***
—Вот, держите, — Авдотья Романовна поставила на стол на дежурном посту две кружки кофе, одну из которых она подвинула ближе к Ленскому. — у нас впереди много работы, готовьтесь. —Круто. — сонно ответил Ленский и закрыл глаза, подперев рукой щёку. Несмотря на то, что Володя вроде как выспался, умылся холодной водой и даже сделал небольшую зарядку под пристальным надзором Авдотьи Романовны, он ещё не до конца не понимал, что вокруг него происходит, где он вообще и зачем. Его жутко клонило в сон, и он был готов уснуть прям там, опустив голову на стол. —Какой "круто"? — рассердилась Дуня. — Кофе пейте. Ленский с неохотой взял горячую чашку в руки, покрутил её раза три и, хмыкнув, сделал пару глотков. —А можно спросить, — наконец проснулся Володя. Кофе был настолько крепким и одновременно бодрящим, что с помощью одного его аромата можно было мертвого из-под земли достать и успешно воскресить. Обычно Ленский пил либо сладкий-пресладкий чай, либо такой же сладкий кофе из автоматов, поэтому ему ни разу в голову не закрадывалась мысль о том, что такая горькая жесть без сахара придется ему по вкусу. — что подразумевается под "много работы"? —Потом узнаете, — подмигнула ему Дуня. — Вы лучше на мой вопрос сейчас ответьте. Как вы себя чувствуете после вчерашней ночи? Я наблюдала за вами, вы уже к середине праздника выглядели не очень хорошо. —Не так плохо, как я ожидал, но могло быть и лучше, если честно. Голова немного болит, слабость какая-то… Хоть я и выпил почти целую кружку кофе и как бы взбодрился, все равно как-то не очень. —Ничего, жить будете. Вон, наш старший начальствующий состав даже не в состоянии встать, я думаю. Да и средний тоже. — Дуня ехидно улыбнулась. — На самом деле, даже если бы вы чувствовали себя так же, как они, мне бы все равно пришлось вас поднять и заставить работать. —Почему это? — возмутился Ленский. —Приказ Ставрогина. К тому же, одна я порой уже не справляюсь. Хотя… почему же только я одна, все уже не справляются. Особенно оперативники наши. Вон, лодырь Печорин и то больше дел может выполнить, нежели его начальство в лице Разумихина. Кстати, — Дуня осторожно подходила к этому разговору. — вы на Разумихина не сильно обижаетесь? —За что? За то, что он в пьяном угаре мне наговорил? —Именно. Надеюсь, вы понимаете, что на него так алкоголь повлиял? Вы же сами видели, что он заботливый и безобидный. С другой стороны, он же хотел как лучше… —Как лучше? — Ленский стукнул кружкой по столу и усмехнулся. — Это вы называете «как лучше»? Спаивать меня, хотя я сто раз сказал, что я не пью, пытаться научить меня иначе жить, выглядеть, разговаривать — это и есть «как лучше»? —Не злитесь, — попыталась успокоить его Дуня, мягко погладив его по руке. — я знаю, о чём говорю. Он обязательно принесёт свои извинения. Правда. —Посмотрим. Авдотья Романовна, — Ленский, засмущавшись, кашлянул. — вам же лет примерно столько же, сколько и мне, так? Прошу прощения, за нескромный вопрос. —Да нет, — отмахнулась Дуня. — всё в порядке, не извиняйтесь. А про возраст вы правы. —Знаете, Авдотья Романовна, мне даже как-то неловко из-за того, что я обращаюсь к вам на «вы»… —Ты предлагаешь перейти на «ты»? —Именно, если вы… то есть ты… то есть вы не против. —Я, конечно же, не против, но дело в том, — она посмотрела на часы, что так гармонично смотрелись на её тонкой руке. — что мы уже здесь засиделись. Пора за работу! Но для начала, вот, — Дуня протянула Володе две грязные чашки. — вымойте, пожалуйста.***
Евгений, приоткрыв глаза, бегло провёл взглядом по едва освещаемому кабинету и потянулся. Впервые за долгое время он выспался и чувствовал себя более менее нормально, невзирая на вчерашний праздник и ночные подъёмы. Не приметив Ленского, что должен был ещё спать на раскладушке, Онегин обрадовался, ведь это значило только одно: Владимир не болен, не страдает от похмелья и, вероятно, готов к труду и обороне. Евгений сердечно надеялся на то, что Ленского сейчас готовят к исполнению своих прямых обязанностей и повышают его квалификацию, которой не было, чтобы он хотя бы на человека стал похож. Вспомнил о Ленском, вспомнил и о вчерашнем. Всё стояло перед глазами так чётко и ярко, что Онегину начало казаться, будто бы сейчас он спит, а картинка — реальность. Вспоминая сцену извинений, Онегину слышался голос Володи. Голос, который не казался ему таким чужим. Приятный, от душивших слёз подрагивающий, нежный и такой подходящий Ленскому под внешность. А Онегину, кажется, начинало нравиться, как этот парень извинялся, как искренне он говорил о невозможности продолжения их отношений, какие были наполнены взаимной ненавистью и обидой, потому что им нужно вместе работать. Бок о бок. Изо дня в день. Как два врага, но как одно целое. Но это точно не было похоже на то, что он хотел бы видеть в своих отношениях с Ленским. Поэтому он так и не смог извиниться за произошедшее и всё, что наговорил ему ранее. И это было к лучшему. Ведь таков ли Владимир на самом деле? И можно ли его изменить? А ещё этот Печорин... Если бы не он, то всё, скорее всего, сложилось бы совсем по-другому. В эту минуту затуманенный взгляд Онегина упал на коробку с ленточкой, что лежала на изголовье дивана. Он осторожно потряс её и прислушался. Тишина. Создалось ложное представление о том, будто бы внутри ничего не было, но вес презента говорил иначе. Что же ему Ленский такое подарил? Неужто кирпич, чтоб тот разбил его себе о голову? Да нет, Владимир бы себе такого не позволил. Становилось всё интереснее и интереснее. Интерес подогревало желание узнать, о чем же там наплёл Заметов Ленскому. Евгений одним движением развязал ленточку. Процесс распаковки чего-либо всегда затягивал его целиком и полностью. Он дёрнулся от неожиданности, увидев пристальный взгляд Эркеля на коробке. —Это вам Ленский подарил что ли? — поинтересовался Эркель, придвинувшись поближе. —И тебе доброе утро, Эркель. — сухо ответил Онегин, разрывая упаковочную бумагу и изнывая в догадках, что же там могло быть. —А почему он мне ничего не подарил... — расстроился Эркель и, сбросив руку Верховенского, что трепала его и по без того растрепанным волосам, обиженно вздохнул и уткнулся лицом в подушку. Теперь у него испортилось настроение, и вставать перехотелось. Онегин ничего не ответил. Он просто продолжил разрывать упаковку. Глупости какие-то Эркель говорил. Во-первых, с какой стати Владимир должен был что-то ему дарить, а во-вторых, сложилось впечатление, будто Евгений этот подарок у Ленского сам вытребовал. Он содрал последние кусочки упаковочной бумаги и широко распахнул глаза от удивления. У него на руках лежало иллюстрированное малое собрание сочинений Байрона. Заметов немного ошибся. Байроном Евгений увлекался года три-четыре назад, но ему все равно было очень-очень приятно. Настолько приятно, что он даже улыбнулся. Улыбнулся не так, как делал это обычно, нет. Это была не усмешка над Ленским, не ухмылка, что так часто играла на его красивом аккуратном лице и была его обычным выражением, что сопровождалась хищным блеском в его серо-голубых глазах, и без которой Онегин уже не был привычным всем Онегиным. А действительно улыбнулся. Светло и по-доброму. Он, полистав книгу, перевернул её. Ценник был содран. Оно и к лучшему, ведь такие книги стоили тысяч семь — не меньше. Онегин даже представлять боялся, что Ленский мог потратить на него такие деньги. Евгений, наклонившись к раковине, чистил зубы и думал о том, что было бы неплохо провести чей-нибудь допрос сегодня, ведь и он, и Ленский чувствовали себя хорошо. Сначала Онегин хотел съездить вместе с Владимиром в универ, где училась Ольга, и найти Базарова, с которым та планировала встретиться. Но он вмиг отбросил эту затею и решил, что отличной была идея допросить Татьяну. Она внушала Евгению большое доверие и он, будучи уверенным в том, что с убийством она никак не связана, хотел разобраться с ней побыстрее и отодвинуть на второй план. Дверь скрипнула. Онегин поднял глаза и увидел в отражении Ленского. Тот, побледнев, встал как вкопанный, не ожидая увидеть здесь Евгения. Ему было стыдно за вчерашнее. Хоть и Печорин обещал и убеждал его в том, что тот, напившись, на следующее утро ничего не вспомнит, но это, как оказалось, было не совсем правдой. Ленский забыл сам праздник, а то, как он стоял на коленях и блевал в туалете, высказывая Евгению претензии, он помнил слишком ярко и хорошо. И теперь он готов был отдать все, лишь бы не видеться с Онегиным вообще. —Доброе утро. — бросил Онегин, выплюнув остатки зубной пасты и вытеревшись махровым полотенцем. Ленский ничего не ответил, а лишь нервно сглотнув, попятился назад, пытаясь нащупать рукой холодную дверную ручку, которая как будто бы метафизическим образом пропала. Евгений недовольно пожал плечами и покачал головой. —Вы мне только недавно говорили, что не отвечать на вопросы — невежливо, а теперь сами стоите, молчите и даже не здороваетесь. — упрекнул Онегин Владимира. — Забавно. Он накинул полотенце на плечо и подошёл к Ленскому, что ещё больше испугался и сильнее прижался стеной к двери. Онегин впервые был к нему так близко. От него приятно пахло сладкой мятой. —Владимир, нам нужно кое-что с вами обсудить. — сказал Евгений спокойным голосом, но Ленского это предложение все равно напугало. Нет-нет-нет, только не это! Наверняка он хочет обсудить вчерашнее и как всегда смешать Ленского с грязью. Не нужно было слушать Авдотью Романовну и идти в этот дурацкий туалет отмывать дурацкие кружки от остатков кофе, но которые он теперь не помоет из-за такого же дурацкого Онегина и его дурацкого желания что-то обсудить, черт бы его побрал. —Нет, не нужно. — в панике отрезал Ленский и, наконец нащупав ручку, вылетел из туалета и с огромной скоростью, которой он сам от себя не ожидал, побежал к Дуне, лишь бы не слушать Евгения и не разговаривать с ним. По крайней мере, хотя бы сегодня. Ленский вернулся к Авдотье Романовне на пост. Дуня строго спросила, почему кружки все ещё были грязные, и куда он вообще пропал на эти десять минут. Ленского пробила легкая дрожь. Он стыдливо опустил глаза в пол, в попытке избежать любого зрительного контакта с Раскольниковой. Дуня, не сильно на него разозлившись, усмехнулась. Володя был похож на нашкодившего ребёнка. Ему просто было стыдно признаться в том, что он не вымыл посуду лишь потому, что испугался Онегина так сильно, как он представить себе не мог. Ленский осознавал, что, скорее всего, у Евгения и в мыслях не было его как-то задевать, язвить, но то неприятное послевкусие, что осталось после прошлых встреч всё ещё не давало простить обиды за оскорбления и вывернутые руки и взглянуть на Онегина по-новому. Дуня перестала пытать Ленского. А она и не пыталась, ведь впереди у них было много работы и мало времени. Она схватила его за руку и повела по отделу. Первым делом они учились различать кабинеты. Многие сотрудники до сих пор путались, где кто есть. Никаких табличек или номерков на дверях не было, поэтому попасть не туда, куда нужно было здесь практически ежедневной практикой. Кажется, что все к этому привыкли. Но нет! Если хоть кто-то из сотрудников заходил не в тот кабинет по ошибке, то это сразу же превращалось в локальную шутку и обсуждалось во всех чатах несколько часов подряд точно. Как правило, очень часто ошибались Эркель с Заметовым. Эркель нечаянно попадал в пустой кабинет, в котором никто никогда не сидит, а Заметов в бухгалтерию. Раз такое происходило с людьми, что давно работали в отделе, то что должно было происходить с Ленским, который попал сюда совсем недавно и только-только научился отличать их отдел от другого, запомнив, что заходить в здание нужно через дверь, которая слева, а не справа? Авдотья Романовна не сильно стала забивать ему голову отличительными чертами дверей всех кабинетов, а лишь объяснила, как опознавать основные, понимая, что Володе предстояло сегодня выслушать очень-очень много информации за один раз. Володя побывал в допросной камере и ощутил себя героем сериалов на НТВ. Только это был далеко не сериал, это была уже его новая жизнь. Новая глава его жизненного романа, которая, как и все главы, рано или поздно закончится. Зато будет то, что можно будет одногруппникам потом рассказать. Самым сложным для Ленского оказался архив. Когда он впервые вошел в эту огромную комнату и увидел огромное количество серых папок, он не поверил в то, что все здесь будет принадлежать ему какое-то время. Архив был размером с три кабинета, в нём хранилось множество разных документов — старых, старых престарых, на пожелтевших от времени листах. На первой полке стояли архивы прошлого года, на второй — позапрошлого и так далее. Он уже и не помнит, сколько времени просидел над различными листами, пока Дуня объясняла, по какому принципу рассортированы все дела, где находятся убийства, где кражи, где угоны и прочее. Они даже провели маленькую репетицию, во время которой Авдотья Романовна запрашивала всякого рода дела за определённый промежуток, а Ленский за определенное количество времени должен был их найти. Поначалу у него ничего получалось, но потом он как бы немного приловчился, и все пошло как по маслу, и после обучения они вместе с Дуней сортировали несколько стопок ещё не разложенных дел. В архивах было много информации о жертвах, преступниках, их преступлениях, которая не вписывалась в володины представления о жизни. Особенно его поражали убийства. Абсолютно все. Ритуальные, бытовые, из сострадания, изощрённые, по неосторожности — не столь важно. Он просто не мог понять, как можно было делать такие вещи с людьми. Это было выше его понимания. —Авдотья Романовна, — растерянно сказал Володя, взяв в руки последнюю папку, что осталась после разбора оставшейся стопки дел за две тысячи четырнадцатый год. — Тут никаких опознавательных знаков нет... это куда? Дуня мельком глянула на папку в руках Ленского и, ужаснувшись, замахала руками так, будто бы её что-то до смерти напугало. —Никуда! Положи на место! —Почему? — не унимался Володя. Он хотел было раскрыть папку, как Дуня, подлетев к нему, тут же дала ему по рукам другим делом. —Положи туда, где взял, иначе ещё раз от меня получишь! Понял? —Да понял я, понял. Ленский положил злосчастную папку на место, пока Дуня, скрестив руки на груди, контролировала его пристальным взглядом. И после этого Володя поклялся сам себе, что он во что бы то ни стало узнать, почему Авдотья Романовна так испугалась. Неужели им есть, что скрывать?.. —Николай Всеволодович, мы со всем разобрались! — стоя в кабинете у Ставрогина, который всё-таки смог проснуться и выглядел достаточно бодро, радостно сообщила Дуня по-дружески похлопав Ленского по плечу. Правда, тот выглядел не совсем здоровым и счастливым как сама Дуня. Онегин, что встретился ему утром, невероятно испортил ему настроение. А ещё эта странная папка... А все так хорошо начиналось. — Теперь Владимир, думаю, сможет помогать в архиве, заниматься разбором дел, отчетами всякими. —Спасибо, Авдотья Романовна, как я вижу, обучение прошло успешно. Кстати, Ленский, мне тут Евгений пожаловался на то, что вы рабочих разговоров с ним избегаете. Это правда? —Рабочих? — удивился Ленский, широко распахнув глаза. —Да, рабочих. Он, вообще-то, хотел сообщить вам о идее провести допрос Татьяны сегодня, а вы, как я понял, предпочли нагрубить и убежать. Не дело это... нельзя так. Характер Онегина вы сами знаете, он вам припомнит это ещё. Ленский, мотнув головой, усмехнулся над самим собой и, облегченно вздохнув, слегка улыбнулся Ставрогину. Он был настолько спокоен и рад теперь, что просто не мог не улыбаться. Как хорошо, что Онегин просто и вправду хотел поговорить с ним действительно на рабочую тему, а не начать перемывать кости Ленскому, вспоминая его вчерашние всплески эмоций и разъясняя, что же с ним происходило. И только ли алкоголь был в этом виноват?.. Теперь ему стоило извиниться ещё раз. —Такого больше не повторится, я предположил не совсем рабочую тему, немного испугался и сбежал. — оправдался Володя. Ставрогин недоверчиво повёл бровью, но несмотря на это, окинул Ленского вроде как прощающим его взглядом. —А можно поинтересоваться, какая «не совсем рабочая тема» пришла вам в голову, раз вы взяли и со страху сбежали? Володя замялся, пытаясь придумать реалистичную отмазку и другую тему, на которую Онегин, чисто гипотетически, был бы не против поговорить, но появившаяся фигура Евгения в кабинете Ставрогина, как ни странно, спасла его. В первый раз он был по-настоящему рад появлению Онегина. —Нам пора. — холодно сообщил он. — Татьяна уже здесь. —Так быст... — не успел спросить Ленский, как Евгений грубо схватив его за локоть, вывел из кабинета. Дверь хлопнула, единожды послышался звонкий писк Ленского, какой он издавал каждый раз, когда Онегин как-то жёстко с ним обращался, и в кабинете вновь воцарилась тишина. Маврикий, что заменял чернила в принтере, отряхнул руки и хотел было уведомить Ставрогина о том, что всё сделано, и принтер готов к работе, как в ту же секунду Николай Всеволодович, притянув Дроздова за талию, усадил к себе на колени. —Николай Всеволодович, — засмущался Маврикий, когда Ставрогин чуть приобнял его. — не сейчас. —А когда, если не сейчас? Потом будет уже слишком поздно. Он потянулся губами к румяной щеке Маврикия, желая оставить на ней легкий поцелуй, но тот махом увернулся. —Я тебе нравлюсь только тогда, когда мы оба подшофе? — усмехнулся Ставрогин и погладил Маврикия по погонам. —Прекрати… — фыркнул Дроздов, напрочь забыв, как надо обращаться к начальству. Правда, его не сильно заботило то, что он у этого самого начальства сейчас на коленях сидел. — те… прекратите, хотел я сказать. Вы мне нравитесь не только, когда мы оба подшофе, вы же знаете, что мои невзаимные чувства проверены годами, как вы можете такое говорить мне? Да и… да и время сейчас рабочее, не для посиделок на коленях, мне в аэропорт пора, на пост. А во-вторых, а как же Верховенский? —А в какой ты аэропорт поедешь? — положив руку Маврикию на колено и пару раз медленно погладив его, попытался перевести тему Николай Всеволодович. — Хочешь, навещу тебя? —Я сам пока не знаю. Знаю только то, что точно либо в Домодедово, либо в Жуковский. — Маврикий не удержался и накрыл руку Ставрогина своей ладонью. Николай Всеволодович облегченно выдохнул. Ему показалось, что Маврикий купился на его трюк и больше не будет вспоминать ни о Верховенском, ни о своих когда-то не взаимных чувствах. Он надеялся, что эта тема теперь для них обоих закрыта. А, оказалось, что нет. —Вы не ответили на мой вопрос. — напомнил Дроздов, заёрзав у Ставрогина на коленях. —Не ёрзай. На какой вопрос там я не ответил? Про Верховенского? А смысл мне на него отвечать, если ответ ты и так знаешь? —Потому что, Николай Всеволодович, потому что это очень важно. Мне кажется, вы не очень хорошо с ним поступаете, вы должны официально разойтись, а иначе мы выглядим как любовники, честное слово. Вдруг он переживает, а вы… —Так давай ты теперь будешь вместо него, в чем проблема? И дверь не придётся закрывать, чтобы миловаться спокойно, прятаться не нужно будет, а то вдруг кто подумает, что я Пьеру изменяю. —Я подумаю над вашим предложением. — сухо ответил Маврикий и встал с его коленей. — Мне пора работать, ещё увидимся. Ставрогин помог надеть ему пальто, проводил до двери и там, робко взяв Маврикия за руку, поцеловал его в щеку на прощание, будто бы так и должно быть, но вот сам Дроздов не был готов к этому. Он правда любил Николая Всеволодовича. Любил чисто и искренне, почти всё время жил по принципу, мол, если любишь — отпусти, и сейчас он просто не мог поверить в то, что Ставрогин мог ответить ему взаимностью. В его чувствах был и страх… страх того, что Ставрогин поступит с ним точно так же, как с Верховенским, что сначала охладеет, а потом вообще променяет на какого-нибудь Ленского, и надежда на светлое будущее, и боль, и вера, и любовь, куда же без неё, и грусть. И, конечно, тепло. Такое нужное, но робкое. Такое тепло, которое, может быть, и хочется подарить, но с другой стороны, очень уж страшно и стыдно это делать. Маврикию ещё предстояло сделать выбор. И не раз.***
—Отпустите меня! — требовал Ленский, пытаясь освободиться, пока Онегин быстрым шагом вёл его по коридору так, что если бы он не держал его за локоть, то Володя бы точно отстал. Но потом, вспомнив, что Евгений плохо относится к подобным выходкам, слегка успокоился. Он замолчал, но пытаться вырваться продолжил. —Спасибо за подарок, Ленский. Ленский окончательно успокоился. Не потому, что он свыкся со своей долей тащиться за Онегиным, а просто из-за того, что он не понял, к чему Евгений и зачем его поблагодарил именно сейчас. Он даже спросил об этом, но Онегин, ничего не ответив, просто затолкнул его в допросную камеру. Странно, что Татьяну будут допрашивать здесь, а не в кабинете Николая Всеволодовича, как это было с ним. Ларина удивленно распахнула глаза, когда увидела перед собой Ленского. —Не ожидала от тебя, что ты переметнешься. Следователем резко стал? Позволь спросить, каким образом? С себя подозрения отвести хочешь? —Я не... — начал было оправдываться Володя, но Евгений махом крепко зажал ему рот рукой. Ленский, испуганно пискнув, слегка закинул голову назад и, смотря тому прямо в глаза, так и говорил взглядом, что он больше не будет отвечать не по делу или оправдываться, и Онегин, довольно ухмыльнувшись, отпустил его. —Интересные у вас однако отношения. —А что? Всё может быть. — ответил Онегин и сел на стул рядом с Ленским. Володя смущенно посмотрел на Евгения, который сейчас, по его мнению, сморозил какую-то ересь, не понимая, зачем он вообще это сделал. Онегин, что был невероятно доволен своей выходкой, какая так сильно засмущала и без того постоянно смущающегося Ленского, бегло на него глянул, и Володя тут же сменил направление своего взгляда от онегинских глаз на стол, сделав вид, будто стол был намного привлекательнее. Евгений это сразу понял и передумал продолжать смущать своего напарника, хотя это было увлекательно и интересно. Интересно наблюдать за его реакцией, эмоциями, наблюдать за тем, как спокойный Ленский превращается в бомбу замедленного действия, как потом он взрывается, и уже не разберёшь, что с ним. Хотя все-таки доводить его до такого состояния не стоит. —В любом случае, — начал Онегин, важно сложив руки на груди. — вас это не должно волновать. Зато нас должны интересовать ваши отношения. Но не с Ленским, а Ольгой естественно. Вы же, надеюсь, понимаете, зачем здесь находитесь? —Конечно же, я понимаю. Вы за кого меня принимаете? —Ну так отвечайте. В каких отношениях вы с Ольгой состояли? —Я думаю, вы сами помните, что мы с ней сёстры. —Родные? —А есть подозрения? —Отставить. Вопросы, пока что, задаю здесь только я, поэтому, будьте добры, отвечайте нормально и не ёрничайте. А разница в возрасте у вас какая? —Год всего лишь. —И кто старше? Вы? —Всё верно. —Я так и думал... Скажите, пожалуйста, вас с Ольгой родители в детстве любили одинаково? Внимания на всех хватало? Или же кому-то больше его уделялось? —Одинаково. Не припомню такого, что у кого-то из нас были вещи лучше, чем у другого, к примеру. Что покупали Ольге, то покупали и мне. Ну, и наоборот. Одинаковые кофты, одинаковые штаны, платья... А если не одинаковые, то в одной ценовой категории примерно. И ругали нас одинаково. Если мы ссорились, то ни отец, ни мать, не разбирались, кто прав, кто виноват — лупили обоих. Мы различаемся внешне и характером, но воспитывали нас одинаково, и росли мы в таких же одинаковых условиях. Ленский слушал всё это и моментами ухмылялся. Нет, это не была обычная улыбка или добрая усмешка Володи, к которой все привыкли, и которая всем нравилась до безумия (Онегин во «всех» не входил, конечно же). Это была ухмылка злорадная, полная недоверия и надменности, ухмылка такая же как у Онегина. Ему просто было настолько смешно и противно одновременно, что молчать уже стало невтерпёж. —Кому ты здесь врёшь? — усмехнулся Ленский, чуть подвинувшись вперёд и сделав неоднозначный жест рукой. — Ладно, если бы тут Онегин один был, но здесь же ещё и я присутствую, заметь. Я. Слышишь меня? Я, который с детства наблюдаю за тобой и Ольгой. Не ты ли мне жаловалась на жизнь свою несправедливую? На то, что Ольге опять разрешили что-то, хотя она младше, а тебе нет. На то, что на Новый Год Ольге подарили что-то лучше, дороже, то, что она хотела, а ты под ёлкой нашла очередную ненужную тебе вещь. На то, что с Ольгой ходили по магазинам, а тебе какая-нибудь тетя Люба привозила вещи своей выросшей дочери. Или я обманываю? Давай, признавайся! Татьяна тотчас вспыхнула. Она не знала, что ответить на это просто потому, что попросту не ожидала того, что когда-то близкий ей Володя выдаст про неё то, что она даже ни друзьям, ни подругам не рассказывает. Неужели перед ней сидел не робкий и нервный Ленский, как прежде, а карманная копия циничного холодного Онегина? Ей не хотелось продолжать разговор, потому что единственное, чего она желала — швырнуть в Ленского что-то тяжёлое, да вот под рукой ничего не было, к сожалению. —Это кто ещё из нас врет! — после небольшой паузы воскликнула Татьяна. — Ты, вон, при погонах скоро будешь. Ловко ты отделался, я тебе скажу. А на своём допросе ты рассказал Онегину про то, как чуть руку на Ольгу поднял? М? Или про шутки про убийство? Что молчишь теперь? Я, значит, вру, а ты у нас, как всегда, белый и пушистый, беззащитный ребёнок. —Закрой рот! — резко и будто бы в истерике выкрикнул Ленский, тут же зажав рот ладонью, сам не понимая, каким образом у него это вырвалось. —Ого! Как в ментовке оказался, так сразу вон как заговорил. Если бы не камера допросная, Онегин рядом да осознание того, что ты выше меня сейчас находишься, ты бы так со мной не разговаривал, а хвостик свой кроличий поджал и молчал бы в тряпочку, слова лишнего сказать боялся. В кого ты превращаешься? Не успела Татьяна договорить, как от Володи и след простыл. Слышен был только громкий хлопок металлической дверью. Онегин, что с интересом наблюдал за их словесной перепалкой, покачал головой, разочарованно потёр глаза и, извинившись перед Татьяной, вышел за Ленским. Тот стоял в коридоре, закрыв лицо руками, и изредка вздрагивая так, что казалось, что он опять плачет.***
—Ужас какой, — фыркнул Кириллов, глядя на Эркеля с Верховенским, и продолжил помешивать ложкой чай. — меняют друг друга как перчатки и не стыдятся ни грамма. —Брось, — ответил Безухов и пожал плечами. — тебе какое дело до них? Пусть хоть завтра ещё раз поменяются, ты же изменить ничего не сможешь. Правильно? Правильно. Ты мне лучше о себе расскажи, как у тебя дела? А то мы давным давно не виделись, я даже забыл, как ты выглядишь. Кириллов усмехнулся так, будто бы словам Безухова он не поверил, и поставил кружку на пол. Он подсел чуть ближе к Пьеру, что приготовился его внимательно слушать. —Да ничего особого. Вот, недавно звание новое получил, я теперь «майор», представляешь? Китель новый приобрёл по этому случаю. Ну, ты знаешь, меня вчера поздравляли, и Печорин просил покрасоваться. А так… а так всё как обычно. Ничего не делаем, ждём, когда работа появится. —Ой, да ладно тебе, сейчас праздники, поэтому работа, хоть какая-то, да обязательно появится. Ещё потом просить будешь, чтобы это всё поскорее закончилось. Ты, кстати, чего из отдела дознания ушёл? Ты же вроде там начальник, да и работа там всегда была, прям всё, как ты любишь. —Я ушёл? — удивился Кириллов. — Я не ушёл, меня просто слишком много. Я и там, и здесь. — он широко улыбнулся и положил голову Пьеру на плечо. — Не очень удобно, конечно, но сойдёт, везде успеваю. Там все и без меня знают, что и как делать, я там особо не нужен. Я в принципе особо никому не нужен. —Ты чего? — Безухов ударил Алексея Ниловича ложкой, что была вся в чае и сахаре, по лбу. — С дуба рухнул? Тебе кто глупость такую сказал? Не нужен он никому… Во-первых, нужен, а во-вторых, зато у тебя нет никаких обязательств, как у них всех, ты обязан только самому себе. А вообще, ещё раз что-то подобное скажешь, я тебя ещё раз ударю, только уже не ложкой, понял? Онегин, вон, тоже один, и ничего, живой. Вот он, — Безухов перешёл на шёпот. — вот он и вправду никому не нужен, с таким-то нравом, отношением к другим и поведением. —Он уже не один. У него Ленский есть, а он всё-таки — свежая кровь, как никак, которая пока что на его провокации и манипуляции поддаётся, думая, что так и надо. Жалко его немного, но радует то, что до него скоро всё дойдёт. —А вот мне интересно, — Пьер сбросил голову Кириллова со своего плеча, потому что оно немного заболело от того, что на нём кто-то лежал. — как Ленского вообще к вам занесло? —Если честно, я сам не до конца понимаю, как это произошло, меня, как и многих, просто перед фактом поставили, что, вот, сотрудник новый будет, отказы не принимаются. Но… так как это, конечно же, ежедневно активно обсуждалось, я узнал, что Ставрогин решил взять к нам в отдел человека, который бы мог втираться в доверие к потенциальным преступникам. Ему Ленский под руку попался — самый первый допрашиваемый, который, как оказалось, многое знает и о самой жертве, и о её отношениях с другими людьми. Да ещё этими людьми лично знаком! Не сотрудник, а золотой самородок прям! Ленский, как ни странно, сразу согласился, хотя я бы, если бы был на его месте, немного опешил и всё-таки немного, но поразмышлял, взвесил бы все за и против. Он же не понимает, что его в будущем просто как приманку будут использовать. —А он так жизненно ему необходим? Я бы не только на месте Володи бы поразмышлял, но и на месте Ставрогина тоже. И поясни про «приманку», а то до меня не дошло. Кириллов с опасением покосился на Верховенского и Эркеля, что, лёжа в обнимку, притихли и активно подслушивали разговор Алексея Ниловича и Петра Кирилловича. —Не знаю, но похоже, что Ставрогин просто ленится раскрывать всё дело самостоятельно, хотя это странно, потому что он не один. С ним и Онегин, и Верховенский тот же, и Эркель, и я… в конце концов. А про приманку я не могу тебе рассказать, — прошептал Кириллов Пьеру на ухо. — в следующий раз, хорошо? Прости. —Если честно, — прошептал Пьер в ответ. — я ничего не понимаю, но хорошо, в следующий раз, так в следующий раз. —А ты же с Ленским давно знаком, да? Можешь мне о нём рассказать чуть побольше? Просто я, честно говоря, был бы не против поближе с ним познакомиться. Выглядит он умным, но наивным, интересным, видно, что с ним есть о чем поговорить. Я бы его даже к себе в отдел дознания забрал, он послушный и старается схватить всё на лету, нам такие не перегоревшие не помешали бы. Да и к тому же, я думаю, ему бы дознавателем больше понравилось работать, там чуть поспокойнее, чем здесь. —Ленского я знаю достаточно много времени, но это не значит, что я знаю его хорошо. —То есть? —То есть я могу сказать о нем тоже самое, что и ты, только ещё с некоторыми подробностями. На самом деле, как бы это банально не прозвучало, он не так прост, каким кажется на первый взгляд. Это сейчас он у вас здесь всех побаивается, ведёт себя сдержанно, немного робко, беспрекословно подчиняется и выполняет все просьбы. Потом пройдёт время и вы его не узнаете. Во-первых, потому что все, кто работал, работает или будет работать в подобной структуре, они все проходят через определённые личностные и внешние изменения, ты сам не понаслышке знаешь, а во-вторых, он вас плохо знает, вы его плохо знаете, сейчас он к вам привыкнет, освоится в отделе и будет уверенным в себе, самостоятельным и упрямым. Пару раз видел, как он спорил с другими студентами. Оппоненты просто уходили, потому что не могли его переспорить из-за его упрямства невероятного. Поверьте, если у него сформируется определённое мнение о ком-то, то его поменять будет очень сложно. Нет, он сам будет осознавать, что он не совсем прав, что этот человек не такой, как он думает, но ничего не сможет с собой поделать. Вот он выберет подозреваемого, и вы его хоть убейте, но обвинять он будет только его. А если вы считаете иначе, то прислушается он к вам только при условии, если у вас с ним хорошие отношения. Я бы сказал, что очень хорошие. Думаю, он ещё покажет, кто тут хозяин… —То есть ему работать в паре с Онегиным станет ещё труднее? Ну, потому что у него уже сформировалось о нём не самое хорошее мнение, да и отношения у них напряжённее, чем у Ставрогина с Верховенским… —Им нужно как можно скорее найти общий язык, иначе они друг друга переубивают. Я не шучу, если что. —Когда будут убивать друг друга, тогда и заберу его к себе.***
—Что это за истерики? — раздраженно спросил Евгений, убрав руки Ленского от его лица и заглянув ему прямо в испуганные карие глаза. — Вы хоть понимаете, чем это может обернуться? У вас голова хоть чуть-чуть работает?! —Работает! — ответил Володя, отшатнувшись от рассерженного Онегина. —Так почему она сейчас не работала, Ленский? Вы осознаёте, что теперь Татьяна специально будет врать ещё больше. Вы думаете, я без вашей «помощи» не понял, что она нагло лгала? Да она то взгляд отведёт, то платье поправит, то губу нервно закусит, то вздохнёт тяжело, то ещё что-то! Здесь обман мне невооружённым глазом виден! А если вы хотели просто повыпендриваться передо мной и доказать, что вы ничем не хуже, то знайте, у вас этого не вышло. Вы показали свою истеричную, дееспособную, не готовую к стрессу сторону. Вновь. Понимаете, на допросах нужно говорить спокойно, поначалу не давить на допрашиваемого, пусть он говорит всё, что его душе угодно. И только после этого можно задавать наводящие вопросы, давить в зависимости от того, кто перед вами и так далее. В конечном итоге, допрашиваемый просто осознает то, что мы видим его насквозь, что у него на лбу написано то, что он лжец, и у него просто не останется выбора, как расколоться. Если вы со свидетелем справиться не смогли, то что ожидать от разговора с реальным преступником? Который специально будет вас провоцировать и доводить до подобных истерик? Не знаете? Вот и я не знаю... Онегин, приложившись спиной к холодной стене, встал рядом с Ленским. После всего, что он сказал, ему стало немного легче. Хотелось освободиться от давящего чувства окончательно, поэтому он, усмехнувшись, продолжил: —Знаете, Ленский, я виню себя во всем, что сейчас происходит. Виню себя в том, что не отговорил Ставрогина взять вас на «службу», и теперь мы оба страдаем. Вы страдаете от нехватки знаний и отсутствия представления, что такое работа в отделе, ну, а я страдаю от неумения работать с такими подкидышами как вы. Если бы вас тут не было, расследование бы ускорилось. Мы бы спокойно искали убийцу, а вы бы сидели в своём вузе и готовились к очередным экзаменам, горя не зная. Думаете, здесь будет весело? Всё вот так легко и просто? Всё заканчивается на листочках в архиве? Весело будет, но только первое время. Но ничего страшного, не волнуйтесь, скоро все закончится, не успев начаться... и для вас, и для меня. —Я понимаю, что усложняю вам всем жизнь. — выслушав Онегина и приготовившись заплакать, дрогнувшим голосом выдохнул Володя. — Но поймите, я не могу на это как-то повлиять, была бы моя воля, я бы вообще... я... — он почувствовал, что больше не может говорить. —Не начинайте. Говорите так, будто бы я первый день тут работаю, ничего не вижу и понятия не имею о том, на что вы можете повлиять, а на что нет. — в этот момент Онегин как-то смущенно улыбнулся, будто бы он вспомнил что-то хорошее, но одновременно неловкое, и Ленский, недоуменно посмотрев на него, удивился. — Вот знаете, Владимир, если честно, порой я узнаю себя в вас. Да-да, вы не ослышались! Вот смотрю на вас иногда и вспоминаю себя. Такого же юного, только в отдел пришедшего... ну, истерик таких я, конечно, не закатывал, но наивностью своей от вас не сильно отличался. Меня как-то раз Ставрогин на вызов взял, сказал, что мы просто место преступления осмотрим, возможно, кого-то встретим из свидетелей. Я, конечно же, согласился. Первый раз же был, когда я куда-то с Николаем Всеволодовичем выехать собирался, как тут отказаться? Я ещё так удивился, когда меня остальные сотрудники умоляли остаться, никуда не ехать, я не понимал, в чём дело. Приехали мы с ним на какую-то заброшку. Хотите верьте, хотите нет, но я даже тогда подвоха не почувствовал. Оказалось, Ставрогин просто использовал меня как приманку, представляете? Не буду вдаваться в подробности того, кто там был, и что произошло, но мне по итогу прострелили колено. Ставрогин попросил об этом никому не рассказывать, поэтому об этом знает только сам Ставрогин, Кириллов и Дуня. Ну, теперь ещё и вы. —Как это? — не поверил Володя. — А остальные не догадывались? —Просто я умею контролировать себя, свои эмоции, своё поведение. Я ещё тогда научился это делать, но внутри... — Онегин глянул на Ленского, что внимательно и с каким-то пониманием его слушал, и резко передумал рассказывать дальше. — Не будем об этом. Дам вам небольшой совет: спрячьте свою чувствительность и ранимость куда-то поглубже. Потому что ничем хорошим это не закончится. Но меня больше другое интересует, если честно. Лично у меня профессиональная деформация произошла где-то спустя месяц нахождения здесь, а у вас, как ни странно, она начала происходить намного раньше... —О чем вы? Какая ещё профессиональная деформация? —Вы думаете, отработав здесь хотя бы несколько месяцев, вы выйдете отсюда таким же, каким и пришли? Опять ваша наивность берет верх. —А как она у меня проявилась? —Ухмылка. — Онегин, задумавшись, будто уйдя от всего мира, на время замолк, но потом продолжил: — Ухмылка, которая коснулась ваших губ, пока Татьяна рассказывала о детстве. Вы не заметили? Так ухмыляться... для вас это не характерно. —Я что... я буду «мент по жизни»? — обеспокоено спросил Володя, прикрыв рот от испуга рукой. —Не хочу вас огорчить, но да. Нам, кстати, к Татьяне пора, а то мы тут с вами заболтались немного. Если что, — Онегин приложил палец к губам. — я вам этого всего не говорил. Пусть всё останется только между нами, хорошо? Узнаю, что вы рассказали кому-то — застрелю, не пожалею. Ленский, нервно сглотнув, кивнул. Его вмиг охватило странное чувство. С одной стороны, чувство радостное и приятное, такое, какое разливаясь по груди, дарило ему невероятное тепло, потому что холодный и недоверчивый Онегин смог поделиться с ним тем, чем не делился ни с кем. А с другой стороны, чувство тревоги, такое, словно он стал предметом чьего-то эксперимента, или над ним издеваются: это не приносило ни то что удовольствия, а заставляло волноваться ещё больше. Ощущение было пугающим, холодным, липким, заставляющим его поежиться. А ещё слова про профессиональную деформацию не давали ему покоя. Он больше не мог думать о допросе, о том, как надо вести себя с Татьяной, на что надо обращать или не обращать внимания, теперь его мысли были заняты только Евгением и его словами. —Долго вы. — раздраженно бросила Татьяна, как только Ленский и Онегин переступили порог допросной камеры. —Возникли некоторые проблемы, просим прощения. Продолжим? — Онегин поправил галстук. — Мы разобрались с тем, как к вам относились родители, теперь нас интересует то, какие у вас взаимоотношения с Ольгой были на почве этого? —Взаимоотношения... — Татьяна пожала плечами, будто не зная, что сказать. — не скажу, что плохие, но и не скажу, что больно хорошие. Натянутые. Ссорились часто, но очень быстро мирились. Не припомню такого, что кто-то из нас обижался на другого больше, чем на один день. Да и обидой это не назовёшь. Просто... пустяки. —Можно сказать, что все было хорошо? —Вполне, — в её голосе мелькнула нотка раздражения. —Вы вместе жили или раздельно? Если раздельно, то как часто виделись и при каких обстоятельствах? —Жили мы вместе, поэтому виделись каждый день. —А что это за квартира тогда? — влез Ленский и, сам того не заметив, придвинул свой стул поближе к Онегину. —Какая квартира? — не поняла Татьяна. Ленский усмехнулся и сложил руки на груди так, как делал это Евгений. Его немного веселило поведение Татьяны. Строила из себя непонятно кого, мол, не знает она ничего. —Какая квартира? — с иронией в голосе переспросил Ленский. — Это я у тебя узнать и хочу. Та квартира, в которой Ольгу и убили. Или ты сейчас переспросишь, о каком убийстве идёт речь? Онегин смотрел то на уверенного в себе Ленского, то переводил взгляд на Татьяну, что постоянно нервничала. Было видно, как Володя постепенно входил в эту игру, как начинал чувствовать частью этого дела, а не просто приманкой, как на время он перестал бояться Онегина и стал чувствовать себя главнее и опытнее того. Он был действительно заинтересован в расследовании, даже заинтересованнее других бывалых сотрудников. Действительно ли ему было интересно найти убийцу? Или может, он просто хотел втереться в доверие Онегину и перестать быть объектом его насмешек и постоянных издевательств. Евгений не стал вмешиваться. Пусть Ленский играется, пока может, все равно он скоро погаснет как лампочка, хочет он того или нет. —Хорошо, я скажу. Квартира, в которой Ольгу убили, была не её. И даже не съемная. —А чья тогда? —Вот этого я правда не знаю. Знаю то, что она иногда там ночевала. —Нелогично. А смысл ей ночевать непонятно где, когда вы вместе живёте? Опять недоговариваешь? —Угадал. Она уходила туда, когда мы ругались. —Значит, в ночь убийства, Ольга ночевала не дома, потому что вы поругались? — наконец вмешался Онегин, что до этого увлечённо наблюдал за Ленским, который как бы немного, но повзрослел в его глазах. —В ночь? — удивилась Татьяна. — Я ей вечером звонила, чтобы извиниться, и мы с ней практически всю ночь по телефону проговорили. Часов до четырёх утра. До Онегина наконец дошло. Или, по крайней мере, только начинало доходить. Оставленный преступником включённый свет просто ловушка, отвлекающий манёвр. Не было ночью никакого убийства. Либо оно было совершенно утром, либо днём — не позже. А когда именно? Теперь им предстояло в этом окончательно разобраться. —А днём вы где были? —Я дома была. Мать может подтвердить, если это понадобится. —Хорошо, спасибо. — Евгений кашлянул и, сделав небольшой глоток воды, выдержал небольшую паузу, глядя на Татьяну. — Ольга вообще чем-нибудь увлекалась? Работала где-то, может быть? —Увлекалась «чем-нибудь» она только в детстве и подростковом возрасте, но... когда Ольга выросла, ей всё начало казаться не таким интересным, как раньше. А постоянно делать бессмысленные фотографии — считается за увлечение? Онегин с Ленским, переглянувшись, одновременно усмехнулись. —Будем считать, что нет. — отмахнулся Евгений. —А на работу она пыталась устроится, но как-то не пошло. —А деньги у неё же были какие-то? —Часть ей я давала, часть — мать, пару раз Анатоль Курагин перевёл. —Курагин? — заинтересовался Ленский. — За какие такие заслуги, стесняюсь спросить? — он полуигриво-полунедоверчиво улыбнулся. —Да он всем своим прелестным знакомым не прочь пару тысяч кинуть. Ощущение, будто он деньги либо печатает, либо из воздуха берёт, когда захочет... вместе с сестрёнкой-шалавой своей. —А тест на беременность чей, кстати? — резко вспомнил Владимир. — Экспертиза подтвердила, что Ольга беременна не была, следовательно, это... Татьяна, прикрыв рот рукой, резко рассмеялась. —Это прям к разговору об Анатоле. Мы с Олей как-то раз решили развести его на крупненькую сумму. Точнее, не мы, а она. Купили тест, вторую полоску дорисовали, сфотографировали и ему отправили. Так он Ольге тысяч восемьдесят перевёл, лишь бы она от него отстала. —Восемьдесят всего? Я бы миллион запросил. — Ленский, улыбнувшись, устало потянулся. —А у тебя от миллиона ничего не треснет? — Татьяна улыбнулась ему в ответ. —Не должно. —Вы выбрали не самое лучшее время для шуток. — строго рыкнул на них Онегин, и Ленский, поёжившись, вмиг успокоился. — Татьяна, скажите, а как Ольга намеревалась провести время в день совершения преступления? —Тут я точно сказать не могу. Вроде бы она в вуз собиралась сходить, третий раз за год. Разобраться с кем-то там... или чем-то. Но знаете, у неё планы меняются как погода, по несколько раз в минуту. —Нам другие сотрудники, которые ежедневник её нашли, тоже самое сказали... — Онегин как-то облегчённо выдохнул. — Позвольте задать вам последний вопрос. Не факт, что вы знаете на него точный ответ, но всё же. Вы, случаем, не знаете, где сейчас Анатоль и... —Элен? — подсказал Ленский. —Да, Анатоль и Элен Курагины. —Судя по местоположению на фотографиях, которые они выкладывают, то они, вероятно, в Риге. —В Риге? Надолго они там? —Судя по всему, то навсегда. Онегин тихо сматерился сквозь зубы, закрыв лицо руками. Ленский, как-то зло глянув на Татьяну, покачал головой так, будто бы её в чем-то обвинял и, пересилив себя, сочувственно погладил Евгения по плечу. Татьяна, сидящая рядом, не знала, куда ей деться от смущения и необъяснимого стыда. Ей и самой начало казаться, будто бы она в чем-то виновата, хотя на самом деле это было совсем не так. Просто слова о Риге немного разрушили планы Онегина. Как теперь быть? Неужели им придётся ехать туда только ради встречи с Курагиными? Вот вам и сериалы на НТВ. —Вы свободны, можете идти. — выдохнул Онегин, сбросив руку Владимира со своего плеча. Евгений подождал, пока Татьяна попрощается с ними и выйдет, и только тогда продолжил: —Пойдёмте перекурим. — Онегин встал и приоткрыл дверь, пропуская Ленского вперёд. —А я не курю. —Отлично, возьмите с полки пирожок. Это было не предложение, если я сказал, что мы пойдём на перекур, значит, мы пойдём на перекур. Сами выйдете или силой вас выпереть? Уговаривать Ленского долго не пришлось. Просто опять ругаться в его планы сегодня не входило. И вот они стояли вдвоём в морозную январскую погоду, на скользких порожках у дверей отдела, что местами покрылись инеем, как и окна. Онегин нервно курил, задумчиво расхаживая из одной стороны в другую, пока Ленский пинал затвердевший снег, потому что делать ему было нечего. —И что мы будем дальше делать? — спросил он, когда очередной снежный комок с хрустом развалился под его уже мокрыми от снега ботинками. — А мы правда в Ригу поедем? А когда? А мы все вместе отправимся или, не дай Бог, только мы вдвоём? А мы можем им просто позвонить? Хотя… это дорого. А может, они вообще не в Риге, и эта дурацкая Татьяна нас попросту обманула? В Риге, наверное, красиво. Такого количества вопросов Онегин просто не смог выдержать. —Ленский, всё, хватит, замолчите! — прикрикнул он, размахивая сигаретой. — У меня и так голова заболела, а тут ещё вы… Да, брать вас с собой было моей ошибкой. —Эй! Я не ошибка! —Я не сказал, что вы ошибка, я сказал, что брать вас с собой было моей ошибкой. —Это как посмотреть. Смотрите, вы же взяли меня с собой, я начал вам мешать, судя по всему, вы сказали, что то, что я сейчас здесь нахожусь — ошибка, значит, я и есть ошибка, а иначе… —Я вам сейчас пачку сигарет в рот засуну. Заткнитесь уже, у меня уже мозг взрывается от ваших доводов и размышлений. Вам заняться нечем? Ленский, которому действительно было нечем заняться, раз он снег разбивать начал, кивнул в ответ, и Онегин, выбросив бычок в мусорку, ухмыльнулся. —Сейчас я тебе найду занятие, уверен, оно тебе по нраву придётся. Пойдём. —Мы же только вышли! — топнул ногой Володя. Онегин, цыкнув, закатил глаза, схватил Ленского за край рукава пальто и широким шагом повёл его обратно в здание. Володя хотел сорвать сосульку, которая чуть на него не упала, но Евгений, не дав этого сделать, рванул его за пальто ещё сильнее. Ленского раздражало то, что Онегин был такой сильный и мог спокойно управлять каждым его движением. Евгений затолкнул Володю в их «родной» кабинет и хлопнул дверью так, что все сидящие на полу (или ещё лежащие, как Эркель и Верховенский) вмиг обернулись и с испугом посмотрели на пришедших. —Всем приветик! — радостно помахал всем Володя и тут же ойкнул, когда был усажен Онегиным в компьютерное кресло. Евгений включал компьютер, искал текстовый редактор, пока Володя, как ни в чем не бывало, просто крутился на кресле, иногда задевая Онегина и тем самым раздражая его. Тот ухватил кресло за спинку и, остановив эту неведомую карусель, подкатил Ленского ближе к столу. —Смотрите, — начал Евгений, склонившись к Володе. — в первом файле описываете свой допрос, во втором файле описываете допрос Татьяны. Слово в слово. И ещё описание себя и Лариной добавьте. Внешность, род деятельности, контактные данные и прочее. Приду и проверю, понятно? Чтоб помощи ни у кого не просили. Потом Ставрогину ваши летописи понесём, ясно? Если что будет не так, то все претензии только к вам. —Да как я всё слово в слово напишу? —А это уже не мои проблемы. — Онегин беспомощно развёл руками, мол, он тут вообще не при делах. — Потом ещё пять копий напечатайте. Всё, adiós, крошка, я пошёл по делам. —Подождите… — сказал Володя, но слишком поздно, потому что Онегин уже ушёл…