минус за скобки

      Вторник подкрался незаметно. Весь день Кондратий был как на иголках и с каким-то необъяснимым волнением ждал занятия с Серёжей. Сам не зная, почему, в присутствии Трубецкого он чувствовал себя не то чтобы неуютно, скорее как-то неловко.       Трубецкой был старше, смелее и нахальнее. Трубецкой одним своим видом словно источал опасность. Или ему, Рылееву, так только казалось. И наконец, Трубецкой смотрел на него, как на лоха. И вот тут Рылееву уже не казалось.       В общем, с разных полюсов они были. Трубецкой со знаком «плюс», а Рылеев — «минус». Ну, или наоборот. В любом случае минус на плюс давал минус, и ничего поделать с этим было нельзя.       В столовой, увидев Серёжу в компании приятелей, Кондратий робко помахал ему рукой. Но тот, казалось, сделал вид, что не заметил. А может быть, и правда не заметил. Действительно, с чего бы? Впрочем, на выходе из столовой, протискиваясь мимо Рылеева в двери, Трубецкой бросил ему через плечо:       — После уроков жди у ворот, — и исчез в толпе, не дожидаясь ответа и не удостоверившись, услышал ли его слова Рылеев.       Рылеев услышал и после шестого урока, как ему и было сказано, покорно ждал Серёжу у школьных ворот.       Прошло минут двадцать, большая часть одноклассников Рылеева, не считая тех, у которых сегодня были дополнительные по биологии, уже разошлась по домам. Кондратий уже было подумал, что Трубецкой и вовсе забыл про него и побыстрее смотался домой, но вот из-за угла показалась знакомая макушка с растрёпанными волосами и, как обычно, без шапки. Трубецкой шёл не один, а со своими неизменными приятелями. За школу курить бегали, догадался Кондратий, невольно задерживая на них взгляд.       Компания остановилась. Парни наспех обменялись рукопожатиями, один из них (может быть, это и был Пестель?) похлопал Серёжу по плечу. Затем вся компашка развернулась и ушла в противоположную сторону, к дальней калитке, а Трубецкой, не торопясь, направился туда, где ждал его замёрзший Рылеев.       — Я тебя уже полчаса жду, — хмуро заметил Кондратий, глядя на весёлого и слегка растрёпанного Трубецкого. — И тебе не холодно?       — Не, — отмахнулся Серёжа, машинально взглянув на не до конца застёгнутую молнию куртки и напрочь игнорируя первую реплику Рылеева.       — Пожалуйста, можешь в следующий раз не опаздывать? Ну, или предупреждать, что задержишься.       — А ты чё, опаздываешь куда? — криво ухмыльнулся Трубецкой.       — Холодно просто. А так бы я тебя в школе подождал.       И то верно, на улице не месяц май, мысленно согласился Серёжа, задержав на секунду взгляд на раскрасневшимся лице Кондратия.       — Да лан, не ссы, литератор, ща мы тебя отогреем, — хлопнул он его по плечу. — Давай, показывай, где ты там живёшь.       Жил Кондратий совсем недалеко от школы. Буквально через дорогу и чуть налево. Не то, что Трубецкой, которому до школы было минут двадцать пять идти пешкодралом, ну, или десять минут на автобусе. Если этот автобус, конечно, приедет вовремя.       Дом Рылеева — невзрачная девятиэтажка — мало чем отличался от других домов на Дыбенко, правда, в парадной, выкрашенной в бледно-жёлтый оттенок, было, как показалось Серёже, чуть чище, чем в тех парадных, где он, Трубецкой, обычно зависал.       Квартира на шестом этаже — тоже самая обычная двушка, с маленькой кухней и тесной прихожей, но вообще-то очень уютная. Видимо, хозяйка тщательно следила за чистотой и порядком, да и Рылеев производил впечатление чистюли. Хороший мальчик во всех отношениях.       — Проходи, разувайся, куртку можешь сюда повесить, — быстро скидывая ботинки, Кондратий махнул рукой в сторону вешалки, где теснились женское пальто и лёгкая осенняя куртка. — Чай будешь? — гостеприимно предложил он, направляясь в сторону кухни.       — Можно, — отозвался Трубецкой, вешая куртку.       — Чёрный или зелёный? — уточнил Кондратий. — А, и руки помой!       — Да пофиг, — крикнул ему Серёжа, заходя в ванную.       Окинул любопытным взглядом цветастые полотенца на вешалке, две зубные щётки в стаканчике на раковине, наспех намылил руки душистым мылом (вроде пахло клубникой), вытер руки о штаны. Подумал про себя, что даже тут порядок идеальный. Аж неловко. Пошёл на кухню, откуда уже доносились звуки кипящего на газу чайника и вовсю копошился Рылеев.       Заниматься было решено здесь же. Тут и стол большой, и света много. Кондратий разливал кипяток по кружкам.       — Извини, остались только пакетики. Сахар надо?       — Не, — мотнул головой Сергей, — спасибо.       И под его внимательным взглядом Рылеев, пожав плечами, бухнул себе в кружку целых две ложки сахара. Трубецкой внутренне поморщился, почти зубами ощущая эту приторную сладость. Впрочем, его это вообще ебать не должно.       — Ну чё там у тебя с матешей? Доставай, — сказал он, забираясь с ногами в небольшое кресло, стоявшее спинкой к двери.       Кондратий кивнул и послушно извлёк из принесённого из прихожей рюкзака тетрадку, учебник алгебры за девятый класс и пенал. При виде последнего Трубецкой невольно усмехнулся. Свой он посеял ещё классе в третьем.       — Завтра контрольная по алгебре, — прервал его ностальгические размышления Рылеев. — Тема — двойные неравенства.       — Ага, — кивнул Серёжа, делая глоток, — блять, горячо!       От неожиданности Кондратий вздрогнул, а Трубецкой как ни в чём не бывало поставил кружку на стол и спросил:       — Чё там, подготовиться, что ли, надо? Ты давай там, в тряпочку не молчи, я ж не помню, чё как, у меня это всё хуеву тучу лет назад было.       — Ну, — замялся Кондратий, — нам задали несколько номеров, на контрольной, сказали, будет что-то наподобие этого.       Он ткнул пальцем в страницу учебника. Серёга прошёлся по ней беглым взглядом, чтобы, так сказать, оценить масштабы бедствия, и, придя к выводу, что тема ерундовая, расслабился и снова откинулся на спинку кресла.       — Ну, хули, — сказал, — давай тогда, шпарь.       — А ты… — Рылеев хотел было спросить, не собирается ли Серёжа для начала объяснить ему что-нибудь, но Трубецкой перебил его.       — Не-не, тема — хуйня, так что давай, начинай пока сам, а я там походу впрягусь, если что.       — Ну ладно…       Кондратий не был уверен в правильности такого подхода, но вариантов было немного. Глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, он достал из пенала ручку, раскрыл тетрадь, подписал вверху страницы «Домашняя работа» и принялся переписывать неравенства из учебника. Серёжа тем временем достал из кармана мобильный телефон и, разблокировав экран, не долго думая, нажал на иконку «ВКонтакте».       Весь следующий час Рылеев пыхтел над примерами, то и дело нервно кусая губы и поглядывая на Трубецкого, который в это время продолжал сидеть в «ВКонтакте» и периодически фыркал, чему-то ухмыляясь. Видимо, кто-то по ту сторону экрана присылал очень смешные мемы.       — Серёж, — позвал наконец Рылеев. Трубецкой даже вздрогнул от неожиданности. Кажется, это был первый раз, когда малой назвал его по имени. И из его уст имя Серёжи звучало так… странно, — я, кажется, закончил.       — Ну и красава, — хмыкнул Трубецкой, не отрываясь от экрана.       — Ты не посмотришь?       — Бля, точняк, — Серёга хлопнул себя по лбу, убирая телефон в карман. — Ну давай, литератор, чё там у тебя.       Кондратий молча подвинул к нему свою тетрадь. С минуту Трубецкой внимательно изучал его писанину, всё сильнее хмурясь. У Рылеева даже живот начало крутить от волнения.       — Бля, малой, ну это ебнина какая-то, — наконец вынес вердикт Трубецкой.       Кондратий как-то сразу весь поник, нервно поджал губы, продолжая буравить Серёжу взглядом широко распахнутых глаз. Трубецкому он на секунду напомнил побитого щенка, но тот быстро отогнал от себя подобные мысли.       — Ну чё ты так смотришь, там правда ебнина, — пожал он плечами.       — А что… что не так?       — Бля, да всё не так, малой. Ты систему неравенств делаешь правильно (и на том блять, спасибо), а дальше всё — понеслась пизда по кочкам.       Точный смысл этого выражения был Кондратию неизвестен, но он догадывался, что Серёжа имел в виду, что всё было решено абсолютно неверно.       — Ну… А как правильно? — выдавил из себя он.       — Ну, смотри…       И Трубецкой начал как-то слишком уж резво, пропуская некоторые детали (из-за чего весь смысл снова ускользал), объяснять Рылееву алгоритм решения двойных неравенств. Рылеев понимал Серёжины объяснения ровно до определённого момента, а дальше — снова какая-то каша. Тогда он начинал переспрашивать, а Трубецкой — заново объяснять, иногда при этом матерясь. А затем ещё и ещё, и так по кругу. Бились ещё минут двадцать. Наконец Трубецкой не выдержал:       — Бля, литератор, ты чё, совсем не втыкаешь? Харэ тупить!       Всё-таки педагогика — это не его.       — Ну, ты просто непонятно объясняешь, — пробормотал себе под нос Кондратий, доведённый до крайней степени смущения.       — Бля, а может, это просто ты тупой? — вспылил Трубецкой, о чём почти сразу же пожалел.       Лицо Рылеева пошло красными пятнами, а в носу предательски защипало. Серёже показалось, что ещё секунда, и малой расплачется прямо перед ним. Внутри нарастала лёгкая паника. Это в его планы явно не входило.       — Бля, литератор, прости, я не то хотел сказать. Ну, спизданул лишнего. Ты вообще норм поц, ну, просто соображаешь как-то долго.       Рылеев упрямо молчал. Только бы не пустить прямо тут слезу, не то он помрёт со стыда.       — Слушай, вот ты вроде не конч, так что я тебе по честноку скажу, — уже мягче начал Трубецкой. — Репетитор я хуёвый. Ну бля, понимаешь, мне это, если так разобраться, нахуй вообще не упало. Да я не ебу даже, как это всё объяснять.       — Я заметил, — еле сдержался, чтобы не шмыгнуть носом, Кондратий. — Зачем тогда согласился мне помогать?       — Ну согласился и согласился, — раздражённо ответил Трубецкой, — тебе-то что?       — Так, просто интересно, — опустил глаза Рылеев.       — Скажем так, — уклончиво сказал Серёжа, — я кое-кому пообещал не сливаться.       — Таисии Ивановне?       — Ну, и ей тоже. Трубецкой вовсе не собирался рассказывать малому о своём разговоре с матерью, состоявшемся тогда же, когда математичка запрягла его в репетиторство. Незачем ему знать такие подробности. Но у самого Серёжи в этот момент перед глазами стоял именно тот самый вечер.

***

      — Серёж, ты чего сегодня хмурый такой? Случилось что-то? — спросила сына Дарья Александровна, наливая ему куриный бульон.       — Да не, мам, — вздохнул он, — забей. Нормально всё. Когда там отец с вахты возвращается?       — Через неделю уже, сынок.       — М-м, — Серёжа, казалось, помрачнел ещё сильнее.       — Серёженька, — Дарья Александровна присела на табуретку рядом с сыном, — ну я же вижу. Может, в школе какие-то проблемы?       — Да мам, фигня. Математичка запрягла заниматься с одним малолеткой, а я сдуру чёт взял и согласился. Теперь не знаю вот, может, пойти завтра сказать, что не буду?       — Нет, Серёженька, — покачала головой Дарья Александровна, — раз уж ты пообещал, то отказываться уже нехорошо. И потом, у тебя голова по математике вон как соображает. Неужели тебе трудно будет? Таисия Ивановна ведь не зря именно тебя попросила.       — Да, мам, — впервые за вечер поднял взгляд от тарелки Серёжа, — она меня попросила, потому что остальные ботаники целыми днями на факультативах своих зависают, а я один, по её словам, без дела… болтаюсь без дела, в общем.       Поначалу он хотел употребить другое слово, но решил, что при матери не стоит.       — А она так уж и неправа, Таисия Ивановна-то? — беззлобно усмехнулась Дарья Александровна. — Серёж, ну тебе и правда за голову уже пора браться. Там глядишь, мальчика этого своего подтянешь и сам подтянешься. В конце года-то уже в институт поступать.       — Да не мой это мальчик… — сердито пробормотал Серёжа. — И я уже сказал, что ни в какой институт не пойду. Там четыре года сидеть куковать в лучшем случае, а работать кто будет, а?       — Куда ж ты пойдёшь? — всплеснула руками Серёжина мама. — Тебя ж так и в армию забрать могут.       — В шарагу пойду, мам. Ещё после девятого так надо было сделать, уже б профессия была, а я тебя послушал…       — Ладно, Серёженька, — примирительным тоном ответила Дарья Александровна, — спорить я с тобой не стану, мальчик ты у меня упрямый — весь в отца. А жизнь твоя — тебе её и жить…       — Ничего не в отца! — воскликнул Трубецкой громче, чем сам ожидал, так что Дарья Александровна даже вздрогнула. — Прости, мам, — быстро осёкся он, — ты права. Я уже пообещал математичке. Спасибо за суп. Очень вкусно, как всегда.       С этими словами он встал из-за стола, поставил тарелку в раковину и, улыбнувшись матери уголком рта, вышел из кухни.       — Серёженька, ты не расстраивайся, — сказала ему вслед Дарья Александровна. — Позанимаетесь немного… Оно даже к лучшему. Всё, что ни делается — всё к лучшему.       — Угу, — вяло согласился Сергей.       Дарья Александровна тяжело вздохнула. Всё-таки ей казалось, что не зря она после родительского собрания в конце ноября попросила классную руководительницу Серёжи Таисию Ивановну занять его чем-то полезным. Глядишь, и за ум наконец возьмётся.

***

      — Уже пять, — заметил Кондратий, после того, как они ещё немного посидели над злополучными неравенствами. Трубецкой, надо отдать ему должное, всё-таки поднапрягся и теперь объяснял намного спокойнее и старался не слишком торопиться.       — Ну да, — Серёжа перевёл взгляд на висевшие на стене часы. — Пора мне. Ты завтра, короче, с интервалами, главное, не мудри. Делай, как я объяснял. И считай внимательно, тогда путём всё будет. Ты ведь не тупой, а? Просто соображаешь долго. Но я ж тебе объяснил, как надо. Так что не ссы, всё будет заебись, матешу написать — не в космос слетать.       Это напутствие Трубецкой произнёс уже в коридоре, надевая куртку. Кондратий кивнул.       — И это… — Серёжа почесал затылок. — Удачи там.       — Спасибо, Серёж.       Перед сном, лёжа в кровати, Кондратий вспоминал слова Трубецкого.       Ты вообще норм поц…       Что ж, в исполнении Серёги это можно было считать комплиментом.

***

      Утро следующего дня выдалось пасмурным и нервным. С утра у Рылеева не было аппетита, и он ушёл из дома, так и не позавтракав. И правда, какой тут аппетит, если первым уроком тебя ждёт контрольная по алгебре? Такая новость у кого хочешь его отобьёт.       В школу Рылеев шёл, еле-еле переставляя ноги. Всё равно не опоздает, всего в пяти минутах ходьбы от школы живёт. Перед входом в класс он на секунду замер. В голове проскользнула непрошеная мысль: а вдруг он за ночь забыл всё, что ему вчера объяснял Серёжа? Рылеев помотал головой. Нет, не могло этого быть, ведь, несмотря на то что Серёжа вчера ужасно быстро объяснял, Рылеев под конец всё-таки что-то понял. Может, не так уж он и безнадёжен. Или это просто Трубецкой, вопреки своим же словам, неплохой учитель. Впрочем, какая разница?       Девочки с первой парты раздавали тетради, математичка писала на доске номера страниц сборников, которые она всегда раздавала на время контрольных. Кондратий взял ручку и сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями.       — Ни пуха, — шепнул ему Миша.       — К чёрту, — кивнул он.       Время пошло.       Поначалу всё шло неплохо. Первые два номера (они были самые лёгкие) Кондратий решил практически без проблем, и теперь бился над третьим. Всего же заданий было пять, хотя на «тройку», как сказала Таисия Ивановна, можно было решить всего три — главное, чтобы без ошибок. Но Тройка Рылеева не устраивала, потому что, получи он трояк за контрольную (который, к тому же, утроится в электронном журнале), и плакала его четвертная оценка. «Тройки» Таисия Ивановна переписывать не разрешала, потому что это «удовлетворительная оценка».       Наконец, третий номер с горем пополам был решён: правильно или неправильно, Кондратий точно сказать не мог, но сомневаться времени особо не было.       — Ёлки-палки, — процедил он сквозь зубы.       Четвёртым номером шли неравенства, очень похожие на те, которые они разбирали с Серёжей вчера. Кондратий точно помнил, что решать их нужно было методом интервалов, но, когда доходил до этого шага, что-то в его подсчётах отчаянно не хотело сходиться.       — Что там у тебя? — толкнул локтем его Бестужев-Рюмин.       — Да ерунда какая-то…       Но не успел Кондратий объяснить, в чём дело, как на весь класс прогремел грозный голос математички.       — Рылеев, Бестужев! Вы уже всё решили? Решили — можете сдавать, нечего сидеть болтать и отвлекать мне тут остальных. Кстати, до конца контрольной осталось двадцать минут. На перемене дописывать никому не дам!       Судорожно схватив карандаш, Рылеев перечеркнул своё решение и принялся заново переписывать неравенство, надеясь по ходу дела найти и исправить ошибку. Но нет, всё получалось точно так же. Он пропал.

***

      Первым уроком у Трубецкого была биология. Учитель объяснял им, как решать генетические задачи.       — Дано, — говорил он, — гетерозиготная кареглазая женщина и голубоглазый мужчина. Вопрос: какой цвет глаз следует ожидать у их детей?       Серёжа особо не вникал. Какая разница, какой там цвет глаз будет у ребёнка? У него вот глаза зелёные, у его друга Пестеля какие-то серые вроде, а у литератора Рылеева… Серёжа на секунду задумался, но вспомнить так и не смог. Впрочем, разве это что-то вообще меняет? Какая разница, какого у кого цвета глаза, и зачем это высчитывать? Вот если бы можно было высчитать, какие черты характера ребёнок унаследует от родителей, тогда другое дело. Это хоть как-то могло бы пригодиться. А глаза…       Вдруг поток Серёжиных размышлений, косвенно относящихся к биологии, был прерван другой мыслью, внезапно возникшей в его голове. Он поднял руку:       — Можно выйти?       — Иди, Трубецкой, иди. Для тебя это всё равно мало что изменит… — проворчал пожилой учитель биологии, и Серёжа сорвался с места.       Перескакивая через две ступеньки, поднялся на третий этаж и очень удачно успел перехватить возле туалета какого-то парнишку, выходившего из кабинета математики.       — Э, пацан, я тебе говорю! — окликнул его Серёжа. — Сюда иди! Да иди, не бойся. Ты из какого класса?       — Из девятого, — ответил парень, подозрительно косясь на Трубецкого. — А тебе чего?       Серёже он казался смутно знакомым.       — Рылеев с тобой в классе учится?       — Ну да, — ответил Бестужев-Рюмин, — вместе сидим.       Точно. Вот где он этого парня видел — в компании литератора.       — Ну ты, как вернёшься, скажи там ему, что, если у него там чёт не идёт по заданиям, пусть в коридор выйдет.       Миша покачал головой.       — Запалят. Нас уже один раз чуть не спалили.       — Ну ты уж, блять, постарайся, чтоб не спалили. Давай-давай, шевелись. Звонок скоро.       И в ожидании, пока пацан выполнит то, о чём его попросили, Трубецкой присел на раздолбанную скамейку возле окна, прямо под большим цветком в горшке. Кажется, фикусом, или как там его.       Через пару минут дверь кабинета снова отворилась, и в коридор вышел Рылеев собственной персоной. Он смотрел себе под ноги, и на лице его играло выражение крайней степени озадаченности. Трубецкой, не выдержав, прыснул. Кондратий поднял на него глаза, и они расширились от удивления.       — А ты что тут…       — Тише ты! — шикнул на него Серёжа. — А ты кого тут ожидал увидеть, мать Терезу? Так я за неё. Давай, рассказывай, чё там у тебя.       — Ну, я три номера вроде решил…       — Молодчик, на тройбан уже заработал, — похвалил Трубецкой.       — Да, я вот ещё четвёртую пытаюсь, но что-то с числами не так.       Рылеев протянул к Трубецкому руки. Все его ладони были исписаны синими чернилами, кое-где размазанными и превратившимися в одно большое синее пятно. Он пальцем указал на нужную надпись — выражение, над которым он бился пол урока.       — Ну и чё тут сложного? — нахмурился Трубецкой. — Мы ж такое решали.       — Да я, как до интервалов дойду, какой-то бред выходит, — пожаловался Кондратий и в двух словах объяснил Серёже ход решения.       — Так… — Серёжа задумался, что-то считая в уме. — Ну, соображаешь верно. А ты в конце минус за скобки вынес?       — Нет, — растерянно ответил Рылеев. — А надо?       — Ебать, ну конечно, надо, ты как считаешь-то? Я вчера тебе нахуя этот приём показывал?       — Ой, я забыл… — смущённо пробормотал Кондратий.       — Ой, я забыл, — передразнил его Трубецкой, но, быстро смягчившись, щёлкнул Рылеева по носу и спросил. — Остальное понятно?       — Ну… дальше интервалы, проставить плюсы и минусы, начертить прямые…       — Ага, и точки не перепутай, там будут выколотые и закрашенные.       — Да, я помню, — просиял Рылеев, глядя прямо на Трубецкого. — Спасибо, Серёжа!       Серёжа заметил, что глаза у Рылеева были карие.       — Не за что. А тему эту придётся нам с тобой ещё раз отработать, а то дальше совсем поплывёшь.       И развернувшись, пошёл по коридору в противоположную сторону.       — До четверга, — бросил, обернувшись.       — До четверга, — тихо ответил Рылеев и вернулся в класс, как-то слишком палевно улыбаясь.