минус за скобки

      — Здрасте, мне латте с карамелью, пожалуйста, — сказал Серёжа, потирая переносицу и, посмотрев на зажатую в кулаке купюру, добавил. — Большое.       В детстве мама учила Серёжу, что свои косяки надо исправлять. Или она говорила: «за поступки отвечать»? В любом случае, Трубецкой, хоть и не был никогда образцовым ребёнком, маму слушался. Как правило. Поэтому, оценив ситуацию и признав свой промах (Серёжа, разумеется, назвал всё это другими словами), он принял решение свалить с последнего урока, которым у него сегодня была физкультура. Не из праздного безделья. Нет, только не сегодня. Сегодня причина была, по его мнению, действительно уважительная. В голове Трубецкого созрел план, как исправить ситуацию с литератором.       Если её, конечно, можно было исправить.       Для реализации плана нужны были деньги. Немного. Поэтому Серёжа решил по-быстрому заскочить домой, чтобы слегка опустошить свои собственные сбережения, которые он хранил «на чёрный день» — то есть, если вдруг резко понадобится прибухнуть.       Для такого дела не жалко.       Правда, надо сказать, Серёже не повезло. Дома был отец. Он теперь всё время дома, хмуро отметил про себя Трубецкой, едва увидев его фигуру на кухне, сидящую спиной к двери.       — А, вернулся, — отец вышел в коридор.       — Уже ухожу, — бросил Серёжа, протискиваясь мимо него в свою комнату.       — Куда опять намылился? — повысил голос отец.       — Не твоё дело. По делам, — ответил Серёжа, роясь в ящике и доставая оттуда три бумажки по сто рублей.       — Ишь деловой. Дела у него!       — Что у вас тут стряслось?       Из другой комнаты вышла Серёжина мама. Судя по тому, как она морщилась от громких звуков, у неё болела голова.       — Да вот, этот опять шляться идёт. Дома не бывает совсем!       Интересно, почему, пронеслось в голове у Серёжи. Но вслух язвить он не стал.       — Серёженька, ты куда?       — Мам, я накосячил, надо дело одно сделать, — не обращая на отца внимания, начал объяснять Серёжа. — И у меня ещё сегодня занятие с мелким.       — Что значит «накосячил»? — взволнованно спросила Дарья Александровна.       — Опять нас с матерью в проблемы хочешь втянуть? — взревел отец, делая шаг вперёд.       — Петя, подожди…       — Не лезь! Разбаловала сына, а он теперь чёрт пойми чем занимается!       — Не ори на мать! — теперь заорал Серёжа, полным злости взглядом глядя на отца.       — Ты ещё вякни мне тут!       Малоприятная сцена завершилась так же, как и обычно, и уже через пятнадцать минут всё-таки убедивший мать в том, что ничего страшного (с их точки зрения) он не натворил и уже знает, как всё исправить, Трубецкой бежал по улице по направлению к Макдональдсу.       Забрав свой заказ, состоявший из одного только кофе, Серёжа сверился с часами — до конца урока оставалось десять минут. Если выдвигаться прямо сейчас, как раз успеет. Не теряя времени, Серёжа быстрыми шагами пошёл по покрытым снегом вперемешку с солью дорожкам. Немного побаливала переносица, но не критично. Если повезёт, даже синяка не останется.       Судя по расписанию, с которым (впервые за несколько лет и то не для себя) сверился Трубецкой на первом этаже, Кондратия следовало ловить там же, возле кабинета химии. Наконец прозвенел звонок, коридор тут же наполнился старшеклассниками, бредущими кто с физ-ры домой, кто на дополнительные занятия.       Дверь кабинета химии резко распахнулась, и оттуда первым вылетел Рылеев, совершенно не глядя по сторонам. В его голове всё ещё звенели слова Трубецкого, от которых всё холодело внутри.       Не заметив человека на своём пути, Кондратий на полной скорости врезался в проходившего мимо старшеклассника и чуть не сбил того с ног.       — Ты чё, совсем охренел?       Рылееву не повезло столкнуться с злым и уставшим после урока физкультуры (там ему несколько раз попали баскетбольным мячом по голове) Николаем Романовым. Вывести такого, как он, из себя — дело одной минуты, так что неудивительно, что бедный Кондратий, оказавшийся не в то время не в том месте, тут же был припечатан к стене. Кто знает, чем бы это для него закончилось, если бы свидетелем этого инцидента не оказался Серёжа, так и зависший посреди коридора со стаканчиком кофе в руках.       — Отпустил малого, — в считанные секунды оказавшись около них, ледяным тоном процедил Трубецкой.       — А то что? — небрежно обернувшись в его сторону и всё-таки ослабив хватку, поинтересовался Романов.       — Отмудохаю тебя с огромным удовольствием, — совершенно искренне произнёс Серёжа.       Своего одноклассника он на дух не переносил класса с восьмого, по ряду причин считая его тем ещё уёбком. Сильнее Серёжу бесил только, пожалуй, Майборода из 11 «В».       — Повтори, чё сказал? — забыв про Рылеева, Романов сделал шаг навстречу Серёже, оказываясь с Трубецким практически нос к носу.       Разница в росте у них была небольшая, и преимущество должно было быть за тем, кто сильнее хотел навалять другому. Навалять друг другу они хотели одинаково сильно, но в Серёже ярости было намного больше. От злости у него даже задёргался глаз.       — Подержи стаканчик, малой. И не суйся.       С этими словами он сунул в руки Рылееву ещё тёплый стаканчик с латте, который тот безропотно принял, во все глаза таращась на Трубецкого и понимая, что сейчас будет пиздец. И пиздец этот будет из-за него.       — Выйдем? — Серёжа кивнул в сторону входной двери.       Романов молча принял приглашение, и они пошли на улицу, не заботясь даже о том, чтобы взять куртки.       — Серёжа! — окликнул Трубецкого Кондратий, тут же забыв, когда и за что был на него обижен.       Трубецкой, казалось, не слышал. В груди начала подниматься паника. Он не мог просто так оставаться тут, пока Серёга там ввязывается в мордобой из-за него. Но и чем помочь, не знал. Он стоял посреди коридора, где его и оставили, и его взгляд лихорадочно метался из угла в угол. Кондратий напрягал все извилины мозга, чтобы что-то придумать, но на ум ничего не шло.       Вдруг на глаза ему попались ребята из компании Трубецкого, выходившие из туалета, откуда за версту разило табачным дымом. Стараясь не думать о том, пошлют его или нет и как скоро это произойдёт, Рылеев почти бегом направился к ним. Слегка закашлявшись от быстрого бега и едкого запаха дыма, он спросил наугад того, кто стоял к нему ближе всех.       — Т-ты П-пестель?.. — эту фамилию он запомнил лучше всего.       — Ну я, и чё? — повезло. Угадал. — Эт ты, что ль, опять?       — Там… Серёжа с каким-то… Они вышли, — сбивчиво начал объяснять Кондратий.       — С кем вышли? — переспросил Пестель.       — Я не знаю. Но он сейчас, кажется, его убьёт…       — Трубецкой убьёт или Трубецкого? — спросил другой парень. Как потом выяснил Рылеев, это был Муравьёв-Апостол, и его тоже звали Серёжей.       Хороший вопрос.       — Не знаю, — ещё больше испугался Кондратий. — Как получится…       — Куда они пошли, видел? — резко спросил Пестель.       — Кажется, за школу.       Вся компания сорвалась с места. Похватав куртки, парни направились к выходу. Кто-то из них бросил хотевшему было пойти за ними Рылееву:       — Не суйся.       Он растерянно окинул взглядом раздевалку одиннадцатых классов. Одежды там оставалось мало, многие уже разошлись. И тут Кондратий заметил чёрную куртку Серёжи, висевшую в углу. Недолго думая, он снял её с вешалки, отмечая про себя, что она пахнет Серёжей, и, задержавшись лишь на минуту, чтобы одеться самому, выскочил на улицу.       Когда Кондратий нашёл ребят, драка уже закончилась. Романова рядом не было, а Трубецкой, не считая разбитой губы, был цел и невредим. Видимо, парни вовремя подоспели.       — Спасибо, пацаны, — говорил он, вытирая кровь тыльной стороной ладони.       — Малому «спасибо» скажи, — усмехнулся Пестель, кивая в сторону подошедшего Кондратия. — Это он нам сказал.       Серёжа, только заметив Кондратия, замер. Щёки его были красные, то ли от холода, то ли от чувства стыда.       — Спасибо, — едва слышно проговорил он.       Рылеев протянул ему куртку.       — Тебе спасибо, что заступился. И извини, что так вышло.       — Ну ты даёшь, — усмехнулся Трубецкой, одеваясь. — Это я вообще-то должен был извиниться, вон бурду твою сладкую даже купил. А ты чё не выпил-то? Уже остыло, наверное.       — Может, расскажешь, чё тут было-то? — подал голос Муравьёв-Апостол.       — Ага, и что за малой за тобой приглядывает, — вторил ему Каховский.       — Ну, в общем, — Серёжа подошёл к Кондратию и положил руку тому на плечо. На этот раз тот не дёрнулся, — это мой литератор из девятого. Я с ним подтягиваю матан.       — И крышуешь заодно, — усмехнулся Муравьёв.       — Ну это ещё кто кого крышует! — воскликнул Пестель, и вся компания по-доброму рассмеялась.       — Лан, пацаны, спасибо, что не дали убить, — Трубецкой сделал вид, что снимает перед ними шляпу, — мы пошли. Остальное потом расскажу. У нас сегодня ещё занятие.

***

      — А ты что, правда мне латте купил? — спросил Рылеев, когда они вышли за ворота.       Трубецкой, пока тот возился со стаканчиком, забрал у него рюкзак и так и не отдал.       — Ну да, — пожал он плечами, — типа в знак примирения. Холодное уже, да?       — Всё равно вкусно, — улыбнулся Кондратий. — Будешь?       — Не, — помотал головой Серёжа. — Тебе ж купил.       Затем, немного помолчав, спросил:       — Сердишься на меня?       Рылеев, делая глоток, помотал головой.       — Забей, — улыбнулся он. — Нормально всё.       — Я на самом деле как ту фигню ляпнул, сразу пожалел. Но ты унёсся так быстро, я даже сказать ничего не успел. Потом ещё в столовой… Ну я и подумал после уроков тебя поймать, нормально поговорить. А тут этот урод… Я как увидел, что он тебя прессует, меня от злости аж затрясло, — признался он.       — Почему?       — Что «почему»? — не понял Серёжа.       — Почему ты так разозлился?       — А хули он тебя трогает? Ты знаешь, чё, — Трубецкой остановился и развернулся к Кондратию, заглядывая ему в глаза, — если тебя хоть кто-нибудь тронет… Мне ж как бы это… ну… мне ведь не похуй.       — Ладно, — не смог сдержать улыбку Кондратий. Это было даже лучше, чем искреннее «извини». Потому что не менее искренне.       — А сильно ты его?       — Ну, прописал пару профилактических, — хмыкнул Серёжа. — Больше не успел, пацаны вовремя прибежали. А чё?       — Так, интересно. Больно? — спросил Кондратий, имея в виду Серёжину разбитую губу.       — Бывало хуже, — отмахнулся тот.       — Надо перекисью обработать, — сказал Кондратий, открывая дверь парадной и вспоминая, есть ли у них дома перекись.       — Да ладно, так пройдёт.       — Не спорь. Мой руки, иди на кухню, — скомандовал Кондратий, вешая куртку.       — Как скажете, господин литератор, — усмехнулся Серёжа.       Порывшись в шкафчиках на кухне и в ванной, Кондратий отыскал аптечку. Достал перекись водорода и ватные диски, попросил Трубецкого сесть на стул и склонился над ним, щедро выливая прозрачную жидкость на вату.       — Ай! — воскликнул Серёжа больше от неожиданности, — Фипит ве.       — Я уже всё, — ответил Кондратий и машинально подул на ранку.       У Серёжи от этого действия по коже прокатились мурашки.       — Будешь чай?       — Угу. Я, кстати, по дороге в школу, шоколадку купил.       Трубецкой ушёл в коридор и вернулся с большой плиткой «Алёнки» в руках.       — Держи, это тебе.       — Спасибо, — улыбнулся Рылеев. — Кстати, забери перчатки, пока не забыл. Они в прихожей, на полке лежат.       — Уходить буду — заберу, — кивнул Серёжа. — Давай лучше чай пить.

***

      — Серёж, — позвал Кондратий, — а расскажи о себе?       Время на часах перевалило за семь вечера, на плите кипел уже третий чайник, но они и не думали закругляться.       — Чё тебе рассказать?       — Ну, — пожал плечами Кондратий, — что-нибудь.       — Ты, если что-то конкретное обо мне узнать хочешь, лучше спроси, — сказал Серёжа. — Я не умею рассказывать.       — Ладно. Это правда, что ты прошёл на регион по математике?       — Ну да, — нехотя ответил Трубецкой.       — А почему на олимпиаду идти не хочешь?       — А ты откуда знаешь? — нахмурился он.       — Ну, многие знают.       — М-да, земля слухами полнится, — задумчиво произнёс Серёжа. — Потому что это бесполезно.       — Как это, «бесполезно»? — опешил Кондратий. Если бы ему сказали, что у него есть шанс выиграть что-то и поступить на журфак без экзаменов, он бы этот шанс ни за что упускать не стал бы.       — Ну, в институт я не собираюсь, для шараги баллов и так наберу, а очков в глазах учителей мне это всё равно не прибавит. Я все одиннадцать лет как был «раздолбай Трубецкой», так и буду. Так что смысл?       — Почему ты не хочешь идти в институт?       — Моя очередь задавать вопросы, — сказал Серёжа, пытаясь сменить тему. — Я что, один должен о себе рассказывать?       — Ну, меня обычно не спрашивают, — тихо заметил Кондратий.       — А я спрошу.       — Спроси.       — Почему ты никогда после школы нигде не тусишь?       — В выходные у Миши, друга моего, зависаю.       — А кроме?       — А больше не с кем, — пожал плечами Рылеев.       — Ну, ты мне можешь писать, вместе зависнем, — помолчав секунду, сказал Серёжа. Что-то внутри у него холодело, когда он произносил эти слова, но он пересилил себя, боясь передумать. Потому что, если передумает, уже не скажет.       — Правда? — сердце Рылеева забилось чуть быстрее.       Серёжа кивнул, и на душе как-то сразу потеплело. Слишком уж давно он хотел сказать эту фразу, но почему-то не решался.       — Ещё один вопрос. Ты мне два задал.       — Ладно, давай, — согласился Кондратий.       — На дискотеку перед Новым годом с кем пойдёшь? Так, интересно просто.       — Я не пойду.       — Что, не с кем?       Рылеев покачал головой. Не с кем и незачем.       — И что, даже не нравится никто?       — А как понять, что нравится? — неожиданно для себя спросил Рылеев.       — Ну ты даёшь, — усмехнулся Серёжа. — Мне вот когда Катька нравилась, я всё время на неё залипал, поговорить там пытался, даже в мак стал чаще ходить, когда она там работала.       — А ещё?       — Ну, не знаю, прикоснуться хотел или там… Да не знаю, тянуло как-то и всё.       — Понятно, — вздохнул Рылеев.       — Так чё, нравится тебе кто-нибудь? — внимательно посмотрел на него Трубецкой.       Кондратий пожал плечами.       Может быть.       — Серёж, а сейчас? — тихо спросил он.       — Что «сейчас»?       — Сейчас тебе Катька нравится? — почему-то волнуясь, спросил Кондратий.       — Да не, — отмахнулся Трубецкой, — это так было… А ты что, ревнуешь?       — Тебя или Катьку? — усмехнулся Рылеев, пряча за своей усмешкой смущение. Ну что за бред, с чего бы ему ревновать Трубецкого?       Они оба прыснули.       — Ну ты смотри, — сквозь смех проговорил Серёжа, непонятно, кого имея в виду, — а то, когда кто-то нравится, бывает, и ревнуют.       Уходил Серёжа в половине девятого. Кондратий, закрыв за ним дверь, ещё несколько минут стоял в прихожей с широкой улыбкой. Вдруг взгляд его упал на Серёжины перчатки, которые так и остались лежать на полке нетронутыми.

***

      21:22       знаешь че мы забыли       Телефон Кондратия завибрировал в тот момент, когда он подумал, что неплохо было бы лечь спать пораньше. Планы эти тут же улетучились, как только он увидел на экране Серёжино имя.

21:22

Что?

      21:23       математикой позаниматься мы с тобой забыли       Смеющийся смайлик.

21:23

Ой, точно

      Ещё один смеющийся смайлик.

21:24

Ну хочешь, приходи завтра, позанимаемся

Если ты не занят

      21:25       забились

21:25

А ты опять перчатки забыл)

      21:26       оставь себе если хочешь       И Кондратий решил оставить.

***

      С того дня что-то незримо изменилось для них обоих. Словно какой-то винтик встал на своё место. В школе они частенько пересекались на переменах и, стоя, прислонившись ногами к тёплой батарее, продолжали утренние разговоры ни о чём, начатые в «ВКонтакте», или заводили новые. Приятели Трубецкого, всё чаще замечая его в компании Серёжи, приветливо кивали ему и иногда звали с собой за школу покурить, от чего тот, конечно, тактично отказывался, но всё равно было приятно.       Серёжу, чтобы было честно, Кондратий познакомил с Мишей Бестужевым. Пусть они и были заочно знакомы, после личного общения Миша признал, что Серёжа «реально нормальный парень», хотя и придурковатый на первый взгляд.       К слову, встречаться после школы Трубецкой с Рылеевым тоже стали чаще и не всегда для того, чтобы подготовить последнего к очередной самостоятельной. Иногда сидели в Макдональдсе, по традиции беря картошку с латте. Иногда просто бродили вместе. Но чаще всего сидели у Рылеева на кухне, пили чай, часто с тем, что приносил Серёжа, и о чём-то разговаривали. Сидели допоздна, а потом продолжали начатый разговор в вк. Тоже допоздна.       И в какой-то момент оба поняли, что без этих встреч уже просто не могут. Нужны им были их спокойные пустячные разговоры, прогулки от школы до мака — от мака до Кудрого — и обратно. Нужно было присылать с утра мемы, а по вечерам смешные фотки учителей, друзей, себя, чего угодно. Нужно было просто обмениваться коротким «привет» в столовой. Зачем? Просто так. Просто так было теплее, веселее, лучше.       — Слушай, Кондраш, ты там случайно не влюбился? — спросил его как-то Бестужев-Рюмин, пока они стояли в коридоре в ожидании начала урока.       — В смысле? — Рылеев впервые за перемену оторвал взгляд от экрана телефона. Конечно, там был открыт чат с Серёжей, который рассказывал ему, как смешно Пестель вчера пизданулся с карусели.       — Светишься в последнее время, как новогодняя ёлка. Я тебя таким счастливым давно уже не видел. После уроков летишь куда-то, как на крыльях. И всё в телефоне, в телефоне… — хмыкнул Миша. — Что Трубецкой пишет?       — Рассказывает, как… Эй, с чего ты взял, что… — спохватился Рылеев, но было поздно.       — Вот ты и спалился, — хохотнул тот.       — Да с чего ты взял, что я… ну это…       — Влюбился? — подсказал Бестужев.       Кондратий густо покраснел.       — Да ладно, любви все возрасты покорны… и не только возрасты, — продолжал улыбаться Миша.       — Да иди ты!       — Ну, хочешь эксперимент?       — Какой ещё эксперимент? — устало спросил Рылеев.       — Сейчас увидишь.       Хитро улыбаясь, Миша достал из кармана телефон, открыл браузер и быстро напечатал в строке поиска: «Признаки влюблённости».       — О, тест на влюблённость! Шесть вопросов.       — Дурью маешься, Бестужев. Ну что за бред?       — А если бред, почему не пройти? Вместе поржём, — пожал плечами Миша. — Или боишься узнать результат? — прищурился он, глядя на друга.       — Ну ладно, — сдался Рылеев, — читай свои вопросы. Всё равно это интернетовский бред.       А если бред, то действительно, почему бы и не ответить. Так, шутки ради.       — Первый вопрос, — радостно объявил Бестужев. — Чувствуете ли Вы волнение, глядя на него?       — Ну, — задумался Кондратий, — да?       Ему невольно вспомнились их первые с Серёжей занятия и поход на крышу. Прошло чуть меньше месяца, хотя казалось, что это было очень давно. Попробовали бы авторы этого теста не чувствовать волнения при таких обстоятельствах.       — Ага, едем дальше, — удовлетворённо кивнул Миша. — Хочется ли Вам улыбаться в его присутствии?       Серёжа, надо признать, несмотря на свою грубоватую манеру общаться, часто шутил. И шутил довольно смешно. А ещё мемы кидал классные. Так что улыбаться хотелось. Но только из-за его приколов. А это ведь не считается, правда?       — М-м, да нет, наверное, — протянул Кондратий.       — Ладно. Я бы с этим утверждением, конечно, поспорил, — заметил Бестужев-Рюмин, многозначительно глядя на Рылеева, — но тебе виднее. Третий вопрос: стремитесь ли Вы проводить с ним максимум своего свободного времени?       — Ну…       Писать, когда станет скучно, Серёжа предложил ему сам. Уроки математики — вообще были не их идеей, ну, а прогулки после школы обычно получались спонтанно, хотя Рылеев всегда в тайне на них надеялся.       — Я не знаю… — неуверенно сказал он.       — Ладно, пока пропустим. Четвёртый вопрос: часто ли Вы смотрите на него, когда он не видит?       На него или на его фотки в вк?       — Ну, наверное, нет, не очень часто.       — Пятый вопрос: проявляете ли Вы заботу? Стремитесь ли сделать его жизнь лучше?       Рылеев не знал, что на это ответить. Ну, обработал он раз разбитую Серёжину губу — так это в благодарность за своё же спасение. Ну, спрашивал пару раз, что за царапина на носу и почему сбиты костяшки (сказал, что поцапался с каким-то полупокером) — не мог же он не спросить. Но разве могло это сделать Серёжину жизнь лучше?       — Не знаю, — ответил Рылеев. — Не думаю.       — Как скажешь, — хмыкнул Бестужев, как будто знал что-то, чего не знали другие. — Последний вопрос: хочется ли Вам прикоснуться к нему?       — Что за вопрос такой?       — Такой вот вопрос, — пожал плечами Миша. — Так хочется или нет?       Ответить на него Кондратий не успел — прозвенел звонок. Но он мысленно пообещал себе подумать об этом чуть позже. Может быть, как-нибудь ночью, если вдруг не сможет уснуть.