1
Чёртов Сатклифф. Конченный ублюдок, каких поискать! Нервы слетели с петель ровно тогда, когда папка оказалась в руках. Каждая строчка буквально была выделена ярким красным для Анджелины — прими свое грязное прошлое. — Высади меня. — Анджелина дёргает ручку автомобиля. — Наши планы поменялись? — утаить улыбку во взгляде мужчина не сумел. — Вы так старательно искали ответы на все Ваши вопросы, и вот — стоит Вашему сообщнику подтолкнуть Вас к истине, как Вы идёте на попятную. — Грелль сильнее выжимает педаль газа, пока иномарка несётся по открытой трассе. Спидометр нервно колеблется у отметки 200, и Сатклифф явно не блефует, он не намерен останавливаться здесь, сейчас. — Чего ты добиваешься, блять?! — женщина бьётся в истерике, находясь в одном тесном автомобиле с причиной её тревог. — Что мне нужно сделать, чтобы этот проклятый автомобиль остановился?! Каждая их переглядка вызывала панику внутри, когда что-то стонет внутри под рёбрами. Когда пальцы подрагивают, в ушах стучит. Каждый звонок её уже мёртвого тела буквально значил — это точка невозврата. Ей придётся заморать руки. Её заставят. Вложат в ладони острие и направят прямо на тело. Пока Грелль исключительно наблюдал. Словно был в курсе происходящего наперёд, и ему оставалось выждать подходящий момент. Ему не нужно владеть какими-то особыми навыками манипулирования, чтобы указывать Даллес. Придёт время, и её проясненное сознание само толкнет её в пропасть переживаний, она сама шагнёт в это самое прошлое. — Убей. — автомобиль останавливается возле непримечательного здания. Анджелина сглатывает подступивший к горлу ком. На ватных ногах выходит из салона, или скорее вываливается. Роется по карманам, в поисках завалявшейся зажигалки. В немом разговоре, Грелль только обходит красных седан и одним нажатием на брелок ключа позволяет багажнику открыться. — Даю Вам время подумать. Времени до одиннадцати достаточно. Сатклифф держит дистанцию между ними, и проходится на десять метров дальше. Оставить наедине с самим собой, отвернуться и позволить принять решение самостоятельно. Этот ублюдок подстроил всё. Начиная диалогом с женщиной лёгкого поведения, заканчивая сценой в виде потрепанной временем клиники и реквизитом в виде чемодана с инструментами. Сатклифф — конченый ублюдок. И в этом Анджелина могла не сомневаться ни на секунду. Стоит ей сильнее сжать в зубах тлеющий Parlament, и охватить ручку чемоданчика, брошенного в багажник, Даллес оборачивается: — Позволь взглянуть.***
Анджелина закричала бы прямо сейчас. Била кулаками о бетонные стены, роняя очередные громкие нецензурные высказывания. Утирала манжетом белой рубашки слезы, пачкая чёрной тушью ткань. Рвала волосы на себе. Душу рвёт так, что хочется верещать пуще раненого в бою. — Оставьте эмоции на потом, Мадам. Грелль прослеживает нервозные движения, когда женщина идёт впереди. Он порядком успел выучить повадки его «госпожи». А также слишком хорошо надрессировал, как свою покорную собачку, способную выполнять команды по типу — «сидеть», «ждать» или «фас». Нелепый цирк, однако. Только на глазах публики в свое время Мадам ловко манипулировала своим подчинённым. На деле — именно он назначил роли, и именно он обучил когда-то ранимую, истерзанную и истрепанную жизнью Мадам подчинять других себе. Сатклифф видел в ней хорошую актрису, а вместе с тем — замечательно проделанную работу. — Что ты наплёл ей? — Даллес неспешно открывает дверь медицинского кабинета, и бегло оценивает имеющееся оборудование. — Исключительно посоветовал хорошего доктора, … — Грелль лирично разводит руками, прикрывая глаза. — Оказываясь лицом к лицу с проблемой, люди часто делают поспешные выводы, без попыток оценить ситуацию здраво, знаете ли. — Какой срок? — Анджелина только оставляет инструменты на столике в углу, и занимает место за столом. — Восемнадцатая неделя. — И правда больная, раз поверила в возможность успешно проведённой операции. — Сомневаетесь в своём профессионализме? — Нисколько. — В таком случае, оставляю Вас. Позовите после «развязки». Когда как в ответ Анджелина только недовольно отводит взгляд, цокая языком. Формальная часть была пропущена слишком быстро, а осмотр оказался не больше, чем нелепым отыгрышем, внушающим доверие к действиям врача. Мадам ещё ни раз убеждалась в легкомысленности новоиспеченной пациентки, что беспрепятственно шла на поводу. Или Грелль был прирождённым психологом, или у дамочки вместо мозгов оказался кошачий наполнитель, раз та уже лежала на кресле для осмотра. —… и на кой мне сдался этот ребёнок, когда я даже не знаю, кто отец. Мадам только поводит бровью, оценивая сложившуюся ситуацию. Расположившись на неудобном табурете, оглядывая промежность абсолютно незнакомого человека, под неясным гнетом неясного напарника, она вынуждена проделать такую сомнительную работу. Но внутри что-то снова щёлкает. Ей оказалась незнакома счастливая развязка несколько столетий назад. Непримечательный человек, чей смысл держался исключительно на мести. И даже по истечении времени, когда Даллес уже мертва, а самой «Мадам» фактически не существует, она вовлечена в поиск. Снова. Охватив ладонью в латексной перчатке, женщина оценивающе оглядывает место инъекции, пальпирует выступающую на локтевом сгибе вену. — Я введу Вам общую анастезию, — женщина сильнее стягивает жгут на руке расположившейся в кресле, и ощущает странное садиское удовольствие. Без чувственное тело, подлежащее ей. — И мы продолжим. — Это, … как сон? — Именно так. — Мадам только поправляет очки, и возвращается на место. Оценить последующие действия врачу не удаётся, а тратить время на кропотливое выскабливание спицей приходится лишним. Пару легких ударов по щекам оказывается достаточным, чтобы вынести вердикт — сознание отсутствует. Рука в перчатке ведёт по округлому животу, задирая ткань. Разрезать сразу было бы кощунством по отношению к нездоровому влечению ощутить все тонкости проведения хирургической операции. А обработанное «поле», блестящие от чистоты инструменты и аккуратные движения буквально вселяют надежду, что она делает всё правильно. Скальпель медленно ведёт по нижней складке живота, в поперечном направлении, разрезает ткань матки, … Мадам сильнее ощущает, как сердце колотить в панике, а её нездоровый эксперимент слияния кесарево и аборта по извлечению практически сформировавшегося плода только нагнетает атмосферу чего-то критически больного. Её колотит, словно она промёрзла до костей. — Смотри-ка, … — тихо заводит свой монолог врач, словно поехавший с катушек, — Это буквально могла быть ножка твоего ребёнка. — «рыться» в чужих органах по меньшей мере мерзко, но с каждым новым движением даже её сузившиеся зрачки не подрагивают в орбите радужки; достичь профессионализма, выполнить работу безупречно — единственное, за что хваталась Анджелина, и не подумав сморщить нос на какое-то потрошение. — А это его прелестная ручка. — пока рукава её медицинского халата пропитываются чужой кровью, кусков плоти становится больше. Мелодично и расчетливо, кюреткой она слишком старательно выскабливает остатки со стенок, постоянно бормочет себе под нос. Ловит себя на мысли — правильно было вырубить пациентку, иначе та назойливо содрагалась в конвульсиях и Анджелину брал гнев. — Операция завершена. — Мадам в последний раз оглядывает выполненную работу — очевидно, закончись все так, пациенка смогла бы выжить при должном уходе. Из неё вышел бы чудный лекарь — ай да терапия! — Но тебе не посчастливиться убедится в этом, дорогая. — её окровавленные ладони хватают девушку за подбородок, оставляют пятна; приподнимают бледное и безжизненное лицо. — Увы. Скальпель глубоко вонзается в горло, ведёт линию в сторону. По телу разливается кровь, словно Мерло.2
— Святое дерьмо, … Анджелина ещё некоторое время сидит за столом, не в силах придти в себя. Единственное находит верным умыть лицо холодной водой. Как жаль, что её взгляд невовремя остановился на части операционной. Сохранившаяся в помещении атмосфера напоминает ей — это её прошлое. Ни чьё иное. — Я… — её голос хрипит, а сделать вдох получается с усилием, — Я убила человека когда-то?.. Развернувшееся в сознании преступление остро пронзает сознание, как лезвие скальпеля. Она буквально видит эту струящуюся вокруг себя кровь. Женщина хватается ладонями за свой рот, когда к горлу поступает неприятное ощущение кисловатого вкуса. И как невовремя, непереварившегося остатка пищи фонтаном обрушились на кафельный пол. Блевать на пол в окружении кусков мяса и трупа пациентки — не так и постыдно. Только не когда это исключительная шизофрения. Но повторный позыв рвоты удаётся подавить. — Паршиво выглядите. Отдаётся в противоположном конце кабинета глухим эхом крайне злорадный голос. — Прежде Вы не позволяли себе таких вольностей, как эмоции… — Грелль оценивающе глядит на жертву игры сознания. — Водички? — Заткни свой рот наконец. — кроме раковины и крана других вариантов не находится, но грязная вода оказывается чем-то менее противным, в сравнении с горькой желчью на языке. — И также молча отвези домой. — Вы неплохо отыгрывали свою роль когда-то. Я бы даже смог гордится Вами. Убей Вы человека снова. Гробовая тишина рассеивала нахлынувшие мысли, рассеивала эмоции на уровне мощных нейролептиков. Анджелина приходит в сознание постепенно, и даже сейчас грубо отзывается в адрес Сатклиффа. — Заткнись. Просто завались. — Но, выходит, моя терапия оказалась действенной? Вам, как врачу, виднее. — Засунь свою терапию себе в зад, Сатклифф. — огрызаясь в сторону мужчины, женщина проходит мимо него. Она измученна, изуродованна. Ей некуда идти сейчас. Ноги не держат, а колени дрожат, и Анджелине приходится спустится на корточки, беспомощно сползая лопатками к стене, жалобно хлюпая носом. Прячет лицо руками, не в силах противится собственным чувствам, что рвали волокна нервной системы. — Отвези меня домой… Грелль стоит подле Мадам ещё некоторое время. Столько, сколько потребуется. Потребуется для того, чтобы выучить её. Снова.