевшись на стол. —Как сажа бела, — ответила Дуня, и взяв в руки газету, вновь начала размахивать ей. —Ну и жарень у тебя тут, — помахав рукой на себя, выдохнул Эркель. Щеки его загорелись от жара, на лбу выступили капли пота. Младший лейтенант, тяжело дыша, расстегнул пуговицы на кителе, и сняв его, повесил на спинку стула, — как ты тут вообще сидишь? Прям как в бане, вот правда. —Вот так и сижу, — печально усмехнувшись, ответила Дуня. —Сочувствую тебе. Я бы тут не смог столько сидеть, — кивнул головой Эркель. Он достал из кармана брюк маленькую пачку печенья и протянул ее Дуне, — Вот, держи. Авдотья Романовна смущенно улыбнулась и взяла в руки пачку. Она открыла ее, разделила печенья пополам, вторую половину отдав Эркелю обратно. Все по-честному. —Я, кстати, зачем пришёл... — вспомнил Эркель, откусив кусочек шоколадного печенья, — как ты думаешь, какова вероятность того, что я поеду на место преступления ещё раз? —Стопроцентная! — уверила его Дуня, — Отправлять туда больше некого, по большому счёту. Ну сам посуди, я буду ждать результатов экспертизы, Ставрогин командует всеми здесь, Онегина на место преступления ещё раз не сошлют, хотя бы потому, что он будет допросы проводить, на пару с Николаем Всеволодовичем. Остаёшься только ты. А зачем ты спрашиваешь? Не хочешь ехать? —Наоборот! Очень хочу! — он перевалился через стол, и перейдя на шёпот, начал, — Дело в том, что в квартиру Ольги на повторный осмотр отправят, знаешь кого? — спросил он, заглянув в глаза Авдотьи Романовны. Та, отпрянув от Эркеля, вопросительно кивнула. — Верховенского! —Эркель! — Дуня закатила глаза и легонько хлопнула себя по лбу. — Ну что ты опять с этим Верховенским? На кой черт он тебе сдался? —Да правда! — всплеснув руками, вскрикнул Эркель. Дуня тут же вскочила с кресла и закрыла рот ему рукой. —Не кричи! Тише! — ругалась Авдотья Романовна. — Там наверху допрос, а он тут орет о своём Верховенском. О чувствах надо говорить или, в твоём случае, кричать вне рабочее время, ты меня понял? — серьёзным тоном спросила она, отпустив Эркеля. В такие моменты даже Николай Всеволодович может начать побаиваться Дуню. А если даже Ставрогин боится разъяренную Дуню, то Эркель и подавно. Это уж действительно не Дуня, это прямо-таки настоящий сотрудник полиции Раскольникова Авдотья Романовна, под холодным голосом которого невольно начинаешь делать все, что он прикажет, хочешь ты этого или нет. Дуня взглянула на Эркеля. Тот шмыгнул носом. —Да, я тебя понял, — ответил он, — но, увы, ничего не могу с собой поделать. Как там Безухов с экспертизой? —Послушай, — Дуня, проигнорировав вопрос, положила одну руку Эркелю на плечо, а другую опустила на его волосы. Она, чуть улыбнувшись, погладила младшего лейтенанта по голове, — отвяжись от Верховенского. Ну раз у тебя не получилось, ну два, ну три, так зачем же дальше себя мучить? М? Я понимаю, ты, не побоюсь этого слова, любишь его, но так загоняться — это уже слишком. Эркель поочередно сбросил руки Дуни с себя и отошёл от неё на три шага назад. Похоже, он не был готов к разговору о своих чувствах к Верховенскому. Как-нибудь в другой раз. —Это уже мне решать, как именно мне загоняться. Дуня, смущенно кашлянув, потёрла затылок. Она поняла, что сказала что-то не то, что-то очень обидное и неприятное для Эркеля. Авдотья Романовна, чувствующая себя максимально неловко, решила повернуть разговор в другое, рабочее русло. —А насчёт экспертизы я ничего сказать не могу, Пётр Кириллович не звонил пока, — переминаясь с ноги на ногу, через силу проговорила она, — и не думаю, что позвонит. —Так позвони ему сама, — холодно бросил Эркель, — Пока. — он резко развернулся и побежал по лестнице прямиком на второй этаж. —Хорошо, — согласилась Дуня. — Пока, Эркель! — попрощалась в ответ она и с не покидающим ее чувством вины, взяла в руки телефон. Авдотья Романовна выбрала и набрала нужный номер. Но ответа не последовало.***
—Я считаю, что Ленский действительно, как сказал Ставрогин, не врет, но исключать версию Онегина не стоит, — медленно проговорил Заметов, поглядывая то на Ставрогина, то на Онегина, — Ленский, как мне показалось, очень много недоговаривает. И это как раз-таки подозрительно. Онегин, ухмыльнувшись, отрицательно помотал головой. —Как я и говорил! — воскликнул он, похлопав в ладоши, — А вы, Николай Всеволодович, мне не поверили. А я всегда прав, между прочим! —Я не верю вам обоим, — холодно отрезал Ставрогин. —Николай Всеволодович, при всем уважении к вам, — замешкался Заметов, — я полностью не могу с вами согласиться. Мы с товарищем Онегиным никак не можем понять вашей симпатии к Ленскому. Да, он достаточно приятный, да, он в какой-то степени даже милый и сразу же внушает доверие, но почему вы... —Он хам! — вставил Онегин. —Евгений, подождите, — одернул его Заметов, — Но почему вы, Николай Всеволодович, так настойчиво отрицаете версию о том, что Владимир может быть подозреваемым? —Потому что начальник всегда прав, а не подчинённые! — отмахнулся Ставрогин, — Все, у меня есть одна гениальная идейка, аривидерчи, мои золотые! Николай Всеволодович вышел из кабинета и тут же направился в общий кабинет к Верховенскому для того, чтобы поделиться с ним своими мыслями. А идея была у него просто безумная, и Ставрогин прекрасно понимал, что скорее всего общественного одобрения он не дождётся. Но начальство то тут он, он здесь власть, своя рука владыка. —Начальник всегда прав, бе-бе-бе! — ругался Заметов, словно ребёнок. — Что за, простите меня, бред? Мы же не офисе работаем, а в следственном отделе! Так что, пусть прислушивается не только к себе, но и к другим. —В первый раз с вами согласен, товарищ Заметов, — ответил Онегин. — Приятно было с вами пообщаться, но мне пора идти. Удачи.***
—Пьер! Ты тут? — позвал Верховенского Ставрогин, резко открыв дверь и, тряхнув чёрными волосами, заглянул в кабинет, — Верховенский! — позвал он его ещё раз. Верховенский резко поднял голову со стола и сонно моргнул, переведя взгляд на Ставрогина и лениво махнув ему рукой. —Спал что ли? — спросил Николай, подойдя к Пьеру. Он, усмехнувшись, сильно потряс Верховенского за плечи, окончательно его разбудив. —Да, в пасьянс опять проиграл и решил вздремнуть, — честно ответил Пётр. Он, шумно зевнув, потянулся. Верховенский, в силу того, что являлся чуть ли не фаворитом Ставрогина, был тем самым сотрудником, который мог делать на рабочем месте все, что захочет. И ему за это ничего не будет. Пётр Степанович спал, ел, играл в косынку, опаздывал, а Ставрогин спокойно закрывал на это глаза, что очень сильно удивляло и выводило из себя других сотрудников. Онегин конечно же делал все тоже самое, что и Верховенский, хоть и не являлся любимчиком начальства. Николай Всеволодович просто устал бороться с ним. Верховенский приподнялся с кресла и протянул Ставрогину руки. Николай Всеволодович, помотав головой, обреченно вздохнул. Он обнял Верховенского, а тот словно зверёк, повис на нем. Ставрогин холодно, безо всяких чувств, поцеловал Пьера в щеку и тот отстранился. —Как допрос? — с какой-то несвойственной ему заботой в голосе, поинтересовался Верховенский и присел на диван, — Всю информацию из того мальчика выудили или же «слоник» понадобится? — он хихикнул. —Нет, не понадобится, — пробурчал Ставрогин, присев рядом с Петром Степановичем. Тот нагло положил ноги Николаю на колени. — А информацию вроде бы всю, как ты говоришь, «выудили». Ну, если быть точнее, нужную информацию. Ясен хер, что он намного больше знает. Я, кстати, по этому поводу к тебе и пришёл, я хочу посоветоваться. —Батюшки! — ахнул Пьер, приложив руку к сердцу, — В коем веке наш Ставрогин решил у кого-то попросить совета. И давно это с тобой такое? — насмехнулся он. —Как сказал бы Онегин: «Очень смешно», — процитировал Ставрогин и резко опустил руки Верховенскому на колени, и тот от неожиданности айкнул, — Даже если ты не поддержишь моей идеи, я все равно сделаю по своему, ты же понимаешь? —Эх, — вздохнул Верховенский, — понимаю. Ну, давай, выкладывай, что ты там эдакое придумал, что аж советоваться ко мне пришёл. —Помнишь то дело под номером тринадцать? —Помню конечно, а оно тут при чем? — ответил Пьер вопросом на вопрос. —Не сбивай меня с мысли. Помнишь — уже хорошо. А что мы сделали, чтоб «ускорить» расследование? —Ничего. Мы же на него болт положили и на несчастный случай списали. Ставрогин отвесил Верховенскому смачную затрещину. —Ай! — взвизгнул Пьер и сразу принялся тереть ушибленное место, — Больно. —Мы вообще-то человека наняли, — напомнил Ставрогин, — который смог втереться в доверие главного подозреваемого. —А! Все, понял. Только не говори, что ты и в этот раз хочешь это сделать. Ведь это не так? — спросил Пьер, с надеждой глянув на Николя Всеволодовича. —Именно это я и хочу сделать, — усмехнулся Ставрогин, потрепав Верховенского по русым, спавшим на лицо волосам. Пьер рыкнул и отвёл руку. —Не-е-ет, — закинув голову назад, жалобно протянул Пётр Степанович, — только не это! Господи, Николай, делай что хочешь, но этого нам не надо. —Почему же? —Это очень заморочено. Да и кого? Стоп! — его озарило. Он, поджав губы, отрицательно мотал головой, — Ты же не Ленского имеешь в виду? —Именно его, — подтвердил Ставрогин. —Нет, Коль, нет, — Верховенский вскочил с дивана, — Я понимаю, что ты будешь делать, как хочется тебе, поэтому если ты его возьмёшь к нам в отдел, я с ним возиться не буду и в случае чего, сделаю все, чтобы он вылетел пробкой отсюда. —Не будь таким злым, Пьер. Ты же с ним даже не знаком, — попытался его успокоить Ставрогин. —Я не злой, — отрезал Пьер, — Я просто защищаю наш отдел от потенциального биологического мусора. —Тебе ещё одну затрещину дать или как? — замахнувшись, спросил Ставрогин. После этих слов, Пьер замолчал, — Спасибо тебе за совет, я сделаю все, в точности наоборот.***
—Ох, Печорин, это какой-то пиздец, — выругался Онегин, — Я просто уже не могу, мы только начали, а у меня уже складывается впечатление, будто мы ловим какого-то невероятно опасного преступника уже пятый год! — Евгений был готов уже сорваться на крик. —Жень, не нервничай, — мягко сказал Печорин, — присядь. — он указал рукой на стул и Онегин покорно сел, — Ты просто отвык от всего этого, постарайся успокоиться. Это все такая ерунда! — Григорий Александрович достал из кармана пачку сигарет, — Будешь? Онегин согласился и Печорин передал ему пачку, предварительно достав одну сигарету себе. Григорий Александрович достал из того же кармана зажигалку и без всяких проблем закурил. Онегин, чуть наклонившись вперёд спросил: «Можно?». Печорин, кивнув, нажал кнопку возгорания. Евгению пришлось долго гоняться за пламенем кончиком сигареты, потому что губы лейтенанта дрожали. Онегин глубоко затянулся и опустил голову. —Жень? — Печорин чуть наклонился и заглянул покрасневшему Онегину в лицо, — Тебя аж трясёт всего. Что-то на допросе случилось? Кстати, как все прошло? —Да как прошло... — бросил Онегин, выпустив дым через нос, — Как обычно. Задали вопросы, ответы получили, со Ставрогиным поцапались, все как всегда, ничего нового, — Ленский, кстати, не только Эркелю, оказывается симпатичен, но и Ставрогину. Николай Всеволодович нам сказал, что у него идея какая-то есть, но не сказал какая. —А что ты тогда весь так разнервничался, раз все нормально? —Не знаю, Гриш, не знаю. У меня такое скверное предчувствие, я даже описать не могу, вот и нервничаю. Знаешь, когда тебя что-то изнутри переполняет и чуть ли не на части рвёт? Вот я себя примерно так и чувствую. Так странно. —Да нет, не знаю, — понурив плечи, шепнул Печорин. —Что? — переспросил Онегин. —Я не знаю то чувство, которое ты описал. Меня как правило ничего не переполняет. Пустота. —Гриш, не начинай! — рыкнул Онегин. Он не любил такие разговоры, и даже в глубине души не переживал за Печорина, несмотря на то, что Григорий Александрович — единственный человек в отделе, с кем Онегин может быть откровенен на все сто процентов. Евгения не волнуют чужие чувства. Он считает, что выслушивать других, переживать, сочувствовать, любить — это самые, что ни на есть, лишние действия. Лишние чувства. А люди, способные на все это — есть слабаки, на самом деле. Для Онегина важно только его собственное состояние, поэтому сейчас, он, выбрав «жертву» в виде Печорина, делится с ним своими «мыслями». Назвать то, что он сейчас испытывает «переживаниями» было бы просто напросто оскорбительно для Евгения. — И знаешь, это странное чувство напрямую связано как раз с Ленским, я не знаю почему, но мне кажется, что это наша с ним не последняя встреча. Причём далеко не последняя. —Ну посмотрим... — буркнул Печорин, чувства которого снова, как всегда проигнорировали, и вновь затянулся, глядя в приоткрытое окно.***
Николай Всеволодович снова собрал всех в своём кабинете. Ну как всех... Только тех сотрудников, которые на данном этапе принимают хоть какое-то участие в расследовании. И Верховенский. Ему можно быть всегда и везде, вне зависимости от обстоятельств. Верховенский сидел рядом с начальником и непонимающе качал головой, глядя на Ставрогина, как на безумца. Он шепотом спросил: «Решился все-таки?» — и Николай кивнул. Пётр Степанович махнул на него рукой, а тот лишь ухмыльнулся. Рядом сидящие сотрудники, спрашивающие Верховенского о чем они воркуют со Ставрогиным, но ответа так и не получили, отчего их интерес к гениальной идее Николая Всеволодовича разгорался пуще прежнего. —Уважаемые, — важно начал Николай Всеволодович, привстав со стула и сложив руки на груди, — нам, как мне кажется, на данном этапе не хватает людей в коллективе. Я думаю, что было бы хорошо... —А мне кажется, что некоторым просто не хватает мозгов, — нахально перебил Ставрогина, закинувший ногу на ногу Онегин, глянув на Заметова, — Да, Максим Галкин? — язвительно, с ухмылкой, спросил он. Вся холодность, едкость, острота речей вновь вернулась к Онегину. Он, ещё недавно жалующийся Печорину, идущий на поводу у эмоций и поддающийся минутной сладостной слабости, снова вальяжно сидит и капает на своих коллег ядом. Сотрудники, которых не было на допросе, непонимающе переглянулись. И при чём тут Максим Галкин? Заметов, смущенно поправив волосы, отвернулся от Онегина. Евгений рассмеялся, но поймав на себе пристальный взгляд Ставрогина, немного, да успокоился. —Да, Евгений, некоторым ещё и мозгов не хватает, — согласился Ставрогин. — Но если мозги нанять нельзя, то человека можно. Помните, мы нанимали человека, который «на плечах мог войти» на прошлое расследование? —Кого? — не понял Эркель. —Человека, которому доверяют потенциальные преступники. —Да где же мы такого найдём? — почесал голову Онегин, — Мы же только Ленского допросили и то, он даже на ненастоящего сотрудника не тянет. Так, пустышка. Его можно как приманку разве что использовать. Не более. —Не говорите так про Ленского! — Эркель стукнул кулачком по столу. —Ты Ленского то один раз видел! — фыркнул Онегин, — А я его допрашивал, я наблюдал за его манерой речи, поведением, хотя это была работа Заметова. Да, Максим Галкин? — он опять презрительно посмотрел на Заметова. — Я знаю, о чем говорю. А ты, милый мой Эркель, нет. —Я могу продолжить? — спросил Ставрогин, — Лично я считаю, что Ленский отлично подходит на эту роль. Он честен, обладает большим объемом информации, от него веет такой... такой атмосферой доверия, так почему же нет? Что скажете? —Я не думаю, что мне надо что-то говорить по поводу этого, — вклинился Онегин, — Вы, наверное, и сами понимаете мой ответ. Нет, конечно же, я против. Кто угодно, но не Ленский. Может он и не так уж и плох, но у него же даже соответствующего образования нет, кто с ним возиться тут будет? —Чтобы общаться с людьми необязательно иметь «соответствующее образование», как вы сказали. Онегин вскинул руками. Он понял, что спорить здесь абсолютно бесполезно. Он небрежно бросил: «Делайте, что хотите!» — и отвернулся. Ему хотелось сказать что-то ещё, но сделать он этого не посмел. —Другие мнения? — спросил Николай Всеволодович, оглядывая переглядывающихся и пожимающих плечами сотрудников. Заметов поднял руку, и Ставрогин вопросительно взглянул на него. —Вы меня простите, Николай Всеволодович, но я тоже против, — промямлил Заметов. Онегин с легкой ухмылкой, удивленно посмотрел на Александра Григорьевича. Этого он никак не ожидал, ведь, как правило, Онегина никто не поддерживает. — Да, вы правы, Владимир был бы хорошим помощником. Но... но в другой сфере. Он действительно мог бы выбивать чистухи из людей, но выглядит он уж очень слабым. Мне кажется, какая-то стрессовая ситуация здесь может его просто напросто сломать. А у нас работа не самая приятная. Помните, он сказал, что в школьные годы был влюблён в литературу? Помните, с каким восхищенным чувством он об этом рассказывал? И вы хотите такого человека запихнуть к нам, сюда, в грязь, криминал и прочее? —Александр Григорьевич, — обратился к нему Ставрогин, — мы все проходили через какие-то трудности, а ему, как вы знаете, далеко не 10 лет, он, извините меня, не сахарный, поди не растает. Да и что у нас может такого случиться, что могло бы его «сломать». Тем более, он будет под нашей с вами опекой. —Так его ещё и опекать в случае чего надо будет? — возмутился Онегин. —А как иначе? — зло спросил Ставрогин, — Эркель, — резко сменив интонацию, мягко обратился он к младшему лейтенанту, который скромно сидел в самом конце стола и нервно накручивал кончик галстука на палец, — а ты как считаешь? —Я не против, даже обоими руками за! — просиял Эркель. —Вот если он не против, то пусть сам этого Ленского и опекает! — предложил Онегин. —Эркеля самого ещё опекать надо, так что нет, — отказался Ставрогин. Он, понурив голову, сел на место. И выглядел Николай Всеволодович как-то очень уж печально. Похоже, отказы подопечных его расстроили, хотя примерно такую он прекрасно представлял. Верховенский, пересев поближе к Ставрогину, положил руку ему на плечо, мягко погладив Николая Всеволодовича по погонам. Ставрогин грубо сбросил руку с плеча, и Верховенский, зашипев, словно кот, обиженно отвернулся, — Я знал, что вы так отреагируете, но не забывайте, кто тут принимает все решения. Поэтому, Верховенский, — он повернулся к Петру Степановичу, — иди-ка ты в общий кабинет и освободи одно рабочее место, ведь в очень скором времени у нас появится ещё один товарищ.